В то смутное время часто возвращалось к Зюганову одно воспоминание о детстве. Тогда в каждом деревенском доме жила неостывшая память о войне, поэтому, когда «крутили» военные фильмы, в битком набитом сельском клубе всегда стояла полная тишина, даже мальчишки не переговаривались и не перебегали с места на место. Однажды потряс его эпизод из одного такого фильма: четверо эсэсовцев ведут на расстрел большую колонну пленных красноармейцев. Никак он не мог понять, почему они шли по пыльной дороге опустив головы, понурые и покорные. Ведь если бы бросились врассыпную, то многие наверняка бы спаслись — в охране было всего четыре автоматчика. Но как он ни заклинал людей на экране: «Ну, бегите же! Ну…» — никто его не услышал…

Откуда и почему возникает в людях, даже сильных и мужественных, эта покорность судьбе, словно кто-то выключает у них тот важнейший человеческий механизм, который мы называем волей, Геннадий Андреевич объяснить не берется. Но то, что в жизни такое случается часто, он не сомневается. Хотя бы потому, что сам наблюдал такое явление не раз. За примерами ходить далеко не надо — многие помнят те гонения на партийные кадры, которые начались еще при Горбачеве, на завершающем этапе перестройки. Зюганову пришлось наблюдать, как реагирует на этот разгул бесовщины аппарат ЦК КПСС. Большинство сотрудников к тому времени уже поняли суть происходящего, возмущались и не скрывали своих настроений. Но лишь только вставал вопрос о необходимости сопротивления политике Горбачева, конкретных действий, весь пар из котла куда-то улетучивался.

Характерный эпизод вспоминает Геннадий Андреевич в своей книге «Верность»: «Помню, собрались в 20-м подъезде одного из зданий на Старой площади некоторые первые секретари из регионов, как раз перед очередным пленумом… Обсуждали текущие события, положение в партии. Говорили остро, без всяких там недомолвок, и все единодушно сошлись на том, что если у них сейчас не хватит мужества на пленуме выразить недоверие Горбачеву, тот окончательно уничтожит страну и партию. Ушли. И, как потом выяснилось, сначала все дружно выступили с критикой и требовали его смещения, а в перерыве замельтешили горбачевские помощники, засуетились „шестерки“, принялись собирать подписи в поддержку генсека. „Штучная“ обработка пошла, напирали на партийную дисциплину, шантажировали расколом партии. И все же около двадцати членов ЦК рискнули проголосовать против Горбачева».

Подобное Зюганов наблюдал и среди других местных партийцев — во время своих многочисленных командировок и выступлений на семинарах в Академии общественных наук, куда его часто приглашали как руководителя сектора отдела пропаганды и одного из ведущих специалистов по РСФСР. Разговоры там всегда велись открытые, так как Геннадий Андреевич своего критического отношения к происходящему не утаивал, оценивал ход перестройки жестко: «Большая ломка без проекта». Среди широкого партийного актива были хорошо известны и другие его слова: «Я за перестройку, но не за перестрелку!» О вероятности подобных последствий политического курса Горбачева Зюганов заговорил одним из первых. Но… из АОН слушатели разъезжались по домам, проходило время, а из регионов — ни слуху ни духу.

Не раз ему приходилось выступать и перед крупными хозяйственниками — руководителями министерств и ведомств, ведущих предприятий страны, общаться с ними на семинарах и совещаниях. И как убеждался, большинство из них проблемы развития страны также воспринимали адекватно, понимали, чем чреваты стихийный рынок, бездумная децентрализация экономики, выборность директоров, паразитирующие на государственных предприятиях кооперативы. Когда в 1989 году Геннадий Андреевич был назначен заместителем заведующего идеологическим отделом и по роду своих новых обязанностей стал чаще бывать на «верхних» этажах ЦК, убедился, что и там преобладали такие же, вполне разумные, настроения.

Из всего этого напрашивался вывод, что в широких партийных слоях, от руководящих эшелонов партии до ее низовых звеньев, к этому времени сложилось собственное видение реформ, отличное от того курса, который проектировался узкой группой лиц — «архитекторами» перестройки. Огромное количество авторитетных, влиятельных, опытных и умных людей всё видели, всё знали и всё прекрасно понимали. Казалось, не хватает лишь какого-то толчка, чтобы преодолеть инертность, начать действовать сообща и совместными усилиями отбросить наконец вредное и ненужное, оставить только то, что действительно будет способствовать здоровому обновлению партии, экономики, общества. Но вот этой внутренней мобилизованности, которую можно было противопоставить агрессивной, разрушительной стихии, в партии не ощущалось.

Предшествующая эпоха сделала свое дело. Вялотекущие процессы внутрипартийной жизни конца семидесятых — начала восьмидесятых годов отразились на качественном составе партийных рядов и руководящих кадрах партии. Формирование новой партийной плеяды проходило в тягучее время, когда основные процессы в обществе развивались без резких колебаний, скорее в силу инерции, все противоречия сглаживались, а острые проблемы, которые ставила жизнь, предпочитали обойти стороной. В этих условиях притуплялось восприятие нового, ощущение переднего края, на котором привыкли находиться партийцы предшествующих поколений, терялось умение принимать решения и действовать в неординарных и экстремальных ситуациях. Когда же пришла пора ответить на вызовы времени, партия пребывала в растерянности. Экстенсивный рост КПСС привел к тому, что в нее затесалось много случайных людей, для которых партийный билет был всего лишь пропуском к руководящим должностям, средством достижения личных целей. Размывались присущие КПСС нравственные императивы, позволявшие говорить о ней как о действительно передовой части общества, способной вести за собой широкие массы. По тем, кто засорял партию, судили об остальных. А в результате КПСС стремительно теряла опору в широких слоях населения, дезориентированного антикоммунистической пропагандой.

Тем временем горбачевская группировка, не встречая серьезного сопротивления и распаляемая оглушительным сопровождением «перестроечной» прессы, продолжала гнуть прежнюю линию. Пожалуй, впервые команда Горбачева ощутила реальное противодействие лишь в июле 1990 года на XXVIII съезде КПСС, когда делегаты потребовали персональных отчетов от членов Политбюро, чтобы определить меру ответственности каждого за ситуацию, сложившуюся в стране и партии. Звучали и открытые призывы сместить генсека. Но Горбачев сумел-таки выйти из-под удара, «переведя стрелки» на наиболее одиозные фигуры из числа своих сподвижников, и отделался легким испугом: тогда, по результатам прямого голосования, против его нового избрания генеральным секретарем высказалось около четверти делегатов. Спасло его и то, что он успел подготовить «запасный аэродром»: «продавив» Закон об изменениях в Конституции, он сумел весной 1990 года на Съезде народных депутатов добиться избрания президентом СССР. Многих делегатов партийного съезда удержала от решительного голосования против Горбачева реальная перспектива окончательного краха централизованной власти и надежда, что генсек еще образумится. По их мнению, президентская власть, при всем критическом к ней отношении, оставалась единственной гарантией предотвращения дальнейшего сползания общества в бездну катастрофы. Ограничились основательной перетряской Политбюро, но, как вскоре выяснилось, это мало на что повлияло — раскрученный антикоммунистический маховик давно вращался на полных оборотах. В дни работы съезда прошла 24-часовая забастовка на шахтах Донбасса. Шахтеры потребовали ликвидации парткомов на предприятиях и национализации имущества КПСС — сыграли свою роль нелепые легенды о «золоте партии», ее несметных богатствах.

На съезде неожиданно «прозрел» Ельцин: демонстративно выложил свой партбилет на стол президиума и предложил партии «самораспуститься». С одной стороны, это означало, что антисоветские силы перестали маскироваться и перешли к открытой борьбе против КПСС и социализма. В то же время этим артистичным жестом сопровождался выход на сцену нового исполнителя главной роли в драме, очередной акт которой предусматривал превращение народа из зрителя в активного участника событий. Шахтеров, как известно, вывели на первые массовки еще в 1989 году, и Ельцин сразу же пришелся им по душе: мужик крепкий, способен хорошо «на грудь принять», правду-матку в глаза режет и готов за них на рельсы лечь. Актер Ельцин отличался от актера Горбачева. Михаил Сергеевич предпочитал экспромты и, вдохновляясь до самозабвения вниманием зрителей, воодушевленно импровизировал по ходу действия. Каждый выход на публику Бориса Николаевича скрупулезно, до мельчайших деталей, продумывался.

В свое время, когда Ельцин только что возглавил МГК КПСС, довелось Зюганову участвовать в подготовке его первой значимой встречи с партийным активом и общественностью столицы. В Доме политического просвещения на Трубной площади собралось тогда свыше двух тысяч человек: руководители парторганизаций, директора предприятий, ученые, представители творческой интеллигенции, учителя, врачи, военные. После небольшого выступления Ельцин перешел к ответам на вопросы. Когда дошло дело до столичной торговой мафии, он с гордостью заявил, что от московской торговли никак не зависит: костюм покупал в Свердловске, и ботинки за девятнадцать рублей тоже оттуда. При этом потопал по полу ногами, демонстрируя простоту своей обувки, и поклялся, что не успокоится, пока всю грязь не вычерпает. Только вот с реквизитом случился «прокол»: на ногах боевого руководителя Москвы красовалась «саламандра». Надо было видеть, с какой яростью, не стесняясь посторонних, он потом распекал за эту оплошность своего помощника.

