- Эй, желтоволосый! – Ор распрямился и отер ладонью пот.

Старший сын Храда, Уфал, сутулый, с вечно хмурым лицом, сидел на обтаявшем черном камне у края поля. Негнущимися пальцами, в которые въелась земля, Уфал доставал из плетенки еду. Он протянул Ору ломоть ячменной лепешки и копченое баранье ребро. Ели молча, старательно обгрызая присохшее к костям мясо. Который раз Ор подумал, что гиям тоже лучше бы коптить оленину, а не сушить на солнце.

- До заката надо кончить, - Уфал кивнул на склон, с которого они сгребали снег на огороженное камнями маленькое поле.

- Да, хозяин, - Ор отбросил обглоданную добела кость.

Хорошо работать со старшим сыном Храда. Не то что со средним, который, если рядом нет отца, сам почти не работает, а только бестолково помыкает рабами. Уфал не скупится и на лишний кусок еды, и терпеливо покажет, что и как надо делать. А главное, сам трудится не жалея сил, и видно, что со вкусом! От этого малопонятные дела по укреплению оград, возведению уступов, рытью земли внизу и переноске ее на поля казались не такими унылыми.

Сам Храд тоже работал вовсю, но он сильно отвык от труда земледельца и легко приходил в ярость, когда что-нибудь не ладилось.

Зимой работы было немного. Окруженная снегами община дремала как сурок. Но едва под весенним солнцем осел снег, спячки как не бывало! Теперь землепашцы и рабы с рассвета до темноты возились на полях, готовясь к трудным дням паводка.

Сгребая снег, Ор вспомнил родные места. Сейчас там дети Куропатки готовятся к весенней кочевке. Худые, со свалявшейся шерстью олени нюхают ветер и норовят убежать от пастухов. Охотники стругают древки для стрел, женщины ищут под снегом прошлогодние коренья. Чего бы Ор не отдал, чтобы хоть на день вернуться в эту голодную, счастливую, настоящую жизнь! Только отдавать-то ему нечего.

Вот минула его первая зима в Срединной земле. Прошло время, когда удивление и любопытство помогали новому рабу забывать о его жалкой участи. Дальше дни пойдут похожие один на другой, и уж ничего нового не впорхнет в жизнь Ора, быть может, до самой смерти. Тело его закопают на хозяйском поле, а дух – найдет ли он дорогу из чужого далека в тот край Нижней земли, где кочуют гии? Вряд ли. От этой мысли глаза юноши, обращенные на восток, наполнились слезами, и он не сразу заметил две темные точки на дороге. Кто-то едет в общину.

Когда Уфал и Ор, закончив работу, подходили к воротам в общинной ограде, выбежавший навстречу мальчуган крикнул:

- Дядя Уфал! К вам приехали твой брат и еще какие-то.

Странно, но пахарь, похоже, не слишком обрадовался вести.

Приехавших было трое – все молодые, с гладкими лицами, которые казались особенно ухоженными рядом с лицом пахаря. Они первыми приветствовали старшего по возрасту Уфала, но с оттенком пренебрежения. При поклоне они не складывали руки, а широко разводили в стороны. Уфал, усмехаясь, ответил тем же. Дальнейшего Ор не видел. Старая хозяйка, заметив гия без дела, велела ему чистить шкуру зарезанной овцы.

Вечером у атлантов был пир, а рабы собрались в хлеву. Войдя, Ор увидел среди сотоварищей по неволе троих незнакомых рабов. Все они – два либа и япт - выглядели более сытыми и были одеты лучше сельских рабов, держались непринужденно и немного свысока. Когда принесли вечернюю еду, либиец постарше бесцеремонно сунул нос в общую миску с похлебкой из костей, хмыкнул и окинул всех значительным взглядом:

- Есть тут такие, что шепчут хозяевам?

- Нет! – мотнул головой бореец, старший из рабов Храда.

- Тогда доставай! – мигнул либиец более молодому соплеменнику. Тот вытащил из-за пазухи изрядный кусок вареного мяса и отдал борейцу. Глотая слюну, все смотрели, как Старый истово режет мясо кремневым осколком на равные доли.

- Где добыли? – спросил либиец, раб Храда, у городского земляка.

- Где? У хозяев, где же еще! – гость расхохотался, глядя на испуганные лица. – Не бойтесь! Молодые господа слишком важны, чтобы считать куски. В Эльтоме я подошел к своему и говорю: «Хозяин, запасти еды на дорогу?» Он кидает мне кольцо: «Пойди, купи!»

Я дождался, пока запрягли повозки, прибегаю: «Вовсе нет стыда у торговцев! Все очень дорого, я не решился купить». Тут его хозяин, - рассказчик кивнул на япта, - говорит: «Крепко ты выучил раба бережливости! А среди молодых господ нет хуже позора, чем прослыть скупым. Мой Агдан как затопал ногами: «Беги, проклятый, купи всего вдоволь!» Вот я и купил – половину им, половину нам.

Сельские рабы восхищенно смотрели на приезжих удальцов. Те, польщенные вниманием, принялись рассказывать о сытой жизни, удачных проделках. Ор глядел на их мягкие руки, добротную, чистую одежду, но не чувствовал зависти. Жить среди каменных домов-утесов, без клочка мягкой земли, по-шакальи красть куски… Уж лучше ворочать камни на поле! Видно, старому борейцу тоже не понравилось хвастовство городских, и он решил сбить с них спесь.

- А вот этому из оленьего народа, - он положил руку на плечо Ора, - тоже есть что рассказать. Он кочевал с Севзом!

- О-о! – Ип (так звали старшего из приезжих) с уважением посмотрел на гия. – В Атле много говорили о Севзе. Жаль, что он погиб!

- Мой хозяин ходил смотреть его голову, воткнутую на шест, - сказал либиец помоложе.

- Голову Севза? – Ор презрительно усмехнулся и начал историю, которую рабы никогда не уставали слушать.

Паводок пришел вслед за гостями. Шесть дней община боролась за свои поля. Хозяева и рабы одинаково мокрые, грязные, шатающиеся от усталости, рыли канавы, громоздили запруды, крепили подмытые уступы. Ни гости, ни их рабы не участвовали в этом. Они бродили по горам – хозяева налегке, рабы, груженные луками, едой, плащами, а вечерами попивали пенный сок. Когда один из гостей подстрелил сурка – тощего, едва очнувшегося от спячки, - шуму и хвастовства было столько, будто это не сурок, а матерый медведь.

После большой воды в работе настала передышка. Каждый день старики мяли мокрую землю, пробовали на язык и говорили, что класть зерна еще рано. Общинники отдыхали, не очень стараясь найти дело рабам. Впереди были трудные дни.

Однажды Ор пошел поискать дикого лука у ручья выше селения. Пожевав хрустких, налитых соком перьев, он прилег среди теплых камней и незаметно уснул. Его разбудил звонкий смех, по которому он сразу узнал младшую дочь Храда, Иллу. В ответ что-то забубнил мужской голос. Девушка ответила и опять рассмеялась. Ор скользнул за большую глыбу – ни к чему лишний раз мозолить глаза хозяевам.

Голоса остановились совсем рядом. Подвинув голову, он увидел обоих. Илла стояла на плоском камне посреди подернутой зеленым пухом лужайки, один из гостей топтался возле и говорил подвывая – видимо, для торжественности. Почти все слова были понятны, но звучали нелепо. Атлант сравнивал девушку со стройной собакой, а ее глаза с камнями. Почему-то Илла не обижалась. Потом молодой атлант стал говорить о своих богатствах и о счастливой жизни в городе.

Нахмурившись, девушка прервала его похвальбу и заговорила сама. Как понял Ор, она упрекала этого и других юношей, что они утратили силу и смелость предков, думают только об удовольствиях. Гость пытался возражать, даже схватил девушку за руки, чтобы показать, что не обделен силой. Но она толкнула его так, что он отлетел на несколько шагов.

- Чего же ты хочешь от меня? – закричал атлант жалобно.

Глаза Иллы смеялись:

- Помнишь старый обычай? Если ты правда храбр и на многое готов ради меня, добудь три Знака невянущей любви! Как в старину.

