1

Пожелтелые листья кружили в струях тёплого ветра и падали на пропитанную росою землю. Лес шелестел, издавая причудливые звуки. Деревья отбрасывали длинные тени на стоявший у берега корабль, неподалёку от которого путники расположились на постой. «Поздно листья опадать стали, жди морозов», – грузный мужчина средних лет сидел на замшелом пне возле затухающего костра и ворошил прутиком остывающую золу. Время от времени он тёр рукавом глаза и небрежно отмахивался от комаров. Мелкие кровососы зудели, но напуганные едким дымом не решались подлететь ближе. Протяжные звуки разрезали баюкающую тишину: журавлиное курлыканье раздалось над лесом. Мужчина вытянул шею.

– Низко летят перелётные, зима не за горами. Успеем дело до холодов справить, нет ли?

– А чего ж не успеть-то? Мужики говорили, что до Велиграда этого не больше двух дней плыть.

Светловолосый паренёк лицом и фигурой сильно смахивал на взрослого спутника.

– Какие ещё мужики?

– Кудя с Пырей.

– Много он понимает, Пыря твой, да и не в том дело. До столицы доберёмся, а что потом? Чует сердце, нет там наших княжичей.

Паренёк пожал плечами и потянулся за котелком:

– Похлебал бы ушицы, бать, уж сутки ничего не ешь, – от варева поднимался пар. – С дичиной да кореньями, точь-в-точь как любишь. Твой костёр, вон уж потух, а мужики ещё варят.

Мужчина словно не расслышал слов сына.

– Коль нет в Велиграде Умилиных сынов, дальше поплывём, если зима не помешает.

Озар, так нарекли его при рождении, хотя многие знали гостомыслова посланника под другим именем. Дядька Гончак, это прозвище прилипло к умелому охотнику, когда будучи ещё совсем юным, он сыскал славу непревзойдённого следопыта. Уходя на промысел, даже в самый неудачный сезон, Гончак всегда возвращался с добычей. Многие из бывалых нахваливали способного парня, но были и такие кто просто завидовал, даже обвинял в сговоре с лесными духами. Вобщем разное бывало, но, Гончак считался лучшим, и тому были причины. Шли годы, слава лучшего следопыта обрастала новыми и новыми легендами. Сам Озар часто посмеивался, когда его в колдовстве обвиняли, просили секрет открыть, как он в непогоду (хоть в дождь, хоть в мороз), любой след разыскать может, и не просто след разыскать, но и самого зверя настичь и взять. «Мой секрет – говорил Гончак – в терпении да упорстве». Только мало кто верил, думали, что не договаривает. Правда, нашёлся один, который поверил. Князь Гостомысл призвал бывалого охотника к себе, Озар явился.

– Слава о тебе ходит, – заявил князь. – И слава разная.

– Не всему верь, князь, что говорят.

– А я и не верю. Ты зверьё всякое ищешь и нет тебе равных.

– Говорят, – Гончак смутился.

– И нет на то у тебя никакого секрета.

– Нет секрета, князь, не обессудь.

– А, ежели понадобится, человека сможешь сыскать?

Гончак нахмурился.

– Было время, сын у меня пропал, – Гостомысл вздохнул полной грудью. – Выбор, может, слыхал?

Гончак кивнул. Кто в Новгороде не слышал печальную историю княжьего рода.

– Знал бы я тогда о твоих умениях, раньше бы к тебе обратился, – продолжил Гостомысл.

– Так я ж тогда молодым был.

– Ну да, но сейчас, – князь вскинул голову. – У самого-то, дети есть?

– Сын у меня, Смагой зовут.

– Ну, тогда слушай меня Гончак-следопыт. Сына своего я не сыскал, оттого беды большой хлебнул, теперь же, надо мне внуков найти. Ты для этого дела, думаю, лучше всех сгодишься.

Озар нахмурился:

– Так, я же по зверью, да дичи разной…

– Твой секрет в терпении. Так ты людям говорил? – Гостомысл глядел на следопыта искоса.

– Так, но…

– А если так, то дам я тебе людей, садись в лодку да плыви. Много лет назад отдал я дочь за князя бодричей Годлюба. Нужно мне, чтобы ты детей их нашёл, хочу им княжение своё передать. Так что запасайся терпением, бери след, да не упускай. Наёдёшь внуков, награжу, и тебя, и сына твоего.

Так простой охотник Озар возглавил княжье посольство.

Взял Гончак в далёкую страну, лежавшую на берегах холодного Варяжского моря, сына своего – Смагу. «Княжью награду надо заслужить, – решил следопыт. – Пусть парень расстарается, заодно и опыта наберётся».

– Есть-то, будешь?

Гончак встрепенулся, Смага снова протянул отцу котелок с ухой.

– Потом. Только не выливай, на ладью снеси, плыть пора.

Шагах в ста от места, где шла беседа, на берегу реки возле ладьи с опущенным парусом суетились несколько мужчин. Увидав, что Гончак поднялся, путешественники поспешно взошли на корабль. Смага со своим котелком забрался на ладью последним.

 

2

Много лет назад даны разрушили столицу бодричей Велиград. Они казнили его правителя, большую часть жителей уничтожили, многих пленили, но город отстроили вновь. Именно сюда, к князю вновь отстроенного города, направились новгородские послы.

Мстивой, высокий мужчина, с морщинистым лицом смотрел на прибывших с интересом:

– Когда конунг Годфрид расправился с Годлюбом, Умилу с обоими сыновьями так и не нашли. Даны искали их повсюду.

– Не могли же они бесследно исчезнуть. Любое существо оставляет следы.

– Их прятали жрецы Арконы, а появились они спустя шестнадцать лет.

– Арконы?

– О Руяне ходит много легенд, и многое из того, что говорят – правда. Аркона не просто главный город острова Руяна, это город-храм. Все мужчины там либо жрецы, либо воины. Хотя какие они воины. Разбойники, такие же, как нурманы и свеи, зимуют на островах, а летом совершают набеги на соседей. Варягов с Руяна называют русами.

– И на них нет никакой управы.

– Варяги-Русь лучшие воины Поморья, но их сила не только в мечах и копьях. Русы отдают часть добычи храму, и жрецы покровительствуют им. Боги Арконы священны, поэтому никто не решается вторгнуться с войском в главную святыню Балтии.

– Так ты сказал, что Умила появилась спустя шестнадцать лет?

– Не Умила, а её сыновья. Старший Рюрик заключил союз с нурманским ярлом Харальдом и прибыл ко двору короля Людовика в сопровождении варяжской дружины. Он заявил, что его род должен править этими землями.

– Ты имеешь ввиду…

– Род Годолюба потерял право на престол. Теперь этот трон мой, – Мстивой сжал кулаки. – Многое поменялось. Мы больше не вассалы короля франков.

– Что ответил Людовик? – перебил Гончак.

– Король не признал притязаний Рюрика и его братьев. Зачем ему какой-то беглый разбойник? Да, если бы и признал…

– Братьев? Ты сказал братьев?

– Когда Умила покинула Велиград, она ждала ребёнка. Третий сын Годолюба родился на Руяне. Король отверг просьбу Рюрика, но обещал поддержку в войне с данами.

Гончак склонил голову, задумался. Так он просидел довольно долго, князь, не выдержав, сорвался:

– Много воды утекло с той поры. Теперь мы в союзе с данами воюем против франков, но, Рюрик по-прежнему ненавидит данов: мстит за смерть отца. Если найдёшь его и уговоришь принять предложение вашего князя, я буду тебе обязан! Эти варяги не дают покоя никому. Они грабят данов, но посматривают и в нашу сторону. Всем станет лучше, если они покинут эти земли.

– И где же мне искать этих варягов Русь? – поинтересовался Гончак.

Князь подавил улыбку:

– Ты сказал, что любое существо оставляет следы, но это не так. Искать варяга в море, всё равно, что преследовать ветер. Сегодня их корабли здесь, а завтра…

Гончак поднялся. Его спутники тоже вскочили с мест.

– Спасибо тебе, князь, я узнал, что хотел, а теперь нам пора.

– Дождись зимы, новгородец, и плыви на Руян, Умилины дети вернуться туда с первыми снегами.

– Нет смысла терять время. Ты сказал, что искать варяга в море всё равно, что преследовать ветер, – Гончак усмехнулся, пригладив бороду. – Значит, чтобы найти внуков Гостомысла, мы поплывём по следу ветра.

 

3

Стрелы посыпались, когда большая часть команды высадилась на берег. Один человек упал, но большинство успело залечь, высокие кусты мешали нападавшим целиться. Люди Гончака отступили к кораблю, сжались в кучу, многие успели прикрыться щитами. Гончак оглядел своих, лица испуганные, руки дрожат. Но вооружились все, кто лук схватил, кто топор, копья да мечи не у многих. «Не воины: купцы да рыбаки, морскому делу обученные. Устоим ли?». Среди прочих выделялись Кудя да Пыря. Эти из княжьей дружины, правда оба молодые, будет ли от них прок? Гончак искал глазами Смагу.

– Берегись, сзади плывут! – послышалось за спинами. Оглянувшись, старый охотник увидел две длинные лодки, отрезавшие путь к отступлению.

Прощаясь, Мстивой предупредил новгородцев, что земли, через которые им предстоит плыть населены лютичами.

– Давно с ними враждуем, лучше им не попадаться.

– А нам-то с ними чего делить? – заявил Гончак.

– Ну, смотри сам, посол. Лютичи, что волки, если голодны, никакой дичью не побрезгуют.

Гончак приказал без надобности не высаживаться, а тут решил рискнуть и на тебе. Словно следом шли.

Осыпавшие новгородцев стрелами высыпали из кустов, ими руководил высокий воин в длинной кольчуге. Он размахивал мечом, на ходу отдавая приказы. Около дюжины нападавших окружили стоявшую возле берега ладью полукольцом и издали осыпали новгородцев стрелами.

– Беда, дядька, – к Гончаку подбежал Пыря, губастый верзила с квадратным лицом. Он сжимал в руке щит, по которому нервно постукивал древком копья. – Лютичи это, не устоять нам, похоже окончилось наше плавание.

– Мало их, может отойдут?

– Когда лодки подплывут, разом ударят. С теми, что в лодках их больше чем нас, не уёдут, это точно.

– А ну, прикрой-ка.

Гончак, наконец-то, разглядел стоявшего неподалёку Смагу. Сын укрылся небольшим щитом и искоса поглядывал на отца. «Молодец, за другими не прячется. Эх, была, не была». Гончак достал стрелу и вскинул лук. Пыря закрыл старого охотника щитом.

Не только различать следы и загонять зверя умел бывалый зверолов. Взять влёт утку или тетёрку, снять с самой большой сосны рыжую белку, не повредив при этом шкурки, умел дядька Гончак. Он достал из колчана целый пучок.

– Может не стоит? – промямлил обеспокоенный Пыря.

– Они уже пролили кровь, – Гончак указал на лежавшего поодаль мертвеца. – Теперь наш черёд.

Не зря его считали отличным стрелком. Три стрелы, одна за другой, сорвались с тетивы. Вожак нападавших, уклонившись от первой, взял на щит вторую стрелу, но не успел увернуться от третьей. Мужчина осел, крик ликования вырвался из уст новгородцев. Нападавшие на мгновение остановились и замерли. Но раненный поднялся, крикнул что-то, и лютичи бросились вперёд. Воины, плывшие на лодках, уже приблизились к кораблю. Битва началась.

Гончак отбивался тяжелым топором. Пыря тоже не ударил в грязь лицом, проткнув первого нападавшего копьём, он ловко увернулся от второго и сумел при этом ранить третьего, тут удача изменила молодому дружиннику. Главарь нападавших, полностью оклемавшись от ранения, прорвался сквозь ряды и ударил молодого дружинника копьём. Упав на песок с пробитой грудью, Пыря умер мгновенно. Тяжело дыша, Гончак краем глаза выискивал в своих рядах Смагу, но парень точно испарился. Лютичи прижали высадившихся на берег к ладье, но не могли захватить само судно. Обороной ладьи руководил второй гостомыслов дружинник Кудя. Он ловко орудовал секирой, сбивая в воду одного нападавшего за другим. Конопатый усач громко кричал, но в общем шуме, Гончак не мог разобрать слов.

Протяжный гул прилетел издалека.

– Чего это?

Живой. Гончак заметил, появившегося, откуда ни возьмись, Смагу. Словно камень упал с души. Бровь рассечена, шапка съехала, в глазах блеск, бывалый охотник испытал гордость. Тем временем из-за излучины показалась большая ладья с белым парусом.

– Труба это, – пояснил Гончак.

Нападавшие на мгновение замерли, попятились.

– Отступают, – обрадовался Смага.

Лютичи отходили к лесу.

– Чего делать-то будем? И с этими сразимся? – парень указал на большой корабль.

– Погодим малость, может, не тронут.

Когда большая ладья поравнялась с кораблём новгородцев, лютичи исчезли в лесу, оставив на берегу обе лодки.

 

4

Несколько воинов, прыгнули на корабль, как только оба судна поравнялись. Все в коротких кольчугах, с мечами и маленькими топориками. Людей Гончака окружили.

– Сдаёмся мы!

Гончак и первым бросил топор.

Покидавших оружие новгородцев согнали в кучу. Широкоплечий воин, прогуливался вдоль берега, кольчуга, облегавшая его грудь, шуршала и переливалась, словно рыбья чешуя, на груди висела бляха с рисунком. Гончак пригляделся: птица, сокол, иль коршун. Голова воина, была гладко выбрита, и лишь черный чуб гордо развивался на ветру. В усах проглядывалась серовато-синяя проседь.

– Лютует волчье племя, – вожак незнакомцев подошёл к лежащему на песке телу, перевернул ногой. На груди мертвеца красовалась, наколотая синим, волчья голова.

– Этих связать!

Десяток воинов подскочили к перепуганным новгородцам и принялись крутить им руки. Тех, кто попробовал сопротивляться, быстро успокоили тычками да затрещинами.

– Ну, говори? – подойдя к Гончаку, рявкнул седоусый.

– Мы послы земель новгородских, плывём по поручению князя нашего, а эти, – Гончак указал на мёртвеца, – на нас первые напали. Благодарность прими, воин, за спасение…

Бритоголовый захохотал, не дав договорить.

– А с чего ты взял, что у нас вам лучше будет, чем у лютичей? Отвезу вас на торг, продам вместе с одёжей да потрохами! Всё что в походе взято, то добыча.

– Прав ты, воин. Понимаю, – выдохнул Гончак. – За тобой нынче сила, а значит, и волю твою принять нам придётся, только… Позволь хотя бы узнать. Кто нас пленил?

Губы бритоголового воина дёрнулись, в глазах сверкнул хитрый огонёк.

– Вижу, чужие вы тут, – Усач расправил плечи, подбоченился и ткнул пальцем в корабль. – Гляди чужестранец, видишь лик божий?

Гончак уставился на белое полотнище, служившее так вовремя нагрянувшему кораблю, парусом. Вышитый на белом золотыми нитями лик красовался на ветру: четырёхглавое существо с человечьими чертами, грозно глядело из-под приопущенных бровей. Гончак оглянулся на своих, разглядел взволнованное лицо Смаги и повернулся к седоусому незнакомцу.

– Божий? – переспросил новгородский посланец.

Седоусый хмыкнул.

– Узрел, чужак. Так запомни Святовита лик. По нему нас и отличают. Видал, как эти – мужчина кивнул в сторону сбежавших лютичей – драпали, точно зайцы, хоть и волками себя кличут.

Стоявшие за спиной седоусого воины довольно ухмылялись.

– Мы витязи арконские, – продолжил седоусый. – Всяк, кто по Варяжскому морю ходит, бога нашего или чтит, или признаёт, а значит остерегается и дань нам платить. Мы тут хозяева!

– Русы, говоришь? – Гончак принялся тереть бороду.

Седоусый нахмурился. Стоящие поблизости воины невольно напряглись. Гончак огляделся. Суровые мужские лица, все бритые, с хохлами.

– Так не до вас ли мы плывём?

Брови вожака руссов поползли вверх. Гончак продолжил:

– Мстивой, князь бодричей, сказывал, что ходят в водах здешних вои-варяги бесстрашные: русами их кличут. Нет, тех воинов, храбрей и умелей. Поклоняются они богу четырёхглавому. И есть среди них три брата, одного с нашим князем роду-семени: княжны Умилы сыны.

Седоусый ещё больше насупился. Подался вперёд, руку на меч наложил, да тут же опомнился.

– Зачем тебе дети Умилины? Правду говори, не хитри. Шкуру свою, купчина, спасти надеешься. Зря! Не с теми ты шутки такие шутить вздумал, мы…

Но Гончак не испугался, повернулся к своим, подмигнул Смаге и улыбнулся в усы.

