Коммунистическое движение на современном этапе столкнулось еще с одним опасным видом ревизионизма, стремящимся разрушить социалистическую политику и идеологию и заменить их политикой и идеологией, ничего общего не имеющими с марксизмом-ленинизмом. Речь идет о маоизме.

В наши дни маоизм выступает как чуждая ленинизму теория, проповедующая реакционно-утопический, военно-казарменный социализм, отражающий идеологию отсталой и отчаявшейся, неустойчивой и авантюристической части мелкой буржуазии. Маоизм насквозь проникнут национализмом и шовинизмом и представляет «теоретическую» базу для осуществления бредовых идей о мировой гегемонии.

Мао Цзэ-дун и его группа не создали какой-либо особой цельной теории. Речь идет о мелкобуржуазных извращениях, о ревизии теории и практики научного социализма.

Опасность маоизма состоит в том, что, выдавая карикатуру на социализм, которая существует в сегодняшнем Китае, за естественное и неизбежное явление для стран, отставших в своем экономическом и социальном развитии, он отвлекает у мирового революционного движения значительные силы и средства на второй фронт идеологической борьбы, вносит дезорганизацию в ряды сторонников социализма, сеет неверие в возможность осуществления коммунистических идеалов. Все, кто не согласен с Мао Цзэ-дуном, высокомерно отлучаются им от марксизма-ленинизма, от социализма и объявляются «ревизионистами». Против «несогласных» развертывается ожесточенная борьба, прикрываемая псевдомар-ксистской фразеологией, псевдореволюционными лозунгами. Учитывая эти обстоятельства, свыше 60 партий— участниц международного Совещания рабочих и коммунистических партий в 1969 г. выступили с обоснованной резкой критикой антимарксистских позиций и раскольнической деятельности руководства Компартии Китая.

Маоисты отвергают марксистско-ленинское учение о двух фазах коммунистического общества, общие закономерности перехода от капитализма к социализму и перерастания социализма в коммунизм, принципы научного управления социалистическим обществом.

Социализм рассматривается маоистами не как первая фаза коммунистической формации, а как своего рода завершающий этап переходного периода. Так, например, в статье группы авторов, опубликованной в теоретическом журнале «Хунци» (1971 № 3), утверждалось, что «на всем социалистическом этапе от начала до конца существуют классы, классовые противоречия, классовая борьба, существует борьба между двумя путями— социалистическим и капиталистическим, существует опасность реставрации капитализма».

Следуя такой схеме, маоисты, отбросив программу развития китайского общества по социалистическому пути, определенную решениями VIII съезда КПК, провозгласили новую политическую линию, которая ведет к «новому общественному порядку». Ко времени IX съезда партии пекинские лидеры при помощи «культурной революции» разрушили конституционную систему органов народной власти, ликвидировали коммунистическую партию. IX съезд явился, по существу, учредительным съездом новой, антиленинской партии. Он узаконил замену органов народной власти так называемыми «революционными комитетами» — орудием военно-бюрократической диктатуры Мао Цзэ-дуна, — чуждыми коренным интересам трудящихся.

Все основные положения нового устава, принятого IX съездом, направлены на превращение партии в слепое орудие осуществления политики Мао. Партия мыслится как придаток «великого кормчего». Устав узаконил право Мао Цзэ-дуна единовластно распоряжаться партией. По своему составу, принципам функционирования и роли создаваемая партия не имеет ничего общего с партией ленинского типа. А это значит, что в КНР ныне отсутствует главный критерий, позволяющий говорить о диктатуре пролетариата.

