Завтрак в доме у Нахимова, на Екатерининской улице, куда были приглашены Ларионов, Гребнев и полковник Мезенцев, из утреннего приема пища постепенно перешел в обсуждение создавшегося неопределенного положения людей попавших из шестнадцатого года, на пятьдесят девять лет в прошлое. Особенно усердствовал
Порфирий Исаевич:
- Ваше высокопревосходительство, я обратился к адмиралу Метлину, как к лицу, которое отчасти может разрешить вопросы, возникшие у меня и у офицеров 'бригады', - при этих словах, Мезенцев иронично посмотрел на Ларионова, - очень острый вопрос, денежное довольствие и оклад жалования.
- В чем проблема Порфирий Исаевич?- намазывая масло на кусок хлеба спросил командир бригалы.
- А в том, Андрей Васильевич, что офицеры видят, что, несмотря на разрушения, в городе действуют две гостиницы и несколько трактиров. В городе, особенно на Северной стороне есть дамы и барышни. Сами знаете, большинство офицеров нашей 'бригады', молодые люди, прапорщики которые отнюдь не все взяты из запаса и отставки. Я бы даже сказал, что последних раз, два и обчелся. Пригласить в ресторан, тьфу ... трактир барышню нельзя, букет цветов купить нельзя. Просто поухаживать с пустым карманом и неопределенным положением, тоже нельзя. Молодежь хочет общаться с девицами, несмотря на окружающую обстановку, жизнь ведь не прекращается от того, что мы вдруг провалились в прошлое.
- Пусть общается, когда не занята по службе, - неосторожно сказал Гребнев.
Нахимов с лукавым прищуром смотрел на своих гостей, видимо забавляясь разыгрывавшейся словесной баталией. Мезенцев, высказавший нравоучительным тоном сентенцию об отношениях молодых офицеров с особами противоположного пола и сосредоточенно Разделывавший яичницу в тарелке с помощью ножа и вилки, от слов капитана даже подпрыгнул на стуле.
- Вы молодые люди, даже не понимаете, как вы неправы! По службе они заняты, но есть и природные рефлексы, особенно у юношей! Кто такие наши прапорщики и подпоручики из военных училищ?
- Окончившие гимназии, реальные училища, студенты, не окончившие курса, ну и подпоручики военного времени, ускоренного выпуска, - немного подумав, сказал Ларионов.- Люди они конечно молодые, но зачем так заострять внимание на том, что они не смогут поухаживать за барышнями?
- Затем, что не только поухаживать за барышнями них нет возможности, из-за отсутствия средств, но и положение их весьма неопределенное! Между тем, офицеры севастопольского гарнизона имеют вполне такие возможности.
- А в чем неопределенность положения-с, спросил Павел Степанович, - о чем вы говорили с адмиралом Метлиным?
- Ваше Высоко...
- Без чинов Порфирий Исаевич!
- Во-первых, продовольственный вопрос. Мы обсудили, Павел Степанович, что нормы довольствия несколько хм ... разнятся, тут требуется и Ваше участие. Во-вторых, это финансы. Деньги, имеющиеся у нас в денежном ящике, да и те средства, которые были на руках у офицеров и нижних чинов, сейчас хождения не имеют. Тут еще и третье!
- Что же, Порфирий Исаевич?
- Если мне не изменяет память, то указом ныне здравствующего Государя Александра Николаевича, в 1856 году, какого числа не припомню, изменился класс по 'Табели о рангах' для присвоения личного дворянства. Переход из одного сословия в другое, стал осуществляться по всем видам служб с девятого класса. Право на потомственное дворянство, стал давать чин полковника, сиречь четвертый класс в военной службе или чин действительного статского советника. Чины с четырнадцатого класса по десятый, именовались в будущем, впрочем, не таком далеком, просто 'почётными гражданами'. И еще ...
- Что же еще Вы нам приготовили? - невежливо прервал своего заведующего хозяйством Ларионов.
- Это не я, это уже Государь Александр Александрович приготовил. - Усмехнулся въедливый Мезенцев. - В восемьсот восемьдесят четвертом году, чин майора был упразднен. Равно как и чин прапорщика. Классификация чинов сдвинулась, капитан стал восьмым классом в 'Табеле о рангах' вместо седьмого, а прапорщик запаса тринадцатым классом вместо четырнадцатого.
- Порфирий Исаевич, это все конечно интересно-с, но к чему Вы это говорите-с? И не ответили-с Вы на мой вопрос?
- Простите Павел Степанович, отвлекли молодые коллеги, - Мезенцев укоризненно посмотрел на Ларионова и Гребнева, - я к тому, что капитан Сибирской 'бригады', это майор вашего пехотного полка, а наш прапорщик, это ваш подпоручик.