– Похоже нашли мы тех, кого искали. Бьём тебе поклон воин-рус. От земли новгородской, да от князя нашего Гостомысла везем мы тем варягам просьбу-подношение. Князь наш стар да немощен, все сыны его да дочери умерли, так и повелел он призвать внуков своих на княженье в наши земли. Скажи же имя своё.

Седоусый ещё больше напрягся, прикусил губу.

– Где это видано что бы княженье да задаром? Власть, что мяса кусок. Брось его, тут же да зверьё сбежится. Хочешь сказать, что ты нам княженье на блюдечке принесёшь?

– Так-то оно так, да только такой кусок всегда самому сильному достаётся. Вот и ищем мы князя такого, который от земель наших прочее зверьё отогнать смог, – Гончак осёкся. – Постой! Не понял я? Кому вам-то? Неужто ты сам и есть…

Седоусый расправил плечи, бросил взгляд на своих.

– Развяжите-ка их. Коль не врёт новгородец…

Гончак не дал договорить.

– Знать сумел я отыскать следы ветра. Как зовут-то тебя? Говори, воин, не томи!

– Зовут меня Сивар Синеус. Сын я князя Годлюба велиградского, данами убиенного, и матери моей Умилы, воин в воевода брата моего старшего – Рюрика Ютландского.

Гончак опустился на колени и прикрыл ладонями лицо. Сивар и несколько русов шагнули было к новгородцу, но остановились, замерли. Тело гостомыслова посланца судорожно дёрнулось. Смага, оттолкнул плечом коренастого руса и бросился к отцу. Несколько воинов рванулись было наперерез, но Сивар Синеус одним лишь взглядом остановил своих людей. Те тутже замерли и отступили.

Смага тем временем уже плюхнулся на колени и обхватил отца руками.

– Ты чего, батя?

– Вот оно, сын, как бывает. Вот он секрет следопыта-охотника. Идешь, бывало, по следу. Идёшь, идёшь, а впереди лишь бурелом и чаща непроглядная. Но ведёт тебя что-то. Не знаю, что: может вера, может дурь. Но лишь тот достигает цели, кто упрям и твёрд. Выполнили мы княжью волю. Нашли.

– Да, полно, отец. Перестань! Ты молодец. Ты сумел. Кто ещё из охотников по следу ветра шёл и дошёл до конца? Уймись. Хорошо же всё.

Смага гладил отца по спине, что-то шептал ему на ухо, время от времени вытирая рукавом лицо. Не только новгородцы-пленники, но и русы Сивара Синеуса отвели глаза, чтобы не видеть слёз бывалого следопыта и его сына.

 

5

Пламя дышло мягким жаром, блики костра заставляли людей клевать носами, убаюкивали. Кто-то подбросил веток в костёр, и он полыхнул ярче. Силуэты кораблей, стоящих невдалеке стали хорошо различимы. Поблизости вспыхнуло ещё несколько огней, и через какое-то время весь берег наполнился нежнейшим ароматом жареного мяса и печёной рыбы. Сивар сидел возле костра одних штанах и мягких кожаных сапогах стянутых по бокам прочной шнуровкой. Сивар и снял с себя кольчугу и рубаху, но не расстался с тем самым медальоном, который висел у него на груди.

– Дядька Синеус, а что у тебя за бляха? – задал вопрос сидящий поблизости Смага. – Не пойму что на ней, похоже птица летящая.

Несмотря на изрытое шрамами тело, мощную грудь и покрытые буграми мышц руки, вожак руссов больше не казался парню таким страшным.

– Сокол балабан – герб рода нашего, такой и братья мои носят.

Сивар бережно прикоснулся к своему украшению, в свете огня бляха ещё больше засверкала.

– Может, расскажешь про род свой, да про братьев, больно уж люблю слушать рассказы о витязях.

Сивар задумался, и устремил взор в пустоту. Смага и ещё несколько новгородцев сидящих у костра придвинулись ближе, в предвкушении интересной истории, но Сивар не спешил. Отхватив ножом от дымящейся на углях туши огромный кусок, рус вонзил в него крепкие зубы. Он долго жевал горячее жаркое, заставляя будущих слушателей ерзать от нетерпения. Наконец, утерев ладонью усы, и хлебнув из фляги родниковой воды, широкоплечий варяг начал рассказ. Гончак, видя, что любопытство Смаги не в тягость знатному воину, не стал останавливать сына, а напротив, устроившись поудобнее, сам приготовился послушать историю. Кое-кто из русов так же проявил интерес, ожидая, что же поведает седоусый варяг.

– Наш отец Годлав был князем Руяна, но жил в Велиграде, так как на священном острове всем заправляют жрецы.

Сивар снова сделал несколько больших глотков из лежащей поблизости фляги.

– Годлав имел сильную дружину, около трёхсот воинов, и больше половины из них были русы. Говорить о том, что это были лучшие бойцы, это всё равно, что говорить о том, что утро приходит на смену ночи. Лучшие мечи, лучшее оружие, лучшие корабли на всём побережье Балтии и Скандинавии имели те воины варяги. Но по приказу короля франков, в то время союзника, большая часть воинов нашего отца отправились в поход, усмирять воинственных саксов. Саксы и присоединившиеся к ним лютичи бились отчаянно, не жалея ни себя ни своих врагов.

– Это те самые, что давеча напали на нас, что с волчьими головами? – не удержавшись, вставил словечко Смага.

– Ну не те самые, конечно, а их сородичи, ведь то, о чем я рассказываю, произошло много лет тому назад.

Произнеся эти слова, Синеус взял несколько веток и бросил в костёр. Все, кто сидел вокруг рассказчика, так заслушались его речей, что не заметили, что пламя уже начало угасать.

– В это самое время, когда лучшие воины бодричей и русов сражались с саксами и лютичами, Готфрид напал на Велиград. Наш отец пал в бою, но перед смертью сумел позаботится о жене и детях. Дочь вашего князя и моя мать была настоящей красавицей. Да и к нам, своим детям Годлав испытывал настоящие отцовские чувства, несмотря на то, что князя считали суровым и жестоким. Двоих лучших дружинников приставил Годлав к матери и к нам её сыновьям. Рюрику тогда было около четырёх, мне чуть больше года, а Трувор ещё и не родился.

– А как же ты всё это помнишь, если был таким маленьким? – вновь встрял в рассказ неугомонный сын Гончака.

Все дружно рассмеялись, улыбнулся и сам рассказчик.

– Да нет, конечно же, не помню, и рассказываю всё это вам со слов других людей. Но вот мой брат Рюрик, не забыл ничего. Он хорошо запомнил тот день, когда даны начали штурм Велиграда. Он помнит отца, хотя и был ещё мальцом. Но, об этом позже, а пока, воины Годлава вывели нас с матерью через потайной лаз из города. Потом нас везли на какой-то повозке, потом на лодке, на корабле так мы и оказались на Руяне. Это красивый и поистине удивительный остров, там отстроены огромные храмы, там возвышается и памятник самому Святовиту. Наконец мы добрались до Арконы. Жрецы приняли нас, и заботились о нас, так, как могли. Мы получали всё самое лучшее: пищу, одежду, обучение. Но самое ценное, и самое главное, что мы приобрели на священном острове, это умение сражаться. Ни для кого не секрет, что именно на Руяне, среди варягов-русов живут лучшие воины и мореходы. Родив Трувора, нашего младшего брата мать прожила всего пару лет. Хоть она была и из княжьего рода, она не получила настоящей тризны, и была погребена без должных почестей.

Сивар вдруг умолк, и несколько мгновений сидел неподвижно. Очевидно, воспоминания растревожили и его душу.

– Даже такому бывалому вояке, не просто рассказывать о смерти матери, – подумал Гончак, и ткнул прутиком в остывающие угли костра.

– Когда Рюрику исполнилось восемнадцать, мы отправились в земли бодричей, но никто там не признал наших прав на княжество, – продолжил свой рассказ Синеус. – Прошли годы, сменились князья и вожди, и мы остались не у дел. Рюрик отправил нас на Руян, собирать дружину, а сам отправился к франкам, но помощи от них так и не дождался, их королю было не до нас. Тогда Рюрик вернулся на Руян, где мы уже ждали его с тремя десятками отчаянных воинов, готовых на всё. Тогда мы совершили свой первый набег. Как я уже говорил, наш старший брат помнил всё, поэтому мы первым делом, конечно же, напали на торговое датское судно. Богатая добыча вдохновила нас, потом было второе, судно, третье, наша дружина разрослась до нескольких сотен. Мы начали грабить побережье, мстя за гибель отца, и для того, что бы взять добычу. Потом мы двинулись на запад, и в союзе с нурманскими и свейскими викингами разрушили несколько европейских городов.

Сивар снова умолк, он долго рассматривал звёзды. Окружавшую тишину не посмел нарушить никто, даже неугомонный Смага на этот раз молчал и думал о своём.

– Мы отвоевали у данов клочок земли в Ютландии и построили там укрепления. Завтра все мы отправимся именно туда. Пусть Рюрик решит, принимать нам предложение ваше, или нет.

Этими словами Сивар закончил свой рассказ. До утра оставалось всего несколько часов.

 

6

Боги, их воля или просто везение, что же сделало так, что простая случайность помогла Гончаку встретить тех, кого он так долго искал. Пожалуй – нет. Только упорство, умение идти к цели, к тому заветному, о котором мечтаешь, которого ждёшь. Но в тот момент старый охотник ещё не знал, сколько ещё испытаний ему придётся ему пережить. Земли в Ютландии, которые внуки Гостомысла отвоевали у датчан, словно дышали войной. Опасность, которая подстерегала здесь человека на каждом шагу, таилась за каждым камнем, кустиком или деревом. Укрепления, которые Рюрик и братья построили на этой земле, люди, которые их охраняли, были готовы в любую минуту ощетиниться, сжаться в кулак и принять бой.

Они готовятся к войне и живут войной, рассуждал Гончак, глядя в глаза защитникам небольшой крепости, наспех возведённой русами на захваченных землях. В самом центре городка возвышался огромный дом, срубленный из толстых осиновых брёвен. У входа стояла парочка крепких усатых воинов вооружённых длинными копьями и щитами. Увидев Гончака и его людей, охранники напряглись, но, заметив, что незнакомцев сопровождает Сивар, оба копьеносца расступились, закивали княжичу.

– Ну, здравствуй, братец, давненько не виделись, – пробасил, появившийся на пороге жилища рус. – Проходи в дом, потрапездничай. Эй, Ружица, – обращаясь к девке-челядьнице, которая выскочила из дома вслед за хозяином, второпях поправляя растрёпанные волосы. – Сообрази на стол, по-скорому. Брат из похода вернулся, да с гостями.

Княжичи обнялись, проследовали в дом. Гончак и четверо его людей зашли следом. Сидя за столом, хозяева и гости набивали животы. Расторопные слуги подносили блюда с едой, разливали напитки.

– Ты, смотрю, всё с бабами тешишься.

Синеус с улыбкой поглядывал на суетившуюся вокруг стола девку, ту самую, которую младший брат при встрече назвал Ружицей.

– А чего в этом плохого?

Молодой рус попытался схватить красивую прислужницу, но вёрткая девка, взвизгнула, и, отмахнувшись, выскочила из комнаты.

– У нас сейчас самое время для любовных утех, – увидав недоумение налице брата, Трувор рассмеялся. – Так ты ещё не знаешь? Братец-то наш старший, женихи записался, знатную невесту сосватал, дочь нурманского конунга.

– Рюрик не в Ютландии? – вмешался Гончак.

– Гостит у будущего тестя.

– А как же даны? – поинтересовался Синеус.

– Не волнуйся. Ты же его знаешь, – отхлебнув из кубка, произнёс Трувор. – Думаю, он там не загоститься. Думаю, скоро мы увидим его, да не только с молодой женой. Сотня нурманских воинов конунга Рауда – станет приданым невесты.

– Будем ждать, надеюсь, успеет.

Гончак встал, вслед за ним поднялись новгородцы.

– Благодарю, княжичи, за приём, – произнёс Гончак. – Но, пора нам. Так как дело наше не ждёт.

– Ты чего, посол, покинуть нас решил? – с удивлением произнёс старший из братьев.

– Поплывём Рюрика искать. Нет у нас времени его тут дожидаться.

– А не боишься в северных водах голову потерять?

– Чему бывать, того не миновать. Нельзя нам на месте сидеть. Нет у нас времени, – сказал Гончак, поклонился и покинул гостеприимных русов.

 

1

Крики и смех раздавались отовсюду, заглушая хвалебные речи и здравицы, которые пирующие произносили, прославляя хозяина, его непобедимый хирд и славных асов-богов. Нередко пирующие произносили хвалебные речи в адрес невесты, а так же её сурового жениха, с мрачным видом восседавшего за главным столом. Трели-прислужники едва-едва успевали подносить гостям подносы с жареным и варёным мясом, разливать в кубки медовуху и пенящийся, манящий своим крепким ароматом густой зеленоватый эль. Поджарые псы, нашедшие себе приют под столами, набивали животы объедками, которые гости щедро сваливали прямо под ноги. Хмурый жених и совсем юная рыжеволосая дева почти не прикасались к пище.

Рюрик, сын Годлава, сорокалетний мужчина с широкими скулами и глубоко посаженными глазами, как и все знатные русы, брил голову, оставляя единственную прядь на темени. Неизменные варяжские усы, свисавшие до самой груди, так же украшали суровое лицо. На шее Рюрик носил бляху с изображением сокола, свой родовой знак. Хмурый варяг думал о чём-то о своём, не принимая участия в общем веселье. Сидящая рядом с Рюриком девушка не походила на счастливую невесту, а больше напоминала скорбящую деву. В течение всего пиршества, она ни разу не взглянула в сторону жениха, а лишь сидела за столом, опустив глаза в пол, изредка отпивая из серебряного кубка красное терпкое вино, то и дело морщась при этом.

В самом дальнем конце мрачного и задымленного помещения, в котором проходил свадебный пир, сидел хозяин дома и всех окрестных земель Рауд Сигурдсон. Старый нурман, смотрел на происходящее вокруг утомленным взором, изредка отвечая на шутливые выкрики многочисленных гуляк. Вермландскому конунгу было далеко за пятьдесят, и ни время, не тот образ жизни, который вел этот грозный воин и пират, не пощадили ни его наружности, ни его души. Тяжёлое бремя, лежавшее на плечах мужчины, не давало ему покоя. Несмотря на многочисленные шутки и сопровождавший их громкий хохот, раздававшийся вокруг, старый Рауд почти не улыбался. Он раз за разом прокручивал в голове недавно состоявшийся разговор.

– Время, отведённое тебе, подходит к концу, и ты должен помнить об этом, – эти слова, слетевшие несколько дней назад с уст Сванхильды, уродливой престарелой колдуньи, не давали покоя хозяину дома. – Болезнь твоя, уже живет внутри твоего тела. Она, словно гигантский червяк, пожирает тебя изнутри и этого уже нельзя изменить.

– Я воин, а поэтому должен умереть в бою, иначе мне не видать Вальхаллы, – ответил конунг.

– Тогда тебе нужно спешить, причем сильно спешить. Старуха Хель может забрать в любой момент, и тогда тебе не пировать с героями Вальхаллы.

– Но я не планировал, ни походов, ни завоеваний. Ни я, ни дружина не готовы к походу. К тому же эта свадьба… – в голосе старого конунга звучало отчаяние. – Я устал от войн и набегов.

– А тебе и не нужно затевать новой воины. За тебя это сделают другие, или ты забыл за кого отдаёшь дочь? – ответила старуха. – Этот рус Рюрик не простой славянский князёк, сидящий в каком-нибудь маленьком городке, попивающий меды и эль, да набивающий брюхо кабаньим мясом. Рюрик воин, которого боятся многие. Он завоевал славу в походах, у него крепкий хирд и его ждёт великое будущее.

– Но я думал, что теперь, он успокоиться и осядет, или ты знаешь что-то, чего не знаю я?

– Я гадала на рунах, и мне открылось будущее, – произнесла Сванхильда на этот раз вполне серьёзно. – Скоро начнётся новая война, битвы с морями крови, сражения, рождающие героев и желанная Вальхалла.

Сейчас, сидя на свадебном пиру, вермландский конунг вспомнал каждоё слово, произнесённое Сванхильдой.

– О чем же говорила старуха, говоря о новом походе? Вчера Рюрик просил воинов для защиты Ютландских земель. Речи о каком-то походе не было. Может, Рюрик что-то скрывает?

Старый викинг, и посмотрел в глаза новоиспечённого зятя.

