Глава VII
В духовном родстве с ку-клукс-кланом
Сайлас Аллен вместе с женой провели тот вечер у друзей и засиделись допоздна. Возвращались домой, когда уже начинало светать. Дорога была пустынна, но Аллен вел семейный «пикап» не торопясь, скорость не превышала двадцати миль в час.
Да и зачем было спешить? Когда еще так спокойно, без автомобильной толчеи можно проехать по улицам их столичного района Южный Лэмбет. Они мирно беседовали с женой и, как это делали все водители в округе, свернули у развилки направо, хотя правый поворот разрешен здесь не был. Шоферы поворачивали тут даже в часы пик — уж очень далеко и неудобно было объезжать, — а сейчас, ранним утром, не было ни одной движущейся машины, так что столкнуться ему не грозило ни с кем.
И все же столкновение произошло. Блюстители порядка на дорогах, зачастую сквозь пальцы взирающие на ставшее привычным нарушение у неудобной развилки, на сей раз обнаружили поразительное рвение. Еще бы — нарушение совершил темнокожий водитель. Да, Сайлас Аллен был уроженцем Ямайки, и это обстоятельство предопределило все последующие события. А они разворачивались достаточно быстро.
Полицейский фургон, дежуривший неподалеку, ринулся догонять нарушителя, который мирно подъезжал к дому. Без особого труда поравнявшись с «пикапом», фургон затормозил рядом. Один из «бобби» подошел к Аллену и в весьма резкой форме объявил, что тот совершил серьезное нарушение дорожных правил. «Да ты, видно, пьян вдребезги, парень, — добавил полицейский. — Давай-ка мы тебя обследуем…» Сайлас не мог скрыть недоумения: «Но почему? Почему вы решили отыграться на мне?» Позднее, уже в ходе судебного разбирательства, этот полицейский будет, глядя открытым взором на судью, утверждать, что водитель был настолько пьян, что у него даже оба глаза налились кровью. Суд это утверждение отклонит — на том основании, что подобного никак быть не могло: у мистера Аллена, бесстрастно констатируют вершители правосудия, один глаз искусственный… Но это будет позднее, а пока что полицейский вместе со своим напарником, грубо схватив «злостного нарушителя с налитыми кровью глазами», поволок его к фургону. На всякий случай один из блюстителей порядка вызвал по радиотелефону подкрепление: такая потеха с этим «черномазым», а ребята из участка, должно быть, соскучились! Пока один из «бобби» телефонировал коллегам, другой, заломив Аллену руку за спину, все сильнее выворачивал ее, одновременно схватив его за горло, — пускай знает, что такое лондонская полиция.
Ошеломленная подобным развитием событий, супруга Аллена крикнула стражам порядка, чтобы они отпустили наконец ее мужа. «Советуем держать язык за зубами, а то и тебя арестуем», — последовало в ответ. «Да больно же! — вскрикнул в этот момент Сайлас, которому полицейский еще сильнее вывернул руку. — Зачем это делать?» «Да потому, что ты мне нравишься, парень», — отвечал «бобби».
В этот момент прибыло подкрепление. Из второго фургона высыпало десяток блюстителей закона. Четверо деловито схватили «злостного нарушителя» за руки и за ноги и потащили к полицейской машине. Во время этой малосимпатичной операции у несчастного сбили с лица очки, и один из «бобби» тут же раздавил их тяжелым ботинком. Сайласа подтащили к фургону и бросили на пол, в пространство между двумя рядами сидений. Джентльмены уселись вдоль стен фургона и, дабы этот инородец не особенно елозил по полу, жестко уперли ботинки в его тело. Удивительно ли после этого, что полицейский врач вынужден был зафиксировать в протоколе наличие у задержанного ссадины под глазом, отметить и его жалобы на резкую боль в локте.
Когда соответствующие формальности были закончены и Аллену разрешили покинуть участок, один из полицейских офицеров позволил себе пошутить под одобрительные взгляды коллег: «Да ты не переживай. У тебя ведь всегда есть право подать на полицию в суд, не так ли?» Шутка имела успех. Еще бы — что может быть смешнее, чем какой-то чернокожий, преследующий в судебном порядке стражей закона… Тем более что предстоит иной суд — над ним самим как злостным нарушителем дорожных правил, а в этих случаях у иммигрантов есть разве что один шанс из ста.
И видимо, именно этот шанс выпал Сайласу Аллену. Обвинение в том, что он был «полностью непригоден для управления автомобилем», суд отверг. Быть может, слишком неуклюже выглядели показания «свидетелей» в полицейской форме — вроде заявления о «налитых кровью глазах». А может быть, на служителей Фемиды впечатление произвели представленные Алленом результаты медицинского обследования, которое он прошел в ближайшей больнице: сильное повреждение челюсти, опухоль на локтевом сгибе, травма брюшной полости. Рентген обнаружил, что в районе локтевого сустава произошло расщепление кости. Стал развиваться остеоартрит, который, как официально установили медики, будет неуклонно прогрессировать. (Помните, как энергично выворачивал ему руку «бобби», которому Сайлас «понравился»?)
Суд занялся рассмотрением жалобы Аллена на превышение власти полицейскими. Действительно, налицо было грубое нарушение параграфов уголовного закона, который предписывает соизмерять предполагаемое нарушение с мерами пресечения. Полиция должна применять не больше силы, чем того требуют обстоятельства. А какими «обстоятельствами» можно объяснить расправу дюжины физически отлично подготовленных полицейских над человеком, чьи физические данные мало впечатляют: рост чуть более полутора метров, да и возраст уже не юношеский?
Дело кончилось для полиции на сей раз позорно. Приговор: материальная компенсация пострадавшему за нанесенные увечья1. Впрочем, скандальная история, начавшаяся на одной из улиц Южного Лэмбета и получившая свое завершение в одном из судов, служит тем исключением, без которого невозможно правило. А правило состоит в том, что представший перед судом иммигрант — по любому обвинению — может считать себя осужденным, особенно если обвинение выдвинуто полицейскими. Такова английская действительность.
Отношения между полицией и «цветными» жителями «смахивают на состояние войны» — к такому выводу пришел социолог Джордж Браун из Технологического института Кроли, изучавший положение в небольшом промышленном городе Хэнсуорте, близ Бирмингема (50 тысяч жителей, в том числе 13 тысяч небелых).
Действия стражей порядка, которые порой напоминают повадки американского ку-клукс-клана, поощряются и направляются властями. Рвение полисменов подстегивается расистским мифом о том, что иммигранты-де обнаруживают «склонность» к совершению правонарушений вследствие якобы присущего им «преступного начала». Это провокационное утверждение внедряется в умы людей с помощью прессы и телевидения, его на разные лады повторяют правые политики и неофашисты.
Быстро, эффективно, безжалостно
Приведем некоторые случаи, показывающие, что, как и в истории с Алленом, скорее «склонность к правонарушениям» присуща самим стражам закона, когда в поле зрения у них оказывается человек с небелым цветом кожи.
…Неожиданно с улицы раздались крики. 37-летняя жительница лондонского района Уолтхем форест Эсме Бейкер поспешила на улицу. Как только она вышла из подъезда, то услышала чей-то возглас: «А вот и мамаша». Обернувшись на голос, она узнала офицера, с которым за две недели до этого апрельского дня уже беседовала, — тогда, как и теперь, проводило операцию подразделение «мгновенного ответа»: так выспренно именовались полицейские формирования, направляемые в этот район, где то и дело организовывали свои вылазки расисты. Долго размышлять о смысле услышанного ею возгласа женщине не пришлось. Над ее головой мелькнула полицейская дубинка. Она инстинктивно подняла руку. Однако удар был достаточно силен, чтобы дубинка, задев руку, опустилась ей на голову. Но наверное, не меньшую боль доставило ей открывшееся в этот момент зрелище: в окружении пятерых блюстителей порядка на земле был распростерт ее 18-летний сын Эмил Фоуке, и полицейский башмак раз за разом наносил удары по его телу. Мать ринулась к сыну, но один из «бобби» схватил ее за одежду так резко, что разорвал платье. Возмущенную таким обхождением женщину крепкие руки затолкнули в полицейский фургон, где рядом с ней уселся офицер, разорвавший на ней одежду. Он достал дубинку и стал грубо тыкать ею в обнаженную грудь Эсме Бейкер. Нарочито коверкая слова, он протянул: «Гляди-ка, парень, никогда не думал, что у негритянок груди есть». «Я закипела от негодования и отвращения к нему и плюнула ему в лицо», — расскажет она о пережитом унижении. Расскажет и ее сын о том, как блюстители порядка били его ногами и дубинками. Позже, когда его выпустят из участка, он отправится в больницу «Уиппс кросс», чтобы зафиксировать факт побоев.
