Серия первая
Колбаса молочная
Утренняя заря окрасила остывший за ночь асфальт широкой московской улицы в грязновато-красный оттенок. Мертвые, чем-то похожие на гигантские палицы черные деревья с отпиленными ветвями, стоящие по обочинам дороги, заплакали выступившим на спилах прозрачным соком, ожили, затрепетали, потянулись короткими культями к невидимому пока еще за домами солнцу.
По дороге с реактивным воем пронеслись две спортивные “Хонды”, подняв в воздух розовую, словно пудра, пыль. Противно завизжали тормоза, машины скрылись за поворотом, но еще долго были слышны две тонкие, звучащие в унисон, ноты, издаваемые не на шутку разъярившимися движками. Куда так спешили водители, куда неслись? — одному богу известно.
Потом на дорогу с урчанием выползла пузатая поливальная машина с мокрыми оранжевыми боками, мотор взвыл, из брандспойтов хлынули мощные струи, мгновенно превратив пыльные клубы в поток черной грязи, который медленно пополз вдоль поребрика тротуара.
Рыжий кот Максим, сидевший за витриной первого этажа супермаркета, повел ушами. На стекло брызнули мелкие, как бисер, капли. Густая шерсть на спине кота приподнялась. Он повернул голову вслед уползающему по дороге мокрому чудовищу, поднялся и неслышно двинулся по матово поблескивающему полу вглубь торгового зала.
Нет, вся эта шумная, грязная, мокрая уличная жизнь была не для него. Куда приятней ранним утром побродить вдоль прилавков-холодильников, вынюхивая тонкие, дразнящие, сочащиеся из их нутра мясные и рыбные запахи. Нагулять аппетит, а потом припасть к стоящей в углу подсобки миске с ярко-красной вырезкой, урча умять ее и после полдня спать на бухгалтерском сейфе, изредка приоткрывая зеленые глаза и недовольно щурясь, когда вдруг скрипнет дверь кабинета.
— Серафима Дмитриевна, курс доллара опять на восемь пунктов скакнул. Вы вчерашний “Туборг” по какой цене оприходовали?
— Не морочьте мне голову со своим “Туборгом”! У меня баланс! — у главбуха Серафимы Дмитриевны тоже были зеленые глаза. Конечно, не такие красивые, как у Максима… Ей было тридцать пять, она много курила и прятала рано поредевшие волосы под черным париком, который пах пряными духами.
— Как же, сто пятьдесят упаковок! По восемь копеек с баночки.
— У нас что, одна я работаю? Идите к девочкам сходите. Они вас просветят.
“Девочки” Люда и Наташа сидели в соседнем кабинете и тоже были бухгалтершами, правда, не такими главными. Максим иногда просто так, безо всякой для себя выгоды, терся об их по-летнему голые загоревшие ноги и мурлыкал. Нет, правда, ну, что можно съесть в бухгалтерии — японский ластик? Люда с Наташей гладили Максима по шерсти и чесали за ушами.
Кто и за какие заслуги наградил кота человеческим именем, никто не знал. Давно это было. Еще до того, как супермаркет стал супермаркетом — огромным магазином с никелированными воротами, камерами слежения, внимательными охранниками, кондиционерами, современными электронными кассами, мониторами, транспортерной лентой и окошечками для считывания штрих-кодов с товара.
Еще два года назад торговый зал первого этажа был разгорожен на десятки мелких закутков, в которых ютились многочисленные арендаторы, торгуя чем попало: кто бананами, кто джинсами, кто рыбой. Рыба воняла, бананы гнили, а джинсы гроздьями свешивались с прилавков, едва не касаясь грязного затоптанного пола.
Вместе с покупателями в магазин заходили бродячие собаки, обнюхивали пахнущие краской джинсы и ложились под прилавки отдохнуть. Разве это жизнь? Максим тогда скрывался на галерее второго этажа, где в темноте стояли отслужившие свое деревянные прилавки и холодильники “ЗИЛ”, лишь иногда поглядывал вниз через решетку, отгораживающую первый этаж от второго — не убрались ли собаки. Обычно собаки были на месте.
На решетке висел огромный замок. Несколько раз мальчишки-подростки пытались его открыть, надеясь найти среди хлама что-нибудь ценное; они ковырялись в замке стальными проволочками, подбирали ключи, дергали решетку. Максим со страхом наблюдал за ними из-под прилавка. Но замок проржавел, решетка была прочная, и каждый раз подростки убегали не солоно хлебавши.
Когда у магазина появился новый хозяин и начался капитальный ремонт, кот исчез.
В день открытия на стоянке рядом с супермаркетом выстроились в ряд красивые машины, сбежались жители окрестных домов. Приехал даже заместитель мэра, чтобы разрезать алую ленту перед стеклянными дверями. Говорили — в первый день все будет очень дешево. Как это они называли — спецпредложение?
Заместитель мэра с директором щелкнули ножницами, кусок алой ленты лег на подушку. Стеклянные двери открылись, и важные гости вошли внутрь. Заместитель мэра оглядел торговый зал первого этажа.
— Ляпота! — сказал он, улыбаясь.
Директор, в свою очередь, тоже улыбнулся.
— Надеюсь, вы будете нашим постоянным покупателем. У нас действительно разумные цены и высокое качество товаров. Причем отечественных, — подчеркнул директор.
— Непременно буду, — сказал заместитель мэра.
— Всегда милости просим.
И тут из-за кассы показался Максим. В зубах он тащил большую семгу. Хвост рыбины волочился по полу. Завидев людей, кот замер.
— Это что такое? — строго спросил директор своего заместителя.
— Кот, наверное, — глупо ответил заместитель.
— Я вижу, что не собака. Как он здесь оказался?
— На любое новоселье обязательно кота пускать надо. К счастью в доме, — тут же нашлась заведующая торговым залом Анастасия Андреевна.
— Да, верно, есть такая народная примета. Вместе с грязным тазиком, — неожиданно поддержал ее заместитель мэра, и все рассмеялись.
Максим немного постоял, глядя на непрошенных гостей, и неторопливо удалился за прилавок.
— Хозяин! — сказал заместитель мэра.
— Поймать, и чтоб я его больше здесь не видел! — тихо сказал директор своему заму. — Что СЭС скажет?!
— Владимир Генрихович, пять минут! — заместитель отстал от гостей и поманил к себе пальцем начальника службы безопасности, майора милиции в отставке Кулакова.
— Видел? — спросил он.
— Видел, — кивнул Кулаков. — Жирный, собака! И как мы его раньше не углядели?
— Чтоб через минуту не было!
— Евгений Викторович, а куда его девать-то? — растерянно спросил Кулаков.
— Отвези квартала за два и выкини. Пусть живет, — милостиво разрешил заместитель директора.
Начальник службы безопасности достал из нагрудного кармана крохотную рацию и отдал своим людям приказ: изловить кота, не попадаясь на глаза гостям и начальству.
— Как ниндзя… черепашки! Коробку какую-нибудь возьмите, и мне его потом… — Кулаков не знал, что кота зовут Максимом, и просто сообщил по рации приметы нарушителя: здоровый, рыжий, с семгой в зубах.
Кулаков встал невдалеке от стеклянных дверей и принялся терпеливо ждать, поглядывая то на бродящих среди прилавков именитых гостей, то на дожидающуюся своего часа толпу покупателей на крыльце супермаркета. Толпа на него смотрела недоброжелательно.
Минут через десять показался высокий охранник в униформе с картонной коробкой в руках. Лицо и руки охранника были сильно исцарапаны.
— Поаккуратней нельзя было? — недовольно поинтересовался Кулаков, оглядев охранника. — Как ты теперь в таком виде на службу будешь ходить?
— Верткий, гад! — сказал охранник, передавая начальнику коробку. — До свадьбы заживет.
— До какой еще свадьбы? От тебя рыбой воняет!
— А то! Он ее сожрал почти всю. Еле выдрали.
— Иди умойся и приведи себя в порядок! — строго приказал Кулаков. — И чтоб в зале я тебя не видел!
— Есть! — по-военному отозвался охранник.
Кулаков с коробкой направился к выходу.
— Во, не успели магазин открыть, а уже несут! — сказал кто-то из толпы.
Кулаков на провокацию не поддался и торопливо зашагал к своей машине.
Он отвез Максима не за два квартала, как просил зам, а за четыре — подальше от греха. Кот в коробке присмирел и не подавал признаков жизни.
Кулаков остановил машину около мусорных баков, выставил коробку на асфальт.
— Эй, парень, ты живой? — спросил Кулаков.
Из коробки не доносилось ни звука. Кулаков осторожно открыл коробку. Максим смотрел на него горящими огнем зелеными глазами и нервно бил хвостом. В следующее мгновение он резко выпрыгнул из коробки и юркнул между мусорных баков. Кулаков вздрогнул.
— Тьфу ты, мать твою, бывают твари! — Кулаков сел в машину и быстро уехал.
Через час, после небольшого фуршета в честь открытия супермаркета, именитые гости сели в свои красивые машины и разъехались по делам, а в магазин хлынула толпа уставших от ожидания покупателей. Торговый зал и широкая галерея второго этажа, где теперь располагались мебельный, ювелирный, парфюмерный, обувной, меховой, тряпичный и прочие отделы, быстро заполнились людьми, и началась обычная для супермаркета работа. Пищали кассовые аппараты, гремели металлические тележки и корзины, хлопали дверцы ярко освещенных холодильников с напитками, длинноногие девицы в строгих черных костюмах зазывали на рекламную распродажу эксклюзивной косметики из Англии, из мини-пекарни, находящейся в торговом зале первого этажа за стеклянной, ярко разукрашенной рекламой перегородкой, выкатили многоярусную тележку с первой выпечкой. Дети припали к стеклам, с открытыми ртами глядя на плывущие к прилавку румяные, мягкие, дышащие жаром булочки с корицей, изюмом и маком. Дразнящий сдобный запах быстро распространился по огромному залу, заполз в подсобки, цеха и склады, и около стеклянной перегородки мгновенно выстроилась длинная шумная очередь, состоящая в основном из детей и пенсионерок.
Люди, цепляясь друг за друга металлическими корзинами, бродили между прилавков, брали в руки холодные упаковки с полуфабрикатами: замороженными овощами, пельменями, варениками и прочей снедью, читали надписи, изучали ценники, переговаривались, обсуждая качество товара. Кто-то уже наполнил свою тележку всякой всячиной и вез ее к кассе, где его ждала приятная неожиданность — гренадерского роста усатая контролерша вместе с широкой улыбкой вручала каждому солидному покупателю просроченную банку острого кетчупа.
Сзади супермаркет был огорожен высоким металлическим забором с раздвижными воротами и кирпичной проходной, в которой за стеклянной перегородкой сидел вооруженный карабином охранник. В углу стояли три монитора, на них в любой время суток была одна и та же статичная картинка — периметр забора. Лишь изредка картинка оживала — к забору пристраивались то бродячие собаки, то подвыпившие мужики.
Кот Максим крадучись подбежал к воротами и протиснулся в узкую щель между проходной и металлическим столбом. Он пронесся по пандусу и шмыгнул в полуоткрытую дверь подсобки. Максим забрался под металлический стеллаж и решил немного выждать.
— Уважаемые господа, через десять минут наш супермаркет закрывается, убедительная просьба поторопиться с выбором покупок, — прозвучал из динамиков приятный женский голос.
