Домик находок

Уверяю вас, на всём пляже не было мальчика несчастнее Ауримаса — такая беда с ним приключилась, такое несчастье стряслось, что и словами не расскажешь! Короче говоря, он потерял маму, свою единственную, родную маму. Потерял примерно полчаса назад, когда, крепко ухватившись за мамину руку, шёл к морю купаться, но тут наперерез им покатился мячик, и, отпустив маму, Ауримас погнался за ним. И пока гнался, заблудился среди сохнущих полотенец, надутых резиновых матрацев, раскрытых зонтиков и лежащих под этими зонтиками тётей, дядей и ребят… Долго-долго бродил Ауримас по огромному пляжу, совсем с ног сбился, но мамы своей так и не нашёл.

Мало того, разыскивая маму, он вдобавок потерял где-то свою шапочку с козырьком, и теперь солнце так слепило глаза и припекало макушку, что мальчик совсем изнемог и остановился.

«Что будет, — пронзила его страшная мысль, — что будет, если я уже больше никогда-никогда не найду маму?»

Охваченный ужасом, Ауримас беспомощно огляделся по сторонам и увидел неподалёку большущий раскрытый зонт — наверное, самый большой на всём пляже; под этим зонтом лежала толстая тётя — тоже, наверное, самая толстая на всём пляже, хотя и нехорошо так говорить про взрослых.

— Тётя, — несмело окликнул её мальчик, — а тётя!

— Это ты меня? — лениво открыла глаза толстая тётя. Она была густо намазана кремом и блестела, как зеркальный карп, а нос её, чтобы не обгорел на солнце, был прикрыт специальным пластмассовым треугольничком.

— Видите ли, тётя, — пробормотал мальчик, — я… я не знаю, что мне делать…

— А что случилось? — спросила тётя и села под своим необъятным зонтом.

— Я, — Ауримас всхлипнул, — я потерял свою маму!

— Ага, — нисколько не удивилась тётя, будто все окружающие на каждом шагу теряли своих мам. — И где же ты её потерял?

— Там, — неопределённо махнул рукой Ауримас. — Я держал её за руку, очень крепко держал, но потом случайно выпустил — и смотрю, нет больше моей мамы, потерялась… И ещё шапочка с козырьком потерялась…

— Ага, — снова нисколько не удивилась тётя, будто не только мамы, но и шапочки терялись на каждом шагу. — Значит, говоришь, потерял маму, потерял шапочку и теперь хочешь всё это найти, да?

— Да, тётя, да! — горячо подтвердил мальчик, и в его заплаканных глазах сверкнула крохотная надежда. — Очень хочу найти!

— Однако, — предупредила тётя, — чтобы найти маму и шапочку, тебе придётся преодолеть множество препятствий и опасностей. Не побоишься, хватит пороху?

— Не побоюсь, тётя, и пороху хватит! — заверил Ауримас. — Только скажите, где моя мама и где моя шапочка!

— Ну, так слушай внимательно, — тихо и таинственно начала тётя, сидевшая под большим зонтом, и, пока она говорила, пластмассовый треугольничек подпрыгивал у неё на носу, словно заводной воробей. — Далеко-далеко, в бескрайней жаркой пустыне, такой жаркой, что там не растёт ни одна пальма, не пасётся ни единый верблюд, — словом, на самом краю этой раскалённой пустыни стоит красивый белый домик, прилепившийся к самому боку золотой дюны… Видишь — вон там! — протянула тётя руку.

Ауримас посмотрел туда, куда она указывала, — и в самом деле: прильнув к склону жёлтой-жёлтой дюны, стоял красивый белый домик, а на песке пляжа действительно не росла ни одна пальма и не бродил ни единый верблюд.

— Теперь навостри уши и слушай дальше, — ещё таинственнее продолжала толстая тётя, глаза её заблестели, как два зеркальца. — Этот красивый белый домик в давние времена стоял на курьих ножках, и жила в нём Баба Яга — костяная нога с чёрным котом на плече — та самая, которая хотела изжарить Иванушку-дурачка…

— Правда? — удивился Ауримас, с некоторым испугом поглядывая на белый домик.

— Ещё бы! — закивала головой тётя. — Чистая правда. Значит, жила там Баба Яга и ещё долго прожила бы, но однажды разразилась буря, домик затопили волны, и с ними подплыла к дюне злая и голодная острозубая акула. Увидев, что домик стоит на свежих куриных ножках, она набросилась на них, отгрызла, проглотила, и поминай как звали… Остался несчастный домик инвалидом, потому что не только у кур, но и у домов новые ноги не вырастают. Погоревала Баба Яга, погоревала, да делать нечего — прихватила своего чёрного кота и отправилась жить в другое место. Нельзя же ей было оставаться тут и показывать туристам такой несказочный домик с отгрызенными ножками.

— И куда же она отправилась? — спросил мальчик, снова с опаской косясь на белый домик.

— Куда? — переспросила тётя. — Рассказывать, куда она делась, строго воспрещается, потому что это страшная тайна. — Она помолчала, потом поманила Ауримаса поближе и шепнула ему на ухо: — Но так и быть, тебе, только тебе одному я её открою. Баба Яга переселилась в квартиру со всеми удобствами, каждый день принимает душ и ходит в кафе, где за один присест проглатывает сразу по три пирожных. Поэтому она страшно растолстела.

— Значит… значит… — Ауримас отодвинулся и с подозрением уставился на тётю, — значит, это вы и есть та самая…

— Я же тебя предупредила, — нахмурилась тётя, — что это тайна, которую никому нельзя открывать… И всё-таки тебе, только тебе одному я сообщу ещё кое-что. Слушай внимательно! После того как Баба Яга покинула белый домик, он долго пустовал. Но в один ненастный день в поисках приюта туда забрела добрая фея — тоненькая, как спичка. Зашла в домик, переночевала и объявила, уходя: «Пусть сюда приходят все, кто что-нибудь ищет. Пусть отныне он будет Домиком находок!»

— Домиком находок… — повторил Ауримас. — Значит, я найду в этом домике свою маму?

