- Интересно, - сказала я, тоже положив вилку. – Кажется, я начинаю верить, что в повседневной действительности Глеб Осадчий та еще зараза. Ну ладно старшая, она тебя знать не хочет, потому что ты сын своего отца. Но младшую-то ты чем обидел? Ты поэтому говорил, что женщины тебя ненавидят?

- Не только. Вообще она не разговаривала со мной год. Вообще ни слова. Сейчас делает вид, что все в порядке, но только когда мы встречаемся у родителей. Чтобы их не расстраивать. Разговариваем на нейтральные темы. Но помимо этого она меня видеть не желает.

- Так в чем дело-то? Или это тайна?

- Да какая там тайна… Она считает, что я сломал ей жизнь. Влез не в свое дело и разрушил ее счастье.

- А ты влез и разрушил?

- Может быть, не знаю. Но тогда я так не думал. Ей было шестнадцать. А ему почти вдвое больше.

- Неслабо. Но все равно – зачем? Это ее жизнь, какое твое дело? Опять желание все контролировать? Стоп… подожди… Нет! – мозаика сложилась в одно мгновение.

- Да. Он приехал за щенком. Два месяца как развелся. Родители уехали куда-то, Лииса жила у меня. Я их застукал в саду – целовались на скамейке. На нее наорал, ему чуть морду не набил. Потом пошли с ним в кабак, надрались…

- Нормально, чего там!

- Он признал, что ступил, забрал Янку и уехал. Лииса закатила истерику, сказала, что меня ненавидит и будет ненавидеть всегда.

- Цирк-шапито на колхозном поле… Да, Глеб… Вот скажи честно, ты вмешался потому, что беспокоился за сестру, или побоялся, что, если что-то пойдет не так, тебе придется выбирать между ними?

Глеб побледнел, потом покраснел. Откинувшись на спинку стула, он смотрел на море и кусал губы.

- Да, госпожа мудрая змея, ты угадала, - сказал он наконец, не глядя на меня. – Беспокоился, само собой. Но вторая причина была более весомой. А в результате я все равно поссорился с сестрой.

- А Бран?

- А что Бран? Не знаю, Ника, мы с ним об этом больше не говорили. Он спрашивает, как у нее дела, но… ничего такого. У него девушка в Сплите, уже три года. Такие гостевые отношения. То он у нее живет пару-тройку недель, то она к нему приедет, то поедут куда-то вместе. Насколько я знаю, жениться не планирует. Ну, скажи, что я сволочь, тиран, деспот, достойный сын своего папы и бледная копия твоего мужа. Тебе ведь очень хочется? Ну так скажи.

Я молчала. Первая мысль была именно такая, он не ошибся. Но только первая.

Официант строил на подсобном столике пирамиду из пепельниц и с любопытством косился на нас. Наверно, ему очень хотелось узнать, что происходит, но вряд ли он понимал, о чем мы говорим.

Я встала, обошла стол и обняла Глеба за плечи – так же, как до этого.

- С одной стороны ты действительно сволочь и деспот, потому что влез в чужие отношения. Но я пытаюсь представить, что ты тогда должен был чувствовать. И понять. Ей было всего шестнадцать, девчонка еще. Может, для нее это и было серьезно, но для Брана – сомневаюсь. Помнишь, ты сказал, что он тогда после развода берега потерял? Вряд ли хорошо сознавал, что делает. Может, когда-нибудь они оба тебе скажут спасибо, что ты не дал им глупостей натворить.

- Не думаю, - Глеб коснулся губами моей руки. – Но это уже неважно. А вот тебе точно спасибо. Если честно, не ожидал, что ты поймешь. Или хотя бы попытаешься.

- Глеб, у меня почти нет друзей, подруг. Есть несколько приятельниц – так, поболтать, сходить куда-то вместе. Самая близкая из них вышла замуж в Италию, мы уже несколько лет не виделись, только по скайпу общаемся. Мне даже представить сложно, как можно с кем-то дружить четверть века. Это уже как родственник. И оказаться в такой ситуации, когда с одной стороны друг, а с другой сестра… Ты же мог тогда потерять обоих. И они ведь тоже не подумали о тебе – ни тот, ни другой.

Я поцеловала его в макушку и увидела, что на моем стуле сидит кошка, пытаясь дотянуться лапой до тарелки.

- Брысь! – я махнула на нее рукой. – Слушай, Глеб, давай уже есть. А то сейчас опять придет козел и сожрет все, до чего еще кошки не дотянулись. Все это дело давнее. Бран, как я понимаю, на тебя обиды не держит, а Лииса встретит кого-нибудь и вот тогда точно тебя поблагодарит.

Глеб вздохнул так, как будто сто кило с плеч сбросил. Мы доели остывшую пржолицу, выпили кофе, еще немного побродили по берегу и вернулись к машине.

- Ну что, - спросил Глеб, заводя двигатель. – Домой? Или еще покатаемся?

- Давай домой. На море все равно сегодня больше не пойдем. Отдохнем, а вечером можем погулять. Поужинать где-нибудь.

На обратном пути мы больше молчали. От истории, рассказанной Глебом, остался осадок – но не тяжелый, горький, как можно было ожидать. Скорее, грустный. Это было похоже на матрешку. Как только тебе покажется, что ты уже достаточно хорошо знаешь человека, вот тут-то и оказывается, что внутри еще один слой, еще одна фигурка – и так до бесконечности.

