Лоранс, преодолела подъем к замку бегом, понестись так и дальше было невозможно. Так что у прохода в стене замка, обозначенного на карте Рено, ей пришлось остановиться и перевести дух. Солнце было, как никогда, жгучее и злое, ласкового тепла последних недель как не бывало.

— Ау! Ау! Жан-Марк! — кричала она.

Она пошла по тропинке наверх, уже не так быстро, и камни осыпались у нее под ногами. Сердце наконец перестало бешено колотиться, но она с тревогой думала: «Что, если я не успею догнать их до начала тайной тропы… Ого, как небо почернело с той стороны, наверно, сейчас пойдет дождь…»

— Папа! Папа!

Она судорожно глотнула воздух, как будто долго просидела под водой.

— Э-ге-гей! — раздалось в ответ из-за недалекой дубовой рощицы.

— Лоранс? Что такое?

Последние несколько шагов — и за углом полуразвалившегося дома Лоранс увидела отца и Жан-Марка. И как раз вовремя. Прямо у них за спиной начинались густые заросли, выше человеческого роста, и покрывали весь склон горы. Еще пять минут — и они скрылись бы в чаще.

— Плащи и свитеры? Молодец Эстер, только она одна и не теряет головы. Давай все это сюда, девочка. Да иди скорей домой, пока не началась гроза.

И словно в подтверждение слов Рено, небо вдруг вспыхнуло и задрожало. От неожиданности Лоранс зажмурилась.

— Вот уже первая молния, сейчас начнется. Пошли, Жан-Марк.

И Рено шагнул в ежевичные дебри. А наверху среди полного затишья глухо рокотал гром.

— Папа, возьми меня тоже. У меня тут еще шоколад и лимоны, и кипяток в термосе…

Небо со стороны Люберона снова дрогнуло и озарилось стальным светом. Сверкнула молния, и загремел, на этот раз уже ближе, гром.

— Что ж, пойдем, если хочешь, — Сказал Рено, к великому изумлению Лоранс: на такую легкую победу она не рассчитывала.

Ведь маму обычно приходилось уламывать по нескольку дней подряд. Она была тверда, как скала, и ни просьбы, ни угрозы, ни хитрости ее не трогали. Иногда удавалось ее ловко рассмешить, и она сдавалась. А иногда уступала просто от усталости.

— Видишь, следы ножниц, — сказал Рено Жан-Марку. — Наверное, это здесь тот паренек нашел заколку. Дальше он не вошел, но проход идет и дальше.

Рено шел впереди, то нагибаясь, то выпрямляясь, не оборачиваясь и не заботясь придержать колючие плети, чтобы пни не хлестали в лицо идущего сзади. Остерегайся сам! Почти вплотную за ним шел Жан-Марк, а за Жан-Марком — Лоранс. Само собой разумелось, что об усталости они не должны и заикаться. Между тем идти в гору вслепую, в узком туннеле, среди колючек было не слишком приятно: ползучие стебли цеплялись за ноги, какие-то непонятные высокие растения со всего размаху швыряли им за шиворот мелкие семена, а времени отряхнуться или почесаться не было; невидимые паутинки лезли в глаза. Да еще было невыносимо жарко. Воздух казался густым. Рено неутомимо пробирался вперед, раздвигая плечом устрашающие комочки безымянных кустов и твердо ступая по острым камням, торчавшим из ковра пахучих трав.

Лоранс отерла щеку и в зеленом полумраке разглядела на пальцах кровь. Колючки обороняли подступы к Воклюзскому плато. Вдруг она налетела на Жан-Марка — он остановился по приказу отца.

— Похоже на игру в следопытов. Смотрите, здесь они останавливались перекусить: вон валяется совсем новая обертка от шоколада. Бедняжка Эммелина выбилась из сил!

В этом месте проход был расширен ножницами-секатором и ветки примяты — здесь сидели.

— Когда ты был здесь в последний раз? — спросил Жан-Марк.

— Не знаю… лет двадцать назад. Хотел снова наведаться туда. Ну ладно, пойдемте-ка побыстрее, заросли скоро кончаются, но самое трудное еще впереди.

«Самое трудное? Ничего себе!» — подумала Лоранс.