— Вполне возможно, — кивнула тётя. — А если не маму, то уж шапочку-то с козырьком отыщешь непременно. Постой, я ещё не сказала тебе самого главного, не открыла самой важной тайны. — И тётя снова зашептала: — Поклянись никому не рассказывать того, что сейчас услышишь!

— Клянусь! — с дрожью в голосе проговорил Ауримас.

— Когда ты постучишься в двери этого домика, тебе откроет бородатый молодой человек в джинсах, он теперь хозяин Домика находок. Но на самом деле он никакой не хозяин, это Карабас Барабас, его нетрудно узнать по длинной чёрной бороде.

Когда Ауримас услышал такое, у него даже губы задрожали.

— А почему он притворяется молодым человеком в джинсах? — спросил он, замирая от страха.

— К сожалению, эту страшную тайну я не имею права открыть даже тебе, — призналась тётя. — Но не бойся. Ты легко сможешь одолеть Карабаса, если произнесёшь одно волшебное заклинание.

— Какое ещё заклинание?

— Сейчас научу, только очень внимательно слушай и запоминай. Карабас Барабас откроет перед тобой дверь Домика находок и спросит: «Что ты потерял, карапуз»? Отвечай ему так: «Я ищу не золотой ключик, Карабас Барабас!» Повтори.

— Я ищу не золотой ключик, Карабас Барабас, — слово в слово повторил мальчик.

— Прекрасно, у тебя замечательная память, — похвалила тётя. — Услышав ответ, Карабас Барабас поймёт, что ты знаешь его тайну, и не станет тебя обижать, да ещё поможет найти не только маму, но и шапочку с козырьком. Тогда ты должен будешь поблагодарить его такими словами: «Спасибо, Карабас Барабас, вашей тайны я никому не выдам!»

— Спасибо, Карабас Барабас, вашей тайны я никому не выдам, — медленно, чтобы точно запомнить, повторил мальчик.

— Ну, вот и всё, — закончила тётя. — Теперь можешь отправляться в путь.

— Спасибо, — поблагодарил Ауримас, — я и вашей тайны никому не выдам.

— Какой такой тайны? — удивилась тётя.

— Что вы Баба Яга, — шепнул мальчик.

— А почему ты считаешь, что я?.. — нахмурилась тётя. — Кстати, подкрепись — съешь на дорожку эту волшебную шоколадку, она тебе поможет — путь через пустыню труден и опасен.

Ауримас с удовольствием съел мягкую от жары волшебную шоколадку и собрался уходить.

— Я и не знал, — вздохнул он, — что меня ожидает столько всяких приключений и опасностей.

— Не вешай носа, малыш! — ободрила его тётя. — Вот если бы двери домика сторожил девятиглавый дракон, тогда действительно было бы худо. И поспеши, пока не закатилось солнышко, а то ночью в пустыне тебе могут повстречаться гиены и шакалы.

Ауримас направился в сторону домика. Тётя сказала правду — в жаркой пустыне песчаного пляжа он не увидел ни одной пальмы, ни единого верблюда, а поскольку ещё не стемнело, то гиены и шакалы тоже не попадались. До домика он добрался быстро и беспрепятственно, — видимо, шоколадка на самом деле была волшебной. И вот Ауримас уже несмело стучится в дверь домика, её открывает, как и сказала толстая тётя, молодой человек в джинсах и с длинной пышной бородой.

— Не здесь ли Домик находок? — спрашивает Ауримас, от испуга забыв даже поздороваться.

— Да, — подтверждает молодой человек и задаёт тот самый вопрос, о котором говорила тётя: — Что ты потерял, карапуз?

— Я ищу не золотой ключик, Карабас Барабас!

Услышав такой ответ, молодой человек в джинсах страшно удивляется, таращит глаза и даже разевает рот, — вероятно, он поражён тем, что его тайна раскрыта.

— М-м-м… — мычит он, не находя слов. — М-м-м… Ну, входи, входи.

Ауримас переступает порог. Внимательно осматривается, нет ли в углу пылающего очага с кувшином, в котором Карабас чуть не сварил Буратино. Как знать, не захочет ли он и Ауримасом полакомиться? Но к счастью, никакого очага здесь нет, и мальчик успокаивается.

— Так что же ты всё-таки ищешь? — снова спрашивает его Карабас.

— Я ищу маму, — отвечает Ауримас. — Я потерял свою маму и нигде не могу её найти… — И он горестно вздыхает.

— И давно ты её потерял?

— Давно, — кивает Ауримас. — Может, завтра, а может, и вчера… И ещё… и ещё я потерял шапочку с козырьком!

— Ну и растеряха же ты! — журит его молодой человек. — Видишь, вот полка находок. Посмотри внимательно. Если найдёшь там свою маму или шапочку — можешь взять.

Мальчик задирает голову и только теперь замечает полку, прибитую к стене. Чего здесь только нет: мячик, трубка, купальный костюм, надутый резиновый лебедь, три солнечных зонтика, игрушечная пожарная машина, одна босоножка на толстенной подошве, несколько полотенец, плюшевая собачонка, пустышка, две чужие шапочки с козырьками, клубок ниток с воткнутыми спицами, пластмассовая рыба… Но, увы, ни мамы, ни своей шапочки с козырьком Ауримас не обнаруживает.

— Ну, нашёл маму? — спрашивает Карабас, притворяющийся молодым человеком.

— Нет тут моей мамы.

— А шапочки?

— И шапочки нет… Ничего нет… — едва сдерживает слёзы Ауримас. Ему вдруг становится страшно: а что, если он уже никогда-никогда не найдёт маму? Из глаз вот-вот посыплются слёзы.

В этот момент кто-то стучится в дверь. Молодой Карабас вскакивает, хватает мальчика за локоть и ведёт в соседнюю комнату.

— Куда вы меня тащите, дядя? — упирается Ауримас.

— Т-с-с!.. Сиди и молчи! — строго шепчет Карабас, и его спутанная борода щекочет Ауримасу ухо — от страха у мальчика по коже забегали мурашки.