- И что из этого-с? Ведь дело касается, насколько я понял-с столовых, квартирных, и прочих выплат-с? Что сказал-с Метлин?
- Адмирал Метлин, сказал, что при таких условиях, он не берет на себя смелость, выплачивать жалование, пусть Государь решит как нас теперь считать, какому чину, какие деньги положены. Столовые, квартирные, да и жалованье на его взгляд имеют слишком большую разницу. Этот вопрос, он не взялся разрешить. Сказал, что растраты казенных денег без основания выплат, он допустить не может.
- Да -а- с! Вопрос. Приказать Метлину я не могу-с. Деньги, не моя епархия-с!
- Дело не только в деньгах Ваше высокопревосходительство, - Забыв о разрешении Нахимова обращаться к нему 'без чинов' начал говорить заведующий хозяйством, - очень много вопросов возникает и у нижних чинов и у офицеров. Какой будет срок службы, куда они смогут определиться на место жительства. Война войной, но наступит ведь и мирное время! Дадут ли землю для ведения хозяйства? Вопрос о деньгах для офицеров, и простите меня Павел Степанович, для нижних чинов, это только самая вершинка айсберга утопившего 'Титаник'.
После этих слов, пришлось объяснять Нахимову, что такое 'Титаник' и, причем тут айсберг. Вернувшись к высказываниям Мезенцева, Нахимов клятвенно пообещал написать несколько писем: князю Горчакову о промысле Божьем, приведшим в Севастополь потомков (копия с подачи Ларионова барону Вревскому) и Государю с рекомендациями для капитанов Гребнева и Степанова.
Несколько тысяч рублей, бывших у Нахимова, он предложил обменять на красивые банкноты времен Николая II. Полковник Мезенцев, несмотря на возражения Ларионова, ухватился за возможность пополнения полкового денежного ящика 'двумя руками'.
Завтрак у военного губернатора Севастополя превратился в обсуждение хозяйственных, финансовых и продовольственных дел. И если с продовольствием вопрос кое-как утрясли, то с финансами, на уровне Нахимова, решить было ничего нельзя. Пришлось в список тем для обсуждения с Государем, наряду с прочими записать и это.
* * *
Военный совет союзников, хронологически распался на две части. После смерти генерала Пелисье, временно принявший командование генерал Канробер сначала собрал только французских генералов. Учитывая, что после смерти лорда Раглана, занявший должность главнокомандующего английскими войсками, генерал Симпсон не имел авторитета предшественника, Канробер, узурпировал верховную власть. Мнением турок и сардинцев, Канробер вообще не интересовался.
Решив в первой части заседания организационные вопросы о перемирии для сбора тел погибших и выноса с поля боя раненых, перевозки во Францию останков генерала Пелисье, генералы приступили к самому животрепещущему вопросу. Как выразился начальник инженеров генерал Ниэль:
- Вопрос один! Что делать дальше? Атаковать русские укрепления южной стороны города в настоящий момент, это безумие. Какие же способы возможны для достижения целей войны?
Канробер, несмотря на свою мягкость характера, доказал свое право называться опытным 'африканским' полководцем. Железной рукой утвердил свой план дальнейших действий.
Из состава союзных войск составить ударный корпус, для форсирования реки Черная, занятия Мекензиевых и Инкерманских высот, с последующей атакой Северной стороны. Для предупреждения действий русских сил со стороны Байдарских ворот, было решено выставить резервную бригаду сардинцев.
- Не далее как неделю назад русские легко отступили с правого берега Черной речки именно в том направлении. - Давил на своих генералов Канробер.
- Мой генерал! Хватит ли сил у сардинской бригады? И смогут ли итальянцы удержать русских? - задал вопрос командир второй бригады второй пехотной дивизии генерал Верже.
- Они обязаны, если придется, пусть лягут костьми, в конце концов, для чего сюда прибыли войска Сардинского королевства? Присутствовать на войне или воевать?
- Мой генерал, они так ослаблены потерями от холеры, что едва ли смогут выставить в заслон две тысячи человек.
- А от них больше и не требуется! Пара тысяч стрелков, несколько орудий на высотах, все будет в порядке! Далее, для противодействия резервным силам русских базирующихся на Бахчисарай и Симферополь, необходимо произвести диверсию со стороны Евпаторийского отряда силами двух турецких и одной египетской дивизий в сопровождении кавалерии Искандер-бека и полевой артиллерии.
- Направление на Севастополь? Опять Альма?