Как-то раз в интернете мне попался список слов на разных языках, которые обозначали понятия, для которых в русском требуется целая фраза. Одно из них, я его не запомнила, конечно, значило: «внезапное осознание того, что у другого человека такая же сложная внутренняя жизнь, как и у тебя». Глеб определенно был сложнее той схемы, в которую я пыталась его втиснуть в своем представлении.

Точно так же, как и Бранко. Я вспомнила вчерашние слова Глеба о нем – о том, что Бран не страдает тонкой душевной организацией и не слишком заботится о чужих чувствах. Не по безразличию или наплевательству, а просто потому, что не всегда их понимает. И история с Лиисой, вроде бы, все это замечательно подтверждала. Заморочил голову девчонке, прекрасно зная, что ничего из этого не выйдет. Да и что там могло выйти-то? Пятнадцать лет разницы, она еще школьница, а он только что развелся с женой. И не подумал, что это сестра друга. В общем, скверная выходила история… вроде бы.

Но мне не давала покоя фотография, которую Бранко прислал Глебу. Я всегда очень тонко относилась к тому, что люди видят и как могут передать это видение другим. Ну вот не могла я поверить, что человек с эмоциональностью бревна мог разглядеть в нас такое – и показать это. Как знать, может, его чувства спрятаны настолько глубоко, что раскопать их не под силу даже лучшему другу? Не зря ведь они никогда не говорят о женщинах – что еще может быть доверительнее? И тут два варианта – либо Бранко настолько закрыт, либо Глеб настолько эгоистичен и поверхностен. Но во второй вариант я поверить никак не могла. Ну не мог он быть со мной одним и совсем не таким с другими.

- Глеб, а ты пробовал с ней помириться? – спросила я, когда мы уже подъезжали к Цавтату. – Объяснить как-то, почему ты вмешался?

- Пытался, - с досадой поморщился Глеб. – Но она ничего не хочет слышать. И вообще разговаривать на эту тему. Упрямая, как… не знаю кто. Ника, давай оставим это. Ты сама сказала, что, может быть, когда-нибудь она меня поблагодарит. Я надеюсь на это.

В общем, настроение было не то чтобы совсем минорное, но где-то в ту сторону. Как говорил мой тренер когда-то, «Королёва, добавь тонусу». Увы, тонус где-то заблудился, и я даже не особо огорчилась, когда Глеб устроился с нетбуком на балконе. Валялась на кровати, дремала, сортировала в телефоне фотографии. Нашу общую убрала в такое место, где ее никто не смог бы найти.

Ближе к вечеру, когда мы собирались идти ужинать, я причесывалась в ванной и вдруг услышала, как Глеб громко и раздраженно говорит по-хорватски. Почему-то я подумала, что он ругается с Бранко, и удивилась, потому что не слышала, что кто-то зашел в комнату. Выглянула и увидела, что Глеб разговаривает по телефону, и вид у него не просто злой, а совершенно разъяренный. Не дожидаясь, пока он меня заметит, я нырнула обратно в ванную и, закрывая дверь, услышала, как он обратился к собеседнику – точнее, собеседнице: Майя.

Спустя несколько минут Глеб зашел в ванную и остановился за спиной, глядя на меня в зеркало.

- Чего она опять хотела? – спросила я, встретившись с ним взглядом в зеркальной глубине.

Глеб молча разделил мои волосы на шесть прядей и начал заплетать широкую косу. Я заметила, что его пальцы нервно подрагивают.

- Я спросил то же самое, - сказал он наконец. – Есть какая-нибудь резинка или что-нибудь?

Стянув концы заплетенных прядей зеленой махрушкой, Глеб поцеловал меня в шею.

- Она точно или под кайфом, или ей тараканы весь мозг сожрали. Снова орала, что отец всем им испортил жизнь. И что я такая же сволочь, как он.

- Ты-то ей чем не угодил?

- Спроси что-нибудь полегче.

Он вышел из ванной и сел на кровать, я – рядом с ним.

- Знаешь, Ник, если бы я был героем романа, положительным таким героем, я бы ее нашел, отмыл, вылечил, сделал своей наследницей и удачно выдал замуж. Но поскольку я ни хрена не герой, сделаю вот так, - он взял телефон и занес номер, с которого звонила Майя, в черный список. – Хватит с меня.

- Надеюсь, ты ей не говорил, где живешь?

- Ну я еще не совсем на голову упал, - хмыкнул Глеб, но тут же закусил губу. – Черт…

- Что? – испугалась я.

- Когда мы только встретились, это был сначала вполне такой мирный родственный разговор. И я сказал, что живу в Цавтате у своего одноклассника. У меня в Фейсбуке в друзьях несколько человек отсюда. Но только с Браном у нас в профиле указана одна и та же школа в Белграде. А зная имя и фамилию, найти в таком городишке нужного человека не проблема.

- Остается только надеяться, что ей на это ума не хватит, - вздохнула я. – От таких психов чего угодно можно ждать.

- Бред какой-то, - пробормотал он.

На такой волне остаток дня прошел как-то скомканно. Мы поужинали в «Посейдоне», посидели на балконе, считая самолеты, и в постель легли прямо как супружеская пара со стажем – каждый под свою простыню. Впрочем, через пару минут они все равно оказались где-то в ногах.

Мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, и целовались – лениво, как будто пресыщенно. Я подумала, что ни один день из прошедших не был похож на другой, и секс тоже сильно отличался. И этот – спокойный, без бурной страсти – обещал быть ничем не хуже. Просто другим.

Но не успели мы перейти от поцелуев к чему-то более существенному, как на тумбочке зажужжал телефон.

- Ну что за день сегодня такой?! – простонал Глеб.