Прикрыв дверь, Карабас исчезает, и Ауримас остаётся один. В этой комнате нет никакой полки, тут стоят стол и стеклянный шкаф с флакончиками, шприцами, иголками для уколов — такими длинными и толстыми, что у Ауримаса волосы встают дыбом. «Что же теперь со мной будет? — сжавшись в комочек, думает он. — А вдруг я никогда больше не увижу маму и не вырвусь из домика, у которого акула отгрызла ноги? Правду говорила толстая Баба Яга, что меня ожидает много опасностей, но разве я знал, что они будут такими страшными!»

Он напряжённо прислушивается: из соседней комнаты доносится приглушённый, ничего хорошего не сулящий шёпот, потом слышен густой смех Карабаса Барабаса. «Надо бежать, — решает Ауримас, косясь на шприцы с иголками. — Надо скорее бежать отсюда, пока ноги ещё носят, а то совсем пропаду!»

Собрав все силы, он крадучись подходит к двери, но она сама открывается. На пороге стоит Карабас. Теперь на нём не только джинсы, но и красивая шёлковая рубашка, а его длинная страшная борода старательнейшим образом расчёсана.

— Заходи, — приглашает он Ауримаса.

Ауримас с опаской заглядывает в первую комнату, готовый в любой момент кинуться прочь из домика.

— Нам доставили новую партию утерянных вещей, — сообщает Карабас. — Они уже здесь, на полке. Ну-ка, посмотри, нету ли того, что ты потерял?

Ауримас поднимает глаза и чуть не падает от удивления: на полке, между пожарной машиной и пластмассовой куклой, сидит его родная, его единственная мама, которую он потерял не то завтра, не то вчера! Сидит, молчит и улыбается, ласково поглядывая на сына.

— Мам! — кричит мальчик, бросаясь к ней. Однако полка висит так высоко, а он такой маленький, что и подпрыгнув не может дотянуться до своей драгоценной находки.

А мама всё смотрит на него синими глазами и всё улыбается.

— Дядя, — подбегает Ауримас к хозяину Домика находок, — дядя, вот моя мама, пожалуйста, отдайте её мне!

— Ладно, — отвечает хозяин домика, поглаживая свою причёсанную бороду. — Но сначала нужно расписаться, что ты получил утерянное и что оно действительно принадлежит тебе.

И Карабас кладёт на стол большой лист бумаги и подаёт Ауримасу шариковую ручку.

— Но, дядя, — густо краснеет Ауримас, — ведь я… ведь я ещё не умею писать.

— Ай-яй-яй, как нехорошо, такой большой мальчик — и не умеет! — озабоченно качает головой дядя. — К сожалению, я не имею права ничего отдавать без расписки.

Ауримас испуганно оборачивается к маме. Ему кажется, что она далеко-далеко, а полка такая высокая, что и на длиннющей пожарной лестнице до мамы не доберёшься… «Да, — размышляет мальчик, — сущую правду сказала толстая Баба Яга: тебе придётся преодолеть множество препятствий. Но я и не думал, что они будут такими огромными!»

— Что же мне теперь делать, дядя? — тихо спрашивает Ауримас, беспомощно поглядывая на ручку и на белый лист.

— М-м-м… — скребёт Карабас свою заросшую бородой щёку. — Может, умеешь писать хотя бы одну букву?

— Умею! — кричит Ауримас. — Я умею писать букву «О»!

И схватив ручку, он выводит огромную, во весь лист, почти четырёхугольную букву «О».

Дядя долго и внимательно рассматривает написанное, потом вытаскивает печать, дышит на неё и торжественно прикладывает к уголку листа, под буквой. Прячет бумагу в скоросшиватель и говорит:

— Теперь всё в порядке.

После этого он одёргивает свою шёлковую рубашку, расчёсывает гребешком бороду, подходит к полке и — раз! — легко, как пушинку, снимает с неё маму.

Ауримас обеими руками хватает мамину руку, крепко сжимает её и теперь уже не скоро выпустит: ведь столько препятствий и опасностей пришлось ему преодолеть, чтобы вернуть маму!

— А куда девалась твоя шапочка? — спрашивает мама.

— Потерял, пока тебя разыскивал, — оправдывается Ауримас.

— Ничего, её ещё принесут в Домик находок, — говорит Карабас. — Загляните, пожалуйста, завтра. Чаще теряйте и чаще заглядывайте в Домик находок! — приглашает он, любезно улыбаясь маме Ауримаса.

— Спасибо, мы обязательно придём, — благодарит мама и улыбается в ответ. Ведь она не знает, что молодой человек в джинсах только притворяется молодым человеком, на самом деле он страшный Карабас Барабас, нарочно причесавший бороду, чтобы его не узнали. Но уж Ауримаса-то не проведёшь!

Когда они с мамой уже переступили порог, их догоняет голос Карабаса Барабаса:

— Погодите!

Молодой Карабас выходит следом и протягивает Ауримасу пожарную машину.

— Она лежит в Домике находок уже три месяца, — говорит он, — и никто за ней не является. В таком случае правила разрешают передать её другому лицу.

— Спасибо, — с радостью благодарит Ауримас и зажимает машину локтем, потому что обеими руками продолжает крепко держать мамину руку. — А… расписываться не надо?

— Не надо, — успокаивает дядя. — На этот раз обойдёмся без формальностей. — Он заговорщицки подмигивает Ауримасу.

И тут Ауримас вдруг вспоминает одну чрезвычайно важную вещь, он тянется к уху Карабаса и тихо-тихо, чтобы мама не услыхала, шепчет:

— Спасибо, дядя Карабас Барабас, вашей тайны я никому не выдам!

— М-м… — снова мычит дядя, словно у него зуб заболел. — Ну что же, правильно, что ты умеешь держать язык за зубами.

И Ауримас окончательно покидает Домик находок — хоть и без шапочки, но зато с мамой. Они вдвоём бредут через песчаную пустыню, где не растёт ни одной пальмы, не живут верблюды, а так как всё ещё не стемнело, то и шакалов с гиенами не видать. Проходят они мимо самого большого зонта. Разомлевшая от жары толстая тётя спит под ним, и белый пластмассовый треугольничек на её носу не шевелится.

— Мама, — говорит Ауримас, — эта толстая тётя…

— Нехорошо так говорить о взрослых, — одёргивает его мама.

