Игрушки, все как один, подняли глаза вверх, даже Эйнора задрала голову С неба спускался паяц, уцепившийся руками за раму воздушного змея. Верёвка от змея, судя по всему, сгорела. Опустившись на землю, паяц положил своё средство передвижения на землю, поправил на себе блузу и колпак с поникшим обгоревшим помпоном.

— Так над чем же вы всё-таки смеётесь? — переспросил он.

— Я, — первой обрела дар речи Лягария, — смеюсь не над руинами и несчастьем, постигшим планету, а над весельча…

— Добрый день, — не дал ей закончить Кадрилис.

— Здравствуйте, — поздоровался паяц. — Что вас привело на нашу планету? Я видел ваш космический корабль. Что вы здесь ищете?

— Мы не ищем, — с важным видом пояснила лягушка, — а пополняем запасы воздуха в резервуарах корабля. По этому случаю решили заодно оглядеться и обнаружили такой хаос, которого нам не доводилось видеть за время путешествия. Сама же я являюсь командиром группы путешественников. С кем имею честь разговаривать?

— Паяц Улюс-Тулюс из погорелого театра кукол. Вот что от него осталось, — длинным закопчённым рукавом он указал на две рухнувшие колонны. — Под завалами остались все мои друзья по сцене, все игрушки… всё…

— А как же вам удалось спастись? — спросил Кадрилис.

— Я поднялся на воздушном змее, чтобы полюбоваться на звёзды, снизу-то, за ограждениями, их не видно. Я знал про дырку в плетении, пролетел сквозь неё и вот что застал по возвращении… ничего не нашёл… — Он обвёл грустными тёмно-синими глазами всё вокруг и горестно покачал колпаком с обгоревшим помпоном.

— Но скажи, братец, — пробасил Твинас, — что же здесь всё-таки случилось? Кто всё это разрушил?

— Вул… вулканы, да? — осёкшимся от волнения голосом спросил Кутас.

— Здесь произошло то, что должно было произойти, — ответил паяц. — Непременно, рано или поздно.

— Вот здорово! — снова вырвалось у Кутаса. — Про… простите.

— Я им говорил, кричал со сцены, что это случится. Марионетки помалкивали, а я кричал. Но они меня не слушали, шутов никто не слушает, от них ждут только забав, дурачеств и весёлых проделок!

— Вы как-то уж больно стихийно рассказываете, — сделала ему замечание командир Лягария. — А нельзя ли почётче изложить ситуацию?

— Да он и без ситуаций отлично рассказывает, — возразил Кадрилис. — Валяй дальше в том же духе, приятель.

Последний угасающий лучик солнца успел ещё на миг осветить белое, как бумага, лицо паяца, его тоскливые глаза. Когда паяц заговорил снова, его слова доносились уже из темноты:

— Всё началось с птички, спокойной, мирной птички с белыми пёрышками, ха-ха-ха… — В темноте смех шута прозвучал жутковато. — Дело в том, что такая птичка была одна-единственная на всю планету: когда остальные птицы вили гнёзда, выводили птенцов, искали корм, эта белая птичка порхала в голубых высях с цветущей оливковой веточкой в клюве. Как я уже говорил, она была единственная в своём роде на всей планете, и этого достаточно. Первым ею заинтересовались в городе Омас. «Это не дело, — сказал городской голова, — что такая спокойная, мирная и безоружная птичка порхает без присмотра одна-одинёшенька. Ещё возьмёт и прикончит её из рогатки какой-нибудь негодник. Надо приставить к ней охранника». И он выставил на высокой башне часового с ружьём. «Да разве ж это охрана?! — вскипели от зависти жители другого города, Онависа. — Лучше мы сами позаботимся о пташке!» И горожане выставили двух часовых с двумя ружьями. Тогда не стерпел владыка третьего города и выделил пять часовых с ружьями и в придачу одну пушку. Ясное дело, что и четвёртый город не пожелал уступать соперникам и пожертвовал на дело охраны птички целый танк…

И города вступили в соревнование и начали вооружаться до зубов! И чем активнее они вооружались, тем больше хвалились друг перед другом: «Ну-ка, скажите, какой другой город сделал для птички больше нашего? Только мы её истинные покровители и защитники. Ура нашему городу, ура-ура!»

А что же жители этих городов? Они обнищали, втянули животы и затянули ремни — ведь всё уходило на защиту птички, иными словами, на создание нового оружия и содержание армии… Ну кому бы пришло в голову, что одна маленькая мирная пташка способна проглотить столько, сколько под силу семиглавому дракону?

— Вот тебе раз! — недоуменно развёл лапами Кадрилис. — Никому бы не пришло!

— Скажите, — пробасил Твинас, посасывая трубку, — а сама-то птичка где была, что поделывала?