 

2

Огромное ложе, укрытое шкурой медвежьей шкурой занимало едва ли не всю комнату, в которой при тусклом свете ночника, друг напротив друга стояли двое. Над крохотным фитилём, едва-едва торчащим из медной чаши, наполненной горючей смесью, состоящей из воска и китового жира, играл яркий огонёк, наполнявший помещение своим тусклым светом. Помимо огромной кровати, единственной мебелью в комнате был небольшой стол, покрытый грубой серенькой скатертью. На столе стояло два пустых кубка и огромный ковш с вином. За стенкой время от времени раздавались чьи-то голоса. Неугомонные гуляки продолжали свою весёлую попойку, несмотря на то, что супруги – виновники торжества, уже удалились в свои покои.

Рюрик, одетый в белоснежную рубаху с расшитым воротом, стоял напротив молодой жены, глядел на хрупкое тело, чего-то ждал. Постояв так немного, он подошёл к столу, налил себе полный кубок терпкого, чуть кисловатого вина и выпил его одним глотком. За стенкой, с улицы снова раздались чьи-то крики и ругань. Судя по звукам, доносившимся снаружи во дворе дома, где супруги собиралась провести свою первую ночь, назревала нешуточная потасовка. Залаяла собака. Но, ни крепкая брань, ни собачий лай, казалось, не волновали хмурого славянского княжича, как не волновали и чувства стоящей перед ним девушки.

Ефанда до свадьбы видела жениха лишь однажды, когда он приехал к её отцу для того, что бы просить её руки. Тогда он показался ей настоящим стариком, хотя сейчас вблизи девушка не смогла не оценить его величавую стать и своеобразную мужскую красоту. Рюрик снял рубаху, и взору девушки открылось мускулистое тело. Два огромных шрама на груди, побелевшие от времени, тут же бросились в глаза. Красноватый рубец на плече, появившийся, по-видимому, недавно.

– След от удара топором, – пояснил Рюрик, видя, что молодая жена рассматривает свежую рану. – Если бы тот, кто это сделал, взял чуть левее, наверное, я бы лишился руки. – Рюрик усмехнулся.

Это были первые слова, которые он произнёс за весь вечер. Снова залаяла собака. Крики и ругань за стеной сменились громким хохотом. Грубоватая скандинавская речь перемешалась с более мягким славянским говором. По-Видимо драчуны во дворе сумели договориться и закончить дело миром.

– Мне не интересны твои раны, ярл Рюрик, как не интересен и ты сам, – Ефанда гневно сверкннула глазами. – Ты взял меня в жёны только для того, что бы заручиться поддержкой отца, тебе нужна не я, а его викинги. Не смей прикасаться ко мне.

Услышав эти слова, Рюрик только усмехнулся. Он поднёс руку к груди и с силой сжал висевший на груди медальон, жилка на виске бешено пульсировала.

– Я плохо помню своего отца. Мне исполнилось четыре года, когда датский конунг повесил его на осине, словно никчёмного пса. Он был героем, но он пал, – голос Рюрика звучал приглушённо, словно доносился откуда-то из глубины. – Но я очень хорошо помню мать, её тоже отдали замуж против воли.

Рюрик снова наполнил кубок и выпил ещё вина. На этот раз, он пил медленно, наслаждаясь вкусом напитка. Ефанда при этом не проронила ни слова.

– Может, ты выпьешь со мной?

Мужчина указал рукой на второй бокал, но молодая жена отрицательно покачала головой. Она по-прежнему стояла, прижавшись спиной к стене.

– Такова участь знатных дев.

– Я не покорюсь! – Ефанда топнула ногой. – Можешь делать со мной что хочешь, я ненавижу тебя, и ты не сможешь этого изменить.

– Мать любила отца, – Рюрик, не обращал внимания на гневные крики супруги. – Не знаю, когда к ней пришла эта любовь. Может после моего рождения, а может и раньше, но когда она рассказывала мне о нём, из её глазах всегда текли слёзы.

Рюрик сделал ещё один глоток. За вечер он выпил уже достаточно, но, несмотря на это, голос его был ровен и твёрд.

– Человек, как дерево должен стремиться к солнцу и свету, тянуться ввысь и расти. Человек должен беречь свои корни, иначе они засохнут, а вслед за этим умрёт и само дерево.

Eфанда напряжённо слушала, едва понимая смысл сказанного.

– Наши корни – это наши предки, наш род. Мы должны помнить о них и не забывать кто мы. Мы – я и ты, потомки вождей, князей и конунгов, не забывай об этом. В нас течёт благородная кровь, и мы должны её беречь. Но мы, так же, как и древа должны давать плоды, думать о будущем, о своих потомках, – голос мужчины стал ещё твёрже. – С тех пор, как я потерял отца, а затем и мать я думал только о двух вещах, о мести и о том, как вернуть себе былую славу. Я потомок князей, я должен править и повелевать, как должны будут править, и повелевать мои дети.

Рюрик сделал шаг вперёд и схватил жену за руку. Девушка попыталась вырваться, но ей этого не удалось, тогда она сильно ударила мужа по щеке свободной рукой. Голова мужчины при этом даже не дёрнулась.

– Ты права, женщина, права, но не совсем. Мне нужны воины твоего отца, но мне нужны и наследники, потомки княжьего рода. Они и станут теми плодами от мощного дерева с прочными корнями.

Рюрик повалил жену на ложе, стиснув руками слабое тело. Девушка сопротивлялась, но почему-то не решалась закричать. Впервые, мужчина овладел ей, слабый стон вырвался из уст молодой женщины, и резкая боль внизу живота заставила её вскрикнуть. Словно испугавшись собственного голоса, Ефанда зажала рот рукой. Губы почувствовали солоноватый привкус крови. Когда Рюрик повалил её на кровать, она впилась когтями в плечо мужа и теперь несколько алых капель упали на её губы. Мужчина не обратил внимания на царапину, он продолжал своё дело. Воин и завоеватель брал то, что принадлежало ему по праву, так он поступал всегда и во всём.

Ефанда не спала всю ночь. Её муж, её первый мужчина, овладев её телом, уснул сном младенца, и его ровное дыхание всю ночь заставляла молодую женщину вспоминать о том, что случилось накануне. Ночник давно угас, и только тусклый лунный свет, проникая через маленькое окошко, позволял различать то, что твориться вокруг. Спящим, Рюрик не казался таким грозным и страшным, когда он выдыхал, его длинные усы забавно дрожали и на этот раз, женщина прикрыла рот, чтобы не рассмеяться. Ефанда прикоснулась рукой к шраму на груди.

– Хорошо, что удар не пришёлся левее, – вспомнив слова мужа, подумала женщина, проведя ладонью по тёплой руке воина. – Пусть у него будет две руки, что бы он смог защищать меня и моих детей. Он прав, мы не должны забывать о том, кто мы и зачем рождены.

Первый солнечный свет проник сквозь оконце и заставил Ефанду зажмуриться. Эта ночь для неё стала началом её новой жизни.

 

3

Смеркалось, порывы ветра слегка покачивали стоящие у причала корабли. Небольшая рыбацкая лодка подплыла к берегу. Она причалила невдалеке от мирно стоящей флотилии и уткнулась днищем в прибрежные камни. Двое мужчин, отбросив в сторону вёсла, принялись выгружать на берег привезённый богатый улов.

– Много нынче рыбы. Целые косяки в сети плывут. Сердце радуется, – одобрительно покачивая головой, произнёс старший из приплывших, темноволосый худосочный мужичонка с карими чуть раскосыми глазками.

– Тебе то, что с той рыбы? Ты её ловишь, а достаётся она хозяевам, – зло произнёс второй рыбак, сплюнув в сторону. – А нам с этой рыбой ещё возиться, потрошить да солить, до полуночи, похоже, провозимся.

– Всё равно хорошо, когда улов добрый. Много рыбы, много пищи. Много пищи людишки сыты и сильны. Когда мало рыбы, люди голодают, много помирает за зиму, плохо.

– А по мне так хоть бы все тут перемёрли, не жалко, лучше уж сдохнуть, чем так жить и рыбу эту жрать, – и говоривший, с остервенением швырнул на берег большую рыбью тушу.

Судя по говору в нём можно было признать германца – франка или сакса, тогда как его товарищ, бесспорно, был уроженцем Биармии. Оба мужчины – рабы нурманского конунга, привязали лодку. Закончив разгрузку рыбы, трели тут же принялись перекладывать её в припрятанную в кустах тачку, которую перед этим вытащил из кустов добродушный биарм.

– Да, не повезло нам. Проплавали мы по морю с этой рыбой, а тут на земле целое пиршество прошло. Конунг наш дочь замуж выдавал, за славянского вождя, вон его корабли стоят, – указывая на две большие ладьи, стоящи отдельно от других судов, произнёс биарм. – Много еды, все трели досыта наелись, много мяса, хлеба.

– Да уж. Объедки с хозяйского стола, то, что после собак осталось, – недовольно проворчал второй рыбак. – Хотя уж лучше объедки, чем рыба эта. У меня от неё скоро зубы выпадать начнут.

– Зачем так говоришь. Хорошая рыба, жирная, – не обращая внимания на ворчанье своего спутника, продолжал первый трель. – Я слышал на днях, как один из воинов нашего хозяина говорил, что скоро предстоит большой поход. Как только свадьбу сыграют, наш хозяин вместе со всеми своими викингами да вместе с этими русами поплывут воевать. Опять много людей побьют, плохо.

– Тебе то, что. Побьют людей, пленников привезут новых. Больше у хозяина рабов, больше рук, а значит нам работы меньше, радоваться надо. Эх, было время, я сам рабов имел, а теперь вот, тут с тобой в рыбьей требухе копаюсь, провонял насквозь.

– Рабов иметь плохо. Не должен один человек другого рабом брать, должен сам всё делать, и рыбу ловить и зверя бить.

Услышав эти слова, второй трель, с лёгкой долей презрения взглянул на своего собеседника.

– Никак идёт кто-то.

Биарм напрягся, в кустах раздался шорох, чья-то тень мелькнула в листве и скрылась.

– Никак кто-то к старой колдунье наведаться решил. Тут только одна дорожка. Она прямо к дому старухи и ведёт, – с волнением в голосе произнёс первый трель. – Страшная она, злая.

– Обычная старуха, ходит тут с клюшкой, да костьми гремит.

– Ну не скажи, не скажи. Средь моего народа много колдунов, есть добрые, есть злые. Эта злая, взгляд уж у неё не простой, посмотрит, словно огнём обожжёт, лучше ей не попадаться.

После этих слов оба рыбака закончили погрузку и покатили тяжёлую тачку в сторону поселения, позабыв о существе, которое двигалась к жилищу Сванхильды.

 

4

Домик стоял на самом краю поселения и дорожка, ведущая к нему оказалась всего лишь трудно различимой, поросшей бурьяном тропкой. Всё вокруг было ветхим и затхлым: сам домишко, прилепленный рядышком сарай, покосившейся забор и какая то непонятная фигура, вырезанная из дерева и украшенная коровьим черепом пожелтевшим от времени и дождей. Женщина остановилась, перевела дыхание и стиснула зубы. Голова кружилась, резкий запах ударил в нос, её тошнило. Порывистый ветер сорвал с головы капюшон и растрепал волосы.

– Проклятая старуха, сама как смерть и жилище выбрала под стать, – произнесла Ефанда вполголоса, – к такому дому и подходить страшно.

– Проходи, не бойся, я не кусаюсь.

Голос прозвучал за спиной, Ефанда вскрикнула, прижала руки к груди и обернулась.

Сванхильда, непонятно как, оказавшаяся за спиной, омерзительно хихикнула и, указав рукой в сторону дома, произнесла:

– Проходи, сказано же, не кусаюсь.

То, что молодая женщина увидела внутри жилища, оказалось таким же гадким и неприятным: полки с горшочками и чашками, наполненными пахучими порошками и мазями, высохшие пучки листьев, ветки растений, покрытые копотью котлы и жаровни, всё это воняло и вызывало отвращение. Всюду на стенах висели кости птиц и каких-то мелких животных. Засохшая на них не то краска, не то кровь, заставила молодую женщину в очередной раз вздрогнуть.

– Моё жилище не часто посещают гости, особенно, такие как ты, – проверещала старуха. – Хотя недавно тут побывал гость, важный и знатный.

– Ты имеешь в виду отца? – выпалила Ефанда. – Что ты наговорила ему? После этого разговора он словно сошёл с ума.

Старуха ответила не сразу. Она не спеша прошла вглубь своей неприглядной коморки, резко повела носом, прокашлялась и неспешно опустилась на деревянную колоду, выполнявшую роль табурета.

– Ты посчитала отца безумцем, потому, что он хочет поддержать твоего мужа, в его войне? – наконец-то ответила Сванхильда.

– Рюрика удовлетворило бы и то, что бы отец просто дал ему часть хирда, ну скажем сотню воинов. Но теперь он сам рвётся в бой?

– Для чего мужчины сражаются? – мечтательно произнесла старуха, и тут же сама ответила на вопрос. – Из-за богатства, власти и славы. Конунг Рауд не верит в мои гадания, а зря, но он верит в мою мудрость. Твоему отцу суждено умереть, ему осталось недолго, месяц, может быть два.

– Ты хочешь сказать, он болен?

Ефанда поменялась в лице, старуха кивнула.

– Мне не нужно раскидывать руны, что бы увидеть то, что очевидно. Например, то что ты носишь в себе дитя, – Сванхильда усмехнулась, увидев изумление на лице гостьи. – Да, да, я вижу, я чувствую это, ты носишь под сердцем сына этого славянского ярла.

– Значит мой отец, собирается в поход, что бы найти смерть? Это многое объясняет.

Ефанда размышляла.

– Ты сказала, что отец не верит в гаданья, – наконец произнесла дочь конунга. – А, ты можешь открыть мне судьбу будущего ребёнка?

– Сына, будущего сына, – уточнила старуха.

– Пусть сына. Ну, так что?

– Сейчас трудные времена. Ты не боишься, что правда может оказаться ужасной?

В очаге тлели покрытые белым налётом, прогоревшие угольки, комнату наполнял едкий запах дыма. Старуха достала мешочек с фигурками и принялась за дело.

 

5

– Ну, же, посмотри сама, всё просто, вот же он, камень, указывающий на младенца в твоём чреве.

– Я вижу лишь костяшку, с нацарапанной на ней стрелой, – нервно выкрикнула Ефанда, сжав тонкие губы.

– Да нет же, стрела – это первая руна, она означает прошлое, а я говорю про вторую. Руна «Уруз» – сочетание женского и мужского начал, именно она символизирует того, кто поселился в твоём теле. Это твой будущий сын.

Воздух почти не проникал в жилище колдуньи, и Ефанде вдруг захотелось поскорее убраться из этого, пронизанного, гарью и сыростью дома. Но очередная фраза старухи, заставила женщину остаться.

– Следующий камень – «стихия». Твой ребёнок и весь его род подвергнутся опасности, его жизнь будет полна опасности. Не думай, что если ты дочь конунга, то ты можешь не опасаться за будущее своего ребёнка, я же говорила, сейчас тяжёлые времена.

– Прекрати меня пугать, отвечай как есть, – Ефанда топнула ногой. – Что будет потом, что нужно делать, что бы этого не случилось.

Старуха ухмыльнулась, но при этом было видно, что она сама верит в сказанное.

– Дорога, долгий путь.

– Ну, а, что ещё, как спастись от стихии?

– Ну, вот же, видишь рисунок? – гадалка ткнула худым пальцем в очередную кость. – Вот она, похожая на молнию руна защиты, твоему сыну, будет нужен покровитель, защитник. Он должен оберегать ребёнка, пока твой муж будет завоёвывать новые земли.

– Защитник? – на лице Ефанды застыло недоуменье. – Разве не мой муж станет оберегать собственного сына?

– Нет, нет, – старуха улыбнулась, – твой муж завоеватель, а твоему ребёнку нужен кто-то ещё, пусть это будет твой родич, близкий по крови человек – воин, именно он обеспечит будущее младенца.

– Родич? – Ефанда задумалась. – Хорошо, я запомню твои слова. Что дальше?

– Шестая руна «Феу» – обладание, она предвестник воплощения мечты. Но она легла неровно.

– Что это значит?

– «Феу» – достижение целей, победа и власть. Это лучшее о чём можно мечтать. Но если руна перевёрнута, она предвещает беду.

Ефанда вскочила.

– Не смей пророчить беды моему сыну, он должен править, Рюрик завоюет новые земли, и наши потомки будут конунгами! Прощай старуха, я ухожу.

Ефанда накинула капюшён и выскочила из жилища гадалки.

– Постой! Я же ещё не рассказала о твоей судьбе!

Но молодая женщина уже не услышала этих слов. Она спешила, мечтала, грезила, позабыв о болезни отца, об опасностях, которые ждали её мужа. Она лелеяла мысли о том, что её сын, его потомки, будут великими правителями новых земель. Ефанда уже скрылась из виду, даже не закрыв за собой дверь, а Сванхильда продолжала перетряхивать в берестяном стаканчике костяшки с рунами. Наконец-то она замерла, и бросила гадальные камни. Шесть маленьких засаленных костяшек упали на грязный пол.