В свете нынешнего курса маоистов, приведшего к ликвидации руководящей роли китайского рабочего класса в обществе, отнюдь не случайным выглядит тот факт, что еще накануне победы народной революции Мао Цзэ-дун выступил против установления диктатуры пролетариата. В статье «О новой демократии» (1940 г.), а затем и в докладе «О коалиционном правительстве» на VII съезде КПК (1945 г.) Мао Цзэ-дун выдвинул концепцию новодемократического государства, которое принципиально отличается от социалистического государства пролетарской диктатуры. В этом государстве, по его утверждению, «будут условия для того, чтобы… труд и капитал… прилагали усилия к развитию промышленного производства». Он прямо говорил, что новодемократическое государство вовсе не будет социалистическим, что это будет «независимый, свободный, демократический, единый, богатый и могучий Китай», сохраняющий многоукладную (в том числе и капиталистическую) экономику.

Концепция новодемократического государства находилась в грубом противоречии с ленинским учением о перерастании буржуазно-демократической революции в социалистическую. Не ставя даже вопроса о превращении новодемократического государства в социалистическое, Мао Цзэ-дун тем самым отрицал принципиальные основы марксистского учения о диктатуре пролетариата, ревизовал ленинский тезис о том, что для совершения социалистической революции «пролетариат должен завоевать политическую власть».

Правда, после победы народной революции в Китае подлинно революционным элементам внутри КПК удалось на время нейтрализовать маоистскую концепцию о новодемократическом государстве. Опыт Китая вновь подтвердил правильность марксистско-ленинского положения о том, что переход от капитализма к социализму не может осуществиться без особого этапа развития — переходного периода — и государство этого периода не может быть ничем иным, как революционной диктатурой пролетариата.

Заменив революционно-демократическую диктатуру народа военно-бюрократической диктатурой, маоис-ты снова усиленно пропагандируют идеи «великого кормчего». Это делается, видимо, для того, чтобы окончательно убедить монополистические круги Запада, что КНР не будет следовать проверенной на опыте науке о построении социалистического общества, что она пойдет по особому, «новодемократическому пути».

Широко известна мысль В. И. Ленина, что мы ценим коммунизм только тогда, когда он обоснован экономически. Маоисты, провозгласив девиз «политика — командная сила», пренебрегли важнейшим положением ленинизма, узаконили отрыв политики от экономики. Их меньше всего заботит экономическое обоснование путей строительства социализма. Но игнорирование объективных условий, достигнутого уровня развития производительных сил представляет собой не что иное, как пренебрежение наукой и сочинение утопий, попытки осуществления которых на практике всегда терпели и терпят крах.

Потерпела полный провал идея быстрой индустриализации страны посредством «большого скачка» и так называемой «малой металлургии». Сотни тысяч кустарных печей для выплавки чугуна и стали, десятки тысяч кустарных шахт по добыче угля, для создания которых было мобилизовано до 60–70 млн. крестьян, уже через год были заброшены и явились как бы живым укором тем, кто действовал вопреки экономическим законам и пытался подменить научное решение задачи индустриализации страны «скорейшим претворением в жизнь гениальной идеи вождя».

Не лучшая судьба постигла и «народные коммуны». В этих «коммунах» были ликвидированы приусадебные участки, обобществлены все предметы домашнего обихода, отменена оплата по труду, введено уравнительное распределение. Одновременно члены «коммун» были переведены на казарменное положение. Не удивительно, что «народные коммуны», названные китайской пропагандой «лестницей в коммунизм», оказались нежизнеспособными.

Однако маоисты не отказались от идеи «народных коммун», которые они считают организационной ячейкой и образцом «китайского социализма». Вновь с рвением повсеместно насаждаются «образцовые» низовые ячейки по типу нефтепромысла Дацин и большой сельскохозяйственной производственной бригады Дачжай, которых превозносят как самообеспечивающиеся «комплексные хозяйства», как «золотой мост в коммунизм».

Курс на создание подобных полунатуральных самообеспечивающихся комплексов означает, помимо прочего, авантюристическую попытку перескочить необходимый этап в объективном процессе ликвидации социальных различий, полностью игнорируя объективные законы. Вместо того чтобы идти по пути общественного разделения труда, повышения его производительности на основе внедрения новейших достижений науки и техники, маоисты консервируют низкопроизводительный, физический труд, пытаются создать некий гибрид «и рабочего и крестьянина», что не может не иметь отрицательных последствий для решения проблемы преодоления различий между городом и деревней, между умственным и физическим трудом. Дацин и Дачжай — это, по существу, новое издание тех же «народных коммун», попытка через которые войти «скачком» в «коммунистический рай» с треском провалилась.

