СЦЕНА ПЕРВАЯ

Рыбацкая хижина. За стенами буря. Старый Август. Старая Евгения.

Август (у окна.) Что она там делает в такую тьму?

Евгения. Незачем беспокоиться. Она видит в темноте.

Август. В такое ненастье!

Евгения. Будто ты не знаешь, что дождь ее не мочит!

Август. Ну, вот, теперь она запела! Как ты думаешь, это она поет? Что-то я не узнаю ее голоса.

Евгения. А кто же еще? Кругом на двадцать миль ни одного жилья.

Август. Голос доносится то с середины озера, то с вершины водопада.

Евгения. Потому что она то на середине озера, то на вершине водопада.

Август. Смейся, смейся… Ты-то в ее возрасте небось не прыгала по ручьям забавы ради, в самый разлив!..

Евгения. Однажды я попробовала. Меня выудили за ноги. Разок попробовала сделать то, что она делает по сто раз на день — прыгает в пучину, ловит в чашу водопады… Да что там, помню, я была вроде нее, когда пыталась ходить по воде!

Август. Мы дали ей слишком много воли, Евгения. Девчонке в пятнадцать лет не пристало бегать по лесам в такой час. Я с ней серьезно потолкую. Она желает штопать свое белье не иначе как на верхушке скалы, читать молитвы, окунувшись головою в воду… Если бы тебя так воспитали, что бы с нами было сегодня?

Евгения. Разве она не подсобляет мне по хозяйству?

Август. Ну, тут много можно бы сказать…

Евгения. Чего тебе еще надо? Не моет ли она, что ли посуду? Не чистит башмаки?

Август. Вот, вот! Как раз про это я ничего не знаю.

Евгения. Разве эта тарелка не чистая?

Август. Не в том дело. Я говорю тебе, что никогда не видел ее ни за мытьем, ни за чисткой… И ты тоже…

Евгения. Ей больше нравится работать на вольном воздухе.

Август. Да, да! По ей требуется равное время, чтобы вымыть одну тарелку или дюжину, вычистить один башмак или три пары башмаков. Минуты не пройдет, а уж она возвращается. Тряпки в руки не брала, к щетке не притрагивалась, а все чисто, все блестит… Выяснила ты ту историю с золотыми тарелками? И никогда у нее не бывает грязных рук… А сегодня, знаешь что она натворила?

Евгения. Был ли за пятнадцать лет хоть день, когда бы она не выкинула чего нибудь такого, что и а голову не придет?

Август. Она подняла решетку в запруде, И вся форель, что я запускал туда с самой весны, улизнула. Я успел перехватить только одну рыбину, ту, что у нас нынче на обед (внезапно отворяется окно.)… Это еще что такое!

Евгения. Ты же видишь. Это ветер.

Август. А я тебе говорю, что это она!.. Лишь бы опять не устроила представление с головами, как в те непогожие вечера… Только вспомню того белого старика, у меня прямо мурашки по спине бегают.

Евгения. А мне больше нравится голова той женщины в жемчугах… Во всяком случае, если ты боишься, затвори окно!

При вспышке молнии в оконном проеме показывается голова старика в короне; по бороде струится вода.

Голова. Поздно, Август!..

Август. Увидишь, поздно или нет, Ундина!

Он затворяет окно. Оно снова распахивается. Возникает освещенная молнией прелестная головка наяды.

Голова наяды. Добрый вечер, милая Евгения! (Исчезает.)

Евгения. Ундина, отец недоволен! Иди домой!

Август. Идешь ты домой, Ундина? Считаю до трех. Если не послушаешься до третьего счета, я задвину засов… Будешь ночевать на дворе.

Удар грома.

Евгения. Ты шутишь!

Август. Увидишь, шучу или нет! Ундина, раз…

Удар грома.

Евгения. Это невыносимо, после каждой твоей фразы гремит!

Август. Разве я виноват?

Евгения. Поторопись, а не то снова ударят. Всем известно, что ты умеешь считать до трех!

Август. Ундина, два!

Удар грома.

Евгения. Ты просто невозможен!

Август. Ундина, три!

Гром не гремит.

Евгения (в ожидании удара грома). Будет тебе, кончай, мой бедный Август!

Август. Я-то кончил! (Задвигает засов.) Вот так!.. Теперь мы спокойно поужинаем.

Дверь распахивается настежь. Август и Евгения в испуге оглядываются. На пороге стоит рыцарь в латах.

 

СЦЕНА ВТОРАЯ

Август. Евгения. Рыцарь.

Рыцарь (щелкая каблуками). Рыцарь Ганс фон Виттенштейн цу Витгенштейн.

Август. А меня зовут Августом.

Рыцарь. Я позволил себе поставить моего коня к вам на гумно. Конь, как известно каждому, составляет важнейшую часть всадника.

Август. Я оботру его, сеньер.

Рыцарь. Благодарствую. Уже сделано. Я сам обтираю его по-арденнски. Здесь вы обтираете их по-швабски. Трете против шерсти. От этого она теряет блеск. Особенно у руанских скакунов. Можно мне присесть?

Август. Будьте как дома, сеньер.

Рыцарь. Какая непогода! У меня с самого утра вода течет за шиворот. Она вытекает по ложбинкам для стока крови. Но все равно, я весь вымок… Вот чего мы, рыцари, больше всего боимся, когда на пас латы… Дождя и блохи.

Август. Может быть вы снимете латы, сеньер, раз вы здесь ночуете.

Рыцарь. Ты когда-нибудь видел, любезный мой Август, как рак меняет свой панцирь? Это так же сложно! Сперва я отдохну… Ты сказал, что тебя зовут Августом, верно?

Август. А мою жену Евгенией.

Евгения. Не обессудьте нас. Такие имена непривычны для. странствующих рыцарей.

Рыцарь. Ты и представить себе не можешь, добрая женщина, какая радость для странствующего рыцаря, целый месяц понапрасну блуждавшего по Фарамондскому и Осмондскому лесам, набрести на Августа и Евгению в самый час ужина.

Евгения. Верно, сеньер! Хоть и не тоже задавать вопросы гостю, может быть, вы простите мне такой вопрос: не голодны ли вы?

Рыцарь. Голоден. Очень голоден. Я охотно разделю с вами вашу трапезу.

Евгения. Мы-то ужинать не станем, сеньер. Но у меня есть одна форель. Может быть вы ее съедите?

Рыцарь. Обожаю форель.

Евгения. Желаете зажаренную на сковороде или на решетке?

Рыцарь. Я? Я желаю заварную.

Август и Евгения испуганы.

Евгения. Заварную? Эдак у меня лучше получаются головни со сливочным маслом…

Рыцарь. Вы спрашиваете моего мнения. Я люблю только заварную форель.

Август. Евгения так зажаривает ее в сухарях, что просто чудо.

Рыцарь. Постойте-ка! Ведь заварная рыба — это когда ее живьем бросают в кипяток?

Август. Вот именно, сеньер.

Рыцарь. И она сохраняет свой вкус, свою нежность, потому что кипящая вода застает ее врасплох?

Август. Врасплох, очень точно сказано, сеньер.

Рыцарь. Тогда никаких сомнений. Я желаю заварную форель.

Август. Иди, Евгения, приготовь заварную…

Евгения (в дверях). Фаршированная без жира — тоже очень вкусно…

Август. Иди…

Евгения идет на кухню. Рыцарь удобно располагается на своем сидении.

Рыцарь. Я вижу, что в этих краях любят странствующих рыцарей.

Август. Рыцарей мы любим больше, чем армии. Странствующий рыцарь признак того, что война окончилась.

Рыцарь. Что до меня, то я больше люблю войну. Я не злой человек. Я никому не желаю ничего дурного. Но я люблю войну.

Август. У каждого свой вкус, сеньер.

Рыцарь. Я люблю поговорить. От природы я разговорчив. На войне всегда найдется кто-нибудь, с кем можно завязать беседу. Если свои в дурном настроении, заговариваешь с пленными, с войсковыми священниками, — эти самые болтливые. Подбираешь раненого противника, он тебе рассказывает разные истории. А в качестве странствующего рыцаря мне не с кем было и словом перемолвиться, — если не считать эха, — за весь тот месяц, что я так бешено скакал через этот лес… Ни души… А видит бог, мне есть что сказать!

Август. Говорят, сеньер, что странствующие рыцари понимают звериный язык?

Рыцарь (немного заговариваясь.) Не в том смысле, как ты думаешь. Разумеется, они нам кое-что говорят. Для рыцаря каждый дикий зверь — символ, и потому его рычание или рев становятся символической фразой, которая огненными литерами вписывается в наш мозг. Если хочешь, животные, скорее пишут, нежели говорят. Но всегда одно и то же. Животное каждой породы говорит тебе только одну фразу, причем говорит издалека и нередко угрожающим тоном… Олень о чистоте, кабан — о презрении к благам земным. И при этом говорит с тобою всегда только старый самец. А ведь за его спиной есть прелестные оленихи, очаровательные маленькие свинки… Так нет же, вечно тебе читает проповедь старик с десятью отростками на рогах, либо кабан отшельник.

Август. Но ведь есть еще и птицы!

Рыцарь. Птицы нам не отвечают. Я очень разочаровался в птицах. Они всегда заводят одну и ту же канитель, твердят странствующему рыцарю, что лгать — дурно. Я пытаюсь их заинтересовать. Спрашиваю, как они поживают, хорош ли выдался год в отношении линьки или кладки яиц, утомительное ли дело высиживать птенцов? Ничего не получается. Они нас не удостаивают ответа.

Август. Меня это удивляет применительно к жаворонку, сеньер… Жаворонку должно бы нравится изливать душу.

Рыцарь. Высокий ворот не позволяет рыцарю разговаривать с жаворонками.

Август. Но если так, что же привело вас в эти места, ведь отсюда редко кто возвращается!

Рыцарь. А как ты полагаешь? Разумеется, женщина.

Август. Я не стану вас расспрашивать, сеньер.

Рыцарь. Почему же? Напротив! Ты будешь меня расспрашивать, и немедленно! Вот уже тридцать дней, как я не говорил о ней, Август! Не думаешь же ты, что я упущу удобный случай наконец-то поговорить о ней, раз уж мне повстречались две человеческие души!.. Спрашивай! Спроси как ее зовут, да поживее…

Август. Сеньер…

Рыцарь. Спрашивай, если ты и впрямь намерен узнать ее имя!

Август. Как ее имя?

Рыцарь. Ее зовут Берта, рыбак! Какое прекрасное имя!

Август. От души говорю, великолепное!

Рыцарь. Другие зовутся Анжелика, Диана, Виоланта! Кто угодно может называться Анжеликой, Дианой, Виолантой. Но только она, одна-единственная заслуживает свое гордое, трепетное, волнующее имя… И ты, Евгения, наверно, хочешь знать, хороша ли она?

Евгения (которая входит). Хороша ли она?

Август. Речь идет о Берте, о графине Берте, бедная моя жена.

Евгения. Ах, вот что! Хороша она?

Рыцарь. Евгения, наш король повелел мне закупать для него лошадей. Вот почему я остаюсь барышником даже с женщинами. От меня не ускользнет ни малейший изъян. У помянутой мною Анжелики на большом пальце правой руки ноготь неровный. У Виоланты золотая блестка в глазу. В Берте все совершенно.

Евгения. Мы донельзя рады этому, сеньер.

Август. Должно быть, красиво, когда золотая блестка в глазу?

Евгения. Что ты вмешиваешься не в свое дело, Август!

Рыцарь. Блестка? Не думай так, любезный хозяин. День-другой эта блестка тебя позабавит. Тебе забавно будет запрокидывать лицо своей Виоланты под лунным светом, целовать ее при огнях факелов… На третий день ты ее возненавидишь, уж лучше бы — подумаешь ты, — чтобы в глаз моей дамы попала мошка!

Август. А как это выглядит? Как зернышко слюды?

Евгения. Ты нам действуешь на нервы со своими блестками! Не мешай говорить рыцарю!

Рыцарь. Верно, славный мой Август! Откуда такое пристрастие к Виоланте? Когда Виоланта сопровождает нас на охоту, ее белая кобыла постоянно сбивает себе колени. Это красиво, белая кобыла с кровоточащими коленями, особенно, если присыпать ссадины угольным порошком. Когда Виоланта несет в покои королевы подсвечник, она вечно ухитряется поскользнуться и упасть на каменные плиты. Когда старый герцог берет Виоланту за руку и рассказывает ей веселую историю, она начинает плакать…

Август. Виоланта? Плакать?

Рыцарь. Насколько я успел узнать тебя, Август, ты думаешь спросить у меня, что делается с блесткой в глазу, когда человек плачет?

Евгения. Разумеется, он думает спросить об этом сеньер. Он упрям, как осел!

Рыцарь. Он будет думать об этом только до той поры, как увидит Берту… Потому что вы приедете на свадьбу, любезные хозяева! Я вас приглашаю! Берта поставила единственным условием нашего брака мое возвращение из этого леса. И если я вернусь, то лишь благодаря вам… И ты увидишь свою Виоланту, рыбак, увидишь ее большой рот, ее маленькие ушки, ее греческий носик, каштановые волосы, увидишь, как она выглядит рядом с моим черным ангелом!.. А теперь, добрая Евгения, принеси мне заварную форель… Она переварится!

Дверь отворяется, появляется Ундина.

 

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Те же. Ундина.

Ундина (застыв на пороге). Как вы прекрасны!

Август. Что ты говоришь, дерзкая девчонка?

Ундина. Я говорю: как он прекрасен!

Август. Это наша дочка, сеньер. Она непривычна к обществу.

Ундина. Я говорю, я счастлива узнать, что мужчины могут быть так прекрасны… У меня сердце замирает!..

Август. Замолчи!

Ундина. Я вся трепещу.

Август. Ей пятнадцать лет, рыцарь. Простите ее…

Ундина. Я же знала, что должен таиться какой-то смысл в том, чтобы быть девушкой. Смысл в том, что мужчины тоже прекрасны…

Август. Ты докучаешь нашему гостю…

Ундина. Вовсе я ему не докучаю… Я ему нравлюсь… Видишь, как он на меня глядит… Как тебя зовут?

Август. К сеньеру не обращаются на ты, бедное дитя!

Ундина (приближается). Как он красив! Посмотрите на это ухо, отец, это же драгоценная раковина! Как ты можешь подумать, что я скажу «вы» в такое ухо!.. Кому ты принадлежишь, милое ушко?.. Как его зовут?

Рыцарь. Меня зовут Ганс…

Ундина. Мне надо было самой догадаться. Когда ты счастлива и открываешь рот, то произносишь; «Ганс»…

Рыцарь. Ганс фон Виттенштейн…

Ундина. Когда поутру выпадает роса, и на сердце грустно, и с уст твоих слетает пар, невольно произносишь «Ганс»…

Рыцарь. Фон Витгенштейн цу Витгенштейн…

Ундина. Какое прелестное имя! Как прелестно, когда в имени звучит эхо!.. Зачем ты здесь?.. Ты пришел за мной?..

Август. Ну, довольно, иди в свою комнату…

Ундина. Забери меня!.. Увези меня!

Входит Евгения с блюдом.

Евгения. Вот ваша заварная форель, сеньер, кушайте на здоровье, это будет лучше, чем слушать нашу дочку…

Ундина. Заварная форель!

Рыцарь. Она просто великолепна!

Ундина. Ты посмела приготовить заварную форель, матушка!..

Евгения. Замолчи. Так или иначе, она сварена…

Ундина. О, моя милая форель, ты с самого рождения плавала в холодной воде!

Август. Не станешь же ты плакать из-за форели!

Ундина. Они называют себя моими родителями… И они тебя поймали… И бросили тебя живьем в кипяток!

Рыцарь. Это я им велел, девочка.

Ундина. Вы? Мне следовало самой догадаться… Если поглядеть на вас вблизи, все становится ясно… Вы грубое животное, да?

Евгения. Извините нас, сеньер!

Ундина. Вы ни в чем ничего не понимаете, да? И это рыцарство, это отвага!.. Вы гоняетесь за великанами, которых и на свете-то нет… а когда маленькое живое существо прыгает в прозрачной воде, вы заставляете бросать его в кипяток!

Рыцарь. И я его ем, дитя мое! Ибо нахожу его сочным!

Ундина. Сейчас увидите, какое оно сочное… (Выбрасывает форель в окно.) Ешьте теперь… Прощайте…

Евгения. Куда ты опять уходишь, малютка?

Ундина. Там, за дверью есть кто-то, кто ненавидит людей и хочет рассказать мне все, что о них знает… Прежде я всегда затыкала уши, у меня было свое мнение… А теперь — конечно, я буду слушать…

Август. Она уходит из дому в такой час!

Ундина. Через минуту я буду знать все, узнаю, какие они, что они такое, что могут сделать. Тем хуже для вас…

Август. Силой тебя удержать, что ли?

Она отскакивает от него.

Ундина. Я уже знаю, что они лгут, что те, кто красив, безобразны, те, кто отважен, трусы, я знаю, что ненавижу их!

Рыцарь. Они тебя полюбят, крошка…

Ундина (не оборачивается, но останавливается). Что он сказал?

Рыцарь. Ничего… Я ничего не сказал.

Ундина (от дверей). Повторите, чтобы было слышно!

Рыцарь. Они любят тебя, крошка.

Ундина. А я их ненавижу.

Исчезает в ночи.

 

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Рыцарь. Август. Евгения.

Рыцарь. Поздравляю. Хорошо вы ее воспитали.

Август. Господу богу известно, что мы выговаривали ей за каждый проступок.

Рыцарь. Надо было ее поколотить.

Евгения. Попробуйте, поймайте ее!

Рыцарь. Запереть, оставить без сладкого.

Август. Она ничего не ест.

Рыцарь. Ей везет. А я умираю с голоду. Приготовьте мне другую заварную форель. Хотя бы, чтоб ее наказать.

Август. То была последняя, сеньер… Но мы закоптили окорок. Евгения отрежет вам несколько ломтей.

Рыцарь. Она позволяет вам убивать свиней? Какая удача!

Евгения уходит.

Август. Она вас рассердила, рыцарь? Я очень огорчен.

Рыцарь. Она меня рассердила, потому что я грубое животное, как она сказала. В сущности, мы, мужчины, все на один лад, мой старый рыбак. Тщеславны, как индюки. Когда она говорила мне, что я красив, — а я знаю, что не красив, — она мне нравилась. И перестала нравиться, когда сказала, что я трус, — а я знаю, что я не трус.

Август. Вы очень добры, что так это принимаете!..

Рыцарь. О, я вовсе не принимаю это легко. Я зол. Я всегда злюсь на самого себя, когда другие неправы!

Евгения. Не могу найти окорок, Август!

Август уходит вслед за нею.

 

СЦЕНА ПЯТАЯ

Рыцарь. Ундина.

Ундина тихонько подходит к столу за спиною рыцаря, который протянул руки к огню и сперва не оборачивается.

Ундина. Меня зовут Ундина.

Рыцарь. Красивое имя.

Ундина. Ганс и Ундина… Это самые красивые имена на свете, правда?

Рыцарь. Да. Или Ундина и Ганс.

Ундина. О, нет! Сперва Ганс. Он мужчина. Он идет первым. Он повелевает… Ундина девушка… Она держится на шаг позади… Она молчит.

Рыцарь. Она молчит! Как, черт возьми, это ей удается?

Ундина. Ганс везде опережает ее на один шаг… На церемониях… У короля… В старости. Ганс умирает первый… Это ужасно… Но Ундина скоро его догоняет… Она убивает себя…

Рыцарь. Что ты плетешь!

Ундина. Надо только пережить один страшный миг. Минуту после смерти Ганса… Но это не долго…

Рыцарь. К счастью, говорить о смерти в твоем возрасте ни к чему не обязывает…

Ундина. В моем возрасте?.. Убейте себя, тогда увидите. Увидите, убью ли себя и я.

Рыцарь. У меня никогда не было ни малейшего желания убивать себя…

Ундина. Скажите, что не любите меня. Увидите, убью я себя или нет…

Рыцарь. Четверть часа тому назад ты меня не знала, и ты хочешь умереть ради меня? Я думал, что мы поссорились из-за форели.

Ундина. О, тем хуже для форели. Форели немножко глупые. Если она не хотела, чтобы ее поймали, ей надо было избегать людей, только и всего. Я тоже глупая. Меня тоже поймали…

Рыцарь. Несмотря на то, что твой неизвестный друг, там, за дверью, рассказал тебе о людях?

Ундина. Он наговорил мне глупостей.

Рыцарь. Понимаю. Ты задавала вопросы, и ты же сама на них отвечала.

Ундина. Не шутите… Он недалеко… Он страшный…

Рыцарь. Ты ведь не думаешь, что я поверю, будто ты кого-нибудь или чего-нибудь боишься?

Ундина. Да, я боюсь, что вы меня покинете… Он сказал, что вы покинете меня. Но он сказал также, что вы не красивы… Раз он ошибся в этом, значит, может ошибиться и в другом.

Рыцарь. А ты какая? Красивая или дурнушка?