Однако свидетельства матери и сына, которые они представили в суде в Восточном Лондоне, вошли в разительное противоречие с версией, выдвинутой представителями закона. Фоуке вовсе не сидел с приятелями у ограды, когда к ним со словами «черномазые ниггеры» приблизились полицейские, как он сообщил суду. Он, по заявлению полиции, «дразнил группу молодых белых людей», а затем затеял рукопашную с блюстителями порядка. И его мать при виде ареста сына выскочила, подобно фурии, из дому и нанесла свирепый удар кулаком констеблю в плечо. Разумеется, ничего предосудительного не происходило и в фургоне…
Версия полиции стала рассыпаться после свидетельства соседа пострадавших. Энтони Силевер, кстати «стопроцентный» британец, сообщил, что видел из окна, как зверски избивали Фоукса. Это было отвратительно, заявил он. Свидетель зверского обращения «бобби» с юношей заставил их спешно перестраивать версию. Возникли противоречия, концы с концами не сходились. В итоге полицейский офицер был вынужден признать, что «кое-какие утверждения», зачитанные им из его записной книжки, «были не совсем точными»2. Пострадавшим осталось утешаться тем, что лондонский суд все же снял с них обвинения.
В весьма апологетическом докладе о методах полицейского расследования, подготовленном специально назначенной для этого Королевской комиссией, в частности, утверждается, что по пути в участок с арестованным может быть проведена «беседа»3. Что же касается физического воздействия на задержанных, то сама мысль об этом в полиции «повсеместно с презрением отвергается»4. Но так ли это?
Два лондонских «бобби», Д. Уайлдбор и С. Холлоуэлл, проезжая в своей патрульной машине «панда» по ночному Лондону, заметили на одной из улиц темнокожего молодого человека с сумкой в руках. Темнокожий с сумкой, да еще в позднее время — этих обстоятельств для блюстителей порядка оказалось достаточно, чтобы задержать его и осмотреть содержимое сумки. В ней оказались две небольшие модели автомобилей — фургона и «роллс-ройса». Разумеется, украденных— такой вывод сделали констебли, отвозя задержанного в участок. И оказались правы: еще не наступило утро, а у них в руках уже было письменное признание Эррола Мэддена (так звали арестованного) в совершенном преступлении. После интенсивного допроса он собственноручно написал под записанным с его слов заявлением: «Это заявление является правдивым, я сделал его по моей доброй воле»5.
Есть и другие документы. Например, написанное месяц спустя объяснение Холлоуэлла. В нем воспроизводится запись допроса, как он запомнился этому полицейскому. «Я сказал: «Вы похитили их, так ведь?» Он ответил: «Да». Я сказал: «Из одного и того же магазина?» Он ответил: «Нет, из разных». Я сказал: «Желаете сделать письменное заявление о том, что вы мне сказали?» Он ответил: «Да». Я сказал: «Желаете сами его написать?» Он ответил: «Нет, сделайте это вы». Затем после соответствующего предупреждения Мэддену в присутствии сотрудника полиции Уайлдбора, между 4.55 и 5.15 утра я записал его заявление, в котором он полностью признался в совершенном преступлении».
Идентичным было и свидетельство Уайлдбора: Мэдден по собственному желанию продиктовал текст заявления.
Оно гласило: «Я, Эррол Мэдден, намерен сделать заявление. Я хочу, чтобы кто-нибудь записал то, что я намерен сказать. Меня предупреждали, что я вправе не говорить ничего в случае, если я этого не желаю, и что все мною сказанное может быть представлено в качестве свидетельства». Далее следовало: «Я закончил занятия в школе в десять минут пятого и отправился в тот самый магазин. Мне кажется, он называется «Андервудз». Это очень большой магазин. Я увидел эти машинки в коробках, одна из машинок была типа «фургон супермен». Я взял ее в руки, огляделся, не смотрит ли кто-нибудь, и затем положил ее в сумку и вышел из магазина. Потом пошел в другой магазин, небольшой, где торгуют игрушками. Я взял машину, это был «роллс-ройс», и положил в сумку. В магазине было в этот момент мало народу. Это случилось в понедельник на этой неделе…» Заключительная фраза была написана неровным почерком (потом станет ясно, отчего рука его дрожала) самого Мэддена: «Я прочитал вышенаписанное заявление, мне было сказано, что я вправе изменить или добавить что-либо, это заявление является правдивым, я сделал его по моей доброй воле».
В цитировавшемся выше докладе Королевской комиссии, несмотря на его комплиментарный характер, все же содержится признание, что психологическая атмосфера, создаваемая полицейскими в ходе допроса задержанного, зачастую ломает его волю. Авторы доклада при этом отвергают мысль о том, что полученные в этих обстоятельствах признания не рассматривались бы как обычные свидетельства6. Во что это выливается, можно судить по тем обстоятельствам, которые стали известны позднее, и то лишь благодаря счастливой случайности: констебли, рывшиеся в сумке задержанного, в спешке не обнаружили лежавшей там копии чека из магазина, подтверждавшей факт покупки злосчастных автомобильчиков. Благодаря этому клочку бумаги Мэддену удалось поставить под сомнение подписанные им «показания», поведать, при каких обстоятельствах они были получены.
Так, слова, адресованные встреченному во время патрулирования молодому темнокожему, Холлоуэллу запомнились в такой редакции: «Обращаю ваше внимание: если вы откажетесь отвечать на мои вопросы, вы будете арестованы по подозрению в краже собственности». Мэдден поведал иное. В тот момент, когда его силой заталкивали в патрульную машину, он услышал: «Ты, паршивая черная потаскуха, не думай, что тебе и дальше удастся здесь шляться». Уже в машине Эррол спросил: «Куда вы меня везете?» С переднего сиденья отчетливо раздалось: «Ко льву в клетку». В ходе допроса в участке он узнал от двух «бобби», что его мать — проститутка, что сам он насильник либо гомосексуалист, что его будут морить голодом в камере, пока он не умрет, что его могут ошпарить кипятком, а могут и отправить в «камеру пыток». После этого ему «посоветовали» подписать признание. В этот момент один из двух полицейских, достав лист маги, сказал ему, что он, Мэдден, сейчас сообщит о своем признании. А затем полицейский стал диктовать текст «признания».
Он орал, рассказывал позже Эррол: «Записывай все это или же марш обратно в камеру». После того как я написал бумагу, я сказал: «Но все это неправда». «Сам знаешь, что это чистая правда», — сказал в ответ полицейский.
Несколько слов о личности «похитителя автомобильчиков». Несмотря на отсутствие документа об образовании, его приняли в высшую школу искусств: были учтены его исключительные художественные способности. Один из преподавателей отозвался о нем, как о «потенциально гениальном художнике», «намного способнее всех учеников», которые у него когда-либо были. Его работы составили экспозицию в Ковент-гарден. В тот вечер он как раз возвращался с этой выставки. По дороге зашел в магазин «Кнутц», где купил одну из машинок — в дополнение к той, что приобрел за пару дней до этого в универмаге «Андервудз». Оба автомобильчика он намеревался использовать в качестве моделей для рисунков. Кстати, нашелся человек, который присутствовал при последней его покупке. А в первом случае его запомнил продавец, выписавший чек. Владелец магазина подтвердил: краж в последние дни не было. На улице же в поздний час Эррол оказался потому, что зашел в кино, а после окончания сеанса опоздал свой автобус и шел домой пешком.
Ведь это — «человек второго сорта»…
Казалось бы, алиби его неоспоримо, добродетель должна с легкостью восторжествовать, порок же должен быть наказан.
Частично это действительно произошло. Но ни о какой «легкости» говорить не приходилось. На суде полицейские всеми правдами и неправдами — в основном последними — пытались доказать его вину. Лишь скандальная огласка да помощь некоторых общественных организаций вынудили суд закрыть дело в отношении Мэддена. Однако его намерение наказать порок оказалось тщетным. Он попытался было возбудить дело против двух полицейских, явно злоупотребивших своим положением. Но судебные инстанции, видимо, не усмотрели в их действиях достаточно серьезных нарушений закона, и иск был передан в коллегию жалоб на полицию. Джентльмены из этой коллегии, весьма вольно трактуя Закон о полиции 1976 года, заявили: поскольку не найдено оснований привлекать людей к уголовной ответственности, рассматривать иск не следует, иначе двое ответчиков оказались бы дважды под судом за одно и то же деяние.
Заявление это было явным юридическим нонсенсом. Но быть может, в коллегии заседали случайные люди, невесть как попавшие в этот орган? Нет, это не так. Кандидатуры членов коллегии утверждает лично премьер-министр Великобритании…7
Возможно, в ряды столичной полиции просто затесались два констебля-расиста? Факты говорят о другом — о том, что случай с Мэдденом не является исключительным в практике британских стражей порядка.