Вечером Ор рассказал пройдохе Ипу о странном разговоре. Глаза либийца лукаво блеснули:

- Теперь я понял, о чем все шепчется этот Тарар с моим Агданом, - хочет взять его сестру в жены. Хорошо бы! Тогда будет немало пиров и нам тоже кое-что перепадет. А что это за три знака, не знаю. Но он их достанет! В земле узкоглазых все можно выменять на бронзовые кольца, а у этого гуся их много.

Земля на уступах подсохла, и вновь вся община высыпала на поля. Мужчины рыхлили почву, женщины прятали в нее зерна, дети отгоняли птиц. Раз, когда Уфал с Ором рыхлили землю на том уступе, с которого видели приезд гостей, с тропы внизу посыпались камни, и на поле, отдуваясь, выбрался Агдан.

- Побеседуем, - сказал он, отдышавшись, - скоро мне уезжать, а я еще не посоветовался с тобой о важном деле.

Ор продолжал ковырять землю. Голоса атлантов доносились до него. Ип верно сказал: богатый друг Агдана просит в жены Иллу. Агдан говорил с отцом, но тот не хочет принуждать дочь. А девчонка не понимает своей удачи, ждет какого-то героя. Где они нынче, да и кому нужны!

- Ну, - сказал Уфал, - девчоночьи мечты пройдут. А что сестра не хочет в мужья столичного слюнтяя с мягкими руками и хвастливым языком, тут она права. Найдется крепкий пахарь в своей общине…

- Ладно, - Агдан вновь подавил злость на тупого общинника, - чем спорить, подумай лучше о богатом выкупе, который можно взять за сестру. Тарар, если чего хочет, не скупится! А на добрую связку браслетов можно купить еще и рабов, и скота, и два-три добрых поля из тех, что не идут в передел.

Покосившись на братьев, Ор увидел, что Уфал уставился в землю, а Агдан сидит, отвернувшись, словно боясь спугнуть мысли брата.

- Хорошо, - сказал, поднимаясь, старший, - поговорю с сестрой.

- Вот это дело! – просиял Агдан. – Скажи, семье очень нужно. Она добрая девушка.

Но разговор с Иллой, видно, не состоялся. Вернувшись с поля, Уфал с Ором застали общину в волнении. В двух домах слышались крики и плач, а перед усадьбой Храда толпились кучками соседи, бросая на запертые ворота недобрые взгляды. Перед Уфалом люди расступились, но не уходили. Ворота приоткрыл Храд и, впустив сына с рабом, тут же захлопнул. Из дома выглянул Агдан. Лицо у него было растерянное. Братья заспорили.

Все рабы сидели в хлеву, шепчась и по очереди выглядывая. Ору рассказали, что Тарар утром уехал на лошадях с сельскими юношами в горы. Будто бы он обещал им богатые подарки, если они влезут на крутые скалы у самых льдов и достанут… что? Даже Ип не знал.

Двое юношей, связавшись ремнями, пытались влезть на обрыв за «этим» - и сорвались. Одного привезли мертвым, а другой сильно изувечен – выживет ли? Общинники очень злы на горожанина.

- Ух, люблю, когда узкоглазые ссорятся! – потер руки Ип.

- А часто так бывает? – поинтересовался Ор.

- Нередко. Случается, что и убивают друг друга. Но сегодня, - закончил либиец с сожалением, - схватки не будет. Деревенские струсят, ведь у наших на шеях знаки с четырьмя веслами.

Он оказался прав. Храд пошел в комнату, где отсиживался виновник смуты, вынес оттуда две связки желтых колечек, передал их через ворота – и соседи разошлись. Гости уехали, едва рассвело.

Пострадавшего вылечили в храме Цфа. Через одну луну Ор увидел, как юноша, кривясь на левый бок, ковыляет по полям. В хозяйстве его семьи прибавилось три коровы, а у родичей погибшего – целых семь!

Ор пробовал так и сяк соединить между собой происшедшие события и подслушанные разговоры, но ничего не получилось. А в его жизни все осталось по-старому.

Тейя повернулась к нефритовой статуэтке Лоа, покровительницы пения, тронула тетивы звучащего лука и снова пропела: «Я иду к тебе, как к костру: руки согреть или сгореть…»

Нет, мелодия не приходила – та единственная, с которой слова сплавляются, как разные металлы в могучую бронзу. «Я иду к тебе, как…» Правда, Италд с его высокорожденными друзьями скорее всего сочтут песню слишком открытой и простой.

Вот «Жалобу клинка, уроненного в море» они одобрили, и Италд просил еще таких же, чтобы были протяжны, заунывны, как древние сказания или храмовые гимны. Ну, она будет петь высокородным то, что им нравится. Но почему ей нельзя петь другие песни – для тех, кто примет и поймет их?

С башни на площади донесся слабый от расстояния вздох бронзы: половина времени от полудня до заката. Скоро соберутся знатные гости. Тейя ощутила, что ее тяготит мысль о предстоящем вечере.

А сначала все казалось таким интересным, утонченным – древние традиции, листы с наставлениями титанов и мудрецов прошлого, медленные, изысканные речи гостей, их знание своих и чужих родословных – настолько подробное, что изумляло – как все это умещается в человеческой памяти. Но больше всего говорили о старинном искусстве приручения животных – могли часами обсуждать достоинства охотничьих гепардов и ястребов, спросить о способах обучения медведей и коз, дельфинов и чаек…

Один из друзей Италда заставил простого скворца-мухолова каждый вечер летать по дому с горящим сучком в клюве и зажигать светильники. Всех превзошел в изощренности обучения старый титан Уцаб: его морской лев исполнял 64 воли! Но Уцаба затмил молодой кормчий, чья горилла верхом на коне подавала копьем команды челну воинов. Пришлось подарить ее Тифону (тогда хозяин и получил красный плащ).

Скоро Тейе стали претить эти беседы. Она заметила, что знатные в погоне за утонченностью и необычностью стремятся принудить животное к тому, что наиболее противно его природе. Вывернуть зверя наизнанку, сломить его волю – ради этого шли в ход самые хитрые наказания и приманки. И вот – волки пасли овец, добродушные дельфины обучались топить людей, а клыкастый вепрь месил рылом тесто, не смея съесть ни кусочка.

Тейя отложила инструмент и вышла в сад. Ириту шел седьмой год, целыми днями он носился по саду с ровесником – сыном домоправительницы. Сейчас они пускали в ручье игрушечный корабль… «Счастье женщины в ее сыновьях» - сказано самим Праотцем… А где-то в глубине звучит и звучит: «Я иду к тебе, как к костру…»

- Простак перед схваткой поит своего мамонта бешеным соком, - говорил лысеющий управитель столичного рынка, - такой мамонт зол, но быстро слабеет. Мой зверь почти всегда побеждает хмельного противника. Последний раз я взял три связки колец на игрищах в Ломиаде.

- Как ты учишь его? – спросил худой темнолицый полководец Цнам.

Рассказчик заколебался, дорожа секретом, но интерес знатных гостей льстил ему. Сам он был очень сомнительной родней одного из семейств титанов. Изображая рукой движение хобота, он стал объяснять:

- Мамонта надо обучить хватать врага за бивень и вывертывать так, а потом так. Теперь чуть вбок – и он рухнет. У меня есть чучело, на котором я учу своих драчунов. Но есть еще секрет…

- Не скрытничай, - сказал Италд, - ты же с друзьями.

- Хорошо, но поклянитесь молчать!

Гости пробормотали клятву.

- Я приучаю мамонта, что он получает пьяное пойло не до, а после схватки, - зашептал глава торговцев, - и только если он победил!

Гости стали оживленно обсуждать хитрый прием. Тейя слушала, скрывая жалость к животным и неприязнь к их мучителям. Друзья Италда сетовали на упадок священного искусства дрессировки. Почти все, что делали для предков звери, нынче выполняют рабы. Конечно, легче поймать дикого и плетью заставить его взять мотыгу, чем с помощью тонких приемов обучить свинью рыхлить поле. Но разве то, что легче, - обязательно лучше?

Да где уж ждать лучшего, если выскочки без роду и племени оттеснили от власти тех, кому завещал ее Праотец! Так разговор окончательно перешел ко второй главной теме высокорожденных: «Плохие настали времена!»

Смакуя, перечисляли они несправедливости, которые приходится терпеть людям чистой крови. Богатства у торговцев. Ублюдок Итлиск насоветовал Небодержцу не собирать Совет титанов. А эта недостойная хитрость с возвращением половины даров!