Ундина. Это зависит от вас, от того, какою вы меня сделаете. Я бы лучше хотела быть красивой. Хотела бы, чтобы вы меня любили… Хотела бы быть самой красивой.

Рыцарь. Ты маленькая лгунья… Только что, когда ты меня ненавидела, ты похорошела еще больше… Это все, что он тебе сказал?

Ундина. Еще он мне сказал, что если я вас поцелую, я пропала… Напрасно он это сказал… Я и не думала вас целовать.

Рыцарь. А теперь думаешь?

Ундина. Только об этом и думаю.

Рыцарь. Думай издали.

Ундина. О, вы ничего не потеряете. Я поцелую вас нынче же вечером… Но так сладко ждать… Потом мы будем вспоминать этот час… Час, когда вы меня не поцеловали…

Рыцарь. Моя маленькая Ундина…

Ундина. Тот самый час, когда вы мне не сказали, что любите меня… Не ждите больше… Скажите мне это… Вот я, и руки у меня трепещут… Скажите мне это.

Рыцарь. Ты думаешь, что когда любят друг друга, это прямо так и говорится?

Ундина. Говорите! Приказывайте! Какие люда медлительные! А я ничего лучшего и не желаю, как только поскорее оказаться там, где мне надлежит быть!.. У вас на коленях, верно ведь?

Рыцарь. Посадить девушку к себе на колени, в моих латах? У меня уходит десять минут только на то, чтобы отвинтить наплечники.

Ундина. У меня есть способ снимать латы.

Латы внезапно спадают, Ундина стремительно бросается на колени к рыцарю.

Рыцарь. Ты с ума сошла! А мои руки? Думаешь, я стану обнимать первую встречную?

Ундина. У меня есть способ заставить твои объятия раскрыться…

Рыцарь, побежденный, вдруг раскрывает объятия.

Ундина. И сделать, чтобы твои руки сомкнулись.

Он смыкает руки вокруг нее. Из-за окна слышится женский голос.

Голос. Ундина!

Унднна (поворачивается к окну, разгневанная). Замолчи, ты! С тобой не разговаривают!..

Голос. Ундина!

Ундина. Разве я вмешиваюсь в твои дела? Разве ты со мной советовалась, когда выходила замуж!

Голос. Ундина!

Ундина. А ведь он так хорош собою, твой муж! Тюлень с ноздрями без носа! Жемчужное ожерелье — и он тебя получил!.. И даже плохо подобранные жемчужины.

Рыцарь. С кем ты разговариваешь?

Ундина. С соседями.

Рыцарь. Я думал, здесь стоит только один ваш дом.

Ундина. Всюду есть завистницы. Они меня ревнуют…

Другой голос. Ундина!

Ундина. А ты? Только потому, что какой-то вододуй пустил перед тобою водяную струю, ты бросилась в его плавники!

Рыцарь. Чарующие голоса!

Ундина. Мое имя чарующее, а не их голоса!.. Поцелуй меня, Ганс, чтобы навсегда с ними поссорить. Впрочем, у тебя нет выбора!..

Мужской голос. Ундина!

Ундина. Поздно! Уходи!

Рыцарь. Это тот друг, о котором ты говорила?

Ундина (кричит). Я сижу у него на коленях! Он меня любит!

Мужской голос. Ундина!

Ундина. Я тебя больше не слушаю. Отсюда тебя не слышно… И к тому же слишком поздно… Все уже свершилось. Я его любовница, да его любовница! Не понимаешь? Этим словом они обозначают свою жену…

Шум у кухонной двери.

Рыцарь (тихонько сталкивая Ундину на пол). Вот твой родители, Ундина.

Ундина. А, ты умеешь? Я не думала, что ты умеешь!

Рыцарь. Что, маленькая женщина?

Ундина. Размыкать объятия…

 

СЦЕНА ШЕСТАЯ

Ундина. Рыцарь. Родители

Евгения. Извините нас! Мы никак не могли отыскать окорок!

Ундина. Это я его спрятала, чтобы остаться наедине с Гансом…

Август. Ах ты, бесстыдница!

Ундина. Нет! Я не теряла времени. Дорогие родители, он на мне женится! Рыцарь Ганс на мне женится!

Август. Чем глупости болтать, лучше бы матери подсобила.

Ундина. Верно. Дай мне скатерть, матушка. Я сама буду прислуживать Гансу. С этой минуты я служанка моего повелителя Ганса.

Август. Я достал из погреба бутылку, рыцарь. С вашего разрешения мы сейчас ее разопьем.

Ундина. Зеркало, сеньер Ганс, чтобы причесаться перед ужином?..

Евгения. Где ты взяла это золотое зеркало?

Ундина. Полить вам на руки, ваша светлость Ганс?

Рыцарь. Что за великолепный кувшин! У самого короля нет такого…

Август. Мы в первый раз его видим…

Ундина. Вам бы надо научить меня, сеньер Ганс, всему, что мне следует делать. Чтобы от пробуждения до отхода ко сну я была бы вашей примерной служанкой…

Рыцарь. От пробуждения до отхода ко сну, малютка Ундина? Меня очень трудно будет разбудить. Я сплю крепко…

Ундина (садясь возле рыцаря и прильнув к, нему). Как хорошо! Скажите, как надо теребить вас за волосы, чтобы стряхнуть с вас сон, как разлеплять вам веки пальцами, пока вы отбиваетесь и вертите головой, как насильно разжимать вам зубы, чтобы с поцелуем вдохнуть в вас свое дыхание!

Евгения. Тарелки, Ундина!

Ундина. Ах, матушка, накрой на стол сама. Сеньер Ганс учит меня, как его будить… Прорепетируем, сеньер Ганс! Сделайте вид, будто вы спите…

Рыцарь. Когда так вкусно пахнет едой, это невозможно!

Ундина. Проснись, милый мой Ганс… Уже встала утренняя заря! Получай этот ночной поцелуй и этот утренний поцелуй…

Август. Не сердитесь на нее за эти ребячества, сеньер…

Евгения. Она молода. Она легко привязывается…

Рыцарь. Вот это окорок так окорок!

Август. Закопчен на можжевельнике, рыцарь.

Ундина. Напрасно я тебя разбудила! Зачем будить того, кого любишь? Во сне он весь тянется к тебе! Стоит ему открыть глаза, как он от тебя ускользает! Спите, спите, мой сеньер Ганс…

Рыцарь. Охотно. Еще ломоть.

Ундина. Какая я неловкая! Усыпляю тебя, вместо того, чтобы будить… А вечером я, наверное, стану тебя будить, вместо того, чтобы усыплять.

Евгения. Да, да! Хорошая из тебя выйдет хозяйка!

Август. Помолчи минутку, Ундина, я хочу сказать словечко.

Ундина. Конечно я буду хорошей хозяйкой! Ты считаешь себя хорошей хозяйкой, потому что умеешь жарить свинину! Быть хозяйкой — это совсем не то!

Ганс. Вот как? А что же?

Ундина. Быть всем, что любит мой сеньер Ганс. Быть им самим, быть самым прекрасным в нем и самым малым. Я буду твоими башмаками, супруг мой, буду твоим дыханием. Буду бугорком на краю твоего седла. Буду тем, о чем ты плачешь, о чем грезишь… То, что ты сейчас ешь, это я…

Рыцарь. Посолено как раз в меру. Превосходно…

Ундина. Ешь меня! Прикончи меня!

Евгения. Твой отец говорит, Ундина!

Август (поднимая свой стакан). Сеньер, раз уж вы оказали нам честь провести ночь в нашем доме…

Ундина. Десять тысяч ночей… Сто тысяч ночей…

Август. Позвольте мне пожелать вам величайшей победы, какую только может одержать рыцарь, и выпить за ту, кого вы любите…

Ундина. Как ты мил, отец!

Август. За ту, что ждет вас, упоенная мечтами…

Ундина. Она больше не ждет его… Кончены мечты…

Август. И что носит имя, которое вы провозгласили самым прекрасным среди всех имен, хотя мне нравится имя Виоланта, но к Виоланте я несколько пристрастен по причине…

Евгения. Да, да, мы знаем, пропусти это…

Август. За самую прекрасную, самую достойную, за черного ангела, как вы ее называете, за вашу даму Берту!

Ундина (приподнимаясь). Что ты говоришь?

Август. Я говорю то, что мне сказал сам рыцарь!

Ундина. Ты лжешь! Он лжет! Теперь меня называют Бертой!

Евгения. Не о тебе речь, милочка!

Август. Рыцарь обручен с графиней Бертой. Он женится на ней по возвращении. Не правда ли рыцарь? Это всем известно…

Ундина. Все лгут.

Рыцарь. Моя маленькая Ундина…

Ундина. Смотрите-ка, он оторвался от своей ветчины! Существует какая-то Берта или нет?

Рыцарь. Позволь мне объяснить тебе!

Ундина. Есть Берта или нет?

Рыцарь. Да. Есть Берта. Была Берта.

Ундина. Значит это правда, то, что тот, другой говорил мне о мужчинах! Они тысячей уловок привлекают тебя к себе на колени, они целуют тебя так, что, кажется, раздавят твой рот, их руки ласкают тебя везде, где могут встретить твою кожу, а тем временем думают о какой-то черноволосой женщине по имени Берта…

Рыцарь. Ничего подобного я не делал, Ундина!

Ундина (кусает свою руку). Ты это делал. Я еще вся разбита… Поглядите на этот укус на моей руке, отец, матушка, это сделал он!

Рыцарь. Вы этому не верите, добрые люди?

Ундина. Я буду самым малым в тебе и самым прекрасным, говорил он. Я буду твоими босыми ногами. Буду тем, что ты пьешь, буду тем, что ты ешь… Это его собственные слова, матушка! А пего только не приходилось для него делать! Весь день, до самой полуночи будить его, умереть ради него через минуту после его смерти!.. Требовал ты от меня этого, да или нет? И все это время он хранил в сердце образ какого-то закопченного демона, которого называет своим черным ангелом…

Рыцарь. Милая Ундина!

Ундина. Я тебя презираю, плюю на тебя!

Рыцарь. Послушай…

Ундина. Я его отсюда вижу, этого черного ангела, у него черный пушок на верхней губе. Я вижу его голым, этого черного ангела, вижу его волосатое тело; у таких черных ангелов на крестце растет кудрявый хвостик. Это всем хорошо известно.

Рыцарь. Прости меня, Ундина…

Ундина. Не подходи ко мне… Я брошусь в озеро.

Она отворяет дверь. За порогом хлещет дождь.

Рыцарь (поднялся). Мне кажется, что уже нет больше Берты, Ундина!

Ундина. Вот, вот! Предавай своих Берт, их тоже!.. Мои бедные родители краснеют за твое поведение.

Август. Не верьте этому, сеньер!..

Ундина. Сию же минуту покинь этот дом, или я сюда никогда больше не вернусь… (Она оборачивается.) Что ты посмел сказать только что?..

Рыцарь. Мне кажется, что нет больше Берты, Ундина!

Ундина. Ты лжешь. Прощай!

Исчезает.

Рыцарь. Ундина!

Бежит искать Ундину

Август. Я сделал то, что следовало.

Евгения. Да… Ты сделал то, что следовало.

Август. А было бы еще лучше, если бы я рассказал ему все.

Евгения. Да. Было бы еще лучше, если бы ты рассказал ему все.

Рыцарь возвращается насквозь промокший.

 

СЦЕНА СЕДЬМАЯ

Рыцарь. Август. Евгения.

Рыцарь. Она не ваша дочь, верно?

Август. Верно, сеньер.

Евгения. У нас была дочь. Но ее похитили, когда ей только что минуло полгода.

Рыцарь. Кто доверил вам Ундину? Где живет тот, кто доверил ее вам?

Август. Мы нашли ее на берегу озера. Никто ее от нас не потребовал.

Рыцарь. Словом, это у вас следует просить ее руки?

Евгения. Она называет нас своими родителями, сеньер.

Рыцарь. Я прошу у вас руки Ундины, друзья мои!

Август. Сеньер, в своем ли вы уме?

Рыцарь. В своем ли уме? Не думаешь же ты, что от твоего слабого винца у меня голова пошла кругом!

Август. О, нет! Это доброе мозельское, совсем легкое.

Рыцарь. Никогда я не бывал в более здравом рассудке. Никогда лучше не сознавал, что говорю. Я прошу у тебя руки Ундины, имея в виду руку Ундины. Я хочу держать эту руку в своей руке. Хочу, чтобы ее рука вела меня к брачному алтарю, в сражение, на смерть…

Август. Сеньер, нельзя иметь сразу двух невест. Слишком много рук получается…

Рыцарь. Кто первая невеста? Может быть, Берта?

Август. Нам это известно с ваших слов.

Рыцарь. А ты знаешь Бергу, что так за нее заступаешься? Я-то ее знаю. Знаю с той минуты, как увидел Ундину.

Август. От вас мы узнали, что Борта — само совершенство.

Рыцарь. Да, само совершенство, если не считать пушка в уголках губ, не считать ее резкого смеха.

Август. А я-то думал, что первое правило странствующих рыцарей — быть верными…

Рыцарь. Верными романтическим приключениям, да. Я даже буду первым, кто остался им верен, потому что до сего дня мы, странствующие рыцари, были поистине слишком простодушны. Мы открывали волшебные дворцы и возвращались жить в свои замки. Мы освобождали Андромеду , и это давало нам право в шестьдесят лет выйти в отставку. Мы похищали золото у великанов, и это освобождало нас от соблюдения поста по пятницам… С меня довольно! Не хочу больше набирать ловкость в верховой езде и сочинении всяких небылиц, ведь этого требуют даже от будущих стряпчих. Отныне я совершаю открытия, граблю, женюсь по своему усмотрению: Я женюсь на Ундине…

Август. Вы совершите ошибку!

Рыцарь. Ошибку? Отвечай мне по совести, рыбак. Жил был рыцарь, который искал на этом свете чего-нибудь не тусклого, не стертого, не повседневного. Он нашел на берегу озера девушку по имени Ундина. Она превращала оловянные тарелки в золотые. Она выходила из дому в бурю и не вымокала под дождем. Она была не только самой прекрасной девушкой из всех, кого он когда-либо встречал; оп чувствовал, что она — сама веселость, сама нежность и самопожертвование. Он почувствовал, что она может умереть за него, сделать ради него то, чего не может сделать ни одно человеческое существо, пройти через огонь, броситься в воду, летать по воздуху… Он низко поклонился ей и отправился восвояси, чтобы жениться на черной девице по имени Берта!.. Кто же он после этого?

Август. Вы неправильно ставите вопрос.

Рыцарь. Я спрашиваю тебя: кто оп? Ты не решаешься ответить. Болван, не правда ли?

Евгения. Вы уже дали обещание жениться, сеньер.

Рыцарь. Любезная Евгения, как ты можешь подумать, что я теперь женюсь на Берте, даже если вы откажетесь отдать мне Ундину!

Август. Если Берта вас любит, рыцарь, она тоже выучится плавать, нырять и летать…

Рыцарь. Все это басни. Когда девушка тебя любит, она от этого только больше коченеет и сильнее мокнет под дождем, больше подвержена насморкам и вывихам. Стоит лишь взглянуть на лицо влюбленной новобрачной в церкви… Муж задается вопросом: отчего вдруг такая ужасная перемена? А это оттого, что она любит…

Евгения. Говори, Август!

Рыцарь. Говори! Если у тебя есть причина отказать мне в руке Ундины, открой мне ее!

Август. Сеньер, вы просите у нас Ундину. Это большая честь для нас. Но мы отдали бы вам то, что нам не принадлежит…

Рыцарь. Ты догадываешься кто ее родители?

Август. Дело не в родителях. Когда речь идет об Ундине, вопрос о родителях как раз самый пустой вопрос. Если бы мы не удочерили Ундину, она и без нас сумела бы выжить и вырасти. Ей никогда не нужны были наши ласки, но стоит полить дождю, как ее никакими силами не удержишь дома. Ей никогда не было нужды в постели, но сколько раз заставали мы ее спящей на поверхности озера. То ли потому, что дети душой угадывают природу, то ли потому, что Ундина это и есть сама природа. Вокруг Ундины живут великие силы!

Рыцарь. Потому что она — сама юность!

Август. Вы так думаете? Когда я женился на тебе, бедная моя Евгения, ты была как раз в ее годах; ты тоже была и пригожа и смела, но озеро оставалось озером, какое я всегда хороню знал, закрытым, ограниченным берегами, и наводнение оставалось неразумным, и буря была диким зверем. С тех пор, как у меня появилась Ундина, все переменилось…

Рыцарь. Потому что ты теперь более умелый рыбак. Потому что ты стар.

Август. Озеро никогда больше не уносит мои сети; всегда дает мне одинаковый улов — ни на одну рыбину больше, ни на одну меньше, не затопляет мой баркас, даже если в днище появилась дыра, а я ее не заметил, как было вчера; это что-то непривычное! В первый раз случилось мне конопатить лодку водой…

Рыцарь. К чему ты ведешь? К тому, чтобы я просил ее в жены у озера?

Август. Не шутите!

Рыцарь. Пусть все озера на свете станут моими тестями, все реки тещами, я буду только рад! Я в наилучших отношениях с природой.

Август. Берегитесь! Верно, природа не любит гневаться на человека. Она проявляет предвзятость в его пользу. Что-то в человеке ее подкупает или забавляет. Она гордится красивым домом или добротной лодкой так же как собака своим ошейником. Она терпит от человека такое, чего не принимает ни от какой другой породы животных, и другие живые существа подвергаются с его стороны такому же вымогательству. Все ядовитое и жгучее, что есть в цветах, в змеях уходит в тень с приближением человека или выдает себя самой своей окраской. Но если человек хоть раз не угодит природе, он погиб.

Рыцарь. А я ей не угожу, если женюсь на Ундине? Вы-то угодили природе, когда удочерили это дитя? Отдайте мне Ундину, друзья мои!

Август. Отдать вам Ундину! Где она в данную минуту, эта Ундина? Вернется ли когда-нибудь Ундина? Когда она вот так исчезает, нам часто кажется, что это навсегда! Глядите, ищите сколько угодно, от нее не остается и следа. Никогда она не желала иной одежды кроме той, что на ней, никогда у нее не было игрушек, сундучка… Когда она уходит, то уходит вся целиком. Когда она уходит, она не возвращается. Ундина — это греза. Нет Ундины. Ты веришь в Ундину, Евгения?

Евгения. Я верю, что у тебя ум за разум заходит, мой бедный Август. Это все мозельское вино… Оно такое коварное… Все равно как история с золотыми блестками…

Август. Ах, да, блестки!

Рыцарь. Ты свихнулся на своих блестках. Что же касается Ундины, то теперь, когда я выслушал твои доводы, я задаюсь вопросом: а вдруг ты прав?.. Я как и ты… будто грежу наяву…

Август. Но я-то хорошо помню, что видел ее, мою маленькую Ундину. Слышу ее голос, ее смех; вижу, как она выбрасывает за окно форель весом в пол-ливра. Но она не вернется, я не удивлюсь, если она будет подавать о себе вести только молниями, бурями, будет говорить, что любит нас, только устами волн, ласкающихся у наших ног, дождя, падающего на наши щеки, либо через морскую рыбу, которая попадет в мою сеть вместе со щуками…

Евгения. Не обессудьте нас сеньер, каждый раз, как он пропустит стаканчик, так и принимается болтать!

Август. И я еще не все рассказал рыцарю! Как выглядел берег вокруг колыбели, где мы нашли Ундину! Весь во впадинах, какие оставляют на песке распростертые тела обнявшихся влюбленных. Их были сотни, тысячи… Словно тысячи пар устремились на край озера и от их любви родилась Ундина…

Евгения. Ну вот, начинается!

Август. И ни единого следа от пальца на ступне, вы меня понимаете? Сотни тел и ни одной ноги!..

Евгения. С вашего разрешения, сеньер, мы пойдем спать!

Август. Совсем свежие отпечатки, усеянные кусочками перламутра и слюды…

Евгения. Опять слюда! Это и впрямь надоесть может!.. Пойдем, Август, поговорим об Ундине завтра.

Август. Если она возвратится!

Рыцарь. Возвратится или нет, я буду ее ждать…

Растягивается в кресле.

 

СЦЕНА ВОСЬМАЯ

Рыцарь, потом Ундина.

Глубина хижины становится прозрачной. Появляется русалка.

Русалка. Возьми меня, прекрасный рыцарь.

Рыцарь. Что?

Русалка. Обними меня!

Рыцарь. Простите, что вы сказали?

Русалка. Обними меня, прекрасный рыцарь.

Рыцарь. Обнять вас? С какой стати!

Русалка. Нужно ли мне раздеться донага, прекрасный рыцарь?

Рыцарь. Не вижу в этом необходимости… Как вам угодно.

Русалка. Нужно мне лечь на спину? Или лечь на бок?

Ундина (внезапно возникает). Какая же ты тупица! Какой у тебя дурацкий вид!

Русалка исчезает.

Рыцарь (обнимая Ундину). Моя маленькая Ундина, что это за комедия?