Поздние покупатели, однако, не торопились. Они неспешно примеряли одежду, обувь, приценивались к спальным гарнитурам, нюхали пластмассовые пробки от туалетной воды, бродили по торговому залу первого этажа с пустыми корзинами, копались в холодильниках, разглядывали упаковки, брали товар, потом снова выкладывали его, вызывая у продавцов и кассиров плохо скрытое раздражение. А как иначе? Сейчас эти люди наконец-то что-нибудь выберут и уйдут, разъедутся по своим уютным домам и квартирам, будут готовить ужины, примерять обновки, крутиться перед зеркалами, будут есть, пить, мыться, смотреть телевизор, заниматься любовью или еще чем. А тут, после их неспешного ухода в десятом часу, еще дел невпроворот: нужно сдать деньги, убрать скоропортящийся товар, спрятать золото в сейф. У каждого — свое. А, не дай бог, недостача… Пока развяжешься со всем этим дерьмом, пока доедешь до дому…, а любимый сериал уже кончился, и от мужа пахнет водкой, и дети опять не выучили уроки. Разве это жизнь? Нет-нет, это, конечно, жизнь! Потому что потом будет неделя законных выходных, когда можно отоспаться, проследить за мужем и детьми, постирать, погладить, приготовить. А продукты по закупочной цене? Хоть немного экономии в семейный бюджет. Впрочем, говорят, на оптовых еще дешевле.
Когда супермаркет опустел, в торговом зале появились уборщицы с пластиковыми ведрами и швабрами. Они разбрелись по залу и галерее и принялись за дело. Через месяц Евгений Викторович обещал привезти импортную полировочную машину, так это когда еще будет! А пока — по старинке, по-простому: ведро, швабра и руки. Впрочем, пол в супермаркете был гладкий и ровный, как ледовый каток. Такой мыть — одно удовольствие.
Тетя Валя, уборщица с тридцатилетним стажем, ловко орудовала шваброй, вымывая нанесенную покупателями грязь. Она тихонечко напевала себе под нос: “Ты не шей мне, матушка, красный сарафан…” Вдруг ей показалось, что на нее кто-то смотрит. Тетя Валя подняла голову и увидела на холодильнике со стеклянной дверцей кота Максима. Он призывно мяукнул.
— Максим?! — удивилась тетя Валя. — Ну, чего пялишься? Жрать хочешь?
— Ух ты, здоровый какой! — заметила кота молодая уборщица Саша. — Вы его знаете?
— Как не знать! — улыбнулась тетя Валя. — Он тут еще при гастрономе жил. При хозяйственном жил. При арендаторах. Лет двенадцать уж прошло. Прямо как домовой!
— Кыс-кыс, иди сюда! — позвала Максима Саша.
Максим спрыгнул с холодильника, осторожно приблизился к Саше. Уборщица достала из кармана новенького халата завернутый в целлофан бутерброд с колбасой, отломила маленький кусочек, положила перед котом. Максим понюхал колбасу, брезгливо дернул передней лапой и отправился восвояси.
— Ты посмотри, паразит, не ест! А дорогая ведь — молочная! — удивилась Саша.
— Он такой — привередливый, — улыбнулась тетя Валя.
— Максим, — снова окликнула кота Саша.
Кот замер и оглянулся.
— Ты начальству на глаза не попадайся, а то шапку сошьют, — наставительно сказала ему Саша.
Кот повел ушами и пошел своей дорогой. Сашиного совета он, однако, послушался: ни директор, ни его зам, ни начальник охраны Кулаков Максима больше не видели. Жил он в подсобке под стеллажами, иногда появлялся в бухгалтерии, чтоб поспать на сейфе с деньгами, иногда спускался по пандусу, чтобы пощипать жиденькой травы вдоль забора, разгуливал ночами по супермаркету и чувствовал себя вполне вольготно. Женщины его обожали, и всякая норовила погладить.
Моющие средства
На письменном столе, заваленном тетрадями, учебниками, атласами, ручками, карандашами и прочими принадлежностями, выдающими школьный возраст хозяина, запиликал электронный будильник. Повторяющийся, нудный, режущий уши сигнал мог бы поднять мертвого из могилы, однако темноволосая, коротко стриженая девица пятнадцати лет преспокойно спала под теплым одеялом, уткнувшись носом в подушку; правой рукой она обнимала плюшевого кролика с завязаными узлом ушами. Косые глаза кролика бессмысленно смотрели в потолок. Наконец, будильник сдался и замолк. Но тут же распахнулась дверь и на пороге комнаты возникла мама Нина Владимировна — растрепанная женщина в длинной майке с надписью “Титаник” на груди.
— Аня, у тебя совесть есть?
— Угу, -промычала во сне девица.
— Немедленно вставай!
За дверью послышалось шуршание, щелкнул выключатель. В прихожей усатый мужчина надевал обувь.
— Задники поломаешь, — заметила Нина Владимировна, глядя, как мужчина втискивает ногу в полуботинок.
— У тебя все равно рожка нету, — недовольно заметил мужчина.
— Давно купил бы. Подожди, я ложку принесу, — Нина Владимировна ушла на кухню и появилась со столовой ложкой в руке. — На!
Мужчина напялил полуботинки, поцеловал Нину Владимировну в щеку.
— Завтра позвоню.
— Завтра — это через неделю? — грустно спросила Нина Владимировна.
— Нина, ты же понимаешь — у меня уши кругом. На работе — шеф, дома — стерва моя.
— Уши у него! А у меня, может, климакс. Мне каждый день мужика надо! Завтра не позвонишь, другого себе заведу.
— Нина, ты редкая сука, — со вздохом сказал мужчина, открывая дверь и беря с обувной полки кожаный портфель.
— А ты — частая, — отпарировала Нина Владимировна.
— Пока!
Дверь захлопнулась, и женщина со вздохом повернула ручку замка. Она прошла на кухню, набрала в большую кружку холодной воды. Вошла в комнату дочери.
— Считаю до трех! — сказала она грозно, слегка наклонив кружку над Аниной головой. — Раз, два, три…
— Четыре, — сказала Аня, открывая глаза. Она с визгом соскочила с кровати, успев увернуться от холодной струи. Вода ударилась о подушку и тут же впиталась в наволочку.
— Мам, что за дурацкие привычки! — обиженно сказала Аня, надевая на ноги тапочки. — Сушить сама будешь.
— Не фиг до двух ночи головесить! Сегодня, как миленькая, в десять ляжешь.
— Ага, щас!
Дочь убежала в туалет, потом перекочевала в ванную. Нина Владимировна пощупала мокрую подушку, подняла ее. Под подушкой оказался номер “Плэйбоя”. Нина Владимировна взяла журнал и перелистала.
— Анька, это мужской журнал! — громко сказала Нина Владимировна, чтобы дочь могла ее услышать.
— Ну и что! — отозвалась из ванной Аня. — Между прочим, это я у твоего Валерика сперла. Обнаженное женское тело всем нравится.
— Анька, ты что совсем дура — по чужим портфелям лазаешь? Тело им нравится, понимаешь ли! — тихо добавила Нина Владимировна. Она бросила журнал на Анькину кровать, принялась рыться в учебниках и тетрадях на столе, извлекла из-под них дневник. Перелистала его, пошла с раскрытым дневником к дверям ванной комнаты.
Анька выдвинула из-под раковины маленький табурет, сняв тапочки, взгромоздилась на него. Осторожно надавила указательным пальцем на нижний край одной из кафельной плиток в четвертом ряду сверху. Верхний край плитки вылез наружу. Анька вынула плитку с засохшей мастикой из паза, аккуратно положила ее в раковину. Под плиткой был тайник — в небольшом углублении лежали две пачки перетянутых резинками долларов. Она достала одну из пачек, полезла в карман пижамы, вынула из него мятую пятидесятидолларовую купюру, сняла с пачки резинку…
— Анька, ты мне можешь объяснить, почему у тебя дневник не заполнен? — раздался за дверью голос матери.
От неожиданности Анька вздрогнула.
— Дочь заикой оставить хочешь? — спросила она, перетягивая пачку резинкой и водворяя ее на место.
— Ты мне зубы не заговаривай! Тут красным по зеленому написано — “Заполни дневник! Заполни дневник! Заполни дневник!” Когда заполнишь?
— Зато две пятерки. По русскому и по истории, — Аня аккуратно вставила плитку в паз, прихлопнула ее ладонью. Стоя на табурете, она сняла с себя пижаму, повертелась перед большим зеркалом над раковиной, разглядывая свою стройную фигуру, пощупала выросшую за зиму грудь.
— Ну что, ниче девочка? — тихо спросила Анька и подмигнула самой себе в зеркало.
— А по физике одни трояки. Знаешь, какой я отличницей всегда была?
— Знаю-знаю, мне бабушка про твое золотое детство все уши прожужжала. Мне б легче жилось, если бы ты двоечницей была. Не надо родную дочь грузить. Все равно через полторы недели год кончается, — Аня включила душ, отрегулировала напор, полезла в ванну.
— Тем более подтянуться надо. Давай быстрей, без двадцати пяти уже! — Нина Владимировна со вздохом закрыла дневник и отправилась на кухню готовить дочери завтрак.
Анька вышла из подъезда, глянула вверх, на кухонное окно, в котором торчала растрепанная голова Нины Владимировны, помахала на прощанье матери рукой. На Аньке была разноцветная майка с коротким рукавом и широкие джинсы-шаровары с накладными карманами, за спиной — рюкзак. Она завернула за угол дома, достала из рюкзака “Мальборо лайтс”, щелкнула зажигалкой. Затянулась сигаретой.
В соседнем дворе на детской площадке тусовались подростки — парни и девчонки Анькиного возраста. Курили, громко смеялись, по-детски задирали друг друга. Один парень из компании был старше остальных — коренастый плотный здоровяк Иван. На вид ему можно было дать все двадцать.
Во дворе появилась Анька, подошла к компании.
— Привет, «мойщики” занюханные, выспались?
— Анька, у тебя дэцл есть? — тут же поинтересовался высокий худой парень Миша. — Колбасит, как фантик в толчке.
— Майкл, ты мне дневничок заполни, — в свою очередь попросила Анька. Она достала из рюкзака дневник, открыла его на нужной странице, протянула парню вместе с красной ручкой.
— Чего писать-то? — поинтересовался Миша.
— Пиши… — Анька на мгновение задумалась. — Поставь мне за сегодня по химии трояк и по английскому четверку. А внизу напиши: “Аня, почему опять дневник не заполнен?”— и закорючку.
Миша исполнил все, что она просила. У него был редкий талант — Миша легко копировал любые почерки, подписи, и мог карандашами нарисовать деньги. К счастью, деньги рисовать его никто не просил.
— Класс! — сказала Анька, заглянув в дневник. Она сунула его назад в рюкзак, достала пластмассовый пенал, вынула из него трехцветную ручку, раскрутила ее. Между стержнями был спрятан крохотный кусочек гашиша. — На, траванись, наркоша, — Анька протянула Мише кусочек.
— Блин, ты золото, Ань! Я весь твой, — Миша потянулся к ней, чтоб поцеловать, но Анька отстранилась и брезгливо поморщилась.
— Ты себя в задницу целуй, а то наспидовился со своими “руинщиками”!
— Анют, ты же знаешь, я “герычем” не балуюсь.
— Не знаю! — отрезала Анька.
Миша, ничуть не обидевшись на ее слова, отошел в сторону, закурил, положил на тлеющий табак кусочек гашиша, сунул в рот пластиковую трубочку и втянул в себя легкий дымок, который заструился от сигареты.