Мало радости доставило пребывание в участке уроженцу Вест-Индии Роджеру Дейли, повару по профессии, жителю столичного района Стоук Ньюингтон. Мало того, что, как он рассказал, полицейские избили его. Но они не ограничились этим, устроив для себя дополнительное развлечение: один из офицеров швырял в него, раздетого догола, земляными орехами, приговаривая: «Угощайся на здоровье, обезьяна…»
Кстати, в участок его доставили после того, как бдительный сержант полиции Колин Росс заподозрил, что идущий с сумкой в руках «цветной» наверняка украл то, что у него в этой сумке лежит. Дейли объяснил подошедшим стражам порядка, что располагает чеком на все покупки, сложенные в сумке. Тогда Росс объявил ему, что «он пьян», и, заломив руку за спину, с помощью четырех коллег потащил Дейли в участок8.
Немало натерпелись жители Сент-Пола — бристольского гетто для «цветных» и бедняков — мать и сын Ройалы — Агата и Дэвид. Им, вероятно, надолго запомнится налет на их дом, учиненный полицией. Один из констеблей нанес 38-летней хозяйке дома сокрушительный боксерский удар. Блюстители закона ничуть не смущались присутствием при этой отталкивающей картине двух соседок Агаты Ройал, которые с возмущением пересказывали потом увиденное.
Дополнительный штрих к картине нравов, царящих в Сент-Поле, добавил один из лидеров местной «цветной» общины, Оуэн Генри. «Всем известно, что полиция позволяет белым терроризировать Сент-Пол. Она стала символом репрессий. Мы знаем, что имеются полицейские, которым мы не нравимся. Один, к примеру, пришел с обыском ко мне домой. Я попросил показать ордер. Он ответил: «Мне не нужно никакого ордера, когда дело касается вас, «ниггеров»…»9
И у этого блюстителя закона в полиции немало единомышленников, что испытали на себе, в частности, жители дома № 150 по Лордшип-роуд в северной части Лондона Люсилл и Дэвид Уайт, а также их дети10. К их сыновьям Деннису и Карлтону в тот осенний вечер зашли два приятеля. Когда же Деннис пошел провожать их, то входную дверь ему не позволили закрыть выросшие словно из-под земли «бобби». Как выяснилось позже, кто-то где-то вроде бы слышал, что в доме прячут краденое, и стражи порядка взяли жилище Уайтов под наблюдение. В этот вечер они решили проверить данную версию с помощью обыска— чего там церемониться с «цветными». И вот, воспользовавшись открывшейся дверью, полицейские вошли в дом. Видимо, отбросив в сторону чисто британское утверждение «мой дом — моя крепость», войти куда можно лишь с разрешения владельца либо именем закона. Но дело-то касалось «ниггеров», и просьбу Денниса предъявить ордер на обыск констебли дружно игнорировали. Возникший шум разбудил Люсилл, которая вышла из спальни как была — в ночной рубашке и босиком. Увиденное повергло ее в смятение: коридор был наводнен полицейскими, один из них изо всех сил лупил ее сына по голове дубинкой. Тут же досталось и ей самой (впоследствии экспертизой будет установлено, что ей был нанесен удар по голове «каким-то предметом»), после чего ее выволокли из дома и бросили в полицейский автомобиль.
Появившийся в этот момент из спальни муж Люсилл бросился ей на помощь. И его-то уж «бобби отделали от души. Человек уже не первой молодости, он на протяжении девяти недель будет вынужден отлеживаться после жестоких побоев. Он не сможет все это время ходить на работу, хотя опасность потерять место для «цветного» весьма велика. Но это все будет потом, а сейчас его силой увозили вместе с женой в участок. Джентльмены из полиции (а их в этой «операции» участвовало ни много ни мало 17 человек) так спешили увезти «преступников», что даже не дали им возможности накинуть на себя хоть что-нибудь из одежды. Однако еще больше Люсилл Уайт волновало то, что в разгромленном доме без присмотра остались трое маленьких дочерей…
Таинственные обстоятельства пожара в лондонском районе Дептфорд, во время которого погибли 13 молодых темнокожих, повлекли со стороны общественности требования расследовать это дело до конца, не позволить замять его
Все эти заботы матери были далеки «бобби». Они тут же заперли арестованных в камеру и засели за составление документа, в котором обвинили чету «цветных» в нападении на 17 представителей закона. Составлением насквозь фальшивого обвинения полицейские увенчали список совершенных ими за один только вечер тяжелых правонарушений.
Итак, они без законных оснований вошли в дом, совершили нападение на членов семейства Уайт, без оснований подвергли их задержанию и помещению в камеру. Мало того, хотя никаких «краденых вещей» так и не было обнаружено, полицейские чины еще на протяжении пяти лет будут всеми силами укрывать организаторов и исполнителей позорного налета на дом № 150 по Лордшип-роуд. И только в 1982 году суд вынесет решение о денежной компенсации пострадавшим.
Если именовать пережитое семьей Уайт драмой, то происшедшее с Колином Роучем — это уже истинная трагедия. 12 января 1983 года этот молодой человек в 11.30 вечера вошел в здание полицейского участка в лондонском районе Хэкни, вложил себе в рот ствол обреза и нажал на курок. Самоубийца страдал серьезным психическим заболеванием. Такова версия полиции11. Версия, вызвавшая сильные сомнения и не менее сильное негодование жителей этого района.
Сразу же возник вопрос: если человек задумал свести счеты с жизнью, то зачем для этого выбирать такое место, как вестибюль полицейского участка? Тем более что Роуч не был каким-то безумцем. Еще недавно этот молодой темнокожий (к моменту смерти ему исполнился лишь 21) был душой компании, открытый и общительный парень. Среди его многочисленных друзей были и черные, и белые, и «цветные». Большой любитель спорта, он и сам занимался немного боксом. До недавнего времени и с работой было нормально — до тех пор, пока его хозяин не разорился. Колин служил в ателье закройщиком. Настроение его после потери работы изменилось. На короткое время он даже оказывается за тюремной решеткой, где с ним обходятся весьма жестоко. После отбытия краткого заключения он выходит на свободу встревоженный. Однако не настолько, чтобы потерять интерес к жизни. На 13 января вместе с тремя друзьями он планирует отправиться на экскурсию во Францию. Накануне этого дня его с простреленной головой находят в участке…
Известно, как он туда попал: по просьбе самого Колина его отвез туда на машине его друг Кит Скалли. Искал ли он здесь защиты или хотел сообщить что-то важное — этого уже не узнать. Скалли был последним из его друзей и знакомых, кто видел его, стоящего в вестибюле участка, перед вторыми дверьми. Скалли помнит и время: 11 часов 30 минут вечера. Он был обеспокоен тем, что может произойти с Колином в полиции, и съездил за его отцом, Джеймсом Роучем. В 12.15 ночи он вошел в здание участка, и с этого момента его свидетельства явно расходятся с полицейской версией.
Роуч-старший твердо помнит, что его допрашивали с 12.15 до 2.45 и только тогда сообщили ему о смерти сына. «А ведь я их до этого спрашивал, все ли с ним в порядке. Они ничего мне не говорили об этом», — свидетельствует отец покойного. Услышав о том, что его сын застрелился, он не поверил: «У него и ружья-то не было».
Между тем мать Колина, Памела Роуч, раз за разом набирала телефонный номер участка. Тревога ее росла, но всякий раз на ее вопросы о судьбе сына ей не отвечали. В 4 часа утра, когда Джеймс Роуч уже собирался уезжать из участка домой, ему впервые сообщили, что звонит супруга. Лучше я сам ей сообщу, сказал он полицейским.
Согласно же полицейской версии, о смерти сына Роучу было сообщено в 12.45—как только удалось идентифицировать труп. Он был якобы также сразу информирован о первом же звонке супруги, но выразил пожелание, чтобы ей пока не говорили о трагедии. Обе версии сходятся, пожалуй, лишь в одном: отцу было отказано в возможности увидеть тело сына. Стражи закона утверждают, что сделано это было «из соображений гуманности»: они не хотели, чтобы отец запомнил сына таким… Весьма трогательно, но не очень согласуется с рядом других обстоятельств. Так, в ходе обыска, устроенного в пять утра в комнате Колина, «бобби» весьма бесцеремонно вели себя с его родными, переживающими утрату. На следующий день в участке, куда была вызвана Памела Роуч, с ней обходились откровенно грубо.
И наконец, такое весьма важное обстоятельство. Все то время, пока шел первый допрос отца Колина, пресс-бюро Скотленд-ярда усиленно распространяло сведения о том, что произошло самоубийство, совершенное психически больным человеком. Если бы не это усиленное стремление полиции выставить Колина ненормальным, если бы не отказ предъявить его тело отцу, если бы не попытка отрицать указанное Джеймсом Роучем точное время, когда ему было сообщено о смерти сына, — если бы не все это, то могло бы и не возникнуть подозрений, что предшествующие события в участке развивались иначе, отметил адвокат семьи Роуч Гарет Пирс.