Уместным в этой связи представляется напомнить ленинскую оценку попыток «ввести» социализм на базе примитивной техники, опираясь на военно-административные методы. «Мы не представляем себе, — писал В. И. Ленин, — другого социализма, как основанного на основах всех уроков, добытых крупной капиталистической культурой. Социализм без почты, телеграфа, машин — пустейшая фраза. Но сразу нельзя вымести буржуазную обстановку и буржуазные привычки, им нужна та организация, на которой стоит вся современная наука и техника. Для этого дела поминать винтовки есть величайшая глупость».

В маоистской концепции «социализма» важное место занимает идеал «бедности». Но может ли бедность— в том виде, в каком она существует в действительности, — служить в качестве идеала? Реальная бедность негодна для созидания, тем более для социалистического. Но Мао Цзэ-дун выдвинул свою «программу» отношения к бедности, идеализируя ее как благо. Он заявлял: «Помимо прочих особенностей шестисотмиллионное население Китая заметно выделяется своей бедностью. На первый взгляд это плохо, а фактически хорошо. Бедность побуждает к переменам, к действию, к революции. На чистом, без всяких помарок, листе бумаги можно написать самые красивые иероглифы, можно создать самые новые, самые красивые рисунки» (статья «Об одном кооперативе», «Хунци», 1958, № 1).

Итак, «выход» из трудного положения найден! Действительная бедность должна быть терпимой, ее нужно приукрасить, создать ей ореол святости, благородства, чтобы она стала благом, к которому следует стремиться каждому члену общества.

Бедность у Мао не просто связана с временными трудностями переходного периода от капитализма к социализму. Бедность — это якобы сила, которая призвана повести людей к коммунизму. Разумеется, не к тому коммунизму, о котором писали классики марксизма-ленинизма и который является идеалом для сотен миллионов людей, а к «особому, китайскому коммунизму».

Обращение маоистов к проповеди бедности не является чем-то случайным. В представлениях угнетенного народа понятия бедности и равенства всегда были такими же близкими, как и противоположные им «богатство» и «неравенство». Поэтому в арсенале всех уравнительных утопий бедность играет не последнюю роль. Она преподносится как условие, без которого нельзя обеспечить всеобщее равенство. Отсюда ее восхваление. В свое время пел ей дифирамбы один из основоположников мелкобуржуазного уравнительного социализма— П. Прудон. Он даже разработал целую экономическую теорию для обоснования вечной бедности. «Бедность есть добро, — поучал этот мелкобуржуазный идеолог, — и мы должны рассматривать ее как принцип наших радостей». Эти слова были сказаны более ста лет назад, в эпоху, когда промышленная революция только начинала делать первые шаги. То же самое мы слышим от Мао Цзэ-дуна сейчас, в век современной научно-технической революции, открывающей невиданные ранее возможности развития производительных сил и повышения жизненного уровня народа. Попытка воскресить уравнительный коммунизм в эпоху научно-технической революции, победы и распространения идей научного коммунизма во всемирном масштабе не может быть расценена иначе как реакционная мелкобуржуазная утопия.

«Научные представления о коммунизме, — говорится в Тезисах ЦК КПСС к 100-летию со дня рождения В. И. Ленина, — не имеют ничего общего ни с фарисейской «философией» нищеты как «блага», ни с буржуазно-мещанским культом вещей. В марксистско-ленинском понимании материальные богатства создаются для удовлетворения разумных потребностей людей и являются необходимой предпосылкой развития человеческих способностей и расцвета личности».