Ундина. Это одна из ревнивых соседок. Они не хотят, чтобы я тебя любила! Они говорят, что ты первый встречный. Что любая нахалка может тебя соблазнить…

Рыцарь. Пусть только попробует, любимая!

Новое видение.

Вторая русалка. Не бери меня!

Рыцарь. А теперь эта, что она говорит?

Вторая русалка. Не бери меня, прекрасный рыцарь! Этого хлеба я не ем!

Рыцарь. Какого хлеба?

Ундина. Раз тебя не победила наглость, они говорят, что ты в два счета соблазнишься стыдливостью… Они говорят, что все бедняги мужчины такие…

Вторая русалка. Не расплетай мои косы, не ласкай мои бедра, прекрасный рыцарь!

Рыцарь. Она недурна! Они послали ко мне самую красивую?

Ундина. Нет! Самую умную. О, Ганс, миленький, обними меня. Взгляни на эту дуреху… Как глупо, когда женщина сама себя предлагает!.. Ладно, можешь уходить, ты тоже!

Русалка исчезает. Появляется другая.

Рыцарь. Еще одна!

Ундина. Ну, нет! Так я не играю! Вы должны были появляться только по двое.

Рыцарь. Оставь ее. Она что-то говорит…

Ундина. Пусть убирается! Это песня трех сестер. Против нее не устоит ни один водяной…

Рыцарь. Говори, молодая особа!

Третья русалка.

Рыцарь. Браво! Это очень мило.

Ундина. Чем мило?

Рыцарь. Это просто. Это очаровательно. Должно быть, приблизительно такую песню поют сирены.

Ундина. Вот именно. Этой песне они и подражают!.. Вот и вторая сестра! Не слушай ее!

Вторая русалка становится рядом с первой.

Рыцарь. Ты мне не доверяешь?

Ундина. О, любимый, но слушай!

Рыцарь. Чего стоят веревки Одиссея по сравнению с твоими руками!

Ундина (русалке). Ну, ты! Убирайся! Да поживее!

Четвертая русалка.

Ундина. На том и конец, не правда ли?

Рыцарь. По счастью, еще нет. Вот и третья…

Ундина. Разве ты не видишь, что у нее нет ног, раздельных ног, что у нее хвост… Попроси ее пошире расставить ноги, и ты убедишься… А я настоящая женщина… Я могу сделать это… Смотри!..

Рыцарь. Что ты выдумываешь! Ваша очередь, барышня!

Ундина. Ты воображаешь, что очень весело слушать, как другие говорят то, что ты и сама думаешь, но не умеешь высказать?

Рыцарь. Такова участь всех людей, за исключением поэта Вольфрама фон Эшенбаха , который умеет высказывать то, чего не думает… Тише!

Пятая русалка.

Рыцарь. Восхитительно! Пусть она повторит. Ты выучишь это наизусть для наших званых вечеров…

Ундина. Эй, ты, не смей оставаться ни минуты дольше, уходи!

Русалка. Ты проиграла, Ундина, ты проиграла!

Рыцарь. Что ты проиграла?

Русалка. Пари! Он держит тебя в объятиях, Ундина, но смотрит на меня. Он тебя целует, но слушает меня. Он тебя обманет.

Ундина. Разве ты не знаешь, что у людей принято высказывать свою любовь устами таких дур, как ты, которые поют и читают стихи? Их называют поэтами. Ты поэт. Ты дура!..

Русалка. Если ты позволяешь ему обманывать тебя при посредстве музыки и красоты, — дело твое! Ты проиграла!

Ундина. Нет. Он смеется над вами. Я выиграла.

Русалка. Значит, я могу сказать, что ты принимаешь условие? Что договор остается в силе?

Рыцарь. Какой договор?

Ундина. Да, можешь это сказать. Можешь сказать это зависти, ревности, тщеславию…

Русалка. Вот и прекрасно!

Ундина. Скажи тем, кто копошится, кто плавает, кто растит янтарь, кто покрыт чешуей, кто несет яйца биллионами…

Русалка. Увидишь, интереснее ли быть живородящей!

Рыцарь. О чем вы толкуете, в конце концов?

Ундина. Иди, скажи им! Уходи…

Русалка. Через минуту все узнают. Включая того, кого я имею в виду?

Ундина. А этого прокляни.

Русалка исчезает.

Рыцарь. Какое бурное объяснение! Какая ярость!

Ундина. Да, это моя семья!

 

СЦЕНА ДЕВЯТАЯ

Ундина. Рыцарь.

Они сидят. Она бросается к нему.

Ундина. Теперь ты попался, да?

Рыцарь. Душою и телом…

Ундина. Ты больше не бьешься. Не кричишь и не дергаешь ногами.

Рыцарь. Я ослабел от счастья…

Ундина. Понадобилось всего двадцать минут. На щуку требуется полчаса.

Рыцарь. Потребовалась вся моя жизнь. Еще в детстве крючок срывал меня со стула, из лодки, с коня… Ты тянула меня к себе…

Ундина. Он в сердце, да? Не в губе, не в мякоти щеки?

Рыцарь. Он вонзился слишком глубоко, ты никогда не сможешь его вытащить…

Ундина. Как тебе кажется, я слишком много от тебя потребую, если попрошу оставить наши рыбьи метафоры и сказать прямо, что ты меня любишь?

Ганс (опускаясь на одно колено). Нет. Вот. Я говорю тебе, что я тебя люблю.

Ундина. Ты уже говорил это раньше?

Рыцарь. Я произносил похожее слово, но оно имело противоположный смысл.

Ундина. Ты часто его произносил?

Рыцарь. Я говорил его всем, кого не любил.

Ундина. Подробнее! Расскажи мне о всех моих победах! Расскажи, кого ты покинул ради меня!

Рыцарь. Пустяки… Почти никого. Всех женщин.

Ундина. Злых, недостойных, бородатых?

Рыцарь. Добрых, красивых!

Ундина. О, Ганс, мне хотелось бы подарить тебе вселенную, и вот я уже отторгаю прекраснейшую ее половину. Когда-нибудь ты меня этим попрекнешь.

Рыцарь. Они ничто рядом с тобой. Ты их увидишь…

Ундина. Где я их увижу?

Рыцарь. Там, где они есть. На манежах. На краю колодцев. У греков, торгующих бархатом. Завтра мы едем…

Ундина. Ты хочешь, чтобы мы так скоро оставили наш дом, наше озеро?

Рыцарь. Я хочу, чтобы мир увидел самое совершенное из всего, чем он владеет… Разве ты не знаешь, что ты и есть самое совершенное?

Ундина. Я об этом догадываюсь. Но есть ли у мира глаза, чтобы это увидеть?

Рыцарь. И ты тоже увидишь мир. Вам нельзя больше не замечать друг друга. Мир необыкновенно прекрасен, Ундина!

Ундина. О, Ганс, я хотела бы знать о мире людей только одно: там расстаются?

Рыцарь. Что ты имеешь в виду?

Ундина. Я имею в виду каких-нибудь короля и королеву, которые любят друг друга. Расстаются ли они?

Рыцарь. Я все меньше и меньше тебя понимаю.

Ундина. Сейчас объясню. Возьми, к примеру, акул-катранов. Я не особенно люблю катранов, всегда кажется, будто они охрипли. Но это не так, просто у них есть голосовые связки. А поскольку рот у них всегда открыт, морская соль сушит им бронхи…

Рыцарь. Ты отвлекаешься со своими акулами…

Ундина. Нет, нет! Это просто пример. Как только акулы-катраны составят пару, Ганс, они уже не расстаются никогда. Они проплывают тысячи миль на расстоянии пальца друг от друга, и самка лишь на голову отстает от самца… Так вот, король и королева тоже живут в такой близости? Королева чуть-чуть позади короля, как и подобает?

Рыцарь. Это было бы нелегко. Король и королева имеют каждый свои апартаменты, свои кареты, свои сады…

Ундина. Какое страшное слово «каждый»! А почему?

Рыцарь. Потому что у каждого есть свои дела и свой досуг…

Ундина. Но катраны тоже заняты совершенно разными делами! Им надо себя прокормить. Им надо охотиться, порою преследовать косяки из миллиардов сельдей, у них имеются миллиарды причин плыть одному направо, другой налево. И однако они всю свою жизнь живут прилепившись друг к другу, параллельно. Между ними не протиснулся бы и плоскотелый скат.

Рыцарь. Боюсь, что между королем и королевой могут двадцать раз в день проплывать киты. Король присматривает за своими министрами, королева — за своими садовниками. Их уносят разные течения.

Ундина. Вот, вот, поговорим о течениях. Катранам тоже приходится преодолевать сотни течений! Среди них есть ледяные и горячие. Самец катран может любить холодные течения, а его подруга — теплые… Есть течения более могучие, чем прилив и отлив… Они разбивают в щепы суда. И все же не могут даже на вершок отдалить друг от друга самца и самку акул-катранов.

Рыцарь. Это доказывает, что люди и акулы — животные разной породы.

Ундина. Но ты? Само собою разумеется, что ты меня не покинешь даже на секунду, даже на локоть!.. С тех пор, как я тебя полюбила, мое одиночество начинается в двух шагах от тебя.

Рыцарь. Да, Ундина.

Ундина. Ведь не видеться больнее, чем жить вплотную друг к другу?

Рыцарь. К чему ты ведешь, маленькая Ундина?

Ундина. О, Ганс, выслушай меня. Я знаю кого-то, кто может соединить нас навсегда, сделает так, что мы срастемся, как иногда срастаются близнецы, хочешь, я позову его?

Рыцарь. А наши руки, Ундина, ты забыла о них?

Ундина. Руки служат людям, главным образом, чтобы высвобождаться из объятий. О, нет, чем больше я думаю, тем яснее вижу, что это единственное средство сделать так, чтобы муж и жена не оказались брошенными на произвол зависти, злобы. Друг, который может соединить нас, уже здесь. Он все сделает. Скажи только слово!

Рыцарь. А разве твои пресловутые акулы срастаются?

Ундина. Ты прав, нет. Но ведь они не бывают в человеческом мире. Нас свяжет в талии пояс из живой плоти. Я уже все обдумала. Он будет гибкий, не помешает нам обниматься.

Рыцарь. А как же война, малютка Ундина?

Ундина. Вот именно. На войне я буду с тобой. Мы будем всадником о двух головах. Враг обратится в бегство. Мы прославимся. Я его позову, хорошо?

Рыцарь. А смерть?

Ундина. Вот именно. Пояс нельзя будет развязать. Я все предусмотрела; увидишь, какая я буду скромная. Я заткну уши, зажмурю глаза. Ты и не заметишь, что я с тобой срослась… Позвать его?

Рыцарь. Нет. Сперва попробуем просто так, Ундина. Потом посмотрим… За сегодняшнюю ночь ты не боишься?

Ундина. Боюсь. Ты не веришь, а я вижу, что ты думаешь… Конечно, думаешь ты, — она права, я стану сжимать ее в объятиях день и ночь, но время от времени буду оставлять ее только на минутку, чтобы глотнуть свежего воздуха, поиграть в кости…

Рыцарь. Чтобы взглянуть на своего коня…

Ундина. Шути, шути! Я уверена, что ты будешь ждать, пока я засну, чтобы сбегать взглянуть на своего коня… Когда этот ангелок уснет, — скажешь ты себе, — этот ангелок, которого я ни за что на свете не покину на самую короткую минутку, я выйду на добрую долгую минуту и погляжу на своего коня!.. Не дождаться тебе, чтобы я уснула… Спать будешь ты сам…

Рыцарь. Сомневаюсь, Ундина, милочка… Счастье не даст мне спать всю ночь… Впрочем, мне и в самом деле надо сходить поглядеть на коня. Не только потому, что на заре мы уедем… Но и потому, что я все ему рассказываю.

Ундина. Ах, так? Прекрасно!

Рыцарь. Что ты делаешь?

Ундина. На эту ночь я сама изготовлю пояс. Тебе не помешает, если я обвяжу нас этим ремнем?

Рыцарь. Нет, милая…

Ундина. И этой цепью?

Рыцарь. Нет, милая.

Ундина. И этой сетью?.. Ты скинешь ее, когда я засну. Видишь, я уже зеваю… Спокойной ночи, мой любимый.

Рыцарь. Согласен… Но еще никогда в этом мире мужчина и женщина не бывали так тесно связаны друг с другом.

Ундина вдруг выпрямляется.

Ундина. О, да! Ну, а теперь спи!

Движением рук она навевает на рыцаря дремоту.

Тот снова падает и засыпает.

Русалка. Прощай, Ундина.

Ундина. Эй, ты, позаботься о двух сотнях раненых семг и займись рыбьей молодью. Рано утром проведи двойной косяк под морским водопадом, а в полдень под саргассами. Остерегайся реки, именуемой Рейном. Она для них слишком грузно течет.

Другая русалка. Прощай, Ундина…

Ундина. А ты будешь вместо меня сторожить жемчуга. Найдешь их все в зале гротов… Я сложила их в узор, пусть так и останутся на несколько дней. Тебе это ничего не скажет. Надо уметь читать… Это мое имя…

Водяной царь. В последний раз говорю: не предавай нас! Не ходи к людям!

Ундина. Я иду к одному человеку.

Водяной царь. Он тебе изменит. Он тебя покинет…

Ундина. Не верю тебе.

Водяной царь. Значит, договор остается в силе, дурочка!.. Если он тебя обманет, ты выполнишь условие, позор Озера!

Рыцарь (поворачивается во сне). Ундина!.. Украшение Озера!

Ундина. Как удобно, когда можно отвечать сразу двумя устами!

Занавес.

 

Парадная зала в королевском дворце.

 

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Камергер. Главный смотритель театров. Дрессировщик тюленей.

Водяной царь в обличье иллюзиониста.

Камергер. Господа, взываю к вашей изобретательности равно как способности к экспромтам. Через несколько минут король соизволит принимать в этой зале рыцаря фон Витгенштейн, который решился, наконец, после трехмесячного медового месяца представить ко двору молодую супругу. Его величеству угодно, чтобы торжество завершилось дивертисментом… Господин главный смотритель королевских театров, что вы можете нам предложить?

Главный смотритель. «Саламбо» !

Камергер. «Саламбо» — это грустно. И вы нам это уже показывали в воскресенье по случаю годовщины смерти маркграфини.

Главный смотритель. Это грустно, но это готово…

Камергер. Более готово, чем «Орфей», для которого доставили из королевского зверинца волков и барсуков? Более готово, чем «Игра об Адаме и Еве», не требующая костюмов?

Главный смотритель. Ваша светлость, моя театральная карьера держится на том, что я первый понял: для сцены каждого театра одно годится, а другое запретно, и с этим невозможно не считаться…

Камергер. Главный смотритель, время не терпит!

Главный смотритель. По сути дела, каждый театр построен только для одной пьесы, и единственный секрет управления им состоит в том, чтобы угадать, для какой именно. Задача нелегкая, особенно, когда пьеса еще не написана; отсюда — сотни провалов до того дня, когда под волосами Мелисанды или под доспехами Гектора на сцену проникает ключ к данному театру, его душа, осмелюсь сказать, его пол…

Камергер. Главный смотритель…

Главный смотритель. Я руководил одним театром, который бывал пуст, когда ставили классиков, и приходил в возбуждение только когда давали фарс с гусарами: то был театр женского пола… Другой — только когда пели хоры кастратов из Сикстинской капеллы, то был извращенный театр. И если в прошлом году мне пришлось закрыть Парковый театр , то по соображениям государственным и ради высокого приличия, ибо он мог выдержать только пьесу, где показывается кровосмешение…

Камергер. А ключ к нашей королевской сцене — это «Саламбо»?

Главный смотритель. Совершенно верно. При одном имени Саламбо расслабляются напряженные, увы, от природы голосовые связки наших хористов, и мы получаем голоса, звучащие, правда, немного не в лад, но зато громкие. Трели, которые замирают и застревают в горле у Фауста, внезапно обретают живость; те самые колонны, что десять артелей не могли поднять без брусьев и подпорок, сами встают, словно бирюльки, по мановению пальца одного-единственного машиниста сцены. Уныние, неподчинение, пыль стремительно улетают из театра вместе с пресловутыми голубками . Порой, когда я ставлю немецкую оперу, я вижу из своей ложи, как какой-нибудь певец, трепеща от радости, изрыгает такие громоподобные звуки, что заглушает оркестр и вызывает аплодисменты и довольство публики; а все потому, что единственный среди товарищей по сцене, старательно выводящих нордические арии, этот певец, по рассеянности, поет свою партию из «Саламбо»… Да, ваша светлость, мой театр играл «Саламбо» сотню раз, и однако это единственная пьеса, которую могут по моему требованию сымпровизировать мои артисты.

Камергер. Весьма сожалею. Было бы неуместно показывать паре влюбленных прискорбный исход любви. А ты! Ты кто такой?

Дрессировщик. Я дрессировщик тюленей, ваша светлость.

Камергер. А что они умеют делать, твои тюлени?

Дрессировщик. Они не поют «Саламбо», ваша светлость.

Камергер. И совершенно напрасно. Тюлени, поющие «Саламбо», составили бы весьма подходящую интермедию. Впрочем, мне говорили, что у твоего тюленя-самца имеется борода, которая делает его очень похожим на тестя нашего короля?

Дрессировщик. Можно ее сбрить, ваша светлость.

Камергер. По досадному совпадению, тесть нашего короля не далее как вчера велел сбрить свою… Постараемся избежать даже тени скандала. А ты, последний! Ты кто такой?

Иллюзионист. Я иллюзионист, ваша светлость.

Камергер. Где твой реквизит?

Иллюзионист. Я иллюзионист без реквизита.

Камергер. Не шути. Невозможно без необходимого реквизита показать летящую комету с длинным хвостом или наводнение в городе Ис , тем более, его колокольни, бьющие во все колокола.

Иллюзионист. Нет, возможно.

Пролетает комета. Возникает город Ис.

Камергер. Никаких нет! Нельзя ввести в залу Троянского коня , тем более с дымящимися ноздрями, нельзя воздвигнуть пирамиды, тем более, окруженные верблюдами, без необходимого реквизита.

Входит Троянский конь. Встают пирамиды.

Иллюзионист. Нет, можно.

Камергер. Что за упрямец!

Поэт. Ваша светлость!..

Камергер. Оставь меня в покое! Нельзя внезапно вырастить Иудейское дерево , нельзя без реквизита заставить обнаженную Венеру появиться рядом с камергером!

Рядом с камергером возникает нагая Венера.

Иллюзионист. Нет, можно.

Поэт. Ваша светлость!.. (кланяется). Сударыня!

Камергер (ошарашенный). Я всегда задавался вопросом, кто эти женщины, которых вы, маги, принуждаете появляться в таком виде… Разбитные горожанки?

Иллюзионист. Или самолично Венера. Это зависит от умения иллюзиониста.

Камергер. Твое-то умение мне кажется бесспорным… Что ты предлагаешь?

Иллюзионист. С позволения вашей светлости, обстоятельства сами мне подскажут.

Камергер. Это значит оказать тебе большое доверие,

Иллюзионист. Весь к вашим услугам. Могу предложить немедленно в виде пробы маленький дивертисмент лично для вас.

Камергер. Вижу, ты и мысли читать умеешь.

Иллюзионист. Поскольку волнующую вас мысль разделяет весь двор, моя заслуга невелика. Да, ваша светлость, я могу, как вы того желаете, как желают все дамы в городе, поставить лицом к лицу мужчину и женщину, которые вот уже три месяца избегают друг друга.

Камергер. Прямо здесь?

Иллюзионист. И в эту самую минуту. Только рассадите любопытствующих.

Камергер. Ты строишь себе иллюзии. Правда, это твое ремесло… Но поразмысли, ведь мужчина, о котором идет речь, занимается сейчас последними подробностями придворного туалета своей супруги и с восхищением оглядывает ее. А женщина, со своей стороны, поклялась из ревности и с досады не появляться при дворе.

Иллюзионист. Да. Но предположите, что какая-нибудь собачонка стащит перчатку юной супруги и принесет ее в эту залу… Что сделает супруг? Предположите, что птичка, принадлежащая женщине, выпорхнет из клетки и прилетит сюда? Любимая птичка…

Камергер. Это не продвинет тебя ни на шаг!.. Стражу с алебардой вменено в высокую обязанность удалять собак из королевских покоев. Рядом с клеткой находятся на свободе два сокола без колпачков, принадлежащие принцу.

Иллюзионист. Да… Но предположите, что страж с алебардой поскользнется на банановой кожуре, что газель отвлечет соколов от снегиря.

Камергер. В нашей стране неизвестны ни бананы, ни газели.

Иллюзионист. Да… Нет… Известны, вот уже целый час. Африканский посланник очищал один из этих плодов, следуя за вами на аудиенцию, а среди его подарков я видел животных пустыни. В области магии за вами не будет последнего слова, ваша светлость! Поверьте!.. Подайте сигнал, рассадите зрителей, и вы увидите, как сюда войдут Берта и рыцарь…

Камергер. Сходить за дамами!

