29 октября, 8:46

Кейт

Утро в Гаваре представляет собой странную картину: я сижу на ступенях участка, почти брошенная ранее не отступающими ни на шаг полицейскими, смотрю на площадь. Люди в такую рань находят поводы пересечь её из конца в конец, кто-то с трудом толкает громадную тачку, кто-то спешит в гости. Небо пятнают точки воронов, забравшихся на необозримую высь. Среди этой обыденщины я ищу подкрепления своему состоянию: отчётливо понимаю, что должно произойти что-то важное.

Харона ведут довершить начатое.

Пока Чедверу примеряют наручники, на улице объявился Максимилиан, бряцающий тоннами металла. Звеня, как колокольчик, он спустился, прошёл вперёд, очевидно, считая, что мне доставит огромное удовольствие любоваться его спиной.

Вдохнув полной грудью, он так и не обернулся:

— Отличный день, отличное небо — Господь расщедрился.

— Это ты будешь сопровождать с нами Харона?

— Да.

— А тебе не кажется, что лучше при разговоре смотреть в лицо? — не выдержала я вызывающее поведение.

— Зачем?

— Некоторых это раздражает!

— Почему тебя это раздражает? — совершенно невозмутимо поинтересовался он.

Что ни день, то местные всё изобретательнее в стремлении вывести меня. Вокруг беспокойно и нервно, а романтика детективного ремесла погружает меня в омут выродков и негодяев. После смерти Энгриль подгадил мне жизнь пакостным наследством.

Им стал образ жизни дяди.

— Ты не хочешь отвечать, — прошло немало времени, так что Максимилиан не стал спрашивал, а лишь констатировал факт.

— Восхитительно, — вяло съязвила я, вытягивая лицо. — Тебя общаться хоть люди учили?

Полисмен усмехнулся:

— У одного из них росла шерсть на лице. Впрочем, мутантом он был умным.

— Был? Что с ним сталось?

— Полез в канализацию из-за женщины. Её убили, а он с горя спустился к червям — это довольно простой способ покончить с собой.

— Быть сожранным червями? — от омерзения в горле встал ком.

— Да, — взглянул куда-то в небо Максимилиан. — Меня однажды раз укусил один, что на поверхность выбрался, — боли никакой. Они какую-то дрянь выделяют, сжирают зверей, пока те спят — животины ничего не чувствуют, так и умирают без мучений.

— Отличные у тебя истории…

Меня не выворачивает случайно, но желание значительное. Жаль, нет камня бросить в спину уроженцу Сеферана: его история напугала меня, поэтому мне хочется отбиться пусть не от неё, так от рассказчика.

Вместо этого я спрашиваю про проклятый город:

— Как съездил на родину?

— Не углублялся, на окраине просидел, — вопреки ожиданиям, вопрос его не смутил и не обидел. — Если тебе интересно, я совсем не скучаю.

— На вас напали люди Леквера.

— Не на нас, — поспешил поправить страж порядка, — на столичных.

— Так кто ж они такие?

Максимилиан потратил немало времени, чтобы додумать до ответа:

— А я не знаю. Могу лишь предположить, что они — совсем не те, кого в них видит Иоанн. С той ролью, что отвёл им директор лесопилки, Юрико и Оскару не понадобилось бы ехать в Сеферан. Лишний раз туда не суются.

И он застыл. Я потеряла интерес обмениваться с ним скупыми фразами, опустила глаза на порядком запущенные, отросшие ногти, но неожиданно чёрный человек продолжил, одухотворённый религиозным порывом:

— Он всего лишь боится. С Иоанном, как и со многими, нет Бога, поэтому он боится. Когда ты один, это вполне ожидаемо, ожидаемо, что будешь страшиться всё растерять. А ему есть, что терять. В страхе он видит только один выход — сечь головы. Юрико и Оскар просто попали под горячую руку, как и Алиес.

— Тоже не веришь в её виновность?

— А как тут поверишь?

Звери не крадут детей, а рвут их на куски, не стреляют полицейских, а рвут им глотки. Алиес — чудовище самое дикое, что я встречала. Но не она убила стольких. Её не выпускают, дабы и шанса ей не дать.