— Ань, когда мы уже с тобой поваляемся? — Иван подошел к Аньке, приобнял ее за плечи. — Я тебе сто баксов дам.
— Я тебе сама сто баксов дам, только отвали. Иди вон сними себе на Тверской. Сразу двух получится.
— Так они же бляди! — гнусно заулыбался Иван.
— А я — нет! — Анька достала атлас Москвы, полистала его. — Где “мыть» -то будем, тунеядцы?
Компания сгрудилась вокруг Аньки.
— У нас нельзя. В прошлый раз хорошо “помыли”, — сказал Иван.
— Ну и что? Мы ж родные, местные.
— Охрана взвоет.
— Может, тогда на Маклая “помоем”? Там два “маркета” друг напротив друга стоят. Один “копеечный”, и охранники — лохи, а другой — крутой. Я у них там коньяк за пятьдесят тысяч видела. Только не в зале. Прилавок отдельный с охранником и бабой, коньяк в шкафу, шкаф на замке. Зато камеры нет, и народу никого. Подходишь, охранник тебя сразу взглядом вжик! — как матрешку. У них там товара — на “шестисотый Мерс” хватит.
— Да ладно тебе…здеть-то! Не бывает таких коньяков. Они его высосали давно, а туда “квинтовского” пойла налили, — возразил Иван.
— Замажем на пятьсот “зеленых”, что есть? — тут же завелась Анька.
— Ты пятьсот не потянешь. Давай двести? — предложил Иван.
— Давай! — согласилась Анька.
Слегка “поплывший” от наркотика Миша, посмеиваясь, разбил пари.
— Вот куда такого брать? — вздохнула Аня, глянув в его покрасневшие глаза. — Слушай, Майкл, может тебя сразу ментам сдать, чтоб не мучался?
— Нормальный я, чего ты на меня баллоны катишь?! — возмутился Миша.
— Ладно, со мной пойдешь. Будешь на велике у дверей “маркета” стоять, будто с утра уже нагонялся, а теперь тусуешься. Ты только вспотей как следует, и “колы” попей. Рюкзак чтоб синий был. Понял, нет?
Миша со вздохом кивнул.
— Иван, ты тоже со мной. А то скажешь потом, что я в бутылку подкрашенного спирта налила.
— Так оно и есть, — засмеялся Иван.
— Остальные напротив “маркет” “моют”. Дерьмо не брать! Через полтора часа у рынка. К Самвелу не ходить, понятно? Я сама пойду. А то он сердится.
— Понятно, — нестройно ответила компания.
— Ну что, двинули за коньячком? — Иван, снова приобнял Аньку за плечи.
— Ты не гони, Ванечка, быстро только кошки родятся. Тебе еще удочку купить надо, — сказала Анька, уворчиваясь от объятий.
— Удочку-то зачем? — удивился Иван.
— Ты, Ванечка, карасей в сметане любишь?
— Люблю, наверное, — пожал плечами Иван.
— Вот и я тоже.
День становился жарким. Солнце накалило плотную прорезиненную крышу летнего кафе, расположенного на заасфальтированной площадке около супермаркета на Миклухо-Маклая. Посетители кафе, обливаясь потом, потягивали пиво из банок и бутылок.
Взвизгнули тормоза. Из-под носа у машины вынырнул велосипедист в мокрой от пота майке, оранжевых трусах и бейсболке, повернутой козырьком задом наперед. За спиной у него болтался ярко-синий рюкзак. Водитель “Форда” высунулся в окно и закричал: “Парень, тебе что, жить надоело?” Миша — а это было он — виновато улыбнулся и пробормотал в ответ: “Извините”. Он въехал на площадку, прислонил велосипед к низкой решетчатой ограде кафе, вошел внутрь, отирая бейсболкой пот с лица.
— Мне “Пепси”, литровую, — попросил он у девушки за прилавком.
— Наездился, — улыбнулась девушка, доставая из холодильника пластиковую бутылку.
Миша отвинтил крышку, жадно припал к горлышку. Пил, обливаясь, потом сел за стол, снял рюкзак, положил его на пластиковое кресло рядом с собой. Со своего места он хорошо видел вход в супермаркет.
Прошло минут десять. Миша неторопливо потягивал “пепси” и ждал. Наконец, он увидел, как Анька с Иваном поднялись по ступенькам и вошли в супермаркет. Теперь на Аньке было обтягивающее “мини” и туфли на высоком каблуке. Волосы тщательно уложены в модную прическу, на плече — крохотная сумочка. У Ивана за спиной болтался синий рюкзак, в правой руке он нес телескопическую удочку и сачок.
“Да, блин, на такую девку любой клюнет,” — подумал Миша, оценивающе глянув на стройные Анькины ноги.
Анька с Иваном скрылись в дверях супермаркета.
— Я первой пойду, — тихо сказала Ивану Анька, останавливаясь у киоска с фотоаппаратами недалеко от входа. — Поболтайся пока в зале, тортик купи. Как увидишь, что я подвалила, тоже подваливай и за выпивку базарь. Главное, чтоб она его открыла. Охраннику старайся на глаза не попадаться. Удочку прячь. Ты сегодня как — тупой, нет? Бутылку-то увидишь?
— Умный я, — проворчал Иван, глядя на рекламный стенд с девицей в купальнике. — Камеры там точно нет?
— По-моему, нет. Ну все, а я за фруктами. А ты не суетись. Сегодня ты не “мойщик”, а солидный покупатель, понял? — Анька застучала каблуками по каменному полу.
Она зашла в отдел и попросила взвесить килограмм апельсинов, полкило яблок, три банана, морковь, капусту, лук…
— В ваш пакетик, пожалуйста, — улыбнулась она продавщице.
Выполняя Анькину инструкцию, Иван купил торт, поболтался по залу, поглядывая то на покупателей, то на прилавок винного отдела. Покупатели были заняты выбором котлет, креветок, салатов, по сторонам не глядели и дорогие вина их не интересовали. За все время, пока Иван бродил по торговому залу, к отделу, находящемуся в отдельном закутке, так никто и не подошел. Сбоку над прилавком Иван заметил кронштейн для камеры. На кронштейн был намотан телевизионный кабель, но самой камеры не было.“Умная девочка Аня — сечет “фишку,”— подумал Иван.
Анька огляделась, убедившись, что на нее никто не смотрит, достала из сумочки маникюрные ножницы и слегка надрезала дно тяжелого пакета. Вздохнула, небрежно перекрестилась и решительно направилась к винному отделу.
Иван увидел, как Анька подошла к прилавку, и охранник в черной форме оценивающе на нее посмотрел. “Давай-давай, лохастый!”— про себя подбодрил его Иван.
Он двинулся к отделу. Подошел к прилавку, водрузил на него торт. Действительно, шкаф из дуба на замке, в нем на полках “крутые” напитки: настоящее французское шампанское, коньяки, огромная бутылка виски. Вот он — “Хеннеси” из темного стекла, на нижней полке. До него не больше метра, и очень удобная позиция. Напитки попроще и подешевле стояли вне шкафа на полках. Иван стал изучать ценники: виски, ром, джин, текила… Охранник его не видел, он не мог оторвать взгляда от Анькиной груди, от четко очерченных под легким летним платьем аккуратных сосков.
— Вам чем-нибудь помочь? — поинтересовалась продавщица.
— А можно вот эту маленькую бутылочку посмотреть? — Иван ткнул пальцем в крохотную черную бутылку на средней полке.
— Пять тысяч, — предупредила продавщица.
— Я вижу, — кивнул Иван.
Продавщица открыла шкаф, подала Ивану бутылочку.
Пакет с треском разъехался по шву, и на гладкий полированный пол посыпалась морковь, капуста, яблоки, бананы, апельсины…
— Ой, мамочки! — запоздало взвизгнула Анька. Она присела на корточки над рассыпавшимися овощами и фруктами так, что теперь из-под платья были видны ее белоснежные трусики. Охранник мгновенно взмок. Он тоже присел на корточки и стал помогать Аньке.
— Девушка, больше трех килограммов в такой пакет нельзя, — сказал раскрасневшийся охранник, стараясь не смотреть на ее ноги.
— Как же я теперь все понесу? — по-детски захныкала Анька. — Такие дурацкие у вас пакеты!
— Девушка, не волнуйтесь, я вам сейчас хороший принесу! — охранник вскочил и умчался. Иван проследил за ним взглядом. Охранник скрылся за полками торгового зала.
Анька стала выкладывать овощи и фрукты на прилавок.
— Девушка, немедленно уберите все с прилавка! — строго приказала продавщица.
Анька и ухом не повела.
— Вы русский язык понимаете, нет? — повысила голос продавщица.
Апельсины покатились по прилавку и упали на коробки с вином.
— Да что это такое-то! — окончательно взъярилась продавщица. Она взяла у Ивана бутылочку, поставила ее на полку рядом со шкафом.
“Ты только шкаф не закрывай!”— мысленно приказал продавщице Иван.
Продавщица направилась к Аньке.
— Я сказала — убери все отсюда!
— Что вам, жалко, что ли? — Анька продолжала свое дело. Под прилавок упало яблоко. — Может, у вас пакетики есть?
— Девушка, вы не видите, я занята!
— Да вон же у вас под полками пакетики лежат.
Продавщица присела спиной к Ивану и стала собирать скатившиеся апельсины и яблоки. Иван оглянулся — чисто. Одним движением он выдвинул удочку с петлей, перехватил сачок в левую руку, протянул удочку к бытылке на нижней полке шкафа, под которой был ценник с цифрой 50.000, подставил сачок под полку, подцепил петлей бутылку и сбросил ее в сетку сачка. В следующее мгновение он все убрал под прилавок, присел, переложил бутылку из сачка в рюкзак, сдвинул удочку.
Скандал нарастал. Продавщица стала скидывать фрукты назад на пол.
— Что вы делаете, эй! Вот, блин, коза драная!
— Слушай, ты, проститутка малолетняя, я ведь тебе русским языком сказала!…
— Сама ты проститутка!
— Ах ты, дрянь! Я сейчас вызову нашу охрану. Они тебе быстро мозги вправят!…
— Ага, я сейчас к менеджеру пойду и расскажу, как ты матом ругаешься, он тебя с работы нахрен выгонит!
Продавщица задохнулась от негодования.
— Девушка, вы мне вино продадите? — поинтересовался Иван.
— Да-да, сейчас, — раскрасневшаяся продавщица наконец-то обернулась к Ивану. Она подошла к шкафу, поставила бутылочку на среднюю полку, повернула ключ в замке. — Какое вам вино?
Появился охранник с большим прочным пакетом в руке.
— Дима, эта малолетка мне тут грязные овощи на прилавок складывает и проституткой обзывается! — тут же плаксиво пожаловалась охраннику продавщица.
Охранник рассмеялся.
— Во, бабы, а! На минуту оставить нельзя! Да ладно, Зой, не грейся ты, сейчас все уберем! — охранник быстро скидал овощи и фрукты в пакет, вручил его Аньке. — Девушка, давайте познакомимся, меня Димой зовут.
— Эльвира, — широко улыбнулась Анька.
— Мне “Киндзмараули” за сто тридцать пять, — снова привлек внимание продавщицы Иван.
Продавщица взяла у Ивана деньги, выбила чек, сняла с полки бутылку, подала ему. Делала все автоматически, следя за Анькой и охранником.
— Нет, какая дрянь! — она никак не могла успокоиться. — И этот тоже — кобель!