- Нет, так не может продолжаться! Перемены, или гибель! – выкрикнул Тхар, самый молодой из титанов. Он тут же устыдился своей горячности и сделал вид, что заинтересован узором на старой чаше.

- Перемены должны прийти раньше, чем ты думаешь, о, Не встающий на колени, - медленно сказал Италд. Все обернулись к нему.

- Я знаю, на что ты намекаешь, - начал Тхар, незаметно вновь возбуждаясь, - на слухи, что после победы над Севзом Наследник набрал большую силу и небо может зашататься. Но я не верю в Тифона! Хроан заткнул ему рот разрешением напасть на Акор. А добычу, если она будет, опять загребет на Канал.

- Добыча будет, - веско ответил Италд. – Акорцы раз в несколько лет сходятся без оружия на общеплеменной праздник. Мы знаем время и место и возьмем их голыми руками. И знайте, на этот раз Наследник не отдаст добытое, а разделит его достойно, как велят старые обычаи: четверть – Подпирающему, четверть – храмам, четверть – благородным семьям, остальное – участникам похода. Пусть Хроан тратит на Подвиг свою долю и не зарится на чужое.

- Почему же Наследник не потребовал справедливого дележа после победы над Севзом? – ехидно спросил Тхар.

- Он упустил время, - с раздражением ответил Италд, - Хроан с Итлиском сразу запустили когти в добычу. А на этот раз Тифон поделит богатства на месте, сразу после победы: воинскую четверть раздаст в Акоре, а остальные велит записать на листах и объявит сразу по прибытии в Срединную.

- А эти время и место, - покачал головой Цнам, - откуда они?

Италд объяснил, что о праздниках акорцев известно давно, но только теперь жрецы умизанского храма Неба разгадали, при каком положении светил его устраивают.

- Значит, опять эта Майя, - сморщился Тхар. – Предала Севза, не предаст ли Тифона?

- Кому? – пожал плечами Италд.

- Тому же Хроану.

- Всему есть мера, Невстающий, Тифон хочет вернуть Срединной справедливость, и мы должны поддержать его. Ждите нашего возвращения и готовьтесь к переменам. А сейчас, - он поманил Тейю, - давайте послушаем добрые песни.

Когда Даметра и Айд вошли в грот, Промеат разглядывал полоску кожи, испещренную знаками. Ым, услышав шаги у входа, угрожающе приподнялся со своего места у ног хозяина.

- Что ты, Мохнатый Брат, не узнал друзей? – сказал Промеат с упреком. – Входите, Мать, и ты, вождь. Есть новости!

- Добрые? – осведомился Айд, широко улыбаясь.

- До добрых еще далеко. Вот весть из Анжиера – прибыл флот Наследника для похода на восток. Есть слух, что хотят идти на Акор. В Кербе готовятся корабли. Надо на всякий случай предостеречь акорцев.

- Акорцы? Где это? – спросила Даметра.

- Далеко, - ответил Айд, - между оолами и восточными либами. Только стоит ли? Ведь они отказались от союза с нами и даже вредили. Да и передать весть очень трудно.

- К тому же, - вмешалась Даметра, - если акорцы отобьются, атланты полезут на оолов, либов, пеласгов и борейцев, а если возьмут добычу, то тихо уплывут домой.

- Вот этого нам и не надо, - сказал Промеат. – Не бойтесь за друзей. Мы условились, что все племена будут избегать открытых сражений. Только убегать, заманивать врага подальше от кораблей, устраивать ловушки мелким отрядам. Никакое войско не способно одолеть кочевников, если они ведут себя разумно и предупреждают соседей об опасности. Что касается предупреждения, то утром я пойду в пещеру, где мы держим голубей, и возьму птицу, родившуюся в гнезде у Посдеона. Через пять дней вождь пеласгов получит весть, а от него до акорцев три дня пути морем.

- Остробородый научился понимать речь знаков? – не поверила Даметра.

- Еще нет. Но у него живут двое моих учеников. Наши люди и птицы есть и у Гезд, Гехры, у Пстала, который после гибели Самадра стал вождем оолов.

- Я вижу, ты за эту зиму сплел крепкие арканы! – восхитился негр.

- Нет, Айд, - покачал головой атлант, - у нас еще мало сил.

- Вот так мало! – загорячился вождь. – Пеласги, борейцы, гии, оолы, теперь еще и котты с яптами. А твой посол, что приехал уговаривать меня на битву – будто Айда надо уговаривать! – негр захохотал, - от нас пошел к либийцам.

- Все это так, - Промеат улыбнулся горячности вождя, - но чтобы победить атлантов, надо много хорошего оружия. Где взять его? Нужны корабли, чтобы достичь Атлантиды.

Гости приуныли. Потом Айд вскинул голову.

- Приносящий свет! – заговорил он убежденно. – Когда Мать яптов рассказывала мне о твоей мудрости, я думал, что она приняла козла за буйвола. Но сейчас я говорю, - он лукаво подмигнул, - Даметра сочла буйволом мамонта! Уж раз ты взялся за дело, значит, сумеешь добыть все, что надо. Разве не правда? – Айд торжествующе оглядел собеседников, довольный, что нашел хороший выход.

Промеат со смехом протянул руки атлантским жестом покорности:

- Ты прав! Я придумаю, как достать и корабли и бронзу. Но делу, кроме головы, нужна могучая рука, которая направит копье в день битвы. Я хочу, чтобы ты, Айд, стал этой рукой.

Котт замотал головой. Лицо его, может быть впервые в жизни, исказил страх.

- Нет, нет, Приносящий! Я не могу быть рукой, направляющей копья; я сам – копье, сильное, но не хитрое.

- Айд прав, - вмешалась Даметра. – Он не может стать вождем, каким был Севз. Севз видел под панцирем врага его замыслы. А Айд – только потроха, которые надо выпустить наружу.

- Но Севз погиб. Кто же будет военным вождем?

- Ты! – в один голос сказали котт и яптянка.

- Я не воитель, кровь противна мне.

- Значит, ты постараешься, чтобы ее пролилось меньше, - сказала Даметра.

- Но я человек враждебного вам племени.

- За эти три дня, - улыбнулся Айд, - я уже перестал замечать твою красную кожу и длинные глаза. Все время мне хочется сказать: «Какой хороший котт этот Приносящий свет!»

Даметра ласково посмотрела на негра:

- Айд не силен в замыслах, - сказала она, - но у него большое сердце. Потому он так хорошо сказал. Верно: гии увидят в тебе рыжеволосого, пеласги – крючконосого, либийцы…

- Лупоглазого не хуже Хаммы! – подхватил Айд.

Несколько дней они обсуждали шаги готовящейся борьбы. Айд возвращался на юг, Даметра, много лун прожившая у коттов, теперь решила поселиться в самой восточной из яптских стоянок, откуда в случае опасности можно уйти в ибрскую котловину.

Айд с грустью готовился к разлуке. Мать яптов тоже чувствовала, что будет тосковать без своего черного охотника.

- Ты ведь знаешь, учитель, - говорила она Промеату, - япты народ с тихими голосами и тайными мыслями. Это от многолетнего соседства с атлантами. Поэтому я сперва думала, мне будет плохо среди громогласных коттов. Но за год, что я прожила у Айда, я полюбила их.

- А котты ее! – вставил черный вождь.

- Правда! – улыбнулась Даметра. – Они даже нарисовали меня на скалах белой краской среди черных фигур. Только меня они сделали вот такой, - она вытянула руку к потолку пещеры, - а себя – по пояс мне!

- Это из уважения, - сказал котт.

- После победы, - Промеат обнял обоих, - ваши племена будут дружить и вы проживете много лет вместе. – Они постояли молча: огромный негр, маленькая бледнолицая колдунья и бронзовокожий атлант-знаток.

Снова была осень. Уже два года Ор прожил в Срединной земле. В пасмурный день, когда серая пелена то наплывала холодным дождем, то отступала к скалам, он, сидя во дворе под навесом, чинил деревянное ведерко. Урожай был убран, община переводила дух после трудных дней жатвы. Но хозяйка не терпела, чтобы кто-то бездельничал. Рабынь она с утра усадила чесать шерсть, рабам велела молоть зерно, а гию, отличавшемуся сноровкой, сунула сточенное бронзовое лезвие и дырявую посуду.