В это время начало светать, засиял краешек солнца.

— Птичка? — Паяц горько усмехнулся. — Да за всем состязанием ради птичкиного блага о ней самой как-то забыли. Даже вспомнить не могли, как она выглядит, а увидели бы её, то не узнали бы… Нет, никто не знал, где она и что с ней. Возможно, какой-нибудь озорник прикончил её из рогатки, или кот растерзал, или оголодавший горожанин сунул в кастрюлю, прямо с её цветущей веточкой, и сварил суп… Разве что картинки с её изображением висели на некоторых танках.

— Картинки? — оживился Кутас. — Как бы мне хотелось увидеть хоть одну!

— Ну, а дальше? — сам себя спросил Улюс-Тулюс. — Накопленные горы оружия нужно было кому-то охранять, чтобы оно не досталось другому городу для защиты той единственной птички. И тогда города стали отгораживаться друг от друга — всё более высокими заборами, более глухими стенами. Всё это продолжалось до тех пор, пока они не опутали себя так, что и птица клюв не просунет… ха-ха-ха… — снова горько рассмеялся паяц. — Так что же удивляться, что всё пошло прахом? Достаточно было заискриться одному проводку из ограждения, как огонь перебросился на кучи бомб, и взрывы прокатились по всей планете…

— Скажите, — снова спросил Твинас, — а кто же эти провода запалил?

Паяц посмотрел на чернеющие пустыри.

— Этого, — помотал он обгорелым колпаком, — уже никто никогда не узнает, я ведь остался только один… один на всей планете.

— Откуда вы знаете, что один? — спросил Твинас.

— Я с высоты, на которую взлетел змей, не увидел никаких признаков жизни, — пояснил Улюс-Тулюс. — А ведь со времени взрыва прошло уже тридцать суток.

— Тридцать дней и ночей, да? — уточнил крайне взволнованный Кутас.

— Верно, — подтвердил паяц.

— Вот это да! — щенок так и подпрыгнул от радости и едва не вывалился из вездехода.

Все с удивлением и не скрывая раздражения поглядели на развеселившегося щенка, один только Менес смотрел куда-то в сторону сквозь свои затемнённые очки.

— Не удивляйтесь, — сказала наконец Лягария, — он такой весельчак, что с него взять: молодо-зелено. Ну, а сейчас, пока не стемнело, мы вернёмся к себе на корабль. Остаётся поблагодарить вас за полезную информацию и пожелать всего самого наилучшего. Прощайте!

— Счастливого пути, — сказал паяц и потупился.

— Однако, — заволновался Кадрилис, — как же он останется тут совсем один?

— Мне пришло в голову… — заговорил и тут же осёкся Кутас.

— Знаю, куда ты гнёшь, — сердито взглянула на него Лягария. — Надо смотреть трезво: на корабле не только не найдётся свободных мест, но есть ещё один пассажир сверх нормы. Верно я говорю? — обернулась она к пилоту.

Менес не сказал ни да ни нет. Он не тряхнул шлемом, не кивнул.

— Пилот не возражает! — воскликнул Кадрилис. — Не возражает против ещё одного пассажира. Ура!

— Ура! — подхватил щенок. — Он сможет вполне удобно устроиться на «Птичке», там есть свободное кресло, — вот о чём я подумал!

— Полезай-ка в вездеход, братец, — нагнулся к паяцу Кадрилис, — и поехали с нами. Вперёд!

— В самом деле? — не поверил своим ушам Улюс-Тулюс.

— В самом-пресамом, — заверил Кутас.

— Садись рядом со мной, — предложил Твинас, крепче прижимая крылья к бокам.

Впервые за всё время глаза паяца засветились радостью, бледные щёки порозовели. Весело взмахнув длинными рукавами, он ловко забрался в вездеход и, придерживая рукой воздушного змея, устроился на сиденье. Колёсики бешено завертелись, вездеход тронулся, и вскоре впереди блеснул нос космического корабля «Серебряная птица». Пассажиры облегчённо вздохнули, а Кадрилис даже шутливо ткнул паяца в бок:

— Вот увидишь: раз-два, и ты на Тандадрике.

— Там ты найдёшь целую дюжину кукольных театров, — подхватил Кутас.

— А они тебя, будь уверен, ещё будут друг у друга переманивать, — пообещал Кадрилис.

— Ещё и подерутся, — заверил Кутас.

Неожиданно лицо паяца помрачнело, а одна рука бессильно опустилась так низко, что длинный рукав стал волочиться по земле рядом с колёсами.

— Пожалуйста… остановитесь, — попросил он.

Вездеход остановился. Паяц вылез из машины.

— Ты что-то забыл? — спросил Кадрилис.

Паяц молча помотал головой, подошёл к закопчённому валуну и забрался на него.