Зашумело за дверью, на свет вытащили щурящегося от солнца Харона.

8:57

Харон

Грубиян Марк толкает с явным желанием впечатать мою брадатую физиономию в жёсткие углы. Рядом мерно работает руками Тим, из-под шляпы веет брюзжащей ненавистью и раздражением. Меня здесь не любят, впрочем, служивым тяжко найти смысл любить хоть что-нибудь.

Сколько переловлено народу, а ищейки так и не могут взять след единственно-важной дичи. Я вынужден помочь им в этом непростом деле. Странно, но пару дней назад я делал это по своей воле.

За дверью оказалось яркое солнце-разбойница, что больно хлестнула по глазам. Пришлось щуриться, как новорождённому щенку, по ступеням меня стаскивали невидящего, благо костям угрозы не случилось.

Когда я уже гордо взглянул навстречу слепящему солнцу, меня подхватила ещё одна рука, костлявая, как у смерти. Ба, выглядит её обладатель похоже, хотя славится преданностью другому, куда более возвышенному… Чёрное и белое перемешались в нём, как в известном символе, где ещё капли с глазками кусают друг друга за хвост. «Инь-ян», - пришла подсказка из недр памяти, выудил её, наверное, Саймон.

А вот один любопытный экспонат во всё той же куртке не по плечу, всё такой же бледный, худой, всё так же стыдливо прячущий волосы под шапкой.

— С добрым утром, Кейт! Гляди, я иду ретранслировать прошлое!

— Молча иди! — с криком толкнул меня в затылок здоровенной ладонью Дубль.

— Не в настроении?

— Могу и тебе испортить.

Ха, я смеюсь над твоим пульсирующим на почве раздражения гневом, Марк. С моим появлением на доске ты стал суетиться, нервничать, испугался быть обыгранным. И чем дальше моя пешка двигается к дамкам, тем отчаяннее ты ищешь способы реабилитироваться…

Я рушу чужую мечту. Мне стыдно, что ни черта не стыдно.

Меня потащили по улице, как пляшущего медведя на верёвке, зеваки выходят посмотреть на жуткого убийцу, закованного в сталь. Бабулькам не терпиться облить меня обвинениями, словно ничего важнее в их жизни нет, мужики хмурятся. Почему они хмурятся? Я их оскорбил, или они задумались о великом? Сейчас какой-то ответственный момент в их жизни, что они крайне сосредоточены?

Ожидал, что полетят камни, но гаварцы вышли людьми незапасливыми. В их худых арсеналах только брань и бессмысленные взгляды, бросаемые исключительно по традиции.

Поиграем на публику? Это можно. Они все ждут от меня чего-то, например, я могу орать и плеваться, как дикий зверь — это их позабавит, я могу взорваться вихрем брани, я могу на простых примерах доказать, что все они не лучше меня — это вызовет их ненависть. Но есть способ выдавить абсолютную их ярость…

Я просто улыбнулся.

Наручники, решётки, палки, камни… когда это становится бессильным против простого чувства свободы, пленителей охватывает паника, кровь заливает им глаза, рот и нос, что захлебнуться можно! Вы бессильны против меня, я смеюсь над вашими потугами и плевать буду на топор палача, а моя отсечённая голова не утратит надменной ухмылки. Какая разница, что происходит, если я считаю это своей победой, и каждый отчётливо понимает сей парадокс? Делаю, что хочу — вот она и свобода!

Марк с негодованием, терзающим его, отстраняет толпу, Максимилиан хладнокровно встречает взгляды гаварцев, а Кейт укрывается воротником, словно от роя жалящих пчёл. Ребята, вы нам неприятны — расходитесь.

Кто-то чуть не под ноги лезет, кто-то предпочитает глазеть из-за оградки, а где-то рыла мелькают в окнах. Странная парочка вообще косится из-за сарая.

Так мы дошли до самого дома Энгриля. Марку даже пришлось отгонять самых ретивых, решивших чуть ли не с нами на место преступления следовать. Наконец, он пошёл ковыряться с замком, как вдруг я не удержался:

— Цветы можно оставить в участке, — улыбнулся я зевакам. — Тим распорядится, чтобы…

— Полезай-ка! — с силой толкнул меня в помещение здоровяк.

