— Ты ли есть Папа, о котором было сказано, что ты в числе главных обвинителей?

— Я был Папой Римским, и поскольку звание это не снимается, то я им и являюсь поныне.

— Так. Понятно. Каковы же мои преступления?

— Это же так понятно! Такие преступления простить нельзя.

— Какие?

— Убиенных младенцев.

— Каких младенцев? Вы о чем говорите?

— Всех младенцев мужеского полу до двух лет.

— Какой ужас! Где это происходило?

— В вашем царстве.

— Вы ничего не путаете?

— Нет! Сказано: «Тогда Ирод, увидев себя осмеянным волхвами, весьма разгневался и послал убить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже по времени, которое выведал от волхвов».

— Где сказано? Кем?

— В Евангелии от Матфея, глава 2, стих 16.

— Что есть Евангелие, и кто есть Матфей?

— Ты не знаешь?

— Я не знал. Теперь — знаю. Мне открылось. Но я не хочу знать. Ты скажи! Я не обязан знать. Ты обвиняешь — ты объясни. Что есть Евангелие, и кто есть Матфей? И почему я должен отвечать за то, что написано обо мне человеком, которого я не встречал?

— Евангелие есть «благая весть», а Матфей — один из авторов этой книги.

— Когда жил сей причудливый писатель?

— Книга сия написана в первом веке нашей эры.

— Я этого счисления не обязан разуметь. При мне ни книги, ни автора такого не было. Стало быть, после. Меня обвиняют за то, что я делал при жизни, вот и обвиняйте на языке, понятном мне при жизни. Но меня обвиняют уже две тысячи лет, и я требую права защищаться с привлечением моральных ценностей не только своего, но и этого времени! Итак, когда написана книга? Через сколько лет после моей смерти?

— Лет через шестьдесят — восемьдесят.

— Люди столько не живут, или очень редко. Мог ли этот Матфей знать обо мне? Только с чужих слов! Стоил ли принимать в расчет этот поклёп?

— Но его книгу все читают!

— А я не читал. И прекрасно обходился. И младенцев не убивал! Да и не было такой власти у меня, да и приказа такого не послушал бы никто, да и глупо это и жестоко! Кто придумывает такие байки, тот безумен. А кто их записывает в книги, тот безумен дважды. А кто читает… Тому и бог судья. А я не считаю умным занятием читать книги, возводящие напрасные обвинения на честных людей!

— Потому в проклятии и после смерти…

— Погоди-ка. А ты? Тебя не проклинают?

— Нет.

— Ой ли! А ведь мне ведомо! Тебя и при жизни проклинали, и после смерти.

— Ты сына своего убил.

— Я не убил, а осудил. Я не убивал сына. Против меня один из сыновей затеял заговор.

— И ты с ним расправился!

— Погоди, не так всё было! У меня сыновей было не мало. И заниматься воспитанием всех я не мог, я государством управлял. А сын Мариамны воспитывался в Риме. Так было надо. Это было сделано из политических соображений и для его же блага. Рим был столица мира. Какой отец откажется дать сыну столичное образование? И чем всё закончилось? Они его так образовали, что он стал торопить события, смерти моей захотел, Он был враг мне, но я бы его простил. Он был враг моему народу, а этого я простить не мог. Не имел права. Если бы его заговор удался, то страна была бы ввергнута в хаос междоусобных войн, погибли бы сотни тысяч людей, и в конце концов нас завоевали бы внешние враги и нам пришлось бы развеяться по миру или исчезнуть, как народу. Разве этого не случилось позже? Разве не потому, что прекратилось царство иудейское? Разве если бы было единым это царство, возможно, было его завоевать?

— Молчи, Ирод!