И вот наконец они вышли из туннеля и очутились на узкой кромке каменистой горы, прямо под ними расстилалась долина, а Мазерба нигде не было видно. Справа и слева, как круглые угловые башни крепостной стены, высились отроги плато. До вершины, наверное, было недалеко, но как же туда добраться?

Рено прикусил палец с нерешительным видом, удивившим его детей. Он смотрел не вверх и не вниз, а налево, на круглое брюхо скалы. Наконец он обратился к ним:

— Слушайте меня внимательно. Дело вот в чем: отсюда к Бори-Верт расходятся два пути. Первый — довольно легкий, им они, скорее всего, и пошли. На моей карте он был отчетливо обозначен. Надо сначала спуститься вот здесь — видите, тут такие уступы, как ступеньки, — обойти скалу у подножья, а затем снова подняться по руслу Изу, маленького ручья, который стекает на равнину и там теряется, найти его можно только в этом месте. Так они и сделали. И вот доказательство.

Ветки растущего обе стороны от естественной лестницы дрока были срезаны. На земле валялись еще свежие концы.

— Другой путь, — продолжал Рено, — короткий. По нему до вершины можно добраться быстро. Если я пойду этим коротким путем, я успею найти детей, прежде чем гром и молния напугают Эммелину.

«Эммелина, Эммелина… как бы чего не случилось с драгоценной Эммелиной!» — подумала Лоранс. Она смотрела на глубокую ссадину у себя на щиколотке. Крови своей собственной дочери Рено не замечал. А если бы и заметил, наверно, сказал бы: «Как это ты додумалась идти в босоножках!»

— Так вот, я пойду этим путем, по карнизу, — он указал на известковую скалу. — А приведу их обратно по дороге вдоль Изу. А вы можете или повернуть назад и вернуться по туннелю домой, или спуститься по этим уступам и ждать нас у ручья. Лоранс, дай мне мешок. Теперь привяжи сверху плащи и фонарь. Мне нужны свободные руки.

Лоранс и Жан-Марк посмотрели друг на друга. Каждый понимал, о чем думает другой: значит, они не увидят Бори-Верт.

Рено, кажется, тоже понял и мягко сказал:

— Мы не можем пойти все втроем по длинному пути, надо спешить. Как-нибудь в другое лето мы с вами сходим в Бори-Верт спокойно.

— А почему нам тоже нельзя по короткому? — спросил Жан-Марк каким-то хриплым голосом.

— Потому что короткий путь проходит по горному карнизу. Если бы ты занимался альпинизмом, ты бы знал, что это такое.

— Я занимался! И знаю, что такое карниз. В прошлом году нас учил инструктор и горах Пельву.

— Тогда смотри, — сказал Рено.

Жан-Марк посмотрел в ту сторону, куда он указывал. И теперь он в самом деле увидел, где проходил короткий путь: большую скалу слева от них опоясывал узенький горизонтальный карниз. По таким карнизам ходят, осторожно переставляя ноги и держась руками за выступы скалы.

Опять сверкнула молния, и еще сильнее загрохотал гром. Тучи затянули уже половину неба.

«Я-то пройду, — думал Жан-Марк, — а вот Лоранс…»

Лоранс придется оставить. Она одна не увидит Бори-Верт. А парочка юных Трюшассье наверняка, когда все уже утрясется, будет задирать нос, потому что это они отыскали дорогу и побывали в Бори-Верт.

Лоранс подошла к самой скале.

— У меня никогда не кружится голова, папа, — сказала она. — Я прекрасно пройду. Только покажи мне, за что браться руками.

На лице Рено появилось выражение отрешенности, как будто мыслями он был где-то далеко.

— Если я не разрешу вам идти, вы мне этого никогда не простите, — сказал он, словно очнувшись. — Ну хорошо же, рискнем. Только сначала я проверю, можно ли там пройти, как раньше.

Лоранс, кусая губы, глядела на отца. Он продвигался по кромке вдоль скалы, обнимая ее руками, и уверенно, не останавливаясь, двигался, приставляя одну ногу к другой. Он прижимался к скале щекой, так что виден был только его затылок.

Жак-Марк сидел на траве и тоже следил за каждым движением Рено. Он обхватил руками колени, и даже сквозь загар было видно, как побелели суставы его пальцев — так крепко он их сжал.