- Нет! На север, в сторону Перекопа, чтобы отвлечь русских от глупых мыслей о помощи их войскам на Северной стороне. Перебежчик поляк, сказал, что войск на Северной стороне всего пять тысяч человек. Правда, там формируются еще два батальона, этой их Сибирской бригады, но больше еще двух тысяч, русских войск там нет. И не будет. Несколько десятков орудий, с расчетами из моряков, вот и все русские силы. Если действовать быстро, энергично и согласованно, то орудия, которые без сомнения русские перетащили со своих приморских батарей на сухопутный фронт и которые принесли нам так много жертв, не могут быть быстро возвращены обратно.
- Мой генерал! Будет ли участвовать флот в артиллерийской поддержке войск, штурмующих Северную сторону Севастополя?
- Несмотря на сопротивление адмирала, - последовал кивок в сторону адмирал Пено, - он, все-таки согласился выделить три линейных корабля и шесть фрегатов для обстрела Северной стороны. Разговор с англичанами, еще впереди, они тоже не хотят рисковать своими посудинами после первой бомбардировки.
- Что же Вы, мой адмирал, хотели игнорировать наше общее дело? - спросил жгучий брюнет, с усами и бородкой a la Napoléon III, командир первой пехотной дивизии, генерал Гербильон.
- Мой генерал! - последовал ироничный поклон от адмирала Пено, в сторону Гербильона, - после первой бомбардировки, мы вынуждены были ремонтировать наши корабли в течении трех недель,- естественно нам не хочется повторения пройденного.
- Я попрошу вас господа не пикироваться! - генерал Канробер, отнюдь не хотел ссор, армии с флотом, и решительно пресек начавшиеся счеты между их представителями.
Совещание перешло к определению, кому выпадет честь взять Северную сторону. В этом пункте, Канробер, опять проявил 'железную' волю. Учитывая, потери французской армии, он продавил предложение высказанное генералом Боске о привлечении турецких и итальянских войск. На англичан никто не рассчитывал, поэтому было решено, что их позовут позже. От французской армии решено было выделить второй корпус, от итальянцев - корпус под командованием генерала Ла-Мармора, от турок - дивизию Осман-паши.
Командующим ударного корпуса, Канробер, назначил генерала Боске. Потом стали подсчитывать численность войск, которые будут у него в подчинении. Для начала занялись подсчетом сил французов.
Вторая дивизия генерала Каму: первая бригада генерала Вимпфена в составе третьего Зуавского полка, пятидесятого линейного полка, первого полка алжирских стрелков, вторая бригада генерала Верже: шестой и восемьдесят второй линейные полки.
С артиллерией дивизия считалась в восемь тысяч штыков и двенадцать орудий. Второй половиной ударного корпуса французов, предназначено было стать войскам резервной дивизии генерала Гербильона: первая бригада генерала Сенсье, в составе сорок седьмого, пятьдесят второго линейных полков и четырнадцатого стрелкового батальона, бригада генерала Клера, шестьдесят второй и семьдесят третий линейные полки. С дивизией должны были выступать две батареи. Общая численность дивизии составляла пять с половиной тысяч человек и двенадцать орудий.
После подсчета своих сил, генералы начали считать силы союзников, но в конечном итоге, пришли к общему мнению, что этих самых союзников надо пригласить для разговора.
Началась вторая часть военного совета. Первым пришел командующий сардинским корпусом генерал Ла-Мармора. Потеряв от холеры своего брата Алессандро, того самого, который предложил ввести в состав итальянской армии берсальеров, генерал отнюдь не горел желанием прославить уроженцев солнечной Италии в битвах с русскими варварами. Но под давлением собравшихся французских генералов, и имея в виду цели своего премьера де Кавура, генерал согласился принять более активное участие в битве 'Европы против Азии'.
Состав сардинского корпуса после подсчета сил и средств, выглядел так: дивизия генерала Дурандо: первая бригада генерала Феванти: 3-й, 4-й, 5-й и 6-й линейные и второй берсальерский батальоны. Вторая бригад генерала Чиальдини с 9-ым, 10-ым, 15-йым 16-ым линейным и третьим берсальерским батальонами. Дивизия генерала Тротти, состоявшая из бригад генералов Монтескио и Моллара, была по составу аналогична первой дивизии. При каждой из дивизий была артиллерия, состоявшая из двенадцати полевых орудий.
Сардинский корпус, общим счетом в семь тысяч человек. Его решил возглавить сам генерал Ла-Мармора. Резервную бригаду в тысяча семьсот человек, при кавалерии генерала Савоару, возглавлял генерал Джустиниану.
Разговор с приглашенными турками, со стороны Канробера, вылился в поток директив. Осман-паша, согласился с Канробер-эфенди, что война и победа нужна туркам гораздо больше, чем франкам. Таким образом, в состав ударного корпуса Осман-паша согласился выделить двадцать два батальона турецкой пехоты и двадцать четыре орудия полевой артиллерии.