Добавим — если бы еще не устоявшаяся репутация полиции как заповедника расистов, не церемонящихся с «людьми второго сорта». Об этом говорилось в заявлении организации, носящей название «ассоциация чернокожих района Хэкни». В нем указывалось на самую настоящую жестокость, которую полиция обнаруживает по отношению к темнокожим, на травлю, которой они подвергаются с ее стороны. Говорилось и о целом ряде других смертных случаев, которым полиция не дала достаточно веских объяснений.
«Бобби» за работой
«Вера в полицию, доверие к ней полностью рухнули», — заявил парламентарий-лейборист Эрнест Робертс, представляющий в палате общин этот столичный район. Он напомнил о жалобах на беспочвенные задержания и обыски, на противозаконный арест чернокожей женщины, особо выделил возмутительный случай с семейством Уайт. История же с Роучем стала «той соломинкой, что переломила спину верблюда», констатировал Бэннор Хесс, секретарь «ассоциации чернокожих района Хэкни». «Люди не кончают самоубийством в здании полицейского участка, — подчеркнул он. — Когда же полиция стремится представить случившееся самоубийством, даже еще до того, как сообщить родителям о смерти их сына, то у нас появляются основания поставить это под сомнение»12.
Смерть молодого темнокожего в здании полицейского участка при весьма загадочных обстоятельствах и подозрительные манипуляции стражей закона действительно стали последней каплей, переполнившей чашу терпения жителей этого района Лондона, в первую очередь «цветных». Пятьсот человек приняло участие в демонстрации протеста против бесчинств полиции. Над головами людей плыло множество портретов Колина Роуча. Многие транспаранты прямо утверждали: «Колин Роуч убит!», «Требуем публичного расследования!» Манифестанты прошли по улицам Хэкни и завершили свой марш неподалеку от получившего скандальную известность полицейского участка в той части Хэкни, которая называется Стоук Ньюингтон. Часть демонстрантов двинулась вдоль Хай-стрит по направлению к самому участку. Здесь «бобби» вновь показали свое истинное лицо. Они выхватывали людей из колонны и бросали их в свои фургоны. Прохожие, наблюдавшие эту картину, не могли сдержать негодования: стражи закона арестовывали ни в чем не повинных.
Этой операцией командовал лично суперинтендент Мур, стоявший в дверях участка позади полицейского кордона. Время от времени его подчиненные «захватывали в плен» очередного демонстранта и волокли в участок… Возмущенные этим бесчинством, сквозь кордон пробились четверо членов муниципального совета, представляющие лейбористскую партию. Мы стали свидетелями того, как людей хватали лишь за то, что они здесь оказались, с гневом заявил суперинтенденту Бринли Хевн, председатель комиссии по вопросам полиции муниципалитета Хэкни. С людьми при этом обращались исключительно грубо, добавил Патрик Кодикара, председатель комиссии по социальным проблемам. На Мура и его коллег эти заявления не произвели особого впечатления. По сфабрикованным полицией обвинениям «взятые в плен» были привлечены к суду — всего 49 человек13. «Мы должны дать отпор расистам-полицейским, и для этого нам следует сплотиться, всем — черным и белым!» — этот призыв, брошенный одной из жертв полицейских преследований, Нелли Найт, встретил отклик участников демонстрации протеста.
Однако широкие протесты общественности не возымели особого действия на сотрудников этого участка. Более того, смерть Роуча при неясных обстоятельствах открыла им новые возможности в их весьма специфических «играх» с арестованными. Стало известно, что некоторых задержанных в связи с различными правонарушениями «бобби» из участка в Стоук Ньюингтон пытаются обвинить в убийстве Роуча. Это психологическое давление, в частности, испытали на себе двое чернокожих молодых людей, дававших показания по поводу похищения предметов собственности.
«Цветной?» — значит, бунтовщик
«Наиболее заметным аспектом полицейской практики стал зачастую неприкрытый, оскорбительный и облеченный в форму насилий расизм» — такой вывод сделан в докладе, посвященном действиям полиции района Хэкни, который подготовило местное отделение КРР. В этом документе «бобби» обвиняются в произволе, тирании и террористических действиях, жертвами чего в первую очередь становятся представители этнических меньшинств. Люди жалуются, что полицейские обзывают их «черными ублюдками», твердят, что «эта страна для белых», им заявляют в лицо, что «у черных уголовная натура»14, что доверять им нельзя. На улицах «бобби» постоянно останавливают «цветных» и требуют предъявления документов. «Создается впечатление, что полиция вознамерилась превратиться в силу, сеющую на улицах страх»15,— отмечается в докладе. Базирующаяся в Восточном Лондоне общественная организация «общинный альянс за подотчетность полиции» сообщила, что за 1982 год она получила 340 жалоб на действия блюстителей порядка. В 108 случаях сообщалось о постоянном третировавши со стороны полицейских, в 68 жалобах говорилось о проявленном ими откровенном расизме, в 52—о жестоком обращении в участке, в 39—о физическом насилии16.
Имеются и другие исследования, прямо или косвенно подтверждающие линию полиции на запугивание и третирование представителей этнических меньшинств. По данным сотрудников юридического центра в Ноттинг-хилле в Западном Лондоне, случаи третирования темнокожих на улице происходят в 30 раз чаще, чем в отношении белых. В отдельном разделе подготовленного ими доклада рассматриваются 30 случаев, когда объектом обвинений в нарушении закона становились люди с темной кожей. Лишь в двух случаях действия полиции не подверглись резкой критике17.
Форменным обвинительным документом стал доклад, подготовленный созданной в столичном районе Лэмбет специальной рабочей группой во главе с королевским адвокатом Д. Тернер-Сэмьюэлсом18. В рабочую группу вошли ряд политических и общественных деятелей. (Когда эта группа формировалась в 1979 году, ее руководитель предложил тогдашнему шефу полиции Лэмбета Л. Эдамсу сотрудничать с членами рабочей группы. Однако тот наотрез отказался.) Члены группы заслушали порядка 300 свидетельств — как отдельных лиц, так и сообщения целых организаций. Один из этих свидетелей, член городского магистрата, рассказал: «Будучи врачом по профессии, я время от времени прошу разрешения участвовать в полицейском патрулировании. Иногда я езжу вместе с полицейскими в их машинах. Своими выкриками из машин они делают все возможное, чтобы спровоцировать чернокожих. Выкрикивать непристойные оскорбления считается вполне нормальным для полицейского офицера». Другая свидетельница, темнокожая женщина, поделилась своей тревогой за детей: «Всякий раз, когда они выходят из дома, у меня сердце из груди выскакивает. Весь наш опыт порождает страх. Надо бы полагаться на полицию, но к ней нет никакого доверия, поэтому сама почва существования нашей общины делается зыбкой».
Весьма любопытное свидетельство, в какой-то степени объясняющее агрессивность стражей закона, поступило от одного бывшего офицера полиции. «Вам говорят, что вы воплощаете закон, что вы контролируете улицы, что вы ни перед кем не отходите в сторону. Вы их заставляете отойти в сторону… Когда вы начинаете службу, то работаете, исходя из определенных квот, — вы должны задержать определенное число людей, вам необходимо продемонстрировать свою власть»19.
В докладе собрано немало доказательств третирования, систематических преследований «цветных». Подчеркивается, что организация допросов молодых людей «являет собой картину насилий, запугиваний и насильственных признаний». Юридический центр, созданный общиной, привел множество фартов произвольных обысков молодых людей, когда ничего предосудительного обнаружено не было. Однако первоначальная причина задержания и обыска молодого человека в этих случаях отбрасывалась, и его арестовывали за «нападение на полицейских офицеров» либо же за «оскорбление словом».
Показания молодых людей сплошь и рядом бывали получены в отсутствие взрослого, что представляет нарушение судейских правил. Объясняя нежелание некоторых темнокожих отправляться в участок, куда доставлены их арестованные дети, работники отдела условного освобождения признали: «Многие чернокожие родители знают, что, когда они появятся в участке, с ними станут обращаться как с уголовными преступниками и подвергать оскорблениям». Из молодых людей, признавшихся в ходе допроса в совершении преступления, 15 процентов сообщили, что против них были применены физические методы, а 65 процентов поставили в известность о расистских оскорблениях, которыми их осыпали.
Все эти и многие аналогичные факты дают представление о степени полицейского террора, развязанного в Лэмбете в отношении представителей этнических меньшинств. «Своеобразная природа методов полиции» и «отсутствие демократического контроля над ее действиями» привели к тому, что отношения между полицией и общиной стали «крайне угрожающими», отмечается в докладе20.