Фальшь в его выступлениях и поведении сквозила постоянно. Хорошо помнит Зюганов встречу столичной общественности с кандидатами в народные депутаты РСФСР по 1-му национально-территориальному округу, которая прошла в Колонном зале в феврале 1989 года. Среди других соперников Ельцина, возглавлявшего тогда Госстрой, были директор ЗИЛа Евгений Браков и космонавт Георгий Гречко. О выборных технологиях в то время еще и не слышали, поэтому Геннадий Андреевич, который присутствовал в качестве официального представителя ЦК КПСС, поражался, насколько слаженными были все действия команды Ельцина. Реплики с мест, «захлопывание» неугодных ораторов, недовольный топот и свист — всё словно по команде и во всем — открытая агрессивность, направленная на моральное подавление оппонентов. Но не все поддались психическому натиску. В разгар этой вакханалии взял слово обыкновенный рабочий. Дали ему две минуты, в течение которых он успел сказать, что пришел с намерением поддержать Ельцина — ведь надо кому-то поднимать страну. А здесь посмотрел на то, что происходит в зале, и ему жутко стало, словно Троцкого живьем увидел. И указал рукой на Ельцина: «Вот он, новый Троцкий сидит!»

Этот случай подтвердил выводы Зюганова, к которым он пришел в результате и других многочисленных наблюдений: несмотря на массовую промывку мозгов, люди не утратили здравого смысла и в глубине души сознавали истинную цену выходящим на арену новым «вождям». Обманывались в основном те, кто хотел обманываться. Вряд ли те же шахтеры действительно уверовали в то, что их эксплуатируют коммунисты, что стоит только приватизировать шахты и начать самим продавать уголь за доллары, как сразу же придут в их дома достаток и благополучие. До сих пор перед глазами Геннадия Андреевича стоит Красная площадь, заполненная людьми с шахтерскими касками, которых на излете горбачевской эпохи возили в Москву эшелонами. Кругом лозунги «Даешь Ельцина!», «Привет Гайдару!». Походил между ними, послушал, о чем говорят. Чувствовал: не время и не место для дискуссий, бесполезно здесь кого-то вразумлять — слишком тяжелая, враждебная атмосфера нависла над площадью. Но не удержался: «Мужики, вас же втемную используют. Выбросят потом — всего лишитесь!» Что тут началось, чего только не пришлось выслушать! Но в потоке ругани и проклятий не было и намека на ту устрашающую силу, которая обычно исходит от людей сплоченных и сознающих собственное достоинство, — прорывались наружу лишь отчаяние и безысходность.

Позднее, в 1993 году, был в Кузбассе. Многие шахтеры тогда объявили бессрочную голодовку, лежали в шахтах. Люди лишались источников существования. По всей Сибири закрывались угольные производства, замирали целые поселки и города. В начале 1994 года, в период самых лютых холодов, посетил замерзающую Воркуту. Встречался с теми коллективами, которые активно участвовали в антисоветских забастовках, помогли прорваться во власть Ельцину. Народ гордый. Вслух о своих ошибках не упоминали, но в потухших взглядах, в поникших плечах угадывалось отчаяние: «Что мы наделали!» Тягостные ощущения.

Как известно, в 1998 году по стране вновь прокатилась волна шахтерских забастовок. На этот раз шахтеры обратились к Ельцину с призывом добровольно оставить пост президента: «Мы призываем Вас, Борис Николаевич, проявить гражданское мужество и уйти в отставку. В противном случае Вы вынудите нас начать более решительную борьбу против уничтожения угольной отрасли, разворовывания национального богатства, разорения народа и разрушения России». Можно ли говорить о том, что после нескольких лет несчастий и лишений у людей наступило прозрение? Вряд ли. Разве на Ельцине, в котором они разочаровались, свет клином сошелся? Ушел он, и ничего не изменилось. Так никто и не позволил шахтерам Кузбасса торговать своей продукцией «на доллары» — делают это за них такие люди, как российский миллиардер Александр Абрамов, чье состояние в 2006 году, по оценкам экспертов журнала «Forbes», составило 4,9 миллиарда долларов. Вполне приличное достижение, если учесть, что за девяностые годы добыча угля в Кузбассе снизилась на 60 процентов (по России в целом — на 30 процентов), а амортизационный износ оборудования превысил все допустимые нормы и составил 125–130 процентов. При этом численность населения Кемеровской области ежегодно сокращается в среднем на 20 тысяч человек. Демографы полагают, что при существующих материальных условиях жизни в ближайшие десять лет рождаемость снизится здесь в два раза. По смертности Кузбасс занимает сейчас первое место в Сибирском федеральном округе. В соседних регионах — свои беды. Поэтому и продолжается массовый исход населения Сибири в поисках лучшей доли.

В наше время принято считать, что большой политик должен непременно обладать бесстрастной натурой. Не без оснований полагают, что человеку нелегко справиться с бременем возложенных на него забот, если он воспринимает близко к сердцу всё то, с чем приходится сталкиваться ему на политической стезе изо дня в день. Но Зюганов, несмотря на все пережитое им за годы его политической карьеры, по сей день остро реагирует на происходящее, подвержен переживаниям и порой нелегко с ними справляется. Конечно, ни при каких обстоятельствах своего внутреннего состояния он не показывает, но люди из близкого окружения по едва уловимым признакам всегда понимают, что творится у него на душе.

Тогда, пятнадцать лет назад, в момент несостоявшегося диалога с шахтерами на Красной площади, эмоции и вовсе захлестывали, а в голове теснились невеселые мысли. Невольно думалось о тщетности своего труда, понапрасну растраченных силах и нервах, призрачном характере бесконечных забот и тревог, которые не отпускали ни днем ни ночью. Если люди не только отвергают всё то, что составляет смысл твоей жизни, но и смотрят на тебя с нескрываемым недоверием, не проще ли махнуть на все рукой, подумать о том, что завтра будет с тобой и твоей семьей, найти, как теперь говорят, свою нишу в жизни? Ведь даже у самых стойких руководителей государственных предприятий — «красных директоров», тех, кого устранить еще не смогли или не успели, нервы не выдерживают — устали сопротивляться безумной стихии. Смысл большинства их последних заявлений сводится к одному: «Вы хотели приватизации? Вы ее получите!» Судя по всему, решили податься в капиталисты. Надоело унижаться, выслушивая обвинения и поучения «прорабов» перестройки, которые мыслят в экономике категориями младших научных сотрудников, осиливших с десяток специальных статей и ознакомившихся с производством во время прохождения студенческой практики.

Конечно, справился тогда Геннадий Андреевич с эмоциями. И позднее, как бы тяжело ни приходилось, не раз убеждался, что можно все пережить, если тверже держать себя в руках, не поддаваться клевете, наветам и оскорблениям. Одним словом, надо терпеть! Часто вспоминались армейские кроссы «на выживание» — в противогазах, в резиновых костюмах спецразведки, с полной выкладкой. Вдалеке, у самой линии горизонта, цель — прыгающая перед глазами опушка березовой рощи. Ноги налиты свинцовой тяжестью и дышать уже нечем — такое ощущение, что клапан больше не впускает воздух. И только команда бегущего рядом взводного время от времени фиксируется в сознании: «Терпеть!»

В моменты, когда одолевали особенно тяжкие раздумья и сомнения, всегда мысленно обращался к отцу, которого рядом уже не было: что бы он сказал, что посоветовал? В любом случае, никакой слабости он бы, конечно, не простил.

И все же нелегко было перебороть чувство обиды на тех, кто от тебя отвернулся. Может быть, поэтому с тех пор так близка ему эта песня Пахмутовой и Добронравова — «Остаюсь». Остаюсь с обманутым народом. В самое трудное время помогла выстоять, остаться честным перед собой и людьми. И сейчас, когда наваливается опустошающая душу усталость, придает силы.

Пришлось в свое время заставить себя раз и навсегда усвоить: люди не виноваты в том, что им задурили головы профессиональные провокаторы. А провокациями не гнушались, устраивали их на каждом шагу. Помнится, едва ли не все каналы телевидения по несколько раз показали сюжет, постановочный характер которого не вызывал сомнения даже у неискушенного зрителя: обычные граждане задержали сотрудника какого-то райкома партии и едва его не линчевали за то, что обнаружили в багажнике служебной машины, на которой он ехал, около килограмма колбасы. Смысл этой низкопробной стряпни был в одном: продемонстрировать ненависть народа к «партийным бонзам», показать, что обстановка накалена до предела, поэтому всем неугодным лучше сидеть тихо и не высовываться.