— Но эта тётя… — и Ауримас замолкает. Он хотел рассказать маме, что эта тётя — покинувшая Домик находок Баба Яга, что теперь она не ест мальчиков и девочек, а только съедает за один присест по три пирожных. Но ведь он обещал никому не выдавать тётиной тайны, и надо держать слово. Как-никак, а тётя указала ему дорогу к Домику находок, помогла одолеть бескрайнюю пустыню и даже победить самого Карабаса Барабаса!

Поэтому Ауримас по-мужски сохраняет тайну и, только чтобы окончить начатую фразу, добавляет:

— Эта тётя в день съедает по три пирожных. А её зонтик — самый большой на всём пляже.

— Я уж вижу, — смеётся мама, — что ты повидал белый свет, пока меня разыскивал.

— А сколько препятствий и опасностей преодолел… — тяжело вздыхает мальчик.

 

Первый полёт

Ауримас впервые летит на самолёте. Дрожащими от волнения пальцами берёт он леденец, который на подносе протянула ему улыбающаяся стюардесса; на фантике нарисован золотой самолётик. Сунув леденец в рот, мальчик прижимается лбом к круглому окошечку, стекло толстенное, его, наверно, и камнем не пробьёшь. Внизу видны маленькие, бегущие назад домики, квадраты полей, паутинки железнодорожных путей; по рельсам как раз катится паровозик — крошечный, меньше игрушечного. Но вот уже ничего не видно, самолёт ныряет в тучу, и Ауримасу становится страшно.

— Мама, — спрашивает он, — а самолёт не может заблудиться в облаках?

Но не успела ещё мама успокоить его, как самолёт выныривает из густого серого тумана, и они уже летят по залитому солнцем бескрайнему простору. Теперь мальчику кажется, что облака внизу — вовсе не облака, а заснежённые поля, из которых там и сям выступают ледяные торосы, и на них вот-вот может появиться семейка белых медведей. А вдали, до самого горизонта, запорошённые снегом равнины, и если бы, мечтает Ауримас, если бы к хвосту самолёта можно было привязать санки и сесть на них — то понесёшься по этой равнине быстрее ветра, даже в ушах засвистит!.. Невиданно широкий и чистый мир открывается перед удивлёнными глазами малыша, мир золотистого холода, повисший над планетой Землёй, которую и не видать за толстым слоем облаков. От восторга Ауримас даже проглатывает леденец.

— Мама! — кричит он. — Теперь я уже знаю!

— И я тоже знаю, — понимающе улыбается мама. — Когда вырастешь, будешь лётчиком, да?

— Конечно, — кивает головой мальчик, щёки его горят от волнения. — Конечно, буду лётчиком, и мой самолёт потащит вслед за собой санки — сто санок! — а на них будет сидеть тысяча мальчиков и девочек, и знаешь, куда мой самолёт повезёт их?

— Уж не в Африку ли? — смеётся мама.

— И откуда только ты всё знаешь? — удивляется Ауримас. — Да, я прокачу их в Африку, чтобы они увидели настоящих крокодилов и настоящих львов.

— А разве в зоопарке живут не настоящие львы и крокодилы? — спрашивает мама.

— Конечно, не настоящие, — с видом знатока заявляет Ауримас. — Ведь они же в клетках. А в Африке бегают на свободе, — значит, настоящие!

Мальчик не видит, что люди, сидящие рядом с ними, слушают и улыбаются. Он уже снова прижался носом к окошечку и думает о чём-то своём.

— Мама, — через некоторое время спрашивает он, — а птицы могут летать на такой высоте?

— Могут, — отвечает мама, — только не все…

…Когда по утрам стало подмораживать и однажды трава на берегу даже побелела от инея, старый селезень закрякал, подавая уткам знак, что пора готовить крылья в дорогу. И вскоре поднялась в небо целая стая диких уток, а с ними и молодой утёнок, которого ждало первое путешествие в невиданные тёплые страны, в Африку.

В том году весна была поздней, утёнок появился на свет, когда дело уже шло к лету, и крылья у него окрепли ещё недостаточно. Мать-утка опасалась, что он не выдержит далёкого пути. Однако зима обещала быть суровой, оставаться зимовать здесь, на родном болоте, никак нельзя, это означало бы верную гибель. Значит, хочешь не хочешь, а надо было отправляться в дорогу.

И вот, едва взошло солнце, длинная вереница уток поднялась в синее небо. Впереди опытный вожак селезень, а позади всех юный утёнок, потому что в конце вереницы легче: ты летишь как бы в коридоре, сделанном для тебя передовыми, которым приходится рассекать воздух. Поэтому задний может даже поспать в полёте, маши себе крыльями и спи — воздушный поток всё равно будет нести тебя вслед за вереницей… Выше и выше поднимается утиная стая, а мать-утка всё оборачивается назад — волнуется, как там дела у её сыночка.

— Мама, каким маленьким кажется сверху наше огромное болото! — удивлённо кричит он. — Меньше лужицы!

— Не верти головой, — запрещает мама. — Устанешь, а силы надо беречь, дорога в Африку долгая.

— Мама, а кто это летит внизу, такой курчавый, как барашек?

— Это облачко, — объясняет мама. — Ты лучше помолчи, больше сил сбережёшь.

— Так мы над облаками! — гордо и радостно попискивает утёнок.

Но есть облака и над ними — высоко-высоко, и как же славно, когда в просветы меж ними проглядывают золотые лучи солнца…

Через некоторое время вожак селезень, которому приходится труднее всех, устаёт и перебирается в конец вереницы, чтобы отдохнуть. Но он занимает место перед утёнком, и тот снова остаётся последним.

— А скоро уже будет море? — нетерпеливо спрашивает утёнок у вожака.

Но вожак не откликается, он уже спит, едва помахивая крыльями — его несёт воздушный поток.