Вот Рено скрылся из виду. Прошла целая вечность, пока наконец он не появился снова, на этот раз лицом вперед. Он улыбался.

— Жан-Марк, ты пойдешь первым, — сказал он, вернувшись. — Делай все, как я сейчас. Захваты для рук удобные по всей длине. И вообще карниз короткий. В конце — я тебе скажу, когда ты дойдешь до этого места, — кромка обрывается… примерно на полметра. Надо будет переступить, но это не страшно, там есть за что крепко держаться. За тобой пойдет Лоранс. Подожди ее с другой стороны разрыва и, если понадобится, дай руку. Ну, пошел!

* * *

«Только не смотреть вниз», — повторяла про себя Лоранс, еле двигая ногами, которые вдруг стали огромными, цепляясь за скалу пальцами, локтями, всем телом и так прижимаясь щекой к теплому камню, как будто хотела втиснуться внутрь.

«Самое трудное впереди»… Когда отец произнес слово «разрыв», ей представилась бездонная пропасть, и она подумала, что не сможет не смотреть вниз. И упадет, и никогда больше не увидит маму. А кто же скажет об этом маме? Такого горя она не выдержит.

Когда Жан-Марк дошел до закругления скалы, отец предупредил его: «Осталось полметра, приготовься». Жан-Марк исчез. И тут же раздался его голос: «Есть! Я на площадке!»

А Лоранс продолжала идти. «Это еще хуже, чем когда надо было в первый раз нырнуть под большую волну, — думала она. — Тогда я знала, что меня может ушибить камнями, но не… Ой, мама!»

Сзади спокойный голос Рено проговорил:

— Так. Теперь остановись и подожди, пока Жан-Марк скажет тебе, куда поставить ногу.

Этот уверенный тон приободрил Лоранс. Нет, конечно, нет, она не сорвется с этой огромной каменной глыбы.

— Держись крепче обеими руками и вытяни ногу как можно дальше. Так, вот и все! — сказал Жан-Марк.

Лоранс посмотрела под ноги. Она стояла на небольшой площадке, поросшей травой, от которой шел хорошо знакомый пряный запах. А за площадкой, внизу… Вдруг она присела и сжалась в комочек.

— Ну вот! Что это ты? — сказал Рено. — А я-то гордился своей дочерью. Все позади, и вдруг голова закружилась! А ну, посмотри вниз. Смелее!

Когда Лоранс неудачно нырнула и ударилась животом, тренер велела ей тут же прыгнуть еще раз. Вот и теперь она заставила себя открыть глаза. Далеко внизу виднелись поля, деревья, все было залито медным светом и колыхалось. Это ветер пробегал над долиной.

А Рено и Жан-Марк уже ушли вперед. От треугольной площадки, которой кончался карниз, круто вверх шел каменистый проход. Наверху, на фоне неба, вырисовывались ветки низкой раскидистой сосны. На полпути внезапно поднявшийся ветер хлестнул Лоранс прямо в лицо. А когда она взобралась на гребень, ее ослепила молния. В тот же миг загрохотали раскаты грома, будто великан несся по лестнице.

Рено вытянул руку, указывая на зеленый холмик в ложбине среди травы и разбросанных камней, похожий на большой куст.

— Вот она.

— Бори-Верт? Где?

Вот этот холм? Во всяком случае, Рено и Жан-Марк направились к нему. В ту минуту, когда Лоранс догнала их, на небе полыхнула целая стена огня и все вокруг словно охватило пламя. При свете этой мгновенной вспышки кусты и фигуры отца и брата превратились в черный рисунок на зловеще-огненном фоне. Еще секунда — и небо словно раскололось надвое, адский грохот оглушил Лоранс. Казалось, вот-вот разверзнется и разорвется на куски земля.

Закричи Лоранс одновременно с раскатом грома, ее не было бы слышно. Но она завизжала уже после, когда над ложбиной слышался только похожий на барабанную дробь глухой рокот. Вернее, только взвизгнула и тут же опомнилась. Так бы и избила себя за этот крик! Рено бросил на нее свирепый взгляд и сказал:

— Дура! Ты их испугала! Жан-Марк, ты иди с правой стороны, а я с левой. Бегом!

Одним движением плеча он сбросил свой груз на землю, и они с Жан-Марком побежали.

— Отнеси вещи, Лоранс! — крикнул Рено уже на бегу.