— Спасибо, — сказал Иван и ушел.
— Девушка, вы мне свой телефончик не дадите? — поинтересовался Дима.
— Конечно, дам, — кивнула Анька.
Миша потягивал “пепси” за столиком. Из дверей супермаркета вышел Иван. Он вошел в летнее кафе, положил рюкзак, удочку и сачок на кресло рядом с Мишиным рюкзаком, поставил на стол торт.
— Быстро сваливай! — приказал он Мише.
Миша взял удочку, сачок, рюкзак Ивана, перешагнул через ограду. Скотчем быстро приторочил удочку с сачком к велосипедной раме, накинул на плечи рюкзак и сорвал велосипед с места. Он понесся по тротуару, ловко лавируя среди прохожих, через пятьдесят метров свернул во дворы.
Иван взял со стола недопитую бутылку “пепси” и стал потягивать темную жидкость.
Из супермаркета вышла Анька с большим пакетом в руке, не торопясь, зашагала по тротуару. Видно было, что ей тяжело. Иван усмехнулся.
Самвэл сидел на раскладном стуле рядом со своей палаткой и дымил сигаретой, легкий ветерок трепал рукава женских блузок, позванивал пряжками кожаных ремней. Покупатель не шел, а если и шел, то какой-то квелый, неинтересный — ни поговорит с тобой, ни поторгуется как следует. Такого обманывать скучно.
— Дэвушка-дэвушка, загляни ко мне, какой белье покажу! Французский, тонкий, шелковый.
Высокая брюнетка только фыркнула в ответ, даже не взглянув на Самвэла, и прошла мимо.
Аньку Самвэл заметил издалека. Была она теперь опять в своей майке и широких джинсах. Несла на плече дорожную сумку. Самвэл цокнул языком.
— Здорово, чернявый.
— Здравствуй, дорогая. Что, опять со своими грачами тряпок “намыла”?
— Мне тетка из Америки посылку прислала. Джинсики, рубашечки. Маме мало, мне велико. Возьмешь за дешево?
— Эй, Аня, куда возьмешь? Видишь, все девушки мимо ходят. Ничего им не надо. Целый день сижу, курю. Заболею так скоро.
— Не заболеешь, ты у нас крепкий мужик, — Аня поставила сумку рядом со стулом, достала сигареты.
— А ты откуда знаешь? — хитро прищурился Самвэл.
— Догадываюсь, — сказала Анька. — Джинсы фирменные. В “маркете” по штуке идут. Я тебе за четыреста сдам.
— Аня, давай лучше в ресторан пойдем. Я тебе хороший белье подарю. Любить буду.
— Самвэл, за совращение малолетних в тюрьму можно сесть.
— Это ты — малолетняя? — громко рассмеялся Самвэл. — Такая банда у нее, попадешься — до трусов разденут, а все в девочках ходит.
— Ну, берешь — нет? А то я себе другого барыгу найду.
— О-ох, какая ты, Аня, вредная, — покачал головой Самвэл. Он поднялся и скрылся в палатке. Анька оглянулась и вошла следом.
Они сидели во дворе в крохотном деревянном домике, стоящем посреди детской площадки, и в полумраке пили коньяк из горлышка — Миша, Иван и Анька.
Иван оторвался от бутылки, шумно засопел, сунул в рот лимонную дольку.
— Ну как? — поинтересовалась Анька. — Скажешь, дерьмо?
— Да, неплохая “конина”, — кивнул Иван. — Не зря я удочкой махал.
Анька взяла у него бутылку, сделала маленький глоток и поморщилась. — Бабки гони, Иван.
— Какие еще бабки? — Иван состроил удивленную мину. — Тебе “конины” мало? Каждый глоточек баксов тридцать стоит.
— Ты мне зубы не заговаривай — тридцать! Мы с тобой на двести “зеленых” мазали.
— Да? А не пятьдесят? — снова сыграл “под дурака” Иван.
— Миша, скажи-ка! — приказала Анька.
— Да, Ваня, двести, как с куста, — кивнул Миша, забирая у Аньки бутылку.
Иван со вздохом полез в карман джинсов, протянул Аньке две стодолларовые купюры. — Солишь ты их, что ли?
— Я, может, на квартиру коплю. Достала меня мать со своим любовником!
— Наши “шнурки” кого хочешь достанут, — вздохнул Миша.
— Он к тебе клеится, что ли? — с ревнивой ноткой в голосе спросил Иван.
— Да нет, жизни учит, — усмехнулась Анька. — Зайдет в комнату и давай пургу гнать — как себя порядочной девушке надо вести.
— А то смотри, я его приглажу — мало не покажется!
— Только попробуй! — Анька отобрала у Миши бутылку и сделала два больших глотка. Шумно выдохнула, потрогала кончиком языка онемевшее небо. Иван перочинным ножом отрезал от лимона дольку, протянул ей, но она отрицательно мотнула головой. — Может, у матери это последний шанс, а ты — приглажу! Ладно, я пошла.
Анька выбралась из домика и, накинув на плечо рюкзак, зашагала со двора.
— Зачем ей квартира? Выскочит замуж за какого-нибудь буржуя, нарожает ему тыщу спиногрызов, будет теткой, как все, — сказал Миша, глядя вслед Аньке.
— Ты, Миша, много-то на себя не бери! — Иван зло глянул на друга. — Лучше свое “Хеннеси” хряпай.
Нина Владимировна сидела на диване перед тихо мурлыкающим телевизором, рассеянно перелистывала “Плэйбой”. “Им только тело подавай, ляжки, сиськи, — думала она, разглядывая обнаженных девиц. — Душа им, козлам, даром не нужна! Подумаешь, красотки! У меня, между прочим, не хуже фигура была. Да и сейчас ничего. Валерик-то балдеет. Даром, что ли, от своей стервы бегает. Интересно, сколько они на этих фотках зарабатывают?”
Щелкнул замок входной двери, и Нина Владимировна торопливо закрыла журнал, отложила его в сторону.
— Аня? — крикнула она.
— Нет, это конь в пальто из школы пришел, — отозвалась из прихожей Анька.
— Ты где шляешься? Одиннадцатый уже.
— С Маринкой в парке гуляла.
— Смотри, нагуляешь! Я твоих детей нянчить не собираюсь. Сама воспитывать будешь.
— Мать, заткнись, а! — Анька швырнула рюкзак на свою кровать, прошла на кухню, подняла со сковороды крышку, сунула в рот остывшую котлету.
— Что получила? Опять тройка? — прокричала из комнаты Нина Владимировна.
— Господи, как вы меня все достали! — пробормотала Анька, хлопая дверью ванной комнаты.
Микрокомпьютер
Евгений Викторович отнял от уха телефонную трубку, поставил галочку напротив названия крупной оптовой фирмы и написал слово “НАШИ”. На трубке остался влажный след. В шестнадцатилетнем возрасте он переболел сильнейшей ангиной, которая дала осложнение на сердце. С тех пор Евгений Викторович начал толстеть, сделался рыхлым, обрюзгшим и всегда задыхался, поднимаясь по лестнице выше третьего этажа. Но самое неприятное для него и для окружающих заключалось в том, что он непрерывно и обильно потел. Потел Евгений Викторович в любую погоду и в любом месте: и в мороз, и в жару, во время весенней грозы и осеннего ненастья, в своем “Мерседесе” и в водах Средиземного моря, где обычно проводил неделю-другую отпуска, и в офисе, и на улице, и в постели, и во время важных совещаний. И ведь ни пил, ни курил, всегда придерживался довольно строгой диеты, постоянно занимался на тренажерах! Евгений Викторович плавился, истекая потом, как горящая свеча — парафином. Соленые капли, то и дело скатывающиеся по лицу, темные пятна под мышками на рубахах и пиджаках — все это привлекало внимание окружающих, вызывало у них сочувствие, раздражение, брезгливость, неприязнь, и, конечно, не добавляло заместителю директора мужского обаяния. Иногда, поймав фальшиво-сочувственный взгляд своих подчиненных, Евгений Викторович начинал их ненавидеть. Впрочем, был он отходчив, любил женщин и собак.
В дверь постучали.
— Давайте! — сказал Евгений Викторович.
На пороге возник длинноволосый парень с полиэтиленовым пакетом в руке. Было ему не больше двадцати. Он нервно дергал головой и теребил пуговицы своей летней длиннополой рубашки на выпуск.
— Здрасьте, — робко кивнул парень.
— Ну, коробейник, что ли? — недовольно поинтересовался Евгений Викторович. — Как тебя сюда охрана пустила?
— Я сказал, что к вам, — парень прошел вперед, присел на стул. — Я вам компьютерную штучку принес.
— Не надо! — грубо сказал Евгений Викторович, чувствуя, как по шее стекает крупная соленая капля. — Детей у меня нет, а сам я в эти штучки не играю. Так что давай отсюда!
В это мгновение пискнул селектор.
— Евгений Викторович, зайди ко мне, пожалуйста, — раздался голос директора.
— Сейчас, — Евгений Викторович выпроводил парня и закрыл дверь кабинета на ключ. “Ходят тут, оболтусы!”— раздраженно думал он, идя по коридору и потея.
Владимир Генрихович поднялся из кресла, рукой показал заму на кожаный диван, перед которым стоял журнальный столик с закусками.
— Коньячок будешь?
— Давай, — согласился Евгений Викторович, подумав про себя, что коньяк его хоть немного взбодрит.
Директор достал из бара бутылку, рюмки, плеснул в них коньяку.
— Женя, я сегодня в Грецию лечу.
— За шубами? — догадался Евгений Викторович.
— Да, на фабрику. С Ксандополо договорился на тридцатипроцентную скидку.
— Не сезон, Володя. До декабря висеть будут. Деньги из оборота уйдут. Моль поест.
— Пусть висят. Мы их лавандой пересыпем — ни одна тварь не тронет. Ты хоть знаешь, сколько у нас за прошлый сезон шуб и жакетов ушло?
Евгений Викторович пожал плечами.
— Двадцать семь. Это мало?
— Немало, — согласился Евгений Викторович.
— Из-за разницы в закупочной цене мы пятнадцать процентов прибыли потеряли. Район у нас престижный, сам знаешь. Люди состоятельные, и мы должны соответствовать. Чтобы пришла какая-нибудь там толстая сучка в бриллиантах, а у нас, как в Греции, все есть. Кстати, насчет оборотных средств можешь не беспокоиться — у меня заначка “левая”.
— Ты директор — тебе виднее, — сказал Евгений Викторович, вытирая платком пот со лба. Он подумал, что Генрихович, конечно, не просто так в Грецию намылился. Ждет его там зазнобушка. Молодая, красивая и, наверняка, рыжая. Директор у них рыжих любит. Даже сорокалетняя Анастасия Андреевна в каштановый цвет перекрасилась, чтобы директор на нее внимание обратил. Да только не в коня корм. Уж он его вкусы знает.
— Магазин на тебе. Персонал дрючь, чтоб жизнь медом не казалась. За бухгалтерией следи. Впрочем, не маленький, сам знаешь.
— Знаю, — кивнул Евгений Викторович, поднял рюмку. — Ну, семь футов под килем!
— Седина в бороду — бес в ребро, — пошутил Владимир Генрихович и выпил коньяк.
Рядом с кабинетом зама все еще ошивался нескладный нервный парень с пакетом в руке.
— Ты меня не понял, что ли?! — удивился Евгений Викторович.
— Извините, пожалуйста, не с того начал, — сказал парень. — Вам Моргун привет передавал.