«Когда я вырасту, — думает утёнок, — когда стану крепким селезнем с могучими крыльями, то поднимусь над самыми высокими облаками, чтобы увидеть весь мир. Мама рассказывала, что в вышине белым-бело, что там всегда зимний холод, от которого мы бежим, и живут там звёзды, указывающие нам путь. Мама говорила: звёзды — это глаза уток-великанш, они смотрят на нас сверху, следят, чтобы мы не заблудились и не погибли. А облака, говорила мама, это пух уток-великанш, а дождь, говорила, это их слёзы, они плачут, увидев, как гибнут от усталости, голода и охотничьей дроби пёстрые утки, земные их сёстры, говорила мама…»

И хотя мама запретила утёнку вертеть головой, он всё время глядел то в одну, то в другую сторону, всему дивился, всё жадно старался рассмотреть. Так увидел он вдруг точку, приближающуюся к ним из далёкой дали.

«Кто бы это мог быть? Орёл, а может, коршун?» — раздумывал утёнок, но спросить у старших не решился, а то снова станут ругать, что он вертит головой и понапрасну растрачивает силы.

Самолёт немного сбросил высоту, сейчас он летел под перистыми облаками. Внизу снова зазеленели лоскутки лугов, зажелтели и закраснели рощицы осеннего леса. Ауримас не мог отлепить нос от окошечка. Голова у него кружилась от обилия впечатлений. «Вот, значит, какое оно, небо, какая земля и какой самолёт», — думал он, а вслух сказал:

— Когда я вернусь домой…

— Знаю, знаю, — снова улыбнулась мама, — когда вернёшься домой, сделаешь себе самолёт и земной шар.

— Да! И к самолёту привяжу санки из пустых спичечных коробков, а в санках будут сидеть сто весёлых мальчиков, я вылеплю их из пластилина, и они…

Закончить Ауримас не успел.

…Вожак, уже снова летевший впереди вереницы, с тревогой прислушивался. На стаю накатывался странный, грозный гул, от которого всё вокруг дрожало. Повернув головы, утки увидели мчащуюся на них огромную железную птицу. Она летела с такой скоростью, что утки не успели ни сообразить, в чём дело, ни нырнуть в сторону. За окном кабины было видно побледневшее лицо пилота, его плотно сжатые губы: сидевший рядом с ним бортмеханик что-то кричал, видимо сообщая по радио на землю о приближающейся беде, миновать которую невозможно. Через мгновение самолётные турбины, как пасти дракона, принялись заглатывать уток, не успевавших даже крякнуть. Три турбины одна за другой захлебнулись и заглохли, продолжала работать только четвёртая. Самолёт сразу потерял скорость, нос его накренился, уставился в землю, и он стал падать…

В пассажирском салоне поднялся переполох. Только маленький Ауримас ничего не понимал. Мама, ни слова не говоря, крепко прижала его к себе.

— Мам, — весело спросил мальчик, — смотри, как быстро мы спускаемся! Внизу аэродром, да?

— Аэродром… — прошептала мама побелевшими губами, умоляя судьбу, чтобы она не дала погибнуть её единственному сыну, который ещё так мало успел порадоваться жизни.

Тянулись долгие секунды — самые страшные для тех, кто летел в самолёте, секунды, которых им никогда ещё не доводилось переживать. Катастрофа казалась неминуемой, но опытный пилот не растерялся, не выпустил из рук штурвала, он до последнего старался, пусть и на одной турбине, замедлить падение, выровнять самолёт и плавно опуститься. И это ему удалось! С рёвом и грохотом огромная серебристая птица приподняла нос и не упала — приземлилась на большой поляне. Самолёт тяжело плюхнулся на землю, трясясь, побежал по ней, но не разбился, жизнь пассажиров была спасена.

Вскоре открыли аварийные двери, и пассажиры, едва держась на ногах, выбрались на зелёную травку. В стороне паслось стадо коров.

Ауримас выскочил одним из первых.

— Разве это не аэродром? — воскликнул он разочарованно.

Но луг был таким широким и зелёным, что вскоре мальчик повеселел и уже бегал, гоняясь за синей стрекозой. Вдруг он удивлённо остановился: перед ним на траве лежал утёнок со скомканными крыльями.

Мальчик склонился над ним, и его сердце сжалось от сострадания.

«Наверно, это сделал ястреб, — подумал он. — Хищный, злой ястреб!»

Потом, забыв о несчастном утёнке, Ауримас снова бегал около самолёта. А по небу уже летела другая утиная стая, и путь ей указывала большая и одинокая вечерняя звезда…

 

Витамин «З»

На остановке в троллейбус входят только двое: мальчик в пёстром беретике и его мама. Мама усаживает сына на переднее боковое сиденье между пожилым дяденькой с седыми бровями и толстой тётей с плетёной корзинкой на коленях. В руках у мальчика маленькая жестяная коробочка с этикеткой «Витамин Д и З». Буква «З» приписана жёлтым карандашом, она такая большая, что её можно увидеть даже с последнего сиденья. Однако пассажиры заняты своими мыслями или загляделись в окна, так что на коробочку никто и краешком глаза не смотрит. Тогда мальчик поднимает её над головой и даже помахивает, как флажком. Больше всего ему хочется, чтобы на коробочку обратила внимание сидящая напротив девочка — уже большая, уже, наверно, в третьем или даже четвёртом классе. Но по-прежнему никто не замечает аккуратно выведенную букву «З» и не любопытствует, что это за коробочка и что за неслыханный витамин в ней. Может быть, потому что стоит лето и кусты ломятся от ягод, вон даже у толстой тёти корзина полна чёрной смородины. Поэтому, наверно, пассажиров и не интересуют витамины, какими бы буквами они ни обозначались. Только девочка покосилась, насмешливо хмыкнула и снова вертит в руках расшитую бисером сумочку — вот это, мол, достойная внимания вещица!

Огорчённый равнодушием пассажиров, мальчик опускает руку и спрашивает:

— Мам, а далеко ещё до нашей почты?

— Далеко, Ауримас, — отвечает мама, — остановок шесть.

— Тогда, — просит мальчик, — подержи пока мою коробочку, а я устроюсь поудобнее.

Осторожно, как неоперившегося птенчика, протягивает он коробочку маме, становится на сиденье коленками и упирается лбом в стекло. Потом, полуобернувшись, протягивает руку и снова берёт коробочку, прижимает к уху и слушает, прищурив глаз.

— Мам! — кричит он радостно. — Опять слышно, как он прыгает! Тихо-тихо, но всё равно слышно: скок-скок-скок!

