Там, где только что стоял Глеб, в воздухе еще висела пыль. Сухая трава щетинилась над обвалившимся краем. Сорвался и с сухим шорохом покатился вниз камешек.

Мне снова показалось, что я сплю и никак не могу проснуться. Не могу поверить, что произошло непоправимое. Это просто кошмар, такого не может быть! Нет, господи, нет!!! Пожалуйста! Второй раз я такого просто не вынесу! Внутри у меня все сжалось и превратилось в ледяную глыбу, только сердце колотилось так, словно собиралось выскочить через горло.

- Глеб! – прошептала я, медленно подходя к краю. И изо всех сил крикнула: - Глеб!!!

- Да нормально все, не ори.

Я мешком шлепнулась на колени и сама чуть не свалилась вниз. Глеб стоял на крохотном уступе, метрах в трех ниже, держась за торчащий из склона корень. Его лицо и руки были в крови, майка порвана.

- Я тут просто съехал. И, кажется, башкой обо что-то приложился, аж в глазах потемнело. Зацепился за корень, ободрал все. Ноги, кажется, тоже, об камни. Подожди, сейчас попробую вылезти.

Цепляясь за траву и корни, перебираясь с камня на камень, он поднялся немного выше. Двое китайцев, взволнованно что-то приговаривая, подхватили его за руки и помогли выбраться на тропу. Остальные – три женщины – радостно загалдели и зааплодировали.

Я обняла его, уткнулась лицом в грудь, заливаясь слезами.

- Ну, тише, Кит, тише, - Глеб поцеловал меня в макушку. – Все в порядке. Осторожно, перемажешься сейчас вся в кровище. Дай я сяду, голова кружится.

Он тяжело опустился прямо на тропу. Я замерла в испуге – лицо его было еще бледнее, чем когда он разговаривал с Майей, совершенно белое. Крупные капли пота стекали по лбу, смешиваясь с кровью, сочащейся из ссадин на щеке. Кто-то из китайцев протянул бутылку воды, Глеб сделал несколько глотков. Я оторвала от его майки кусок, намочила, протерла ему лицо, руки.

- Кажется, здорово треснулся, - сказал он, тяжело дыша, провел рукой по затылку и посмотрел на ладонь – она была в крови.

Меня замутило – кошмар, который, казалось, отступил, навалился снова.

- Ничего, сейчас посижу, все пройдет. Какая же ты все-таки… Как я за тебя боялся, Ника! А эта где?

Я оглянулась, Майи нигде не было видно, но мне сейчас было не до нее. Сбежала – и ладно. Век бы ее не видать. А лучше вообще больше никогда.

- Да хрен с ней. Глеб, тебе плохо?

- Нормально, Ника, не… суетись. Все… нормально.

Глаза у него закрылись, и он потерял сознание. Я тормошила его, звала, хлопала по щекам, набрала в рот воды и брызнула в лицо – ничего не помогало. Пульс на сонной артерии (промелькнуло вспышкой, как вчера я целовала его в шею) бился мелко и часто. Китайцы, сбившись в кучку, залопотали все разом, кто-то предложил позвонить в службу спасения.

- Сайленс! – рявкнула я, да так, что они разом замолчали и отступили на пару шагов.

Благодаря небеса за липучку, я расстегнула карман на шортах Глеба и достала телефон, который завопил у меня в руках. На экране высветилось: Bran.

- Бранко, это я, Ника, - сказала я, нажав на кнопку соединения.

- Что там у вас? Отец мне сказал…

Не дав ему договорить, я начала рассказывать. Горло перехватывало спазмами, но я встала и изо всех сил впилась ногтями в ладонь, чтобы перекрыть истерику на подступах.

Из того, что сказал Бранко, выслушав меня, я поняла только смысл. Очень нецензурный. Впрочем, это продолжалось недолго.

- Сейчас позвоню в хитну… в скорую. Вы на самом мысе? На том самом месте? Плохо… Ладно, ждите.

Подошли еще несколько человек, начали спрашивать, что случилось. Мой корявый английский внезапно стал совершенно свободным. Я громко объяснила всем, что у мужчины закружилась голова, и он упал вниз, но смог зацепиться и выбраться. Но при этом ударился. Ждем скорую помощь.

- Всем понятно? – я повернулась к китайцам.

Видимо, от меня шла такая волна, что они дружно закивали: мол, да-да, так и было, никакой девушки на обрыве, ничего такого. Двоих, которые снимали на телефоны, я запугала законом Европейского Союза о защите персональных данных, судебным преследованием и лишением шенгенской визы. Закон этот, недавно принятый, совершенно не работал, во всяком случае, в плане фотографирования людей без их согласия, но, видимо, я была очень убедительна, и ролики были тут же удалены.

Время шло, и меня все сильнее заливала волна отчаяния. Никакая скорая по этой тропе не проберется. Как вообще в таких случаях людей до машины доставляют? На носилках? Тут с любой стороны до проезжей дороги порядка километра. Вертолет? И вертолет никакой сюда не сядет.