Естественно, я шлёпнулся на пол, на радость нервному громиле. Раздались какие-то бормочущие звуки: думается, полицейские немножко поспорили. Затем меня одним рывком поставили вертикально и добавили ещё один толчок.

Я вывалился в главную комнату, очень быстро рядом возник всё тот же Марк и усадил меня на стул. Остальные втянулись следом, рассредоточились по помещению. Три гарпии не сводят с меня глаз. В голове моментально родилась шутка.

Взглянув в глаза каждому, двигая головой нарочито медленно, я негромко произнёс:

— И чего вы все ждёте?

Для Дубля это оказалось перебором, так что срубающий с ног удар прилетел вполне ожидаемо. Со стула меня не сбросило, я, ехидно посмеиваясь, сплюнул тягучую слюну на пол.

— Марк, ради бога, успокойся, — решил вступиться за меня Максимилиан. — Он нарочно тебя выводит.

— И будет получать за это!

— Его твой удар не расстроил.

— Это верно, Марк! — растянул я кровавую улыбочку. — Бьёшь, как баба! Попроси Кейт, она сделает мне больнее…

Косой плюх пришёлся с другой стороны, уткнув мою морду в пол, наполнив рот кровякой. Хе, моя боль по сравнению с яростью амбала, что блошка против кита.

— Вы его вытаскивали из участка только за этим? — Кейт всё неймётся поглазеть на зелёные искорки.

— Сейчас Марк выйдет, — решил подобру-поздорову вывести коллегу Макс.

— Пусть сперва попросит прощения! Я обиделся…

— Да чтоб ты сгнил, мразь!

Ревнителю веры насилу удалось увести метающего молнии Марка. Я готов спорить, что он мне ещё отомстит, если придумает достойный метод.

— Тебе делать больше нечего? — строго спросила Кейт, взяв себя непривычным жестом за подбородок.

— Представь себе, мне очень скучно. А здоровяк, когда злится, такой забавный!

— Давай договоримся, пока я в Гаваре, ты попридершись себя.

— Для меня это невыгодно, Кейт. Тебе вообще в голову приходило, что люди соглашаются лишь с тем, что им интересно, а не тебе?

Угу, именно так заваливают голову на бок, именно так прикрывают глаза женщины, когда им говоришь что-то неприятное. Гордость топчет обиду с таким лицом. Чего они все такие серьёзные?

С минуту черноволосая недотрога поливала меня изничтожающим взглядом, а я нагло ухмылялся, барабаня ладонями по коленам. И всё это под аккомпанемент негодующего Марка, орущего за стенкой. Но вот он заткнулся, Максимилиан вернулся без него и молча застыл в дверях. Чёрт с вами, неблагодарные серые люди, покажу вам кино.

17:20

Марк

Кости, кости, а здесь что? Надо же, кости, а я думал, там кости… Если будет скучно, можно попробовать собрать Васкера. Потрачу пару дней на анатомический пазл.

К Освальду я успел, доктор, как мог, осмотрел останки, но радостных улик мне не подкинул, чего бы я хотел очень и очень сильно. Как в принципе можно что-то понять по обглоданному скелету? Незнание ответа на этот вопрос, однако, не отгоняет меня от мешка с костяшками. За два часа я успел осмотреть Чефа от и до.

Мужчина, белый, коротковолосый, выше среднего… всего четыре параметра, за которые свидетеля убрали. Душегуб узнал, что Васкер открыл рот, что именно он сказал. Впрочем, нет доказательств, что показания верны и относятся к убийце. Не упуская их из памяти, мы поймали Алиес…

Следы зубов на каждой кости, на ошмётках одежды тоже. Освальд описал, как должны выглядеть следы холодного оружия, вот я их и ищу. Нельзя, чтобы с трупа находилась одна только «непохожая на остальные пуговица».