Дяденька с седыми усами наконец-то заинтересовался соседом, он поворачивается, смотрит на коробочку и удивлённо спрашивает:

— Это кто же может прыгать в такой маленькой коробочке? Уж не блоха ли?

— Наверно, кузнечик, — вступает в разговор и тётя с корзиной.

— Никакой там не кузнечик и не блоха, обыкновенные шарики витамина Д! И вовсе они не прыгают и не скачут, просто катаются по пустой коробке и стучат! — заявляет тоном знатока девочка с сумочкой, будто она не в третьем или четвёртом, а в десятом классе!

Мальчик недовольно хмурится и внимательно смотрит на девочку.

— Откуда ты знаешь? — спрашивает он.

— Я всё знаю! — выпаливает девочка. — Я даже знаю, из чего тебе пёструю беретку сшили. Из салфетки, вот! И ещё я знаю, что никакого такого витамина З нету! Есть витамин А, есть ещё всякие там другие витамины — В, С, Д, а З никакого нет и не было. Спорим хоть на мою бисерную сумочку! — И она приподнимает сумочку, которой, наверно, очень гордится.

Мальчик смущённо молчит, потом оборачивается к маме и спрашивает:

— Мам, рассказать им про нашу тайну?

— Как хочешь, — улыбается ему мама и как-то озабоченно обводит взглядом пассажиров.

— Так вот, знайте: в моей коробочке живёт зайчик!

— Что?! — От удивления толстая тётя чуть не роняет на пол свою корзинку с чёрной смородиной. — Настоящий зайчик?

— Наверно, ты вылепил этого зайчика из пластилина или смастерил из жёлудя? — хитро поднимает седую бровь дяденька.

— Или, — снова хмыкает всезнающая девочка, — из засохшей фасолины?

— А вот и нет! — мотает головой мальчик. — Это настоящий зайчик, я сам его поймал, когда он в окно запрыгнул. Еле успел крышкой накрыть, чтобы обратно не выпрыгнул. Правда, мама?

— Правда, правда, — кивает мама и ещё более озабоченно поглядывает на пассажиров, особенно на девочку с сумочкой.

Теперь дяденька так удивлён, что уже обе его брови полезли на лоб.

— Если так, — говорит он, — то ты замечательный охотник. Замечательнее самого барона Мюнхгаузена!

— Не только охотник, — добавляет тётя с корзиной, — а ещё и волшебник: это надо же, целого зайца сумел затолкать в коробочку от витаминов! Как джинна в бутылку!

Теперь уже все пассажиры смотрят на коробочку, а один, с последнего сиденья, громко спрашивает:

— Ну и что же ты собираешься делать со своим зайчиком, Ауримас? Зажаришь в духовке?

— А перед тем как жарить, — смеётся девушка, сидящая рядом с ним, — наверно, шкурку снимешь? Я как раз в скорняжной мастерской работаю и сошью тебе из неё шапку!

Ещё один дяденька, подпоясанный широким ремнём с колечками, строго спрашивает:

— Скажи, пожалуйста, а ты член Общества охотников? Если нет, то кто разрешил тебе охотиться на зайцев? Придётся, браток, штраф за браконьерство уплатить, рубликов пятьдесят!

Весь троллейбус смеётся, даже водитель улыбается, а всезнающая девочка хохочет, запрокинув голову. Мальчик смущён, он сползает с сиденья и хватается за мамину руку. Мама наклоняется к нему и ободряюще поглаживает плечо.

— Не обижайся, сынок, — успокаивает она мальчугана, — они ничего не знают, потому и смеются.

— Чего же это мы не знаем? — обижается тётя с корзиной. — Зачем вы своего ребёнка так воспитываете, что голова у него всякими глупостями забита?

— Видите ли, — виновато объясняет ей мальчикина мама, — его папа полгода назад уехал с экспедицией на Север, чтобы провести разные научные исследования, и заболел там. Врач сказал, что ему не хватает витамина Д, а ещё больше — простых солнечных лучей. И вот Ауримас поймал солнечный зайчик, спрятал его в коробочку, где уже лежит витамин Д, и теперь мы едем на почту отправлять папе посылку, чтобы он поскорее выздоровел.

— Папе в Северный Ледовый океан, — уточняет мальчик.

— Не Ледовый, а Ледовитый, — поправляет всезнающая девочка и снова насмешливо хмыкает.

А в троллейбусе тихо-тихо. Дяденька с седыми бровями, собираясь выходить, уже встал с сиденья и перешёл поближе к дверям. Троллейбус как раз останавливается, но дяденька почему-то не выходит.

— Кхм, кхм… — как-то странно покашливает он. — Я просто… просто не могу понять, как это ты так хитро придумал. Прости меня, пожалуйста, что я не сразу понял. Уверен, твой папа очень скоро поправится, раз ты ему такой витамин посылаешь!

— Я думаю, — говорит молчавший до того времени худой мужчина, — что ловля солнечных зайчиков — открытие, которое следует запатентовать! Молодец!

— А я, — говорит молодой человек, подпоясанный широким кожаным ремнём, — перед всеми прошу у тебя прощения за то, что пугал штрафом. А так как я и сам охотник, то обещаю твоему папе заячью шапку, только дай мне свой адрес.

— А от меня, — подняла свою корзину толстая тётя, — прошу обязательно послать твоему папе чёрную смородину. И не вздумайте отказываться, а то я очень обижусь!

Мальчик смотрел на корзину, на пассажиров, на маму, снова на корзину, на пассажиров, на маму, и в его глазах сверкали и прыгали десять солнечных зайчиков.

— Видишь, мам… я же говорил… наш папа поправится… видишь!

Мама ничего не ответила, только улыбнулась и уже совсем не озабоченно взглянула на пассажиров.

— Спасибо вам за доброту, — сказала она.

Троллейбус снова остановился, однако и на этой остановке дяденька не вышел.

— Знаешь что, — сказал он мальчику, — дай-ка и мне послушать, как прыгает твой зайчик! Не хочется сходить, не послушав…

Он приложил коробочку к уху и тоже прищурил один глаз.