Я сидела на земле, положив голову Глеба себе на колени, и то и дело наклонялась над ним, прислушиваясь к дыханию. Проходили мимо люди, спрашивали, в чем дело, шли дальше. Только китайцы все так же ждали поодаль, чем все закончится. Ну, может, хоть носилки помогут нести, если что.

Чтобы было еще веселее, небо начали потихоньку затягивать тучи. Вот только грозы для полного счастья и не хватало. Все как-то притихло, даже море внизу шумело приглушенно. И сосны не шуршали иголками. Только цикады надрывались, как резаные.

Я сидела и думала о том, что все прежние проблемы, которые казались такими серьезными, в одно мгновенье стали мелкими, ничтожными. Что будет дальше? Даже это сейчас было совершенно неважно. Главное – чтобы с Глебом все было в порядке, а остальное…

Китайцы зашумели, глядя куда-то вверх. Я подняла голову и увидела маленький ярко-желтый вертолет, который быстро приближался. Я даже толком удивиться не успела, как он будет садиться на узкую тропу между деревьями. Вертолет завис над верхушками сосен, открылась дверца, и на тросах спустилась девушка в красной форме. Следом опустили какое-то загадочное приспособление, что-то вроде люльки, которая в развернутом виде превратилась в помесь носилок и каталки. С помощью все тех же незаменимых китайцев девушка осторожно подсунула ее под Глеба и подкатила к тросам. Когда его подняли в вертолет, она подошла ко мне и спросила сначала по-хорватски, потом по-английски, есть ли у пострадавшего какие-нибудь документы.

Я наконец стряхнула с себя оцепенение, сказала ей имя и фамилию Глеба и пообещала привезти в больницу паспорт и полис как можно быстрее. Девушка заверила меня, что все будет хорошо, и через пару минут вертолет уже взял курс на Дубровник. Китайцы пожелали мне, чтобы все обошлось благополучно, и ушли по тропе вниз, к пляжам.

Оставшись в одиночестве, я подошла к ограждению на мысе, перегнулась вниз, и меня начало рвать. Когда все закончилось, я подобрала оставленную китайцами бутылку, прополоскала рот и без сил села спиной к обрыву. Ладонь саднило от следов ногтей, костяшки пальцев - от Майиных зубов. Бриджи, майка, руки – все было в крови.

«Одну секундочку посижу, - сказала я себе. – Всего одну».

Снова зазвонил телефон Глеба.

- Забрали? – спросил Бранко.

- Да. Надо привезти паспорт и полис.

- Как он?

- Не знаю. Без сознания.

- Так, Ника, иди к «Кроатии», я там тебя жду на стоянке. Заедем домой и в Дубровник.

- Бранко, у меня сумка в «Торани» осталась, - спохватилась я.

- Я взял. Давай быстрее.

Закончив, я встала и пошла по тропе вниз. Потемнело еще сильнее, начало погромыхивать. Меня беспокоило только одно – чтобы вертолет благополучно успел до грозы в Дубровник. Изредка кто-то попадался навстречу и смотрел на меня с ужасом и любопытством. Но мне было наплевать.

Подойдя к гостинице, я покрутила головой во все стороны. Бранко коротко посигналил. Я забралась на сиденье рядом с ним, он взглянул на меня и присвистнул.

- Курац! Тебе бы переодеться.

- Нет, так останусь, - огрызнулась я и наклонилась головой к коленям.

Бранко погладил меня по спине.

- Ника, все будет хорошо.

- Да откуда ты знаешь?

Помолчав немного, он сказал:

- Я не говорил никому, что на самом деле случилось. Когда в скорую звонил, сказал, что у него просто закружилась голова, и он упал. Ты же понимаешь, что…

- Бранко, я все понимаю, - перебила я. – Не надо об этом, ладно?

- Ника, я тебе обещаю. Я ее сам найду и разберусь с ней.

- Только давай без экстремизма, – поморщилась я. – Только уголовщины еще не хватало.

- Конечно.

Когда мы приехали, я забрала сумку и поднялась к себе. Быстро приняла душ, переоделась, посмотрела на часы – может, уже можно принять таблетку, когда там я это пиво пила. К моему огромному удивлению, с того момента, когда Глеб пришел в «Торань», прошло всего полтора часа. Я открыла ящик его тумбочки, и меня словно под дых ударило.

Сверху, на какой-то книжке, лежала белая раковина – та самая, с Бобары.

У меня задрожали колени, и я села на кровать, совершенно без сил. Боль была такая, что хотелось выть, орать. Почему-то я вспомнила Глеба таким, каким увидела в самый первый раз – в аэропорту Хельсинки...

Надо было поторопиться. Я отодвинула раковину и книгу, достала паспорт Глеба с вложенным в него медицинским полисом. Не удержалась, открыла, посмотрела на фотографию. На ней он был в пиджаке, с галстуком. Строгий, суровый. Глеб из другой – настоящей – жизни…