Ор стругал клинышек, чтобы заткнуть щель. Тонкие стружки, завиваясь, падали на землю, мысли то возвращались к работе – проверить, что делают руки, то бродили вдалеке. Ору уже не верилось, что когда-то он не слушался велений краснолицых, а втыкал в них копье. Год назад до общины донеслась весть о каком-то неудачном походе атлантов на восток. Будто их заманили в ловушку и многих убили. Значит, не все покорились узкоглазым?

Все тоньше становились стружки, падающие из-под ножа… Нет, не выполнил Ор наставления Матери, ничего не узнал о тайнах узкоглазых. Вспомнился Чаз – как в Умизане он топтал полоски кожи со знаками. Чаз говорил – в них вся сила врагов.

Тогда почему Ор не видит их ни у Храда, ни у хозяйки? Вот их младшая дочь часто выходит из дома с целой связкой листов. Сидя под старым кленом, она подолгу смотрит в них, и лицо у нее становится то испуганным, то веселым… Но разве это делает ее могущественной? Вот уж нет! Мать кричит на нее, зовет вздорной девчонкой, братья добродушно поддразнивают. Старый Храд любит Иллу. Но и он, увидев ее с листами, кряхтит от досады.

Ни до чего не додумавшись, Ор заделал щель и поднялся – отнести ведерко и нож хозяйке. Проходя мимо клена, он увидел на вросшей в земле глыбе листы Иллы. Видно, кто-то позвал ее, и девушка оставила все под деревом, думая быстро вернуться. Ор метнул взгляд по сторонам – двор был пуст. Три прыжка, и сила атлантов, брошенная легкомысленной девчонкой, может оказаться в его руках. А если увидят? Соседскому рабу всего за кражу овцы отрезали нос! Но тайна ценнее овцы…

Сперва знаки заметались перед глазами.

Потом Ор стал различать отдельные рисунки. Многие изображали знакомое, другие походили на несколько вещей сразу, третьи – вообще ни на что. Пытаясь схватить то поддающийся, то вновь ускользающий смысл, Ор позабыл об опасности.

Возвращаясь, Илла увидела гия, который, склонив светлую гриву над листами, что-то бормочет, словно читая. Это было так забавно, что девушка вместо того, чтобы сердиться, рассмеялась. Ор прыжком отлетел на несколько шагов, но тут же понял, что бегство бесполезно. А Иллу его скачок еще больше развеселил. Задыхаясь от смеха, она едва выговорила: «Пойди сюда!»

В черных глазах атлантки прыгали веселые искры. Но старый раб, негр М-Бату со знанием дела говорил, что веселье атланта всегда оборачивается бедой для раба.

- Что ты делал с листами?

- Хотел понять молчаливую речь, - потупясь буркнул Ор.

- Вот как! Ты знаешь, что письмена говорят? Что же они сказали тебе, гий?

Ор ткнул пальцем:

- Эти люди-воины сели на корабль и поплыли… А эти птицы, может быть, они показывали путь кораблю?

Илла была изумлена:

- Эту строчку ты угадал. А что тебе говорит следующая?

- Она не хочет говорить, - сознался Ор, глядя на две группы зазубренных палочек. Перед первой стояла фигурка воина, перед второй – может быть, знак Солнца?

- То-то, дикий! Эти знаки показывают число воинов, а эти – число дней пути. Вот, слушай: «Пять раз по двадцать и еще с половиной десяток было в ладье их. А путь продолжался дважды по двадцать и семь дней и ночей непрерывно». – Голос девушки звучал монотонным напевом, как в песнях Тейи, но у той получалось красивее.

- Это что здесь такое? – широкая тень Храда легла на «Повесть о Юном Кормчем». Ни Ор, ни Илла не заметили, как он, неслышно ступая меховыми сапогами, подобрался к клену.

- Ой, отец! – девушка с обезоруживающей улыбкой глянула в перекошенное шрамом лицо. – Знаешь, наш гий понимает, что листы говорят, и даже угадывает некоторые знаки. Вот не думала, что дикие…

- Глиняная! – заворчал Храд, пытаясь сохранить суровость. – Сама изводишь время на сказки, и раб из-за тебя бездельничает.

- Но я совсем ненадолго… - съежившись в ожидании кары, гий с удвилением заметил: она не выдала его, не сказала, что он заглянул в листы без спросу.

- Иди, займись тканью. Я смотрю, ты уже пол-луны кончаешь один кусок. А ты, - хозяин, протянув длинную руку, ухватил Ора за волосы на затылке, - иди к хозяйке, пусть даст тебе работу.

Довольный, что легко отделался, Ор подхватил нож и ведерко…

- Нет, погоди!

«Все же решил побить», - подумал Ор, медленно возвращаясь. Но хозяин глядел мимо. Наморщив лоб, шевеля толстыми пальцами, он старался ухватить за жабры мелькнувшую мысль.

- Так говоришь, - обратился он к дочери, - этот козел угадывал знаки? – Илла кивнула. – Ну вот что, - Храд решил и теперь говорил тоном, не терпящим возражений. – Хватит твоему умению пропадать зря. Вдолбишь гию знания первого круга.

- Дикому? – удивилась Илла. – Но зачем?

- Грамотный раб дорого стоит. Если надо, помогу тебе плеткой.

Так любопытство опять толкнуло Ора на новую тропу. В глухом селении рукописи были мало в ходу. По-настоящему читала одна Илла.

Она научилась девочкой, когда Храду ценой немалой взятки удалось определить младшего сына в школу, готовящую чиновников. Перед испытаниями учеников отпускали по домам – зубрить очередную порцию знаний. И вот, пока Агдан со стонами и проклятиями десятки раз повторял значения знаков, любопытная Илла вертелась вокруг и запоминала их раньше, чем брат.

Наставления о счете, о том, как командовать рабами, какие применять наказания, не очень ее увлекали. Но юношей учили и начаткам истории Срединной с ее могучими героями, мудрыми творцами, славными деяниями. Были и наставления о правилах вежливости, тонкой беседы. Все это было так непохоже на монотонную жизнь в горной общине! Илла пристрастилась к чтению. Поступив на сытную должность в Атле, Агдан купил сестре целую кипу рукописей и время от времени привозил еще.

И вот, наконец, у Храда возникла надежда извлечь выгоду из вздорного занятия дочери. Каждый вечер Илла раскладывала под кленом листы, полоски березовой коры, тростинки, чашечки с краской. Ор уже не надеялся добыть из знаков заветные секреты. Иначе Храд не подпустил бы к листам раба. Но учиться было интересно. Его память пожирала знаки, как голодная лиса мышей. Даже ночью они вдруг начинали бегать перед глазами.

Когда наступили холода, учебу перенесли в дом. В большой комнате по вечерам собирались семья и рабы Храда. Женщины пряли волокна, кроили кожи для одежды и обуви, мужчины плели веревки, делали утварь для хозяйства. Рабы теснились у двери, хозяева – ближе к большому открытому очагу. Ору с Иллой было отведено самое светлое место. Не всем это нравилось. Старая хозяйка считала затею бесполезной. Средний сын с женой шипели, что тошно видеть раба на хозяйском месте у огня. Но никто не решался открыто перечить Храду.

Молчаливая речь была с хитростями. Один знак обозначал целую фразу, другой – один звук, у некоторых было по несколько значений. И, однако, к концу зимы ученик, на удивление наставницы, знал все символы и правила первого круга, мог читать простые листы повелений и доношений и даже сказания о подвигах. Хорошо давались ему и правила счета: дарение, забирание, удвоение и располовинивание. На двух последних основывались более сложные действия: раздел и выращивание. «Вот 215 колосьев, - читал Ор, - в каждом 33 зерна. Вырасти урожай». Для ращения урожая в знаках не нужно было ни мотыги, ни настоящих зерен. «Запиши число колосьев слева, а число зерен в колосе справа, затем число колосьев удвой, а зерна в колосе располовинь. Если осталось лишнее зерно, на время в сторону отодвинь… Располовиненное число вновь располовинь, а удвоенное – опять удвой, и так продолжай, пока есть что половинить…»

Не поверив, что полученное таким странным способом число составит урожай, Ор проверил результат по-своему: набрал камешков и на задах за хлевом, приплясывая на мерзлой земле, раскладывал их в кучки. За три дня он убедился, что число сошлось с тем, которое они с Иллой сосчитали быстрее, чем можно обглодать хорошую кость. Да, в знаках была колдовская сила, но Ор не видел применения их в жизни родного племени. И все же каждый вечер он нетерпеливо ждал, когда дочь хозяина позовет его учиться.