Общая численность ударного корпуса, составила тридцать одну с половиной тысячу штыков, и семьдесят четыре орудия.
Разговор с заменившим лорда Раглана генерал-лейтенантом Симпсоном, свелся к объяснению плана генерала Канробера. Как уяснил себе британец, план заключался в том, что при атаке позиций блокадного корпуса русских при Евпатории, штурме Северной стороны и одновременном штурме южной стороны Севастополя, несмотря на все ухищрения русских, они не смогут противостоять объединенным силам союзников. Он дал согласие.
* * *
Из дневника капитана Гребнева.
После завтрака у Нахимова, наш 'обер-интендант', полковник Мезенцев, быстрой рысью удалился за полковым казначеем, чтобы воспользоваться великодушным предложением адмирала. Андрей счел возможным поговорить с Павлом Степановичем о людях, ставшими впоследствии гордостью и славой России. При упоминании о графе Толстом, почему и как он был отправлен из действующей армии, Нахимов высказал мысль о том, что нельзя выказывать отношение к человеку, тем более офицеру, что жизнь его драгоценна. Дословно он сказал:
- Нельзя офицеру крылья подрубать, В вашей истории написал он скверную песню и потому был удален из армии. Сейчас он имеет возможность проявить все лучшие качества русского офицера и дворянина. Будет хороший артиллерист. Где Вы говорите, он служит?
Андрей ответил, что служит Лев Николаевич на четвертом бастионе, самом атакуемом и обстреливаемом укреплением Севастополя. Если в нашей истории (у меня так и просится на язык заменить слова 'нашу историю', на 'нашу реальность'), великий писатель, уцелел и во время осады, и в сражении у Черной речки, то сейчас никто не сможет дать никаких гарантий. А потери для русской словесности и для мировой литературы могут быть совершенно необратимы.
Нахимов остался непреклонен. Он сказал, достаточно разумную вещь:
- Если ваш Толстой хороший офицер, его нельзя просто так отправить в Петербург, он будет против, да и любой на его месте был бы против, найдите предлог, не унижающий его чести. Вы говорили еще о нескольких офицерах Андрей Васильевич? Потрудитесь обосновать и их отзыв из армии. Но это должен быть веский довод, не унижающий их чести и офицерского достоинства.
Я опускаю своеобразие речи Нахимова, записывая только его мысли высказанные вслух.
Андрей красноречиво посмотрел на меня, и я понял, что обосновывать отправление ценных людей из Севастопольской мясорубки придется мне.
Нахимов стал писать письма, мы с Андреем стали вполголоса обсуждать, что и как надо объяснить Императору Александру, попутно возник разговор о том, что русские генералы этого времени были готовы положить собственную голову дабы никто не сомневался в их храбрости и презрению к смерти, но думать совершенно не умели или не хотели, а может быть их этому и не учили.
Нахимов очень заинтересовался моими взглядами на подвиги Тучкова-четвертого, генерала Раевского в сражении у Салтановки, и тем, что тело генерала Кутайсова, так и не было найдено. Я попытался провести грань, между воодушевлением которое испытывают войска, ведомые в штыковую атаку любимым генералом и тем состоянием, которые солдаты и офицеры испытывают в случае его гибели. Первоначальный порыв отомстить врагу, в конечном счете оборачивается растерянностью людей оставшихся без руководства. Примеры из 'нашей реальности', когда полки атаковали германцев во главе со своими командирами, стали для адмирала новым словом в военной науке. Хотя никакой науки в том, чтобы возглавить в критический момент войска не было. Наука, начиналась с момента, когда генерал начинал думать, просчитывать действия противника, рассчитывать свои силы и направлять на критический участок ударный кулак.
В конце концов, Нахимов выгнал нас из комнаты, попросив дать возможность спокойно и обоснованно написать письма.
Андрей увлек меня на улицу. Севастопольская улица, именно Екатерининская, представляла собой довольно жалкое зрелище. Всего несколько домов не были повреждены артиллерийским огнем врагов. По моему беглому взгляду, во всем городе неповрежденных домов было не более трех десятков.
Сегодня, правда, осадные батареи молчат с самого утра, видимо вчерашний 'урок', союзники вполне поняли. На каждый их выстрел, найдется 'шрапнельный град', прореживающий расчеты артиллеристов. Адмирал по этому поводу сказал, что давненько он не ощущал такой тишины. Нет не только артиллерийских выстрелов, нет даже ружейного огня. Такое впечатление, что осаждающие Севастополь союзники, притихли, и готовят какую-то каверзу.
Андрей после разговора с адмиралом, стал в шутку именовать меня майором. Потом припомнил и рассказ Чехова 'Отменили'.