Механизм дискредитации коммунистов отрабатывался тщательно и вдохновенно. Первую крупную провокацию организовал Виталий Коротич, которому тоже была отведена не последняя роль в политическом театре абсурда. Накануне XIX партконференции журнал «Огонек» опубликовал статью с многозначительным названием — «Противостояние», в которой сообщалось, что среди делегатов конференции есть взяточники. Возмущенные делегаты потребовали от главного редактора журнала разъяснений. Возведя в ранг «юридических генералов» никому не известных ранее следователей Гдляна и Иванова, принимавших участие в расследовании так называемого «Узбекского дела», Коротич заявил, что им мешает собрать доказательства ЦК КПСС, где, по его версии, и засела «кремлевская мафия». Сославшись на презумпцию невиновности, конкретных имен он не назвал, но тем не менее передал Горбачеву список из четырех человек — главных подозреваемых. Позднее стало известно, что роль главы «кремлевской мафии» была уготована Е. К. Лигачеву, который якобы получил из Узбекистана крупную взятку. Более нелепой лжи выдумать было трудно — Егор Кузьмич всей своей жизнью снискал себе репутацию кристально честного человека. Но к тому времени он сохранял сильные позиции в Политбюро, и его надо было устранить с пути любыми способами. Для этого ни Яковлев, ни его подручные не гнушались никакими средствами. Запущенная склока увела конференцию в сторону от решения жизненно важных проблем, превратила ее в говорильню. Вопрос Юрия Бондарева: «Куда летим?» — благополучно заболтали.

За ложь, разумеется, никто не ответил. Доморощенные «демократы» типа Коротича, Гдляна и Иванова на XIX партконференции по сути дела получили бессрочную индульгенцию, позволявшую безнаказанно смешивать с грязью любого неугодного человека. Ушаты помоев полились на головы честных коммунистов со страниц «перестроечных» изданий, а по городам и весям страны, ощутив вседозволенность, начали рыскать сотни эмиссаров «демократических» объединений, клубов и центров, сея среди людей смуту и национальную рознь. Глумились не только над кадровыми партийцами. Больше всего Зюганова угнетало то, что всевозможные ярлыки — от презрительного «коммуняки» до злобного «красно-коричневые» — навешивались на рядовых коммунистов, честно выполнявших свой долг, на ветеранов партии, войны и труда, внесших неоценимый вклад в строительство великой державы, в победу над фашизмом, сохранивших верность социализму. Травили целые поколения. Впрочем, девиз российской «демократии» «Разрешено все, что не запрещено» позволял перешагивать через любые моральные ограничения. К тому же обществу исподволь внушалось, что нравственность и политика — вещи несовместимые, что политика — дело грязное. При этом, как ни странно, желающих окунуться в эту «грязь» было хоть пруд пруди. Очевидно, полагали они, что ради «свободы» и «демократии» не грех и испачкаться. О какой совести разговор?

Справедливости ради еще раз заметим, что ряды КПСС в это время выглядели отнюдь не монолитными. «Сориентировалась в обстановке», «прозрела» и перекрасилась в «демократические» цвета определенная часть кадрового состава и актива партии. В одном из последних романов современного американского писателя, «короля ужасов» Стивена Кинга ставится интересный вопрос: «Когда предатели перестают быть предателями?» И дается, пожалуй, единственно верный ответ: «Когда предатели становятся явным большинством».

Конечно, эти люди тогда еще не составляли большинства, тем более ядра партии, на которое был нацелен основной удар.

Разрушители действовали по-разному. Если «снизу» против убежденных коммунистов использовали в основном методы травли и науськивания, то «сверху» кадровый хребет партии ломали довольно изощренными способами.

В аппарате ЦК КПСС внешне все выглядело вполне благопристойно: никто никого за разномыслие не распекал и демонстративно на дверь никому не указывал. Тем не менее чистка центрального аппарата шла полным ходом и к началу 1989 года была в основном закончена. Во-первых, большинство опытных и честных партийцев поспешили проводить на пенсию или отправили «на повышение». Во-вторых, многие способные партийные работники на местах стали отказываться от сомнительной чести перейти на работу в ЦК, справедливо полагая, что свара в верхнем эшелоне КПСС может привести к тому, что завтра они окажутся не у дел. Приток свежих сил в руководящие звенья партии практически прекратился. Аппарат, конечно, пополнялся, но то были чуждые партии люди, вступившие в нее из-за корыстных побуждений, и нужны они были для того, чтобы ускорить процесс разложения. А в-третьих, Горбачев с Яковлевым прекрасно знали, что самый верный способ парализовать аппарат ЦК — затеять в нем бесконечные реконструкции и реорганизации. Нескончаемая череда изменений в структуре аппарата позволяла «выводить за штат» и держать в подвешенном состоянии значительную часть его сотрудников. Многие, главным образом молодые и талантливые, не желали оставаться в неопределенном положении и уходили. Как правило, вновь создаваемые подразделения не имели необходимого опыта и не выполняли тех новых функций, которые на них возлагались.

Именно такую картину Зюганов наблюдал в отделе пропаганды ЦК, который Яковлев при поддержке Горбачева укрупнил и преобразовал в идеологический отдел. Происходившие здесь изменения затронули Геннадия Андреевича самым непосредственным образом — его назначили заместителем заведующего новым отделом. Это был именно тот случай, о котором Яковлев потом вспоминал с нескрываемым раздражением: «Пропустил Зюганова!» Естественно, знал он тогда прекрасно настроения Геннадия Андреевича и его отношение к происходящему, был хорошо осведомлен об этом и Горбачев. Некоторые склонны считать, что это назначение надо рассматривать как одну из тактических уступок группировке Лигачева, однако не следует впадать в заблуждение, полагая, что внутрипартийная борьба к началу 1989 года приобрела открытый характер и велась на каждом квадратном метре. До баррикад еще дело не дошло, и обе противоборствующие стороны подчеркивали свою приверженность перестройке. Думается, механизм очередного повышения Зюганова не стоит ни усложнять, ни упрощать: человека выдвинули, потому что он перерос масштабы дела, которым занимался. Прежде всего здесь сыграл свою роль авторитет, которым пользовался Геннадий Андреевич в отделе и в региональных партийных комитетах. Неизменно вызывали уважение окружающих его профессиональный и житейский опыт, капитальная теоретическая подготовка, доскональное знание проблем партийно-политической работы. К тому же ему доверяли — человек с позицией, обладает прочным внутренним стержнем, ни перед кем не прогибается. Притом Зюганова хорошо знали и в высшем руководстве партии. Курируя идеологическую работу в МГК и МК КПСС, хочешь ты этого или нет, всегда будешь на виду. Тем более что приходилось ему «опекать» сразу семь членов Политбюро и секретарей ЦК, которые были депутатами от «его» территорий. Поэтому в преддверии их очередных встреч с избирателями ему часто приходилось заниматься подготовкой аналитических и справочных материалов, тезисов к докладам и выступлениям. Его ценили не только как специалиста, прекрасно владеющего обстановкой в Российской Федерации и союзных республиках. ЦК нуждался в сильных организаторах, способных помочь руководящим органам территориальных парторганизаций выработать четкую линию, найти точки опоры в условиях усиливавшейся идеологической неразберихи, в обстановке разброда и шатаний. Более подходящую кандидатуру на эту роль найти было трудно.

Кроме двух территориальных секторов идеологического отдела Геннадию Андреевичу было поручено заниматься анализом деятельности Советов и правоохранительных органов. Получил он доступ и к «Особой папке» — пакету секретных документов, предусматривающих порядок действия всех государственных структур на случаи военной опасности, чрезвычайного положения и войны. Когда знакомился с этими материалами, поражался, насколько четко, до мельчайших деталей, была проработана система приведения в действие всех резервов и ресурсов страны. Впечатляли отработанные сценарии самого неблагоприятного развития событий. Например, один из них включал полное закрытие на три месяца всех рудников и лесосек — при этом в стране не остановилось бы ни одно предприятие. При необходимости можно было оперативно, в течение считаных часов, навести понтонные мосты взамен всех действующих — от западных границ до Тихоокеанского побережья. Резервные стратегические запасы были созданы по всем отраслям народного хозяйства. Продовольствие, медикаменты, сборные дома, средства передвижения… По всему было видно, что руководители государства сполна учли горькие уроки Великой Отечественной войны. Советский Союз жил с колоссальным запасом прочности. Впрочем, к несметным богатствам, созданным самоотверженным трудом нескольких поколений советских людей, уже потянулись руки новых кооператоров. Кооперативы присосались к самым лакомым кускам, закупорив выход на рынок готовой продукции государственных предприятий, порождая дефицит и взвинчивая цены, усиливая экономический хаос. На экономику страны была накинута первая удавка.