— Черт, что ж ты мне вместо привета всякие компьютерные штучки суешь! — Евгений Викторович мгновенно вспотел. — Заходи, — он открыл кабинет, пропустил парня вперед. — Чай, кофе? Есть хочешь?
— Я из дому, — парень опустился на стул. — Показать?
— Давай.
Парень полез в пакет и вынул из него небольшую жестяную коробку из-под печенья.
— Моргун говорил, у вас с кассовыми аппаратами проблемы. Умные больно — все помнят.
— Есть такое дело, — кивнул Евгений Викторович.
— Тогда вам эта штука очень даже пригодится, — парень открыл жестянку и извлек из нее небольшую черную коробочку, от которой отходили разноцветные проводки со штекером. — Это микрокопьютер, подсоединяется к порту кассы. После чего ваш аппарат перестает что-либо помнить, но при этом работает исправно, выбивает чеки, высвечивает сумму покупки на мониторе, пищит, трещит — в общем, все как положено. Снимаете кассу, а там денежки совсем другие. Понятно объясняю?
— Не очень, — покачал головой Евгений Викторович. На самом деле он “врубился” еще до того, как парень начал свои объяснения. — Я в ваших компьютерных делах — полный “лох”. — Тебя как зовут?
Парень вздохнул, посмотрел на влажный лоб Евгения Викторовича.
— Меня Досом зовут. По имени операционной системы.
— Ты хакер?
— Стопроцентный.
— А лет тебе сколько?
— Девятнадцать. Вот смотрите, есть у вас “левый” товар, который через кассу не надо проводить, подключаете к аппарату мою штуку…
— Дос, ты сам-то понял, что сказал? Нет у меня никакого “левого” товара и не будет никогда. Мы фирма солидная, с законом в ладах, и такой ерундой заниматься не будем.
— Я говорю — допустим. Виртуально, так сказать.
— Ну ладно, допустим, — согласился Евгений Викторович. — Ну и что? Это значит, что мне не только товар левый иметь надо, но и кассиров, потом что в конце смены они должны всю выручку поделить. На законную, для отчетности, и “левую”. Бабы, они знаешь, какие болтливые? Знают двое — знает и свинья.
— Свинья разговаривать не умеет, только хрюкает, — Дос потер переносицу, задумался. — А бабы — это да. Впрочем… А если весь “левый” товар под другим штрих-кодом пойдет? Как только касса такой штрих-код “считала”, мой компьютер получает сигнал и автоматически включается, как только подотчетный — вырубается. И кассирша ни сном, ни духом. Деньги сдала, а потом бухгалтер или вы, допустим, их красиво поделили.
— Слушай, Дос, а ты, я смотрю, соображаешь, — усмехнулся Евгений Викторович. — Хорошо, допустим, у меня есть “левый” товар. Времени на разработку и внедрение?
— Максимум неделя.
— Хорошо. И сколько это твоя штучка будет стоить?
— Пятьсот баксов, — не задумываясь, сказал Дос.
— Однако, — покачал головой зам. Он взял коробочку, повертел ее в руках. — Вот эта финтифлюшка по цене большого компьютера?
— Евгений Викторович, она ста больших компьютеров стоит. На “машине” в игрушки играть, да в “Интернете” лазить, а эта… Кроме того, я гарантирую безотказную работу в течение трех лет.
— У тебя трудовая книжка есть? — поинтересовался Евгений Викторович.
— Откуда? — пожал плечами Дос. — Я пока еще студент.
— Прохладной жизни. Иди купи себе чистую, — Евгений Викторович полез а карман пиджака, достал из него бумажник, выкинул на стол пятидесятирублевую купюру. — Устрою тебя рабочим в мясной цех. Для отчетности. Врубился? А коробочку свою сюда давай, — зам сунул коробочку в ящик стола.
— А деньги? — спросил Дос.
— Утром стулья — вечером деньги, — пошутил Евгений Викторович. — Я сначала должен увидеть, как она работает.
Дос взял со стола купюру и, не попрощавшись, вышел. Зазвонил телефон, Евгений Викторович снял трубку и приложил ее к вспотевшему уху.
Был второй час ночи. Охранник за стеклянной перегородкой пил крепкий кофе, курил и всматривался в крохотный экран переносного телевизора, который стоял сверху на одном из мониторов. Шла двадцать третья минута второго тайма — матч “Реал”— “Манчестер”. Вообще-то по инструкции держать в охранном помещении телевизор было строжайше запрещено. За нарушение начальство могло наказать деньгами и даже уволить. Все равно держали. Днем прятали в стенной шкаф с одеждой, а поздно вечером, когда супермаркет пустел и все начальство разъезжалось по домам на своих блестящих иномарках, доставали и смотрели все подряд: матчи, клипы, эротические фильмы, новости. И так из смены в смену, из ночи в ночь. При пересменке сдавали не только пост, но и телевизор, который был куплен охранниками вскладчину. “Работают шесть каналов: ОРТ, НТВ, ТВ-6, ТВЦ, РТР и “Культура”. Как ни крути антенну, на втором канале рябь, а по нему сегодня крутой боевик с Чаком Норисом в главной роли.” А что еще делать? Тупо уставиться в мониторы, на которых всегда одна и та же картинка — ярко освещенный забор с изредка появляющимися бродячими собаками и пьяными мужиками, — читать газеты, до одурения надуваться кофе? Особенно было тоскливо после трех, когда все каналы заканчивали свою работу, а в глаза хоть спички вставляй… Кулаков смотрел на нарушение сквозь пальцы, хорошо понимая своих людей.
Послышался шум мотора. Охранник оторвался от экрана телевизора и посмотрел в зарешеченное, покрытое специальной серебристой защитой небольшое окно — благодаря защите снаружи охранника видно не было, зато он мог спокойно наблюдать за всем происходящим около ворот.
К воротам, урча и фыркая, подкатил “Камаз” — длинномерная тентованная “фура”. Охранник посмотрел на лежащую под плексигласом на столе записку. “КАМАЗ — С 537 АЯ. Около 2.00. Без документов.” Глянул на пыльный номер на мятом бампере, на водителя. Водитель кивнул невидимому охраннику. Охранник нажал на кнопку. Ворота со скрежетом отъехали в сторону. “Камаз” вполз во двор. Развернулся и стал медленно пятиться к пандусу. Двери склада открылись, и из них показались грузчики с тележками. “Камаз” замер. Громыхнул задний борт, потом машина сдала еще немного. Началась разгрузка. Водитель выбрался из кабины машины, усталой походкой направился к дверям склада. В руке у него были какие-то бумаги, свернутые трубочкой.
— Начальство-то где? — поинтересовался он.
— На склад зайди, — посоветовал ему один из грузчиков.
Евгений Викторович сидел на пластиковом стуле внутри склада, на коленях у него лежал кожаный “кейс”, на “кейсе” — несколько листков, в которых он делал пометку, когда очередная тележка с товаром проезжала мимо него. “Фасоль красная в банках — 24 упаковки…”
— Здрасьте! — поздоровался водитель, протягивая бумаги.
Евгений Викторович окинул водителя взглядом, кивнул ему в ответ, взял бумаги, стал их внимательно изучать. С его лба на лист капнула крупная капля пота.
— Ты своим передай, что ста процентов “нала” у меня нет, пускай они там не заморачиваются. Пятьдесят на пятьдесят.
— Я ваших дел не знаю, — пожал плечами водитель. — Мое дело — привезти. Вы лучше моему начальнику записку напишите
— Никаких записок я писать не буду! Еще не хватало!…— тут же рассердился Евгений Викторович. — Пятьдесят на пятьдесят запомни — и все! На вот, — он открыл “кейс” и вынул из него полиэтиленовый пакет, протянул его водителю.
— Спасибо, — кивнул водитель.
Мимо прогремела очередная тележка.
— Сколько там? — крикнул Евгений Викторович грузчику.
— Семнадцать, — отозвался грузчик.
Евгений Викторович сделал в своем листке пометку: “Соус “Хайнс” в ассортименте — 17 упаковок…”
— Как добрались, без приключений? — неожиданно смягчился Евгений Викторович.
— В городе дважды тормозили, — вздохнул водитель.
— Ну и?
— Ну и…, как обычно, — усмехнулся водитель и потер грязными средним и указательным пальцами о большой, показывая, что пришлось раскошелиться.
— Сколько?
— Пятьсот, — вздохнул водитель.
— Дерьмо! — Евгений Викторович полез в карман пиджака и вынул из него бумажник. Протянул водителю новенькую пятисотрублевую купюру.
— Значит, пятьдесят на пятьдесят? — уточнил водитель, складывая купюру вдвое и пряча ее в нагрудный карман.
— Именно так, а иначе сейчас с вами никто работать не будет.
— Ну, я потопал, — водитель дождался кивка Евгения Викторовича, развернулся и вышел со склада.
Он забрался в кабину и заглянул в пакет. В пакете были банковские упаковки с деньгами. Водитель достал одну из них, повертел в руке, бросил назад в пакет.
— Тут корячишься-корячишься, как кобыла в ярме, а они… — вздохнул водитель.
Через час разгрузка была закончена. “Камаз” выехал со двора, грузчики закрыли двери склада, и Евгений Викторович с ними рассчитался из своего толстого кошелька.
Серафима Дмитриевна возвращалась по вечернему Арбату к себе домой. Жила она на Смоленке, на первом этаже, в двухкомнатной запущенной квартире. Полгода назад у нее умерла мама, и она осталась совсем одна. Муж ушел от нее к молодой двадцатилетней девчонке — длинноногой крашеной продавщице из магазина письменных принадлежностей. Теперь у них уже было двое детей — мальчик и девочка. Серафима иногда встречала разлучницу в сквере у Сенной. Пятилетний пацан, пыхтя, катил коляску со спящей сестрой, а сзади вышагивала ярко накрашенная мамаша. Она потолстела, подурнела и ноги у нее стали теперь вроде бы покороче. “Ничего, придет время, и тебя бросит”, — злорадно думала Серафима, обходя продавщицу с детьми стороной.
Под арбатскими фонарями гуляли парочки и шумные компании. Серафима вдруг вспомнила, что забыла на работе пакет с продуктами, а в холодильнике у нее шаром покати — взглянула на часы. Гастроном закрылся пятнадцать минут назад. “Придется в ночной идти, — подумала Серафима, останавливаясь перед яркой вывеской “Пиццерия”. Из открытых дверей “Пиццерии” доносилась романтическая волнующая музыка. — Черт возьми, а почему бы нет? И ничего готовить не буду! Кому готовить-то?” Она вдруг испугалась, что вместе с пакетом оставила на работе и кошелек, открыла сумку, порылась в ней, извлекла кошелек и раскрыла его. Денег было полно. Серафима шагнул к дверям “Пиццерии”.
Услужливый официант пододвинул стул, помогая ей сесть, подал меню.
— Прекрасная пицца со свежими анчоусами, — сказал он, широко улыбнувшись. — Советую.
— Анчоусы — это?…
— Рыбки, — снова улыбнулся официант. — Маленькие. Вот такие, — он на пальцах показал размер рыбок.
— Давайте лучше что-нибудь традиционное, — покачала головой Серафима Дмитриевна. — Вот эту, с ветчиной и помидорами. И салат “Цезарь” с креветками.
— Пить что-нибудь будете?
Серафима глянула в карту вин. Цены, конечно, были запредельные, но в нее вдруг вселился бес мотовства, и она заказала себе целую бутылку красного итальянского вина.