Теперь и Лоранс увидела две фигурки, которые выскочили из-за лиственной кущи и побежали к дальним зарослям. Жан-Марк и Рено неслись за ними. «Эммелина! Режинальд! — услышала она. — Осторожно, там впереди расщелина, пропасть! Сейчас же назад!»

Начался дождь, упали первые крупные капли. Лоранс надела плащ. От обиды у нее тряслись руки. Ну да, она крикнула: «Мама!», ну и что? Выходит, переход по карнизу — это пустяк, а стоило ей открыть рот — и сразу «дура»! Как будто Трюшек испугал этот ее слабый вскрик, а не гром и молнии, обрушившиеся на плато секундой раньше! «Какая несправедливость, — думала Лоранс. — Я бы все стерпела, но только не несправедливость!»

А что ей велено теперь делать? Отнести вещи? Куда, интересно знать? Дождь усилился. Молнии сверкали одна за другой. Кажется, уж тот недавний разряд должен был исчерпать все запасы небесного электричества. Но куда там! Вот на фоне черных туч вспыхнуло огромное перевернутое У, превратилось в осьминога со множеством щупалец и погасло в новом громовом залпе. И в тот же миг, словно по сигналу, разверзлись хляби небесные, как будто прорвался шлюз, и Лоранс окатило целым потоков воды. Ложбины не стало видно за подвижными стенами ливня. Лоранс пошла вперед наугад. Где же укрыться? Под деревьями во время грозы прятаться нельзя. Рено, пустившись спасать племянников, не позаботился предупредить об опасности родную дочь. Хорошо, что у нее хватило ума самой об этом подумать.

Она дошла до зеленого куста, обогнула его и сквозь пелену воды заметила какое-то сооружение из камней с черным прямоугольным отверстием. Недолго думая, она юркнула в эту дыру…

И очутилась… и Бори-Верт! Ну, конечно же! Деревья посреди ложбины полностью скрывали ее. Лоранс протерла глаза. Тут внутри было темным-темно. Как, впрочем, и снаружи. Во внезапно наступивших сумерках ей были видны через входное отверстие только блестящие струи дождя, хлеставшие по камням перед хижиной. А слышно было только, как шумит дождь, воет ветер и почти непрерывно гремит гром. Перед входом раскачивалась и дергалась во все стороны плеть дикого винограда.

Лоранс вспомнила, что у нее в руках керосиновый фонарь. «Найти бы спички», — подумала она и, положив мешок на землю и присев рядом с ним, принялась вытаскивать из него все подряд: шоколад, лимоны, термос, два свитера — и наконец нашла в одном из карманов большую коробку спичек. В другом лежали пакетики чая и плотно закупоренная маленькая фляжка.

Лоранс извела несколько спичек, пока наконец фитиль не загорелся голубым огоньком. Она закрыла стекло, выкрутила фитиль побольше и, держа фонарь в вытянутой руке, начала осматривать жилище двух робинзонов.

Бори-Верт была сложена так же тщательно, как и хижины рядом с Мазербом. Она была не круглая, как бори позади кафе, а вытянутая. Каждый новый ряд камней немного нависал над предыдущим, а завершали свод ровные прямоугольные плиты.

Лоранс принюхалась. Перебивая запахи дождя и грозы, в хижине ощущался аромат провансальских трав. Кое-где на стенах выделялись какие-то пятна. Она поднесла фонарь поближе и удивилась. В углубления между камнями были воткнуты веточки тмина, мяты, лаванды и розмарина, которые кто-то расположил там, чтобы они образовали волнистую полосу вокруг всей стены.

А это что за темный предмет лежит на полу? Лоранс боязливо потрогала его кончиков вымокшей босоножки. Что-то тонкое и мягкое. Она нагнулась.

Да это покрывало! То самое, вышитое еще руками бабушки Абеллон покрывало в цветочек, исчезновение которого заметила Сидони. Были и другие признаки того, что в хижине жили люди. Вот ножницы для кролика на выступе камня, будто нарочно сделанном для них. А вот на столбике из камней синий пакет сахара, мыло… На другом выступе висит такое неожиданное в этой обстановке полотенце, рядом с ним — колбаса. На обложке журнала разложены вилки и ложки. А вот и спиртовка, и коробок спичек, и сложенные башенкой коробки сардин. В пластмассовом стаканчике стоит букет: кустик мелких синих цветов без листьев, которые обычно растут прямо на камнях и оживляют их, и желтый дрок.