Благодатную почву для процветания расистских настроений в полиции представляют иммиграционные законы, указывают двое ученых — профессор Абердинского университета Р. Мур и доктор К. Уоллес из Эштонского университета. «Ни одна черная община, ни одна черная семья, ни один чернокожий индивидуум в конечном счете не могут питать доверия к представителю закона, который в сущности ставит под сомнение само их право пребывать в Соединенном Королевстве», — подчеркивают они в совместном заявлении. Законы об иммиграции и выражающаяся в них политика находят воплощение в гонениях, обрушивающихся на чернокожих, эти законы внедряют мысль, что «цветные» в Великобритании не нужны, отмечают ученые и делают вывод: «По всей видимости, не должно вызывать удивления, что полиция чувствует себя вправе обращаться с чернокожими не так, как с полноправными гражданами»21.
Пожалуй, наиболее полно это «ощущение» блюстители порядка проявили, когда на свет был извлечен порядком запылившийся закон, принятый в 1824 году, согласно которому можно арестовать любого человека, если у стража порядка возникнет подозрение, что тот вознамерился совершить преступление. «Темнокожие чувствуют, что этот закон несправедливо применяется именно против них», — отмечал американский журнал «Тайм». «Наши парни сейчас попросту опасаются появляться на улице, зная, что в любой момент их могут арестовать», — констатировал Кортни Лоз, один из лидеров вест-индской общины столичного «цветного» гетто Брикстон22. Действительно, в 1975 году, например, на основании ставшего анахронизмом закона было арестовано 30 тысяч человек, половину из которых составили «цветные»23. Закон фактически предоставлял полиции легальную возможность чинить произвол в отношении неугодных, в первую голову «цветной» молодежи.
Официально именуемый законом о бродяжничестве, он в статье 4 содержал формулировку, которая позволяла карать только за намерение совершить правонарушение. И представители закона облекались правом— а точнее, им это вменялось в обязанность — «читать» криминальные мысли на расстоянии. И эта «телепатия» в итоге воплощалась в «показания», рассматриваемые судом, который на их основании и выносил приговор. Таким образом, даже, например, спокойно стоя в автобусной очереди, «цветной» не был застрахован от обвинения в нарушении пресловутой 4-й статьи. Кто докажет, что он в этот момент не обдумывал план уголовного деяния?
Самое широкое применение, которое полицейские власти нашли для этого своеобразного закона, вызвало естественное возмущение общественности. В различных местах прошли манифестации, участники которых требовали его отменить.
Один из высших полицейских чинов, сэр Дэвид Макни, попытался публично отмести критику: он утверждал, что буквой этого закона вовсе не злоупотребляют, чтобы усилить гонения на «цветных», нет, закон этот ныне применяется не чаще, чем в 30-е годы24. Весьма аргументированный ответ ему дала Сильвия Скарфарди, которая в 30-е годы входила в руководство Национального совета за гражданские свободы (НСГС).
Действительно, заявляет она в письме в газету «Гардиан», этот закон в те времена применялся столь же широко. Но во что это вылилось? В скандал. Совет вел активную борьбу против данного закона, жертвами которого тогда были не темнокожие, а безработные. Начиная с 1930 года, подчеркивает она, стало драматически увеличиваться число людей, арестованных в связи с «намерением совершить правонарушение». «Рональд Кидд, в то время генеральный секретарь НСГС, и я сама не раз были свидетелями таких арестов, например, по вечерам, во время театрального разъезда, — вспоминает Скарфарди. — Обвинения бывали сколь зыбки, столь и стереотипны — к примеру, «попытка открыть дверцы автомобиля». Эти обвинения никогда ничем не подкреплялись, отмечает она, в связи с чем от четверти до трети дел прекращалось. (Но остальные две трети или три четверти попадали в жернова коварного закона.) В 1936 году юристы НСГС смогли выиграть ряд подобных дел в суде, обнародовали в прессе подробности этих разбирательств и передали подобранный материал некоторым парламентариям. В палате общин стала раздаваться весьма едкая критика в адрес правительственных инстанций, санкционировавших широкое применение этого закона. 9 июля 1936 года, вспоминает Скарфарди, в парламенте прозвучал недвусмысленный вопрос: не намерен ли министр внутренних дел разъяснить полиции, что идти по улице не является противозаконным? В конце концов под давлением общественности власти стали сворачивать акции, осененные старым законом: если в 1935 году было возбуждено почти пять тысяч дел, то в 1937 году это число упало до 1164, при этом 351 обвинение было впоследствии снято25.
И все же сэр Макни не зря вспомнил о том, что закон о бродяжничестве был весьма популярен в 30-е годы — во всяком случае у полиции. Колоссальные злоупотребления законом со стороны репрессивного аппарата заставили на несколько десятилетий задвинуть его на дальние полки. Еще более грандиозные злоупотребления в 70-е годы, породившие мощную волну протеста, заставили власти отменить пресловутую 4-ю статью. Однако и теперь «цветная» община не смогла вздохнуть спокойно. Летом 1981 года был введен в действие закон о попытке преступления.
Британский истэблишмент перестал бы быть самим собой, если бы не проявил и в этой ситуации исключительной гибкости: внешне пойдя навстречу требованиям общественности, он попытался еще сильнее узурпировать права «человека с улицы». Во вступившем в силу законе о попытке преступления формулировался новый тип правонарушения — «покушение на автомобили». Подобно закону 1824 года, новое законодательство рассматривало предполагаемое намерение совершить правонарушение как самостоятельное уголовное преступление. За него было предусмотрено трехмесячное тюремное заключение, либо штраф в 500 фунтов стерлингов, либо сочетание того и другого. Внешне новый закон был направлен против злоумышленников, которые пытаются открыть дверцу автомобиля или ощупывают его стекла. Но ловушка крылась в том, что само понятие «покушение» в статьях не раскрывалось. В довершение к этому не требовалось доказывать, каким было намерение нарушителя этого закона— похитить автомобиль, хранящиеся в нем вещи либо открыть его, с тем чтобы просто проехаться на нем27.
Короче говоря, для того чтобы быть обвиненным в правонарушении, вовсе не обязательно совершать действительно преступный акт. Достаточно чересчур пристального, по мнению полицейского, взгляда на стекла стоящей машины…
Новое законоположение, подчеркнул в своем заявлении Национальный совет за гражданские свободы, «простирается дальше, чем закон о бродяжничестве, и предоставляет полиции значительно большие полномочия для ареста». Снабженные мотором средства передвижения, отмечалось в заявлении НСГС, и так в достаточной мере охраняются законом, новое же законодательство лишь дает правовое обоснование произволу, который чинила полиция с помощью закона о бродяжничестве. Новый закон «дает полиции более широкие возможности для ареста, чем то, о чем бы она могла мечтать», в порыве откровения сообщал журнал «Полис ревью». Восторг полиции, разумеется, разделяли далеко не все в Англии. Многие отдавали себе отчет в том, какие опасности сулит предоставление стражам порядка права задерживать едва ли не каждого прохожего. Ведь именно безбрежный произвол полиции и привел к волне мощных выступлений летом 1981 года, заявил юрист Дж. Смит. «Чем шире те полномочия, которые предоставляют полиции, тем скорее возникнут новые вспышки», — подчеркнул он. Новое законодательство, указывала «Морнинг стар», предвещает полицейское государство с царящим на улицах запугиванием, с произвольными допросами и арестами, подкрепленными пластиковыми пулями и залпами водных пушек28. Одной из жертв стал в августе 1984 года активист лейбористской партии, вице-председатель ее местного комитета по расовым вопросам в столичном районе Брикстон М. Вадсворт. Человек с темной кожей, он был арестован полицейскими и обвинен в попытке угона автомобиля. При этом блюстители порядка демонстративно игнорировали тот факт, что он «пытался угнать» свой собственный автомобиль…
Шагом в том же направлении было и создание так называемой специальной патрульной группы, снискавшей себе печальную известность в ходе подавления выступлений иммигрантов. Эти полицейские отряды начиная с 1974 года координируют свои действия с армией29.