Тогда Зюганову казалось, что еще далеко не все потеряно. Взялся за дело с воодушевлением. Среди первоочередных своих забот сразу же выделил две болевые точки — межнациональные отношения и преступность. Когда собрали и систематизировали весь материал по преступности, Геннадий Андреевич ужаснулся. Налицо был невиданный ранее рост числа убийств и несчастных случаев со смертельным исходом, насилий, ограблений и других тяжких преступлений. За год количество погибших мирных граждан в несколько раз превысило наши потери за все годы афганской войны. С невероятной быстротой криминализировалась экономика. Создание кооперативов сопровождалось повсеместным возникновением и разрастанием организованной преступности, в том числе и вооруженных преступных сообществ. Над страной нависла тень криминального террора. Соответствующий доклад Зюганов направил А. Н. Яковлеву. Реакции не последовало.

Примерно в это же время Геннадий Андреевич вместе со своими коллегами самым тщательным образом изучил ситуацию в Средней Азии, особенно в Узбекистане, где нарастали трения на национальной и религиозной почве. Подготовленная по итогам этой работы аналитическая записка, которая также легла на стол Яковлеву, содержала исчерпывающую информацию и тревожный прогноз: если не принять срочных мер, то малейшая искра может вызвать беспорядки с самыми тяжелыми последствиями. На этот раз Яковлев отреагировал и провел у себя рабочее совещание. Очевидно, только для того, чтобы более доходчиво изложить свою точку зрения: для паники нет никаких оснований. Это совещание состоялось в феврале 1989 года, а летом вспыхнули кровавые межэтнические столкновения в Ферганской долине. Затем последовали резня в Ошской области Киргизии, беспорядки в Таджикистане…

Тревожное положение складывалось в прибалтийских республиках. Жесткие нападки с их стороны на центральные союзные органы, в первую очередь Госплан СССР, выдвинутые проекты перехода на полный региональный хозрасчет, преследование коммунистов, дискриминация русского населения — все это не вызывало сомнений: дело идет к полному отделению республик от Союза. Осенью 1989 года Зюганов вместе с другими сотрудниками ЦК КПСС две недели провел в Литве. Обстановка там накалилась тогда до такой степени, что группе даже охрану выделили. По возвращении подготовили обстоятельный доклад, в котором указали, кто там конкретно подогревает националистические и сепаратистские настроения, откуда эти люди приехали, кто их финансирует, сколько иностранных телекомпаний работает, какие операции готовятся. Главный вывод — Прибалтика стала основным плацдармом идеологической войны и диверсий против страны и дружбы народов СССР. Но еще не поздно поправить положение, необходимо только всемерно поддержать авторитетные силы на местах, препятствующие выходу своих республик из Союза, развернуть активную контрпропагандистскую работу, разоблачающую истинное лицо оппозиционеров и их зарубежных спонсоров. Материал был настолько горячим, что его срочно напрямую направили Яковлеву. Ответа так и не дождались.

Как потом понял Геннадий Андреевич, ждали напрасно. Ведь помимо прочего в справке, представленной руководству ЦК, детально анализировалась провокаторская деятельность в Литве так называемой «московской группы поддержки». Ну разве мог тогда Зюганов представить, что работа этих людей координировалась оттуда же, куда была направлена разоблачающая их записка, что Горбачев и Яковлев сознательно поощряли рост сепаратистских настроений, поэтому и твердили постоянно: «Нельзя поддаваться на провокации, если вмешаемся, только усугубим ситуацию. Пена на волне обновления сойдет сама собой». Позднее разъяснилось, что именно после визита Яковлева в Прибалтику там сложился настоящий методический центр, готовивший документы и инструкторов для создания националистических «народных фронтов» в других союзных республиках. Волну сепаратистских выступлений вызвали и его поездки в Таджикистан и Закавказье. Лидер Саюдиса В. Ландсбергис весной 1990 года в одном из своих интервью западным корреспондентам высказывался по поводу происходившего весьма откровенно: «Запад должен понять, что Горбачев сам позволил сложиться нашей ситуации. Он в течение двух лет наблюдал за ростом нашего движения за независимость. Он мог бы остановить его в любой момент». Как говорится, комментарии излишни.

Довольно скоро Зюганов убедился, что любые предложения, способные реально повлиять на развитие событий в стране, на внутриполитическую обстановку в партии, наталкиваются на глухую стену молчания или отвергаются под любыми предлогами. Яковлев, как тромб, закупорил кровеносную систему КПСС, связывающую региональные партийные организации с ЦК. Огромная и мощная машина — аппарат Центрального Комитета, призванный проводить в жизнь политические решения партии, работала на холостом ходу. Партия с катастрофической быстротой утрачивала свою исторически сложившуюся руководящую роль в обществе, что вело к полной парализации всей системы государственно-политического управления. Страна оказалась на пороге анархии, поскольку на тот период никакие Советы не могли заменить эту систему или создать взамен что-либо новое.

Весь ход развития событий в те годы и последующее время свидетельствует о том, что политическая реформа, проходившая под знаком возрождения полновластия Советов, являлась блефом, отвлекавшим внимание людей от готовившихся государственных преобразований совершенно иного свойства. Избирателей привлекали на выборы лозунгом «Вся власть Советам!», обещая скорое пришествие эры «настоящей» демократии, высвобожденной из-под партийного гнета. На деле же «архитекторам» перестройки были одинаково ненавистны и партия, и Советы. С КПСС окончательно покончили, устроив хитроумную и циничную провокацию в августе 1991 года, с Советами — с помощью танков в октябре 1993-го. Суть того, что скрывалось за лозунгами свободы и демократии, одной фразой обнажил Борис Березовский: «Больше нами никогда не будут управлять голодранцы». Сказано доходчиво. В телевизионную камеру, на всю страну.

Идеи парламентаризма, который на первых порах для отвода глаз в прессе называли «советским», стали внедряться в общественное сознание под предлогом необходимости разделения в «цивилизованном» обществе законодательной и исполнительной власти. То, что принципиальное отличие советской власти от буржуазного парламентаризма определяется их различной экономической основой, на всякий случай замалчивалось. В результате пересмотра Конституции СССР на смену Верховному Совету СССР пришел громоздкий Съезд народных депутатов, насчитывающий 2250 человек. Из его состава избирался двухпалатный Верховный Совет, ставший постоянно действующим законодательным, распорядительным и контрольным органом власти в стране. Формально такая структура вроде бы соответствовала ленинской схеме: «съезд + ЦИК», но без единого партийного руководства она полностью утрачивала свою жизненность. Более того, порядок выборов Съезда, при котором треть депутатов избиралась на съездах и конференциях общественно-политических организаций, наносил очередной чувствительный удар по и без того пошатнувшемуся авторитету КПСС.

Короткая история Съезда — эта история «пятой колонны» в депутатском корпусе, роль которой взяла на себя Межрегиональная депутатская группа, идейно и материально поддерживаемая не только внутренней контрреволюцией, но и антисоветскими силами извне. Большинство депутатов, искренне озабоченных судьбой страны, были не готовы к скоординированным и яростным атакам МДГ на политические и экономические устои СССР, оказались безоружными против лживых и враждебных выступлений Ю. Афанасьева, А. Собчака, Г. Старовойтовой, Г. Попова и других записных ораторов группы. Заседания Съезда превратились в бесконечные телевизионные шоу, которые к тому же тенденциозно комментировались «демократической» прессой. На неугодных депутатов, согласно «демократической» же традиции, навешивался ярлык, изобретенный еще во время работы XIX партконференции — «агрессивно-послушное большинство». Никто не задавался вопросами: в чем заключалась их агрессивность и кому они были послушны? Главное — не выпускать противника из-под психического прессинга, под который, естественно, попали и российские депутаты.

Дело не ограничивалось простыми словесными баталиями. Подрывная работа МДГ с использованием тактики подавления и устрашения была поставлена на широкую ногу. В сентябре 1989 года на засекреченной конференции Московского объединения клубов избирателей Г. Попов инструктировал своих единомышленников: «У нас есть шансы для победы, нужно ставить на учет каждого депутата РСФСР. Он должен понять, что если он будет голосовать не так, как скажет Межрегиональная группа, то жить ему в этой стране будут невозможно». В своем кругу рядиться в тогу демократа было не обязательно, а в борьбе за власть можно использовать и откровенно преступные средства: «Для достижения всеобщего народного возмущения довести систему торговли до такого состояния, чтобы ничего невозможно было приобрести. Таким образом можно добиться всеобщих забастовок рабочих в Москве. Затем ввести полностью карточную систему. Оставшиеся товары (от карточек) продавать по произвольным ценам». Эти циничные установки проводились в жизнь, о чем свидетельствуют, например, воспоминания о том времени Н. И. Рыжкова: «Полки магазинов пусты, в морских портах стоят суда с продовольствием и товарами народного потребления, а желающим принять участие в их разгрузке вручают деньги и отправляют восвояси. На железных дорогах создают пробки, практически перекрывающие жизненные артерии страны. На полях гибнут хлеб, овощи, в садах гниют фрукты. На страну обрушилось сразу все: всевозможный дефицит, преступность, обострение межнациональных отношений, забастовки. Фактически в государстве наступила полная дестабилизация экономической, да и политической жизни. Кому это было выгодно? Тем, кто ни с чем не считался в своих действиях по дискредитации государственной власти и кто рвался к ней сам. В итоге власть была парализована. С тех пор на протяжении более полутора десятков лет, чтобы задним числом оправдать приход к власти „демократов“, по телевидению показывают одни и те же кадры: пустые полки продуктовых магазинов. Но нынешние „независимые“ властители СМИ стыдливо умалчивают о том, почему они пустовали… В стране брала власть охлократия».