— Прыгает как заведённый! — сказал он. — Настоящий чертёнок! Какого замечательного, какого прыгучего зайчика ты поймал! Молодец!

— Я тоже хочу послушать, дайте и мне! — попросили сразу несколько человек.

Коробочка пошла по рукам, все прикладывали её к уху и все слышали, как прыгает зайчик. А девушке из скорняжной мастерской удалось даже услышать, как он шевелит усами. Коробочка обошла весь троллейбус и на обратном пути попала в руки ко всезнающей девочке.

— Ничего не слышно! Никого тут нет, пусто! — закричала она, послушав. — Вы всё выдумали! Я так и знала, что никакого зайца тут нет!

Вдруг одна из женщин встала и сказала:

— Приготовьте билеты! Контроль!

Подошла к девочке и потребовала:

— Ну-ка, предъяви билет.

— Так… я… у меня… нету, — залепетала девочка и покраснела как рак. — Я же… ещё маленькая…

— Маленькая? А считаешь, что лучше всех всё знаешь! — строго сказала женщина-контролёр. — Говоришь, нет никакого зайца, а сама зайцем едешь!

Троллейбус грохнул от смеха.

— Так что открывай-ка свою замечательную сумочку и плати штраф.

И тут мальчик и его мама увидели, что проехали свою остановку! Но троллейбус вдруг ни с того ни с сего остановился.

— Наверно, ус сорвался, — сказал водитель. — И как нарочно, у самой почты!

Но почему-то не вышел поправлять ус, только отворил передние двери, и мама с мальчиком сошли, а за ними, спасаясь от контролёра, выскочила девочка-всезнайка. Спрыгнула на мостовую и, не оглядываясь, бросилась бежать, как самый настоящий заяц…

— Видишь? — сжимая мамину руку, спросил Ауримас.

— Вижу, — весело улыбнулась мама.

И они свернули к почте.

 

Кто смеётся последним

Ауримас отправился в магазин. В одной руке — хозяйственная сумка, в другой — записка, что надо купить: три бутылки молока, две баночки сметаны, килограмм сахара, пачку масла и ещё хлеб, пирог и пять сладких сырков с изюмом. Вот сколько всякой всячины велела ему купить мама.

Идёт Ауримас, по сторонам не смотрит, ворон не считает, весело сумкой помахивает. Только вдруг слышит: бух! бах! трах! — и шаг его замедляется. Впереди — тир, и кто-то палит по мишеням из духового ружья.

«А если… если… — нерешительно переминается мальчик с ноги на ногу, — если зайти и только взглянуть? Взглянуть — и больше ничего».

А ноги уже сами несут его к двери тира. Она широко распахнута, перед мишенями — один-разъединственный парнишка с ружьём в руках. Трах! Поражённый меткой пулькой, урчит грузовичок, проезжает немножко вперёд и возвращается назад. У Ауримаса даже ладони зачесались — так захотелось самому прицелиться! Он не новичок, он уже знает, как заряжать ружьё, как нажимать курок, всё-всё знает — ещё бы, старый, опытный стрелок!

Парнишка отстрелялся, положил ружьё и ушёл. В тире совсем пусто. На длинном столе лежат несколько духовых ружей и полная коробочка пулек.

«А если… если… — снова мнётся мальчик, — если я стрельну всего один разок? Один разок, и все!..»

— Дайте мне три пульки, дяденька! — Ауримас и сообразить не успел, каким образом вылетели у него эти слова.

Усатый дяденька, работающий в тире, берёт девять копеек, отсчитывает три кусочка свинца и внимательно смотрит, сумеет ли малыш сам зарядить ружьё. Но Ауримас успешно справляется с этим делом. Потом крепко прижимает приклад к плечу и, облокотившись о стол, начинает водить мушкой по стене в поисках достойной мишени.

Вот мельница, вот корабль, танк, попугай, клоун, вот самолёт, грузовик, ястреб, тигр, цветок… Ауримас выбирает клоуна с голубым мячиком в руке. Если попадёшь в мячик, улыбающийся клоун перекувырнётся и снова встанет.

Однако сегодня клоун почему-то невесел, не улыбается, — может, оттого, что чья-то неметкая пуля попала ему в щёку под самым глазом, и теперь там вмятина, словно большая слеза. Уставшая рука клоуна едва удерживает голубой мячик.

Когда Ауримас прицелился и был готов вот-вот спустить курок, клоун словно бы шевельнулся и тряхнул головой.

— Неужели тебе не жалко меня? — донёсся до Ауримаса его тихий шёпот. — Ведь я точно как ты: две ноги, две руки, и глаза у меня есть, и нос… В тире столько мишеней, но никому так не достаётся, как мне!.. Это из-за того, что я клоун и должен смеяться даже сквозь слёзы. Посмотри, во что превратился мой клоунский балахон — его будто молью побило, сплошные дыры, а никто не починит, не залатает… Знай себе палят без всякой жалости. Хоть бы ты меня, несчастного шута, пожалел…

Ауримас косится на усатого дяденьку: может, и он слышал, что шепчет клоун? Нет, ничего дяденька не видел, ничего не слышал, только деньги считает.

«Наверно, мне почудилось», — успокаивает себя мальчик и снова целится в клоуна.

— Тогда стреляй, бездушный! — топает ножкой клоун и сжимает кулачок. — Посмотрим, попадёт ли в меня хоть одна твоя пуля!

— А вот и попадёт, — смеётся Ауримас.

— Ах, ты ещё смеёшься? — горько покачивает головой клоун. — Так знай же: хорошо смеётся тот, кто смеётся последним!

Ауримас мог бы поклясться, что в тот момент, когда он нажал на курок, клоун внезапно присел, и пуля, конечно, шмякнулась в стенку высоко над головой мишени.

— Ничего-ничего, — успокаивает себя мальчик, загоняя в ствол вторую пульку. — От меня не уйдёшь!

Он вновь старательно прицеливается. Но — что ты скажешь! — когда пуля уже свистит, клоун ловко отклоняется в сторону. Пулька, ясное дело, летит мимо, а клоун показывает Ауримасу нос: вот тебе!

— Ну погоди! — распаляется мальчик. — Третья пуля всегда самая меткая!