Та как раз замедлила ход и шлёпнулась на столешницу. Я поставил чёрный кругляш на ребро, прицелился, щелбаном пустил её бешено вращаться и вернулся к бестолковому осмотру. «Улика» хоть как-то развлекает в беспросветном болоте рутины, не даю ей покоя все два часа.

Снова возвращаюсь к своей любимой ключице. Любимой потому, что следы на ней самые подозрительные, манящие. Я не раз подставлял остриё ножа, соображая, мог ли он оставить глубокую борозду, но всякий раз сомневаюсь. Да здесь и клык может влезть.

Апогеем пустоты моих стараний является чётко отлаженный цикл действий: я откладываю кости в сторону, накрываю ладонью пуговицу, откидываюсь на спинку, что та обиженно скрипит, минуту пялюсь в потолок, затем ещё столько же в пустоту, подперев поростающий щетиной подбородок. Поигрываю морщинами на лбу и глажу усы, думаю, как бы скорее наступило семь часов, дабы пойти залить невезение пивом.

Надоело изображать работу, надоело таить от себя самого, что я совершенно запутался.

Сегодня Харон ничего нового так и не показал, но не завтра, так послезавтра он сорвёт маски… Тим пошлёт меня, Кейт уедет и перестанет доставлять неприятности, Сэм больше не будет вертеться рядом с советами и догадками. Зато я перестану выслушивать истерики Алиес Зунтер.

Между прочим, она за сегодня ни разу не устроила буйства. Ха, когда остался один на один с Хароном в тюрьме, очень захотелось бросить его к мутантке. Знаю, как поиздеваться над гадёнышем.

Все нервы мне вытрепал…

— Марк, как успехи?

Это Декстер. Вернулся с вышки и решил составить мне компанию, я безумно счастлив такому вниманию.

— Да вот съел человека, — обвёл я рукой останки Васкера. — Вкусный, извини, что тебе не оставил.

— Ясно, — сдержанно посмеялся блондин и взял повертеть перед глазами ребро. — Не представляю, что можно понять по костям.

— Возрадуйся, интуицию тебя не подвела. Ничего по ним узнать нельзя!

— Чего ты завёлся?

Коллега отложил мои игрушки и благоразумно чуть отстранился, так как я, в самом деле, начал сильно свирепеть. Это зря.

— Ничего, просто… забудь.

— Да мы все знаем, что это из-за Харона, — ткнул Декстер острым носом в сторону камер.

— Ну да, три года я сидел без дела, три года просился у Тима восстановиться, потом навязался к Энгрилю, его не стало, мне дали настоящее дело, дали найти убийцу друга. Это что-то личное, понимаешь, важное для меня. А тут вмешивается этот Харон! Он ни разу, ни разу нам не помогал! Кейт его надоумила!

— Но главное-то поймать Душегуба. Как думаешь, кто это?

Подозреваемый так себе, но я назвал именно его, не исключено, что в сердцах:

— Харон!

— У него же алиби! — не сообразил Декстер, смеяться ему или недоумённо кривить лицо.

— Или сообщник… А ты как считаешь?

— Не, это не для меня: слишком сложно. Мне не по уму маньяка найти.

Он пятился до тех пор, пока не скрылся в комнатах. Хм, мне показалось, или он в меня верит? Впрочем, таким ничего больше не остаётся.

Прибрав кости в мешок и спрятав чёрную пуговицу в карман, я встал и вышел. Когда мозги застряли, можно и пройтись немного.

18:34

Оскар

Передавая из рук в руки дневник, мы с Юрико за день расшифровали почти весь его, подняли на поверхность английского языка столько грязи и говна, что хватит на район головорезов. Оказывается, Хильда искренне ненавидит половину городка, а непереводимые проклятия в адрес большинства женщин Гавары заставляют поверить в то, что она была ведьмой.

Жалобы на жизнь, истерики из-за недостатка наркотиков, истерики из-за того, что она не способна завязать с наркотиками, грязные ругательства в адрес мужа, в адрес его друзей, признания в воровстве… Читать это из страницы в страницу порой просто не хватает сил.