– Может оно и к лучшему, что ты не дослушала пророчество. Твои потомки действительно станут конунгами, но ты этого не увидишь. Старая Хель, уже идёт за тобой, ты никогда не испытаешь бремени власти и умрёшь, оставив тяготы другим.

Ветер качал распахнутую дверь, угли в очаге потухли, а старая женщина всё смотрела на упавшие перед ней потемневшие руны.

 

6

Последние сомнения уносились прочь.

– Витослав прав, этот человек добьётся многого. Он не просто отчаянно храбр, в нем есть сила и разум, злоба и милосердие, он не упустит своего, когда придёт время. Сванхильда тоже не ошиблась, этот рус не даст мне сгнить в холодных фьордах, с ним можно обрести бессмертие и вознестись в Вальхаллу.

Конунг усмехнулся, недавно, он хотел жить, властвовать и обретать богатство, а сейчас, его планы переменились. Смерть, вот чего жаждал воинственный викинг, смерть от меча, в бою, что бы обрести покой, приумножить славу и вознестись в Вальхаллу.

– Завтра флот выйдет в море, последние приготовления окончены, – произнёс Рюрик, прервав рассуждения нурманского конунга. – Ты ещё не раздумал плыть с нами? Поход будет не лёгким.

Рауд усмехнулся. Нет, он не передумает, ведь это плавание всё, что осталось ему.

– Я знаю, почему ты плывёшь со мной, знаю про твою болезнь, – произнёс рус. – Твоё решение достойно настоящего мужчины.

Рауд опустил голову, лицо старика осунулось, он побледнел. Страшная болезнь каждое мгновение выкачивала из него жизненные силы.

– У меня осталось мало времени, мы должны спешить, и я хотел поговорить с тобой о дочери.

Рюрик оживился.

– Ты осуждаешь меня за то, что я не беру молодую жену в Ютландию?

– Нет, нет, ты прав, не стоит подвергать её опасности, здесь ей будет лучше.

– Ну да, как только мы победим, я отправлю за ней людей.

– Да, но я не об этом. Ты же знаешь, что мать Ефанды была русинкой, с Рёгена? На вашем острове у неё есть родичи.

– Втослав брат твоей погибшей жены, я не понимаю, к чему ты клонишь.

– Сванхильда предрекла мою смерть и посоветовала мне плыть с тобой. Но она гадала и дочери, на будущего ребёнка. Я никогда особо не верил в гадания, но к старости, мы становимся немного суеверны.

Рюрик стоял, ожидая продолжения. Старый викинг подошёл к зятю и положилруку ему на плечо.

– Старая колдунья предрекла, что родич моей дочери должен стать защитником ребёнка, Ефанда верит в это, и я не хочу её разочаровывать. У меня не никого, кроме дочери, значит нужно найти такого человека среди родичей Ефанды по линии матери.

– Ты считаешь, что моего заступничества мало?

– Нет, нет, но дочь верит в пророчество, и я прошу тебя уважать её чувства. Сделай это, выполни просьбу идущего на смерть.

– Хорошо, я найду пестуна своему сыну, такой человек есть.

 

7

Ветер дул в сторону моря, трепал волосы и одежды людей, покачивая стоящие у берега корабли, срывал листья с кустарников и деревьев. Волны набегали на берег, одна за другой, и разбивались о чёрные, покрытие слизью камни. Люди суетились, спешили куда-то, словно опасаясь, что очередной порыв ветра умчит корабли в море, и им придётся остаться на берегу. Крики и смех мужчин повсюду чередовались с плачем и стонами женщин. Те, кто провожали сынов и мужей, зачастую не радовались а рыдали. Закончились последние приготовления.

Рюрик стоял на берегу возле большого грузового кнорра, и наблюдал за погрузкой. Этому кораблю предстояло перевезти на своём борту пару десятков лошадей, необходимых для похода. Ефанда не вышла проводить мужа и отца.

– Мне не нужно, что бы мои люди смотрели на то, как ты будешь прощаться с отцом, – заявил вождь руссов молодой жене. – Рауд уходит в свой последний поход, и ты больше не увидишь его никогда, – последнее слово Рюрик произнёс особенно жёстко. – Так, что если ты не уверена в том, что сможешь сдержать слёзы, оставайся в доме.

Молодая женщина, покорно опустила голову.

– Как скажешь, муж мой. Надеюсь, тебя нам ещё доведётся увидеть, – произнеся эти слова Ефанда, невольно прикоснулась к животу рукой, словно желая потрогать живущего там младенца.

– Я не собираюсь погибать раньше срока, – Рюрик усмехнулся, – ведь я ещё не завоевал княжество для моего сына.

Сейчас Рюрик вспомнил этот разговор. Погрузка тем временем закончилась, и вождь руссов поднялся на корабль. Ветер свистел в ушах, Рюрик вдохнул полной грудью морского холодного воздуха. Каждый раз, отправляясь в поход, прославленный воин испытывал чувство радости и боевого азарта. Что же там впереди, на пути к победам и славе?

Русы – дружина Рюрика и варяги-нурманы Рауда, все сейчас смотрели только на него, ожидая его приказа. В глазах у них было то же нетерпение, тот же азарт. Вот наконец-то, Рюрик, обернулся по сторонам, поправил неизменную бляху с соколом на груди, и махнул рукой со словами.

– Хвала богам, вперёд!

Десятки глоток подхватили этот крик, русы воспевали Перуна и Святовита, нурманы Вотана и Тора. Ударили о воду вёсла, захлопали и надулись, словно пузыри, прочные квадратные паруса, флот отошёл от берега.

Два человека, притаившись в кустах, с интересом наблюдали эту сцену.

– Ну, вот и всё, уплыли нелюди варяги, – пробормотал темноволосый трель-биарм, – теперь если и вернутся, то не все, многие головы сложат, а народа побьют, так и того больше.

Приятель темноволосого рыбака, оторвав взор от уплывающей флотилии, посмотрел на своего соседа с пренебрежением.

– Они себе путь такой выбрали, не нелюди они – воины. Много я бы дал сейчас, что бы сидеть на одном из этих кораблей и вертеть веслом.

Первый трель только покачал головой.

– Что за радость, людей резать? В чём тут почёт? Человек трудом своим жить должен, а не грабежом и разбоем.

Но сосед биарма не унимался.

– Трудом, трудом, – скривив лицо, передразнил собеседника германец. – Вот и трудись себе, ловя эту вонючую рыбу, а для кого-то и война труд. Кто-то рождён для битвы и славы, а кому-то суждено коротать свою жизнь среди помоев и рыбьих кишок. Ладно, уплыли они, пора и нам в море.

Два человека, два представителя различных миров, не по воле своей угодившие в рабство, спихнув на воду свою узенькую лодчонку, взялись за вёсла. А ветер всё шумел и шумел, унося вдаль корабли Рюрика и его неустрашимой дружины.

 

1

Острые как стрелы лучики солнца, прорезали, бескрайнюю гладь облаков, и падали на переливающуюся всеми цветами радуги землю. Морские волны, бирюзовые, с зелеными переливами, увенчанные белоснежными пенками-верхушками, накатывали на берег снова и снова. От отблесков солнца земля казалась желтоватой, местами рыжей и даже проскальзывающая кое-где, зелень листвы, которую проказница осень ещё не успела перекрасить в яркие осенние тона, не могла бороться с полубагряными цветами угасающего лета.

Рюрик сидел на камне у самого берега. Когда-то, ещё мальчишкой он любил прибегать именно на это место и, оставшись совсем один, предаваться собственным мечтаниям и думам. Но сейчас, спустя столько лет, детские мечты ушли. Тяготы и заботы, пришедшие им на смену, сжимали сердце, дурманили голову, не давая ни отдыха, ни покоя. Белокрылые чайки всё кружили и кружили в вышине, пронзительно покрикивали, переворачивались в воздухе, не давая забыться. Весть о том, что завоёванные земли в Ютландии захвачены врагом, докатилась до него уже на половине пути. В одной из бухт, где решил остановиться вождь русов, вместе со своим флотом, он повстречал рыбацкий кнорр. Рыбаки-мореходы поведали страшную весть. Большое войско лютичей, вторглось с суши в завоёванные Рюриком и его братьями земли. В то время как давние враги русов, подошли по суше, датский флот напал с моря. По словам рыбаков, Синеус и Трувор, не стали принимать бой, а, бросив постройки и всё нажитое добро, бежали морем в сторону Руяна. Рюрик не осуждал братьев.

– Пожертвовать частью, что бы спасти всё, это правильно, так и должны поступать вожди, Синеус, отдав такой приказ, спас дружину и корабли. Если бы я подошёл чуть раньше. Но, что говорить о том, чего уже не будет, нужно смотреть в будущее и верить в себя. Сейчас корабли Рюрика стояли в бухте вблизи Арконы, воины, оказавшиеся не у дел, ждали решения своего вождя.

– Лютичи не достанут нас здесь. Они чтят местные святыни, да и даны не решатся напасть на остров. Здесь мы в безопасности, по крайней мере, пока. Стены Арконы надёжно защищены, да и культ Арконских богов силён и датские конунги вынуждены с этим считаться, что бы ни потерять расположение своих союзников из числа славян.

Шорох за спиной заставил мужчину вздрогнуть, треснула ветка, конунг русов обернулся. В подошедшем Рюрик узнал Сивара, тот подошёл неспешно, он знал, что в такие минуты старшего брата лучше не тревожить, но на этот раз причина для разговора была, и дело не терпело отлагательств.

– Празднества закончены, и народ в основном разъехался, хотя многие только подъезжают, – заговорил Синеус.

– А, что Витослав?

– Первый жрец закончил обряды и дал помощникам послабление, мне удалось перекинуться с Витославом парой слов.

– Так он встретится с нами?

– Я договорился о встрече, но нужно спешить. Вскоре первый жрец снова призовёт помощников, и тогда мы потеряем месяц а то и больше.

– Идём! – Рюрик резво вскочил. – Кстати, что на этот раз предсказал белый конь?

Лицо Синеуса расплылось в улыбке.

– Все три раза конь ступил через черту правой ногой, это сулит удачу и победу.

– Те, кто полагается лишь на гадания, глупцы!

 

2

Огромные многоярусные постройки возвышались над головами так, что казалось, вот-вот закроют собою солнце. Бревенчатые стены были гладко оструганы, и местами выкрашены в яркие цвета. Дома горожан из числа знати, с горницами да теремами, обнесённые высокими заборами, не говоря уж о постройках бедноты, казались небольшими по сравнению с высокими и просторными хоромами, в которых проживали представители высшего, наиболее почитаемого на острове сословия – сословия жрецов. Эти строения с башенками по бокам, крыши которых украшали фигурки коней, лебедей и прочих зверушек да птиц, состояли из четырёх, а то, и пяти ярусов. Посреди главной площади, на самом высоком месте, огороженный высоким забором, располагался храм Святовита – главная Арконская святыня. Каждое из брёвен забора, представляло собой не просто воткнутую в землю дубовую сваю, нет, верхушки брёвен украшали лица витязей, вырезанных умельцами-мастерами, причём ни один из резных великанов не был похож на другого.

В ворота, распахнутые настежь, устремились толпы. Люди спешили отдать почести своим деревянным кумирам, задобрить их суровый и непримиримый нрав, узнать свою судьбу, или просто выполнить привычный обряд, знакомый и привычный каждому жителю Балтии на протяжении столетий.

– И ты говоришь, что большая часть разъехалась, – усмехнувшись, Рюрик взглянул на брата. – Что же тут творилось неделей раньше?

– Ой, ли, будто сам не помнишь, что бывает в самый разгар гаданий. Или позабыл, как мальцом сюда бегал, вопрошал о будущих победах? Да! Спешат людишки на Святовита поглазеть.

– Ничего не изменилось.

Они ехали верхом, на гривастых лошадках втроём. Трувор, чуть отстав от братьев, не вмешивался в беседу старших, он то и дело ёрзал в седле, кривился и пыхтел, было видно, что ездить верхом он не любил.

– Для варяга ладейная скамья привычней, чем седло и эта гривастая скотина, – размышлял молодой рус.

Лошадь, словно читая мысли всадника, трясла головой, фыркала и нервно махала хвостом. Видимо и ей не по душе был неумелый наездник. Тем временем, из-за высоких ворот раздались громкие звуки, рожки и волынки, свистульки да дудки, гусли, ложки, да бубны-бубенцы, целый оркестр музыкантов и певцов распевал весёлые песни:

 

3

При рождении он имел другое имя и звался Перемыслом. Сын Арконского жреца, как и многие русы, он мечтал о том, что бы стать воином. Вступив отроком в княжью дружину, Перемысл постигал воинскую науку с жадностью изголодавшегося зверя, и со временем стал одним из лучших воинов Годлава. Годлав, в отличие от своего старшего брата Дражко, предводителя объединённого союза бодричей, не имел реальной власти и лишь назывался князем. На Руяне всем заправляли жрецы. Они вершили суд, собирали подати, организовывали торжества и тризны, в их руках находились и все несметные сокровища Арконы. Но, не имея княжеской власти, Годлав имел дружину, лучшую в Балтии. Большая часть этого войска в свободное от походов время располагалась в Велиграде, тут же проживала и его семья. Когда Годлав отправил большую часть своих людей на войну, он сам остался в Велиграде с небольшим отрядом руссов в их числе оказался и молодой Перемысл. Любимец князя, один из его лучших бойцов был недоволен тем, что не принял участия в походе на саксов. Он не скрывал своего возмущения и частенько говаривал товарищам по оружию:

– Слава и добыча, достанутся другим, а мы будем отсиживатся за высокими стенами. Князь прилип к жене и детям, так можно и вовсе навык потерять.

Но когда к стенам Велиграда подошло войско Готфрида, Перемысл понял свою ошибку. Услышав весть о неприятеле, молодой воин одним из первых оказался на городской стене. Он надолго запомнил тот день, как запомнили его и все жители Велиграда.

Перемысл смотрел на деревья, растущие у подножья горы. Ветер качал заросшие поредевшей зеленью кроны, отчего лес приходил в движение и оживал. Но не один ветер волновал лес, и делал его похожим на гигантский муравейник. Тысячи людей, громыхая доспехами и бряцая оружием, двигались в сторону рва с водой окружавшего укрепления неровным кольцом. Свинцовые тучи уже заволокли небо, и первые капли дождя упали на землю, отчего меловые скалы плотной стеной прилегавшие к городу вмиг стали серыми и невзрачными. Защитники крепости ёжились от холода и дождя. Среди них были не только воины, но и простые горожане, грязные и измождённые, с суровыми полными злобы лицами, по которым стекали тонкие струйки воды. Люди ждали, и готовились к самому худшему. В ноздри ударил резкий запах гари. Под возведёнными наспех навесами вспыхнули костры, где в огромных котлах нагревали смолу, что бы лить её на головы атакующих. Звук шагов заставил оглянуться. Мимо проковылял молодой ратник, несущий в руках целую охапку стрел и коротких копий. Когда он исчез за стенами соседней башни, Перемысл опустил ладонь на рукоять меча. На мгновение ему вдруг показалось, что наступила тишина, словно всё вдруг замерло и остановилось. Воин поразился этому, закрыл глаза, что бы отвлечься, но в следующую секунду громкий гул прорвал пелену безмолвия. Бой барабанов и звуки боевых труб раздались со стороны леса. Под это ужасное, устрашающее пение, плотные ряды неприятеля качнулись, оживились, и двинулись к стенам крепости. Неся на плечах штурмовые лестницы, прикрываясь щитами, враги приближались к городу.

– Ну, наконец-то, теперь согреемся, а то как-то холодновато стало, – с усмешкой пробасил стоящий поблизости воин.

Перемысл поглядел на соседа. Тот переминался с ноги на ногу, подёргивал плечами и, выставив вперёд нижнюю челюсть, продолжал что-то бормотать. Дружинник тихо нашёптывал, и поэтому трудно было понять, говорит ли он сам с собой, молится или напевает. Намокшие усы бывалого рубаки мышиными хвостиками свисали ниже подбородка, защитная пластина, опускавшаяся со шлема к переносице, напоминала орлиный клюв, и придавала воину вид хищной птицы. Но больше всего Перемысла поразили глаза. Окружённые морщинами, сверкающие точно угли костра, они не выражали ни капли страха.

– Многие сегодня умрут, – грустно усмехнулся Славомир. – Возможно, и для меня этот день станет последним.