Из маоистской концепции «социализма» полностью выбрасывается человек. В противоположность марксизму-ленинизму, который учит, что только при социализме и коммунизме будут созданы условия для всестороннего проявления человеческой индивидуальности, для расцвета ее талантов и способностей, для удовлетворения ее разнообразных материальных и духовных потребностей, маоисты под предлогом служения личности обществу восхваляют казарменную жизнь, лишенную индивидуальной окраски.

Маоисты поставили задачу не только растворить личность в обществе, но и создать маоцзэдуновский тип человека, который бы одновременно был и «полурабочим», и «полукрестьянином», и «полуинтеллигентом». Как же можно этого добиться? Оказывается, очень просто: снизить культурный уровень интеллигенции до уровня беднейшего крестьянства. Удел интеллигентной личности, — это «обучение у крестьян-бедняков и низших середняков». Вводятся в обиход даже специальные выражения, вроде «босоногие врачи», «техники в соломенных чунях» и т. п. Так демагогическими заявлениями о «смыкании интеллигенции с рабоче-крестьянскими массами» прикрывается попытка нивелировать людей, превратить их в одноликую массу.

Если попытаться как-то систематизировать все то, что провозглашается маоистами в области «теории» и осуществляется ими на практике, то «новый общественный строй» в сфере экономики означает подчинение общественного производства нуждам военно-экономического комплекса, на развитие которого расходуется львиная доля финансовых средств и техники. Что же касается гражданских отраслей, то им предписывается «опираться на собственные силы», обходиться в основном без централизованных поставок и кредитов, т. е. действовать на началах децентрализации и самообеспечения. Наращивание военного потенциала осуществляется во имя великодержавной, гегемонистической политики. Милитаризация народного хозяйства, организация труда по армейскому образцу, введение системы фактически принудительного труда, консервация низкого уровня потребления, которое ограничивается удовлетворением лишь элементарных нужд, — вот что характерно для современной экономики Китая.

В политической области господствует диктаторский режим личной власти, опирающийся на военно-бюрократический аппарат. Ликвидированы демократические институты. В стране установилась феодально-иерархическая организация власти сверху донизу, во главе с «великим кормчим». В этих условиях партия как пролетарская классовая организация утрачивает свое значение, она подвергается беспрерывным перетряхиваниям, ее идейно-теоретические и организационные основы претерпевают коренные изменения. По сути дела, такая партия становится лишь прикрытием режима личной маоистской диктатуры.

В области культуры маоисты проводят курс на сознательную консервацию культурной отсталости масс, ограничивают образование для большинства населения элементарной грамотностью, пытаются полностью изолировать китайский народ от мировой цивилизации и традиционных ценностей национальной культуры, проповедуют китаецентризм, насаждают маоизм в качестве единственной идеологии.

Все сказанное неопровержимо подводит к выводу о том, что пропагандируемый китайскими теоретиками «социализм» представляет собой больную тень подлинного, научного социализма и является разновидностью реакционно-утопического, военно-казарменного социализма.

Маоизму противостоят объективно действующие закономерности социалистического развития страны, нашедшие реальное воплощение в основах социализма, созданных усилиями героического китайского рабочего класса, всего трудового народа Китая с помощью Советского Союза и других социалистических стран. Военно-бюрократическое перерождение тех или иных элементов политической надстройки еще не означает автоматического крушения социалистического базиса.

В возврате на позиции подлинного социализма в КНР заинтересованы широкие слои китайского населения: основное ядро рабочего класса, передовая часть крестьянства, большие массы интеллигенции, революционная часть армии. На позициях социализма стоит революционный костяк коммунистов Китая.

Социалистической перспективе развития Китайской Народной Республики полностью отвечает политика КПСС и других братских партий. В резолюции XXIV съезда КПСС указывается, что наша партия стоит на позиции последовательного отстаивания принципов марксизма-ленинизма, всемерного укрепления единства мирового коммунистического движения, защиты интересов социалистической Родины. Отметая вымыслы китайской пропаганды по поводу политики нашей партии и государства, КПСС в то же время выступает за нормализацию советско-китайских межгосударственных отношений, за восстановление добрососедства и дружбы между советским и китайским народами.