А веник валяется на полу, рядом с кучкой сухих листьев. Наверное, гром грянул, когда Эммелина подметала пол, и она, обезумев от страха, бросила веник и побежала… Эммелина с веником в руках — это что-то новое. Да и вообще трудно было поверить, что это она навела здесь такой порядок. Все эти поэтичные мелочи: травяной узор на стене, синие цветы — как-то плохо вязались с представлением о прекрасной Эммелине, личности такой, в общем-то заурядной.

Лоранс сняла босоножки и осмотрела их: веревочные подошвы, конечно, уже успели превратиться в пропитанную водой губку. Она прислонила туфли к стене и села на пол. Почему никто не идет? Что случилось? Может, они свалились в пропасть? Что делать? Взять фонарь, плащи и идти к ним? А как их найдешь, если кругом бушуют дождь и ветер? Эта гроза, кажется, никогда не кончится! Стоило ей это подумать, как тотчас, как бы в доказательство того, что конца действительно не будет, вход в бори озарился пламенем и где-то совсем рядом раздался чудовищный грохот, еще сильнее, чем тот, от которого она испуганно вскрикнула. Она сжалась в комочек.

Громыхало еще долго после того, как молния погасла, но среди этого рокота Лоранс различила и другие звуки: человеческие голоса. Наконец все четверо ввалились в хижину, и она сразу стала казаться маленькой. Эммелина была похожа на утопленницу: платье прилипло к телу, а волосы свисали на лицо, как водоросли. Она причитала:

— Дядя Рено, дядя Рено, не уходи! Я сейчас умру!

А Режинальд еще больше, чем всегда, напоминал крысенка. Гладкая, облепленная мокрыми волосами головка, щуплые ребрышки, проступающие сквозь вымокший свитер — вот и все, что от него осталось. Но нет, остался еще голос, тоненький ликующий голосок, взахлеб пищавший:

— Вот это молния, а, дядя Рено! Лоранс, нас чуть не убила молния! Я видел шаровую. И Жан-Марк тоже видел. Гроза — это здорово!

Такое мужество перед лицом стихии просто ошеломляло.

— Да, малыш, очень здорово, — сказал Рено, — но тебе надо одеться, ты весь дрожишь. Лоранс, ты, кажется, говорила что-то про свитеры? Надень-ка ему на голое тело. Эммелина, успокойся, ты цела и невредима, и тебе не от чего умирать. Но если ты не снимешь мокрую одежду, то простудишься. Чем бы вытереть ей голову?

С него самого текло ручьем. Он откинул со лба мешавшие смотреть мокрые волосы и пошарил глазами по хижине. Лоранс, ни слова не говоря, взяла полотенце и принялась безжалостно тереть голову Эммелины.

Тем временем Жан-Марк зажег спиртовку и вылил содержимое термоса в кастрюлю. Пламя спиртовки, заменявшее очаг, отбрасывало на пол бори маленький светлый кружок.

— Молодец, Жан-Марк. Сейчас выпьем чаю или даже грогу. Там во фляжке ром? Эстер все предусмотрела.

— Ты меня дергаешь за волосы! — стонала Эммелина.

— Снимай платье, — приказала ей Лоранс. — Не валяй дурака, подумаешь, раздетой ее увидят! На вот, завернись.

И Лоранс обмотала сестру покрывалом.

— Папа, ты думаешь, мы сможем сейчас пойти обратно? — спросил Жан-Марк. — Или попробовать развести костер… Тогда надо найти большие камни для очага.

— С костром ничего не выйдет: если разжечь его в глубине, мы задохнемся от дыма, а если около входа, его задует ветер. Партизаны никогда этого не делали, чтобы не привлекать внимание. А домой, может, и пойдем, гроза вроде бы утихает, но скоро совсем стемнеет.

Прошел час, а они все сидели в бори. Дождь не только не перестал, а лил вдвое сильнее; удивительно, откуда на небе столько воды! Гроза удалилась, но с той стороны, откуда она пришла, уже стремительно надвигалась ей на смену новая, громыхая и гоня тучи. Вокруг маленькой хижины разыгралось целое представление: пляска молний под аккомпанемент барабанов. И уже окончательно стемнело.