— Послушай, Александр, я всю жизнь объединял мелкие государства в одно большое царство, и мне это удалось, ха это меня звали Великим. Я передал своё царство наследникам, и это — ещё более великое дело, поскольку не было междоусобных войн и после моей смерти. Я поделил царство между сыновьями, поскольку никто из них не был способен управлять целым царством. Разве это — плохо? Я продумал о судьбе государства даже и после моей смерти. И я хорошо спланировал. Государство, которое я оставил после себя было лучшим. В нем не было смертной казни. Матери не отправляли своих детей на войну, потому что Цезарь освободил мой народ от воинской повинности. Наша религия уважалась, наши традиции поддерживались, наш народ жил достойно, и страна, которую я оставил после себя дала миру Иисуса Христа. Кто из вас, царей, правивших после меня, может сказать о себе то же самое? А? Ты молчишь?

— Ирод, ты убивал детей.

— Хватит врать! У меня было много жен и много детей, и я оставил им приличное наследство. Про меня говорят, что я расправлялся с детьми только потому, что трое из них в разное время пытались нарушить государственный строй, осуществить переворот, захватить власть, ими могли воспользоваться! Я их не казнил! У меня не было смертной казни. Я их отправлял на суд в Рим. Я должен было подчиняться Риму. И Рим казнил моих детей. Я их оплакивал, потому что это — мои дети. Но я их осуждал, потому что они были моими врагами. Они были мои дети, но они были взрослые люди. Очень взрослые. Они понесли кару за свои преступления перед народом. Но я не убивал чужих детей. Тем более младенцев. Ты убивал, Александр! Ты меня ненавидишь за то, что делал сам.

— Я? Я не убивал.

— Твои слуги по всей Европе. Разве не приговаривал ты к смерти целые семьи? А еретики? А покоренные народы? А завоеванные города? История Флоренции, история Рима… Ты и твой сыночек славно похозяйничали в Риме и вокруг. А скольких ты отравил? Трех мужей своей дочери отравил? А кардиналов сколько перетравил? Ты торговал кардинальскими шапками, а потом, когда они кончались, травил тех кардиналов, которые тебе были не милы. И присваивал их богатства, потому что папа Римский был наследником всех кардиналов. Так сложилось могущество Ватикана. И ты смеешь меня обвинять?

— Но я не убивал своих детей.

— И очень зря. Потому что твой выродок, Цезарь Борджиа, тебя стоил. И если бы ты отравил его, это было бы благое дело.

— Но я не воевал против своих детей!!! И в этом моё моральное преимущество перед тобой!

— Ах вот оно как, значит… Послушай, а что ты мне скажешь насчет Тиберия? А Птолемей XII, отец Клеопатры? Ведь он убил старшую дочь! В мои времена государям часто приходилось жертвовать родственниками, чтобы выжить. В ваше время это уже не было необходимостью. Но эти традиции детоубийства затянулись на многие века у многих государей. Да знаешь ли ты, что для того, чтобы перечесть всех правителей, которые воевали — нет, защищались от своих детей, для этого не хватит волос в моей бороде! Отец убивает сына, потому что он идёт против своего народа — кое-где это считают за подвиг. Ещё примеры? Их много. Султаны Турции умерщвляли всех братьев, приходя к власти, и не по злому умыслу, а таков был закон. А кто писал этот закон? Их отец, то есть и отец этих братьев. Отец пишет закон: «После моей смерти оставить Махмуда, а остальных моих сто тридцать сыновей убить» и это нормально! Человечество говорит «спасибо» и бьёт низкий поклон тем отцам и матерям, которые приносят в жертву своих сыновей и дочерей во имя народа. Не я это начал. Не мной закончилось. И даже отец небесный в жертву принёс своего сына, допустил его гибель, чтобы спасти народ свой. То, что сделал он — подвиг, то, что сделал я — преступление? Ты скажешь, что он воскресил? А я скажу, что, может быть, и я воскресил бы, если бы имел такую возможность. А коли не имел, то и говорить не о чем. Не тебе меня обвинять, Папа Римский Александр VI. А сына твоего, Чезаре, и видеть не хочу. И нарёк-то ты его в честь Цезаря, а кто из Цезарей не был убийцей? Кто?