Но, высоко подпрыгнув, клоун легко избегает и третьей, самой меткой пули. От досады у мальчика даже горло пересохло: нет, ни за что не уступит он этому негоднику!

— Дайте мне ещё десять пулек, — просит Ауримас, высыпая на стол монеты.

— А родители позволили тебе прострелять столько денег? — спрашивает дяденька.

— Позволили. Я сам накопил эти деньги, — не краснея, врёт Ауримас и получает ещё десять маленьких кусочков свинца.

— Из десяти-то хоть одна да попадёт! — грозит он клоуну, снова вжимая в плечо приклад. — Вот тогда и посмотрим, кто будет смеяться последним.

Пули свистят и свистят, но и клоун не дремлет: то отстранится, то присядет, то подпрыгнет, то мячик подбросит и, наконец, когда последняя пуля вонзается в стену где-то под его башмаком, он со смехом высовывает красный язык.

— Ха-ха-ха! — хохочет клоун над неудачливым стрелком.

— Хо-хо, хе-хе, хи-хи, ха-ха! — вторят ему все остальные мишени, даже грузовик трясётся от смеха.

— Дяденька, — требует Ауримас, — ещё тридцать!

Усач, улыбнувшись, отсчитывает целых тридцать пулек, и Ауримас, насыпав их перед собой, сердито грозит клоуну:

— Ну погоди! Теперь — или пан или пропал!

— Как бы не так! — ехидно возражает клоун.

И снова летят пули, и снова клоун прыгает, кланяется, гримасничает, подбрасывает мячик — даже полы его балахона развеваются, даже колпак съезжает набок… И что же: все тридцать пулек летят мимо… Мало того, после каждого промаха клоун дразнит Ауримаса — то нос ему сделает, то язык высунет, а когда мальчик промазал в последний, тридцатый раз, даже бесстыдно показывает кукиш: вот тебе!..

— Дяденька, ещё пятьдесят! — кричит, не в силах сдержать гнева, Ауримас. — И дайте другое ружьё: у этого, наверно, кривой ствол, все пули вбок заносит.

Служитель тира подаёт другое ружьё, насыпает перед Ауримасом полсотни пулек, и всё начинается сначала. Мальчик палит, но результат тот же. Хоть миллион раз стреляй, хоть лопни — всё мимо цели! У клоуна уже щёки вспухли от смеха…

— Дяденька, — в отчаянии спрашивает мальчик, — скажите, этот клоун что… заколдованный?

— Вполне возможно, — серьёзно кивает головой усатый дяденька. — Я уже сколько раз замечал, что он довольно странно себя ведёт, когда в него стреляют такие маленькие мальчики.

— Да-да, вертится всё время, выкручивается. — Ауримас едва сдерживает слёзы, от досады у него дрожат губы.

В конце концов остаётся три копейки — на один-единственный выстрел. Ауримас заряжает эту последнюю пульку медленно, очень медленно и целится, как никогда, долго. От усталости и напряжения у него ходуном ходят руки, слёзы застилают глаза.

— Плачешь? — насмехается клоун. — Плачь, плачь, горе-стрелок, такого мазилу наш тир ещё не видывал!

— Хи-хи, хо-хо, хе-хе, ха-ха! — поддерживая его, хохочут мишени.

И вот летит последняя пуля… Но вероятно, клоун тоже устал: на этот раз он не успевает увернуться. Бум! И под вторым его глазом тоже появляется вмятина — теперь уже на обеих щеках будто по слезе повисло, и личико клоуна кажется бесконечно несчастным и обиженным. Правда, он не кувыркается, для этого надо было попасть в мячик, но Ауримасу достаточно и того, что пуля попала в цель.

— Получил? — удовлетворённо усмехается мальчик. — Так кто же будет смеяться последним, а? То-то!

— Ты мне что-то говоришь? — спрашивает служитель.

— Не-ет… — смущённо бормочет Ауримас. — Это я сам с собой.

Он возвращает духовое ружьё и гордо покидает тир.

— А где три бутылки молока, где две баночки сметаны, где сахар, масло, хлеб, пирог и пять сырков с изюмом? — удивлённо спрашивает мама, когда Ауримас с пустыми руками возвращается домой.

— Так ведь я… я… — бессвязно бормочет мальчик.

— Вот растяпа! Заигрался на дворе, что ли? — Мама протягивает руку: — Ну ладно, дай-ка деньги, я сама схожу в магазин.

— Так ведь я… деньги-то… нет денег… — лепечет Ауримас и вытаскивает из кармана пустой кошелёк.

— Как так? — не верит мама. — Куда же ты их девал?

Ауримас опускает голову и молчит.

— Потерял или, может, у тебя отняли? — продолжает расспрашивать мама.

— Отняли, — мотает подбородком Ауримас.

— Кто?

— Один такой негодник… Клоун.

— Клоун?!

— Да… Тот, что в тире.

— А! — Мама сразу всё понимает. — Ясно. Пойдём.

— Куда?

— Увидишь.

Мама берёт сына за руку и ведёт в тир. Войдя туда, спрашивает служителя:

— Вы знаете этого мальчика?

— А как же! — отвечает тот. — Он только что расстрелял целую коробку пулек.

— Я очень вас прошу, — говорит мама, — не давайте ему больше ни одной пули! Он истратил все деньги, на которые должен был купить продукты.

— Ай-яй-яй, как нехорошо! — качает головой дяденька. — А сказал, что сам накопил.

Щёки Ауримаса становятся от стыда кирпично-красными.

— Теперь, — говорит мама, — целый месяц не будешь смотреть телевизор и ездить на велосипеде.

Это такое тяжёлое наказание, что Ауримас, даже ахает. Мама прощается с усатым дяденькой, и они выходят из тира. Ауримас едва волочит ноги. В дверях, не вытерпев, оборачивается и смотрит на клоуна. Негодник хохочет во весь рот, в глазах у него прыгают бесенята.

— Ну так как же, — ехидно вопрошает он Ауримаса, — кто смеётся последним? Ха-ха-ха!

— Хо-хо-хо, хе-хе-хе, хи-хи-хи, ха-ха-ха! — вторят ему другие мишени.