Бой барабанов и гул раздавались всё ближе и ближе. Полетели первые стрелы, и Перемыслу показалось, что он начинает различать лица атакующих. Воины Годфрида карабкались в гору, скользили по размытой дождём насыпи, падали, вставали, и снова шли вперёд. Их много, они так же умелы и отважны, но в них не было той решимости, той ярости и фанатичной всепоглощающей злости, какую Славомир наблюдал у своих сородичей.

– Тебе пора, витязь, тебя зовёт Годлав.

Облачённый в длинные белые одежды старик стоял за спиной.

– Ты уверен, что он призвал именно меня?

Перемысл испытал чувство досады.

– Он назвал тебя, и лучше бы ты поспешил, князь не привык ждать.

Старец, промокший до нитки, стоял, вытянувшись точно столб.

– А ведь он тоже приготовился к смерти, как приготовились к ней все кто стоял сегодня на этих стенах. Они умрут, умрут сегодня, а я, что будет со мной? Что же уготовил мне Годлав?

Он покорно склонил голову и, подхватив копьё, прокричал:

– Иди, я следую за тобой!

Годлав приказал Перемыслу охранять княжескую семью, а сам отправился к воинам.

 

4

Знал ли Годлав о нападении данов или просто предчувствовал, неизвестно, но то, что он остался в городе, подарило жителям Велиграда несколько лишних дней. Князь руководил обороной и сражался в первых рядах, Перемысл же, вместе с молодым русом по имени Ярек, охранял княгиню и княжичей. Нелегко было отсиживаться в хоромах. Перемысл слышал, как шло сражение, видел, как погибали защитники города, но ничем не мог им помочь. Только взгляд княгини, не позволял воину выразить свой гнев вслух.

– Не грусти, витязь, то, что ты с нами, не умолит твоей славы.

– Там гибнут мои сородичи, а я здесь, на стенах каждый воин на счету.

Умила усмехнулась, но как-то по-доброму, без укора.

– Не спеши, твоё сражение ещё впереди.

Сначала молодой рус не понял смысла сказанных слов, и только когда во двор внесли раненного Годлава, Перемысл осознал, какую роль уготовил ему и Яреку руянский князь.

– Подойдите, вы, оба, – хрипло произнёс истекающий кровью Годлав, обратившись к обоим стражам. – Вот и пришло ваше время доказать свою верность.

Кровь капала на песок, из раны в боку, но князь, словно не замечал этого. Два его лучших воина стояли рядом, ожидая приказа. Умила с детьми стояли поодаль, сдерживая нетерпение.

– Городу не устоять, люди Готфриа не пощадят никого. Вы лучшие и поэтому я вручаю в ваши руки свою семью. Вы выведете мою жену и детей из города через потайной ход. Княгиня покажет вам путь.

Годлав прижимал ладонью окровавленный бок, под пальцами скрежетали рассечённые звенья кольчуги. Умила рванулась вперёд, но грозный взгляд мужа, заставил женщину застыть на месте.

– Отвези их в Аркону, Перемысл, пусть твой отец укроет их. Ты сделаешь это для своего князя, воин?

– Да, мой князь, если будет нужно, мы отдадим свои жизни.

– А теперь, я должен проститься с семьёй.

Перемысл и Ярек отошли. Умила припала к ногам мужа, и Годлав сказал Рюрику лишь несколько слов.

Им нужно было спешить.

 

5

Мрачные стены подземелья источали смрадный запах, с потолка капало, пол под ногами представлял собой вязкую гадкую жижу. Первым шёл Ярек, за ним следовала Умила с Сиваром на руках. Перемысл, поначалу, хотел нести малыша сам, но тот устроил страшный рёв, и воин отдал его матери, мальчик сразу умолк.

– Кто его знает, как тут расходится звук, – рассуждал молодой рус, – может прямо над нашими головами враги. Вдруг услышат.

Маленький Рюрик шёл сам, плетясь за матерью и придерживая её за платье, Перемысл замыкал шествие. Где-то вдалеке раздавались неведомые, странные звуки, вокруг что-то шуршало и булькало, свет факела, который нес Ярек мерцал и подрагивал. Один раз женщина поскользнулась, и, что бы ни упасть, ухватилась за стену рукой. Раздался писк. Маленькая тень мелькнула в воздухе, и что-то упало Умиле под ноги.

Крыса.

Чтобы сдержать крик, молодая женщина поднесла руку ко рту и стиснула её зубами. Крик женщины так и не прозвучал, не нарушил тишины подземелья. Молодая княгиня отшатнулась в сторону, капля крови стекала по её руке, оставив пятно на рубахе. Перемысл понял, сдерживая крик, женщина прокусила руку. Тем временем крыса, огромная и толстая, плюхнувшись в жидкую грязь, и рванулась в сторону идущего за матерью мальчика. В мгновение серовато-рыжая шерсть животного склеилась в гадкие сосульки, отчего маленький хищник стал ещё безобразнее.

Рюрик не закричал. Он лишь сделал шаг в сторону, задержал дыхание и с силой, без замаха, ударил ногой копошащуюся в жиже тварь. Только сейчас Перемысл увидел в руке маленького княжича, тонкий чуть искривлённый клинок. Крыса пискнула и исчезла в темноте. Рюрик поднял глаза и вопросительно посмотрел сначала на мать, а затем на Перемысла, дыхание мальчика было учащённым.

– Молодёц, – только и смог сказать воин.

– Можно? – мальчик протянул руку и коснулся пальцев молодого дружинника.

Поначалу тот не понял, но потом догадался, сын Годлава просил у мужчины разрешения взять его за руку.

– А ведь ему страшно, очень страшно, но он смущен и не хочет этого показать. Именно из таких, как он, получаются настоящие воины и вожди.

Рус сжал холодную ладошку паренька, дыхание мальчика стало ровнее. Поняв, что всё хорошо женщина облегчённо вздохнула. Но, очевидно встреча с крысой не прошла для женщины бесследно, спазм скрутил её тело, Умила вздрогнула и снова опёрлась рукой о сырую стену подземелья. Её вырвало. Подоспевший Ярек успел подхватить едва не упавшего в грязь Сивара. Перемысл приблизился к жене князя, немного выждал и после этого и протянул ей флягу с водой. Женщина кивнула в знак благодарности. Живительная влага облегчила её страдания, и после этого путники продолжили свой путь. Они вышли из подземелья через заросший кустами лаз у самой реки, найти припрятанную в зарослях лодку не составило большого труда. Где-то далеко за спиной раздавались звуки битвы.

Клубы дыма кружили над городом, Велиград доживал свой последний день.

 

6

Выбравшись из-под земли, несчастные путники вздохнули с облегчением. Но жизнь готовила им новые и новые испытания.

Годлав давно готовился к тому, что бы в случае нападения, приготовить путь для отступления членам своей семьи. Сам он не покинул город и дружину, но для жены и детей продумал путь к спасению.

Несколько дней они плыли по реке, стараясь не попадаться никому на глаза, боясь быть узнанными и замеченными. Отряды Готфрида могли быть где угодно. Наконец они выбрались к морю, но здесь их ждало разочарование.

Небольшая рыбацкая деревушка, оказавшаяся на пути, была сожжена дотла.

– Тут обитали вагры, поэтому люди Готфрида их и не пощадили, – произнёс Ярек, разглядывая сожжённые хижины и мертвые тела людей.

– Эти люди должны были доставить нас на Руян, в случае беды. У них была большая лодка с парусом и на ней…

– Нет больше лодки.

Перемысл не дал Умиле договорить, указав рукой в сторону.

Остатки обгорелого судёнышка валялись у самого моря.

– Тогда я не знаю, что делать дальше.

– Годлав поручил нам заботиться о тебе и сыновьях, мы что-нибудь придумаем, – ответил княгине Перемысл. – Накорми детей, и постарайтесь найти какое-нибудь укрытие.

Молодой рус, оставил своих спутников на попечение Ярека, а сам отправился на поиски. Через четыре дня к месту, где когда-то располагалась сожжённая деревня вагров, подошёл небольшой рыбацкий кнорр. Пройдя немалый путь, молодой рус разыскал таки ещё одно поселение и договорился о доставке путников на Руян за плату.

– Но они хижане, – глядя на рабаков, вполголоса произнесла княгиня. – Ты уверен, что они помогут, ведь они в союзе с данами.

– Я не уверен ни в чём кроме одного, если мы в ближайшее время не уберёмся, угодим в руки хирдманов Готфрида!

Перемысл произнёс это слишком резко и тут же пожалел об этом. Услыхав грубую речь, Умила опустила глаза, и отвернулась. Дети бегали по песку, смеялись, не думая об опасности.

– Они доставят нас на остров. Другого выхода нет.

Молодой рус ответил более мягко, но Умила в ответ только кивнула и пошла собирать детей в дорогу. Этот разговор почему-то расстроил Перемысла, он смутился, поняв, что невольно причинил боль этой хрупкой, но удивительно сильной женщине. Вскоре они отплыли от берега, море было спокойным, и слегка покачивая судёнышко, оно несло путников к их заветной цели. Казалось, ничто не предвещало беды, но то, что случилось ночью, изменило всё.

Умила, Ярек и дети крепко спали, укачиваемые мерными накатами волн, Перемысл сидел и охранял их сон. Он думал об этой женщине, и не мог понять своих чувств. Молодая и красивая, даже сейчас, когда в чреве её рос младенец, Умила поражала своей красотой. Раньше Перемысл мало думал о женщинах. Он, стал мужчиной в тринадцать, но до сих пор женщины были для него просто чем-то второстепенным, незначимым и обыденным. Но сейчас, когда он столько дней провёл вместе с женой своего павшего в бою князя, он почувствовал что-то новое и необычное.

Молодой воин начал кивать головой, веки его опустились, но движение за спиной заставило встрепенуться. Когда прочная рыбацкая сеть упала на него, воин вскочил, попытавшись сорвать её с себя и одновременно выхватить меч.

Сильный удар по голове, заставил Перемысла провалиться в небытие.

 

7

Он открыл глаза с трудом, и осмотрелся. Луна освещала море, отражаясь в его зеркальной глади. В горле першило, сильно хотелось пить. Сколько времени он был без сознания, Перемысл не знал, судя по расположению звёзд, судно возвращалось назад. Молодой рус хотел встать, но крепкие путы, стягивающие руки и ноги, не позволяли этого сделать. Предприняв очередную попытку, Перемысл перевернулся, ему удалось сесть, прислонившись спиной к борту. Только сейчас он увидел, Умилу и детей. Они сидели неподалёку, прижавшись друг к другу, и опасливо озирались. Увидев, что молодой воин очнулся, Умила кивнула, Рюрик хотел подойти, дёрнулся, но мать, схватив мальчика за руку, велела ему оставаться на месте. Младший княжич спал, словно все невзгоды были ему нипочём. Ярека нигде не было, и лишь слабо различимое темное пятно, засохшей крови на палубе, говорило о том, что второй дружинник Годлава скорее всего мёртв. Связавшие Перемысла рыбаки спали, только один из них, стоял у руля и направлял судно. Очевидно, хижане решили не довольствоваться несколькими монетами, той скудной платой, которую Умила предложила им за доставку путников на остров. Женщина с двумя детьми, одетая в бедные одежды, которую охраняют два воина с мечами и в кольчугах, могла оказаться ценным грузом. По-видимому, рыбаки решили выдать пленников данам и получить за это большую награду.

К утру похолодало, ветер усилился. Небольшое судёнышко подскакивало на волнах, то подскакивая, то резко падая вниз. Несмотря на сильную качку, утомлённый рус начал засыпать, но лёгкий шорох отогнал сон, мужчина насторожился.

– Неужели и здесь крысы?

В лунном свете, Перемысл увидел, как что-то движется его сторону.

– Рюрик?

В ночном посетителе пленник признал юного княжича. Мальчик полз по палубе на четвереньках, стараясь не производить шума и не привлекать внимание человека, управлявшего судном.

– Сможешь развязать? – указав на путы, прошептал воин.

Рюрик улыбнулся, улыбка показалась бы поистине детской, если бы не холодные как сталь глаза мальчишки. Только сейчас Перемысл различил в руках Рюрика нож, тот самый, при помощи которого княжич собирался обороняться от крыс в подземелье. Рюрик возился долго, клинок не слушался в детских руках, утренняя прохлада и сырость мешала, мальчик дрожал, его зубы стучали. Наконец-то почувствовав руки свободными, Перемысл выхватил нож из рук мальчишки, и принялся резать верёвки на ногах. Затёкшие пальцы поначалу слушались плохо, но вскоре, стало легче.

– Ярек? – прошептал мужчина, указав на бурое пятно на палубе.

– Копьём спящего, потом за борт.

Перемысл стиснул зубы, силы постепенно возвращались к нему.

– Их пятеро, который у руля, старик. Твой меч там, – мальчик указал рукой в сторону рулевого, – Он тяжёлый, поэтому я принёс топор, он там, в сетях.

Перемысл посмотрел на рыбацкие снасти, сваленные возле мачты. Сквозь лунный свет он различил рукоять небольшого топорика. Молодой княжич не переставал его удивлять.

– Очередь за мной.

Сначала он двигался бесшумно, стараясь не привлекать внимания рулевого, а затем, оттолкнувшись ногами от палубы, сделал прыжок. Топор, принесённый Рюриком, оказался в руке Перемысла. Рулевой вскрикнул, на мгновение отпустив своё весло.

Двоих хижан Перемысл прикончил в считанные мгновения, но двое других проснулись и схватились за оружие. Пусть это были простые рыбаки, но в землях Балтии каждый мужчина немножечко воин. Увидев перед собой двух противников, направивших на него копья, Перемысл на мгновение замер, оценивая обстановку. Третий рыбак, заметался, он понимал, что должен помочь своим, но боялся выпустить руль. Корабль качнуло, Перемысл, спружинив ногами, подался в сторону, словно потерял равновесие. Один из хижан, рванулся вперёд, под углом, пытаясь достать руса копьём. Тем самым он лишил своего сородича возможности атаковать. Перемысл, воспользовавшись тем, что противник попался на его уловку, уклонился от копья, схватил валявшееся поблизости пустое ведро, и ударил им первого рыбака по рукам, одновременно рубанув его топором. Лезвие рассекло ключицу и застряло в груди, человек умер мгновенно. Прикончить следующего, было лишь делом времени. Покончив с очередным противником, Перемысл вытер капли пота, стекавшие со лба. Он неспешно прошёл на корму и разыскал свой меч, который беспечные рыбаки оставили лежать, среди общего хлама. Он вынул оружие из ножен, перебросил его из одной руки в другую, сделал несколько взмахов. В это время пятый рыбак, так и не выпустил из рук рулевое весло.

– Если убьёшь, не сможешь управлять судном, ты ранен.

Только сейчас молодой рус заметил, что его одежда в крови. Один из нападавших прорвал кожу копьём.

– Поворачивай, если доставишь нас в Аркону, сохранишь, и жизнь, и свою посудину.

Перемысл обернулся, Умила смотрела на своего спасителя, взгляд Рюрик был суров.

– Нет. Он не мальчик. Он воин и будущий вождь, – усмехнулся про себя Перемысл. – Я много бы дал, что бы иметь такого сына.

Судёнышко в это время неторопливо меняло направление, ветер подул, и понёс кораблик в сторону Арконы.

 

8

Пусть на Арконе власть князя была формальной, но это не значит, что для самих жрецов князь был никем. Павший в бою Годлав, снискал среди соплеменников славу и почёт, и поэтому жрецы Арконы не бросили его жену и детей. Прибыв на остров-храм, Умила и оба её сына получили пищу и кров. Через полгода молодая вдова родила мальчика. Малыш Трувор родился крепким и сильным, как и оба его старших брата, но счастье матери оказалось недолгим. Толи тоска по павшему мужу и последствия поспешного бегства, которое для молодой женщины стало трудным испытанием, толи суровый климат острова, а может и всё это вместе подорвали здоровье вдовой княгини, Умила умерла, оставив детей на попечение жрецов.

Но помимо жрецов оставался человек, которому судьба молодых осиротевших княжичей так же была не безразлична. Помня принесённую клятву, Перемысл заменил подрастающим детям отца, именно он обучал их, заботился и берёг. Те несколько недель бегства, когда молодой дружинник выводил из осажденного города Умилу и её сыновей, запомнились Перемыслу и не давали покоя.

Позже Перемысл – единственный сын одного из старших храмовых жрецов, по повелению отца взял себе в дом жену, которая родила ему мальчика и девочку. Перемысл растил собственных детей, но не забывал и о трёх братьях княжичах. Не забывал он и об умершей княгине, к которой он впервые испытал чувства, большие, чем чувство долга или уважения. Его несбыточная выдуманная любовь долгие годы не давала ему покоя и теребила душу. Несмотря на ратное умение Перемысл решил оставить своё воинское прошлое и остался при храме.