Салат “Цезарь” ей не понравился, потому что был приправлен острым виноградным уксусом, а вино пришлось по душе, и Серафима тремя глотками осушила целый бокал.
— Извините, можно нарушить ваше одиночество? — раздался мужской голос.
Серафима Дмитриевна подняла взгляд и увидела седоволосого мужчину средних лет в хорошем костюме.
— Просто свободных столиков больше нет, — виновато улыбнулся мужчина. Серафима оглянулась — действительно, все столики были заняты компаниями и парочками.
— Конечно, присаживайтесь, — Серафима перехватила его любопытный взгляд и с ужасом подумала о том, что ее черный парик сидит не так, как положено. Она прикоснулась к вискам — нет, челка на месте.
Мужчина сел напротив нее, тут же появился официант и подал ему меню.
— У нас прекрасная пицца с анчоусами…, — начал свою “песню” официант.
— Я рыбы не ем, — сухо оборвал его мужчина. — Принесите лучше бутылку вина и оливки. Они у вас не очень соленые?
— Прекраснейшие, высший сорт. Какого вина?
— Такого же, как у моей очаровательной соседки, — улыбнулся Серафиме седоволосый.
Серафима Дмитриевна засмущалась и покраснела. Официант исчез.
— Как вино? — поинтересовался мужчина, доставая из кармана пиджака сигареты.
— Мне нравится, — сказала Серафима. — Терпкое.
— Обычно женщины предпочитают что-нибудь сладенькое. Ничего, если я закурю? — мужчина посмотрел на Серафиму так, что у нее по спине пробежали мурашки.
“Удав, удав! Сожрет сейчас и не подавится! Черт, я уже хочу его!”— подумала она, чувствуя, как сердце сбивается с ритма. — Конечно, курите. Я и сама… А женщина я — очень необычная.
Появился официант с пиццей и второй бутылкой вина.
— Приятного аппетита!
— Спасибо. В каком смысле? — удивился седоволосый, глядя на Серафиму.
— Я не люблю сладкого, не боюсь щекотки, не соблюдаю диет, не хожу на шейпинг и курю, как лошадь.
— Ну, зачем же так пренебрежительно? — покачал головой мужчина. — Себя любить надо. По-моему, вы очень милая и приятная, э-м… женщина.
“Интересно, баба хотел сказать или девушка?”— подумала Серафима Дмитриевна.
— Меня, кстати, зовут Евгением Викторовичем, — улыбнулся мужчина, наполняя свой бокал. — Позвольте вас угостить?
Серафима Дмитриевна хихикнула.
— Смешное имя или предложение?
— Мой начальник тоже Евгений Викторович, но на вас совершенно не похож. Спасибо, вино у меня еще есть.
— Ну что же, не всем быть похожими на начальников, — седоволосый поднял бокал. — За вас, очаровательная незнакомка!
Из пиццерии они вышли через час с небольшим, и Серафима вдруг поняла, что сильно опьянела — ноги почему-то подворачивались, а арбатские фонари раскачивались, будто со Смоленки дул сильный ветер.
— Вы позволите вас проводить? — вежливо спросил Евгений Викторович.
— Пожалуй, придется, — криво усмехнулась Серафима. Она взяла кавалера под руку. — Тут недалеко.
Они шли медленно, и Евгений Викторович читал ей Заболоцкого.
“И не пошлый вроде бы”, — все думала о мужчине Серафима Дмитриевна, глядя на его классический профиль. Евгений Викторович был доцентом МГУ и работал на кафедре русской литературы. По его словам, он овдовел три года назад — жена умерла от рака — и с головой погрузился в работу: писал статьи, делал докторскую, занимался с абитуриентами. “Совсем как я, — думала Серафима. — С утра до ночи бухгалтерия, бухгалантерея, бухгарнитур… Господи, какая же я пьяная!”
Они подошли к Серафиминому подъезду.
— Все, спасибо вам за проводы, — Серафима Дмитриевна набрала код замка.
— Сима, можно я зайду к тебе на минуту? — тихо спросил Евгений Викторович.
— Нет, ну что вы, поздно уже! Мне завтра рано вставать, — Серафима Дмитриевна оглянулась и увидела его одухотворенный нежный взгляд. Она вздохнула и вошла в подъезд, оставив дверь открытой.
— Семь часов тридцать девять минут, — металлическим женским голосом сказал будильник на прикроватной тумбочке. Потом раздался победный крик петуха. Серафима открыла глаза и с ненавистью посмотрела на будильник. Она повернула голову. Подушка рядом была пуста. Она все еще пахла его дорогим одеколоном.
— Женя, — позвала Серафима Дмитриевна. Она спустила ноги с кровати, поискала тапочки. Тапочек не было. У кровати валялись ее туфли, парик, одежда, белье. Она вспомнила, как все было, и тихонько застонала. — Женя, — позвала она громче.
Никто не отозвался. Серафима соскочила с кровати и бросилась в коридор. Она заглянула на кухню, в ванную, в туалет, в комнату матери. Здесь стоял затхлый запах засушенных цветов, полуистлевших покрывал и подушек. Сквозь пыльные шторы пробивался солнечный свет. Взгляд Серафимы упал на комод. Ящики были выдвинуты. Она похолодела. В нижнем ящике, под постельным бельем, у нее была спрятана приличная “заначка” — в бархатный сезон Серафима Дмитриевна собиралась в круиз по Средиземноморью. Она бросилась к комоду, сунула руки под белье — нету! Вытряхнула белье из ящика, стала его перебирать, полезла в другой ящик, все еще не веря в случившееся и полагая, что по рассеянности могла сунуть деньги куда-нибудь еще. Денег не было. Она опустилась на кровать и закрыла лицо руками.
— Боже мой, какая же я дура! — сказала она, стараясь не разрыдаться. “Прежде чем реветь, надо все проверить”, — подумала Серафима. Она прошла в свою комнату и только теперь обнаружила, что исчезла ее любимая магнитола с компакт-дисками классической музыки. Серафима обожала классическую музыку, особенно Шопена. Это было выше ее сил, и слезы сами брызнули из глаз. “Шопен-то тебе зачем, суке приблудной?” — бормотала Серафима, глотая слезы и шаря в шифоньере. Конечно, ни норкового жакета, ни нового полупальто. Даже черное дорогое белье забрал, которое она в своем супермаркете со скидкой купила!
Теперь оставалось проверить только сумку. Ее она оставила в прихожей на тумбочке у зеркала. Серафима Дмитриевна намеренно медленно направилась в прихожую, оттягивая момент последнего разочарования, не заглядывая в сумку, перевернула ее. Звонко упала мелочь и раскатилась по полу, косметичка, массажная щетка, и все! Конечно… Хоть бы на хлеб, поганец, оставил!
Серафима в сердцах швырнула сумку об пол и пошла к телефону. Теперь надо отпрашиваться с работы на полдня, звонить в милицию. Потом приедут оперативники, им придется все объяснять, они, конечно, будут переглядываться и про себя посмеиваться над незадачливой, сексуально озабоченной дамочкой, составят протокол и уедут, оставив ее ни с чем.
Неожиданно Серафима замерла на полпути к телефону и тут же почувствовала, как с ног до головы покрывается противным холодным потом, словно при болезни после питья антибиотиков. “Фак ю! — совсем как в американских фильмах выругалась Серафима. — Там же вся “черная” бухгалтерия была!”
Она вернулась в коридор, подняла с полу сумку и еще раз осмотрела. Нет, ну бумаги-то ему зачем? Солить он их будет, что ли? Или продавать кому? В бумагах этих сам черт ногу сломит. Серафима бросилась к телефону.
— Евгений Викторович, у меня “ЧП”! — закричала Серафима в трубку, услыхав холодное “алло”.
— Что там у тебя стряслось? — Евгений Викторович с утра был не в духе — лег он под утро и еще с полчаса мучался бессонницей, чувствуя, как мокнет под спиной простыня.
— Бухгалтерию украли!
— Как ее украсть-то можно? — удивился Евгений Викторович.
— Я ее домой взяла, хотела “бабки” подбить — вам для отчетности.
— “Черную”? — уточнил заместитель директора.
— Ее.
— Сумочку вырвали, или как?
Как? Ну вот, теперь придется ему все объяснять, и он тоже будет про себя посмеиваться. Ой, стыдно!
— Мужик у меня ночью был. Вор. Все украл. Все, — неожиданно просто сказала Серафима.
— Ты его хоть запомнила?
— Запомнила. В гробу помнить буду.
— Имя спросила?
— Да, Евгений Викторович.
— Ну, что-что, Евгений Викторович! — взорвался на другом конце провода заместитель директора.
— Его Евгением Викторовичем зовут! — снова начиная рыдать, пробормотала Серафима.
— Ты издеваешься надо мной, что ли?
— Нет, — Серафима Дмитриевна шмыгнула носом. — Тезка ваш.
— Значит так, — голос зама сделался спокойным. — Ментуру не вызывай. Через полчаса, максимум через час к тебе подъедут люди. Ты им опишешь этого мудилу — и на работу! Ты хоть понимаешь, что случилось?
— Понимаю, — сквозь слезы вздохнула Серафима Дмитриевна. — ЧП.
— Я не знал, что ты шлюха, Сима, — сказал Евгений Викторович на прощание и повесил трубку.
— Сам ты…! — всхлипнула Серафима.
В Афинах, как всегда, стояла несносная жара. Владимир Генрихович спустился с трапа самолета и подумал, что его заместитель здесь растаял бы через минуту, как мороженое на сковородке.
Алиса в шортах и легкой майке ждала его в конце таможенного коридора. Она крепко обняла его, и он затрепетал. Директор вообще легко возбуждался.
Алиса была рыжей двадцатипятилетней красоткой из ансамбля Песни и Пляски какого-то там мухосранского округа. Прошла огонь, воду и медные трубы, а полгода назад встретила Генриховича на выставке торгового и холодильного оборудования на Красной Пресне. Он бродил по выставке с сотовым телефоном в руке. Телефон беспрестанно пиликал. Она была рекламной девушкой представительства фирмы “Кайзер” и, как живой манекен, стояла в томной позе внутри огромного четырехкамерного холодильника, широко улыбаясь. На ней была мини-юбка и, несмотря на то, что холодильник был отключен, у Алисы зуб на зуб не попадал.
— Красавица, ты там в каком виде: в замороженном или свежем? — спросил тогда директор.
— Вам-то какое дело? — сквозь зубы процедила Алиса и подумала: — “Вот, козел! Сейчас менеджер увидит, что я с посетителем разговариваю — и хана! В контракте четко написано: во время работы — ни слова!”
— Может, я тебя отсюда забрать хочу?
— Пятьсот долларов, — тихо сказала Алиса, кося взглядом на стол, за которым кайзеровский представитель болтал о чем-то с солидной дамой.
— Ты что, проституцией занимаешься? — нахмурился Владимир Генрихович.
— А вы что, не видите? Третий день уже. Как рабыня Изаура.
— Долларов за сто, наверное?
— Марок — не хотите?
— Ну, это, красавица, себя не любить! — разочарованно протянул Владимир Генрихович и отвернулся.
“Уйдет сейчас, гадина!”— подумала Алиса, глядя в широкую спину Владимира Генриховича. Она выскочила из холодильника и бросилась за ним.
— Фрейлен, фрейлен, битте на место холодильник! — закричал ей вслед кайзеровский менеджер.
Алиса обернулась и показала ему неприличный жест.
