- Ника, иди сзади, - сказал Глеб, когда мы вышли на лестницу, ведущую к набережной.

- Почему? Вчера на тропе ты наоборот меня вперед загнал.

- Вчера ты могла поскользнуться на иголках, и я – может быть – успел бы тебя поймать. А на лестницах и крутых склонах выше должен быть тот, кто легче. Если вдруг сорвется и покатится вниз, нижний сможет его задержать. А тяжелый снесет на хрен.

Я шла сзади и жадно смотрела на его спину и ягодицы, чувствуя, как тяжело пульсирует кровь ниже ватерлинии. Мысли шли блоками.

Твою ж мать, Королёва, ты и в самом деле нимфоманка. Как будто с голодного острова. По несколько раз за день – и все мало. А раньше раза в неделю было за глаза и за уши. Да еще и представлять всякую похабщину приходилось для стимула.

И что теперь с этим дальше делать? Ну ладно еще, если Глеб просто нашел во мне какую-то волшебную кнопку и теперь я буду бросаться на каждого мало-мальски симпатичного мужика. Мужиков, в конце концов, на свете много, я тоже не урод, не умру от недотраха. Но что, если все это эротическое колдунство связано исключительно с ним одним? Надеяться на то, что к концу отпуска раствор все-таки станет пересыщенным и кристаллы выпадут в нерастворимый осадок?

А еще мне казалось, что от такого неумеренного секса уже должны были начаться гинекологические проблемы. Но нет, ни намека. Дело в желании? В технике? Или в том, что мы подходим друг другу анатомически, как штепсель и розетка?

От мыслей о штепселе и розетке мне стало совсем нехорошо, то есть хорошо, но… В общем, я была рада, когда чертова лестница наконец закончилась.

- Так куда идем? – спросил Глеб, когда мы позавтракали в бандитерской и вышли на набережную. – На Рат или на Сустепан?

Я задумалась. Камни на левом берегу бухты были ближе. Но я снова вспомнила мыс, смутное ночное предчувствие – и поняла, что вообще не хочу идти на ту сторону.

- Пойдем на Рат. Туда, где галька.

Мне показалось, что Глеб вздохнул с облегчением, и я подумала, что сделала правильный выбор.

Мы прошли по короткой улице, идущей через узкий перешеек Рата - правого полуострова, пересекли площадь с автобусной остановкой и двинулись вдоль берега. В отличие от Сустепана, левого полуострова, здесь была не дикая тропа, а вполне пристойная асфальтовая дорожка.

Пляж оказался совсем крохотным: две бетонные платформы с лежаками, узкая полоска гальки между ними и камни вперемешку с галькой сбоку. Солнце поднялось уже довольно высоко, но народу почти не было.

- Может, все-таки на лежанку? – предложил Глеб. – Пока котики не сползлись?

Подумав, я позволила себя уговорить, и мы выбрали самые крайние лежаки. Тут же подскочил сборщик податей с сумкой-напузником и унес в клювике шестьдесят кун.

- Две кружки пива, - проворчала я, укладывая свой матрас на лежак. – Лежаки стоят, как две кружки пива.

- Ника, тебе никто не говорил, что женский алкоголизм неизлечим? – словно между прочим поинтересовался Глеб.

- Точно так же, как и мужское пивное брюхо, - отбила подачу я. – Кстати, когда ты успеваешь в качалку ходить? Чтобы брюха не было?

- Три раза в неделю по вечерам. У нас офис в бизнес-центре, на первом этаже фитнес-клуб с тренажеркой. А в Хельсинки дома в подвале себе устроил спортзал. А ты?

- Два раза в неделю на пилатес. Ну и дома каждый день по утрам. Если вдруг толстею, тогда чаще.

- Ты?! Толстеешь?! – Глеб аж закашлялся. – Китеныш, ты офигеть какая красивая, но, не обижайся, тебя все время хочется накормить. Купить тебе мороженое, пирожное, конфет килограмм.

- Бочку варенья, корзину печенья.

- Вот именно. Чтобы ты стала капельку помягче. В некоторых местах.

- Я тебе не нравлюсь? – надулась я.

- Дурочка! – Глеб звонко поцеловал меня в плечо. – Очень нравишься. Но знаешь, нет предела совершенству.

Мы пошли купаться туда, где галька, и, разумеется, все вокруг, особенно тетки, таращились на мой синяк. На синяк, на Глеба, снова на синяк. Кто-то деликатно, стараясь это сделать понезаметнее, кто-то пристально.

- Интересно, что они думают, - усмехнулся Глеб, держа меня за руку, пока мы заходили в воду. – Что я тебя бью или что у нас такой безумный секс? Или и то, и другое?

- Это ж какой должен быть секс, чтобы такой синяк получился?

- Знаешь, даже не очень грубый. На твоей коже – тем более.

В воде мы валяли дурака почти час – все время на грани фола, как озабоченные подростки. Я забиралась Глебу на плечи и прыгала в воду, а он ловил меня за ноги, и его руки все время оказывались в самых неожиданных местах. А еще мы ныряли, обнявшись, и целовались под водой, рискуя захлебнуться. Тетушки средних лет смотрели на нас, осуждающе поджав губы, а вот пенсионеры – наоборот, весьма одобрительно. Видимо, вспоминали шалости своей далекой молодости.

Наконец мы выбрались на берег и без сил свалились на лежаки. Время подбиралось к полудню, давно пора было уйти в тень. О том, чтобы идти куда-то в город обедать, даже думать не хотелось. Я косилась на захудалый пляжный ресторанчик поблизости – может, рискнуть, может, не отравимся?