Моральный террор псевдодемократов давал свои результаты. На I съезде российских депутатов, состоявшемся в мае 1990 года, о своей принадлежности к фракции «Коммунисты России» из 800 с лишним членов КПСС заявило лишь около 380 человек. Колеблющиеся и откровенно запуганные отсеивались и в дальнейшем, через полтора года, в этой фракции осталось всего 53 депутата-коммуниста.

Можно понять состояние Зюганова, который не просто наблюдал за происходящим, но и обладал, в силу своих прямых служебных обязанностей, практически полным и всесторонним анализом обстановки на съездах народных депутатов и вокруг депутатского корпуса, сценариями и прогнозами развития событий. Как нетрудно догадаться, его тревогу и озабоченность в руководстве партии не разделяли, а аналитические записки в лучшем случае «принимали к сведению».

Положение усугублялось тем, что псевдодемократизм, который превратил депутатские съезды из высших органов власти в заурядные митинговые сборища, стал стремительно разъедать партию. Члены КПСС правой ориентации, настаивавшие на безусловном приоритете частной собственности и парламентском пути развития страны, сформировали на базе возникших ранее региональных партклубов «Демократическую платформу», которую возглавили либерально настроенные В. Шостаковский, Н. Травкин, О. Лацис, В. Липицкий, В. Лысенко. Вошли в нее и такие известные «демократы», как Г. Попов, А. Собчак, Г. Старовойтова, Ю. Афанасьев, а также Д. Волкогонов, Е. Гайдар, Г. Бурбулис. Уже один перечень этих имен говорит о том, что «Демплатформа» была не чем иным, как организационно оформленной «пятой колонной», занимавшейся в основном разрушением партии изнутри.

«Марксистская платформа», группировавшаяся вокруг А. Пригарина, А. Крючкова, А. Колганова, А. Бузгалина, признавала смешанную экономику с доминированием общественного сектора и делала акцент на самоуправление и демократию в политике. Крайне левые объединения — движение «Единство — за ленинизм и коммунистические идеалы», возглавляемое Н. Андреевой, движение «Коммунистическая инициатива», лидерами которого стали В. Тюлькин, А. Сергеев, В. Терентьев, В. Анпилов, М. Попов, В. Долгов, А. Золотов, «Большевистская платформа» Т. Хабаровой — выступили против ревизионизма Горбачева, но не предлагали конструктивных путей выхода из кризиса. Их взоры были обращены в прошлое, а попытки привнести в настоящее опыт революционной борьбы давно ушедшей эпохи, в том числе возродить в партии и воплотить в жизнь лозунг диктатуры пролетариата, имели сомнительную перспективу. Наиболее активная часть пролетариата, как известно, в критический для партии и страны период коммунистов не поддержала и отдала предпочтение Ельцину.

В 1992 году известный писатель Владимир Личутин, оценивая состояние русского патриотического движения, так и не сумевшего перед лицом национальной угрозы преодолеть в своих рядах разброд, с горечью заметил: «Любимое русское, славянское занятие — раскол. Оно и позволило произойти со страной тому, что произошло». Личутин — не политик, поэтому не ходит вокруг да около, а прямо называет причины, мешающие единению: борьба амбиций, самолюбий, характеров. И делает печальный вывод: «Мы умираем поодиночке, но за общее дело».

Эти суждения писателя невольно приходят на ум, когда знакомишься с судьбой радикальных коммунистических организаций, заявивших о себе еще до распада КПСС и окончательно оформившихся на ее обломках. Полбеды, если бы они только обособились и в одиночку, каждая по-своему, боролись за интересы трудящихся. Но ведь при этом не дает их лидерам покоя то обстоятельство, что бывшие соратники пользуются большим авторитетом и влиянием в массах, представляют собой и в современных условиях внушительную политическую силу. Иногда создается впечатление, что их больше интересует не реальный вклад в движение против антинародной политики действующей ныне власти, а то, какое, насколько заметное место они в этом движении занимают, не эффективность повседневной работы, а «чистота» идей, которые они исповедуют. Отсюда — и поиск противников, «засоряющих» революционную теорию, на своем политическом поле. Ими свято почитаются все азбучные истины научного коммунизма, за исключением некоторых положений. О том, например, что марксизм — не догма, а руководство к действию. Пока орудовали Горбачев с Яковлевым и еще существовала КПСС, было понятно, кого следует клеймить за измену марксизму. Со временем стало сложнее: для того чтобы развернуться и повести за собой массы, нужна революционная ситуация, которая, если вспомнить ее «классические», ленинские признаки, еще не сложилась. А пока и низы терпят, и верхи «могут», следует использовать историческую передышку для борьбы с ревизионизмом и оппортунизмом, которые, по мнению радикалов-марксистов, олицетворяют КПРФ и ее лидер. Не так давно в ЦК КПРФ пришло «открытое» письмо от одного старого коммуниста, в котором «членам партийной верхушки» предлагается «определиться конкретно, за кого они:

1) За большевиков или меньшевиков?

2) За ленинизм или оппортунизм?

3) За Сталина или Путина?

4) За частную собственность или против?

5) За революционную борьбу или за парламентское соглашательство?».

Подобные тесты из нескольких незамысловатых альтернативных вопросов, с помощью которых КПРФ часто экзаменуют другие левые партии, выдержать, конечно, нелегко. Ведь, если, к примеру, завтра спросят, почему в руках классового противника до сих пор остаются телеграфы, мосты и вокзалы, тоже ответить будет нечего.

Наблюдая за нападками на Компартию и Зюганова, трудно сказать, кто больше преуспел, вставляя им палки в колеса, — откровенные антикоммунисты или те, кого принято считать «своими». Ради чего и во имя чего ведется эта перманентная борьба на протяжении полутора десятилетий, когда затраченные усилия можно было бы обратить на пользу общему делу? Вразумительного ответа на этот вопрос никто не дает. Может быть, потому, что лежит он не в политической, не в идейной плоскости, а в сфере обычных человеческих отношений, там, где сталкиваются личные амбиции.

Кризис КПСС, проявившийся в 1989–1990 годах в возникновении обособленных движений и платформ, обнажил только верхушку айсберга, под которой скрывался огромный спектр прямо противоположных и взаимоисключающих взглядов как на внутрипартийные проблемы, так и на острейшие задачи текущего момента. Сколько людей — столько и мнений. Партия стала превращаться в дискуссионный клуб. Для Зюганова было очевидным, что стремление к созданию собственных, замкнутых площадок для внутрипартийных дискуссий ведет к разрушению КПСС. Больше всего его удручало то, что не было единения среди партийцев, осознававших необходимость сопротивления курсу Горбачева — Яковлева. Меж ними образовалось несколько своеобразных и непреодолимых водоразделов. В области экономической камнем преткновения становился вопрос о рынке и многоукладности экономики. В политической сфере существовал разброс мнений о роли и месте Компартии в жизни общества, многопартийной системе, степени централизации государственного управления и границах суверенитета. В идеологии не сформировалось ясного видения путей разрешения обострившихся национальных противоречий, отношения к патриотическому движению, религии. И это далеко не полный перечень проблем, порождавших разноголосицу, мешавших консолидации сил, способных остановить процесс всеобщего развала.

В такой обстановке перед Зюгановым оставалось два пути. Можно было последовать примеру некоторых коллег — определить для себя более или менее приличное «пристанище» и действовать в меру своей порядочности «по обстановке», полагаясь на то, что найдутся люди, способные «оседлать» этот почти неконтролируемый процесс и направить его в нужное русло. Говоря проще, можно было отсидеться. Но честнее было, несмотря ни на что, держаться собственной линии поведения, руководствуясь личной позицией. Зюганов выбрал второй путь — чувствовал, что его позицию разделяют многие партийные руководители и коллеги. Убедился в этом после одного из совещаний в ЦК с участием руководителей регионов, которое проводил Горбачев. Отчаявшись «достучаться» до руководства Центрального Комитета в обычном порядке, Геннадий Андреевич решил, что молчать больше нельзя и надо во что бы то ни стало использовать представившийся шанс, чтобы донести свою озабоченность до первых лиц. С заметками в руках расположился прямо перед столом президиума, напротив Горбачева. Тот, пожалуй, впервые заговорил о чрезвычайной обстановке, сложившейся в стране, о необходимости принятия экстренных мер. Но когда стали заслушивать выступления с мест, в свойственной ему манере стал перебивать ораторов и сглаживать углы. Как ни пытался во время прений делать вид, что не замечает Зюганова, тот был настойчив — пришлось все же дать ему слово.