— Сам сиди, пингвин пузатый!
Менеджер растерянно взмахнул руками и отстал.
Вот так они и познакомились с Владимиром Генриховичем, а через неделю он предложил ей стать его официальной любовницей. С него — полное материальное обеспечение, с нее — преданная любовь до особого распоряжения и больше никаких мужиков. Обычно он называл ее рыжей бестией.
— Ну, как ты тут без меня? — спросил Владимир Генрихович, садясь с Алисой в “такси”.
— Скучно, — вздохнула Алиса и добавила:— Без тебя.
— То-то! — наставительно произнес директор. — Я за шубами.
— Сейчас только их и носить, — улыбнулась Алиса. — А мне купишь, нет?
— Она тяжелая — сломаешься еще, — рассмеялся Владимир Генрихович.
— Ну вот, значит шубы мне не будет! — надулась Алиса и прикусила его за ухо.
— Ой, ты что, больно! — директор прикоснулся к мочке. — Ладно уж, сделаем рыжей бестии шубу.
Они лежали в кровати. Кондиционер бесшумно разгонял по комнате свежую прохладу. Владимир Генрихович перевернулся на спину и вздохнул.
— Ты сегодня какой-то не такой, напряженный, — Алиса провела указательным пальцем по его переносице.
— Почему? Как всегда. Ни хуже, ни лучше.
— Я же тебя знаю.
— Ты имеешь в виду мое физическое тело? Да, это верно, ты его знаешь, как свои пять…
— Володь, не будь пошлым. Ты понял, о чем я. Мужики никогда не рассказывают бабам о своих делах. Не царское это дело. Да и бабы знать не хотят. А ты не скрывай, расскажи. Я все пойму. Господи, как я к тебе привязалась! — Алиса так крепко обняла директора, что он крякнул.
— Да, в общем-то нечего рассказывать. Работа есть работа, — Владимир Генрихович задумался. — Сколько себя помню, всю жизнь торговал. И товароведом был, и овощным магазином заведовал. Знаешь, Алиса, что такое овощной магазин? Это беда. Все гниет, все портится, продавщицы — бабы грязные, хитрые, воруют и матом ругаются. Потом у нас в стране бизнес начался. Я и “редкими землями”, и деревообрабатывающими станками торговать пытался. Четыре сделки из ста. Сахар из Америки вагонами возил, а сам все тосковал по своему собственному магазинчику, чтобы было, куда приткнуться, где голову прислонить. Хотел, как в старые времена, снова себя директором почувствовать. А тут, потный Виктор Евгеньевич подвернулся. Сколько, говорит, тебе не хватает на красивую жизнь? Я прикинул, подсчитал — четверть миллиона надо было еще в “супермаркет” вложить. Ну, вот и вложили. Такую “крышу” сделали, что из-под нее только на кладбище носят! Неучтенный товар проводят, “черный” нал в подсобках делят. Вижу я все это, вижу, а сказать ничего не могу, потому что сам согласно своей доли получаю. Так что директор я теперь чисто номинальный, не лучше товароведа или экспедитора. Им нужно было имя честное, незапятнанное — мое. И чтоб все дырки в торговле знал. Если что случись, меня и убьют, и посадят.
— Володя, не грузись, — Алиса положила голову директору на плечо, провела рукой по его животу. — Если совсем не покатит, возьмешь свою долю и уйдешь. Будем где-нибудь на островах черепах ловить.
— Никуда я от них не уйду, — вздохнул Владимир Генрихович. — Это система. У моего супермаркета нет дверей с надписью “выход”.
Торт “Полет”
Лерочка работала в супермаркете третий месяц. Жила она в двух кварталах от магазина с мамой и папой в обычной двухкомнатной квартире с выцветшими обоями. Мама, Тамара Алексеевна, — бывшая продавщица хлебного магазина, отсидевшая в свое время за крупную недостачу, а ныне честная пенсионерка, учила ее жизни. Папа тоже учил. Папа был, как все — пил и гулял за двоих, но потом вдруг резко сдал, стал хвататься за бока и голову, а после микроинсульта в одночасье стал почти монахом. Кривя морщинистый рот, он читал жене с дочерью проповеди:
— Посмотрите на меня, девки! Жизнь дается человеку один раз, и надо прожить ее так, чтобы не было мучительно больно… Больно мне девки, больно. Ты, Лерка, блядская твоя душа, мужиков на переправе не меняй. Они, как добрый конь, борозды не портят. Как найдешь жеребца, так и рожай. А то помру и внуков не увижу. И в своем сраном “маркете” никогда не воруй, пускай лучше мужик твой ворует! Ему сидеть, тебе передачки таскать, а не наоборот. Такая доля бабская.
— Да нету у меня никакого мужика! — краснела и смущалась Лера. — Что ты опять заладил свое, папа?!
— Ты его, мудака старого, не слушай. Он тебя только пить научит, — начинала свои наставления мама. — В торговле работать и не воровать — просто глупо! С умом надо. С охранниками познакомься, полюбезничай. И вовсе не обязательно в постель лезть. Что ты там возьмешь, полкило вырезки? Полкило этих на хороших весах ты за два часа себе сделаешь, никто и не заметит ничего. Там двадцать грамм, там тридцать…
— Мам, ну что ты несешь? — возмущалась Лера. — Это когда ты работала, у вас весы были: пятьдесят граммов туда-сюда, только ножку подвинтить, а у нас — электронные, точнейшие, и вес, и сумму они тебе сами покажут.
— Электронику тоже подкрутить можно, — не сдавалась мама.
— Ой, мама, тяжело мне с вами, — вздыхала Лера, прихлебывая из чашки терпкий чай. — Я тебе сколько раз говорила: у нас с этим очень строго. Евгений Викторович сказал, поймают — в двадцать четыре часа без выходного пособия.
— Ой-ой, как страшно — без выходного! А то у нас в Москве больше магазинов нет! У самого рыльце в пушку. Видела я его. Преет все время, как батон в кульке. И глаза бегают. Ты полкило вырезки унесешь, а он целыми машинами возит!
Лере быстро надоедали глупые родительские разговоры, и она уходила из кухни в свою комнату, хлопнув дверью. Может, оно, действительно, поскорей выскочить замуж да и уйти из этого обрыдлого дома. Бросить стариков? И что? Будут они здесь на свою пятсотрублевую пенсию жить? Отец вон еле ходит — нагулялся!
Родили Леру поздно. Ее старший брат был морским офицером и погиб во время учений на Черном море. Лера его теперь почти не помнила. Было сейчас Лерочке двадцать шесть. Все ее подруги — одноклассницы давно уже за богатыми, и не очень, мужьями, нарожали детей и сидят по домам, варят манную кашу. А она — все как порченая, после училища -работа, работа, работа… Стариков кормить, себя содержать. Вот все ее женихи и разбежались. Ладно хоть супермаркет у них не круглосуточный, а то пришлось бы до утра за прилавком время с охранниками коротать. А они все такие козлы похотливые!
Сегодня Лера проснулась от того, что на кухне загремела сковорода. Она взглянула на часы. Пора вставать. Пока умоешься, пока накрасишься… Сегодня был какой-то особый день, но какой, она не помнила.
На кухне мать в старом халате и спущенных чулках пекла оладьи.
— Лерочка, иди покушай.
— Мам, я еще даже не умылась. И вообще — не хочу!
— С утра обязательно покушать надо. Целый день на ногах. Не задерживайся сегодня.
— Ладно, сейчас, — Лера скрылась в дверях ванной комнаты.
— И папе бутылочку в своем маркете хорошую прихвати! — крикнула вслед ей Тамара Алексеевна.
— Куда ему пить-то? Отпил свое, — проворчала Вера, открывая тюбик с зубной пастой. Тьфу ты, черт, и надо же было забыть! Сегодня девятнадцатое — значит у отца день рождения. Пятьдесят восемь или пятьдесят семь, или пятьдесят шесть? “Стыдно, девушка, стыдно!”— сказала самой себе Лера.
Умывшись, она вернулась в свою комнату и полезла в сумочку. Денег было в обрез. Ну, на бутылку отцу она, конечно, наскребет, а вот подарок — никак! Взять в долг, чтоб вычли из зарплаты? В долг Лера никогда не брала. Это было против ее правил. А может, действительно, воспользоваться мамиными советами? Она-то в этом деле собаку съела.
Лера села перед туалетным столиком и стала краситься…
Сергей Моисеев решительно стукнул в дверь кабинета начальника службы безопасности.
— Да? — отозвался из-за двери Кулаков.
— Разрешите? — Моисеев вошел и увидел, что Кулаков пьян. Он, раскрасневшийся и потный, сидел в кресле, подперев голову рукой, и бессмысленно смотрел на экран телевизора. На экране под звуки “забойной” музыки прыгали полуобнаженные девицы.
— Чего? — спросил, не оборачиваясь, Кулаков.
— Я это… к своим обязанностям сегодня приступаю. Вы меня просили зайти для инструктажа, — сказал Сергей.
— А, — Кулаков развернулся в кресле. — В каком подразделении, говоришь, служил?
— Оперативник я. Бывший, — уточнил Сергей.
— Все мы тут бывшие, — криво усмехнулся Кулаков. — За что уволили? Не за пьянку?
— Ну что вы! — густо покраснел Сергей. — По ранению.
— А, значит, боевой пацан. Это, конечно, хорошо. Только у нас особо воевать не с кем. Куда ранило?
Сергей показал на нижнюю часть живота.
— Серьезно, прям как Пушкина, мать его! Тебя случайно не Александровичем зовут?
— Нет, Владленовичем. Хорошо хоть выжил.
— Бандюки?
— Пьяница домашний. Засел с ружьем около окна и давай во все стороны палить. Пока группа захвата двери ломала, я его отвлечь пытался. Вот он меня и приголубил.
— Дурное дело — не хитрое. Ладно, Владленович, об оперативной работе забудь, слушай сюда! Поставлю я тебя пока что в торговом зале на первом этаже около запасного выхода. Последнее время участились случаи краж, ты там повнимательней будь. Что продавцы, что покупатели — одного поля ягода. Норовят на халяву с товаром проскочить…
Через пятнадцать минут Сергей Моисеев вышел из кабинета начальника службы безопасности и зашагал по коридору. На поясе у него теперь висела длинная резиновая дубинка. Одна из дверей в коридоре была полуоткрыта, до Сергея донесся визгливый женский голос:
— Евгений Викторович, честное слово, нечаянно! Я поработать дома хотела! Кто же знал, я думала — человек хороший.
“Так, кажется тут нечто трагическое из семейной жизни,”— подумал Моисеев, задерживаясь около дверей.
— За нечаянно бьют отчаянно! Ты хоть знаешь, как можно воспользоваться “черной” бухгалтерией? Можно на нас “наехать”, можно за нее денег попросить, можно в ОБЭП пойти — получите с улыбкой стопроцентное доказательство. Ты у меня первой сядешь, шлюха чертова! Если ребята твоего любовничка через три дня не найдут, пеняй на себя! Как свинью, под нож пущу! Ты его им точно описала?
— Высокий, седовласый, глаза у него редкие — зеленые.
— Седовласый! Что ж ты по зеленым глазам определить не могла, что ворье?
Женщина за дверью всхлипнула. Сергей посмотрел на табличку. “Главный бухгалтер”. “Ага, тут семейной жизнью и не пахнет! — усмехнулся он. — Тут сплошной криминал и подпольная экономика”. Впрочем, все это его никаким боком. Его дело — двери запасного выхода сторожить.