На камень села большая пестрая бабочка. Маленький краб размером со сливу быстро пробежал бочком, подскочил к ней и едва не ухватил за крыло. В последний момент бабочка вывернулась и полетела через бухту на другой берег.

- Поймал бы – сожрал, - сказал Глеб. – Запросто.

- Сколько их здесь! Бабочек.

- Ага. Просто стада. А теперь представь, сколько для этого нужно было гусениц. Видишь на той стороне горы лысые?

- Ну да.

- Раньше там были сосновые леса. И все гусеницы съели.

- Правда? – изумилась я.

- Нет, конечно.

Ему действительно нравилось вот так меня разыгрывать, подкалывать. Но это было совсем не обидно, наоборот забавно. И я с удовольствием подыгрывала. Иногда включала дурочку, иногда огрызалась, пряча улыбку. Или даже не пряча.

- Послушай, - спросила я, - так ты поедешь в Дубровник?

- Зачем? – удивился Глеб.

- В архив. Ты же собирался. Поискать какие-нибудь записи о сестре, о племяннице.

Он как-то сразу посмурнел. Сел на лежаке и долго молча смотрел, как волны облизывают край платформы.

- Не знаю, Ника, - сказал он наконец. – Я теперь уже не уверен, что мне это нужно.

- Надеюсь, не из-за меня?

- В какой-то степени да.

Я имела в виду только то, что он тратит на меня все свое время, но, кажется, Глеб подразумевал что-то другое. Уточнять он не торопился, а я постеснялась спросить.

- Да и что я там найду? – Глеб подобрал камешек и швырнул в воду. – Записи о браке, о рождении. Что мне это даст? Я вообще теперь не знаю, действительно ли хочу выяснить что-то об отце, Зорице, Даниэле. Все, давай закроем эту тему.

Я лежала на животе, повернув голову на бок, и смотрела из-под шляпы на свою руку. На ветру тоненький золотистый пушок встал дыбом. Глеб медленно провел ладонью, касаясь самых кончиков, и кожа мгновенно пошла мурашками. В горле пересохло, сердце подпрыгнуло и понеслось вскачь. Я зажмурилась и вцепилась в подстилку, когда его губы коснулись позвоночника между лопатками, сдвинулись ниже.

- Глеб, - прошипела я, - тут же люди вокруг.

- И?

Теперь я точно знала, что тот сон на границе был все-таки о будущем. Андрей никогда не целовал меня на пляже, да еще на людях. Он вообще никогда не целовал меня нигде, кроме дома, да и то если мы были одни. Поэтому сейчас мне было стыдно и неловко, но возбуждало просто безумно.

- Что «и»? Я никогда не занималась чем-то подобным при посторонних.

- А хотела бы? – прошептал он мне на ухо, прикусив мочку.

- С ума сошел?

- Нет, правда, хотела бы?

Я прислушалась к себе. Добропорядочная Ника была шокирована и едва не падала в обморок от одной мысли о чем-то в этом роде. Но где-то глубоко-глубоко в темном подвале подсознания сидела Ника ужас какая безнравственная, если не сказать хуже, и вот она-то уж точно не отказалась бы. Эта потаскуха, наверно, запросто снялась бы в порно и выложила ролик на ютуб.

- Советами замучают, - попыталась банально отшутиться добропорядочная Ника.

- Да или нет? – настаивал Глеб, продолжая медленно и тягуче целовать меня в шею.

- Да, - прошептала безнравственная Ника, а добропорядочная тут же добавила: - Но нет.

- Пойдем! Быстрее, собирай барахло, - его глаза горели так же, как утром на балконе, и это лихорадочное безумие передалось мне.

- Куда мы? – спросила я, кидая в сумку свои вещи.

- Здесь недалеко. Мы будем видеть всех, а нас – никто. Ну, почти никто.

Куда только делась усталость? Мы быстро поднимались в гору – сначала по лестнице, потом по петляющим асфальтированным дорожкам. На вершине за деревьями показался мавзолей семьи Рачич, до которого я так и не успела дойти.

- Мы что, на кладбище идем? – удивилась я.

Глеб, не отвечая, тащил меня за руку дальше. Пройдя через небольшое кладбище, мы снова оказались на лестнице, но теперь она вела вниз. С этой, широкой и пологой, по короткому переходу мы вышли на другую – крутую и узкую. В старом городе дома на горе располагались на террасах, между которыми были подпорные стенки и короткие переулки, а вниз с вершины сбегали такие вот улицы-лестницы.

Мы спустились где-то на половину, когда Глеб остановился.

- Здесь, - сказал он.

Перед нами был глухой тупик, который отходил от лестницы под острым углом. Видимо, когда-то там можно было пройти к одному из домов, но потом проход заложили, и остался только темный тесный закоулок.

- Странно, что его не используют вместо туалета, - принюхалась я.

- А про него мало кто знает. Здесь ходят только те, кто живет в этих домах. Если идти сверху, его вообще не видно, а если снизу… Ну, может, пройдет кто-то мимо, увидит нас – и что? Пусть ослепнет. Как ты хотела – и рядом люди, и, вроде бы, нет.

Мы нырнули в темноту тупика, Глеб бросил свернутое полотенце на каменный парапет, подхватил меня за талию и посадил на него. Его руки жадно пробежали по моим ногам, забрались под подол сарафана, и вдруг он остановился, с досадой зажмурившись и пробормотав что-то себе под нос.