70-е годы стали свидетелями превращения полиции в полностью централизованную, специализированную, мобильную организацию, сотрудники которой получили право носить оружие. При этом полиция зачастую совершенно утрачивала контакт с теми, чью безопасность она должна оберегать, но кого в первую очередь — контролировала, то есть с обитателями ветшающих городских центров, иммигрантами, бедняками, поскольку многие полицейские вместе с представителями «средних классов» поселяются вне пределов городов. Для надзора за территорией, которая отныне стала для них чужой, блюстители закона патрулируют ее на американский манер в автомобилях, поддерживая постоянную связь с центром, куда поступают все информационные сведения. Великобритания, возможно, располагает самой развитой полицейской информационной службой в мире. Известно, что в Ольстере досье, заведено более чем на каждого второго жителя. Полиция располагает очень подробной информацией, и в ее карательной стратегии решающую роль играет вычислительная машина, установленная в Лисберне в 1974 году. Только столичная полиция располагает примерно пятью миллионами досье на жителей Большого Лондона. Собираются сведения о гражданском состоянии людей, их контактах, таких характерных чертах, как расовая принадлежность, акцент, цвет волос, манера стричься и т. д.30
Один только особый отдел, который собирает данные на всех подозреваемых в неблагонадежности, имеет досье более чем на полтора миллиона человек. Вычислительный центр, расположенный в северной части столицы, связан с 800 терминалами по всей стране, которые могут быть в любой момент использованы полицейскими патрулями. Банк информации постоянно пополняется новыми данными. Специализированные вычислительные машины собирают сведения о наркоманах, преступниках и политически активных гражданах. Все эти досье, по-видимому, пишет парижский журнал «Монд-диманш», тесно связаны друг с другом и, очевидно, достаточно тщательно укрываются от надзора со стороны парламента и его комиссий по расследованию 31.
В начале 80-х годов стала отлаживаться система связи, позволяющая устанавливать печатное устройство в специальных полицейских автомобилях, а в некоторых — даже микровычислительные машины. В нужный момент блюстителям порядка предоставлялась полная информация о той или иной категории лиц, например о «цветных» или активистах общественных организаций. Между тем действующий в Англии репрессивный аппарат не ограничивается одной полицией. Существуют также вспомогательные силы, группы тщательно подобранных гражданских добровольцев, специальная полиция, гражданская гвардия, весьма активная служба контрразведки (МИ-5) и, наконец, частная полиция, штат сотрудников которой постоянно растет32.
Если бы весь этот карательный аппарат был направлен на борьбу с преступностью, то, вероятно, она бы резко сократилась. Однако полиция «играет мускулами», пожалуй, лишь в трех случаях: во-первых, во время подавления волнений, порожденных в значительной мере повседневными притеснениями с ее же стороны, и, во-вторых, во время маршей неофашистов, которых она заботливо укрывает от народного гнева. Эта забота особенно ярко проявилась во время «демонстрации» тогдашнего неофашистского главаря М. Уэбстера в октябре 1977 года, когда под охраной трехтысячного корпуса стражей порядка он продефилировал по улицам Манчестера, держа в руках британский флаг и плакат с лозунгом «национального фронта»33.
Однако даже самая совершенная техническая оснащенность и организованность полиции не могут, разумеется, служить залогом ее эффективности. Есть и моральная сторона. А «имидж» полиции с 70-х годов начал стремительно тускнеть. Это можно проследить на примере столичной полиции, репутация которой становилась все более подмоченной.
Так, в 1970 году было начато расследование обвинений блюстителей закона в коррупции. Однако назначенный на этот пост человек в 1972 году был вынужден сдать свои полномочия, сославшись на то, что полиция блокировала все его шаги. Аналогична судьба расследования деятельности отдела по борьбе с торговлей наркотиками. Оно прекратилось в том же 1972 году, при этом было объявлено, что и его торпедировала полиция. В 1973 году было начато расследование о причастности стражей закона к торговле порнографией. В 1977 году были вынесены приговоры ряду сотрудников полиции, замешанных в торговле непристойными изданиями. В том же году вспыхнул новый скандал, на сей раз связанный с получением взяток. В мае 1977 года судья М. Джоунз, вынося приговор, заявил, что полицию пожирает «рак коррупции». Только по одному этому делу прошло шесть офицеров, получивших мзду в размере 100 тысяч фунтов стерлингов. Мимоходом выяснилось, что взятками не пренебрегали весьма ответственные лица. Так, за сотню фунтов один из руководителей сыскной службы согласился удовлетворить просьбу офицера о переводе его из одного отдела в другой.
В 1978 году была организована операция «Кантримен» («селянин»). Ее целью было силами тайно привлеченных из других графств полицейских подтвердить или опровергнуть достоверность сообщений о коррупции в недрах лондонской полиции. Параллельно сотрудники уголовной полиции из других районов страны скрытно расследовали случаи участия в крупных ограблениях своих столичных коллег.
Между тем, хотя имелись веские подозрения относительно 80 офицеров, операция «Кантримен» позволила привлечь к суду и осудить лишь двоих. Старший инспектор Ф. Катберт и сотрудник сыскного отдела сержант Дж. Гоулдберн были приговорены к тюремному заключению за получение денег от грабителей и убийц. Взятки им вручали за то, что они добивались для преступников права быть отпущенными под залог и укрывали от следствия важные свидетельства. В зале суда была прослушана магнитофонная запись беседы Катберта с его боссом Дж. Симмондсом. Катберт сообщал, что «из рук в руки переходила уйма денег. Это происходило в столичной полиции. Это происходило во всех графствах. Это происходило на протяжении многих лет».
27 апреля 1982 года лондонская «Ивнинг стандард» посвятила редакционную статью моральному облику столичной полиции. Рассказывая о возмутительных действиях блюстителей закона в отношении четы Уайт, о чем говорилось выше, автор передовой подчеркивал, что «где-то в недрах столичной полиции находится группа из 17 офицеров, являющихся позором для Лондона. Они совершили, выражаясь словами судьи М. Джоунза, «дикие, жестокие и изощренные нападения… подвергли людей всевозможным насилиям, проявили к ним бесчеловечность». Но поразительно— спустя шесть лет после самого инцидента и спустя четыре дня после вынесения судом приговора в пользу пострадавших они все еще находятся на службе, их даже временно не отстранили»35. Не произошло этого и позднее. Так, в декабре 1982 года газета «Трибюн» писала: «С помощью многочисленных телефонных звонков в Скотленд-ярд в конце концов удалось извлечь информацию, что и по сей день никаких мер не принято. Можно сделать вывод, что причастные к делу офицеры не были уволены, а некоторые из них, по-видимому, после скандала получили повышение»36. Подобная ситуация может вызвать лишь еще большее возмущение представителей этнических меньшинств.
О масштабах злоупотреблений в лондонской полиции говорит и такой факт: примерно ста наиболее квалифицированным работникам аппарата приходится заниматься исключительно разбирательством жалоб на действия своих коллег. Только за один 1981 год таких жалоб поступило 9178. В 276 случаях отрицать факты было невозможно. Судя по всему, это составляет лишь надводную часть айсберга злоупотреблений, поскольку чаще всего юристы с крайней неохотой берутся помогать своим клиентам в оформлении таких жалоб, зная, как мала надежда на их удовлетворение.
Существует расхожее мнение, что, чем выше оклады полиции, тем она действует эффективнее. Эта концепция не выдерживает критики. Несмотря на исключительно высокую зарплату, столичные стражи порядка не обнаруживали способности не только продвинуться в деле борьбы с преступностью, но и, наоборот, отступали под ее натиском. Так, в 1980 году в Лондоне было совершено 125 806 краж со взломом, злоумышленников удалось установить в 13 628 случаях. А в 1981 году из 144 678 подобных преступлений было раскрыто лишь 12 923. Приведя эти данные, «Трибюн» пишет: «Мы должны признать, что во многих крупных городских образованиях существует проблема скверно управляемой, недисциплинированной, деморализованной и, в ряде мест, коррумпированной полицейской силы».
Все перечисленные выше качества, серьезно подрывая миф об эффективности и неподкупности полиции, пожалуй, особенно выпукло проявляются при контактах с темнокожими. Стражи закона, например, не гнушались вымогать последние гроши у иммигрантов, обосновавшихся в Бирмингеме. Это стало достоянием общественности, когда в местные организации поступило 12 жалоб, детализировавших систему полицейского шантажа. Выяснилось, что местные блюстители порядка вошли в сговор с одним предпринимателем — уроженцем Пакистана. Во многих случаях они посещали дома «цветных» и информировали, что те нарушили тот или иной закон. Порожденные полицейской фантазией варианты были самыми разнообразными— от нарушения иммиграционных правил до отсутствия страхового полиса на автомобиль. После ухода полиции частенько появлялся их сообщник, предлагавший за определенную благодарность «все устроить». Размер взяток, после которых полиция оставляла иммигрантов на некоторое время в покое, достигал порой тысячи фунтов стерлингов. По словам члена муниципального совета района Спаркбрук, где в основном действовали бирмингемские взяточники-полицейские, Дж. О’Кифа, «вся община скована страхом»38.