Поэт. Ваша светлость, зачем делать такое недоброе дело?

Камергер. Все равно, все станет известно, не сегодня, так завтра. Вы же знаете, какие языки при дворе.

Поэт. Это занятие придворных, а не наше.

Камергер. Любезный мой поэт, когда вы достигнете моего возраста, жизнь покажется вам слишком скучным театральным представлением. Ей в невероятной степени не хватает режиссуры. Я всегда видел, как в жизни запаздывают отдельные сцены, комкаются развязки. Те, кто должен бы умереть от любви, если и умирают, то с большим трудом, уже в старости. Раз уж у меня имеется под рукою волшебник, я наконец позволю себе роскошь поглядеть, как развертывается жизнь с быстротой и мерой, соответствующими не только любопытству, но и страсти человеческой…

Поэт. Выберите не столь невинную жертву.

Камергер. Эта невинная жертва, мой юный друг, отвратила рыцаря от его клятвы. Рано или поздно ее должно настигнуть возмездие. Если рыцарь и Берта встретятся и объяснятся сегодня, избавив нас от трехмесячного ожидания, которое потребовалось бы в жизни, если они коснутся друг друга поутру, если обнимутся вечером, вместо того, чтобы отложить свои объяснения и поцелуй до зимы или до следующей осени, суть интриги не изменится, но она станет более правдивой, более крепко сколоченной, а также и более свежей. В этом немалое преимущество театра перед жизнью, на сцене ничего не успевает прогоркнуть… Начинайте, волшебник!.. Что это за шум?

Паж. Это упал страж с алебардой.

Камергер. Все идет хорошо.

Поэт. Ваша светлость! Негожее это дело ускорять жизнь! Вы лишите ее величайших двух благ — рассеянности и лени. Кто вам сказал, что рыцарь и Берта по небрежности либо по привычке не избегали бы друг друга всю свою жизнь… Что это за крик?

Паж. Это соколы напали на газель.

Камергер. Превосходно! Давайте спрячемся… И вы надеетесь, волшебник, поддерживать такой ход событий в течение всего дня?

Иллюзионист. А вот и птичка…

 

СЦЕНА ВТОРАЯ

Берта. Рыцарь.

Рыцарь (поднимая перчатку). Наконец-то! Я ее нашел!

Берта (ловя птичку). Наконец-то! Я держу ее!

Расходятся каждый в свою сторону, не видя друг друга.

 

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Спрятавшиеся зрители высовывают головы и оживляются.

Поэт. Ах! Можно перевести дух!..

Дамы. Вы смеетесь над нами, камергер?

Камергер. Что за шутки, волшебник?

Иллюзионист. Ошибка режиссуры, как вы изволите выражаться. Сейчас я ее исправлю.

Камергер. Встретятся они или нет?

Иллюзионист. Чтобы не оставалось сомнений в их встрече, я их заставлю столкнуться.

Все снова прячутся за колонны.

 

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Берта. Рыцарь.

Рыцарь (разглаживая вторую перчатку). Вот и пара!

Берта (снова ловя птичку). Ах, ты опять улетел!

Они резко наталкиваются друг на друга. Берта чуть не падает. Рыцарь хватает ее за руки. Они узнают друг друга.

Рыцарь. Ох, простите, Берта!

Берта. Простите, рыцарь.

Рыцарь. Я вам сделал очень больно?

Берта. Я совершенно ничего не почувствовала.

Рыцарь. Я грубиян?

Берта. Да…

Они медленно идут каждый в свою сторону.

Наконец Берта останавливается.

Берта. Приятное свадебное путешествие?

Рыцарь. Чудесное путешествие…

Берта. Блондинка, не правда ли?

Рыцарь. Блондинка. Там, где она, там солнце.

Берта. Солнечные ночи… А я люблю сумрак.

Рыцарь. У каждого свой вкус.

Берта. Так вы, должно быть, страдали в день вашего отъезда, когда целовали меня под сенью дуба?

Рыцарь. Берта!

Берта. А я не страдала… Мне нравилось…

Рыцарь. Моя жена тут, неподалеку, Берта!

Берта. Мне было хорошо в ваших объятиях. Хорошо навсегда!

Рыцарь. Вы сами разомкнули эти объятия! Кто, не теряя ни минуты увел меня в толпу ваших друзей из тщеславия, чтобы похвалиться уже не знаю чем?

Берта. Даже обручальный перстень снимают, чтобы показать его…

Рыцарь. Весьма сожалею. Перстень не понял.

Берта. Он сделал то, что делают все перстни… Он покатился… Под кровать…

Рыцарь. Что означает этот язык?

Берта. Я, несомненно ошиблась, говоря о кровати… Вы спали на гумне, на сене, среди крестьян… Вам приходилось наутро, после ночей любви очищаться щеткой?

Рыцарь. Из ваших слов я заключаю, что у вас еще не было ночей любви.

Берта. Не тревожьтесь. Будут…

Рыцарь. Не сомневаюсь. Но если хотите послушаться совета на будущее, оставьте своего любимого при себе, не отдаляйте его… Хоть вы, может быть, и не поверите, ваши черты на расстоянии стираются из памяти.

Берта. Будьте покойны, больше я его не выпущу из рук…

Рыцарь. Кто бы он ни был, не отсылайте его, так себялюбиво, далеко от себя, навстречу бессмысленным опасностям и смерти…

Берта. Надо думать, вам было очень страшно в этом лесу?

Рыцарь. Говорят, вы высокомерны. Когда вы его увидите, бегите к нему без колебаний и поцелуйте его на глазах у всего двора.

Берта. Так я и намереваюсь сделать… И даже если мы будем наедине!

Она целует рыцаря и хочет убежать, он ее удерживает.

Рыцарь. О, Берта! Вы сама гордость! Само достоинство!

Берта. Я само смирение… Само бесстыдство…

Рыцарь. Какую игру вы ведете? Чего вы хотите?

Берта. Не сжимайте так мою руку. Я в ней держу птицу.

Рыцарь. Я люблю свою жену. И ничто меня с нею не разлучит.

Берта. Это снегирь. Вы его придушили!

Рыцарь. Если бы лес меня поглотил, вы бы обо мне и не вспомнили. Я вернулся счастливым, и для вас мое счастье непереносимо… Выпустите эту птицу!

Берта. Нет. Его сердце бьется. В эту минуту мне необходимо, чтобы это сердечко билось рядом с моим.

Рыцарь. В чем ваша тайна? Откройте ее мне!

Берта (показывая ему мертвую птицу). Вот… Вы его убили.

Рыцарь. Простите, Берта!

Он опускается на одно колено. Берта с минуту смотрит на него.

Берта. Мою тайну, Ганс? Мою тайну и мою вину? Я думала, что вы ее поняли. Она в том, что я верила в славу. Не в мою. В славу человека, которого я любила, которого отличила еще в детстве, которого однажды вечером увлекла под сень дуба, где некогда, маленькой девочкой, вырезала на коре его имя… Так что имя росло с каждым годом!.. Я думала, женщина — это не провожатая, которая ведет мужчину к трапезе, к отдыху, ко сну, а паж, который загоняет на истинного охотника все, что есть в мире неукротимого и неуловимого. Я чувствовала себя в силах загнать на вас единорога, дракона, даже смерть. Я брюнетка. Я верила, что в этом лесу мой суженый будет осиян моим светом, что в каждом сгустке тьмы он увидит мои очертания, в каждой тени — движение моей руки. Я хотела заманить его в самое сердце той чести, той сумрачной славы, чьим самым скромным символом я была. Я не боялась. Знала, что он станет победителем ночи, раз он смог победить меня. Я хотела, чтобы он был черным рыцарем… Могла ли я подумать, что в один прекрасный вечер вое на свете ели расступятся перед белокурой головкой?

Рыцарь. Мог ли подумать я сам?

Берта. Вот моя вина. Я ее признала, и нечего об этом больше говорить. Теперь я буду вырезать имена только на пробковых дубах… Мужчина один со своею славой уже выглядит глупо. Женщина одна со своею славой просто смешна… Тем хуже для меня… Прощайте.

Рыцарь. Простите, Берта…

Берта (беря из его рук снегиря). Дайте… Я его унесу.

Расходятся в разные стороны.

 

СЦЕНА ПЯТАЯ

Камергер. Иллюзионист. Поэт.

Иллюзионист. Вот!.. Вот сцена, которую можно было бы увидеть лить следующей зимой, не прибегни вы к моим услугам!

Поэт. Ее вполне достаточно!.. Остановимся на этом!

Камергер. Ни в коем случае. Мне не терпится увидеть следующую!

Все дамы. Следующую, следующую!

Иллюзионист. Как прикажете. Которую?

Дама. Ту, где Ганс, склонившись над рыцарем, которого ранил, видит женскую грудь и узнает Берту.

Иллюзионист. Эта сцена остается для следующих веков , сударыня.

Камергер. Ту, где рыцарь и Берта в первый раз говорят об Ундине…

Иллюзионист. Сцену будущего года? Что ж, поглядим.

Все дамы вдруг уставились на лицо камергера.

Камергер. Что это у меня на щеках?

Иллюзионист. А, это издержки метода. У вас на лице борода, и ей уже полгода.

Они снова прячутся.

 

СЦЕНА ШЕСТАЯ

Берта. Рыцарь.

Они входят непринужденной походкой, один из сада, другая со двора.

Берта. Я вас искала, Ганс!

Ганс. Я вас искал, Берта!

Берта. Ганс, между нами не должно быть ни малейшей неясности. Мне невозможно быть вашим другом, если я не подруга Ундине. Доверьте мне ее на этот вечер. Я переписываю «Энеиду» и «Скорбные элегии» и сама делаю к ним рисунки. Ундина поможет мне позолотить слезы Овидия .

Рыцарь. Спасибо, Берта. Но сомневаюсь…

Берта. Ундина не любит писать?

Рыцарь. Нет, Ундина не умеет писать.

Берта. Как она права! Она может беззаветно отдаваться творениям других людей. Она может читать романы, не завидуя автору.

Рыцарь. Нет, она не читает.

Берта. Она не любит романы?

Рыцарь. Нет. Она не умеет читать.

Берта. Как я ей завидую! Что за прелестная нимфа будет жить у нас среди всех педанток и ханжей! Каким это станет отдохновением лицезреть наконец саму природу, беспечно предающуюся танцам и музыке!

Рыцарь. Вы этого не увидите.

Берта. Неужели вы настолько ее ревнуете?

Рыцарь. Нет. Она не умеет танцевать.

Берта. Вы шутите, Ганс! Вы женились на женщине, которая не читает, не пишет и не танцует?

Рыцарь. Да. И не декламирует стихи. И не играет на флейте с наконечником. И не скачет верхом. И плачет на охоте.

Берта. А что же она делает?

Рыцарь. Она плавает… Немного…

Берта. Какой ангел! Но берегитесь. При дворе не очень хорошо быть невежественной. Двор просто кишит учителями. Как же будет выглядеть Ундина?

Рыцарь. Так как есть. Как само очарование.

Берта. Как немое очарование или как говорливое очарование? Она имеет право не знать ничего, если умеет молчать.

Рыцарь. Как раз насчет этого, Берта, я немного беспокоюсь. Ундина говорлива, а поскольку единственным ее учителем была природа, синтаксис она узнала от древесных лягушек, а произношение от ветра. Сейчас как раз время турниров и охоты: я дрожу при мысли, какие слова могут вырваться у Ундины во время этих зрелищ, ведь каждый выезд, каждая фигура на манеже, каждый поворот имеют свое название. Я обучаю ее безуспешно. Она сбивает меня поцелуем при каждом новом для нее слове, при каждом специальном термине, а их целых тридцать три в одном лишь первом преломлении копий, которое я вчера пытался ей растолковать.

Берта. Тридцать четыре!..

Рыцарь. Верно, черт возьми, вместе с ослаблением ворота получается тридцать четыре! Где была моя голова? Браво, Берта!

Берта. Вы ошиблись на один поцелуй… Поручите Ундину мне, Ганс. Со мною ей не будет грозить такая опасность. Я знаю толк в сражении на копьях и в псовой охоте.

Рыцарь. Главное, что ей необходимо знать Берта, это отличительные знаки и привилегии Виттенштейнов, а это тайна.

Берта. Когда-то это была почти что и моя тайна. Спрашивайте.

Рыцарь. Если ответите, считайте, что я вам проиграл заклад! Какие цвета должны быть на турнирном щите Виттенштейна при выезде на арену?

Берта. Королевская лазурь, щит разделен на четыре части, в каждой по снегирю с обрубленным хвостом.

Рыцарь. Аи да Берта! А как должен держаться Виттенштейн, преодолевая барьер?

Берта. Копье наперевес. Коня пустить иноходью.

Рыцарь. Какой чудесной женой рыцаря станете вы когда-нибудь, Берта!

Уходят вместе.

 

СЦЕНА СЕДЬМАЯ

Камергер. Иллюзионист. Поэт. Дамы.

Камергер. Браво! И как же прав Виттепштейн! Графиня Берта умеет все, знает все. Она идеальная женщина: она губит свое здоровье, разрисовывая книжные переплеты!.. Мы просто не дождемся третьей сцены, волшебник!..

Дама. Той, где Берта видит, как Ундина, обнаженная, пляшет с гномами при свете луны.

Иллюзионист. Вы опять путаете, сударыня.

Камергер. Ссора Берты и Ундины?

Поэт. Что бы вы сказали, если бы я предложил годовую отсрочку?

Паж. Ваша светлость, приближается время приема.

Камергер. Черт возьми, это верно, увы. Я только успею сходить за юной особой и, поскольку она болтушка, дать ей наставления, которые хотя бы на сегодня избавят нас от неловкости… Но вы, волшебник, не воспользуетесь моим отсутствием, чтобы показать какую-нибудь новую сцену?

Иллюзионист. Только совсем коротенькую.

Камергер. Надеюсь, она не будет связана с этой интригой?

Иллюзионист. Она ни с чем не будет связана. Но доставит удовольствие старому рыбаку, который мне очень по душе.

Камергер уходит. Входят с одной стороны Виоланта, с другой Август.

 

СЦЕНА ВОСЬМАЯ

Август (направляясь к графине). Вы и есть графиня Виоланта?

Виоланта. Да, добрый человек… (Склоняется к нему. Он видит золотую блестку у нее в глазу.) Чего тебе надо?

Август. Больше ничего… У меня была причина… Это просто чудесно… Благодарствую…

Они исчезают.

 

СЦЕНА ДЕВЯТАЯ

Ундина. Камергер. Поэт.

Камергер спускается с лестницы, ведя за руку Ундину и репетируя с нею придворные поклоны.

Камергер. Совершенно невозможно!

Ундина. Я была бы так рада!..

Камергер. Превратить обычный третьестепенный прием в водяное празднество практически невозможно… К тому же это бы запретил королевский смотритель финансов: наполнение бассейна водой каждый раз обходится нам в целое состояние.

Ундина. Я бы вам устроила это бесплатно.

Камергер. Не настаивайте! Даже если бы наш король принимал князя рыб, пришлось бы из соображений экономии принимать его на суше.

Ундина. Я бы так выиграла в воде!

Камергер. Но не мы… Не я…

Ундина. Напротив. Именно вы выиграли бы в особенности. У вас потная рука. В воде это было бы незаметно.

Камергер. У меня рука не потная.

Ундина. Потная. Потрогайте ладонь.

Камергер. Госпожа супруга рыцаря, чувствуете ли вы себя в силах хоть на минуту прислушаться к советам, которые уберегут вас сегодня от неловкостей и даже скандала?

Ундина. Я готова слушать хоть целый час! Два часа, если вам угодно!

Камергер. Слушать, не перебивая?

Ундина. Клянусь! Нет ничего легче…

Камергер. Госпожа, двор — место священное…

Ундина. Простите! Одну минутку!

Направляется к поэту, который держался в стороне, а теперь идет к ней навстречу.

Ундина. Вы поэт, не правда ли?

Поэт. Говорят, что да.

Ундина. Вы не очень красивый…

Поэт. И это тоже говорят… Говорят не так громко… Но я слышу еще лучше, потому что уши поэтов чувствительны только к шепоту.

Ундина. А разве писание стихов не украшает человека?

Поэт. Я был куда безобразнее!

Она смеется. Он отходит в сторону.

Ундина (возвращаясь к камергеру). Извините!

Камергер. Госпожа супруга рыцаря, двор — место священное, где человек должен держать в узде двух предателей, от коих не может избавиться: свою речь и свое лицо. Если ему страшно, они должны выражать мужество. Если он лжет — откровенность. Если ему доводится говорить правду, невредно, чтобы она звучала как неправда. Это придает правде двусмысленность, которая поможет при соприкосновении с лицемерием. Возьмем пример, который вы, по своей невинности, выбрали сами. Я отказываюсь от своего привычного примера с запахом пригоревшего жаркого. Да, у меня потная ладонь. Правая ладонь. Левая совершенно суха… Летом она у меня горит… Да, я это знаю и страдаю этим с детства. Когда я касался груди моей кормилицы, она путала мои губы и пальцы. И меня не утешает, что согласно легенде, я унаследовал эту особенность от своего прадеда Онульфа, который нечаянно опустил в святую воду не пальцы, а сжатый кулак… Но какой бы влажной ни была моя ладонь, рука у меня длинная, она дотягивается до трона и распоряжается фавором и опалой… Не понравиться мне, значит поставить под вопрос свое положение при дворе, положение своего мужа, особенно, когда насмехаются над моими физическими недостатками, над моим физическим недостатком!.. Впрочем, я не вывожу отсюда никакой морали… А теперь, прекрасная Ундина, если вы следили за моей мыслью, скажите как придворная дама, получившая предупреждение, какова моя правая ладонь?

Ундина. Потная… Так же как и ноги.

Камергер. Она ничего не поняла! Госпожа…

Ундина. Минуточку, разрешите?

Камергер. Нет! Ни за что на свете!

Она снова идет к поэту, который в свою очередь движется ей навстречу.

Ундина. Какое было ваше первое стихотворение?

Поэт. Самое великолепное.

Ундина. Самое великолепное из ваших стихов?

Поэт. Из всех вообще стихов. Оно также превосходит их, как вы всех остальных женщин.

Ундина. Вы очень скромны в своем тщеславии… Прочитайте его поскорее…

Поэт. Я его не помню. Я сочинил его во сне. А проснувшись, забыл.

Ундина. Надо было сразу записать.

Поэт. Именно это я себе и говорил. Я записал его даже слишком скоро… и записал во сне.

Она тихонько смеется. Он удаляется.

Камергер. Госпожа, допустим, рука у меня потная. Когда вы пожмете руки всем придворным, возможно. Вы составите себе другое мнение… Допустим это и допустим, что я это допускаю… Но ведь королю вы не скажете, что у него потная рука?

Ундина. Разумеется, нет.

Камергер. Браво! Потому что он король?

Ундина. Нет! Потому что у него она сухая.

Камергер. Вы несносны! Я говорю: в случае, если бы она была потная!

Ундина. Вы не можете об этом судить. Она не потная.

Камергер. Ну, а если бы король спросил вас про бородавку у него на носу? Ведь у нашего короля, насколько я помню, имеется бородавка! — Не вынуждайте меня так громко кричать, прошу вас! — Если он спросит вас на что она похожа?

Ундина. Было бы очень странно, если бы монарх, которого ты видишь впервые в жизни, вздумал спросить тебя, на что похожа его бородавка.

Камергер. Но, госпожа, мы рассуждаем теоретически! Я просто стараюсь, чтобы вы поняли, что именно нужно было бы сказать, чтобы понравиться вам, если бы у вас самой была бородавка!..

Ундина. У меня никогда не будет бородавок. Можете ждать хоть всю жизнь…

Камергер. Она сумасшедшая…

Ундина. Знаете, бородавки выскакивают, когда дотронешься до черепахи…

Камергер. Не имеет значения.

Ундина. Впрочем, это не так опасно, как алепский чирей, который выскакивает, когда потрешься о рыбу-ската.

Камергер. Если угодно.

Ундина. Или как низкая тварь, которая только что задушила угря… Угорь благороден! Надо, чтобы проливалась его кровь!

Камергер. Она невыносима!

Поэт. Сударыня, камергер хочет только сказать, что не надо огорчать тех, кто уродлив, напоминая им об их уродствах.

Ундина. Пусть не будут уродами. Вот я, разве я уродлива?

Камергер. Поймите же, что учтивость — это своего рода помещение капитала, притом из самых выгодных. Когда вы состаритесь, вам скажут, из учтивости, что вы молоды, когда подурнеете, скажут, что вы красивы, и все это совершенно бесплатно.

Ундина. Я никогда не состарюсь…

Камергер. Что за ребячество!

Ундина. Хотите побиться об заклад? О, простите! (бежит к поэту).

Камергер. Госпожа!..

Ундина. Ведь правда, это самое прекрасное на свете?

Поэт. Когда он низвергается со скал, покрывая брызгами цветы белладонны и водосбора, — неоспоримо.

Ундина. Водопад — самое прекрасное на свете? Мне кажется, вы глупеете!