Илла тоже увлеклась. Сперва приятно было выполнять важное поручение отца, но со временем все больше нравились сами занятия. До сих пор ей не с кем было поговорить о прочитанном. И оказалось вдруг, что с желтоволосым дикарем ей интереснее, чем с родней и односельчанами.

Уже весной, опять под кленом, они прочли, как в давние времена атлантское войско высадилось в устье Стикса и разбило отряды яптов, пытавшихся защитить земли предков. Для закрепления победы в месте, где Стикс вырывается из-под земли, была основана крепость Каменные Ворота – Уми Зан.

- Выходит, раньше это место было яптским! – воскликнул Ор. – Вот почему столько белолицых легло на плоты, чтобы первыми ворваться в крепость!

- О каких плотах ты говоришь?

Ор понял, что сболтнул лишнее. Но было уже поздно.

- Расскажи! – потребовала Илла. Отец не умел рассказывать о походах: «Мы их настигли, разогнали. Наших троих ранило». Дальше шло описание добычи. А насчет Севза вообще все было неясно. В последний приезд Агдан привез сестре наспех составленный лист о подвиге Тифона. Там писалось о диком самозванце, который с ничтожной шайкой мутил восточные земли… А в конце излагалось, как Тифон, напрягая всю мощь, едва одолел грозное войско нечестивого брата. Вот и пойми – где правда!

- Ну, рассказывай! – повторила Илла, толкая насупленного гия. – Не бойся, никто не узнает.

Ор начал вяло, избегая упоминать о поражении атлантов. Но Илла не давала ему пропускать дни, и незаметно он увлекся. Девушка слушала с горящими глазами. Она словно видела путь по лесам, горам, тундре, теснины Стикса, грозного бородатого вождя, восставшего на Подпирающего.

- А потом меня привели на корабль, и твой отец взял меня, - закончил он.

Илла тряхнула головой. Рассказ гия получился ярче описаний подвигов на ее любимых листах. А главное, перед ней был живой участник удивительных событий. Вот этот тощий раб, годами не старше ее, прошел половину восточных земель, с копьем мчался навстречу одетым в бронзу воинам, правил плотом, когда остальные лежали лицом вниз, боясь шелохнуться!

Чувствуя, что восхищается его смелостью, Илла нахмурилась:

- Ваша дерзость была еще мало наказана, - сказала она наставительно. – Наследник мог бы казнить всех. Что, не согласен?

- Кому нужно согласие раба! – вздохнул Ор.

- Ну скажи: с чего ваши дикие стаи вздумали бунтовать?

- Каждое племя хочет жить само, по своим обычаям. Хорошо будет, если сосед отнимет землю у твоего отца?

- Сравнил! Отец и сосед – оба атланты. Нас боги создали повелевать миром, а остальные племена – служить нам.

- Почему же боги не сказали об этом остальным племенам?

- Пошел прочь, глупый дикарь! – рассердилась атлантка. – Не зря говорят: «Упрям, как гий!» - пробормотала она, глядя ему вслед.

В сердцах Илла чуть не сказала отцу, что учение окончено – раб усвоил первый круг. Но вместо этого на следующий вечер она, как обычно, кликнула Ора, говоря себе, что надо проверить, прочно ли он запомнил измерение ценности вещей бронзой. Потом нашелся еще какой-то повод… А потом настала очередь Ора пасти общинное стадо в верховьях ущелья. Семьи по очереди давали для этого рабов из пастушеских племен.

Утром Ор ушел, взвалив на плечо мешок с едой и облезлыми шкурами, а к вечеру Илла почувствовала, что скучает и ждет дня, когда гий вернется, она разложит листы и строго скажет: «Читай».

Прохлада гор, запах цветов, знакомый пастушеский быт напоминали потерянную родину. Старшим над очередными четырьмя пастухами был негр М-Бату. За свою жизнь он сменил много хозяев, бывал на севере и в столице, а среди рабов общины считался мудрецом. Из двоих пастухов-борейцев старший знал уйму сказок и умел их смешно рассказывать. В таком славном обществе Ор не скучал о знаках и только по вечерам почему-то вспоминал свою смешливую и строгую наставницу. А потом его мысли вовсе отвлеклись в сторону.

Как-то невдалеке от стада прошли горные бараны. У Ора засосало в животе, память об охоте заставила забиться сердце. Но, вспомнив плачевные попытки поохотиться на соседских гусей, он спросил у М-Бату – кому принадлежит это стадо.

Негр оторопел, а потом расхохотался:

- Это стадо? Оно Горного духа – вот чье! Он доит их там наверху.

- Так они дикие! А почему мы не охотимся на них? Такое мясо!

Тут уж все пастухи развеселились. Атланты с сильными луками не могут подойти на выстрел к тяжелорогим!

- А ты его схватишь за ухо, гий? Или сшибешь со скалы камнем?

Шутник М-Бату был у ударе. Ор смолчал. Три дня он будто для забавы стругал тонкий ствол березки, тер о камни косо расколотую кость, потом, спрятавшись, пригнал наконечник к древку и на пробу метнул копье. Оно полетело ровно и попало в куст, в который он метил. Спрятав копье, Ор продолжал следить за баранами, стараясь найти место для засады.

Однажды ночью он выскользнул из шалаша, потрепал сторожевого пса, вытащил из тайника копье и неслышно затрусил по ущелью, залитому обманчивым лунным светом. Скоро он свернул вправо и стал подниматься к гребню. Ор двигался к рыжей скале, у которой бараны ежедневно проходили с ночлега на пастбище.

У скалы он нарвал пахучей полыни и натер тело, а потом залег в укрытии под нависающей глыбиной. К утру сильно похолодало. Чтобы не потерять силу удара, Ор, оставаясь неподвижным, напрягал и распускал мускулы рук, спины, бедер. Тьма ночи быстро превращалась в серые лохмотья. Какой-то голос внутри сказал Ору, что время подходит, а через несколько вздохов в ноздри с порывом ветерка попал слабый запах добычи…

Слушая чуть заметное цоканье, Ор знал: вот старый, с огромными рогами вожак подошел первым, втянул воздух. Сзади нетерпеливо топчутся молодые самцы, самки с ягнятами. Вот вожак свернул вправо, осколок из-под его копыт запрыгал вниз. Нет, вожака не донести. К тому же у старого мясо жесткое…

Ор считал время на вздохи. Еще два – и фигура с занесенным назад копьем бесшумно поднялась над камнем. Несколько рогачей уже миновало скалу, молодой самец приостановился, потянувшись за пучком травы. Правое плечо гия еще чуть подалось назад, и брошенное копье вошло в бок барана за лопаткой. Через миг стадо, грохоча обрушенными камнями, мчалось над кручей. Глупые! У него же нет второго копья.

Выдернув острие, Ор прижался ртом к ране. Сколько времени он не пил горячей крови! Теперь острым краем камня распороть брюхо и съесть печень – почетную добычу охотника. Остальное – в семью!

В семью? Боль сжала сердце Ора. Разгоряченный охотой, он забыл, что не сможет положить добычу перед старшей из матерей, ожидая похвалы… Ну что же, есть пастухи внизу – люди иных племен, но общей с ним доли. Они так давно не пробовали настоящего мяса!

Когда, сгибаясь под ношей, гий подходил к шалашу, все уже поднялись. М-Бату ворчал, что пора гнать стадо, а козлоногий мальчишка не иначе как лакомится щавелем у реки… При виде охотника с добычей негр остолбенело раскрыл рот, а потом издал пронзительный победный клич своего племени.

Весь день хмельные от сытости пастухи заставляли Ора повторять, как он залег, как подошли бараны, как летело копье, и в глазах их горел огонь поколений охотников. Когда же солнце заскользило к закату, Ор, завернув в шкуру рога, голову и остатки мяса, зашагал к селению. М-Бату объяснил закон атлантов: раб, добыв дичь, может съесть мясо, сколько в силах за один раз; остальное принадлежит хозяину. И надо сказать Храду, что все помогали загонять добычу, а то не миновать им колючих прутьев.