— Мне пришло в голову, — шёпотом сказал пассажирам Кутас, — что он хочет перед дорогой посидеть и помолчать, как мы тогда, у костра.

Пассажиры стали ждать, пока Улюс-Тулюс попрощается со своей планетой. Однако время шло, солнце почти целиком почернело, а паяц всё сидел на валуне, уставившись синими глазами на нескончаемые пожарища.

Первой не вытерпела Лягария.

— Уважаемый комедиант, — поторопила она, — ваш регламент давно исчерпан. Не злоупотребляйте терпением коллектива.

Паяц будто и не слышал её.

— Судя по всему, — проворчала лягушка, — у нас намечается ещё один непредсказуемый пассажир.

— Улюс-Тулюс, — в один голос окликнули паяца Кадрилис и Кутас, — садись, и поехали. Поторопись!

Паяц вздрогнул, будто его разбудили, и сказал:

— Вы ещё здесь? Поезжайте без меня, не ждите.

— Вот тебе раз! — остолбенел Кадрилис.

— Что случилось, приятель? — озабоченно спросил Кутас.

— Я не могу покинуть родину, — ответил паяц. — Ведь у неё никого, кроме меня, нет. Как же я могу бросить её в такой тяжёлый час?

Он встал на валуне и поглядел вокруг. Угасающая полоса солнца позолотила почерневший помпон его колпака, и всё сразу же погрузилось во тьму.

— Как же я покину её?.. — повторил Улюс-Тулюс.

— Но что же ты сделаешь в одиночку? Один в поле не воин, — прогудел Твинас.

— Вдруг мне повезёт, и я смогу вырастить цветок или деревце, — сказал паяц.

— Ну а дальше-то что? — спросил Кутас.

— Если зацветёт деревце, прилетит и пчёлка. А будет пчёлка, оживёт и планета.

— Улюс-Тулюс, где же ты достанешь семена, ведь вокруг сплошь всё выгорело? — недоумевал Твинас.

Паяц промолчал: видимо, не знал, что ответить.

— А вот мне пришло в голову, — сказал Кутас и начал обеими лапами теребить свой нос. — Может, ты вырастишь вот эту фасолину? Она самая настоящая, не с картинки, у нас на балконе в ящике росла и цвела красненькими цветочками. Бери!

И снова блеснула полоска солнца. Кутас выскочил из вездехода и, встав на задние лапы, протянул Улюсу-Тулюсу фасолину.

— Спасибо, — поблагодарил паяц. — Лучше подарка и не придумаешь.

Тем временем бросившийся вслед за Кутасом Кадрилис успел что-то украдкой вытащить из потайного кармашка и обрезать ножом.

— А от меня, — обратился он к паяцу, — вот этот кусочек нитки. Подвяжешь им стебель фасоли, когда она станет тянуться к самому небу, — пошутил он.

— Как вы благородны! — взволнованно произнёс Улюс-Тулюс.

— А я, — к всеобщему удивлению поднялась и Лягария, — дарю тебе вот что.

Она отстегнула значок и торжественно вручила его паяцу, не сомневаясь, что тот ответит ей: «От имени сгоревшей планеты заявляю: вы — самая благородная из всех, а ваш подарок мне жизненно необходим!»

Однако Лягария услышала всего лишь короткое «спасибо». Мало того, паяц равнодушно положил значок на камень, в то время как фасолину Кутаса он так крепко зажал в кулаке, будто её у него собираются отнять силой. «Какое всё-таки несознательное создание!» — разочарованно подумала лягушка.

Сердечно попрощавшись ещё раз с единственным обитателем этой планеты, все вернулись на вездеход и поехали к «Серебряной птице».

— А у меня для него не было никакого подарка, — виновато произнёс Твинас. — Разве что трубка…

— А у меня разве только перчатка, — вздохнула Эйнора.

— О, принцесса желает избавиться от перчатки? — усмехнулась Лягария, которая осталась верна себе даже после утраты значка.

Эйнора съёжилась и снова надолго затихла. Кутас всё время не отрывал взгляда от удаляющегося камня, на котором остался сидеть паяц. Быстро наступающий рассвет коснулся его колпака, плеч, рукавов, камня… На вездеходе потушили фары, пассажиры переключили всё внимание на корабль, к которому они приближались, и только Кутас не сводил глаз со светлеющей вдалеке блузы Улюса-Тулюса, а на том месте, где у него был нос-фасолина, отныне красовался шрам в виде вопросительного знака. Что-то вдруг пришло в голову щенку, и это оказалось настолько важным, что, улучив момент, Кутас соскочил с заднего сиденья вездехода и помчался назад, к валуну.

Кутас решил задать паяцу один-единственный вопрос, а потом быстро вернуться на «Серебряную птицу»…