Поэт. Понимаю. Вы говорите о море?

Ундина. О море? Об этом рассоле? Этой пляске святого Витта? Обидно слушать.

Камергер. Госпожа!

Ундина. Ну вот, опять он меня зовет. Какая досада! Мы так хорошо понимали друг друга!

Возвращается к камергеру.

Камергер. И о чем это они там говорят! Госпожа, мы продолжим урок в другой раз. Сейчас я только успею научить вас, как следует ответить на вопрос, который король задаст вам сегодня, как всякой даме, впервые явившейся ко двору, насчет героя, чье пня он носит, насчет Геркулеса. Ему дали это имя, потому что еще в колыбели он раздавил своим задом змейку-медянку, которая оказалась там по недосмотру. Вы шестая по счету представляетесь ко двору в нынешнем году. Он спросит вас о шестом подвиге Геркулеса . Слушайте внимательно, повторяйте за мной и, заклинаю вас святым Рохом, не прерывайте наш разговор и не убегайте поболтать с поэтом.

Ундина. Ах, верно! Я совсем забыла. Спасибо, что напомнили!.. Это очень срочно.

Камергер. Но я вам запрещаю!

Она бежит к поэту.

Ундина. Вы мне нравитесь.

Поэт. Я смущен, но камергер вас ожидает. Что такого срочного вам угодно мне сообщить?

Ундина. Вот что…

Камергер. По-моему, они с ума сошли! Госпожа!

Ундина. Я только что говорила вам о подводных ключах, о ключах, бьющих со дна, когда весна цветет в глубинах озера… Игра состоит в том, чтобы найти место, откуда они бьют. Вода вдруг начинает бурлить среди воды. Пытаешься удержать ее обеими руками. Тебя обдает водой, которая соприкасается только с водой. Такой ключ есть в пруду совсем близко отсюда. Пройдите над ним. Поглядите на свое отражение. Вы увидите себя таким, каков вы на самом деле, — самый прекрасный из людей.

Поэт. Уроки камергера приносят свои плоды.

Камергер. Вальтер, я возлагаю всю ответственность на вас! Когда Геркулес убил рыбу, госпожа…

Ундина. Геркулес убил рыбу?

Камергер. Да, громадную. Лернейскую гидру.

Ундина. Раз так, я затыкаю уши! Я не желаю ничего знать об убийствах.

Камергер. Черт знает что!

Снаружи слышится громкий шум. Появляется иллюзионист.

Камергер. А теперь какая будет сцена?

Иллюзионист. Та, что начинается? Я за нее не в ответе.

Дама. Первый поцелуй Ганса и Берты?

Иллюзионист. Нет, гораздо хуже: первая размолвка между рыцарем и Ундиной. Она приходит в положенное ей время.

Появляется Ганс.

Паж. Ваш супруг, госпожа.

Ундина. Иди скорей сюда, Ганс, миленький, вельможный наставник учит меня лгать.

Рыцарь. Оставь меня, мне надо с ним поговорить.

Ундина. Потрогай его ладонь. Увидишь, какая она сухая!.. Хорошо я лгу, камергер?

Рыцарь. Помолчи, Ундина.

Ундина. А ты ужасно некрасивый и я тебя терпеть не могу. На этот раз я говорю правду!

Рыцарь. Замолчи же! Что означает мое место за столом, ваша светлость? Вы сажаете меня после Сальма?

Камергер. Действительно, так, рыцарь.

Рыцарь. Я имею право на третье место от короля и на серебряную вилку.

Камергер. Имели. И даже на первое, и даже на золотую вилку, если бы осуществился некий план. Но ваш брак предписывает вам четырнадцатое место и ложку…

Ундина. Какая разница, Ганс, милый! Я видела приготовленные блюда… Там четыре целиком зажаренных быка. Я уверена, что на всех хватит.

Смешки.

Рыцарь. Почему вы смеетесь, Бертран?..

Бертран. Я смеюсь, когда у меня весело на душе, рыцарь…

Ундина. Не будешь же ты мешать людям смеяться, Ганс!

Рыцарь. Он смеется над тобой.

Ундина. Он смеется не зло. Он смеется надо мной потому, что находит меня забавной. Я такая и есть, не по своей воле, но забавная. Он смеется из приязни ко мне.

Бертран. Правда, госпожа.

Рыцарь. Моя жена не должна вызывать никакого смеха, даже выражающего приязнь!

Ундина. Тогда он больше не станет смеяться, потому что не захочет сделать мне неприятное, не правда ли, рыцарь?

Бертран. Я буду остерегаться всего, что противоречит вашим желаниям, госпожа.

Ундина. Не обижайтесь на моего мужа… Для меня лестно, что он так ревниво относится ко всему, что до меня касается… Вы не находите, рыцарь?

Бертран. Всем завидно, что он единственный имеет на это право.

Рыцарь. Кто спрашивает вашего мнения, Бертран?

Ундина. Я, дорогой мой, я!.. Тебе бы следовало послушать наставления камергера, Ганс. Не надо нервничать. Поучись у меня. Ни гром ни потоп не сгонят с моих уст эту улыбку.

К ней подходит иллюзионист. Она узнает своего дядю.

Ундина (полушепотом). Это ты? Зачем ты так перерядился? Какую неприятность ты готовишь?

Иллюзионист. Увидишь. Все это ради твоего блага. Прости, если я кажусь тебе докучным.

Ундина. Прощу при одном условии.

Иллюзионист. Каком?

Ундина. О, дядя! Мне нужен покой! Сделай так, чтобы хоть на время этого празднества я не видела чужих мыслей. Это всегда скверно.

Иллюзионист. А что я сейчас думаю?

Ундина (читающая его мысли, испугана). Уходи…

Иллюзионист. Через минуту ты позовешь меня обратно, Ундина…

Объявляют о прибытии короля.

 

СЦЕНА ДЕСЯТАЯ

Король. Королева. Их свита. Берта. Те же.

Король. Приветствую тебя, рыцарь! Приветствую, маленькая Ундина!

Ундина заметила Берту и, кажется, не видит никого, кроме нее.

Камергер. Ваш реверанс, госпожа!

Она делает реверанс, автоматически, не отводя взгляда от Берты.

Король. Я принимаю тебя, как всех, кого хочу любить, прелестное дитя, в этой зале, посвященной Геркулесу. Я обожаю Геркулеса. Из всех имен, данных мне при крещении, это имя мне особенно дорого. Я не из тех, кто ведет свое имя от Эрселе, собирателя древесных лягушек… В истории Геркулеса нет никаких лягушек. Более того, лягушка — это единственное животное, которое невозможно представить в карьере Геркулеса. Лев, тигр, гидра. Все годится. Лягушка — ни в коем случае. Не правда ли, мессир Алькуин?

Мессир Алькуин. Чтобы так думать, надо обладать слишком заскорузлым умом, ваше величество, и никакой эты, обыкновенный эпсилон .

Король. Но я заболтался, Ундина… Его подвиги… Я думаю, тебе известно, сколько подвигов совершил Геркулес?

Камергер (подсказывает шепотом). Девять…

Ундина (все так же глядя на Берту). Девять, ваше величество…

Король. Отлично. Камергер подсказывает немного слишком громко, но твой голосок звучит очаровательно, даже при таком кратком ответе. Ему будет труднее подсказать тебе полное описание шестого подвига, но он изображен на картуше над твоей головой, милочка. Погляди!.. Кто эта женщина, прелестная лицом и фальшивая сердцем, которая хочет соблазнить Геркулеса?..

Ундина (не отрывая глаз от Берты). Это Берта…

Король. Что она такое говорит?

Ундина направляется к Берте.

Ундина. Вы, вы его не получите!

Берта. Чего я не получу?

Ундина. Он никогда не будет вашим! Никогда!

Король. Что с этой малюткой?

Рыцарь. Ундина, с тобою говорит король…

Ундина. Если вы скажете еще хоть слово, если дотронетесь до него, я вас убью…

Рыцарь. Замолчи же, Ундина!

Берта. Сумасшедшая!

Ундина. О, король, спасите нас!

Король. От чего спасти тебя, девочка? Какая тебе грозит опасность на празднике, устроенном в твою честь?

Рыцарь. Простите ее. Простите меня…

Ундина. А ты не вмешивайся! Ты уже заодно с ними, со всеми женщинами! Ты уже невольно на их стороне…

Король. Объяснись, Ундина!

Ундина. О, король, разве это не ужасно? У тебя есть муж, которому ты отдала все на свете… Он силен… Отважен… Красив…

Рыцарь. Заклинаю тебя, Ундина…

Ундина. Молчи, я знаю, что говорю… Ты глуп, но красив. И все эти женщины знают это. И все говорят себе: как удачно, что он такой красивый и вместе с тем такой глупый! Как сладко будет обнимать и целовать его, раз он красив. И как легко соблазнить его, раз он глуп. Поскольку он красив, мы получим от него то, чего не можем получить от наших сутулых мужей и хилых женихов. Но все это будет неопасно для нашего сердца, поскольку он глуп.

Бертран. Очаровательная женщина.

Ундина. Ведь я права, рыцарь, разве пет?

Рыцарь. О чем ты думаешь, Ундина?

Ундина. Как вас зовут, вас, кто находит меня очаровательной?

Бертран. Бертран, госпожа.

Рыцарь. Замолчите!

Бертран. Когда дама спрашивает мое имя, я его называю, рыцарь.

Король. Прошу вас.

Камергер. Виконты и виконтессы приближаются для церемонии целования руки!

Берта. Отец, простая крестьянка оскорбляет вашу приемную дочь в вашем собственном дворце, — вы не находите, что это уже слишком?..

Рыцарь. Ваше величество, позвольте мне навсегда покинуть двор… У меня прелестная жена, но она не создана для общества…

Ундина. Видите, как они понимают друг друга? Они само двуличие!

Король. Берта не двулична, Ундина.

Ундина. Двулична. Она ни разу не посмела вам сказать о вашей…

Камергер. Госпожа!

Король. О моей родственной связи с Геркулесом через Омфалу!.. Я за это не краснею, милая Ундина.

Ундина. Нет, просто о вашей бородавке, а ведь это самая прекрасная бородавка, какая может вырасти у короля, и получить ее можно было только от заморской черепахи (она замечает свою оплошность. Пытается ее исправить.) Где вы до нее дотронулись? У Геркулесовых столпов?

Камергер. Маркграфы выступают вперед для церемонии подвязки.

Король. Маленькая Ундина, успокойся. Да, ты мне нравишься. Такая редкость, чтобы под этими сводами звучал голос самой любви: мне это отнюдь не неприятно, но ради твоего собственного счастья прислушайся к моим советам…

Ундина. О, вам я поверю без всяких возражений.

Король. Берта девица кроткая, справедливая и хочет только одного любить тебя.

Ундина. Ах, нет, это глубокое заблуждение!

Рыцарь. Прошу тебя, молчи.

Ундина. Ты называешь кроткой девицу, которая убивает снегирей?

Король. Что еще за история со снегирями? Зачем Берте убивать снегирей?

Ундина. Чтобы растревожить Ганса!

Король. Могу тебя заверить, что Берта…

Берта. Отец, я только что поймала своего снегиря, а тут Ганс поздоровался со мной и взял меня за руку. Он сжал ее слишком крепко.

Ундина. Он не сжал ее слишком крепко. У самой слабой женщины кулак становится твердым, как мрамор, когда надо защитить птичку. Если бы у меня была в руке птица, ваш Геркулес, ваше величество, мог бы сжимать сколько угодно, изо всех сил. Но Берта знает мужчин. Они настоящие чудовища себялюбия, их тешит смерть птички. Снегирь был в безопасности в ее ладони, она его раздавила…

Рыцарь. Это я сжал слишком сильно.

Ундина. Это она убила!

Камергер. Ваше величество, владетельные бароны и баронессы…

Король. Ундина, сделала она это или нет, ты поклянешься мне, что отныне оставишь Берту в покое…

Ундина. Раз вы приказываете, клянусь.

Король. Приказываю.

Ундина. Клянусь… При условии, что она будет молчать!

Король. Но ведь это ты говоришь, Ундина!..

Ундина. Она говорит сама с собою, я все слышу… Замолчите, Берта!

Рыцарь. Проси прощения у Берты, Ундина!

Ундина. Мои волосы? Что она говорит о моих волосах? Уж лучше пусть у меня будут волосы, как пакля, по ее выражению, чем такие космы, как у нее, похожие на змей. Поглядите на нее, ваше величество, у нее вместо волос гадюки!

Рыцарь. Проси прощения!..

Ундина. Значит, ты не слышишь! Вы, значит, не слышите? Она говорит, что я гублю себя этим скандалом, что неделя подобной глупости отдалит от меня моего мужа, что останется только подождать, пока я умру с горя… Вот что она говорит, кроткая Берта, вот о чем она кричит! О, Ганс, милый, обними меня перед ней, чтобы ее унизить…

Рыцарь. Не трогай меня.

Ундина. Поцелуй меня при ней! Я воскресила снегиря. Сейчас он живой сидит в своей клетке.

Берта. Что за безумная!

Ундина. Вы его убили! Я его воскресила!.. Кто из нас двоих безумная, кто преступная?

Королева. Бедное дитя!

Ундина. Разве вы не слышите?.. Он поет.

Король. Готова ваша интермедия, ваша светлость? Никогда еще интермедия так не заслуживала своего названия.

Ундина. Ганс, милый, ты на меня сердишься?

Рыцарь. Я не сержусь на тебя, но ты меня опозорила. Ты сделала нас посмешищем всего двора.

Ундина. Не будем здесь больше оставаться. Здесь только король добрый и только королева красивая… Уедем…

Камергер (которому иллюзионист подал знак). Подайте руку графине Берте, рыцарь.

Ундина. Его руку Берте? Никогда…

Камергер. Протокол, госпожа.

Рыцарь. Вашу руку, Берта.

Ундина. Ее руку? Никогда. К тому же, ты сейчас все узнаешь, Ганс. Послушайте, кто она на самом деле, Берта… И вы все постойте, слушайте, слушайте, кто такая графиня Берта и чего стоит протокол!

Рыцарь. Ундина, это переходит все границы…

Королева. Прошу всех удалиться. Я желаю поговорить с этой девочкой…

Ундина. О, да! Мне надо рассказать королеве один секрет!

Король. Счастливая мысль, Изольда .

Ундина. Изольда! О, король, ваша супруга — королева Изольда?

Король. Ты не знала?

Ундина. А Тристан? Где Тристан?

Король. Не вижу никакой связи, Ундина… Успокойте ее, дорогая Изольда,

Все уходят кроме королевы и Ундины.

 

СЦЕНА ОДИННАДЦАТАЯ

Изольда. Ундина.

Изольда. Тебя зовут Ундина, не правда ли?

Ундина. Да. Я и есть ундина, русалка.

Изольда. Сколько тебе лет? Пятнадцать?

Ундина. Пятнадцать лет. И я родилась много веков тому назад. И я никогда не умру…

Изольда. Как вышло, что ты забрела к нам, к людям? Как мог тебе понравиться наш мир?

Ундина. На крутых берегах озера он был чудесный.

Изольда. И остался таким с тех пор, как ты живешь на суше?

Ундина. Есть тысяча способов сделать так, чтобы перед глазами у тебя была вода.

Изольда. А, понимаю! Чтобы мир снова показался тебе великолепным, ты думаешь о смерти Ганса? Чтобы наши женщины опять казались тебе чудесными, ты думаешь, что они отнимут у тебя Ганса?

Ундина. Они хотят отнять его у меня, разве не правда?

Изольда. Судя по всему — да. Ты слишком высоко его ценить.

Ундина. Мой секрет! Это и есть мой секрет, о королева! Если они отнимут его у меня, он умрет! Как ужасно!

Королева. Успокойся. Они не такие жестокие.

Ундина. Да нет же! Нет! Он умрет, потому что я согласилась, чтобы он умер, если изменит мне.

Изольда. Что ты говоришь? Значит, у водяных духов принято такое наказание?

Ундина. О, нет! У водяных духов не бывает неверных супругов, разве что неверность случится по ошибке или из-за слишком большого сходства, или если вода слитком мутная. Но водяные духи условились, чтобы тот, кто изменил невольно, никогда об этом не узнавал.

Изольда. Но если так, откуда им известно, что Ганс способен тебе изменить? Как могут они понимать само слово измена?

Ундина. Они узнали это слово сразу. Как только увидели Ганса. Раньше у них никогда не возникал вопрос об измене. Никогда до появления Ганса. Но они заметили красавца верхом на коне, честность на его лице, чистосердечие на устах, и тогда слово «измена» побежало по волнам до самых глубин.

Изольда. Бедные водяные духи!

Ундина. И вот, все, что вызывало во мне доверие к Гансу — его открытый взгляд, его ясная речь, — им казалось предвестием беды, лицемерием. Надо полагать, что сама добродетель человеческая — это уже гнусная ложь. Он сказал мне, что будет любить меня всегда…

Изольда. И в глубинах вод родилось слово «предать».

Ундина. Его шептали даже рыбы. И каждый раз, как я выбегала из хижины, чтобы рассказать о любви Ганса и посмеяться над ними, все они разными голосами или бульканьем кричали мне в лицо это слово. Он гневается оттого, что я выбросила форель, — говорила я. — Он голоден. — Да, — отвечали щуки. Он тебя обманет. — Я спрятала окорок, — Да, говорили уклейки, он тебя обманет… Вы любите уклеек, королева?

Изольда. У меня еще не сложилось на этот счет определенного мнения.

Ундина. Противные мушки. Противные змейки. Знаю я их, этих уклеек! И они соблазняли его русалками. Судя по тому, что нам говорили о людях, я думала, что он набросится на них, тем более, что мой дядя выбрал русалок без жабер и без плавников. А он их не тронул и не поцеловал. Я гордилась им. Я бросила им всем вызов. Сказала, что он никогда меня не обманет. Но они только хихикали в ответ. И тогда я совершила ошибку. Я заключила договор.

Изольда. Какой договор?

Ундина. Их царь, мой дядя, сказал мне: «Ты позволишь нам убить его, если он тебе изменит?» Ответить «нет» — значило бы унизить Ганса перед ними, значило бы, что я презираю Ганса. Презираю самое себя! Я сказала «да».

Изольда. Они забудут. Они изменят свои намерения.

Ундина. О, нет, не верьте этому. Сообщество, где забывают, где меняют намерения, где прощают — человечество, как вы это называете, — занимает во вселенной крохотное место… У нас, так же как у диких животных, как у листьев ясеня, как у гусениц, нет ни отречения ни прощения.

Изольда. Но как они могут завладеть Гансом?

Ундина. Любая волна, любая вода подстерегает теперь его. Когда Ганс подходит к колодцу, уровень воды вдруг поднимается. Если льет дождь, на Ганса он льет вдвое сильней. Льет яростно. Вы сами увидите, когда Ганс проходит по саду мимо фонтанов, они от гнева вздымаются до самого неба.

Изольда. Хочешь моего совета, милая маленькая Ундина?

Ундина. Да, я ундина, русалка.

Изольда. Ты в состоянии меня выслушать, тебе пятнадцать лет.

Ундина. Пятнадцать лет за один месяц. И я родилась много веков тому назад. И я никогда не умру.

Изольда. Почему ты выбрала Ганса?

Ундина. Я не знала, что у людей выбирают. У нас не выбирают. Большие чувства сами выбирают нас, и первый встречный водяной становится единственным навсегда. Ганс — первый мужчина, которого я увидела, больше уже выбирать нельзя.

Изольда. Ундина, исчезни! Уходи!

Ундина. Вместе с Гансом?

Изольда. Если ты не хочешь страдать, если хочешь спасти Ганса, погрузись в первый же источник… Уходи!

Ундина. С Гансом? Он такой некрасивый в воде!

Изольда. С Гансом ты узнала три месяца счастья. Надо довольствоваться этим. Уходи, пока не поздно.

Ундина. Покинуть Ганса? Зачем?

Изольда. Затем, что он не создан для тебя. Затем, что у него мелкая душа.

Ундина. А у меня совсем нет души, Это еще хуже!

Изольда. Вопрос так не стоит ни для тебя, ни для любого иного существа, кроме человека. Во всем мире душа вдыхается и выдыхается через ноздри и бронхи. Но человек захотел иметь свою, особую душу. Он, глупец, начал обгладывать всеобщую душу. Не существует души собственно человеческой. Есть лишь целый ряд маленьких кусочков души, где произрастают чахлые цветы и чахлые овощи. Человеческие души, вбирающие в себя все времена года, весь ветер, всю любовь, такие души, как тебе нужно, встречаются ужасающе редко. Может быть, одна на весь наш век, одна на всю вселенную. Очень сожалею, она занята.

Ундина. А я ни капельки не сожалею.

Изольда. Потому что ты не знаешь, что такое водяной с великой душою.