В первом своем тезисе Геннадий Андреевич подчеркнул, что КПСС является не просто партией, а представляет собой исторически сложившуюся систему государственно-политического управления. Именно это важнейшее и, казалось бы, очевидное обстоятельство почему-то замалчивается и обходится стороной. Попытки оттеснить партию с тех позиций, которые она всегда занимала в советском обществе, вызовут ломку всей системы, что крайне опасно для судьбы страны. Нельзя государственный корабль загнать в док, чтобы очистить днище, — он должен плыть и работать круглые сутки, без остановки.

Основной приводной ремень партии к массам — партийный аппарат. В стенах ЦК мы во всех речах восхваляем его, а на местах ни в грош не ставим. Мало того, что грамотные и инициативные специалисты уже давно не идут на работу в райкомы и горкомы с предприятий, потому что значительно теряют в зарплате. Вместо того чтобы наладить механизм обеспечения притока партийных кадров, мы теперь его ломаем окончательно, лупим партийных работников со всех сторон. В результате ЦК теряет опытных и квалифицированных людей, окончательно утрачивает связь со своими низовыми звеньями.

Подверг Зюганов сомнению и лозунг «Больше демократии — больше социализма». Вся беда заключается в том, что демократии за последние годы больше не стало, потому что ее незаметно подменили охлократией: условия диктуют недовольные и обиженные, люди, настроенные к советской власти откровенно враждебно. Поэтому и социализма становится все меньше.

Один из демократических вывихов — выборы руководителей производственных предприятий. Таким способом попросту избавляются от наиболее требовательных, жестких и рачительных профессионалов. Вспомнил, как вместе с коллегами принимал японскую делегацию. Японские бизнесмены все время недоумевали: «Кто же у вас придумал эти выборы? Ведь для того, чтобы вырастить хорошего руководителя, иногда приходится 15–20 лет тратить!» Если этот процесс не остановить, то нынешняя система выметет всех наиболее грамотных директоров, способных организовать перестройку производства.

Зачадили национальные окраины, и, как выясняется, националистические фронты получают поддержку не только из-за рубежа, но и из центра, из Москвы. При этом любой разговор о равноправии русских регионов и получении ими целевых средств в ведущие отрасли экономики, на базе которых развивалась страна и поднимались окраины, считается чуть ли не проявлением русского национализма. Эта проблема настолько разрослась, что стала ощущаться даже в характере общения партийных работников. Некоторые представители союзных республик, прежде всего из Прибалтики и Закавказья, махнули рукой на общепартийные задачи и ничего не хотят видеть, кроме своих частных вопросов. В целях предотвращения дальнейшего разрастания национализма Геннадий Андреевич предложил срочно предпринять меры, направленные на укрепление экономических и культурных связей центральных областей России с закавказскими и среднеазиатскими республиками.

Особенно резко высказался по поводу перекосов в кооперативном движении. Частную инициативу необходимо было в первую очередь развивать там, где уже был накоплен опыт, — в торговле и сфере обслуживания. Бездумное создание кооперативов на базе промышленных предприятий привело к тому, что они вызвали паралич основного производства, стали насосом, перекачивающим предварительно обналиченные государственные средства в частные карманы и криминальный сектор. Все твердят о том, что нашу экономику спасет только рынок. При этом почему-то не хотят вспоминать, что развитые западные страны, те же японцы, ежегодно «забивают» в свои планы экономического развития тысячи жестких показателей. Наивно думать, что в нашей огромной и холодной стране стихийный рынок способен что-то изменить к лучшему и отрегулировать.

Затронул он и деятельность средств массовой информации. «Четвертая власть» давно уже превратилась в первую, ни с кем не считаясь, диктует обществу свои правила и условия. Необходимо прекратить развернутый в СМИ «отстрел» наиболее честных, грамотных и принципиальных коммунистов, остановить дискредитацию партии.

После совещания, как водится, к Геннадию Андреевичу подходили, чтобы поделиться впечатлениями, его участники — руководящие работники ЦК, секретари обкомов. Все были буквально поражены тем, что Горбачев, против обыкновения, слушал внимательно, даже ни разу не перебил, а в конце и поддержку выразил: мол, согласен я с вами, Зюганов. Только вот сам Зюганов оптимизма от этого не испытывал — в заключительном слове генсека не было ни одного упоминания о том, что он говорил и предлагал. Не чувствовалось в нем и той тревоги, которая прозвучала в других выступлениях. «Нет, ребята, беда — ничего делать не будет!»

…Как-то в одном из своих поздних интервью газете «Известия» А. Н. Яковлев рассказал о методах своей антипартийной деятельности: «У нас был единственный путь — подорвать тоталитарный режим изнутри при помощи дисциплины тоталитарной партии. Мы свое дело сделали». Путь этот, как мы теперь знаем, был далеко не единственным, использовался целый арсенал подрывных средств, огромные материальные ресурсы. Но партийная дисциплина действительно сковывала инициативу честных кадровых работников. Прошли те годы, когда дисциплина способствовала сплочению и укреплению партийных рядов — в решающий момент бездумное послушание сыграло с партией злую шутку.

Речь, конечно, шла не о простых условностях, которые в интересах дела можно было и проигнорировать. Дисциплина для коммуниста — понятие не абстрактное. Она неотделима от его морального долга перед партией и первейшей обязанности — в любых условиях крепить целостность и единство своей организации. Чтобы решиться на «бунт», нужно было быть уверенным, что он не навредит общему делу.

Пожалуй, единственную отдушину, которая давала возможность отвлечься от переживаний, успокоиться и собраться с мыслями, Геннадий Андреевич находил тогда в долгих прогулках по Москве. Если позволяло время, с работы возвращался пешком — дорога до дома, расположенного около Белорусского вокзала, занимала минут пятьдесят. Иногда, чаще по субботам или воскресеньям, делал большой круг и шел сначала в сторону Арбата, где подолгу бродил по тихим переулкам, любуясь архитектурой старинных особняков, навевавших воспоминания о родном Орле. Но больше всего любил он свой традиционный маршрут, пролегавший через улицу Горького. Наверное, потому, что с этой улицей у него были связаны незабываемые впечатления о Москве, которые сохранились со времени первого знакомства со столицей, состоявшегося в юношеском возрасте. Трудно передать те чувства, которые охватили его в тот раз, когда меж теснящихся зданий неожиданно завиднелся белоснежный кров Исторического музея, а затем открылась и величественная панорама Кремля, Красной площади. Сколько потом ни любовался этой картиной, вновь испытывал такое же, как в юности, острое волнение.

Когда видишь изо дня в день то, что давно стало привычным и близким, не всегда воспринимаешь новые детали — почему-то они иногда не укладываются в сознание, выглядят случайными и несущественными. Может, поэтому и не заметил Геннадий Андреевич, как изменилась главная улица города и однажды явилась ему совершенно другой, чужой и неприветливой. Случилось это в один из солнечных мартовских дней 1990 года. Несмотря на прекрасную погоду, вдруг обнаружил он, что не ощущает той приподнятой атмосферы, которая всегда, даже в будни, царила в этой части Москвы. Улица и прилегающие к ней площади казались обезлюдевшими. Не было обычной беззаботной суеты, которую создавали туристы и многочисленные гости столицы из различных уголков страны. Спешившие по своим делам озабоченные прохожие хмуро и сосредоточенно смотрели под ноги, опасаясь угодить в грязь, скопившуюся на тротуарах и мостовых. На всем лежала печать неряшливости и бесхозности. Яркая и крикливая реклама только усиливала чувство какого-то странного запустения. Не покидало оно даже при виде длинной очереди перед входом в «Макдоналдс». На другой стороне улицы, у здания, где размещалась редакция «Московских новостей», собирался очередной митинг, и в голосе зазывалы с мегафоном звучали, сообразно моменту, трагизм и решительность: предстояло какое-то очередное публичное разоблачение. Ближе к центру шныряли какие-то темные личности, что-то предлагали из-под полы, воровато озираясь по сторонам. В подземных переходах — нищие, инвалиды, уличные музыканты, гадалки в окружении чумазых детей. На развалах у магазина «Подарки» — залежи самиздатовской литературы и «демократических» газет с броскими заголовками, привлекавшими обывателя интригующими словосочетаниями: «кремлевская мафия», «империя красного фашизма», «душители Литвы», «жандармы свободы».