— Спускаться вдоль Изу в такую погоду? — сказал Рено в ответ на вопрос Жан-Марка. — Это невозможно, даже если кончится дождь. Вода, наверно, заполнила русло и затопила тропу. Придется ждать до утра. А то в бурном ручье можно и утонуть. Там не поплывешь, сразу уйдешь с головой под обломанные ветки. Нет, остается только устроиться поудобнее.

Так они и поступили: уселись в кружок около фонаря в самом дальнем от входа уголке. Режинальд без умолку болтал. Вместо промокшей одежды на него напялили два свитера: один сверху, как и положено, а другой снизу, вместо штанов, продев его ноги в рукава. Рено не мог смотреть на него без смеха. А он все расписывал свои подвиги: как он отыскал «взаправдашнюю» тропу, обозначенную на карте; как подготовил поход; какие опасности подстерегали их в пути, — впрочем, рассказ о них оставил у слушателей некоторые сомнения, потому что звучал примерно так: «Вдруг вижу — над нами кружит орел, а они ведь, знаете, уносят детей»; или: «Вдруг слышу, земля дрожит — это, наверно, было землетрясение»… И другие такие же малоправдоподобные приключения.

Но сколько энергии понадобилось затратить этому клопу, чтобы уговорить сестру отправиться с ним вместе, чтобы преодолеть долгий путь и устроить все хозяйство в хижине. Они пришли на плато уже утром и весь день обследовали окрестности. Эммелину радовала мысль о переполохе, который вызовет их исчезновение, но, как только стемнело, она начала ныть. «Она боялась диких зверей!» — снисходительно сказал Режинальд. И он стоял на страже…

На другой день он набрал хвороста, но огонь никак не хотел разгораться. Тогда он принялся благоустраивать жилище. Украсил бори цветами и ароматными травами — кто бы мог подумать, что он способен на такое, — разложил все вещи и продукты. Он как раз подметал пол, когда перепуганная Эммелина схватила его за руку и потащила за собой, не разбирая дороги.

«Вот сумасшедшая», — подумала Лоранс, разглядывая сестру, которая пригрелась в уголке и спала. Эммелина, всегда казавшаяся ей там, «внизу», такой самоуверенной и противной и так раздражала ее, здесь, «наверху», выглядела очень жалко: какая-то длинная колбаса, закатанная в коричневое покрывало, из-под которого торчала только потемневшая от воды прядь колос.

— Я снял из того угла во-о-от такого паучищу, — говорил Режинальд, разводя руки. — Но Эммелина сказала: «Паук с утра, не жди добра» — и запретила мне это делать.

Все посмотрели наверх. Половина купола бори была чистой, а в другой половине, с того самого места, где Режинальд прервал свою работу, свисали и колыхались с каждым проникавшим в хижину дуновением ветра серые полотнища паутины.

Наконец даже Режинальд утомился и замолчал. Жан-Марк уже заснул, прислонившись к стене и свесив голову набок. Рено тоже спал, обняв руками колени и положив на них голову. На виду остались только его волосы, такие же темные и пушистые, как у Жан-Марка, но кое-где уже тронутые сединой.

Режинальд слабо застонал и сильнее прижался к Лоранс. Он съехал по стене на пол, и его голова очутилась у нее на коленях. Он поворочался, как звереныш, ищущий теплый материнский бок, и затих. И руки Лоранс сами обняли худенькие плечи мальчика. При свете фонаря она вгляделась в его лицо и впервые заметила, что у него густые, темные, красиво изогнутые брови и нежные щеки. И нос не показался ей таким уж острым. Чумазая ручонка с беспомощно разжатыми пальцами свисала до земли.

И Лоранс подумала первый раз в жизни: «Когда-нибудь у меня будет малыш, мой малыш, и я буду вот так же держать его, чтобы ему было удобно».

Снаружи резко подуло. Она укрыла Режинальда полой своего плаща.

* * *

Рено поднял голову и улыбнулся Лоранс.

— Кроме нас с тобой, все спят? Слышишь, все еще не кончилось.

Молнии теперь сверкали реже, дождь шумел ровно, а не обрушивался потоками на каменные плиты перед входом, только гром все ворчал и громыхал вокруг Воклюзского плато.