Ундина. Прекрасно знаю. У нас был один такой! Он плавал всегда только на спине, чтобы можно было видеть небо. Он брал в плавники череп мертвой русалки и созерцал его. Для любви ему сперва требовалось одиннадцать дней уединения и непрерывных объятий. Он так всем нам надоел! Даже пожилые русалки избегали его. Нет, единственный человек, достойный быть любимым, это тот, кто похож на всех людей, лицом, как все, и говорит, как все; отличить от других его можно лишь по большим недостаткам, или неловкости…

Изольда. Это Ганс.

Ундина. Это Ганс.

Изольда. Но разве ты не поняла, что все вольное и широкое в тебе Гансу виделось узким и мелким? Не это он любил! Ты — воплощение света, а он любил светловолосую девушку. Ты — сама грация, а он любил проказницу. Ты — сама романтика, а он любил романтическое приключение… Как только он догадается о своем заблуждении, ты его потеряешь…

Ундина. Он этого не заметит. Если бы на его месте был Бертран, тот бы заметил. Но я предвидела такую опасность. Из всех рыцарей я полюбила самого глупого…

Изольда. Самый глупый мужчина всегда видит достаточно ясно, чтобы стать слепым.

Ундина. Тогда я скажу ему, что я русалка!

Изольда. Это было бы хуже всего. Может быть, в данный момент ты для пего и есть что-то вроде русалки, потому что он не верит, что ты русалка на самом деле. Настоящей русалкой для Ганса станешь не ты, а Берта, если она нарядится в чешуйчатые штаны на каком нибудь балу-маскараде.

Ундина. Раз люди не в состоянии вынести правду, я буду лгать!

Изольда. Милое дитя, погонишься ли ты за правдой или за ложью, ты все равно никого не обманешь и сможешь предложить людям лишь то, что им больше всего ненавистно.

Ундина. Верность?

Изольда. Нет. Полную ясность. Они ее страшатся. Ясность кажется им наихудшей тайной. Как только Ганс увидит, что ты не сгусток воспоминаний, не скопление планов на будущее, не клубок впечатлений и желаний, он испугается, и ты пропала. Верь мне. Уходи, спаси его!

Ундина. О, королева, все горе в том, что я не спасу его своим уходом. Если я возвращусь к водяным, они столпятся вокруг меня, привлеченные человеческим запахом. Мой дядя пожелает, чтобы я вступила в брак с одним из них. Я откажусь. Со злости он убьет Ганса… Нет! Я должна спасти Ганса здесь, на суше. Здесь, на земле должна я найти средство утаить от дяди, что Ганс мне изменил, если в один прекрасный день он перестанет меня любить. Но ведь пока еще он любит меня, правда?

Изольда. Вне всякого сомнения. Любит всей душой!

Ундина. Тогда зачем искать, королева? Лекарство у нас в руках! Эта мысль пришла мне в голову только сейчас, во время нашей беседы. Ведь всякий раз, как мне хотелось отвратить Ганса от Берты, я лишь толкала его к ней. Стоило мне дурно заговорить о Берте, как он брал ее сторону… Я буду действовать наоборот. Двадцать раз в день буду говорить ему, что она красива, что она во всем права. И тогда она сделается ему безразлична, станет неправа. Я устрою так, чтобы он видел ее каждый день, причем в самом выгодном для нее свете — под лучами солнца, в парадном платье. И тогда он будет видеть одну лишь меня. У меня уже есть план. Пускай Берта живет с нами в замке Ганса… Тогда они будут проводить жизнь рядом, и получится, что она далеко. Я не упущу ни одного предлога, чтобы оставлять их наедине — во время прогулок, на охоте, и получится, будто они постоянно окружены толпой. Они будут вместе, плечом к плечу, читать свои старинные рукописи; он будет щека к щеке глядеть, как она раскрашивает своп буквицы; они будут касаться друг друга, задевать друг друга рукою; и тогда они почувствуют себя разлученными, и желание не загорится в них. Тогда я стану для Ганса всем на свете… Как хорошо я понимаю мужчин, не правда ли, королева?.. Вот мое лекарство… (Изольда поднимается, идет к Ундине и целует ее…) О, королева, что вы делаете?

Изольда. Изольда говорит тебе спасибо.

Ундина. Спасибо?

Изольда. Спасибо за урок любви… Пусть небо рассудит. Испробуем русалочий рецепт…

Ундина. Да, я русалка.

Изольда. И целебное зелье из пятнадцати лет…

Ундина. Пятнадцать лет за один месяц. И я родилась много веков тому назад. И я никогда не умру…

Королева. А вот и они…

Ундина. Какое счастье! Я смогу попросить у Берты прощения!

 

СЦЕНА ДВЕНАДЦАТАЯ

Те же. Король. Все присутствующие.

Ундина. Простите, Берта!

Король. Отлично, дитя мое…

Ундина. Я была права. Но ведь прощения просят только когда неправы, значит, я была неправа, Берта… Простите.

Рыцарь. Отлично, Ундина, милая…

В это мгновение появляется волшебник, и Ундина его увидела.

Ундина. Отлично… Но она могла бы мне ответить!..

Рыцарь. Что такое?

Ундина. Я здесь склоняюсь перед нею, — а ведь я куда выше ее, унижаюсь перед нею, хотя чувствую, что гордость так переполняет меня, словно я ношу ее в своем чреве, а она мне даже не отвечает!

Бертран. Это верно. Берта могла бы ей ответить…

Ундина. Не правда ли, Бертран?

Рыцарь. Не вмешивайтесь не в свое дело…

Ундина. Пусть вмешивается. Это его дело.

Король. Берта, эта девочка признала свою вину. Не затягивай неприятное для всех нас положение.

Берта. Ладно, я ее прощаю.

Ундина. Спасибо, Берта.

Берта. При условии, что во время церемоний она будет держать мой шлейф.

Ундина. Хорошо, Берта.

Берта. Мой трен в двенадцать футов длиной.

Ундина. Чем больше футов будет отделять меня от вас, тем больше я буду рада, Берта.

Берта. Пусть она больше не называет меня Бертой, пусть говорит ваше высочество.

Король. Ты неправа, Берта.

Берта. И пусть публично заявит, что я не убивала снегиря.

Ундина. Я это заявлю. Это будет ложь.

Берта. Видите, отец, какая наглость!

Король. Не начинайте все сначала!..

Ундина. Ее высочество Берта не убивала снегиря. Ганс не брал ее за руку… Поскольку Ганс не брал ее за руку, он не пожал ей руку.

Берта. Она меня оскорбляет!

Ундина. Ее высочество Берта не забавляется, выкалывая глаза своим снегирям, чтобы они пели! Утром, встав с постели, ее высочество Берта не ставит ноги на ковер, сделанный из ста тысяч мертвых снегирей!

Берта. Отец, неужели вы потерпите, чтобы меня так унижали в вашем присутствии?

Король. А зачем ты сама ее на это вызываешь?

Рыцарь. Ундина! Ты говоришь с приемной дочерью короля!..

Ундина. С дочерью короля! Хочешь знать, кто она такая, эта дочь короля? Хотите знать вы все, дрожащие перед нею?

Рыцарь. Да, Ундина, ты напомнила мне, какой порок низкое происхождение!

Ундина. Низкое происхождение, милый мой слепец! Хочешь знать у кого низкое происхождение? Ты, воображаешь, что она родилась от героев, твоя Берта! А я знаю ее родителей! Они рыбаки на озере. И зовут их не Парцифаль и не Кудруна . Их зовут Август и Евгения.

Берта. Ганс, велите ей замолчать, а не то вы никогда в жизни больше меня не увидите!..

Ундина. Дядя, ты здесь? На помощь!

Рыцарь (пытаясь ее увести). Иди за мной!

Ундина. Покажи им всю правду, дядя! Найди способ показать им правду! Хоть раз в жизни услышь меня. На помощь!..

Внезапно гаснет свет, и камергер объявляет,

Камергер. Ваше величество, интермедия …

 

СЦЕНА ТРИНАДЦАТАЯ

Глубина сцены изображает берег озера с хижиной Августа. Водяной царь разглядывает младенца в тростниковой колыбели, которого приносят ему русалки. С разных сторон из-за кулис поспешно выходят актер и актриса в костюмах Саламбо и Мато.

Иллюзионист. Кто эти двое? Им здесь нечего делать.

Камергер. Это певцы из оперы «Саламбо». Невозможно их удерживать.

Иллюзионист. Заткните им рот.

Камергер. Заткнуть рот певцам из «Саламбо»? Да это восьмой подвиг Геркулеса.

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ

Одна из русалок (разглядывая маленькую девочку). Ну, вот она. И что нам делать с нею?

Водяной царь. Оставьте крестик у нее на шее.

Мато (поет), Ах, почему наемник я простой!

Маленький водяной. Отец! Она кусается! ой, ой!

Водяной царь.

Саламбо (поет). Я — дочь сестры любимой Ганнибала!

Одна из русалок. Чертовка, оцарапала меня!

Водяной царь.

Саламбо (поет). О, страсть моя! Какое униженье!

Мато (поет). О, страсть моя! Я гибну от огня!

Одна из русалок.

Водяной царь.

Водяной царь.

Саламбо (поет). Возьми меня! И с Карфагеном вместе!

Водяной царь.

Мато (поет). Нагая ты! О, дивный взор! Приди!

Русалка. Но крест сломаться может, он непрочен…

Другая русалка. Подвеску стащит вор во мраке ночи…

Саламбо (поет). Как вечер свеж! Ах, я озябла очень!

Мато (поет). Окутайся божественным покровом!

Водяной царь.

Саламбо (поет). Я овладела им!

Мато (поет). Кем! Мной?

Саламбо (поет). О, нет! Танит

Священное вернулось покрывало!

Мато (поет). Обманут я! Теперь мне ясно стало!

Водяной царь.

(К Берте)

Ундина. Решайтесь, Берта!

Берта. Сами решайтесь!

Ундина срывает с плеч Берты покрывало. На плече у Берты видны знаки.

Саламбо и Мато (поют вместе). Любовь лишь правит в этом дольнем мире! Одна любовь!..

Ундина. Они здесь, дядя?

Иллюзионист. Они идут сюда. Август и Евгения входят в залу и устремляются к Берте.

Август. Дочка! Дорогая моя доченька!

Берта. Вы! Не смейте меня трогать! От вас пахнет рыбой!

Все водяные духи (неодобрительно). Ох! Ох!

Евгения. Дитятко мое!.. Я так просила тебя у господа бога!

Берта. О, господи боже, взываю к тебе, сделай меня хотя бы сиротой!

Король. Стыдись, девушка! Вот что, оказывается, было причиной твоей нежности ко мне — мой трон! Ты попросту выскочка и неблагодарная к тому же. Проси прощения у своих родителей и у Ундины.

Берта. Никогда!

Король. Воля твоя. Если не будешь повиноваться, я удалю тебя из города и ты окончишь свою жизнь в монастыре.

Берта. Она уже окончена…

Все уходят, кроме Ундины, Берты, Рыцаря.

 

СЦЕНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Берта. Ундина. Рыцарь.

Август и Евгения стоят в глубине залы. Когда Ундина говорит о их королевском достоинстве, кажется, будто на их головах появились золотые короны.

Ундина. Простите, Берта.

Берта. Оставьте меня…

Ундина. Не отвечайте теперь. Я больше не нуждаюсь в ответе.

Берта. Жалость для меня горше унижения.

Рыцарь. Мы вас не покинем, Берта!

Ундина. Я припадаю к вашим коленям, Берта! Вы родились от рыбака! Отныне вы моя королева. Водяные называют Августа «ваше величество».

Рыцарь. Что вы теперь будете делать, Берта?

Берта. Я всегда делала то, к чему обязывало меня мое положение…

Ундина. Как я вам завидую! Вы будете делать то, что делают дочери рыбака!

Рыцарь. Не настаивай на этом, Ундина.

Ундина. Настаиваю, Ганс. Надо, чтобы Берта поняла, кто она такая. Пойми и ты. Август — великий король великого королевства. Когда Август хмурит брови, миллиарды форелей трепещут.

Рыцарь. Куда вы пойдете, Берта?

Берта. Куда мне идти? Все от меня отворачиваются.

Ундина. Пойдемте с нами. Ведь ты согласишься принять мою сестру, Ганс? Потому что Берта моя сестра. Старшая сестра. Выше голову, Берта. Вы унаследовали свое достоинство от Евгении. У нас Евгения — королева. Благородна, как Евгения, — говорят пресноводные рыбы.

Рыцарь. Мы не хотим больше жить при дворе, Берта. Ундина права. Нынче же вечером уедемте с нами.

Ундина. Простите, Берта. Извините мою вспышку. Я все время забываю, что для людей то что было, то было. Как трудно у вас жить, когда нельзя взять обратно слова, которые ты произнес всего один раз, когда каждый твой шест сделан раз навсегда. Куда полезнее было бы, если бы слова ненависти, произнесенные другими, превращались бы у людей в слова любви!.. Для меня так оно и есть во всем, что касается вас, Берта…

Камергер (высовывает голову). Король желает знать, было ли испрошено прощение.

Ундина. Да, на коленях.

Рыцарь. Поедем, Берта, у меня просторный замок. Вы будете жить, как пожелаете, — одна, если захотите жить одна, в том крыле замка, что выходит к озеру.

Ундина. Ах, близ твоего замка есть озеро? Тогда Берта будет жить в другом крыле.

Рыцарь. В том, что смотрит на Рейн? Как ей угодно.

Ундина. Рейн? Твой замок соседствует с Рейном?

Рыцарь. Только с востока. На юге струятся водопады. Поедем, Берта.

Ундина. О, Ганс, нет ли у тебя замка на равнине без прудов и ключей?

Рыцарь. Идите, Берта, скоро я к вам присоединюсь.

Возвращается к Ундине.

Рыцарь. Откуда такая водобоязнь? Что происходит между тобою и водой?

Ундина. Между водой и мною — ничего.

Рыцарь. Думаешь, я не замечаю? Ты не даешь мне приблизиться даже к ручейку. Ты становишься между мною и морем. Стоит мне присесть на край колодца, как ты уводишь меня прочь.

Ундина. Берегись воды, Ганс.

Рыцарь. Да, мой замок стоит среди вод, и утром я буду принимать душ под своим водопадом, в полдень удить рыбу в своем озере, а вечером купаться в Рейне. Мне знаком в нем каждый водоворот, каждая яма. Если вода рассчитывает меня испугать, она ошибается. Вода ничего не смыслит, вода ничего не слышит!

Уходит. Внезапно взвиваются вверх струи всех водометов вокруг залы.

Ундина. Она услышала!

Идет вслед за рыцарем.

Камергер (иллюзионисту). Браво, браво! Я горю нетерпением увидеть развязку. Когда продолжение?

Иллюзионист. Прямо сейчас, если желаете.

Камергер. Но что у меня с лицом? Теперь на нем морщины! Я лысый!

Иллюзионист. Вы сами того хотели. За час прошло десять лет.

Камергер. У меня фальшивые зубы? Я шепелявлю?

Иллюзионист. Продолжать, ваша светлость?

Камергер. Нет. Нет! Антракт! Антракт!

 

Двор замка. Утро бракосочетания Берты и рыцаря

 

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Берта. Ганс. Слуги.

Слуга. Хористы прибыли и поднялись на хоры.

Ганс. Что ты говоришь?

Другой слуга. Он о певцах глаголет, что явились украсить песнею обряд священный брака.

Ганс. А ты? Ты не можешь говорить по-другому? Более простым языком!

Слуга. О, лета долгие графине Берте! Да здравствует прекрасная невеста!

Ганс. Убирайся!

Берта. Не гневайся, о Ганс, в такой чудесный день!

Ганс. Как, и ты тоже?

Берта. Твоей женой я стану через час, зачем же хмурить брови и сердиться?

Ганс. Ты тоже! Ты говоришь, как они!

Берта. А что дурного слуги говорят? Они лишь рады нашему блаженству.

Ганс. Повтори свою фразу… Живо! Живо! Не меняя ни одного слова!

Берта. А что дурного слуги говорят? Они лишь рады нашему блаженству…

Ганс. Наконец-то! Спасибо!

Берта. Ты пугаешь меня, Ганс! Уже несколько дней ты меня пугаешь…

Ганс. Ты все знаешь о Виттенштейнах, узнай же еще и вот что: в тот день, когда дом Виттенштейнов должно посетить несчастье, их слуги без всякого повода начинают говорить торжественным языком. Их фразы становятся ритмичны, слова благородны. Все, чем обычно пользуются поэты, внезапно переходит к прачкам и конюхам. Простой люд вдруг начинает видеть то, чего прежде никогда не замечал — изгибы рек, шестигранники медовых сот. Он думает о природе. Думает о душе… Сегодня случится несчастье.

Берта. Они не говорили стихами. Их фразы не рифмовались.

Ганс. Когда Виттенштейн вдруг слышит, что один из слуг говорит в рифму, читает на память стихотворение, значит пришла смерть.

Берта. О, Ганс, это потому, что в знаменательные дни ухо Виттенштейнов облагораживает все звуки. Но это наверняка справедливо не только для часов скорби, но и для празднеств!

Ганс. Даже свинопасы! И сейчас мы проверим (слуге). Ты знаешь, где сейчас свинопас?

Слуга. В долине каменных дубов…

Ганс. Заткни глотку… Сходи за свинопасом.

Слуга.…в тени акации прекрасной…

Ганс. Бегом!

Берта. О, Ганс, я-то благодарна слугам за то, что нынешним утром все свои смиренные слова они оставили мне, чтобы я могла выразить, как люблю тебя. Я в твоих объятиях, Ганс. Почему же у тебя такое лицо, чего тебе не хватает в такой день?

Ганс. Мести. Мне надо, чтобы перед лицом всех горожан она признала истинную свою сущность и свое преступление.

Берта. Ты не смог забыть Ундину за те полгода, что она исчезла? Во всяком случае, сегодня как раз подходящий день для забвения!

Ганс. Меньше, чем какой-нибудь другой. Если сегодня ты видишь недоверчивого, униженного, подавленного жениха, это ее работа… Как она мне лгала!

Берта. Она тебе не лгала. Любой другой на твоем месте догадался бы, что она не нашей породы. Разве она хоть раз пожаловалась? Хоть раз воспротивилась твоей воле? Разве ты хоть раз видел ее рассерженной, нездоровой или властной? По каким же признакам распознаешь ты настоящих женщин?

Ганс. По их изменам… Она мне изменила.

Берта. Один только ты не видел. Один только ты не заметил, что она никогда не употребляла слова «женщина». Слышал ты, чтобы она когда-либо сказала: «Так не говорят с женщиной. Так не поступают с женщиной»?.. Нет… Все в ней вопило: «Так не говорят с русалкой, так не поступают с русалкой».

Ганс. Забыть Ундину! Разве она позволяет мне это? Крик, которым она разбудила меня в день своего исчезновения: «Я изменила тебе с Бертраном!» разве не доносится он до меня каждое утро из реки, из ручьев, из колодцев?.. Разве замок и город не откликаются ежеминутно на этот крик всеми своими фонтанами и акведуками?.. Разве деревянная русалка на башенных часах не вторит этому крику в полдень? Почему она так яростно оповещает весь мир, что изменила мне с Бертраном?

Эхо. С Бертраном!

Берта. Будем справедливы, Ганс. Ведь мы первые обманули ее. Может быть, она застала нас вместе и отомстила.

Ганс. Где она? Что она делает? Все мои охотники, все рыбаки вот уже полгода тщетно гоняются за нею. И притом она где-то недалеко. На заре у дверей часовни нашли этот букет из морских звезд и морских ежей… Только она могла положить его там насмешки ради…

Берта. Не думай так… Существа из сказочного мира не упорствуют во злобе. Едва разоблаченные, они исчезают, вновь погружаются во тьму… Я думаю, это касается и русалок… Она вновь погрузилась в воду,

Ганс. Я изменила тебе с Бертраном!.. Кто это сейчас сказал?

Эхо. С Бертраном!

Берта. О, Ганс, мы расплачиваемся за твою ошибку. Что могло соблазнить тебя в этой девушке? Кто убедил тебя, что ты рожден для волшебных приключений? Ты — охотник за феями! Я-то тебя знаю. Если хочешь быть искренним с собою, признайся, что в зачарованном лесу твое сердце билось сильнее всего, когда ты видел какую нибудь хижину, покинутую дровосеком, заходил туда, пригнув голову на пороге, слышал запах рассохшейся утвари, находил тлеющий уголек, чтоб зажечь свою трубку, зажарить дрозда… Я вижу тебя в так называемых заколдованных дворцах… Уверена, что тебе не терпелось открыть шкафы, снять с крючков одежды, примерить старые шлемы… Ты думал, будто ищешь привидения. Ты всегда следовал лишь по человеческой тропе.

Рыцарь. Плохо я по ней следовал.

Берта. Ты с нее сбился, но вновь нашел ее. Той зимней ночью, когда ты сказал мне, что все еще любишь меня, а я убежала, ты вернулся на человеческую тропу, — позади старого замка, когда увидел следы моих ног на снегу. Опи были большие, глубокие; они выдавали всю мою усталость, мою тоску, мою любовь. То не были чуть заметные отпечатки ног Ундины, которых не различают даже твои собаки и которые остаются лишь бороздками на суше. То были следы женщины, чреватой человеческой жизнью, беременной твоим будущим сыном, следы твоей жены! На снегу не было обратных следов. Ты принес меня домой на руках.