Этнические меньшинства в широком плане используются полицией и для проведения отвлекающего маневра. Увеличение числа нераскрытых правонарушений полиция пытается прикрыть в глазах общественности ростом «цветной» преступности. Миазмы расизма, пропитавшие полицейский аппарат, создают весьма благоприятную атмосферу для манипуляций статистическими данными. Дело доходит до того, что эти маневры становятся предметом обсуждения в палате лордов, как это, например, произошло в 1982 году после обнародования столичной полицией очередных данных о преступности.
В этих статистических выкладках был особо выделен один вид преступлений — уличное ограбление. При этом указывалось, что едва ли не основные правонарушители— «цветные». Между тем ограбления, как свидетельствуют те же данные лондонской полиции, составляют лишь три процента всех правонарушений, а ограбления на улицах — всего 0,9 процента. В то же время, когда в полицейских данных приводились сведения о более распространенных преступлениях, таких, как кражи из автомобилей (31 процент всех нарушений закона), квартирные кражи (23 процента), другие кражи (26 процентов), данные о цвете кожи преступников не указывались39. Провокационная публикация полиции явно преследовала одновременно и цель посеять страх среди обывателей перед уличным грабителем— «цветным» и использовать этот страх как рычаг, чтобы получить для себя еще большую свободу рук.
Выступая в парламенте, лорд Илистэн-Морган подчеркнул, что обнародованная статистика грозит ухудшением межрасовых отношений, и обвинил лондонскую полицию в совершении «акта величайшей безответственности». К тому же, отметил он, цвет кожи преступника указывался на основе сообщений пострадавших и с точки зрения статистики подобные выкладки лишены смысла40.
На беспочвенность мифа о том, что «цветные», в основном молодежь, нападают на улице на престарелых «коренных англичан», обратила внимание в своем письме в «Гардиан» сотрудница Лондонской школы экономики и политических наук Сандра Уоллмэн. «Уличные ограбления, — отмечает она, — одна из наших давних реалий, она вовсе не завезена сюда людьми чужой культуры». Далее, подчеркивает Уоллмэн, это преступление вовсе не является, как утверждают, «следствием деятельности молодых чернокожих» и соответственно относительно небольшое число жертв падает на престарелых (14 процентов всех подвергшихся ограблению на улице). Разумеется, этот вид преступлений нетерпим. Но так же разумеется, что он не порожден присутствием чернокожих, делает вывод Уоллмэн41.
Но даже и абсолютные цифры преступников-«цветных» многими ставятся под сомнение. Так, проведенное группой общественных деятелей исследование на материале Южного Лондона обращает внимание на следующий момент. Вероятность того, что вступившего в конфликт с законом молодого человека с темной кожей направят в полицейское бюро для молодежи, на 50 процентов меньше, чем возможность предстать перед этим бюро у правонарушителя-белого. Между тем этот орган полномочен приостановить дело либо ограничиться предупреждением. Темнокожим молодым людям чаще сразу же предъявляют обвинение и отдают под суд. Это, подчеркивается в исследовании, помогает понять происхождение столь значительного числа мелких правонарушителей из числа «цветной» молодежи, находящихся в заключении. Конечно, «лепту» вносит и закон о попытке преступления. Доклад лондонской организации «ЛИТА», специализирующейся на помощи молодым правонарушителям, который опирался на цитировавшееся выше исследование, приводит и такой красноречивый факт: трое чернокожих юношей были арестованы на столичной Оксфорд-стрит и привлечены к ответственности на основании этого закона. Их обвинили в «попытке хищения неустановленной собственности у неустановленного лица мужского пола»42.
Надо сказать, что то «внимание», которым пользуются у констеблей молодые люди, отнюдь не случайно. Им предписывают это делать служебные инструкции. Сборник этих распоряжений случайно попал в руки журналистов газеты «Обсервер», которая, к немалому смущению полиции, процитировала его на своих страницах. В одной из инструкций прямо указывалось: особое внимание следует обращать на людей, несущих в ранние утренние часы в руках сумки и пакеты, и в первую очередь при этом — на молодежь в возрасте между 17 и 20 годами. Кстати сказать, в этом же своде инструкций содержались и указания констеблям относительно правил поведения. В частности, при аресте ни в коем случае не следует использовать бранные либо разговорные выражения, а надо пользоваться исключительно корректным языком43.
О том, что из этих указаний воспринимается полицейскими всерьез, а что — в шутку, говорит следующая история, происшедшая в столичном «цветном» гетто Брикстоне. В те самые «ранние утренние часы».
Блюстители порядка, совершая автопатрулирование по улицам Брикстона, из окон своей «панды» заметили автомобиль типа «кортина», за рулем которого сидел чернокожий. Это даже не сумка и не пакет — это машина, которую «цветной», разумеется, украл. Таков был ход размышлений моторизованных стражей закона, которые, оповестив по радиотелефону своих коллег, организовали преследование. Через некоторое время «кортина» была обнаружена стоящей у обочины. Место водителя пустовало, зато рядом на сиденье мирно спал молодой темнокожий. Потом выяснится, что это был студент, приехавший учиться из Нигерии. Однако главный урок он получил не в университетских аудиториях, а в то утро на брикстонской улице.
Собравшиеся кольцом полисмены открыли машину и насильно выволокли его. Последовали жесточайшие удары в живот и в пах, перемежавшиеся вопросами: «Где украдена машина?» Затем его, кричащего от боли, бросили в фургон и отвезли в участок, чтобы запереть в камере. Душераздирающие крики заставили полицейских в конце концов вызвать врача, который предписал немедленную госпитализацию. Однако еще до прибытия «скорой помощи» пострадавшему было предъявлено обвинение в том, что он «пребывал в нетрезвом виде, находясь в общественном месте». Его товарищ, находившийся за рулем, был обвинен, что вел машину в пьяном виде.
Врач не зря настаивал на срочной госпитализации: незамедлительно потребовалась сложная операция, в результате которой студент-нигериец, по всей видимости, останется бесплодным. Этим обстоятельством объясняется нежелание, чтобы его фамилия фигурировала на страницах печати.
Между тем двое основных организаторов и исполнителей акции, констебли Спредбери и Клементс, выступая на заседании суда, зачитывали составленные ими показания. Из их выступлений следовало, что нигериец ни с того ни с сего вывалился из автомобиля.
На ногах он не держался, и ему пришлось «оказывать помощь». После того как ему «помогли» войти в полицейский фургон, он был арестован за пребывание в нетрезвом виде. Не было сказано ни слова, что со стороны студента оказывалось какое-либо физическое сопротивление — да и как его мог оказывать «не державшийся на ногах». Свидетели со стороны полиции отрицали, что кто-либо из офицеров наносил ему побои. Судью, однако, не убедили обвинения в адрес пострадавшего человека, и дело было закрыто.
Студент после этого допытался хоть как-то отплатить своим обидчикам и подал официальную жалобу. Ее поручили разбирать суперинтенденту Т. Кэрроллу, работнику полиции того же района. Как стало известно корреспондентам «Обсервер», он провел серию бесед с полицейскими, находившимися на месте происшествия. Их свидетельства кардинально отличались от всего того, что говорилось во время судебного заседания. Многие подтверждали, что нигериец оказывал активное сопротивление. Группа полицейских пыталась его «удержать» за руки и за ноги. Один молодой полицейский, проходивший стажировку, частично подтвердил показания африканца. Спредбери, сказал он, вытащил его за руку из машины, при этом «завязалась борьба».
Два с половиной месяца спустя после подачи жалобы у Кэрролла дошли руки до Спредбери и Клементса. Здесь расследование приняло примечательный характер. У обоих констеблей обнаружилась единая, но уже иная версия событий. «Он пытался подняться, поэтому я сел ему на грудь, чтобы удержать его, поскольку он ожесточенно сопротивлялся», — заявил Спредбери. «Он стал биться, и, поскольку он проявил ожесточенное сопротивление, констебль Спредбери сел ему на грудь в то время, как я, встав на колени, держал его за ноги. По прибытии несколько из нас вынесли его из фургона». Это слова Клементса. Любопытная деталь: в ходе беседы ни тому ни другому не было предложено обсудить содержимое их записных книжек, заполненных непосредственно после инцидента. Еще одна деталь: не было им задано и вопросов об их показаниях в суде. Ни одному не было задано каких-либо вопросов, которые могли бы поставить их в затруднительное положение. За исключением разве одного: «Не могли бы вы представить какие-то объяснения полученным им ушибам?» Но и на него у Спредбери нашелся мгновенный ответ: «Он всю ночь был где-то в гостях, там что угодно могло произойти».