— Я думаю, когда рассветет, мы уже сможем пройти по руслу Изу. Наши там внизу, верно, извелись от беспокойства.

— Идти по карнизу, конечно, нечего и думать, — сказала Лоранс тоном бывалого человека.

Рено дотянулся до Режинальда и пощупал его ноги.

— Согрелся. По карнизу, говоришь? Конечно, нечего и думать. После ливня скала стала мокрой и скользкой, и потом не с ними же…

Горячая волна радости залила Лоранс. Ведь только что отец признал: Абеллоны могут то, на что Трюшассье не способны. И еще добавил:

— А вы были просто бесподобны. Прошли, не дрогнув.

— О! — сказала Лоранс. — Не знаю, как Жан-Марку а мне было ужасно страшно.

— Мне тоже.

Оказывается, Жан-Марк тоже проснулся и все слышал.

— Вы молодцы, — сказал отец. — Я бы не с каждым решился на такой риск. Но… но я не мог второй раз пойти длинным путем.

— Второй раз? — переспросила Лоранс.

— Приди мы часом позже — и, кто знает, может быть, Эммелина вместе с Режинальдом, которого она тянула за собой, ничего не соображал от страха, угодила бы в пропасть.

И как будто только теперь услышав вопрос Лоранс, Рено ответил:

— Да… второй раз… Вы, верно, знаете, что в 1944 году здесь, на плато, скрывались партизаны. Вам рассказывали об этом. И еще о том, что связными были мы с Антуаном, потому что отец не мог уходить из гостиницы, не привлекая внимания. А нас никто не подозревал, и мы всегда были начеку, чуть что — груз в кусты, а сами делаем вид, будто играем в мушкетеров или стреляем из рогатки по воронам. Но, может, вам неинтересно все это слушать? То, что я собираюсь сейчас рассказать, я еще никому никогда не рассказывал.

— Рассказывай, рассказывай! — закричали Жан-Марк и Лоранс, так что по бори прокатилось звонкое эхо. И Рено продолжал:

— После высадки союзников в Нормандии немцы стали перебрасывать оккупационные войска из южной зоны на север, для подкрепления отступавшей там армии. Партизанским группам был передан из штаба приказ соединиться с армией Сопротивления, которая должна была задержать этот немецкий резерв. И вот мы с Антуаном тем же вечером — откладывать до ночи было нельзя — отправились сообщить приказ семерке из Бори-Верт, да, их было семь человек. Нас нагрузили, как ослов, продовольствием и боеприпасами, тайно переданными для них отцу.

Лоранс видела, как блестят глаза Жан-Марка. А Трюшки спали и не слышали того, о чем отец еще никогда никому не рассказывал. Здесь, где они сейчас сидят, на тех же камнях, под тем же древним куполом, жили семеро борцов за свободу.

— Дело срочное, И надо было идти по короткому пути, через карниз. Я проходил там часто, а Антуан — только однажды, и у него тогда закружилась голова и его вырвало — с тобой, Лоранс, чуть не случилось то же самое, — в общем, он вспоминал об этом переходе с ужасом. Ну, я прошел, оборачиваюсь — Антуана нет. Зову его тихонько. Молчание. Черт возьми! Я не на шутку испугался. Вдруг он упал? Иду назад. И вот вижу, сидит Антуан на земле, бледный, как полотно, с убитым видом, и твердит: «Не могу, не могу!» Я его уговаривал, упрашивал, понукал. Но он не может, в все тут. Делать нечего, пришлось идти длинным путем, вдоль Изу.

— А ты не мог пойти один? — спросил Жан-Марк.

— Одному мне было не дотащить всего, что мы несли, надо было обязательно вдвоем. Всю дорогу я ругал Антуана, но что толку. Наконец мы пришли, передали оружие и продукты, сообщили приказ и видели, как в сумерках вся семерка осторожно двинулась вниз по противоположному, восточному склону плато. Мы вернулись домой. Антуан все время молчал. А потом…

Рено остановился, пригладил волосы.

— Потом было много разных событий. Умерла мама, ваша бабушка. Она еще успела порадоваться высадке наших войск, освобождению Парижа. Ну, а о партизанах мы узнали много позже. Они наткнулись на немцев, и из семерых уцелели только двое… Конечно, нельзя утверждать, что если бы они вышли на час раньше, то ничего бы не произошло. Но Антуан решил, что это случилось по его вине.