Ганс. Да, как Бертран, должно быть, унес ее… Чего тебе надо?

Слуга. Вот свинопас, сеньер. Его вы призывали.

Ганс. Ну-ка, подойди поближе, как там твои свиньи?

Свинопас. Рожок мой из лозы, и нож мой из самшита!

Ганс. Я говорю о твоих кабанах, о твоих свиньях!

Свинопас. И под акацией…

Ганс. Замолчи!

Слуга. Он глух, сеньер. Он глух!

Свинопас.…в тени ее прохладной…

Ганс. Закрой ему рот рукой!

Слуга. Глаголет в руку он, о сотах речь ведет…

Ганс (другому слуге). И этому заткни рот…

Второй слуга (который в свою очередь закрыл рукою рот первому). Что сталось с ними? Ах, все говорят стихами!

Ганс. Приведите ко мне судомойку. Поняли? Посмотрим, что скажет судомойка.

 

СЦЕНА ВТОРАЯ

Берта. Ганс. Рыбаки.

Первый рыбак. Сеньер мой, мой сеньер!

Ганс. Повтори это четыре раза, и получатся стихи,

Второй рыбак. Она у нас! Мы ее поймали!

Ганс. Поймали Ундину?

Первый рыбак. В водах Рейна, пока она пела!

Второй рыбак. Она как глухарь, когда поет, к ней можно приблизиться!

Ганс. Это она? Вы уверены?

Первый рыбак. Верно говорю, как перед богом. Она закрыла лицо волосами, но голос у нее чудесный, кожа бархатная, сложена на диво, — это она, чудовище!

Второй рыбак. Ее сюда ведут, и с нею судьи.

Берта. Какие судьи?

Первый рыбак. Судьи из епископства и имперские судьи, которые ведут дела о сверхъестественных случаях. Они как раз объезжали округу.

Второй рыбак. Они прибыли из Бингена, чтобы повесить змею-оборотня.

Берта. Зачем им устраивать судебное заседание в замке. Разве здание трибунала не свободно?

Первый рыбак. Они говорят, графиня, что русалок всегда судят на возвышенном месте!..

Второй рыбак. И подальше от реки, и еще, что нужно принять предосторожности, потому что они могут присосаться к животу, как пиявки, и что к тому же в этом процессе истец — наш сеньер.

Ганс. Да, истец — я… Я жду этого часа уже полгода… Оставь нас, Берта.

Берта. Ганс, не надо тебе снова видеться с Ундиной!

Ганс. Я не увижусь с Ундиной, ты же слышишь, что они говорят… Я увижу русалку, существо лишенное человеческой жизни, человеческого голоса, которое меня даже в не узнает.

Берта. Ганс, когда я была маленькой девочкой, я как-то влюбилась в горностая. Воображаемого. Его не существовало. Но мы спали вместе. У нас были дети. Так вот, даже теперь я с трепетом останавливаюсь перед клеткой с горностаем в зверинце. Он тоже забыл меня. Тоже забыл, что я надевала на него пурпурный капюшон, что он спас меня от гигантских карликов, что наши близнецы Гениевра и Вертелинга вступили в брак с королем Азии. Он здесь, со своим мехом, своей бородкой, своим запахом. Но мое сердце громко стучит. Но я чувствовала бы себя виноватой, если бы пошла повидаться с ним в этот день, свадебный день…

Слуга. Судьи, сеньер.

Ганс. Минуту, Берта, и мы будем спокойны,

 

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Ганс. Судьи. Толпа.

Первый судья. Чудесно. Срединное расположение. Мы как раз выше царства воды и ниже царства воздуха.

Второй судья. На одном из этих холмов, добрые люди, стоял Ноев ковчег, когда спал потоп и Ной судил чудищ морских, чьи адские пары ворвались под арку через портики… Приветствуем вас, рыцарь.

Ганс. Вы прибыли как раз вовремя.

Первый судья. Тот факт, что мы живем среди сверхъестественных явлений, внушает нам предчувствие, неизвестное нашим коллегам, занимающимся вопросами нрава либо браконьерства…

Второй судья. К тому же наша миссия куда более тяжкая.

Первый судья. Разумеется, легче разрешить спор о границе между виноградниками двух горожан, нежели о границах между людьми и духами, но в данном случае, как нам представляется, ломание будет вести нетрудно… Мы впервые судим русалку, которая не отрицает, что она русалка.

Второй судья. Ибо нет таких уловок, к коим не прибегли бы эти существа, дабы ускользнуть от нашего допроса, рыцарь. Порою они не упускают случая завлечь нашу мудрость на ложный путь.

Первый судья. Воистину, так. Еще третьего дня они сбили нас с толку, любезный коллега, в этом Крейцнахском деле, когда мы судили мнимую Доротею, служанку помощника бургомистра. Вы были достаточно твердо уверены, что это саламандра. Чтобы убедиться в этом, мы отправили ее на костер. Она изжарилась… Значит, это была русалка.

Второй судья. Равно как и вчера, любезный председатель, с этой Гертрудой, рыжей, с глазами разного цвета, той, что подавала пиво в Тюбингене. Кружки наполнялись сами собою и — чудо, не имеющее прецедента, без пены. Вы решили, что она русалка. Мы велели бросить ее в воду, привязав за железную нить. А она захлебнулась насмерть. Следовательно, то была саламандра.

Ганс. Вы привели с собою в замок Ундину?

Первый судья. Прежде, чем ввести ее, рыцарь, нам необычайно ценно было бы узнать, поскольку истец — это вы, какого возмездия требуете вы для обвиняемой.

Ганс. Чего я требую? Я требую того же, чего требуют эти слуги и эти девушки! Я требую, чтобы людям дали право жить спокойно, одним на этой земле. Господь Бог отвел нам не так уж много места — ее поверхность, да еще два метра в высоту между небом и адом!.. Не так уж привлекательна жизнь человеческая — надо мыть руки, сморкаться при насморке, волосы у тебя выпадают!.. Чего я хочу, это жить, не чувствуя, как вокруг нас кишат, кипят враждой все эти жизни, существующие вне жизни человечества, эти селедки с женскими торсами, пузыри с детскими головами, ящерицы в очках и с бедрами нимфы… В утро моей женитьбы я хочу находиться в мире, свободном от их посещений, их недовольства, их совокуплений, — быть одному со своей невестой, наконец-то одному.

Первый судья. Это непомерное требование.

Второй судья. Совершенно очевидно. Нас может смущать то обстоятельство, что они испытывают величайшую радость, видя как мы принимаем ножные ванны, обнимаем своих жен и служанок, сечем своих детей. Но факт неоспорим: вокруг каждого деяния человеческого, самого низменного, самого благородного, они толпятся и образуют хоровод, наспех выряженные в костяк либо бархатистую кожу, курносые или с задом в виде осиного жала, то ли для того, чтобы пожирать, то ли для того, чтобы сотворить чудо…

Ганс. Значит не существовало такой эпохи, такого века, который не был бы ими зачумлен?

Первый судья. Эпохи? Века? Насколько мне известно, рыцарь, был, в лучшем случае, один-единственный день. Один лишь раз я почувствовал, что мир свободен от присутствия этих тварей, этих адских двойников. В августе прошлого года, в окрестностях Аугсбурга. Стояло время жатвы, и ни один плевел не подделывался под колос, никакая ржа — под василек. Я растянулся под рябиной, надо мною сидела сорока и не притворялась вороной. Наша Швабия простиралась до самых Альп, зеленая и голубая, и над нею я не видел другой, воздушной Швабии, населенной ангелами с клювами, а под нею — адской Швабии, кишащей красными демонами. По дороге скакал на коне ландскнехт, и его не сопровождал всадник, вооруженный косой. Под майскими деревцами плясали парочками жнецы, и между ними не встревал некто третий, липкий, со щучьей мордой. Мельничное колесо вертелось, меля свою муку, и его не опоясывало другое, гигантское колесо, со спицами, ударяющими по спинам голых грешников. Все предавалось труду, крикам, пляске, и все же я впервые вкусил одиночество, одиночество рода людского… Прозвучал рожок дилижанса, и ему не вторила труба Страшного суда… Это был единственный миг в моей жизни, рыцарь, когда я почувствовал, что духи покинули землю, когда внезапный клич призвал их в иные пристанища, на другие планеты… Если бы это продолжалось, несомненно, пришел бы конец нашей карьере, любезный мой коллега. Но мы ничем не рисковали! Вдруг, в одну секунду ландскнехта настигла смерть, парочки оказались втроем, с облаков свесились метлы и клинки… Другая планета пришлась им не по вкусу; они возвращались. В один миг все вернулось обратно. Они оставили все: кометы, небеса, заоблачные игры, — чтобы снова поглядеть, как я вытираю пот и сморкаюсь в клетчатый носовой платок… Вот и обвиняемая! Пусть страж следит, чтобы она все время стояла. Если она ляжет на живот, получится как в воскресенье с той женщиной-пиявкой, она очутится в Рейне раньше нас…

 

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Ундина. Ганс. Судьи. Толпа.

Второй судья. На руках нет перепонок. У нее на пальце кольцо.

Ганс. Снимите его.

Ундина. Ни за что! Ни за что!

Ганс. Это обручальное кольцо. Оно мне сейчас потребуется.

Судья. Рыцарь…

Ганс. И ожерелье тоже. Этот медальон с моим портретом внутри!

Ундина. Оставьте мне ожерелье!

Первый судья. Рыцарь, могу я просить вас не мешать ведению допроса? Ваше негодование, как оно ни понятно, грозит нарушить порядок… Сперва процедура опознания!..

Ганс. Это она!

Первый судья. Да, да! Но где рыбак, который ее поймал? Пусть приблизится поймавший ее рыбак!

Ульpих. В первый раз довелось мне выудить русалку, господин судья. Ах, я так счастлив!

Судья. Мы поздравляем тебя. Что она делала?

Ульpих. Я чувствовал, что поймаю русалку! Целых тридцать лет чувствовал, что когда-нибудь да поймаю. Но нынешним утром я был в этом уверен.

Судья. Я спрашиваю тебя, что она делала, осел!

Ульрих. И я поймал ее живьем! Ту, из Регенсбурга прикончили ударами весел. А эту я только стукнул головою о борт, чтобы оглушить.

Ганс. Правда, скотина, кровь еще течет.

Судья. Отвечай же на вопросы! Она плавала, когда ты ее поймал?

Ульрих. Плавала, показывала грудь и ляжки, Она может десять минут оставаться под водой, я сосчитал.

Судья. Пела она?

Ульpих. Нет. Она тихонько лает, немного хрипло. Скорее, тявкает. Я очень хорошо помню, что именно она тявкала. Она тявкала: «Я изменила тебе с Бертраном».

Судья. Ты мелешь вздор. Ты понимаешь тявканье?

Ульpих. Обычное никогда. Тявканье есть тявканье. А это понял.

Судья. От нее пахло серой, когда ты ее вытаскивал?

Ульpих. Нет. От нее пахло водорослями, боярышником.

Второй судья. По правде сказать, это не одно и то же! Чем она пахла, водорослями или боярышником?

Ульpих. От нее пахло водорослями, боярышником.

Первый судья. Оставим это, любезный коллега,

Ульpих. От нее пахло запахом, который говорил: «Я изменила тебе с Бертраном».

Судья. Теперь у тебя уже и запахи говорят?

Ульpих. Верно. Вы правы. Запах есть запах. Но этот запах говорил.

Судья. Она отбивалась?

Ульpих. Наоборот! Она позволила себя схватить. Только дрожала! Дрожь ее бедер означала: «Я изменила тебе с Бертраном»!

Ганс. Довольно кричать, болван!

Судья. Извините его, рыцарь. Ничего удивительного, что он заговаривается. Простая душа не может вынести таких встреч. Но свидетельство профессионального рыбака требуется для опознания водяного чудища… Кажется, никаких сомнений не остается.

Ульpих. Перед богом клянусь, что это оно и есть. Голова и грудь у нее как у той, из Нюрнберга, которую вырастили в бассейне. К ней поместили тюленя…. Они играли в мяч… У них даже были дети… Я спрашиваю себя, может, это та самая… Ведь для людей духи двоятся, верно?

Первый судья. Не касайся нынче этого. Спасибо.

Ульpих. А моя сеть? Могу я получить обратно свою сеть?

Первый судья. Ты получишь ее в предписанный срок. На третий день после судоговорения.

Ульрих. Ну, нет! Я хочу получить ее сейчас же. Как же без сети? Мне нынче вечером надо рыбачить!..

Второй судья. Отлично! Уходи прочь. Она конфискована. В ней нет ячеек.

Первый судья. Заканчивайте установление личности, любезный коллега.

Ране. Стойте! Куда вы идете?

Второй судья. Я также и врач, рыцарь; мне необходимо обследовать тело этой девушки.

Ганс. Никто не будет обследовать Ундину.

Первый судья. Мой коллега — практик, не имеющий себе равных, сеньер. Именно он установил девственность курфюрстины Йозефы, с целью аннулировать ее брак, и она отдала должное его такту.

Ганс. Я удостоверяю, что данная особа и есть Ундина, этого достаточно.

Второй судья. Севьер, я понимаю, вам тягостно видеть, как пальпируют ту, кто была вашей подругой, но я могу, не дотрагиваясь до нее, изучить в лупу те части ее тела, в которых заметны отличия от тела человеческого.

Ганс. Осматривайте невооруженным глазом и с того места, на котором стоите.

Второй судья. Осматривать невооруженным глазом сетку трехлопастных вен, которую змей искуситель рисует под костяком русалки, представляется мне практически невыполнимой операцией. Не может ли она хотя бы пройтись у нас на глазах, скинуть эту сеть, расставить ноги?

Ганс. Не двигайся, Ундина!

Первый судья. Было бы неучтиво с нашей стороны настаивать, да и дознание, в целом, дало удовлетворительные результаты. Есть ли среди вас, добрые люди, кто-нибудь, кто оспаривает, что эта женщина русалка?

Грета. Она была такая добрая!

Второй судья. Это была добрая русалка, вот и все…

Свинопас, Она любила нас. И мы ее любили!

Второй судья. Имеются привлекательные разновидности даже у ящериц…

Первый судья. Перейдем к судоговорению. Итак, вы, рыцарь, истец, в качестве супруга и господина обвиняете эту женщину в том, что, будучи русалкой, она своею сущностью и присутствием произвела в вашем окружении беспорядок и смуту?

Ганс. Я? Никогда!

Первый судья. Вы не обвиняете ее в том, что она внесла в ваш дом сверхъестественное, странное, демоническое?

Ганс. Ундина, демоническое? Кто говорит такую ерунду?

Судья. Мы спрашиваем, рыцарь! Что в этом вопросе необычного?

Водяной царь (в облике человека из народа). Ундина демоническая!

Судья. А ты кто такой будешь?

Ундина. Велите ему замолчать! Он лжет!

Второй судья. В подобном процессе соблюдается свобода слова.

Водяной царь. Ундина демоническая! Наоборот, эта русалка отрицает русалок. Она их предала. Она могла сохранить их силу, их науку. Она могла Двадцать раз в день творить то, что вы называете чудесами, — наделить коня своего мужа хоботом, сделать его собак крылатыми. Река Рейн, небо могли бы откликаться на ее голос и показывать невероятные вещи. Так нет же, она выбрала сенной насморк, вывихи, пищу на сале! Это верно, рыцарь?

Судья. Если я правильно вас понял, вы обвиняете ее в том, что она коварно приняла самое подходящее и самое лестное обличье, чтобы похищать человеческие тайны?

Ганс. Я? Разумеется, нет!

Водяной царь. Ваши тайны? Ах, если кто и пренебрегал человеческими тайнами, так это она. Конечно, у людей есть сокровища — золото, драгоценности, но Ундина предпочитала предметы самые низменные: табуретку, ложку… У людей есть бархат и шелк, она предпочитала бумажный плюш. Она, сестра природных стихий, низко обманывала эти стихии: она любила огонь из-за каминных решеток, воду из-за кувшинов и водостоков, воздух — из-за простынь, которые развешивают между ивами. Если тебе надо записывать, писец, пиши вот что: это самая человеческая из всех женщин именно потому, что сделалась женщиной по доброй воле;

Судья. Свидетели утверждают, что она на целые часы запиралась на замок в своей комнате…

Водяной царь. Это верно; а что делала твоя хозяйка, Грета, когда сидела вот так, взаперти?

Грета. Пирожные, господин свидетель.

Второй судья. Пирожные?

Грета. Она трудилась два месяца, пока научилась делать рубленое тесто.

Второй судья. Это одна из самых приятных человеческих тайн… Но рассказывают, что она растила животных в неогороженном дворе…

Свинопас. Да, зайцев. Я приносил клевер.

Грета. И кур. Она сама снимала у них типун с языка.

Второй судья. Ты уверена, милочка, что ее собаки не разговаривали? Или ее кошки?

Грета. Нет. А вот я с ними разговаривала. Я люблю разговаривать с собаками… Они никогда мне не отвечали.

Первый судья. Спасибо, свидетель. Мы учтем это обстоятельство, когда будем выносить судебное определение. Поистине, мы не можем вменять в вину суккубам, инкубам и прочим докучным посетителям, то, что они признают превосходство удела человеческого и людской изобретательности, что они ценят наши печенья, нашу луженую посуду, наши пластыри от ран и экземы.

Второй судья. Я лично обожаю рубленое тесто. Перед тем, как ему подойти, она, должно быть, клала туда масло?

Грета. Целыми комками!

Первый судья. Тише. Вот мы наконец дошли до сути дела, Я наконец понял вас, рыцарь. Женщина, этот сеньер обвиняет тебя в том, что вместо любящей жены, на которую он мог рассчитывать я которую ты на некоторое время вытеснила, ты ввела в его дом существо, целиком поглощенное мелочными делами и презренными житейскими удовольствиями, существо эгоистичное и бесчувственное…

Ганс. Ундина меня не любила? Кто посмел это сказать?

Судья. Поистине, рыцарь, нелегко следить за вашей мыслью…

Ганс. Ундина любила меня так, как никто не любил ни одного человека…

Второй судья. Вы так в этом уверены? Взгляните на нее; послушать вас, выходит, что она дрожит от страха.

Ганс. От страха? Поди, погляди на этот страх через свою лупу, судья! Она не дрожит от страха. Она трепещет от любви!.. Да, потому что теперь мой черед обвинять, и я обвиняю. Возьми свою чернильницу, писец! Надень свой колпак, судья! Когда голова в тепле, легче судить. Я обвиняю эту женщину в том, что она трепещет от любви ко мне, что не знает ни мысли, ни пищи, ни бога, кроме меня. Я бог этой женщины, слышите?

Судья. Рыцарь…

Ганс. Вы сомневаетесь? Какая твоя единственная мысль, Ундина?

Ундина. Ты.

Ганс. Каков твой хлеб, твое вино? Когда ты возглавляла мой стол и поднимала чашу, что ты пила?

Ундина. Тебя.

Ганс. Кто твой бог?

Ундина. Ты.

Ганс. Слышите, судьи? Она доводит любовь до богохульства.

Судья. Не будем преувеличивать. Не усложняйте дело: она хочет сказать, что почитает вас.

Ганс. Ничего подобного. Я знаю, что говорю. У меня имеются доказательства. Ты преклоняла колени перед моим изображением, не правда ли, Ундина? Ты целовала мою одежду! Ты молилась во имя мое!

Ундина. Да.

Ганс. Святые — это был я. Церковные праздники — был я. Кого ты видела в Вербное воскресенье, въезжающим на осле в Иерусалим , с волочащимися по земле ногами?

Ундина. Тебя.

Ганс. А чем махали над моею головой все женщины, выкрикивая мое имя? То были не пальмовые листья, что это было?

Ундина. Ты.

Судья. Но куда все это заведет нас, рыцарь? Нам надо судить русалку, а не любовь.

Ганс. Однако судебное дело именно в этом и заключается. Пусть любовь предстанет перед этим барьером, пусть предстанет Амур со своим колчаном со стрелами и разукрашенным лентами задом. Это его я обвиняю. Я обвиняю самую истинную любовь в том, что на самом деле она — самая лживая, самую неистовую любовь в том, что она самая низкая, ибо эта женщина, которая жила одной лишь любовью ко мне, изменила мне с Бертраном!

Эхо. С Бертраном!

Первый судья. Мы тонем в неясности, рыцарь! Женщина, которая любит вас до такой степени, не могла вам изменить.

Ганс. Отвечай, ты! Изменила ты мне с Бертраном?

Ундина. Да.

Ганс. Поклянись перед судьями!

Ундина. Клянусь, что я изменила тебе с Бертраном.