О той степени снисходительности, которой отличались беседы с двумя констеблями, говорит такое обстоятельство: разговор со Спредбери, например, в общей сложности занял три минуты. Кстати, этот полисмен был очень скоро продвинут по службе: из патрульных его перевели в детективы. Да и «заслуги» суперинтендента Кэрролла не остались незамеченными для начальства — он стал старшим суперинтендентом. И уже в этом новом качестве, отвечая на вопросы репортера «Обсервер», заявил, что служебные записные книжки в подобных ситуациях обычно полицейскими представляются для просмотра. Однако он так и «не смог вспомнить», было это сделано двумя констеблями или же нет. Не смог он «воскресить в памяти» и такой немаловажный момент, как факт знакомства с материалами судебного заседания, где выступали оба полисмена.
Тем временем досье с материалами расследования путешествовало из одной инстанции в другую. Сначала оно было направлено в службу директора публичных преследований (ДПП), в обязанности которого входит выполнение функций уголовного преследования. Юрист ДПП без всяких расспросов принял досье вместе с сопроводительной запиской, в которой подтверждался факт нападения со стороны полицейских, однако подчеркивалось, что не представляется возможным установить, кто именно из них несет ответственность за это. Затем дело было переправлено в коллегию жалоб на полицию — в то время ее возглавлял лорд Плауден. Здесь приняли к сведению, что в предыдущей инстанции не было предпринято никаких действий и что полиция решила не применять против причастных к делу сотрудников дисциплинарных мер, и направили пострадавшему студенту-африканцу официальное письмо, где утверждалось, что его жалоба «не нашла подтверждений».
Тем временем констебль Клементс получил чин сержанта. Благополучно продолжалась служебная карьера и у всех остальных «бобби», причастных к этому делу. Однако, видимо, своей одиозностью случай привлек внимание группы юристов, которые от имени пострадавшего возбудили иск о материальной компенсации за ущерб, нанесенный его здоровью. Вновь для дачи показаний были приглашены сотрудники полиции. Спредбери и Клементс в один голос заявили, что «не могут обнаружить» собственных записных книжек. Первый из них при этом заявил: «Полагаю, что на заседании суда я уже четко сообщил, что физическое столкновение вполне могло иметь место». Между тем в протоколе заседания ничего подобного зафиксировано не было — записано было противоположное суждение того же полицейского. Под давлением фактов было принято решение о присуждении пострадавшему материальной компенсации. Объявляя об этом, королевский адвокат М. Огден выразил сожаление, что он «вынужден» удовлетворить иск. Чтобы замять дело окончательно, выделило определенную сумму из государственных средств и управление столичной полиции, которая должна была покрыть и расходы пострадавшего на адвокатов. Это также лишало истца права попытаться вновь привлечь своих обидчиков к суду44.
Но и спустя пять лет после разыгравшейся на улице в Брикстоне драмы руководство столичной полиции настойчиво укрывало от справедливой кары своих сотрудников, совершивших преступление. В марте 1982 года редакция газеты «Обсервер», обнажившая закулисную сторону этого мрачного дела, сама подала официальную жалобу на полицейских, ответственных за проведение расследования злоупотреблений своих коллег. Это заставило столичную полицию начать новое разбирательство. Однако и в декабре 1982 года шефы лондонской полиции не направили копию результатов такого расследования и собственное заключение в коллегию по жалобам на полицию, что им предписывалось сделать соответствующим законом. Стало также известно, что стражам порядка, чьи действия стали объектом расследования, в приватном порядке сообщили, что им не следует опасаться судебного преследования…
Разумеется, не следует опасаться, речь-то идет о каком-то «цветном». А полицейское начальство горой становится за проштрафившихся «своих» и в тех случаях, когда поступает жалоба от «стопроцентных» британцев. Это может подтвердить на личном опыте Ричард Баннинг, работник-доброволец пункта первой помощи, открытого во время волнений, вспыхнувших в 1979 году в лондонском районе Саутхолл. Здание, где оказывалась медицинская помощь пострадавшим, подверглось налету полицейских, один из которых нанес Баннингу такой удар дубинкой по голове, что тот потерял сознание и его пришлось срочно госпитализировать. Врачи констатировали серьезное сотрясение мозга. Неспровоцированное нападение «бобби» произошло на глазах двух человек — врача и юриста, находившихся в одном помещении с Баннингом. Не чувствовавший за собой никакой вины, — и это подтверждалось последующими действиями блюстителей порядка, не предъявивших ему никакого обвинения, — Баннинг попытался привлечь к ответу «бобби», избившего его. Однако когда примерно через два с половиной года после инцидента он получил ответ от директора публичных преследований, то узнал из него, что для привлечения к ответственности работников полиции «недостаточно свидетельств».
Может ли поднять настроение темнокожего солдата британского карательного корпуса в Ольстере сообщение, что его родители избиты полицейскими в Лондоне?
Ситуация эта ординарна. Так, например, юрист из Манчестера Ф. Джоунз заявил, что из примерно полусотни жалоб на произвол полиции, к которым он был причастен в последние 10 лет, ни одна не была удовлетворена. Аналогичен опыт и у стряпчего М. Хёруитта, который готовил жалобу от имени Баннинга: за 20 лет, что он практикует в Саутхолле, все жалобы на действия полиции терпели фиаско. Система рассмотрения подобных жалоб делает эту затею безнадежной, заявил он45.
Расовая нетерпимость в сущности стала неотъемлемой частью системы взглядов, мировоззрения в среде блюстителей порядка. То в одном, то в другом случае это выплескивается наружу.
История, происшедшая в столичной Хендонской школе полицейских кадетов, свидетельствует, что корни расизма весьма глубоки и дают новые побеги, в чем мог убедиться преподаватель социологии в этом заведении Дж. Фернандес, когда стал знакомиться с сочинениями кадетов, написанными на тему «Чернокожие в Англии». Он был шокирован, поскольку эти писания пестрели сентенциями: «все азиаты хитрецы»; «в их домах воняет»; «чернокожие проматывают социальные пособия на белых женщин»… Социолог попытался привлечь внимание начальства и не прекращал этих попыток на протяжении полутора лет, но от него лишь отмахивались. Когда же, отчаявшись заклеймить расизм в недрах учебного заведения, он выступил в печати с рассказом о взглядах будущих полисменов, то навлек на себя бурю. Начальник школы Р. Уэллс заявил, что Фернандес обманул доверие учащихся. Р. Уэллс утверждал, что ему никогда не предлагали ознакомиться с самими сочинениями, а социолог, мол, сразу бросился к журналистам. Уэллс издал приказ отстранить за эти прегрешения Фернандеса от работы в полицейской школе46.
Не трудно представить, как будут строить взаимоотношения с представителями этнических меньшинств эти кадеты, став констеблями и детективами…
Из таких кадетов вырастают сотрудники уголовной полиции, которые не выказывают ни малейшего стремления распутать дело, даже убийство, если жертва — человек с темной кожей. О таких «стражах закона» говорил с горечью и возмущением известный британский спортсмен, приглашенный играть в знаменитый футбольный клуб «Реал» (Мадрид), уроженец Ямайки Лори Каннингхэм.
…Когда он и его брат, находившийся также в Мадриде, прибыли по срочному вызову в Англию, в город Далстон, где жили жена и дети брата, то в их квартире они обнаружили жуткую картину. 27-летняя Норма Каннингхэм и ее 9-летняя дочь Саманта были заколоты насмерть, 7-летняя Сирита была утоплена в ванной. Преступники оставили и автограф: лаком для ногтей на стенах были выведены зловещие буквы «НФ» — здесь побывали головорезы из «национального фронта». Более подробно свое «кредо» бандиты изложили в надписи на стене в спальне: «Вот что мы собираемся сделать со всеми ниггерами». Полиция дала указание Лори не распространяться обо всем, что он увидел в квартире брата. Полгода он ждал, но потом, видимо, понял, что ждать дольше напрасно. «В Далстоне «национальный фронт» обладает исключительным влиянием, — заявил он в интервью испанской газете «Камбио-16». — На улицах там полным-полно бритоголовых, так что непонятно, почему Скотленд-ярд не поищет в этом направлении. Впрочем, и в самой полиции полно членов «национального фронта»»47.
В 1985 году в Англии вступает в силу новый закон о полиции. Он был принят после трехлетнего обсуждения. Новое законодательство значительно расширяет полномочия блюстителей порядка. Так, они получают официальное право останавливать, обыскивать и арестовывать людей по малейшему подозрению, значительно дольше, чем прежде, задерживать их без предъявления обвинений, использовать в суде незаконным путем полученные свидетельства. В последний момент в закон была внесена специфическая поправка. Согласно ей, как самостоятельный вид правонарушений выделяются поведение или действия полицейских, носящие расово-дискриминационный характер. Показная забота властей о судьбе «униженных и оскорбленных» мало кого обманула. «Обсервер» прямо указывал: общественность выражает самое серьезное беспокойство в связи с тем, что вооруженная новым законом полиция являет собой угрозу равно для правого и виноватого, а особенно же для «цветных».