Второй раз за день Ор пережил торжество, положив добычу перед хозяйкой и поймав изумленный взгляд Иллы. Храд, гладя густую шкуру, вновь подумал, что не ошибся, выбрав из сотен рабов тощего лохматого щенка. Но как он подкараулил пуганую, давно не достававшуюся охотникам дичь? Одно слово – дикий!

Поворчав, что рабы сожрали уйму мяса, хозяин отпустил Ора отдыхать. Утром он кликнул его и протянул лук с пятью стрелами:

- Пасти вместо тебя пойдет Драный Заяц. А ты добудь еще барана.

Этой зимой Ор мало работал на полях. Он либо бродил в горах, либо сидел с Иллой над листами кожи. Учить его было уже нечему, но девушка убеждала себя, что раба надо отвратить от вздорных мыслей.

Уже несколько дней Илла, останавливаясь на середине работы, вновь вспоминала свой сон и гадала, что он означает.

Необычные сны часто приходили к ней. В них были воины, одетые в бронзу, красивый кормчий, который брал ее на руки и нес в свою ладью. Они плыли по волнам, бились с врагами, выходили на берега неведомых земель…

Сперва Илла рассказывала сны матери и подругам. Но мать ворчала, что надо меньше глядеть в листы со сказками, а подруги смеялись над ее героем-кормчим. Девушка поняла, что к другим не приходят такие видения, и поверила в свою особую судьбу.

Последний сон был особенно волнующим. Она стояла на берегу океана. Могучие волны с загнутыми гребнями неслись на нее и разбивались о скалу, выплескивая под ноги белую шевелящуюся пену. Вдруг среди волн показалась ладья. Илла могла различить на ее крутом носу человека и знала, что это он – ее избранник. С замиранием сердца она смотрела, как волны швыряют ладью.

Протянув к ней руки, плаватель крикнул:

- Волны не пускают на берег. Но я приду к тебе, приду!

- Но когда же?

- Еще не умрет эта луна… - ладью понесло от берега. – Может быть, ты сначала не узнаешь меня… Но помни, я принесу тебе три Знака невянущей любви! – донеслось, удаляясь.

Илла открыла глаза и лежала, прислушиваясь. Грохот волн не ушел со сном, а продолжал доноситься со двора. Медленно просыпаясь, она догадалась: ветер сорвал ворота с ременного запора и теперь бьет створкой по ограде. Потом послышался визгливый голос среднего брата. Выбравшись из-под шкур, он пинками будил рабов. Что проще закрыть ворота самому, ему не приходило в голову.

Вот откликнулись голоса из хлева, створка последний раз грохнула и смолкла. Донесся голос молодого гия:

- Я сплю, слышу гремит – думаю, море! – Рабы рассмеялись.

Илла лежала, улыбаясь. Забавно, что Ору под стук ворот тоже приснилось море. Смешной лохматый гий… Скоро за ней придет любимый, и некому будет учить раба знакам. Но он уже знает первый круг… Обрывки мыслей о герое-кормчем и лохматом гие смешались, расплылись, и девушка ушла в сон без видений.

С той ночи от луны на небе остался совсем тоненький серпик, а ничего не произошло. Когда же? И откуда он придет, долгожданный герой? Агдан говорит: нынче вообще нет ни героев, ни подвигов. Но разве боги могли солгать?!

Во дворе послышались возбужденные голоса. Илла встрепенулась: Ор пришел с охоты, веселый – наверное, с хорошей добычей. Сбросив с колен все еще не дошитый свадебный плащ, девушка подобрала волосы и вышла на крыльцо. Ор стоял в окружении всех домочадцев и рабов. У ног гия лежала желтая с черными пятнами шкура барса. Мать и сестра, присев на корточки, жадно ощупывали ценную добычу. Ор весело говорил:

- Совсем не знал, что здесь живет этот зверь. Руки уже забыли, как его убивать, и вот. – Он смущенно показал две черные царапины, наискось пересекающие грудь. – Плохо поцарапано, сам не смогу зализать, пойду, попрошу собаку.

Мать встряхнула шкуру, любуясь искрящимся мехом, и понесла в дом. У двери она обернулась и велела Илле вынести гию поесть.

Илла нашла его за хлевом. Раб полулежал на земле, а огромный свирепый пес, гордость Храда, осторожно вылизывал его раны.

- Помогай, Клыкастый! – приговаривал Ор. – Мать говорила: от раны, которую залижет собака, не остается следа…

Шершавый язык бегал по груди Ора, тот теребил пса, хохотал от щекотки. Заметив Иллу, он вскочил, смущенно закрывая грудь. Охотник стыдится ран, нанесенных таким несерьезным зверем, как снежная кошка.

- Возьми, поешь, - сказала Илла.

Ор принял глиняную миску с кашей, съев горсть, протянул вторую собаке.

- Дочь хозяина, будешь наставлять меня сегодня?

- Ты же ничего не поймешь от боли в ранах.

- Какие это раны. Царапины!

- Тебе посчастливилось. Такой зверь мог и растерзать.

- Что ты, госпожа! Гийские мальчишки убивают его палками.

- Не выдумывай, лохматый! Все знают – этот зверь свиреп и редок. Расскажи, как ты добыл его. И ешь.

- Это было к восходу от двузубой горы в верховьях. Я выслеживал баранов, но кошка опередила меня. Она поймала ягненка и спугнула стадо. Она ела добычу на уступе, а я стоял внизу очень злой. Ну, я подумал: «Хоть кошку добуду. Есть нельзя, но мех пригодится». Я полез на уступ. Нельзя ронять ни камня, а то услышит. Поэтому, когда я поднялся, она уже доедала ягненка. Я стал так, что ей некуда уйти. Кошка шипела и держала лапой объедки. Гии знают: ее надо прижать к земле и бить ножом. Но я плохо прыгнул – пятнистая сумела освободить свою лапу и поцарапала меня. Я еще больше обозлился и, бросив нож, задушил ее.

Илла улыбнулась, сравнив бесхитростный рассказ гия с шумной похвальбой друзей Агдана, когда они возвращались с охоты на сурка. Ободренный улыбкой, Ор потянулся к своему мешку и достал скрученный трубкой лист борщовника:

- Дочь хозяина, вот… Наши девушки заплетают это в волосы – совсем не вянет. Я думал – принесу, может быть, тебе понравится…

Ор развернул лист, Илла ахнула и отшатнулась. На ладони гия лежали, блестя ворсинками, серебристые цветы – те, что растут над страшными кручами у ледяных вершин. Три Знака невянущей любви!! Дар, которого она ждала от героя, принес раб.

В испуге Ор смотрел на действие своего подарка. Лицо молодой атлантки стало пунцовым, глаза наполнились слезами, губы дрожали и гневно кривились. Потом лицо окаменело, взгляд стал ледяным.

- Такой дар девушка принимает от того, кому станет женой. Если я скажу о твоей дерзости…

- Госпожа, я же не знал.

- Уйди!

Гий сжал кулак, сминая драгоценные лепестки, и пошел к воротам. Там он посторонился, пропуская вернувшийся с пастбища скот. Пять коров и могучий бык медленно вступили во двор. Бык, узнав Ора, шумно вздохнул и потянулся, требуя ласки. Бессознательно гий раскрыл ладонь, и круторогий теплыми губами подобрал сочный лист борщовника вместе со знаками невянущей любви.

До сумерек Ор просидел в кустах у ручья, а потом прокрался в хлев, стараясь не попадаться на глаза молодой хозяйке. Ночью он то засыпал, то просыпался с ощущением крадущейся опасности и вновь принимался клясть свою глупость. Утром он сразу собрался на охоту. Храд молча протянул ему лук, хозяйка сунула пару лепешек и кусок сушеного мяса. Похоже, что они ничего не знали. Иллы не было видно.

Шагая по узкой тропе над рекой, он все еще ругал себя. Надо же: вздумал порадовать дочь хозяина! Раб должен делать только то, что велят. Незнание обычая не уменьшает нанесенной обиды. А ведь он, тупой кабан, читал листы о героях, что приносят любимым серебристые знаки. И тот друг Агдана не иначе как ради них нанимал юношей позапрошлой весной. Но кто мог подумать, что все это из-за пушистых звездочек, которых уйма в верховьях Оленьей!