Годы шли, дети подрастали. Больше всех восхищал Перемысла Рюрик, ум, хитрость, жёсткость все эти качества говорили, что мальчик вырастет не просто воином, он достигнет гораздо большего. Выдав дочь замуж за нурманского ярла и отправив сына в дружину к одному из Руянских бояр, Перемысл принял окончательное решение.

– Я достаточно служил людям, пора послужить богам.

Он и посвятил себя служению Святовиту, приняв имя Витослав.

И сейчас, именно к нему, к Витославу, достигшему спустя столько лет высокого положения и ставшего главным помощником Первого жреца Арконы, так спешили Рюрик, Трувор и Синеус.

 

1

Он сидел подобно изваянию на отполированном до блеска, вместительном кресле, выточенном из твёрдого морёного дуба. Шёлковые одежды, белые как снег спадали до самого пола, прикрывая ладони и стопы старика. Седовласый жрец, сыскавший когда-то славу одного из лучших витязей князя Годлава, задумчивый и хмурый, взирал на вошедших братьев подслеповатыми глазами, щурясь от яркого света, проникавшего в комнату сквозь растворённое окно.

– Он постарел, осунулся, – подумал Рюрик. – Общаясь с идолами, они почему-то все, со временем, превращаются в такие же безжизненные и безликие статуи.

Лицо старца, исхудавшее и покрытое глубокими морщинами, носило холодную маску усталости и забвенья, белые, под стать рубахе пряди волос, спадали до самых плеч. Вопреки обычаю знатных руссов жрецы не брили голов и носили бороды, Витослав не был тому исключением. Жрец поднялся со своего места и двинулся навстречу гостям. Несмотря на внешнюю дряхлость и немощь, старик двигался легко и быстро.

– А он не утратил былой ловкости и прыти, – подумал Рюрик.

Жрец обнял братьев, по очереди, всех троих, объятия служителя богов напоминали медвежью хватку, и Рюрик сделал вывод, что не ошибся в предположениях.

– Я рад видеть вас, всех троих, и я слышал о потере ваших завоеваний.

Сивар вышел вперёд и рассказал о поссольстве Гостомысла. Старец выслушал всю историю, не перебивая.

– Что же вы хотите от меня? Это большая удача, особенно теперь, когда вам нечего терять.

– Но ведь мы хотели вернуть наши земли, – огрызнулся Рюрик зло. – Мы посвятили этому жизнь, к таму же наша месть за отца…

– Месть и жадность никогда не приносили счастья и достатка. Вы потеряли завоёванное, и это ваш шанс. Живя здесь, вы будете обречены на вечную борьбу, и вы либо погибните, либо будете сражаться всю свою жизнь. Руяне почитают жрецов больше чем князей, – Витослав усмехнулся. – А уж тем более князей без княжества. Если на востоке, есть люди, готовые вас поддержать и посчитать ваши притязания законными, вы можете победить. Гадания были благими, конь Святовита предсказал удачу, но спешите, а то её перехватят другие. Зачем стучаться в запертые ворота, если рядом есть маленькая дверь, которая открыта, к тому же, жизнь на Руяне угасает.

При этих словах братья оживились.

– Что ты имеешь ввиду? – спросил Трувор. – Эту землю охраняют лучшие воины, всё золото Балтии, стекается в Аркону? Здесь все наши святыни!

Витослав усмехнулся, он подошёл к окну и подозвал братьев к себе.

– Ты прав, наши боги могучи а воины сильны, наши амбары полны, стада огромны, сундуки с золотом и драгоценными камнями хранятся в наших тайниках и подземельях. Но именно богатство и вызывает жадность врагов, сила и слава вызывают зависть. Из любой комнаты храма видны лики нашего бога, – старик указал рукой на огромную статую, возвышавшуюся в центре святилища, – с какой бы стороны мы не стояли. Но за пределами Руяна Святовита нет. Новый бог появился на западе, ему же молятся и на юге, и только на востоке наши боги всё ещё в почёте. Вы, наверное, слышали о Христе?

Трувор и Сивар-Синеус ухмыльнулись, пожали плечами. Рюрик нахмурился. Он был при дворе короля франков и знал о могуществе нового бога.

– Вскоре славяне перестанут бояться мести Арконских богов, и тогда Руяну не устоять. Семь поколений родится и умрёт, земли погрязнут в крови, святыни падут, храмы рухнут и воспылают идолы, созданные из древа. На земли опустится мрак.

– Неужели новый бог силнее? Это сказало гаданье, или… – вставил Трувор и осёкся. Рюрик грозно посмотрел на младшего брата.

– Для того, что бы это узнать, гадания не нужны. Самые сильные боги те, чьи лики несут крепкие рати. Датский конунг Кривой Рог ходил походом в земли Гардарики и погиб, большая часть его воинов не вернулась. Там на востоке тоже живут сильные люди, способные поднять оружие за своих богов, стать вождём и князем этих людей будет почётно. Я слышал, их князь умер. Если вы поспешите…

– Их князь умер, – на этот раз сам Рюрик перебил старца, – а его послы исчезли. Некому подтвердить наше право на власть.

– Люди, которых ты ищешь на острове. Аскальд захватил корабль, новгородцы, которых встретил Синеус, его пленники.

Когда братья покидали Витослава, Рюрик задержался…

 

2

Когда они остались одни, старик предложил Рюрику стул.

– У тебя есть секреты от братьев?

– Есть вещи, о которых лучше говорить наедине.

– Я часто вспоминаю, как ты помог мне тогда на корабле, я сейчас восхищаюсь тобой.

– Может, я и отличаюсь от других, но сегодня не тот день, что бы говорить об этом, я потерял всё.

– Ты сохранил дружину, с тобой нурманы Рауда.

Рюрик грусно улыбался. На его лице появились усталость и тревога, он не показывал слабости при братьях, но сейчас, сидя перед стариком, он позволил себе расслабиться. Они всегда были близки, ну а сейчас, когда Рюрик женился на Ефанде, связь между мужчинами стала ещё сильней.

– Аскальд силён и хитёр, ты должен встретится с ним. Сам.

– Я отправлю Синеуса, готовить корабли, Трувор будет искать новых воинов, даже с нурманами Рауда, у меня слишком мало людей, – Рюрик вздохнул. – Кривой Рог ходил в Гардарики с большим войском.

– Ты, не должен полагаться лишь на силу… Найди тех кто тебя призвал, они станут союзниками в твоей борьбе. Заставь себя полюбить, узнай кто друзья, а кто враги и действуй. Уничтожь врагов, одари друзей, заставь их поверить в то, что твои деяния им во благо.

Рюрик усмехнулся, он вспомнил как молодой дружинник Перемысл, рвался в бой во время штурма Велиграда.

Теперь это совсем другой человек, умный, расчётливый. Велислав прервал рассуждения собеседника.

– Но ведь ты остался не за этим. Это ты мог спросить при братьях.

– Ты ни разу не спросил о внучке. У Ефанды будет ребёнок, говорят мальчик.

– Почему вы решили, что сын?

– Колдунья, гадала на рунах.

– Не слишком я верю тем, кто полагается на чужих богов, – старик встрепенулся.

– Но в этих богов, и эти гадания верит твоя внучка, а она наполовину нурманка.

– Я знаю.

– Старуха сказала кое-что ещё, – прервал старика Рюрик. – Я не могу взять в поход жену, поэтому я и прошу тебя о помощи. Руны сказали, что только родич, человек одной с ней крови, должен оберегать моего наследника и его род.

– А отец, чем плох старый конунг?

– Рауд не вернётся из этого похода. Он болен, и… ищет сметри.

– Вальхалла, – старик рассмеялся. – Ты говоришь, что моя внучка верит в гаданья. Почему ты не хочешь поручить это кому-то из братьев?

– А что если кто-то из них сам захочет править после меня? Колдунья сказала, что этот человек должен быть родичем Ефанды, а не моим.

Старец хитро улыбнулся.

– Мой сын?

Рюрик кивнул, и добавил:

– Я не видел Олега много лет? Он сможет?

– Его обучали воины-жрецы, говорят, он видит будущее.

– Вещий защитник, что может быть лучше? Выполни мою просьбу, пусть твой сын плывёт к нурманам. Когда я завоюю новые земли, я призову его к себе. У меня должны быть наследники, тогда я смогу основать династию.

– Мы русы, пращуры русичей, и мы позаботимся о потомках, и их слава не умолкает в века.

 

3

Многие из тех, кто общался с Аскальдом впервые, старались говорить вполголоса, невольно приглушая собственную речь. Здоровяк-рус не просто внушал опаску окружающим, для большинства обычных людей он казался огромным и страшным. Он водил дружбу с нурманами, именно они и прозвали его певцом богов, за громкий и сильный голос. Чуть выше среднего роста, плечи, не меньше чем в полтора аршина, мощная грудь, всё говорило о недюжинной силе и отменном здоровье одного из самых известных предводителей вольных варяжских дружин острова Руян. Но более всего поражало лицо, квадратная челюсть, изрытая оспинами, толстые губы, прикрытые густыми пепельными усами, плоский кривой нос и, конечно же, глаза. Узкие, словно щёлки, жёсткие и хитрые, они, казалось, могли пронзить собеседника насквозь.

Когда Рюрик вошёл в дом, где великан-рус пировал со своими воинами, то увидел хозяина сидящего за столом, в распахнутой настежь рубахе, распаренного от хмельной браги и еды. На шее у здоровяка висела толстая золотая цепь, в левом ухе висела серьга, размером чуть ли не с конскую подкову, украшенная двумя белыми жемчужинами. Оставленный клок волос был едва заметен на выбритой наголо круглой голове.

За столом, помимо Аскальда, сидело ещё с десяток воинов, которые не менее охотно набивали собственные животы, что-то громко кричали, перебивая друг друга, то и дело посмеивались, опрокидывая один кубок за другим. Увидев вошедшего, Аскальд, пригнулся, оправил усы и издал глухой, гортанный звук, напоминающий рычание зверя. Сидевшие за столом тут же умолкли, их главарь повёл бровью, прищурился, губы его расплылись в довольной, хищной ухмылке, он много слышал о Рюрике, но сегодня увидел его впервые.

– Здрав будь, гость желанный, присаживайся, потрапезничай с нами, не откажись, – хозяин указал рукой на край стола, куда юркий худощавый мужичонка-прислужник тут же притащил стул. – Гляньте, други, то Рюрик Ютландский, славный наш сородич и смелый воин.

– Что же он за сородич, ежели Ютландский? Даны нам не родичи, – сидевший по левую руку от Аскальда мордастый детина вытер рукавом перепачканные жиром усы.

– Прозвали его так, потому что земли датские повоевал, град на них поставил, – произнёс жилистый светловолосый вояка, сидевший справа.

Этого Рюрику встречать приходилось. По всей Балтии ходили легенды о Дире, правой руке Аскальда, одном из лучших кормчих всего пиратского Поморья.

– Верно Дир говорит, только слышал я, что гость наш земли те назад данам отдал? Те, что В Ютландии.

Аскальд откровенно ухмылялся. Рюрик неторопливо опустился на предложенный стул. Услыхав слова своего вожака, Дир удивлённо поднял брови, покачал головой, но ничего не сказал. Остальные воины, сидевшие за столом, с интересом поглядывали на вновь вошедшего гостя.

– Прав ты. Нет у меня боле тех земель, повоевали их даны.

Сидевшие за столом, притихли, некоторые перешёптывались вполголоса, большинество же с интересом наблюдало. Рюрик сидел спокойно, и ждал удобного случая, что бы продолжить разговор.

– Что же ты не ешь, не пьёшь, доблестный Рюрик, иль брезгуешь? – оскалился Аскальд, его глаза сверкали словно угольки. – Выпей мёда, откушай хлебов, да говори с чем пришёл.

Рюрик поднялся, оглядел присутствующих и произнёс здравицу за хозяина, за дружину его и осушил кубок.

– Слышал я, что воины твои корабль на копьё взяли, на том корабле люди были, так вот готов я за них откуп дать.

Слова Рюрика, казалось, вызвали недоумение Аскальда.

– Мои люди, много кого в море потрепали, ты о ком?

Сказать ему, или не стоит, а то мало ли как себя поведёт? Впрочем, лучше не играть с таким, а то чего доброго врага наживёшь, решил Рюрик, и громко добавил:

– Люди те, из земель новгородских, послы от родича моего, пришли на воеводство меня звать.

– Так на воеводство, иль на княжение? – глазки Аскальда сощурились.

«Знает, – усмехнулся Рюрик про себя. – Хорошо, что сразу хитрить не стал».

– Может и на княженье, Сивар с новгородцами говорил, сам я их не видывал. Вот потому и хочу попытать их, что к чему. За пленников уплачу, говори цену.

Казалось, слова Рюрика заставили здоровяка задуматься, он с минуту молчал.

– Не буду я с тебя плату брать, – наконец пробасил Аскальд. – Отдам так, даром, но за то, об услуге попрошу. Дружине моей дело нужно стоящее, не такое, что б простой караван купеческий повоевать, а настоящее. Ежели соберёшься Гардарики, да на княжение сесть порешишь, я с тобой пойду, под начало твоё встану. – Аскальд оскалился в звериной улыбке. – Ну, что возьмёш меня воеводой?

Все замерли от удивления. Видано ли, сам Аскальд, под чьё-то начало добровольно идёт. Рюрик поднялся с места, оглядел застывшую братию, безразлично и спокойно.

– Ну, что же, быть посему. Собирай людей воевода. Неделя на сборы, и в путь.

 

4

Стихия бушевала долгие десять дней, никто бы не решился выйти в море в такую погоду. Наконец буря утихла и, вместо дождя и ветра выпал снег, сырой и липкий, ранняя зима могла нарушить планы завоевателей. У самого моря, разбив лагерь, могучая варяжская дружина, ожидала, чем же закончится совет воевод и вождей. В бухте, неподалёку, сквозь завесу мокрого снега, виднелись очертания стоящих вдоль берега кораблей. Триста семьдесят шесть воинов составили войско братьев руссов, Рюрика, Трувора и Синеуса. Подобным числом, воины варяги нередко брали на копьё крупные укреплённые города, захватывали острова и земли, наводили страх и ужас на все окрестные страны современной Европы.

Помимо нурманов Рауда и руссов из дружин Рюрика и Аскальда, услышав призыв братьев, к искателям удачи примкнули и представителя прочих варяжских народов. Вооружённые до зубов, косматые и огромные свеи, в большинстве совеем не понимавшие славянскую речь, держались поближе к своим сородичам и соседям нурманам. Молчаливые балты, с копьями и луками, а так же висящими у пояса небольшими лёгкими топориками на длинных рукоятях, и вовсе держались особняком. Эти бойцы практически не имели щитов и были облачены в кожаные доспехи. По их повадкам, по лицам, спокойным и жёстким, было видно, что это не простые охотники или рыбаки. В отличие от своих соседей скандинавов и руссов, привычных сражаться в открытом поле или на борту корабля, эти воины более пригодные для сражений в чаще леса, слыли отличными разведчиками и следопытами. Несмотря на общую непохожесть, вся эта разномастная и многоязычная орава, в нужный момент превращалась в мощный, единый кулак, способный разить слаженно, жёстко и чётко. Они привыкли общаться между собой на языке, представлявшем смесь славянских, германо-скандинавских, балтских и финских слов. Понимая друг друга с трудом в обычной жизни, они легко объяснялись меж собой в бою. Эти люди, избравшие своим родом деятельности войну, не знали других занятий, и поэтому, умели бесстрашно сражаться и были готовы умирать.

Восемь человек расположились неподалёку от основной массы на берегу, и сидели кружком, прямо на камнях, прикрытых толстыми стегаными ковриками: семеро варяжских вожаков и посол от новгородских земель Озар-Гончак. Новгородец, за время своего странствия изменился. Он похудел, осунулся, и сейчас, когда казалось, что цель его путешествия практически достигнута, Гончак испытывал некоторую расслабленность, и умиротворённость. Он нашёл внуков Гостомысла, и они согласились принять предложение своего великого деда. Однако почему-то, на душе у верного слуги покойного князя временами было не спокойно.

Когда, покинув гостеприимных братьев Синеуса и Трувора, корабль новгородцев направился на север, в земли нурманов, долгий поход прервался, едва успев начаться. Встреча в море с кораблями Аскальда, могла оказаться для новгородских послов последней в их жизни, но, уже однажды встретившись с руссами, Гончак решил не оказывать сопротивления. Это спасло жизнь, как самому посланнику, так и его людям. Однако, при этом, люди Гончака на время лишились свободы. Более месяца они сидели в цепях, носимые волнами Балтийского моря, потом, прибыв на Руян, новгородские послы ещё две недели ожидали своей участи, в преддверии того, что бы навечно стать рабами. Счастливое избавление руками тех, кого послы Гостомысла так долго искали, сняло тяжёлый груз, с несчастных скитальцев. Но, несмотря на счастливое избавление из плена, сейчас, сидя в окружении этих просолённых волнами, суровых воинов севера, Гончака одолели сомнения.