После очередной порции чужой депрессии я отдал фолиант коллеге. В минуты отдыха от переводов, я обычно занимаюсь тем, что топчусь по комнате, вслух обкатывая версии появления в Гаваре Немаина. Успел насочинить больше десятка, каждую из которых доказать совершенно невозможно. Зато и опровергнуть непросто.

За окном опять стоит троица, их за сегодня сменилось три штуки. Сомневаться, кто это и зачем, не приходится. Мы даже не можем спокойно покинуть участок, находясь под постоянным контролем людей Леквера.

Юрико спросила, не отрываясь от секретов Хильды:

— Они ходят вокруг?

— Не знаю, их не всегда видно в окно, к тому же люди разные…

— Сюда они не сунутся.

— Да, но я подумал, что мне необходимо ещё раз поговорить с фельдшером, заодно верну документы по Немаину.

— Он сказал, что это необязательно.

— У меня принципы, — ответил я, наблюдая, как троица соглядатаев скрывается за углом здания.

Словно бы ушли, словно бы путь свободен.

— Ты пойдёшь? — спросил я Юрико.

— Не вижу смысла. Доктор мало что знает о болезни, иначе бы сказал нам всё при встрече.

— Кто поймёт этих людей…

20:13

Не знаю, что меня сильнее беспокоит: оставлять Юрико без присмотра или тащится через Гавару одному. В участке посоветовали стрелять без стеснения при условии, что уже к утру мы будем далеко-далеко. Так и поступим.

Нечасто мы с Юрико выходили на улицы вечером — зрелище с приходом темноты всё больше обрастает унынием, силуэты домов, столбов, лес вдалеке, шум воды — картина совершенно обыденная, но украшенная мелкими деталями безысходности, столь мелкими, что мне ни в жизнь не удастся вычленить их из общего пейзажа.

Гавара, Сеферан — эти населённые пункты стали клещами, сосущими мою кровь. Беспощадные мрази пятью литрами не насытятся, они пожрут меня без остатка, если не убраться.

Стараюсь шагать быстрее, а в глаза местным не смотреть. Так, мне кажется, самое безопасное. Документы прижаты к телу отчаянно мёрзнущей перебинтованной рукой.

К несчастью, в больнице я никого не встречу: Освальд Манупла уехал совсем недавно. Лечебница, впрочем, не заперта, так что внутрь проникну я без труда. Додумывать, что я там буду делать, придётся на ходу.

Вертеть головой приходится постоянно, всё время надо быть начеку, выхватывать из тени хвосты. Да, мне страшно.

С трудом удалось не шлёпнуться в огромную лужу перед самыми ступеньками.

Я боялся всю дорогу до белоснежной коробки больницы. Прижавшись спиной к двери, я принялся оглядываться, подолгу всматриваться в каждую тень под каждым деревом. Ожидая засаду, вооружился пистолетом. Вхожу. Среди темноты заметны стулья в приёмной, стулья и дверь. Никого и ничего больше. Прохожу в кабинет фельдшера, погружённый в знакомые с детства больничные запахи. Как же я успел по ним соскучиться.

Пистолет заглянул в каждый закоулок помещения, оказавшегося пустым. Я подхватил стул в углу и подпёр им дверь — баррикада неважная, но так хоть немного спокойнее. В голове затикали несуществующие часы, как будто бы счёт идёт на секунды.

Свечу я принёс с собой, чтоб на месте не возиться. Уже через секунду получил свет, блёклый, слабый и бездарный. По электричеству и люминесцентным лампам тоже тоскую.

Освальд достал документы из того высокого шкафа, за дверцами которого обнаружились многочисленные коробки с папками, потрёпанными листами и всем прочим, на чём способны держаться чернила. Всунув документы на полупустую полку, я занялся осмотром.

В первой коробке документы посвящены историям болезни местных жителей, отчёты — ничего, связанного с Немаином нет. К ожидаемому сожалению, во всём шкафу так и не нашлось ничего интересного.

В ящиках столов аккуратно выложены инструменты, редкостный порядок меня немало удивил. Набор таков, что фельдшер способен провести даже очень сложную операцию, если только хватит знаний и навыков.

За окном шумит толстый ручей — не слышно никаких других звуков, что заставило меня в одну секунду проверить дверь. Незваных гостей удача пока отгоняет от больницы.