Судья. Значит, она вас не любит! Ее утверждения ничего не доказывают: вы поистине не оставили ей выбора в смысле ответа. Любезный коллега, вы, кому удалось уличить саму Женевьеву Брабантскую, когда она уверяла, будто предпочитает своему мужу лесную лань, ноздри своей лани щекам своего мужа, задайте этой русалке три положенных вопроса… Первый…

Второй судья (указывая на Ганса). Ундина, когда этот человек бежит, что ты делаешь?

Ундина. Я задыхаюсь.

Первый судья. Второй!..

Второй судья. Если он ушибется, прищемит палец?

Ундина. Я истекаю кровью.

Первый судья. Третий!..

Второй судья. Когда он говорит, когда храпит в постели… Извините, сеньер.

Ундина. Я слышу пение.

Второй судья. В ее словах нет ничего сомнительного. Она кажется искренной!.. И этому человеку, который для тебя — все, ты изменила?

Ундина. Да, я изменила ему с Бертраном…

Водяной царь. Не кричи так громко, я слышу…

Второй судья. Ты любишь только его. Существует только он один. И ты ему изменила?

Ундина. С Бертраном.

Ганс. Ну, вот. Теперь вы все знаете!

Второй судья. Известно ли тебе, какое наказание положено жене, нарушившей супружескую верность? Известно ли тебе, что признание не только не смягчает вину, а лишь усугубляет ее?

Ундина. Да, но я изменила ему с Бертраном.

Водяной царь. Ты обращаешься ко мне, не так ля Ундина? Ты вовлекаешь в судебный процесс меня? Как тебе угодно! Мой допрос будет короче, чем допрос твоих судей. Где Бертран, Ундина?

Ундина. В Бургундии. Я должна встретиться с ним там.

Водяной царь. Где изменила ты с ним своему супругу?

Ундина. В лесу.

Водяной царь. Утром? Вечером?

Ундина. В полдень.

Водяной царь. Было холодно? Или тепло?

Ундина. Подмораживало. Бертран даже сказал: «Пусть лед поможет сохраниться нашей любви»!.. Такие слова не забываются.

Водяной царь. Отлично… Приведите Бертрана… Из очной ставки всегда рождается истина.

Судья. Вот уже полгода, как Бертран исчез. Человеческое правосудие не смогло разыскать его.

Водяной царь. Потому что оно не очень-то могущественно… Вот он!

Появляется Бертран,

Ундина. Бертран, мой возлюбленный!

Судья. Вы граф Бертран?

Бертран. Да.

Судья. Эта женщина утверждает, что изменила с вами рыцарю.

Бертран. Если она так говорит, значит это правда.

Судья. Где это было?

Бертран. В ее собственной спальне, в этом замке.

Судья. Утром? Вечером?

Бертран. В полночь.

Судья. Было холодно? Тепло?

Бертран. В очаге горели поленья. Ундина даже сказала: «Как жарко в преддверии ада»… Такие слова нельзя выдумать.

Водяной царь. Превосходно. Теперь все ясно.

Ундина. Что ты находишь превосходным! Зачем сомневаться в моих словах? Если наши ответы не совпадают, это потому, что мы любили друг друга беззаветно, без удержу, потому что страсть лишила нас памяти… Только сговорившиеся лжецы и преступники отвечают одинаковыми словами!

Водяной царь. Граф Бертран, обнимите эту женщину и поцелуйте ее…

Беpтpан. Я получаю приказания только от нее.

Первый судья. А ваше сердце вам не приказывает?

Водяной царь. Веля ему поцеловать тебя, Ундина. Как тебе верить, если ты не позволяешь ему тебя поцеловать?

Ундина. Как угодно. Поцелуйте меня, Бертран.

Бертран. Вы этого желаете?

Ундина. Я этого требую. Поцелуйте меня! Это всего одна секунда, одна короткая секунда… Если при вашем приближении, Бертран, я отскочу, стану отбиваться, это будет помимо моей воли. Не обращайте внимания.

Водяной царь. Мы ждем.

Ундина. Нельзя ли мне получить плащ, платье?

Водяной царь. Нет. Пусть руки у тебя останутся голыми.

Ундина. Очень хорошо… Тем лучше… Я обожаю, когда Бертран целует меня, лаская мои обнаженные плечи. Помните тот прекрасный вечер, Бертран!.. Погодите!.. Если я закричу, когда вы меня обнимете, Бертран, это потому, что у меня натянуты нервы, потому что сегодня такой день. Не надо обижаться на меня… Впрочем, весьма возможно, что я не закричу…

Водяной царь. Решайтесь.

Ундина. Или если я потеряю сознание. Если я потеряю сознание, вы можете целовать меня как вам будет угодно, Бертран, как вам будет угодно!

Водяной царь. Пора.

Бертран. Ундина!

Он целует ее.

Ундина (отбиваясь). Ганс! Ганс!

Водяной царь. Вот и доказательство, судьи. Для рыцаря и для меня процесс окончен.

Ундина. Какое доказательство? (судьи поднимаются со своих мест). Что с тобой? Что ты думаешь? Что если я кричу «Ганс!» Когда Бертран меня целует, это доказывает, что я не изменяла Гансу? Если я по любому поводу кричу «Ганс!» это как раз потому, что я больше не люблю Ганса! Потому что его имя испаряется из меня. Когда я говорю «Ганс», это значит во мне осталась самая его малость. А как я могу не любить Бертрана? Поглядите на него. У него рост, как у Ганса! И лоб, как у Ганса!

Второй судья. Суд говорит.

Первый судья. Рыцарь, наша роль в этом деле окончена. Разрешите огласить наше суждение. Эта русалка виновна в том, что ввела вас в заблуждение, что покинула свою природную среду. Но выясняется, что она принесла сюда, к людям, только доброту и любовь.

Второй судья. Немного больше, чем следует: если люди примутся так любить, это не облегчит нашу жизнь…

Первый судья. Почему она хотела уверить нас в своей связи с Бертраном, этого мы не внаем и не желаем выяснять, поскольку это область отношений между супругами и мы уважаем ваше право проявлять в этом вопросе сдержанность. Пытка и публичная казнь для нее отменяется. Нынче ночью ей отрубят голову без свидетелей, а до тех пор мы назначаем ей в качестве стражей палача и этого человека, в благодарность за его помощь суду.

Указывает на Водяного царя.

Второй судья. И поскольку брачный кортеж ожидает перед часовней, позвольте нам следовать за вами и принести вам наши поздравления!

Появляется Судомойка; для одних она красавица, для других замарашка…

Ганс. Кто это?

Судья. О ком вы, рыцарь?

Ганс. Кто она, та, что движется прямо на меня, как слепая, как ясновидящая?

Судья. Мы ее не знаем.

Слуга. Это судомойка, сеньер, вы ее вызывали.

Ганс. Как она прекрасна!

Первый судья. Прекрасна? Эта карлица?

Грета. Как она прекрасна!

Слуга. Прекрасна? Ей шестьдесят лет!

Судья. Пожалуйте вперед, мы за вами, рыцарь.

Ганс. Нет, нет, сначала положено выслушать судомойку. Мы узнаем от нее конец этой истории… Мы слушаем тебя, судомойка.

Второй судья. Он решился ума…

Судья. Мне жаль его. Но тут можно голову потерять…

Судомойка.

Ганс. Это рифмуется, не правда ли?

Судья. Ни коим образом.

Судомойка.

Ганс. Вы скажете, что и эти стихи не рифмуются?

Судья. Эти стихи? У вас в ушах звенит. С чего вы взяли, что это стихи?

Свинопас. Разумеется, это стихи!

Судья. Для твоих свиней — да! А для нас это проза.

Судомойка.

Ганс. Это то, что называется стихотворением? Это стихотворение?

Первый судья. Стихотворение! Я слышал, как замарашка жаловалась, что ее обвинили в краже серебряных ложек.

Второй судья. И что ступни у нее кровоточат с самого ноября.

Ганс. Что она держит сбоку, косу?

Судья. Нет, тряпку.

Грета. Косу, золотую косу!

Слуга. Тряпку.

Свинопас. Косу. И хорошо наточенную. Я в этом толк знаю!

Ганс. Спасибо, судомойка. Я приду на свидание!.. Пойдемте, господа!

Слуга. Служба начинается, сеньер…

Все уходят, кроме Ундины, ее дяди и палача.

 

СЦЕНА ПЯТАЯ

Ундина, Водяной царь, который мановением руки превратил палача в красную снежную статую.

Водяной царь. Конец близится, Ундина…

Ундина. Не убивай его…

Водяной царь. Этого требует наш договор. Он изменил тебе.

Ундина. Да, он мне изменил. Да, я хотела, чтобы ты поверил, будто я изменила первая. Но не суди о чувствах людей по нашим меркам водяных духов. Часто мужчины, которые изменяют, любят своих жен. Часто те, кто изменяет, самые верные. Многие обманывают тех, кого любят, чтобы избежать гордыни, чтобы отречься от любви, чтобы почувствовать себя ничтожными рядом с женщинами, которые для них — все. Ганс хотел сделать из меня лилию своего дома, розу рассудительности, ту, кто никогда не оступается… Он был слишком добр… Он мне изменил.

Водяной царь. Вот ты уже почти женщина, бедная Ундина!

Ундина. У него не было иного выхода… Я иного не вижу.

Водяной царь. У тебя всегда не хватало воображения.

Ундина. Нередко вечерами, после народных гуляний, видишь, как мужья возвращаются опустив голову, с подарками в руках. Они только что изменили. Но их жены сияют.

Водяной царь. Он причинил тебе горе…

Ундина. Конечно. Но и тут мы все еще находимся среди людей. То, что я несчастна, еще не доказывает, будто я несчастлива. Ты в этом ничего не понимаешь; а ведь выбрать на этой земле, пестрящей красотами, единственное место, где непременно встретится измена, двусмысленность, ложь и ринуться туда сломя голову — именно в этом и состоит счастье для людей. Те, кто этого не делают, резко выделяются среди прочих. Чем больше человек страдает, тем более он счастлив. Я счастлива. Я самая счастливая.

Водяной царь. Он умрет, Ундина.

Ундина. Спаси его.

Водяной царь. Что тебе за дело? Человеческая память сохранится у тебя всего еще на несколько минут. Твои сестры трижды призовут тебя, и ты все позабудешь… Я сделаю так, что он умрет в тот самый миг, как ты его забудешь. Это достаточно человечно. Впрочем, у меня даже нет надобности его убивать. Он на пределе своей жизни.

Ундина. Он такой молодой, такой сильный!

Водяной царь. Он на пределе жизни. И это ты убила его. Ундина, ты пользуешься метафорами только, когда дело касается акул-катранов, так вот вспомни тех акул, которые однажды надорвались на плаву. В разгар бури они с легкостью пересекли Океан. А в один прекрасный день, в мирном заливе, при низкой волне, какой-то орган в них лопнул. Вся стальная сила моря собралась в гребне одной волны! Целую неделю глаза у них были тусклее обычного, губы обвисли… Они говорили, что здоровы… Они умирали… Так и с людьми. Дровосеки, судьи, странствующие рыцари истощают свои усилия не в борьбе с мощными дубами, преступлениями, чудовищами, а в соприкосновении с веточкой ивы, с невинностью, с любящим ребенком…. Жить ему осталось один час…

Ундина. Я уступила свое место Берте. Все для него складывается хорошо.

Водяной царь. Ты так думаешь? У него уже все смешалось в голове. В мозгу у него звучит предсмертная музыка. Эта история о ценах на сыр и яйца, которую рассказала судомойка, нестерпимым гулом отдалась в его ушах. Напрасно ожидают его в церкви; он не рядом с Бертой, он рядом со своим конем… Конь с ним разговаривает. «Прощай, прощай, мой добрый господин, говорит ему конь, — недолго в вышнем мире будешь ты один!..» — Ибо сегодня его конь изъясняется стихами…

Ундина. Я тебе не верю. Слышишь песнопение? Это его венчают.

Водяной царь. Что ему венчание! Самая мысль о женитьбе соскользнула с него, как кольцо со слишком тонкого пальца. Он бродит по замку. Говорит сам с собою. Он несет околесицу. Так люди выходят из положения, когда натолкнутся на правду, на искренность, на сокровище… Они впадают в безумие, как это у них называется. Внезапно они становятся логичными, не отрекаются больше, не женятся на тех, кого не любят, обретают рассудительность, присущую растениям, водам, самому господу богу, — они безумны.

Ундина. Он проклинает меня!

Водяной царь. Он безумен… Он тебя любит!

 

СЦЕНА ШЕСТАЯ

Ганс. Ундина.

Он подходит к Ундине сзади, как когда-то в рыбацкой хижине Ундина подошла к нему.

Ганс. Меня зовут Ганс.

Ундина. Красивое имя.

Ганс. Ундина и Ганс — это лучшие имена на свете, правда?

Ундина. Или Ганс и Ундина.

Ганс. О, нет! Сперва Ундина! Ундина — это заглавие… Ундиной будет называться сказка, в которой я появляюсь то тут, то там совершеннейшим дураком, просто олухом, в этой истории речь идет и обо мне! Я полюбил Ундину, потому что она этого захотела, я ей изменил, потому, что так было надо. Я родился для жизни между моей конюшней и псарней… Так нет же. Я, как крыса, попался в ловушку между всей природой и всею судьбой.

Ундина. Прости меня, Ганс.

Ганс. Почему они всегда так обманываются, зовут ли их Артемизией, Клеопатрой или Ундиной? Мужчины, созданные для любви, — это маленькие длинноносые учителя, вислогубые рантье, очкастые евреи; у этих-то есть время доказывать свою любовь, наслаждаться жизнью, страдать… Так нет!.. Женщины бросаются на бедного полководца Антония, на бедного рыцаря Ганса, на жалкого среднего человека… И отныне для него все кончено. У меня вот не было в жизни ни одной свободной минуты, только воевал, чистил коня, возился с гончими псами, ставил капканы! Куда там, надо было прибавить к этому огонь в жилах, яд в глазах, ароматы и горечь во рту. На всем пространстве от неба до ада меня трясли, толкли, коверкали! Не говоря уже о том, что я лишен дара видеть живописную и романтическую сторону жизни… Не очень все это справедливо.

Ундина. Прощай, Ганс.

Ганс. И вот вам! В один прекрасный день женщины тебя покидают. В тот день, когда все становится ясно, когда ты понимаешь, что никогда никого не любил кроме нее, что ты умрешь, если она исчезнет хоть на минуту, — в этот самый день она уходит. Того дня, когда ты снова ее обрел, когда все вновь обретено навсегда, этого дня она не упускает, — ее челн подплывает к берегу, ее крылья распускаются, плавники бьются, она говорит тебе «Прощай».

Ундина. Я скоро потеряю память, Ганс.

Ганс. И настоящее «Прощай», понимаете? Влюбленным, которые обычно прощаются на пороге смерти, суждено немедленно увидеться снова, постоянно сталкиваться друг с другом в будущей жизни, то и дело сближаться, непрерывно проникать друг в друга, потому что они станут тенями в одних пределах. Они расстаются, чтобы никогда больше не расставаться. Но мы с Ундиной уйдем навеки каждый на свой борт. На бакборте — небытие, на штирборте забвение… Не надо упускать случая, Ундина… Это первое настоящее «Прощай», сказанное на земле.

Ундина. Постарайся жить!.. Ты тоже забудешь.

Ганс. Постарайся жить!.. Легко сказать. Если бы мне хотелось жить! С тех пор, как ты ушла, мне приходится приказывать своему телу делать то, что прежде оно делало само собой. Я смотрю только, если велю своим глазам смотреть. Я вижу траву зеленой только, когда велю своим глазам видеть ее зеленой. Думаешь очень весело видеть черную траву?.. Это управление самим собой так изнурительно. Мне приходится приказывать пяти чувствам, тридцати мускулам, даже костям. Минута невнимания — и я забуду что надо слышать, дышать… Люди скажут: он умер потому, что ему надоело дышать… Он умер от любви… Что ты пришла мне сказать, Ундина? Зачем ты позволила себя поймать?

Ундина. Затем, чтобы сказать тебе, что я буду твоей вдовой Ундиной.

Ганс. Моей вдовой? Верно, я об этом уже думал. Я буду первым из Витгенштейнов, чья вдова не станет носить по мне траур и говорить: «Он меня не видит, надо быть красивой… Он меня не слышит, надо разговаривать для него». Останется только Ундина, все та же Ундина, и она меня забудет… Это тоже не слишком справедливо…

Ундина. Вот, вот. Успокойся… Я приняла меры. Иногда ты упрекал меня в том, что я хожу взад и вперед по комнатам твоего дома, делаю одни и те же движения руками, отсчитываю шаги. Это потому, что я предвидела день, когда мне придется потерять память и вернуться в глубину вод. Я упражняла свое тело, принуждала его к неизменному маршруту. На дне Рейна, лишенное памяти, оно сможет лишь повторять те движения, к которым я привыкла близ тебя. Порыв, что отнесет меня от грота к корню дерена, будет таким же, как тот, что относил меня от моего стола к окну; я буду катать раковину по песку теми же движениями, какими раскатывала тесто для моих пирожных… Я поднимусь на чердак… я высуну голову. Среди русалок-сумасбродок всегда будет одна русалка-мещанка. О, что с тобой?

Ганс. Ничего. Я забыл.

Ундина. Что ты забыл?

Ганс. Что надо видеть небо синим… Продолжай!

Ундина. Они будут называть меня русалкой людской породы. Потому что я не стану больше нырять головой вниз, а буду спускаться в воду по лестницам. Потому, что я буду в воде переписывать книги. В воде отворять окна. Все уже готово. Ты не нашел моих светильников, моих стенных часов, моей мебели, потому что я велела все это бросить в реку. Там у лих есть свое место, свой этаж. Я уже от них отвыкла. Они кажутся мне неустойчивыми, зыбкими… Но нынче вечером, увы, они представятся мне столь же надежными и прочно стоящими, каковы для меня течения и водовороты. Я не сумею понять в точности, что они такое, но останусь жить близ них. И будет очень странно, если я ими не воспользуюсь, если мне не придет в голову усесться в кресло, зажечь рейнский огонь в подсвечниках. Поглядеться в зеркала… Иногда зазвонят часы. Целую вечность я буду слушать, как они отбивают время… У меня под водой будет наша спальня.

Рыцарь. Спасибо, Ундина.

Ундина. Так, разлученные забвением, смертью, веками, природными различиями, мы будем хорошо понимать друг друга, будем друг другу верны.

Первый голос. Ундина!

Ганс. Они тебя требуют.

Ундина. Они должны позвать меня трижды. Я все забуду только после третьего зова… О, милый мой Ганс, дай мне воспользоваться этими последними мгновениями, спрашивай меня! Оживи воспоминания, ведь через миг они превратятся в пепел. Что с тобой? Ты так побледнел…

Ганс. Меня тоже призывают, Ундина; великая бледность, великий холод зовут меня! Возьми это кольцо, будь моей настоящей вдовой в глубине вод.

Ундина. Скорее! Спрашивай меня!

Ганс. Что ты сказала, Ундина, в тот первый вечер, когда я тебя увидел, когда ты отворила дверь во время бури?

Ундина. Я сказала: «Как он прекрасен».

Ганс. А когда ты застала меня за блюдом с заварной форелью?

Ундина. Я сказала: «Как он глуп»…

Рыцарь. А когда я сказал тебе: «Думай об этом издали»?

Ундина. Я ответила: «Мы потом будем вспоминать этот час… Час, когда вы меня еще не поцеловали».

Ганс. Теперь мы не можем доставить себе удовольствие ждать, Ундина: поцелуй меня.

Второй голос. Ундина!

Ундина. Спрашивай! Спрашивай еще! У меня все уже мешается в голове!

Ганс. Надо выбирать, Ундина: целовать меня или говорить.

Ундина. Молчу!

Рыцарь. Вот судомойка… С виду грязна, но чистых чувств душа ее полна…

Входит судомойка. Он падает замертво.

Ундина. На помощь! На помощь!

 

СЦЕНА СЕДЬМАЯ

Ундина, Берта. Слуги. Грета. На приподнятой плите лежит Ганс со скрещенными руками. Водяной царь.

Беpта. Кто зовет?

Ундина. Гансу нехорошо. Ганс умирает.

Третий голос. Ундина!

Берта. Ты убила его. Это ты его убила?

Ундина. Кого я убила?.. О ком вы говорите? Кто вы?

Берта. Ты меня не узнаешь, Ундина?

Ундина. Вас, госпожа? Как вы прекрасны!.. Где я!.. Как здесь плавать? Все твердое или пустое… Это земля?

Водяной царь. Это земля…

Русалка (беря ее за руку). Покинем ее, Ундина. Скорее!

Ундина. О, да, покинем ее… Погоди! Кто этот прекрасный юноша на ложе… Кто он?

Водяной царь. Его зовут Ганс.

Ундина. Какое красивое имя! Почему он не двигается?

Водяной царь. Он мертв.

Другая русалка (возникает). Пора… Пойдем!

Ундина. Как он мне нравится!.. Нельзя ли вернуть ему жизнь?

Водяной царь. Невозможно!

Ундина (позволяет увлечь себя). Как жаль! Я бы так его любила!

Конец третьего действия

Занавес