– Искали надёжного защитника для земель наших, а эти больше на захватчиков смахивают, – поглядывая на алчные лица варягов, думал новгородец. – Их править зовут, а они как кого пограбить мыслят. Ох, не принесли бы бед такие правители.

Особенное беспокойство у Гончака вызывал Аскальд. Сам Рюрик и оба его брата, в сравнении с этим великаном, казались теперь не таким уж и страшными.

– Эх, уж кончали бы пересуды свои поскорей, да в путь, коли, как они говорят, помер Гостомысл, не началось бы в Новгородчине войн да усобиц. Ведомо ли земля без правителя, это что тело без головы. Вон и погода устоялась, зима близится.

Но вожди варяжских дружин не умолкали, и вели напряжённый спор.

 

5

– Куда нам спешить, обещанное взять успеем, никуда оно не денется, – распинался Аскальд. – А пока и тут есть чем поживиться.

При этих словах Гончак, стиснул кулаки так, что побелели пальцы. Лицо Рюрика не выражало эмоций, Рауд казался безучастным, остальные участники совета слушали с интересом.

– После неудачного похода конунга Ингельда в Гардарики, во фристландских землях почти не осталось воинов. С таким войском, можно всё побережье пройти. В запасах фристландских ярлов много золота, да и в закромах бондов есть чем поживиться.

Слова Аскальда о богатствах у многих вызвали интерес. Особенно горели глаза у Альва, молодого свейского ярла, который примкнул к войску Рюрика со всем своим немногочисленным хирдом. Сидящий рядом с Трувором, красавец-викинг часто кивал при каждом слове Аскальда, то и дело, поправляя пятернёй свои длинные светлые кудри.

– Верно воевода говорит, почему не потрепать данов? – встрял в разговор, нетерпеливый Трувор. – Решайся брат, вон какая сила в твоих руках.

Ни один мускул не дрогнул на лице Рюрика. Синеус же покачал головой, подумав про себя: «Не дело молодым в разговор встревать, пока старшие ещё не все высказались».

– Возьмём у данов богатства, можно будет ещё воинов нанять у балтов да финнов, а там не только Хольмгард возьмём, на юге у греков, в Царьграде богатства несметные. Ромейские кесари, по словам купцов, с ззолота едят, на золоте сидят.

До сих пор не проронивший ни слова Дир сказал своё слово.

После этих слов, многие оживились. Гончак открыто негодовал, Альв и Трувор согласно кивали, Синеус хмурился. Только суровый Рауд был невозмутим. Старый нурман жаждал лишь одного, поскореё вступить в бой, а с кем воевать и за что, ему было всё равно. Рюрик, по-прежнему, поглядывал на окружающих, он пока ещё не сказал своего слова.

– Не затем в Новгород плывём, что бы мошну набить. Нам земли для жизни предлагают, что бы править в них, да оборонять. Если сядем там, то сядем надолго, – вдруг заявил Синеус. – Тебе решать, брат, не так просто будет данов побить, кто двумя руками за чужое добро хватается, может своё не удержать.

– Ты, тут про чью мошну сказ ведёшь? – прорычал Аскальд. – Я ведь не о себе, я о дружине думаю. Варяг без добычи, сидеть не должен, воинам за службу и риск плата достойная нужна, иначе разбегутся.

Видя, что обстановка накалилась, Рюрик поднялся, все тут же умолкли, уставившись на своего предводителя.

– Не затем мы тут собрались, что бы глотки рвать, да споры вести. Синеус прав, не за наживой плывём, а земли новые под свою руку брать. Но и Аскальд прав, негоже воинов в бедности держать. Выступаем завтра, данов поприжмём, да не всех, приморские земли на копьё возьмём, запас пополним, и в море. Быстрый налёт, лёгкая добыча, и в путь. А кому решение моё не любо, пусть остаётся, есть ещё время, держать не стану.

Все одобрительно загудели, лишь здоровяк воевода, зло стиснул зубы, но спорить не посмел.

Войско готовилось к выступлению.

 

1

Первый корабль, уткнулся днищем в песчаное дно и, заскрежетав по камням, чуть ли не на полкорпуса выскочил на берег. По скинутому с борта деревянному трапу воины, в тяжёлых доспехах сбегали на берег один за другим. Никто не желал провалиться в воду, и намочить одежды. Два других судна выполнили тот же самый маневр. За несколько минут, немногим менее двух сотен воинов оказались на берегу. Они бросились вперёд и побежали змейкой по глубокому снегу. Приблизившись к поселению, нападавшие разбились на небольшие группы, по десять – пятнадцать человек и ударияли разом.

К тому моменту, когда нападавшие напали на Вегард Фиорд, воины Скегги ярла, прикрывшись щитами, вышли навстречу противнику. Как оказалось, не один лишь Даньша заметил корабли чужаков. Сигнальные огни вспыхнули, звуки труб разбудили спящих и воины-даны успели приготовиться к обороне. Битва началась.

Владения ярла Скегги не являлись крепостью, в полном смысле этого слова, но, тем не менее, внутри поселения, располагался небольшой участок, обнесённый насыпью прилегающей к плотной стене из врытых в землю кольев. Именно сюда и отступили защитники Вегард Фиорда во главе с ярлом. Повсюду свистели стрелы, летели дротики, камни. Укрывшись за стенами укрепления, защитники пытались оборонятся, но силы были неравны. На каждого викинга Скегги, приходилось не менее пятерых нападавших.

Укрывшись за огромным камнем, Даньша наблюдал за сражением. Сердце молодого кузнеца, учащенно билось. Он не знал, кто эти люди, которые напали на владения хозяина. Часть нападавших, мало чем отличалась от воинов Скегги, именно они и высадились с драккара, с огромной драконьей головой на украшавшей нос корабля. Другие воины, которые приплыли на двух больших кораблях-ладьях, отличались формой щитов, шлемов, и выглядели как-то иначе, они кричали, переговариваясь друг с другом, и Даньша понимал их речь. Он в первый раз видел варягов русов.

– Похоже, сегодняшний день изменит всё, – подумал юноша, высунувшись из-за камня, – кто же это, говорят по-нашему, а брони у них, не хуже датских. Да и сражаются не хуже прочих варягов.

Чужаками руководил здоровенный воин, в длинной кольчуге, усиленной прямоугольными пластинами из тонкой стали. На голове у него сидел стальной шишак, размером чуть ли не с ведро, кольчужная сетка – бармица спадала на широченные плечи, воин бился без. Он размахивал огромным мечом, который держал в правой руке, в левой здоровяк держал огромных размеров топор, которым он разрубил надвое уже парочку воинов датского ярла, оказавшихся на его пути. Нападавшие сомкнули кольцо, окружив воинов Скегги так, что тем некуда было отступать, ловушка захлопнулась и победа чужаков, оставалась лишь вопросом времени.

Что бы лучше рассмотреть, что же будет дальше, Даньша выбрался из-за камня и пополз по снегу на животе. Временами он поднимался на четвереньки, а то и перебегал от одного куста к другому, используя их в качестве укрытий.

– Вроде прекратили биться, чего ждут то? – подумал юноша. – Переговариваются.

Огромный чужак что-то кричал, указывая на Скегги своим мечом. Ярл то же, что-то говорил, но слов Даньша разобрать не смог. Наконец, Скегги вышел за стены укрепления один, в то время как нападавшие отступили. Предводитель чужаков, в огромном шлеме тоже отошёл назад и на его месте оказался совсем другой воин.

– Поединщик.

Тем временем Скегги ярл и неизвестный воин, стали двигаться по кругу, прикрываясь щитами.

Поединок начался.

 

2

Высадкой на побережье Вегард Фиорда руководил Аскальд. Вместе и Диром на двух кораблях, они первыми начали штурм датского поселения. С дружиной руссов, в этой битве приняли участие нурманы Рауда. Рюрик с братьями и свеи Альва в это же самое время, громили поселения соседских бондов.

Когда кучка воинов-данов, спряталась за стенами нехитрого укрепления, Аскальд остановил атаку. Он уже потерял в бою несколько людей и решил сделать передышку. Защитники фиорда были обречены, и Аскальд решил вызвать датского ярла на поединок.

– Давай решим это меж собой, – выкрикнул здоровяк рус своему врагу, – зачем попросту губить воинов.

Предводитель руссов не сомневался в собственных силах, он решил в очередной раз доказать кто есть кто. Многие считали воеводу героем и признавали только его. Скегги, видя огромный рост руса, и его недюжинную силу, поначалу засомневался. Но, когда здоровяк, пообещал сохранить жизни всем, выжившим данам, если Скегги выйдет на бой, решился на схватку.

– Для чего тебе это? – с недовольством произнёс Дир, обращаясь к воеводе. – Ты вроде бы уже вырос из того возраста, когда похваляются силой. Ты вождь, а не простой рубака, а если тебя ранят?

Аскальд зло посмотрел на своего соратника и друга, мало кто другой решился бы оспаривать решения могучего руса, но Диру это сходило с рук.

– Сейчас, когда этот Рюрик командует нами, нужно при любой возможности доказывать воинам кто есть кто, дружина любит героев. Когда придёт время, будет проще сместить этого выскочку, вместе с братьями.

Аскальд говорил вполголоса, так, что бы его слышал лишь Дир. В этом момент к руссам подошёл Рауд.

– Я я прирежу этого ярла.

Оба руса посмотрели на нурмана, тот казался спокойным.

– Я собирался сразиться сам, но вы тут, похоже, все сговорились? Что же если тебе так этого хочется, нурман, давай. Я не знаю, что тобой движет, но имей ввиду, мне нужна победа, – проворчал здоровяк.

– Староват ты для схватки? – Дир скривил рот. – Думается, тебе и в поход идти не стоило, сидел бы дома.

Рауд промолчал, глаза его горели.

– Уверен, что победишь? Датчанин моложе и он не какой-нибудь жирный бонд-земледелец, – Аскальд сомневается.

– Я справлюсь.

– Будь, по-твоему.

Аскальд снял шлем и уступил место старому конунгу.

 

3

Они стояли друг напротив друга, оценивали. Скегги сын Хокона датский ярл и Рауд Сигурдсон – нурман, получивший когда-то звание конунга за то, что смог организовать огромный скандинаво-руский флот, целую армию, и провести завоевательную акцию в Нанте и Севильи. Скегги, долго смотрел на противника, оценивая силу и опыт. Рауд же напротив, был задумчив, отрешён и беспечен.

– Нужно лишь сразиться, сразиться и умереть, тогда всё встанет на свои места, заветная цель уже рядом, такая близкая и желанная.

– Ваш предводитель или трус, или дурак, он сам вызвал меня на поединок, а потом исчез, – хрипло прорычал Скегги, прервав мысли нурмана, – или он думает, что здесь живут неумелые землепашцы и поэтому выставил на бой старика.

– Тот, о ком ты говоришь, мне не указ, я сам вышел, что бы сразиться. Мой нынешний вождь, тот, кому суждено стереть с лица земли твои владения ещё только плывёт сюда, а человек, которого ты принял за нашего главаря всего лишь хевдинг в войске Рюрика. – Рауд усмехнулся, достал меч. – Наш предводитель Рюрик Ютландский, он конунг, как и человек, с которым тебе придётся сразиться.

Скегги опешил.

– Я Рауд Сигурдсон, конунг нурманский, и если ты победишь и выживешь, тебе будет, чем похваляться.

– Ну что ж, конунгов мне ещё убивать не приходилось.

Скегги сделал быстрый выпад, рубанув сверху мечом. Бросок был так стремителен и силён, что большинство зрителей ахнули. Рауд же, слегка присел и уклонился. Клинок скользнул, уйдя вверх, срезав при этом несколько медных клёпок со щита нурмана.

– Старик не так уж и плох, быстр как змея, не уверен, что этот дан получит лёгкую победу.

Дир ткнул Аскальда локтем, воевода лишь пожал плечами.

– Чем бы ни закончился бой, я буду в выигрыше.

Воины с обеих сторон кричали, подбадривая бойцов. Притаившийся в укрытии Даньша, наблюдал за происходящим, разинув рот. Тем временем участники поединка кружили, пытаясь пробить брешь в обороне противника. Дан двигался быстро, энергично, то и дело, наступал, Рауд же напротив, был скуп на движения, почти не атаковал, а лишь защищался.

– Силы бережёт, – наконец-то проворчал Аскальд.

Дир усмехнулся, хотя воевода и старался казаться безучастным, но все видели, что и он увлечён схваткой. Вдруг Рауд, нанёс свой первый удар. Уклонившись от просвистевшего над головой меча, старый нурман ударил сверху, по дуге, вложив в удар всю силу.

– Вот это да! – выкрикнул восхищённый Дир.

Тяжёлый щит Скегги треснул и развалился пополам, но ярл успел отскочить. Воин-дан, швырнул на землю остатки щита. Рауд не продолжил атаку.

– Он совсем выдохся, эх, сейчас бы самое время напасть, – произнёс слегка разочарованный Аскальд. – Смотри, он тоже бросает щит, таская его, старику не угнаться за данном.

Теперь оба поединщика снова оказались в равных условиях, но все видели, что старый нурман совсем выбился из сил.

– Ну, теперь он умрёт, – разочарованно произнёс Дир.

Скегги рубанул сверху, Рауд не двинулся с места. Меч Скегги рассёк кольчугу, впился в тело, разрубив ключицу и несколько рёбер старого конунга. Над местом схватки повисла гробовая тишина. Рауд отшатнулся, сделал несколько шагов назад, но остался на ногах, его противник оскалился.

– Всё, скоро я поднимусь к вам, боги, – старик поднял глаза к небу, над местом поединка кружили чайки.

Скегги решил добить поверженного врага. Сделаав шаг, он почувствовал боль. Посмотрел вниз и увидел под ногами лужу, пятно разрасталось. Он понял всё. Старый конунг пренебрёг защитой, но принимая удар на себя, успел полоснуть противника мечом. Рауд бил наотмашь, изнутри, его оружие, рассекло стальные кольца кольчуги, разрубив паховую артерию. Скегги снова посмотрел на врага, тот продолжал стоять, истекая кровью. Датский ярл усмехнулся.

– Ты искал смерти, но хотел убить, – произнёс Скегги и шагнул.

Кровь хлынула, ярл рухнул, только после этого старик-конунг осел. Громкие крики раздались с обеих сторон, одни кричали радостно, в голосах других слышалось отчаяние.

 

4

Погода переменилась. Был ли это очередной каприз природы, а может быть, боги посылали знак, предостерегали от чего-то, никто этого не знал. Резко потеплело, снег начал таять и, когда вместо белых хлопьев на землю упали капли дождя. Дождь лил и лил всю ночь, а потом ещё один день, снег сошел, растаял как будто его и небывало. Вместо белого пушистого ковра земля почернела и превратилась в серую, прилипчивую грязь, которую, то там, то здесь покрывали глубокие бесформенные лужи.

Добычу, взятую в поселениях бондов, которые Рюрик с братьями и свеями Альва взял без особого труда, нельзя было назвать богатой, но это было что-то, хотя бы по сравнению с тем, что досталось Аскальду. Аскальд напал на земли датского ярла, в надежде, что в закромах бывалого викинга окажется добыча, достойная пролитой за неё крови. Но богатства ярла Скегги, убитого в поединке стариком Раудом, были очень скудны. Битва за Вегард Фиорд стоила воеводе Аскальду семерых воинов, и ещё дюжину раненых, среди которых оказался и сам старик Рауд. Смертельно раненый конунг лежал сейчас в домике на широком столе, прикрытый волчьими шкурами, доживая свои последние дни.

– Старик добился, чего хотел, это неплохо, – рассуждал Рюрик о собственном тесте. – Викинг должен умереть от меча, что бы попасть в Вальхаллу, красивый обычай, но так ли это на самом деле?

Сам Рюрик не потерял в битве ни одного воина, правда, с десяток были ранены, но в основном эти ранения являлись царапинами, все, кроме одного. За свою победу над несколькими датскими бондами Рюрик так же заплатил достойную цену. На корабле, который стоял сейчас в бухте Вегард Фиорда, лежал смертельно раненный Озар-Гончак, человек, ради которого Рюрик смирился с присутствием в своей дружине своенравного Аскальда доставлявшего на данный момент братьям руссам немало проблем.

Всё случилось так, как бывает тогда, когда битва уже выиграна, и воины теряют бдительность, упоённые сладким вкусом победы. Русы умели подкрадываться, нападать внезапно, так, что эти земледельцы, датские бонды, даже не успевали продрать своих заспанных глаз. Рюрик лютовал, он знал, что, то что он делает сейчас, было местью за своих родителей, жизни которых отнял ни кто иной, как датский конунг Готфрид. Рюрик мстил, упиваясь этой местью в последний раз. Он знал, что вскоре он покинет эти земли и ему не придётся держать ответ за сделанное.