Я нашёл лекарства, таблетки, бинты, гипс, осмотрел столы, микроскоп, заглянул за каждый шкаф. Следов утаенных бумаг не обнаружено, хотя стоит спросить себя перво-наперво: с чего я решил, что они существуют?

Вероятно, потому что Освальд мне ничего сказать не может, узнать хоть крупицу новой информации хочется, а выходить на улицу — нет.

И тут я натолкнулся на утюг. Обыкновенный электрический утюг, заботливо припрятанный за крупный пустой горшок. Зная жителей обесточенных поселений, я бы предположил, что его разберут, используют всё нужное, а прочее выбросят. Тем страннее найти абсолютно целый прибор.

Однако тот оказался вовсе не в таком превосходном состоянии, как я ожидал: шнур оказался отрезан. Именно отрезан, а не оторван.

В слепом следовании житейской логики, я отыскал розетку, отлично понимая, что в недрах её нет ни единой заряженной частицы. Склонившись, я заглянул в крошечные дырочки, коснулся рукой белого пластика — розетка пошатнулась в стене. Совсем дрянно держится, я предпринял попытку вырвать её с корнем, но это оказалось не так просто.

Тогда я вогнал вилку в положенное ей место, но та дошла лишь до середины, напрочь застряв. Стоить приложить усилие, и ещё, так гораздо лучше, но теперь её не вытащить. На то и расчёт.

Обмотав толстый шнур вокруг руки, я с силой дёрнул несколько раз и вырвал розетку с мясом. Если быть точным, это оказалась крышка некоего тайника, замаскированная под ненужный уже аксессуар быта.

Тайник не пустой…

Интуиция? Скорее похоже на чистую случайность: до этой самой секунды я отчаянно себя убеждал, что занимаюсь глупостью.

Воровато осмотревшись, я выковырял из узкой ниши кипу каких-то бумаг, местами схваченных ниткой, поднёс находку к свету, пролистал пару страниц непонятной рукописи и довольно быстро натолкнулся на ключевое слово «Немаин»…

Чувствуя, что нашёл что-то толковое, я поскорей спрятал бумаги под плащом, словно ко мне уже тянутся десятки рук отобрать найденное. Не забыв замаскировать тайник, поспешил прочь. Темнота как будто стала гуще.

21:12

На ступенях участка меня чуть не сбили с ног стражи порядка, несущиеся куда-то в количестве четырёх человек. Размахивая стволами и ругаясь, чтоб я ушёл с дороги, они пролетели мимо и бросились через площадь на север. Я проводил их взглядом, задом-наперёд поднимаясь по лестнице.

В самом здании меня ждал грохот! Мерные удары раздаются в дальнем конце здания, словно некто лупит кувалдой по листу железа. В данном случае кто-то неистовствует в камере, я полагаю. Жуткий громила должен быть…

Юрико ждала меня в комнате. Она лениво отвела взгляд от стены, за которой натужно вопит металл, и с ходу выпалила:

— Смитсон всё-таки изменял жене. С проституткой в Гаваре.

— Надо полагать, — я осёкся на очередном, очень мощном ударе, — с той самой, о которой говорил Нансенкрис.

— Её звали Брюлли. На этом заканчивается дневник.

Я отложил в сторону найденные бумаги и плюхнулся на койку. Напарница сразу обратила внимание на находку, но решила пока ничего не спрашивать, отдавая инициативу в мои руки:

— Стало быть, — неопределённо взмахнул я руками, — ничего не сказано про болезнь?

— Она не успела что-либо записать, — ответила Юрико, всё разглядывая непонятные листы.

Стоит просветить её на сей счёт:

— Нашёл в больнице, в тайнике.

— В каком тайнике?

— Я случайно натолкнулся…

— Там может быть личное. С каких пор ты стал воровать?

— Там упоминается Немаин!

— Что именно?

— Собирался изучить утром…

И тут привычные уже удары сменились диким лязгом и скрежетом, а из него выскочил рёв нечеловека. Я растерялся и чуть не подскочил от неожиданности, а Юрико, щёлкнув затвором пистолета, бросилась к двери.