Все увиденное вдруг явилось довольно неожиданным откровением. То, чем жила КПСС, показалось Геннадию Андреевичу каким-то ненастоящим, оторванным от действительности, отгороженным от нее непроницаемой стеной. В реальной жизни уже вовсю хозяйничали другие силы, которые ломали и перестраивали все на свой лад. Он же, Зюганов, как и сотни, тысячи других честных партийцев, незаметно для себя оказался выключенным из игры, должен был довольствоваться ролью высокопоставленного чиновника, выполняющего, по сути дела, функции наблюдателя, не имеющего возможности предпринять что-либо значимое, на что-то повлиять. Вновь вспомнилось, что ни одно его предложение, ни одна докладная записка в течение последнего года так и не были должным образом рассмотрены. «Сверху» недвусмысленно давали понять: лучше «не дергаться». Все, что воспринималось как внутрипартийная демократия и дисциплина, нормы и традиции партийной жизни, обернулось ловушкой, из которой следовало найти выход немедля, пока она еще не захлопнулась.

Вырваться из замкнутого круга можно было только с помощью партийной печати. Она давала возможность не только высказать наболевшее, но и еще раз сверить собственные мысли и соображения с настроениями партийного актива и коммунистов. Без их поддержки любые шаги и усилия теряли смысл. Три ночи ушло на подготовку материала. Размышлять над тем, куда его нести, не приходилось — большого выбора не было. Ведущую партийную газету — «Правду» — Горбачев с Яковлевым держали в ежовых рукавицах. Осенью 1989 года освободили от обязанностей ее главного редактора В. Г. Афанасьева. Как полагают многие, за статью о пьянстве Ельцина в Америке. Однако дочь Виктора Григорьевича Ольга Афанасьева считает, что основной причиной внезапной отставки послужила упомянутая нами секретная конференция Московского объединения клубов избирателей, выступление на ней Г. Попова и других «межрегионалов». Стенограмма этого сборища попала к ее отцу, и он подготовил предложения, направленные на то, чтобы воспрепятствовать дальнейшей дестабилизации обстановки в стране и прорыву «межрегионалов» к власти. На следующий день после того, как он передал документ Горбачеву, ему предложили уйти на пенсию.

Находясь под таким прессом, газета не просто избегала публикации оппозиционных материалов, но и решительно пресекала любое инакомыслие. Яркий пример — редакционная статья против Нины Андреевой, послужившая сигналом к началу травли «противников перестройки». Когда Зюганов в апреле 1991 года опубликовал открытое письмо Н. А. Яковлеву, обнажившее истинное лицо «архитектора» перестройки, он также подвергся суровому осуждению на страницах «Правды». Стоит ли удивляться, что мысль отнести свою первую крупную статью в «Правду» Зюганову даже в голову не приходила. По его мнению, единственной газетой, занимавшей тогда твердые партийные и патриотические позиции, была «Советская Россия», возглавляемая мужественным и честным коммунистом В. В. Чикиным, который возглавив газету в 1986 году, провел ее через все тяжелейшие испытания. Благодаря ему газета никогда не отступалась от своих идеалов и в 2006 году достойно встретила свое пятидесятилетие. Хочется привести слова одного из многочисленных приветствий, поступивших в редакцию «Советской России» в дни празднования юбилея:

«Низкий поклон вам за то, что вы в это мрачное время помогаете нам выжить и оставаться людьми, что своей патриотической работой поднимаете на борьбу за социальную справедливость и тех, кто сегодня опустил руки, и тех, кто, разочаровавшись и разуверившись во всем, сдался на милость обстоятельств.

Низкий поклон вам за то, что вы, находясь на переднем крае борьбы за возрождение России, даете достойный отпор всем очернителям нашей славной истории».

Принадлежат эти слова Т. М. Егоровой, дочери легендарного человека, Героя Советского Союза Михаила Егорова, водрузившего над рейхстагом вместе с Мелитоном Кантария Знамя Победы. И выражают они чувства сотен тысяч людей, для которых и поныне каждый номер газеты подобен глотку свежего воздуха в затхлой атмосфере лжи и цинизма.

…Статья Зюганова под названием «Всесторонне оценить ситуацию» увидела свет 13 апреля 1990 года. Прежде чем воспроизвести ее важнейшие фрагменты, хотелось бы обратить внимание на то, что содержащийся в ней ясный анализ сложившейся к тому времени обстановки в стране сделан по горячим следам событий, в условиях, когда большинство партийцев были окончательно сбиты с толку и запутаны, уже с трудом разбирались в происходящем.

«…С начала перестройки уже прошло пять лет. Это срок значительный даже по историческим меркам. Сейчас перестройка переживает большие трудности. И здесь дежурными ссылками на застой, командную систему, всевозможные культы и культики уже не обойтись. Нужен углубленный анализ содеянного. Думаю, что это нужно не только из стратегических, но и тактических соображений. Ибо в последнее время, когда хотят загнать в „угол“ идеологического работника, умудренные жизненным опытом слушатели часто прибегают к логике исторических параллелей. Мол, за пять лет, что бы там ни говорилось, большевики в честной борьбе выиграли гражданскую войну, пережили трудности „военного коммунизма“ и освоили азы нэпа. За пять лет мы допустили фашистов до Волги, но успели добить их в собственном логове. За пять лет восстановили на треть порушенное войной народное хозяйство и ликвидировали ядерную монополию США. За пять лет прорвались в космос, добились военного паритета и превратились, по оценке того же Запада, в супердержаву. А вы провозгласили перестройку, породили большие надежды, а на самом деле довели страну до развала, оставили без мыла и гвоздей и хотите при этом уйти от ответственности.

Если мы серьезные политики и идеологи, то не считаться с этой горькой логикой нельзя. Да, выводы делать пора, понять, в чем сильные и слабые стороны перестройки, каковы наши первоочередные задачи».

Далее Геннадий Андреевич остановился на анализе промахов, которые были допущены изначально и привели к негативным последствиям. Первую проблему он сформулировал как одновременность.

«Начав перестройку, партия вынуждена была решать многие сложные и крупные проблемы, которые накапливались годами и десятилетиями, по существу одновременно. Отрабатывать новый хозяйственный механизм, проводить политическую и правовую реформу, разгребать завалы бюрократизма и казнокрадства, обновлять партию. Но при одновременном решении многих проблем исключительное значение приобретает выбор приоритетов, четкость целей и определенность стратегии.

На мой взгляд, здесь допущены два серьезных промаха. Опять проявилась старая болезнь — экономику принесли в жертву политике. Если проанализировать последние три года, то практически каждое полугодие мы втягивались в новую политическую кампанию, которая отнимала основные силы не только у партийных, советских работников, но и у хозяйственников. Не позволяла как следует заняться модернизацией народного хозяйства. И второе — за всеобщими разговорами о правовом государстве забыли обеспечить элементарный порядок и законность. А это, в свою очередь, резко обострило и без того сложные национальные отношения.

Короче говоря, экономика, законность и национальные отношения должны стать приоритетами в нашей политической и идеологической работе».

Большие проблемы все эти годы создавало то, что, по мнению Зюганова, уже к началу перестройки был во многом истрачен кредит доверия партии. В дальнейшем в результате непродуманного ведения борьбы с пьянством, разгула спекулятивных кооперативов, выборов хозяйственных руководителей он истощился еще больше. Все это породило у кадров боязнь, декларативность, идейную и организационную беспомощность. Ослабли внутрипартийные связи.

«Перестройку мы начали в условиях, когда нравственное здоровье общества было наихудшим, когда истощилась его нервная система, когда чувство реализма оказалось утраченным настолько, что даже массовое грязепомазанье вдруг мило нарекли „очищением“. И вот на этой неподготовленной почве долгожданные семена демократии и гласности вдруг стали прорастать не только культурными злаками, но и чертополохом национализма, экстремизма и пошлости… Давно пора осознать опасность, которую несут завезенные из-за океана не только вирусы СПИДа, но и политической проституции. И здесь Центральному Комитету партии надо занять четкую и ясную позицию. Этого ждут рядовые коммунисты. Они просто требуют этого.

Какие же факторы больше всего дестабилизируют обстановку? По всей видимости, их два. Эйфория власти, т. е. типичный синдром популизма. И поругание всей жизни, прожитой страной, всех ее государственных и общественных институтов. Откровенно говоря, идет беспринципная борьба за власть на фоне ухудшающейся социально-экономической обстановки. Сплошь и рядом нарушаются демократические нормы и законность. Противники партии, не стесняясь, шельмуют всех — от инструкторов райкома до членов Политбюро. Цинично манипулируют общественным мнением. Идет разрушение сложившихся структур государства, партии, армии, госбезопасности, профсоюзов. Причем нет ясного видения, а что взамен принесет это многонациональному и многострадальному Отечеству? Не гоним ли мы сами события к обвалу, опять поверив в кабинетные схемы, которые не сообразуются с жизнью?»

Затем в статье подчеркивалось, что в наиболее трудном положении оказалось общественное сознание. Оно переживает настоящую драму, в головах у многих полный сумбур. Людям надоели пустые слова и обещания. Только дела, только изменение ситуации к лучшему могут поправить положение. Политика всеобщей словесной эквилибристики изжила себя, она уже не поможет. Нужна политика созидательного реализма. Надо начинать, не медлить.