Тропинка, одолев осыпь, вошла в рощу. На маленьких полянах между копьями стройных лиственниц качались сиреневые колокольцы, белые кисти ревеня, ершистые васильки. Ор со вкусом вдохнул запах хвои и цветов, тряхнул головой, отгоняя заботы, и… увидел Иллу. В белом, вышитом цветной шерстью платье она сидела на камне у тропы. Прятаться было поздно, девушка уже заметила его.

- Подойди сюда, Ор!

Странно прозвучало гийское имя, произнесенное атланткой. Хозяева звали его щенком, тощим, лохматым…

«Решила отомстить сама? – подумал Ор. – Эх, жаль, не пошел верхней тропой!»

Илла в эту ночь спала еще меньше Ора. Гнев на раба прошел, уступив растерянности. Чего хотят от нее боги? Ведь все сходится со сном: и тающий в небе серпик луны, и три цветка – именно три! Но почему, почему их принес жалкий раб из дикого племени?

Да, полно, простой ли он раб?! За три луны он проглотил знания, над которыми брат кряхтел три года. Ор читает и пишет не хуже ее, а в счете разбирается лучше! И он был бойцом, испытал такое, что выпадало не всякому герою.

Так что же: ей назначено стать женой гия?! От этой внезапной, хотя давно уже бродившей вокруг мысли Иллу охватил ужас, но в ужасе было сладость… И сразу девушка поняла, что душа ее давно уже тянется к лохматому дикарю. Поэтому так не хотелось заканчивать его обучение – единственный способ побыть вдвоем. Что ж! Значит, так хотят боги! Иначе с чего бы они нашептали ему добыть Знаки невянущей любви!

Если верить листам, в прежние времена ни одна девушка не выходила замуж, пока избранник не приносил ей трех бессмертников с ледяных гор. Нынче от обычая осталась облезлая шкурка: богатые покупают цветы любви из серебра, бедные – из лоскутков кожи. А Илле гий принес настоящие! На рассвете, все для себя решив, девушка отбросила жаркие шкуры, оделась и выбежала на крыльцо. Как раз вовремя: Ор с луком и лепешками в руках шел к хлеву – взять свой кожаный мешок. «Не залечив ран, опять на охоту. Боится меня!» - поняла Илла, и незнакомая щемящая нежность наполнила ее грудь.

Дождавшись, когда Ор зайдет в хлев, она скользнула в ворота и побежала к тропе, ведущей в верховья. Тропа была пологая, но сердце Иллы билось как на страшной крутизне.

Ор шагнул к камню, на котором сидела атлантка.

- Дочь хозяина, ты не простила меня?

- Не бойся. Расскажи, как ты нашел цветы? Почему принес мне? Почему именно три?

- Там больше не было, госпожа. А что рассказывать? – Ор наморщил лоб, припоминая: - Ну, я убил кошку, снял шкуру, доел что осталось от ягненка и хотел спускаться. Но тут я увидел выше эти… пушистые звездочки и подумал – может быть, ты будешь рада им.

- Именно так подумал?

- Да. Выше уступа была скала, и на ней они выросли. До них было два аркана – ну, это как две большие елки. Я полез по трещине. У нее были хорошие края, не ломались.

- Было очень круто?

- Не совсем, - Ор изобразил рукой отвесный обрыв. – На середине я остановился отдохнуть и вдруг подумал: видел бы хозяин, чем занят раб, которого он послал на охоту! Тут мне стало смешно, и я не мог лезть, а только висел и фыркал носом в камень.

Илла представила себе эту картину и поежилась.

- Ну, потом я добрался до звездочек и одной рукой держался, а другой рвал их и брал в зубы. И так же я вернулся на уступ. Взял шкуру и пошел домой.

Окончив рассказ, Ор уставился в землю. Неожиданно Илла вплела пальцы в его волосы и повернула к себе:

- Дурной! Ты говоришь так, словно сходил на гряды возле дома и выдернул три репы.

Юноша удивленно взглянул на нее:

- Разве мужчине положено хвастать! И еще… эти цветы дали тебе не радость, а обиду.

- Обида прошла, - рука Иллы соскользнула с волос на тело и отдернулась в испуге. Ор осторожно коснулся пальцами шеи и поднес их к глазам, словно стараясь рассмотреть непонятное чувство, рожденное прикосновением атлантки.

- Госпожа, чего ты хочешь от раба?

- Ты не раб! – воскликнула Илла с силой, поразившей Ора. – Боги на время дали тебе вид раба. Зачем – знают только они. И не зови меня госпожой! Я Илла, и мне, - девушка набрала в грудь воздуха, - мне они велят стать твоей женой!

Ора зашатало. Уже ничего не понимая, он прислонился к лиственнице. Словно с усилием разрывая путы, атлантка шагнула к гию и прижалась к грубой серой одежде раба. Руки Ора поднялись, чуть коснулись тонкой шерсти белого платья.

- Дочь господина, ты ищешь гибели!

- Может быть, - прошептала Илла, закрывая глаза. – Но так решили боги. Иначе они не дали бы тебе три Знака невянущей любви.

- Но ты не приняла их. Их съел рогатый.

Вспомнив, как бык тупо жевал цветы, стоившие десятка колец, девушка звонко рассмеялась. Перед Ором была прежняя Илла – смешливая и строгая, мечтательная и любопытная.

- Все равно! – тряхнула она головой. – Знак был.

- Нет, - в голосе Ора звякнуло прославленное гийское упрямство, - если боги так сказали тебе, я буду твоим охотником. Но сначала я найду еще три этих… невянущих.

- Пусть так, - вздохнула Илла, - но будь осторожен, не упади с обрыва.

Теперь уже рассмеялся Ор: сказать этакое гию!

- Подожди! – крикнула Илла, когда Ор повернулся уходить. – Скажи, - она испытующе посмотрела ему в лицо, - ты будешь мне мужем только потому, что я так велела?

- Но, Илла, у гиев девушка всегда первой зовет молодого охотника.

- И он соглашается, даже если совсем холоден к ней?

- Так не бывает. Разве девушка не чувствует, кто хочет ее!

Ободряемый взглядом Иллы, Ор робко обнял ее. Несколько мгновений они стояли, слушая учащающийся стук сердец друг друга. Потом Ор подхватил лук, мешок и опрометью кинулся вверх по тропе. Он бежал, ощущая прикосновение рук Иллы. Внезапно ему вспомнились другие руки, такие же смуглые, но тоньше, с длинными пальцами, перебирающими тетивы звучащего лука. Где теперь маленькая умизанская певица, впервые позвавшая его стать отцом? Наверное, никогда их тропы не встретятся. Но вот другая атлантка… На миг Ора охватил холод, но тут же растаял от поднимающегося в сердце тепла.

- Так хотят боги! – повторил он слова Иллы, сворачивая в теснину, где в прошлый раз нашел серебристые цветы.

Оставшись одна, Илла постояла, охлаждая ладонями щеки.

- Девушка зовет первой, - пробормотала она задумчиво. – У диких, а не такой уж дикий обычай.

Снова под лучами солнца оседал снег на горных полях. Шла третья весна Ора в Срединной. Прошедшая зима выдалась холодной, малоснежной, и земледельцы с тревогой поглядывали на верхние уступы. Трудно будет напоить их. Хмуро чесал затылок Уфал, вздыхали женщины, Храд в сердцах раздавал оплеухи подвернувшимся рабам.

У Иллы с Ором были свои заботы. Осень и зиму они прожили в зыбком тайном мире, где радость чередовалась со страхом, дерзкие мечты с беспросветным отчаянием. Но они не жалели о безмятежных днях.

Илла, раз решившись, была готова ко всему. Порой ее бесила осторожность Ора. Через день после встречи на тропе, взяв из рук гия три пушистых бессмертника, она сказала:

- Теперь уведи меня в лес и стань моим мужем.

Но Ор, мягкий и уступчивый до грани, за которой просыпалось гийское упрямство, сказал «нет».

- Боишься наказания! – вспыхнула атлантка.

- Если ты станешь матерью, казнят всех троих. Гии говорят: «Убьют охотника – мать родит нового, убьют мать – вырастут дети, убьют детей – род погиб!»

- Прости! – сказала Илла, гладя худые руки юноши. – Ты умнее и добрее меня.

- Не говори так! – Ор прижался лицом к ее мокрой щеке. – Лучше спроси у своих богов, какую тропу они готовят нам.