На секунду в щели мелкнуло некое существо, лишь отдалённо напоминающее человека. Японка выскочила из комнаты и нацелилась на создание, но стрелять уже было не в кого. Когда я подоспел, то обнаружил только распахнутую парадную дверь и ни следа твари.

За порогом ухает ветер, тишина. Мы с Юрико медленно подкрались к выходу, выглянули в чернила позднего часа, где укрылось неизвестное существо. Поблизости его нет.

За спиной послышался глухой голос:

— Есть кто живой? Помогите старому пердуну!

19:41

Марк

Жан не пожадничал и плеснул самого лучшего пойла, что называется, из собственных запасов. Совсем не та отрава от тараканов, которой давятся прочие посетители. Бармен меня хорошо знает, уважает, как и я старого толстяка.

Столы ломятся от количества расставленной выпивки, народ толпится, сегодня не протиснуться. Даже персональный столик Харона, который все стараются обходить стороной, по причине отсутствия хозяина заняли самые отчаянные люди города во главе с Шальным.

Летят байки, перекручиваются в тугие косы рассказы. Звёзды сегодняшней попойки — охотники, у рыцарей ружья и капкана набралось достаточно историй, чтобы позабавить друзей, врагов и случайных собутыльников. Выпивают за здоровье, за родителей, за встречу, за малахитовые кольца, за вёсельные самолёты, за решётчатые купели дроздов и даже без повода…

Присоединяюсь к ним всем. Мне просто паршиво.

Я не обратил внимания на человечка, подсевшего справа. Он прохрипел заказ и выложил на прилавок монеты, выпивку получил тут же. Стоило скосить глаза, чтобы разглядеть в посетителе Винчи. Он пристально смотрит в мою сторону с маской тонкого омерзения. Так он часто смотрит на людей.

— Что, совсем нечем заняться, детектив? — пробубнил коротышка, отпивая из кружки. — Все негодяи пойманы?

— Просто зашёл развеятся, — не шибко вежливо, как и заслуживает Винчи.

— Я и Кетрин нашёл…

— Слышал.

Отвернулся от него — смотреть в глаза этому человеку равно тому, что смотреть в глаза крысе, большой и облезлой. Уродливый старик, морщинистый, криволицый, не умеющий улыбаться. Когда-нибудь я буду таким же. И таким же ненужным тоже. Да, на пару десятков лет у меня больше времени, но итог. Всем старцам, кроме Тима, уготовано то, что мы видим в лице Винсента, на которого печальная участь свалилась так внезапно, что сломала его разум.

— Я не хвастаюсь, ты не подумай, — прохрипел он. — А что ты сделал за последние дни?

— Винчи, я тебе за Алиес должен сказать спасибо, но она — не Душегуб. Настоящего убийцу я поймаю.

— Алиес убила этих детей…

— Нет! — ударил я ребром ладони меж нашими кружками, — Это всего только сбрендившая мать, дикий зверь! А детей душил хладнокровный ублюдок!

Винчи лишь надменно усмехнулся, рот его сложился в уродливую кривую линию, на глаза упали сухие веки. Втянув щёки, он чмокнул губами и приблизился к моему уху:

— Ты упрямый, Дубль. Вот что я тебе скажу: причин убивать беззащитных детей не так много, и пока ты имеешь лишь одного человека с такой причиной. И он уже сидит в тюрьме.

В довесок к красным словцам, он глубоко кивнул и показал пальцами решётку. Мы почти одновременно пригубили спиртного. Судя по перекошенному лицу, Винчи заказал что-то дешёвое и отвратное.

— Забыл её когти? Или зубы? Нет, она рвёт жертву в лоскуты. Какой смысл душить?

— Ты мне ответь, детектив.

— Уже ответил. Она невиновна.

— Допустим, — посмотрел на меня Винчи. — Что тогда? Какой твой следующий шаг? Ты уже, видимо, практически схватил негодяя?

— Нет, — тяжело вышло у меня признание, — не знаю, что делать дальше.