«Однако самое тревожное, думаю, заключается в том, что не приостановлен процесс ухудшения социально-психологического самочувствия народа. У Маркса есть любопытная мысль, связанная с тем, что общественное сознание наиболее интенсивно разлагается в двух, казалось бы, взаимоисключающих случаях: когда люди видят преступление и не видят наказание, и, наоборот, когда они видят наказание, но не понимают сути преступления.

Так вот: во времена репрессий страна пережила период, когда люди видели наказание — исчезал товарищ по работе, сосед по дому, но не понимали сути их преступления. А сегодня, похоже, мы решили доказать справедливость первой части этого философского вывода Маркса. Тонут подводные лодки. Горят и взрываются поезда. Государственный кооператив проматывает национальное достояние. Продается чернозем, сантиметровый слой которого растет сто лет. В считаные часы разносится 200 километров государственной границы, священной и неприкосновенной. Бесчисленные эмиссары снуют по стране, науськивая один народ на другой. Спекулянты уже подобрались к Красной площади. Уже не единичны факты надругательства над памятью Ленина, перед мощью и величием интеллекта которого преклонялись даже самые заклятые противники социализма.

А виновников всего этого, кроме мелких стрелочников, нет. Нет и соответствующей реакции общественности. Молчат правосудие, Верховный Совет. В век гласности ответственность по существу оказалась анонимной. Спрашивать с живущих злоумышленников оказалось гораздо сложнее, чем сваливать все грехи на тех, кто ушел уже в мир иной. А стране крайне необходимы деловая стабильная обстановка, правопорядок.

Вопрос о власти — главный вопрос любой революции. Об этом сегодня снова говорят все: и левые, и правые, центристы и новоявленные монархисты, отчаяные радикалы и типичные консерваторы. И даже те, кто никогда не занимался политикой. „Вся власть Советам“, „Долой власть партократии“, „Аппаратчики захватили всю власть“, „Партия, дай пору-лить“. Этот пропагандистский треск по инерции еще продолжается. Но если кто-то захватил всю власть, то почему так тревожно сегодня звучат голоса ведущих специалистов о „вакууме власти“, ее „бессилии“, „параличе“? Да потому, что многие вновь стали жертвами еще одного массового заблуждения, еще одной „манипуляции“ общественным сознанием. Правда, после того как Верховный Совет за год принял около тридцати законов и все они должным образом не работают, стали более глубоко задумываться: а в чем дело? А дело в довольно известном явлении. Закон может функционировать, если соблюдаются как минимум два условия: существует механизм, приводящий его в действие, и когда он — закон — становится частью твоего сознания. И ты сознательно не переступаешь ту грань, которая запрещена законом…

Какова консолидирующая основа для изменения ситуации к лучшему? Она, по моему, довольно ясна. Сохранение и упрочение единого Союза ССР на базе обновления Федерации. Ускоренное решение кричащих проблем России как основы Союза. Единые законы и правила человеческого общежития для всех народов, проживающих в стране. Сплоченная единая Коммунистическая партия. Надежная обороноспособность.

Наиболее сильное дестабилизирующее воздействие на обстановку оказывает преступность. Здесь по существу фокусируются все наши просчеты. Преступность бушует, статистика оглушает, печать упивается, обыватель хотя и боится, но с удовольствием смакует. Могу добавить: положение на самом деле хуже, чем кажется внешне. За 1989 год убитых и погибших в стране по различным причинам почти на 45 тысяч больше, чем в предыдущем году. Ограбленных, изуродованных, изнасилованных больше на 109 тысяч… Считаю, что в рост преступности за последнее время внесли „достойный взнос“ почти все общественные институты. И если мы честно не признаемся в этом, то никакие спецназы, никакие дубинки и бронежилеты в борьбе с преступным миром не помогут».

Остановился Зюганов и на проблемах массовой культуры, в которой воцарился культ праздности, секса и пошлости. Видные деятели культуры почему-то стыдливо молчат об этом. Видно, им некогда — они ушли в большую политику. Огромное воздействие оказывает на психическое самочувствие людей телевидение. Когда телекомментатор рассказывает миллионам зрителей о расчлененных трупах, найденных на свалках детях, не выражая при этом протеста или сострадания, то это уже не информация. Это своего рода наркотик, который снижает нравственную планку общества и культивирует вседозволенность.

Правда требует мужества и воли. К сожалению, нередко и правда становится объектом спекуляций, замешана на конъюнктуре и своекорыстии. Поэтому, на словах борясь с догматизмом, мы частенько впадаем в неодогматизм.

«Сколько заработали на критике командно-административной системы, ругая и проклиная ее! Хотя даже не посвященному в ее премудрости понятно, что систему можно одолеть только более совершенной системой, более системной, последовательной и цепкой работой. И пока будет дефицит культуры, знаний, убеждений, — злоупотребления администрированием почти неизбежны. Вот и давайте поднимать уровень знаний и культуры. Здесь дел, как говорится, непочатый край. И, с другой стороны, раз есть право, есть закон, значит, есть административное принуждение, тем более в стране с разбалансированной экономикой. Надо найти нужную границу, которая позволит экономическим методам хозяйствования кратчайшим путем внедриться в жизнь…

А чего стоит утверждение о том, будто средства массовой информации только отражают жизнь. Лукавит, ой лукавит пишущая братия. Они не только отражают, а давно организуют, формируют, навязывают, дирижируют, манипулируют. Если бы это было не так, кто бы стал платить баснословные деньги за рекламу, засекречивать новые технологии или домогаться редакторских полномочий. Существует мощная информационная власть. Она хорошо оплачивается не только в рублях, но и в долларах. Не все это еще осознали. У кого контрольный пакет, тот и диктует свои условия.

Особенно наглядно виден эффект воздействия печати в ходе прошедших выборов. Взять, например, факт избрания пяти членов небольшой по численности редакции еженедельника „Аргументы и факты“ народными депутатами России… Ни в старой, ни в новой истории не только нашей страны, но и мира подобного прецедента, видимо, не найти…

Ни в коем случае нельзя допустить злоупотреблений информационной властью, которые уже налицо. Иначе мы получим новую зону вне критики, новую „охранку“…

Для стабилизации ситуации в стране надо решительно изменить тональность печатного и устного слова. Иначе все передеремся. Нам потомки этого не простят…»

Когда читаешь эту публикацию, невольно сопоставляешь впечатления от нее с тенденциозными попытками многочисленных толкователей его политической биографии представить восхождение Зюганова к политическому Олимпу как результат причудливой игры обстоятельств. Вот-де был такой, никому не известный партийный функционер, ничем особо не выделялся, творческими способностями не блистал, пером владел ничуть не лучше других математиков, имеющих дело с сухими цифрами, и вдруг в одночасье оказался у руля крупнейшей политической партии. Видно, где-то покровители помогли, где-то сам локтями поработал.

Что ж, такие версии выглядят довольно «жизненными» и вполне пригодны для массового употребления. Как говорят в кругах, где готовят подобные информационные блюда, «пипл схавает».

Как показывает практика, в таких случаях вступать в полемику бесполезно. Ведь люди, стряпающие так называемые «компроматы», и без нас прекрасно знают, что у Зюганова никогда не было покровителей, что он прошел прекрасную политическую школу, всегда отличался образованностью и эрудицией, наконец, обладал теми редкими личными качествами, которые всегда выделяли его среди окружающих, давали возможность и право вести за собой других. Мы бы обратили внимание еще на одну характерную черту нашего героя: Зюганов стал Зюгановым в результате завидного трудолюбия, огромной интеллектуальной работы — вдумчивой, кропотливой, изматывающей и… педантичной. Свидетельством тому являются сотни рукописей статей, выступлений, докладов, всевозможных набросков и тезисов, хранящихся в домашнем архиве Геннадия Андреевича. Причем по его «хозяйству» видно, что математический склад ума противится «творческому беспорядку», в котором так часто «тонут» многие неординарные личности. У Зюганова — всё имеет свое место, всё «разложено по полочкам» — и в архиве, и в голове. Отсюда — четкая дисциплина мышления, которая прослеживается в его книгах, публикациях, научных трудах. Начиная с первой политической статьи в «Советской России». В день ее выхода перед читателями предстал зрелый политик, способный спокойно и обстоятельно разобраться в сложнейшей обстановке и увидеть перспективу, пути выхода из кризиса. Подкупала и независимость его суждений.

Сам он тогда, конечно, переживал: поймут ли его, воспримут ли? Статья вышла в конце недели, в пятницу, и сразу же пошли звонки — сначала от друзей, знакомых, а затем и от партийных руководителей регионов. Поддержали! Через несколько дней позвонил Валентин Васильевич Чикин: «Приезжай за письмами, приходят пачками». Даже не подозревал, что у него столько единомышленников! Как оказалось, неравнодушных, готовых к действию.

Полученные отзывы настраивали на оптимистичный лад.

Была и еще одна причина для оптимизма: в партийных кругах полным ходом шла подготовка к Российской партконференции и Учредительному съезду Компартии РСФСР. Активно включился в эту работу и Зюганов.