Сергей спустился в торговый зал и грустно вздохнул. Вот она, новая и неизведанная жизнь в новом качестве — рядовой охранник столичного супермаркета. А еще два месяца назад с “пушкой”, как заяц по полям, бегал. Куда теперь? В стойло. Весь живот, суки, исполосовали!
Сергей встал около дверей.
— Лера, антрекотики смочи! — прогремел на мясной цех густой бас Маргариты Александровны — Лериной напарницы.
— Ладно, — Лера нацепила на себя фирменный халат с эмблемой супермаркета, взяла поднос с антрекотами и сунула его в раковину. Сейчас они постоят, разбухнут и будут потяжелей. Лера всю эту кухню знала, не маленькая! И как из белого хлеба красивый мясной фарш сделать, и как берцовую кость за вырезку выдать. Недаром с восемнадцати лет по разным магазинам. Но по сравнению с Маргаритой Александровной чувствовала она себя неопытным слепым щенком, который тычется носом в пустую миску, тогда как рядом стоит полная, с едой.
Лера достала поднос из раковины, слила лишнюю воду и направилась из цеха к мясному отделу.
Маргарита Александровна возвышалась над прилавком большой горой. Она ловко орудовала совком, накладывая пожилой покупательнице ярко-красный говяжий фарш.
— Лерочка, отбей ценничек — двадцать восемь пятьдесят.
Лера подошла к аппарату, пощелкала по кнопкам. Из аппарата вылез кусок ленты, на котором была обозначена сумма. Лера оторвала от ленты защитную бумажку, сохраняющую клеевой слой, прилепила ленту к полиэтиленовому пакету с фаршем.
— Хорошие котлетки получатся. Кушайте на здоровье, — прогремел на весь зал голос Маргариты Александровны.
Настоящий покупатель шел ближе к вечеру. Подойдет вразвалочку к прилавку, ткнет в витрину пальцем с золотой печаткой, одновременно разговаривая с женой или любовницей по сотовому телефону: ему и вырезку, и свиную ногу, и мяса для шашлыка; а сейчас по залу болтались одни только пенсионерки да домохозяйки, которым дома занять себя нечем. Еще хорошо — старуха почти на тридцатку фарша взяла, другая завалящего товара рублей на восемь попросит, да еще полчаса выкобениваться будет: то ей запах не тот, то цвет, то вкус, а потом и вовсе ничего не возьмет.
— Маргарита Александровна, у моего отца день рождения сегодня.
— Ну? — продавщица уперла руки в бока. — Говори, чего хочешь?
— Да нет, ничего. Мне бы хороший торт купить, побаловать хоть стариков.
— Зарплату всю на мужиков спустила? — прогремела Маргарита Александровна.
— Нет, — Лера покраснела. — Я себе туфли купила и костюмчик стильный.
— Стильная она у нас, видите ли, на торт для любимых родителей бабок нет. Ладно. Денег я тебе, конечно, не дам — у самой не густо, а записочку в кондитерский напишу. Девочки тебе хороший торт выберут, свежий.
— А деньги когда?
— Потом как-нибудь отдашь. Чай, не первый раз замужем, — Маргарита Александровна густо хохотнула и принялась что-то писать на клочке бумаги. — Не дура, надеюсь, через кассу не понесешь?
— Ну что вы! — снова смутилась Лера. — Я с восемнадцати лет в торговле.
— Оно и видно — антрекот как следует вымочить не смогла! — Маргарита Александровна взяла поднос с антрекотами и вышла из отдела. Лера встала вместо нее за прилавок.
“Ладно, сейчас Марго вернется, схожу за тортом и отнесу продукты домой. Пусть у отца сегодня будет праздник”, — думала Лера, рассеянно глядя на снующих по торговому залу покупателей.
Сергей Моисеев маялся около дверей запасного выхода, который вел через подсобку во двор. Выход был закрыт на металлическую скобу, которую мог снять даже младенец. Он прохаживался взад-вперед, наблюдая за покупателями в торговом зале.
Его внимание привлек пожилого вида мужчина, который как-то воровато озирался по сторонам. Он скрылся за высокими прилавками с крупой. Сергей отошел от дверей и встал в проходе, чтобы видеть мужчину. Пожилой стал накладывать в тележку пакеты с овсом и манкой. Затоварился и покатил тележку по проходу.
Все, дальше не его зона. В том конце прохода тоже стоит охранник, который отследит старика, если он вдруг вздумает выкинуть какой-нибудь фортель. Вон он — маячит с рацией в руке. Сергей отметил про себя, что система безопасности в супермаркете продумана неплохо. То пространство торгового зала, которое не могли “перекрыть” камеры наблюдения, контролировалось охраной. Охранников было немного, но они почти всегда видели друг друга и, заметив подозрительную личность, могли связаться по рации и попросить отследить покупателя на выходе. Сергей подумал-подумал и решил не вызывать напарника. Интуиция сыщика ему подсказывала, что старик не будет воровать.
Сергей вернулся к запасному выходу. Он подошел к дверям и вдруг заметил, что скоба теперь висит на одной створке двери. Сергей на мгновение замер. Пока он следил за стариком, кто-то успел открыть дверь. Впереди еще подсобка, двор, проходная, но кто его знает, как там — заметят ли воришку? В голове Сергея тут же мелькнула мысль, что старик и тот второй, который только что выскочил из зала, работают на пару — одна шайка-лейка. Старик своим подозрительным поведением отвлек охранника, а второй выскочил за дверь. Сергей, распахнул двери, выхватил дубинку и побежал.
По пандусу торопливо шла девушка в легком платье. В одной руке у нее был пакет с продуктами, в другой — коробка с тортом, на плече болталась дамская сумочка.
— Девушка, остановитесь! — крикнул вслед ей Сергей.
Лера обернулась.
— В чем дело?
Сергей приблизился к Лере, спрятав руку с дубинкой за спину. Он ожидал увидеть мужика, в крайнем случае, подростка, но никак ни хрупкую девушку.
— Почему вы покинули торговый зал через запасной выход?
— Странный вопрос. Я здесь работаю. В мясном отделе.
— Карточку покажите! — приказал Сергей.
Лера достала из сумочки карточку продавца, сунула ему под нос. Сергей немного расслабился — своя.
— И все-таки, почему вы покинули зал через запасной выход? Вы обязаны пробить товар в кассе и выйти через ворота. С другой стороны супермаркета. Видите — знак. Через проходную нельзя выносить товар.
На дверях проходной висел круглый знак с красной каймой, на котором была изображена перечеркнутая сумка.
— Я пробила, — сказала Лера, не глядя в глаза охраннику. — Все куплено, как положено.
— Чеки покажите, пожалуйста, — вежливо попросил Сергей.
— Нету у меня чеков, они на кассе остались, — Лера начинала нервничать.
— Хорошо, давайте пройдем к кассе и найдем ваши чеки. Думаю, они никуда не делись. Если все оплачено, выйдете с остальными покупателями через главный вход.
— Никуда я с вами не пойду! — заупрямилась Лера. — У меня обед. Целый час, между прочим. Вон мой дом, — она кивнула на возвышающуюся шестнадцатиэтажку в соседнем дворе.
Сергей взял девушку под локоть, пытаясь увлечь за собой. Лера дернула рукой. В пакете предательски звякнули бутылки.
— Спиртное тоже оплачено? — наглая девица начинала заводить Сергея. Он почувствовал неприятное жжение внизу живота.
— Все оплачено. Я всех ребят из охраны знаю, а вас нет. Кто вы такой?
— Вы не видите, я тоже охранник! Сергей Моисеев, — представился он. — А не знаете, потому что я первый день.
— Оно и видно, что первый, — насмешливо сказала Лера. — Вот идите в зал и охраняйте там. И нечего меня за руки хватать!
Лера развернулась и пошла по пандусу к проходной.
— Девушка, вернитесь! — жжение внизу живота все усиливалось. Он вдруг почувствовал, как прилила к голове кровь. Двор поплыл перед глазами в оранжевом мареве летнего солнца. Сергей припустил за нарушительницей. Он снова схватил ее за локоть, девушка резко развернулась и хлопнула его коробкой с тортом по плечу. С коробки слетела крышка, и торт плюхнулся на асфальт, развалился на куски. То ли ленточка на коробке оказалась надрезана, то ли просто была плохо завязана… Лера на мгновение замерла над останками погибшего торта, потом набросилась на Сергея с кулаками.
— Ах ты, скотина, дрянь! Дерьмо собачье! У меня день рождения у отца! Да я тебе сейчас!…
Сергею не составляло труда избегать ее слабых ударов. Он ставил блоки, и Лера только отбивала себе пальцы.
— Девушка, хватит! Прекратите! Девушка, я силу применю!
Из кирпичной будки показался охранник с карабином. Через окно он видел всю сцену с самого начала.
— Эй вы, ну-ка немедленно прекратите свою тусню! Я сейчас Кулакова позову! — закричал он им. Сергей отвлекся на охранника. В это мгновение Лера ударила Сергея по низу живота.
Сергей согнулся пополам и взвыл. Боль острой иглой пронзила его тело, оранжевый двор в одно мгновение почернел и расползся до размеров Вселенной. Рука с дубинкой сама поднялась над головой. Кажется, он ударил ее раза три, а, может, четыре — Сергей точно не помнил. Когда он пришел в себя, Лера без сознания лежала на асфальте, странно повернув голову. К нему бежал охранник с карабином в руке.
— Ты что, охренел, скотина! Это же Лерка из мясного! — накинулся он на Сергея.
— Да, кажется, я охренел, — устало сказал Сергей, опускаясь на колени рядом с девушкой.
— Я смотрю, они цапаются, думаю — Лерка со своим мужиком разбирается, а тут ты… Мудак… — охранник нажал на кнопку рации. — Лев Дмитриевич, у нас на заднем дворе “ЧП” — охранник с продавщицей подрался!
— “Скорую” надо вызвать, — сказал Сергей, не видя ничего перед собой. Он попытался приподнять голову Леры. — Девушка, вы живы?
“Скорая” приехала через семь минут. К этому времени Леру отнесли на проходную, положили на жесткий топчан в закутке, на котором обычно отдыхали охранники. Лера пришла в себя. Она огляделась, не понимая, где находится, попыталась сесть, но не смогла — тут же опустила голову на плоскую подушку.
— Кружится! — объяснила она шепотом. — Ой, мамочки, больно как!
Сергей около проходной нервно курил одну сигарету за другой.
Приехала “Скорая”. Тут же поставили диагноз — сильнейшее сотрясение мозга — и увезли Леру в больницу.
Кулаков вышел из кирпичной будки, прикурил от зажигалки.
— Ну что, герой, тебе сразу накатить или очухаешься маленько? — спросил он.
— Лев Дмитриевич, я сам не знаю, как получилось, — Сергей старался не смотреть начальнику в глаза. — Прямо в рану заехала. Я ведь всю жизнь с бандюками…
— Моли бога, чтоб она заяву не накатала, — Кулаков затянулся сигаретой. — Ладно, не грейся, я своих в обиду не дам. Отмажем.
— Я вроде по инструкции… — Сергей тяжело вздохнул и пожал плечами.
— Ты в на оперативной работе тоже все инструкции делал? — насмешливо спросил Кулаков. — Дурак ты, Моисеев.
— Дурак, — кивнул Сергей. Он вдруг вспомнил лежащую на асфальте девушку с неестественно повернутой головой, и снова почувствовал нестерпимую боль в животе…