Мы помолчали. Что он может сказать? Порой люди жалуются, сетуют на жизнь, чтобы получить вполне конкретные советы, слова поддержки и помощь… Со мной не так. Я просто сознаюсь в бессилии.

— Боишься остаться без работы? — проскрежетало справа.

— Будто ты не боишься.

— Боюсь. Но у меня ситуация хуже: я, в отличие от тебя, к Лекверу уже устроиться не смогу.

— Не беспокойся, я тоже.

— Как так?

— Был случай, — принялся я усиленно вспоминать, — он лет десять назад устроил здесь, в «Тёплых огнях» драку. Естественно, лесорубы его прикрыли, морд было разбито полно. Тиму это так не понравилось, что он не согласился, как обычно, взять с Иоанна денег и посадил того на две недели. С тех пор все полицейские попали к нему в немилость.

— Ха, как я мог это пропустить, — искренне обрадовался Винчи унижению ненавистного директора лесопилки.

Об этом не болтали: кто-то попробовал разнести слушок, но болтунов отлавливали быстро. Пару избитых парней нашли в канавах за городом, один чудом остался жив.

Я словно бы почувствовал, как за спиной выростают чуткие на ухо ребята Иоанна, но этого быть, разумеется, не может.

— Скажи, мне сыщется местечко в полиции? — почти даже серьёзно спросил мутант.

— Людей там не хватает.

— Но тебя, что-то не берут.

В руки сама напросилась маленькая звёздочка из внутреннего кармана. Символизирует мою причастность к полиции… временно. Я повертел её какое-то время под пристальным присмотром Винчи и с сожалением бухнул на стойку.

— Это Стальной Тим из принципов. Когда-то я ему сильно насолил.

— И он никак не затупит зуб на тебя? — брякнул начинающий хмелеть собеседник.

— Да это такая обидчивая сука! — выплюнул я многолетнюю ненависть к шерифу-самодуру. — Он знакомых по яслям встретит — все обиды припомнит!

— Кончай вопить.

— Да пошёл ты! Тебе под началом таких сволочей работать не приходилось!

— Я вообще-то у Леквера спину горбатил, не забыл? — пожалуй, можно сказать, что он обиделся.

Вопрос сложный, кто из двоих выйдет большей гнидой. Одно определённо, что хороших начальников в Недобрые Времена не осталось. Были ли до этого? Кто вспомнит…

— Что будете делать с Хароном и Алиес? — в очередной раз сменил тему Винчи. — Не вечно же они будут камеры занимать?

— Харон должен закончить с ретрансляцией, а потом… Скорее всего, мы его просто выгоним из Гавары. С мутанткой сложнее.

— Будет проще, если выяснится, что она убила стольких, — последний глоток, и пустая кружка грохает о столешницу. — Только петли ей будет мало.

— Если же она невиновна, придётся выдумать что-то подобное…

Логика проста: кормить опасную гадину, содержать её, мучаться с её истериками… куда проще просто избавиться, но, опять же, дикого зверя выпускать безрассудно. Однажды подобную проблему мы решили, укокошив ночью одного из парочки негодяев, а второго обвинили в убийстве соседа, что доказать не могли, но и сомневались несильно.

Подкинули заточку для убедительности, так что суд был скорым, а на утро за убийство собственного брата обвинённый был повешен.

И это было правильно.

С удовольствием скормил бы твари того же Чедвера…

— Я пойду, — поднялся Винчи, привычно ссутулился и спрятал руки в карманы, — было приятно поболтать. Заходи, если понадоблюсь.

— И ты поможешь?

— Не исключено.

Разворачиваясь, он взмахнул полами пальто, что мои глаза моментально ухватились за любопытную деталь, которую я за всё это время не замечал: нижней пуговицы нет! Успев запомнить только цвет, я выковырял из кармана лесную улику. Барлог не зря заприметил сию мелочь.

Похожа, чёрт её дери! Не ручаюсь, что именно такие на пальто Винчи, но на место жалкой пуговицы уже посыпались десятки фактов, десятки случаев, соответствий, улик! Каскад причин и следствий, вопросов и ответов замер, кирпичики послушно встали на свои места и образовали монолитную картину.

Я поймал тебя, мразь!