— То есть из-за того, — прошептала Лоранс, — что он не захотел пройти…

— Не смог пройти! — горячо возразил Жан-Марк, и по его тону Лоранс поняла, что ему и самому было очень страшно на карнизе.

— …не смог пройти по карнизу и вы передали приказ на час позже?

Отец кивнул.

— Да, и это сознание своей вины, да еще смерть мамы — а он был ее любимцем — его сломили. Если бы не Эстер, не знаю, как бы он выкарабкался. Эстер помогла нам всем троим: Лидии, Антуану и мне. Но Антуана так и преследуют неудачи, может быть, оттого, что он потерял веру в себя. Ему не занимать ни ума, ни способностей, но, за что бы он ни взялся, ничего ему не удается. Женился неудачно, жена оказалась настоящей ведьмой; разбил прекрасный виноградник — и как раз в тот год на фрукты не было никакого спроса. Открыл гостиницу — и, пожалуйста, его сбивает машина. Да в довершение всех бед Лидия присылает к нему «бабулю» Трюшассье!

Тут Рено рассмеялся, но потом продолжал серьезным тоном:

— Я вам все это рассказал, чтобы объяснить: Антуан — не мнимый больной, надо понять его и помочь ему. И кроме того, мне самому надо было выговориться. В свое время я много упрекал его и ничего не сделал, чтобы избавить его от этого чувства вины…

* * *

Наверное, все они снова уснули. А когда Лоранс проснулась, она не могла двинуться, так у нее затекли ноги. Отец приподнял лежащего у нее на коленях Режинальда — только тогда она смогла размять свои «самые длинные в классе» ноги. Рено растер ей коленки.

— Спасибо, папа. Все уже в порядке.

Они вышли из хижины друг за другом. Стояло свежее после грозы утро. В разрыве между облаками проглянуло солнце и превратило все дождинки в сверкающие бриллианты. Кап-кап — стекали капли со сплошного лиственного ковра над хижиной, не зря же ее назвали Бори-Верт «зеленая хижина». С запада, со стороны скалы с карнизом и Изу, ее скрывали вечнозеленые дубы, выросшие на руинах другой хижины, поменьше, примыкавшей к Бори-Верт. Плющ и дикий виноград маскировали купол. На востоке, куда хижина была обращена входом, ложбина кончалась и начинался крутой склон, поросший густыми дебрями из невысоких скрюченных деревьев. А дальше раскинулось Воклюзское плато с его лесами, пропастями, тысячеметровыми вершинами — огромный безлюдный край, простирающийся до самых берегов реки Дюранс.

Все замерзли — плащи ведь не греют — и с удовольствием выпили бы горячего чаю, но в термосе было пусто. Остались сардины и колбаса из припасов Эммелины и Режинальда, но на них не нашлось охотников.

Спуск вдоль русла Изу, по которому несся поток мутной воды, был долгим, но обошелся без приключений. Наконец они увидели садовую ограду позади гостиницы.

— Ого! — изумленно воскликнул Жан-Марк.

Роскошный глиняный вазон, украшавший угол стены, валялся разбитый вдребезги на мокрой земле. Все цветы были растерзаны, и даже у несокрушимого кипариса обломалось несколько ветвей.

Из дома донеслись взволнованные голоса. Их заметили. Поднялась кутерьма. Ну и ночку провели оставшиеся в гостинице! Никто не спал, сидели при свечке. Электричество по всей округе отключилось, потому что буря повалила столбы. Сидели и перебирали все одни и те же страхи и надежды.

— Ангелочки мои! — повторяла тетя Лидия, наливая в стаканы горячее молоко.

А Эстер и мадам Трюшассье, не сговариваясь, спросили в один голос:

— Но почему же они все-таки сбежали, Рено?

Рено уже открыл рот, чтобы ответить, но остановился, посмотрел на Лоранс, на Жан-Марка и наконец сказал, удивленно разводя руками:

— Правда, почему… мы как-то не спрашивали, почему. Забыли, что ли.

И он рассмеялся.

— Да, — серьезно подтвердил Жан-Марк, — в самом деле.

— Да, — сказала и Лоранс, — мы говорили о другом.