Но боги молчали. В снах Иллы Ор уносил ее туда, где много, много счастья и нет опасностей. Но где это удивительное место, боги не говорили.

Пытаясь подсказать им, влюбленные строили замыслы один прекраснее и несбыточнее другого. В листах Иллы было сказание о рабе-пеласге на корабле, ушедшем на поиски новых стран. Кормчий и подкормчий умерли от болезней и с ними многие мореходы. Из живых только пеласг знал правила кораблевождения. Они обогнули южный конец земли коттов и достигли далекого края мира, привезли много богатств, рисунок пути, записи о ветрах и течениях. И тогда, исправляя ошибку, боги сделали отличившегося раба атлантом. Было это три сотни лет назад.

Были и другие замыслы, например, подкупить торговца и бежать на корабль в восточные земли. Но где взять бронзу? Храд так прячет накопленные кольца, что в жизни не найдешь! Да и много ли их.

Зимой им почти не удавалось побыть вдвоем. Сидя над листами у очага, они писали друг другу, словно издалека. В посланиях было много бессмертников, связанных по три, но мало надежды. А нетерпеливой девушке становилось все труднее сдерживаться. Каждый новый день гий начинал со страхом, что она словом, взглядом, движением выдаст себя.

Наконец, сжалившись, боги дали знак, что одобряют один из замыслов. Так во всяком случае толковала свой сон Илла. Во сне она увидела себя в уединенной долине, у входа в уютную пещеру, где горел маленький костер. Ор появился среди скал с добытой козой. Здесь сон оборвался, но Илла считала, что боги высказались ясно: надо бежать в горы и поселиться в недоступном месте. Ор неуверенно кивнул: пусть будет так.

В поисках баранов и коз он переваливал гребень в истоках Рониома и спускался в сплетение хребтов и долин, где не было человеческих следов. Проживут ли они там одной охотой, как перенесут зимнюю стужу? Неизвестно. И все же это лучше, чем каждый день ждать гибели. Они начали готовиться. Уходя на охоту, Ор прятал в тайнике взятую в доме еду. Там же он вялил часть добытого мяса, отказывая себе в охотничьей доле, от чего еще больше отощал. Оставалось дождаться, чтобы нависший снег в верховьях рухнул, освободив путь через хребет. Но солнце не спешило, словно проверяя твердость их решения.

Однажды под кленом они шептались над листом с давным-давно решенной задачей. Когда кто-нибудь приближался, Ор начинал бубнить: «Для измерения постели треугольного поля вырасти зерна локтей его короткой стороны на колосьях локтей длинной; урожай располовинь между двумя братьями и одного прогони…»

- Не бойся, я сильная! – шептала девушка, когда опасность удалялась. – Ты не услышишь от меня ни одной жалобы, мой охотник! А потом боги покажут тебе путь к Великому Подвигу… - Ор жестом остановил ее, вслушиваясь. Далеко в верховьях раздался протяжный гулкий вздох, словно великан, кончив путь, сбросил с плеч тяжесть и распрямился, переводя дух.

- Снег упал, - сказал Ор, - если ты не отступилась, завтра нам надо уходить.

- Отступилась! – вспыхнула Илла. – Я думала: умру от нетерпения!

- Убери руки, отчаянная!

- Ор, - зашептала девушка, - давай убежим сегодня ночью! Завтра мы будем уже далеко…

- Нельзя, Илла. За ночь далеко не уйдешь, а утром нас хватятся. Сделаем так: я на рассвете возьму у твоего отца лук и уйду, а ты поешь со всеми и скажешь матери, что идешь за ягодами. Встретимся у камня, где ты впервые меня позвала.

- Ладно. И знай: если нам суждена гибель, все равно я не жалею, что боги дали мне тебя!

- Не надо думать о плохом. А теперь злее скажи: «Убирайся, лохматый, хватит на сегодня».

- Убирайся, лохматый! – Голос Иллы так зазвенел, что проходящий по двору Храд оглянулся. При виде гия он скривился от мысли, которая все настойчивее одолевала его этой весной: «Нет, видно, придется везти лохматого в Атлу».

Илла и Ор этой ночью почти не спали, волнуясь перед побегом. Не спал и Храд. Зудели старые раны и новые заботы. Вновь и вновь обдумывал старый вояка дела семьи. До сих пор все шло удачно. Подкупом и угрозой он получил в счет воинской награды землю из лучших наделов, да еще прикупил два поля. И лося купил – теперь может продавать продукты в Ронаде.

Неплохи дела и у Агдана: из загребного стал подкормчим, послан служить Подвигу Подпирающего. Правда, сын клянет тяжкий труд и унылую жизнь на канале. Ничего, потерпит! А завершат Подвиг – будут щедрые награды. Тощий щенок, над приобретением которого все насмехались, тоже не обманул надежд. Два барсовых меха, много рогов и шкур лежит в кладовой, семья ест мясо, не трогая стада. Но вот выпала сухая весна, и мигом со всех сторон вцепились заботы.

Больше половины земли Храда может остаться без воды. Надо прокладывать новые каналы, тянуть их по изрезанным склонам к реке. Это тяжкий труд. Семье не справиться при нынешних восьми рабах. Нужны еще четверо – не меньше. Где взять колец? Продать скот? В плохое лето никто не даст хорошую цену… И всякий раз мысли приводили к одному – выгодно продать гия.

Конечно, жаль лишиться такого охотника. Но ведь и то подумать: свалится раб со скалы, или от вольной жизни додумается бежать – гий есть гий! Прощайте тогда, звонкие колечки! А дочь как-то хвастала, что он выучил весь первый круг. Правда, теперь говорит, что некоторые правила гию никак не даются. Говорил – бери плеть! А она сидит с лохматым целыми днями и хоть бы замахнулась. Нет, видно не ей доучивать раба!

Сама дочь тоже беспокоила Храда. То ходит унылая, то скачет, словно хлебнула некты. Замуж пора! Но и на это нужны кольца.

На рассвете Храд пришел к решению: не трогать скот, сохранить всю землю, продать гия. «Не продешевить!» - пробормотал он напоследок и заснул на мягкой бараньей шкуре.

Утром Ор пришел за луком, но хозяин не снял со стены оружия.

- Все, гий! – сказал он, сильной рукой взяв Ора за плечо. – Кончилась твоя охота. Запрягай лося, поедем в Атлу, искать тебе нового хозяина.

Ор забормотал было, что выследил хорошего зверя, и жаль если… Храд усмехнулся:

- Понравилось шататься по горам? Нет, не проси! Еще сбежишь напоследок!

Ошеломленный Ор вывел лося, выкатил легкую повозку. Голос хозяина рокотал в доме: торопил женщин с едой, сердито оборвал Уфала… Вот послышался взволнованный голос Иллы. Ор замер, прислушиваясь. По-медвежьи рявкнул в ответ Храд.

- Эй, гий! – девушка выскочила на крыльцо со смятым листом в руке. – Иди, повтори правило выращивания, чтобы не осрамить нас в Атле! Ор! – зашептала она, наклоняясь над листом. – Значит, боги передумали. Они хотят, чтобы в Атле ты нашел путь к Подвигу.

- Или вообще решили не соединять нас.

- Не смей говорить так! Я буду ждать хоть всю жизнь…

- Эй, лохматый, хлыст тебе в глотку! – рявкнул с крыльца Храд.

Атлантка и гий поднялись, не касаясь друг друга. Только взгляды их в тоске обнимались перед долгой, может быть, вечной разлукой.

- Я сделаю, что могу, чтобы помочь твоим богам, - хрипло сказал Ор.

Пофыркивая от пыли, лось рысью уносил молодого гия все дальше от общины, где прошли три года его жизни, от гор, от Иллы.

- Что нахохлился! – Храд добродушно хлопнул раба по шее. – Не горюй, жизнь писца пожирнее жизни раба пахарей. А то и самих пахарей, - добавил он, помолчав.

- Я привык тут, хозяин, - ответил Ор, вздыхая.

- Ха! Я и сам привык к твоей дурацкой роже! – Храд тряхнул вожжами и вдруг, взглянув в глаза Ору, сказал доверительно, словно не рабу, а человеку: - Поверь, не отдал бы тебя, если бы не проклятая засуха. Но, видно, так хотят боги.