Стрела прилетела, казалось бы ниоткуда. Какой-то мнимый герой, укрывшийся в загаженном свиньями хлеву, сумел сделать то, чего не смогли лучшие воины данов. Русы праздновали победу, когда, шальной стрелок, сумел спустить тетиву. Рюрик, воин, конунг, будущий князь новгородских земель, не заметил опасности, не заметили её и его люди – русы, лучшие воины Руяна и всего Балтийского Поморья. Этот день, мог стать для великого воина последним, если бы не один человек. Гончак нашёл его, нашёл будущего князя своих земель, которого великий правитель ильменских земель Гостомысл пророчил на княженье. Как же мог Гончак, не уберечь того, кого так долго искал. Новгородец следопыт, отличный стрелок и лучший охотник всего Приильменья успел закрыть собой будущего князя.

Сейчас Озар лежал на палубе корабля, обломок стрелы всё ещё торчал в его груди. Гончак дышал, но дни его были на исходе.

– Снесите его на берег, – наконец-то крикнул Рюрик своим воинам. – В домах, по крайней мере, сухо и тепло, а то эта слякоть, просто не даёт покоя.

Несколько дружинников бросились исполнять поручение.

 

5

Посреди поселения захваченного руссами, стояла разноликая толпа. Многие были ранены и истекали кровью. Воины захватившие Вегард Фиорд, пополняли количество невольников, то и дело, приводя новых пленных. Несчастные и измученные люди стояли в грязи, мокрые и понурые, опустив головы в землю, изредка переговариваясь. Многие были в одних рубахах, поэтому стучали зубами от холода, жались друг к другу, что бы согреться. Среди женщин и детей, составлявших большую часть пленённых, Даньша узнал жену убитого ярла – Вандис. Женщина стояла, гордо поглядывая на захватчиков, и прижимала к себе обоих сыновей. Сегодня бывшие хозяева и их трели-рабы стояли рядом, плечом к плечу, новые повелители уровняли всех. Даньша пытался рассмотреть, нет ли среди несчастных Сакса-кузнеца, но ему этого не удалось. Очевидно, германец нашёл свою смерть от руки одного из нападавших.

После того, как Даньша стал невольным свидетелем схватки за Вегард Фиорд и наблюдал за поединком Скегги и Рауда, ему недолго довелось наслаждаться свободой. По всем окрестностям словно хищные звери рыскали русы, отлавливая беглецов. Молодой трель попал таки, в конце концов, на глаза захватчикам и снова угодил в неволю.

Парочка дружинников пригнали несколько новых пленников, но Даньша не успел их разглядеть, так как его внимание привлекли четверо человек, несущих на носилках раненного.

– Видать важный кто-то, – пробормотал стоящий рядом с парнем худощавый мужик, в котором молодой кузнец признал одного из бывших трелей Скегги. – Вон как бережно несут, точно уронить бояться.

Четверо носильщиков шли медленно, скользя по мокрому от талой воды льду, изо всех сил пытаясь удержать равновесие. Вдруг кто-то окрикнул процессию, и носилки остановились.

К раненному подошли двое, молодой русоволосый витязь, в меховой шапке и кольчуге и широкоплечий суровый рус лет сорока с огромной бляхой на груди. Мужчина не одел ни шапки, ни шлема, и поэтому его чёрный чуб гордо развивался на ветру. Воин что-то негромко сказал носильщикам и те поспешали опустить раненного на землю. Судя по тому, как носильщики исполняли его приказы, этот человек и являлся главным вождём всех захватчиков.

Даньша не расслышал слов широкоплечего, но зато смог разглядеть лицо человека лежавшего на носилках. Судя по одёжде и длинной бороде, раненый был не из руссов. Грузный и плосколицый, он более походил на матёрого новгородского купчину, нежели на одного из поджарых воинов варягов. Даньша вытянул шею, прислушался к разговору, но ветер доносил до юноши лишь обрывки слов.

– Кто же это такой? – снова пробурчал худощавый трель, в самое ухо Даньше, – И не нурман вроде, да и не рус, а чести, точно конунгу.

Даньша уже начал было терять к происходящему интерес, но вдруг знакомый до боли голос заставил парня напрячься.

– Озар! Гончак! Посмотри сюда! – крикнул кто-то из толпы, – Это я, узнаёшь?

Раненый приподнял голову. Он смотрел на пленных помутнённым взором, оба руса тоже оглянулись. Раненый прищурил глаза и протянул руку в направлении кричавшего, приподнялся, и, упал, потеряв сознание.

Только сейчас Даньша разглядел в кучке пленников, прибывших последними, того, кто назвал раненного по имени.

– Надо же, выжил, – усмехнулся молодой кузнец.

На Даньшу из толпы так же, не скрывая своего удивления, смотрел его старый знакомый Лейв.

 

6

В тесной, плохо протопленной комнатке, на высоких кроватях, укрытые толстыми покрывалами из шкур лежали двое. Два человека, два представителя разных народов, различные по своему положению и роду занятий. Но сейчас их объединяло одно, каждый из них доживал свои последние часы на этой земле.

Меч Скегги нанёс Рауду смертельную рану, но дыхание старого викинга всё ещё было слышно, он постанывал и хрипел. Сосед нурмана Гончак, также дышал с трудом. Обломок стрелы, по прежнему торчал в его груди. Опытные воины, принесшие новгородца в дом, понимая, что тот больше не жилец, решили не извлекать древка, что бы не дать истечь кровью. Так они пытались продлить умирающему жизнь.

Нарушив общую тишину дверь домика со скрипом отворилась, и в комнату вошли Рюрик и оба его брата. Трувор и Синеус задержались на пороге, пропуская старшего вперёд. Вождь руссов неспешно подошёл к нурману. Рауд, услышав присутствие людей открыл глаза, лицо его искривила слабая улыбка.

– Я нашёл таки то, что искал, – губы умирающего подрагивали. – Смерть от меча, вот о чём должен мечтать настоящий викинг, не важно конунг он или обычный хирдман.

Рюрик кивнул в ответ.

– Ты наскоящий конунг, мой сын будет гордиться своим дедом.

– Да, я буду пировать за столами Вальхаллы и смотреть сверху как мои потомки будут править завоёванными тобой землями. Я не ошибся в выборе мужа для дочери.

Довольный конунг вздохнул с облегчением, но, вдруг, словно вспомнив что-то, добавил. – Ведь я не ошибся, верно? – в голосе Рауда послышалась тревога.

– Если ты имеешь ввиду моё обещание, то я о нём не забыл. Наш общий родич, сын Витослава, уже плывёт к твоему фиорду. Олег станет для моего сына и твоего внука достойным защитником и учителем. Он позаботится о ребёнке, пока я буду добывать своё княжество. Я не забываю своих обещаний.

– Хорошо, это очень хорошо, я всегда верил в тебя, – старик, по-видимому, успокоился. – Ах да, тот человек, который разыскивал тебя всё это время, – Рауд указал на соседнее ложе, – Иди к нему, он что-то хотел сказать. Мне тяжело говорить, я должен подготовиться к дороге.

– Тебя похоронят по вашим обычаям, как настоящего конунга, я обещаю.

Блаженная улыбка появилась на лице старого нурмана, он закрыл глаза, Рюрик тем временем приблизился к Гончаку. Увидев, что новгородец пришёл в сознание предводитель руссов произнёс.

– Ты хотел меня видеть, ильменский посол, я пришёл.

Гончак приподнялся на локтях, огляделся, было видно, что каждое движение приносит ему муки.

– Ты не забыл обо мне, – умирающий втянул воздух, его голос дрожал. – Каждый во что-то верит, вот он, например, – Гончак кивнул на раненного нурмана, – хочет пировать с богами и жить войной, у меня нет таких целей. Я не знаю, что обрету после смерти, но я знаю, что хочу оставить после себя. Я всю свою жизнь служил своему князю, я служу ему и теперь, когда он ушёл от нас. Гостомысл завещал власть тебе, князь Рюрик, да, да, я не оговорился, теперь ты мой князь, и нужно, что бы в это поверили все. Не грабь мой народ, не терзай, будь ему защитой и опорой. Моя мечта, что бы мой сын, видя то, как жил его отец, и, видя как он умирает, захотел бы прожить свою жизнь так же славно, как прожил её я. Я рад, что нашёл тебя, я рад, что ты станешь князем моих земель, хотя мне не нравятся некоторые из твоих сородичей, они дают тебе дурные советы, не слушай их.

При этих словах Рюрик стиснул зубы, он понимал о ком идёт речь.

– Мы не должны были нападать на эти земли, я чувствовал это и вот результат, я умираю, не успев довести дело до конца. Я долго тебя искал, но я не смогу представить новгородскому вечу. Пусть это сделают другие. Помнишь пленника, который назвал моё имя, когда меня несли с корабля?

Рюрик кивнул.

– Этот человек был пестуном при Лучезаре, приемном внуке Гостомысла. Я вспомнил его. Он может тебе пригодиться на новых землях. Освободи этого пленника, пусть он сведёт тебя с приёмышем умершего князя. Я уже не смогу сделать этого сам.

– А так и сделаю. Скажи, я могу сделать что-нибудь для тебя.

– Позаботься о моём сыне, и он станет тебе верным слугой.

– Я возьму его в дружину, мне нужны люди, подобные тебе.

– Сделай его настоящим мужчиной, мой князь, сделай.

Гончак поднялся на локти, хотя было видно, что это далось ему нелегко, он захрипел, схватился рукой за грудь, струйка крови стекала по его губам, очевидно, долгая речь не пошла ему на пользу, он дёрнулся, и испустил дух.

– Тебя похоронят с почестями, ты этого достоин, – сквозь зубы процедил Рюрик. – Найдите человека, о котором он говорил, немедленно.

Когда Трувор и Синеус вышли из комнаты, Рюрик обернулся. Лежащий на соседнем ложе Рауд также не подавал признаков жизни.

– Они ушли одновременно, два человека, два героя, получив от жизни то, о чём мечтали, – усмехнулся будущий князь и направился к выходу.

 

7

Корабль стоял на вбитых в грунт деревянных сваях, посреди небольшого углубления у самого берега. Киль судна был врыт в землю, а каменная насыпь с обеих сторон держала корпус парусника, словно огромные монолитные тиски. Создавалось впечатление, что корабль плывет по суше так, как он когда-то бороздил просторы бескрайних северных морей. Не обычная рыбацкая лодка, не тяжелый торговый кнорр, а настоящий боевой драккар, длинный и узкий, с драконьей мордой, украшающей нос судна, с прокопчёнными низкими бортами, почерневшими от въевшейся в них смолы.

Толпа становилась всё больше и больше. Многочисленные трели-рабы подтаскивали к кораблю вязанки дров и тюки с соломой промасленной жирным, пахучим составом. Даньша стоял среди воинов, рядом с Лейвом, искоса поглядывая на снующих вокруг варягов.

– Удивительная штука судьба, – рассуждал бывший трель. – Два дня назад, Лейв, закованный в колодки, готовился встретить смерть, а сегодня вот он, стоит среди победителей, как ни в чём, ни бывало, одет в добротные одежды, и опоясан мечом.

Тот раненый, которого Даньша принял за заезжего купчину в самом деле оказался новгородцем, посланцем князя Гостомысла, и именно по его просьбе Лейв из разряда пленников, перекочевал в свободные люди, и стал чуть ли не советником при вожаке руссов. Но и сам Лейв, поступил благородно. Ведь именно благодаря его просьбе Даньшу освободили из плена.

Парень переминался с ноги на ногу, и кутался в свой тулуп, сырость и холод вызывали озноб. Снег и дождь падали на непокрытую голову Даньши, и он то и дело стирал с лица холодную влагу. Вдруг все, словно по волшебству замерли, и мощный рёв труб, раскатившийся многоголосым эхом по всей округе, возвестил о начале ритуала. От резкого звука Даньша напрягся, скривил лицо, борясь с сильным желанием заткнуть уши. Гусли, дудки и бубны, различные трещотки, вторили гласу труб, создавая невыносимый шум.

– Несут, несут, – послышалось со всех сторон. Толпа зашевелилась, отпрянула, пропуская вперёд кортеж с телом покойника.

– Кто ж он такой то? – дёрнув того за рукав, прокричал в ухо Лейву Даньша. – Что для него такие торжества затеяли.

– Конунг это нурманский, самый большой князь по-нашему, – не поворачивая головы, пробормотал Лейв, – родич он вождю варяжскому.

Новые завывания труб, помешали продолжить фразу. Даньша вытянул шею изо всех сил и увидел, как воины на специальных носилках внесли мертвеца на корабль по приставленному к борту трапу. Тело покойного конунга поместили на корме, под углом, словно бы давая ему возможность смотреть вперёд. Вслед за первой группой носильщиков появились новые. Семерых павших в бою варягов и посола новгородца, благодаря которому Даньша с Лейвом обрели свободу, провожали воины в их последний путь.

Новых покойников положили в ноги к павшему конунгу. Трубы умолкли, на мгновение воцарилась гробовая тишина. Из толпы воинов вышел старец в длинном одеянии. Он отличался от остальных варягов, как лицом, так и одеждой.

– Жрец это, – пробормотал кто-то из стоящих за спиной, Даньша поёжился.

Старец, в длинном одеянии из шкур, с посохом, украшенным побрякушками из черепков и перьев, затянул длинную речь, из которой Даньша ни понял ни слова, грубый голос старца напоминал карканье ворона. Знавший древнегерманский Лейв понимал всё, но Даньша не стал требовать разъяснений, ведь всё и так было ясно без слов, говоривший воспевал подвиги героев, провожая их в далёкий загробный мир. Несколько участников погребения внесли на борт оружие и утварь, горшки с зерном, и готовые хлеба, какие-то драгоценности, бочонки с медами и брагой, одним словом всё, что должно было послужить умершим в их дальней дороге в загробные миры.

Жрецу принесли жертвенных животных, собаку и петуха, подвели молодого и статного жеребца. В считанные мгновения жертвенный нож жреца сделал своё дело. Когда с невинными тварями было покончено, двое бывалых рубак из числа нурманов огромными топорами изрубили туши животных на куски и бросили их на палубу драккара. Всё это происходило под всё те же звуки труб и заунывные песни плакальщиц из числа пленниц, пригнанных варягами к месту погребения.

Кто-то промелькнул пред глазами и на мгновение Даньша потерял пленниц из виду. От кучки женщин отделилась укутанная в плащ фигура.

– Кто это? – прошептал Даньша в самое ухо Лейву, не удержавшись.

– Это новая служанка конунга, она будет сопровождать его по дороге в Вальхаллу.

– С ней поступят так же, как и с животными?

– Её удушат, – равнодушно заявил кто-то из стоящих поблизости.

– Говорят ваш конунг пообещал её детям жизнь и свободу, если она добровольно взойдёт на жертвенный огонь, – почёсывая бороду прорычал здоровенный нурман, обращаясь к говорившему. – Я слышал, эта тир очень хороша, так, что нашему старику-конунгу можно сказать повезло, – и здоровяк рассмеялся собственной шутке.

В этот момент женщина откинула капюшон и подошла к жрецу. Она стояла с гордо поднятой головой и смотрела на собравшуюся толпу надменным, твердым взглядом. Даньша от удивления охнул.

– Да ведь это же… – оглушительный рёв помешал парню договорить.

В несчастной Даньша узнал бывшую хозяйку, жену погибшего ярла – Вандис.

Под звуки труб, сопровождаемая жрецом, новоиспечённая тир, взошла на палубу, корабля.

– Вот такая штука судьба, вчера жена воина, сегодня лишь несчастная жертва для жадных до крови варяжских богов, – заявил с сожалением Лейв, поглядывая на бывшую хозяйку, а ведь ей я тоже обязан жизнью.

Даньша лишь опустил голову. Бывший датский викинг, повторил его недавние мысли. Вот и он, Даньша, недавний трель, потом пленник, а сегодня уже снова свободный человек. Юноша провёл рукой по горлу, тугой ошейник больше не сжимал ему шею.

Погребальный огонь разгорался медленно, разнося густые клубы дыма. Несмотря на обилие сухих дров и горючего жира, с неба падала влага и мешала пламени разгореться, но всё же, спустя некоторое время, красные языки охватили корабль и всё, что было на нём, Даньшу обдало жаром.

– Что же случится завтра, как снова судьба пошутит над нами?

Пламя поднялось до небес, прислуга готовила столы для предстоящей стравы. Воины русы, воины нурманы и новгородский посол Гончак сегодня покидали этот мир, следуя каждый в свой загробный мир, тот в который он верил при жизни. Кто-то из певцов затянул протяжную песню: