1

Впервые, за последние месяцы, ему удалось оторваться от дел и выехать за город. О том, что бы навестить семью, оставленную в Изборске, он теперь только мечтал. Бывший воевода и представить себе не мог, что, став новгородским посадником, наживёт кучу болезней, станет нервным и раздражительным. Будучи воеводой Изборска, Елага занимался содержанием и обеспечением местной дружины, безопасностью городка, и прилегающих к нему земель. Став посадником Новгородским, он столкнулся с множеством прочих проблем и забот, которые, как выяснилось, оказались для него непосильной ношей. С утра до ночи приходилось выслушивать вечно ворчливых и всем недовольных горожан. То мужики из за клочка земли полаются, где чей надел, да кто им по праву владеть должен, то купцы местные с гостями заморскими в цене на товар не сойдутся. Так не говорят, а всё орут, того и гляди, как бы за ножи да топоры не схватились. Любит люд новгородский погалдеть да поспорить, а дай мужикам волю, так они и силушку в ход пустить готовы. Ни один вопрос, ни один суд без посадника не обходится, а коль уж судить да рядить, так по справедливости надобно, а не как придётся. А как по справедливости, так ведь всем и не угодишь. Те, кого обделил, глядишь, и обиду затаить могут, потом ходят злобу в сердце носят. А Елага, хоть и воин от роду, суров да беспощаден в боях, а в жизни то совсем не таков. Большое сердце у нового посадника, большое и доброе. Трудно ему, когда люди про него злое наговаривают, от того и хмурый он вечно, не по нему такая жизнь.

Пока у кривичей воеводствовал, так там ведь всё иначе было, по-другому.

Где враг, где свои, особо думать не надобно. Дружине спуску не давай, что бы не ленились, а уж врагу и подавно. Врагов бил воевода, не щадя. Не щадил при том, ни дружину ни себя самого, а в городе что? Тут свои, как их унять? По мирному ведь надобно, тут силу не применишь. За этот неполный год, пока он в Новгороде посадником сидел, Елага истощал, осунулся, постарел и лицом и душой. Голова, напрочь, облысела, да и в бороде волоса русого не сыщешь, одна седина. Зачастую друзья да знакомцы прежние уж и не признавали сразу, в старике этом некогда грозного и могучего воина славянских земель.

А тут недавно ещё напасть приключилась. Двое племенных вождей из ильменских словен меж собой повздорили. Не то из-за того что кто-то девку из дома без согласия родичей умыкнул, не то какая другая причина была, времени на разборы у Елаги не было. Началось как всегда с мордобоя, а закончилось тем, что прибили двух мужиков до смерти, и тут пошло, взялись мужики за топоры. Кровь пролилась, сцепились не на шутку, могло всё большой бедой обернуться. Хуже нет когда род на род идёт, да к тому же вожаки ещё и всех соседей к своей разборке привлечь норовят.

Пока Елага воев скликал, что бы смуту унять, так те деревеньки боярин Вадим замирил. Хотя что говорить, не замирил, а силой унял да успокоил. У Вадима Храброго дружина своя, да такая, что покрепче городской будет, в боях проверена. Налетели на смутьянов, плетьми да конями толпу разогнали, точно баранов. Такой жути на мужиков нагнали, что те про пересуды и думать забыли. Вроде бы хорошо всё, да только у Ерги мысли закрались. Вадим ведь не только бунтарей унял, а ещё и плату с них взял, за беспорядки учинённые. Взял не только с ильменцев, но ещё и с соседей их, эстов, их тех, что собирались бунтарей поддержать. А добро, что воины его взяли не в казну городскую, а себе прибрал. Мол, дружина то моя, так и прибыль мне, войску на прокорм. Вроде бы правильно то, да только не совсем. Подати со своих брать, то княжья забота, а коли нет князя, тогда что? Елага было попытался с боярина Вадима к ответу призвать, но тот в ответ лишь посмеялся.

– Пусть подать с виновных брать и княжья забота, да только и ты, посадник, не князь. Потому уймись, и не пытайся ухватить то, что самому не поднять, – ответил воевода, и денег в казну не дал.

А разве с Вадимом теперь поспоришь? Дружина у него побольше городской, конная рать – степняки да болгары. А казна пуста, нечем ратникам платить, вот половина то из них по своим домам да огородам и разбежалась. Разве, что с Вадимом этим Лучезар потягаться сможет. У княжича приёмного тоже дружина своя, пусть не такая как у Вадима, но тоже с полсотни наберётся, в основном балты да эсты. Одним словом запутался посадник совсем, не выдержал, и, не долго думая, оставив вместо себя одного из приказчиков, сел на коня и собрался за город отдохнуть от суеты и забот.

– Не долго уж осталось, по уговору скоро срок мой исходит, – радовался Елага. – Соберём вече, и тогда пусть уж мужи сами решают, кого новым посадником ставить. А коль хотят, пусть князя выберут, хоть Вадима, хоть Лучезара, а с меня хватит, уморила меня эта служба. Отдохну недельку, а там и до назначенного срока недолго останется.

Елага, в сопровождении двух городских ратников, верхом на каурой лошадке ехал по весеннему лугу. Первые побеги пробивались сквозь плотный слежавшийся грунт, с которого только-только сошли зимние снега.

– Вот она травинка, тонкая такая, слабая с виду, а сквозь толщу земную всегда лазейку найдёт, просочиться, расправиться и станет крепнуть и стремиться к солнцу, – радовался посадник первым зелёным листочкам. – Уж и думать перестал, не вспомнить уже, когда в последний раз за плугом ходил, а ведь было время, эх, … Как сброшу с себя хомут этот, отойду от дел, так, пожалуй, заживу спокойно.

Елага подъехал к раскинувшимся средь поля постройкам. Его это земля, с давних пор ещё выкупил, так просто для души, а нынче вот и сгодилась.

– Отойду от дел, сюда жить приеду. Семью привезу, найму работников, поле засею, и заживу, – размечтавшись, Елага въехал во двор. – А пока хоть высплюсь вдоволь.

Но отдохнуть посаднику, было не суждено. В доме его уже ждали.

 

2

В прихожей на лавке сидели двое, крепкий старик и худощавый парень с растрёпанной шевелюрой. Оба гостя, завидев хозяина, вскочили с мест, склонились.

– Здрав будь, посадник, прости, что без приглашения.

«Говор варяжский, чужой. Где-то я его видел. Вот где?» – прикинул Елага, глядя на старшего. Позади Елаги, переминаясь с ноги на ногу, стояла челядь. Елага сел, жестом отпустил прислугу, а двум вооружённым воям кивком велел остаться, мало ли чего… Елага вздохнул, нет отбоя от ходоков. Ну, ладно, послушаем, чего эти припёрлись, буркнул:

– Ну, коль пришли, выкладывайте.

– Знаешь ли, посадник, что варяги с кораблями на Ладоге встали? Большим числом пришли, по воде. Не даны, нет. А из Балтийских руссов варяги. Про Рюрика Ютландского слыхал ли, нет? Мы его послы, – заявил старший без предисловий.

Елага дёрнулся, точно ежа проглотил. Стража по бокам попятилась.

– Чего говоришь? Корабли варяжские на Ладоге стоят, что за напасть?

– Не пугайся воевода, то не набег, – поспешил успокоить посадника пришлый старик. – Варяги эти, те самые, кого Гостомысл призвал. С миром пришли. По-праву. Три родных брата те, внуки Гостомысловы. Рюрик их старшой, ждёт теперь послов новгородских.

Елага чувствовал, как по спине, точно ледяные салазки, скользят, бегут мурашки, холодок. Варяги, большой флот… От одних недавно избавились, а тут эти. Да, конечно, этих сам Гостомысл позвал, но мало ли…

– Ну, коль с миром варяги это хорошо. Только всё это ещё обмозговать надобно, обсудить. Вече созвать, да людей достойных отрядить. А вы посланцы обождите пока, люди мои вас на постой определят, а как ответ готов будет, так я вам его и сообщу.

– Хорошо, только не тянул бы ты с ответом. Конунг Рюрик долго ждать не станет. Он сюда по праву законному пришёл, а встречать его никто не торопиться, обидется может. Крепко.

Вот он, Лейв указал на Смагу, сын Озара Гончака, они тех варягов и нашли. Парень кивнул.

Елага ещё более струхнул.

– Ну, коли так, прямо сейчас в Новгород отправлюсь, – Елага поднялся. – А что горожанам то сказать, кто вести радостные нам привёз? Не припомню я, что бы ты имя своё назвал, посланник.

– Зовусь я Лейвом, при дворе Гостомысла когда-то состоял, потом у Лучезара, приёмыша его. Теперь при Рюрике, ему служу.

Елага насупился. Не больно-то доверял посадник приёмышу. А где ель, там и шишки. Что хозяин, что слуга – одна напасть.

 

3

Светильник сильно коптил, и пламя, возвышавшееся над тоненьким фитилём, постоянно подрагивало от порывов ветра проникающего в комнату через открытое окно. Мужчина развалился на ложе, наслаждался вечерней прохладой. Гул за окном утих, крики смолкли, и ночь, укутала засыпающий город мягкой пеленой.

Скрип ворот и собачий лай заставили насторожиться. Сквозь растворённые ставни слышались голоса, кто-то громко бранился, и это вызывало у Лучезара раздражение. Он резко поднялся, затворил окно и плюхнулся на кровать. Весть о прибытии русов не давала покоя.

– Только этот княжий пёс, Гончак, сумел разыскать их, избороздив все воды Балтии, – ворчал он про себя, скрежеща зубами. – Почему у меня нет таких слуг, самоотверженных и преданных, готовых даже жертвовать собой? Все, кто рядом со мной, готовы прислуживать лишь из страха, или за плату.

С того дня, как Вече избрало Елагу посадником, молодой княжич не находил себе места. Поначалу он негодовал, срывая гнев на прислуге, затем выдумывал разные способы, что бы что-то изменить, но всё было тщетно. Тогда он решил затаиться и ждать своего часа. Лучезар успешно вёл торговлю и благодаря прибылям сумел пополнить дружину, обзавестись верными людьми среди горожан. Теперь он знал всё, точнее очень многое. Поняв, что Елага оказался никудышным правителем, так как постоянно шёл на поводу у новгородских бояр да богатых купцов, Лучезар поначалу возрадовался. Он лелеял надёжду, что новгородский люд вспомнит героического княжича, спасшего город от захватчиков варягов, и изберёт себе более достойного правителя. Но этим мечтам не суждено было сбыться. Смуты и раздоры не прекращались, бояре богатели, народ подвергался гонениям, ремесленники теряли прибыль, земледельцы оставались с пустыми карманами, сбывая зерно за бесценок. Самому Лучезару конечно было грех жаловаться на отсутствие богатств, дела шли в гору, но заветная цель о княжеской власти по-прежнему оставалась недосягаемой. Во многом виновником этого Лучезар считал Вадима.

Бывший воевода болгарского царя, тоже имел своё маленькое войско. Он сумел организовать несколько удачных походов к враждебно настроенным соседям, взять там добычу, и после этого устроил несколько бурных праздников с гуляньями и застольем. На пир приглашались все желающие и любившие повеселиться за чужой счёт новгородские мужики, не упустили своего шанса. Вадима любили за щедрость, за весёлый нрав и многие видели именно в нём своего нового князя и заступника. Лучезар решил пойти тем же путём, но его экспедиция оказалась неудачной. Он напал на эстов, но вместо того, что бы вернуться победителем, получил жёсткий отпор, да такой, что пришлось уносить ноги. К тому же новгородское вече, осудило действия неуёмного княжича, и что бы примириться с соседями повелело ему выплатить пострадавшим большой откуп. Лучезар в результате этого остался почти без средств. Так, что на момент прихода русов, честолюбивый приёмыш остался почти без средств, и находился на грани отчаяния.

Снова послышались голоса, на этот раз из коридора. Лицо Лучезара исказила недовольная гримаса, он снова поднялся, и направился к двери. Но тут кто-то постучал, и дверь со скрипом отворилась.

– Гость к тебе, княжич, – послышался голос, – Прости, что тревожим, но этого человека ты, пожалуй, захочешь принять.

 

4

Лейв долго стоял в темном коридоре, и поэтому поначалу сощурился от яркого света. Хозяин встречал гостя, лёжа на широкой постели, на его лице застыла надменная ухмылка.

«Он почти не изменился, чего, пожалуй, нельзя сказать обо мне», – глядя на бывшего хозяина, подумал Лейв, вспоминая о годе, проведённом в рабстве. Лучезар поднялся, ухмылка не покидала его лица.

– Не чаял тебя снова увидеть, но раз ты пришёл сам… – брови Лучезара сдвинулись, рот превратился в тонкую полоску. – Значит…

– Тот, о котором идёт речьмёртв!

На лице Лучезара тут же появилась уже довольная улыбка.

Даньшу Лейв определил в свиту к Трувору, младшему из братьев, и наказал не появляться в Новгороде. Рюрик же отослал Трувора в земли кривичей, и вероятность того, что Лучезар и Даньша встретятся, становилась ничтожной. К тому же молодой княжич, никогда не видел своего единокровного брата. Лейв поклялся, что в благодарность за спасение собственной жизни, сделает всё, что бы молодой кузнец остался жив.

– Значит, ты вернулся и готов служить, – не то, спрашивая, не то утверждая, произнёс Лучезар. – Надеюсь, я по-прежнему могу на тебя положиться?

– Увы, хозяин, теперь я не располагаю своей свободой, – Лейв пожал плечами. – Я почти год провёл в рабстве, и служу тому, кто вернул мне свободу.

– И кто же, он, позволь узнать? – Щека Лучезара подрагивала.

– Конунг руссов Рюрик, тот, кому покойный князь решил передать власть.

Лучезар переменился в лице.

– Ты служишь тому, кто посягает на моё законное место?

Лицо княжича побелело, нерв на лице задёргался ещё быстрей, пальцы сжались в кулаки. Лейв почувствовал, что холодный озноб пробежал по спине, ему стало не по себе. Как же так, он, бывший викинг, побывавший в десятке битв, человек, не боявшийся в одиночку пробраться в лагерь врага, он именно сейчас стоял и испытывал страх.

Смех Лучезара прервал размышления Лейва. Лицо княжича переменилось, он отступил назад, поправил пятернёй волосы и рассмеялся, счастливым и беззаботным смехом. Лейв, на мгновение растерялся. Он не знал, что и думать, чувство тревоги всё равно не покидало его, наконец, Лучезар заговорил:

– А ведь это даже хорошо. Сейчас я снова далёк от своей цели как и раньше, и быть может твои русы помогут мне это изменить.

Лейв застыл в недоумении, смысл слов собеседника ни как не доходил до него.

– Ты поможешь мне войти в доверие к твоему новому князю, а он поможет мне ослабить положение моего главного врага. Когда твой Рюрик станет мне доверять, я уже сам решу, кто умрёт первым, внуки Гостомысла, или этот Вадим.

 

5

«Ничего не изменилось. Та же толпа, те же люди, готовые в любую минуту, переменить мнение, забыть, что отстаивали накануне. Может и вправду эти русы, сумеют дело поправить? – подумал посадник с грустью. – Что богатеи новгородские на этот раз порешат, ведь за год многое поменялось, народец нищает, а у верхушки городской карманы только больше топорщатся, захотят ли эти толстосумы над собой князя иметь, да и ещё такого, перед которым ответ держать придётся». Толпа гудела ровным, привычным гулом, Елага поднялся на помост и огляделся. Представители разных концов города держались вместе, составляя своего рода группы: там бояре со слугами и свитой, там купцы, там ремесленники. Для каждого сословия своё особое место. От Людина конца в основном мужи знатные стоят, бояре да купцы, что гостями в страны дальние плавают товары возят. Таким всегда лучшие места, ведь именно они все вопросы решают, а не голытьба да беднота, у этих сила лишь в количестве. Несмотря на то, что народу множество, у кого деньги и богатства, у того и сила, у кого сила, у того и власть. У каждого боярина своя челядь, а то и дружина малая, для охраны, вот потому-то за ними и сила. От Плотницкого конца да от Словенского в основном ремесленники, плотники, столяры, кузнецы да ткачи, а ещё торговцы мелкие. Эти если и чего добиться решат, то лишь числом, да единством взять смогут. Только где ж он единство то? Как начнёт беднота судить да рядить, так сразу и перегрызутся все. В такие моменты каждый лишь о своей шкуре думает, своя рубаха ближе, от того и решают в основном всё первые люди города: купцы что побогаче, да знать.

Эх, времени мало, не успел Елага с боярами по одному побеседовать, поглядеть, кто как настроен, кто завету Гостомысла покойного верен, а для кого главное свою мошну набить.

– Вон Желыба – боярин, воевода рати городской, только что от той рати нынче осталось, не на что ратников содержать, вот и смурой воевода, весь насупился. С Желыбой Живан – сотник, поддержит ли он, аль нет, не угадаешь? Он и год назад, никак определиться не мог, а что уж сейчас скажет. Жаль прислужник Гостомыслов Багоня помер по зиме, сейчас его красноречие не помешало бы, а то вон их сколько собралось, Заброда купец, что Лучезару-приёмышу власть отдать предлагал. Да вот, что-то самого Лучезара не видно, неужто людишки его такой случай упустили, что бы смуту на вечевой площади учинить, странно всё это. – Елага тяжело вздохнул, вытирая вспотевший лоб рукавом. – И обсуждать ничего ещё не начали, а уж тяжко стало, неспокойно.

Посреди площади на пригорке стоял Вадим со своими людьми и поглядывал вокруг, изображая беспечность.

– Вот уж кто сегодня в почёте, да славой обласкан, многие его в князья пророчат, а ему хоть бы что, будто бы и не рвётся княжье место занять. Куда же Лучезар подевался, ох неспроста он пропал, неспроста?

Отогнав дурные предчувствия, Елага поднял руку, требуя тишины, пора было начинать. Народ долго не умолкал, ропот продолжался, но, наконец-то вече утихло, и посадник заговорил.

– Года не прошло, как вами выбран я посадником новгородским. Правил я, как мог, не знаю, хорошо ли, плохо ли, но вот время моё подошло к концу. Те, кому власть моя отойти должна прибыли и требуют того, что им обещано.

Толпа зашевелилась. Многие ещё не понимали, о чём пойдёт речь.

– Говори, посадник, не темни, кто прибыл, да откуда? – крикнул кто-то из толпы, – Не поймем мы, к чему клонишь. Кому варягам, что ли, обещанным, так где ж они?

Люди всё больше и больше роптали, ожидая новостей. А известно всякому, не все новости добрыми бывают. От того и волнуется люд.

– Верно, прибыли те варяги от Руси, на кораблях да с войском, большим. На Ладоге стоят, ждут решения нашего! – прокричал Елага, стараясь перекричать толпу.

Весть о том, что войско варяжское неподалёку от Новгорода встало, вовсе вызвало переполох. Народ зашумел, разбушевался не на шутку, даже беспечный поначалу Вадим Храбрый весь напрягся, начал со своими людишками о чём-то переговариваться. Наконец на помост вышел Лейв в сопровождении Смаги, они прибыли в город вместе с людьми посадника и сопровождали его на вече. Увидев, что на помост взобрались новые лица, люди немного угомонились, все стало интересно, кто такие, почему решили слово своё сказать.

– Да это ж Лейв, княжича Лучезара ближний служка. Что-то давненько его не было видно, а тут на тебе, объявился, – раздались крики. – А где сам-то княжич, чего на площадь не пришёл, аль испугался клго?

Лейв огляделся, толпа не утихала.

– Приветствую тебя град великий и вас всех мужи новгородские, от себя и от вождей и предводителей моих! – голос варяга был громок и твёрд.

– А где ж предводитель то твой, Лучезар-приёмыш, что не видно то его, побоялся, что ли, что за дела его недавние отвеет держать придётся, – вновь прокричал кто-то из толпы, намекая, на недавний поход молодого княжича к эстам.

– Поглядите-ка, кого прислал, прислужника-варяга, а сам сбёг, испугался.

С разных мест раздались смешки и хохот, Лейв прервал свою речь. Перекричать людей было непросто.

– Да полно вам, давай послушаем, что скажет, – вдруг выкрикнул воевода Вадим, он поглядывал с лёгкой ухмылкой на слугу своего главного соперника.

Народ, услыхав призыв своего любимца, тут же поутих, Лейв сразу же заговорил.

– Я сегодня слово скажу не только от Лучезара но и от князя моего Рюрика.

Толпа напряглась, все замерли точно по волшебству.

– Я год без малого в плену у данов был, а из плена того меня князь Рюрик вызволил. То, что он по праву законному на земли наши пришёл, вот он, – Лейв указал рукой на стоящего поблизости Смагу, – подтвердить может. Его вместе с отцом его что Гончаком звался покойный Гостомысл к Руси посылал. Так вот, пришли те варяги и ждут, когда вы мужи новгородские послов к ним отрядите и роту верности им принесёте.

– А коль не принесём, то, что тогда? – выкрикнул кто-то из людей купца Заброды.

– Не принесёте, стало быть, так наряд на преемственность власти нарушите. По закону Рюрик с братьями в наши земли пришёл, да по призыву, а русы вои знатные, будите бузить да упрямиться, глядишь и силу свою покажут.

Лейв взглянул на стоящего поблизости Вадима, лицо молодого воеводы потемнело.

– Пока вы тут галдите да спорите, дружины Рюрика и братьев его к кривичам да к веси направились! – громко крикнул Елага. – Сивара Синеуса весь Белоозерская своим князем признала, а кривичи Изборские его брата младшего Трувора теперь князем величает. Ваш же князь Рюрик, на Ладоге себе заставу срубил, послов от вас дожидается. Пока вы тут рядите да судачите, князь уже границы наши северные укрепляет.

Толпа роптала, но вслух никто возражать не посмел, Лейв переглянулся с Елагой, на лице посадника промелькнула лёгкая усмешка. Мало кому всерьёз хотелось оспаривать власть у пришлых варягов. Понимали новгородцы, что и мечи варяжские крепки, да и правда на их стороне.

– А хозяин мой старый, Лучезар, тоже Рюрикову власть признал, – добавил Лейв напоследок. – С людьми своими к нему направился, что бы первым князя нашего поприветствовать.

Люди, по-прежнему перешёптывались, осмысливая услышанное. Лишь воевода Вадим, что-то буркнул сквозь зубы, и отправился восвояси. Все его люди вслед за ним так же покинули площадь.

 

1

Топоры стучали от восхода до заката, и, казалось, этот стук не прерывался ни на мгновение. Работы шли полным ходом и это движение, эта жизнь, внезапно возникшая посреди замерших от времени лесных просторов, возведённых временем и проникнутых мрачным безмолвием, заставляли сердца трепетать, и наслаждаться прелестью чего-то нового, чистого, светлого. Чуть больше месяца прошло с тех пор, как варяжские корабли встали у берегов Ладоги. Осмотревшись, оценив красоту и пригодность здешних земель, Рюрик с братьями решил для начала остановиться именно здесь. Чуть больше месяца прошло, и… подобно осеннему грибу, обильно поливаемому дождём, маленькое поселение росло, и ширилось на глазах.

Рюрик поднялся на пригорок и огляделся.

– Быстро строимся, это хорошо. Лес тут добрый, природа, да и люди работать умеют, коль по-доброму с ними, иль с умом. Ну а кто не пожелает по-хорошему, того можно и укоротить. Главное знать, кто тут тебе друг, а кто враг. Эх, жаль, что Гончак не дожил, многому бы у него поучиться стоило, как с людьми тутошними ладить, ну да чего уж там.

С того дня, как корабли руссов бросили якоря у берегов Ладоги, многое изменилось. Перепуганные местные жители, увидав грозных варягов, поначалу, попрятались в лесах, и долго не показывались на глаза. Но со временем русы сумели растолковать местным вождям, что они пришли не для грабежа, а по воле Новгородского князя. Помня советы Витослава, Рюрик не спешил в Новгород, но отправил верные ему дружины в близлежащие земли. Объявив своих братьев князьями, Сивара на Белоозере в землях веси, а Трувора в Изборске, сам Рюрик остался на Ладоге, где строил для себя небольшое, но хорошо укреплённое городище. Он ждал, ждал, когда новгородцы сами явятся к нему и призовут на княженье. Но послы почему-то не торопились. Но Рюрик и сам не спешил.

– Не стоит вслепую соваться в медвежью нору. Лучше поначалу оглядеться, да выманить хищника, а уж потом завладеть и шкурой зверя, и его берлогой, – рассуждал мудрый рус, обходя свои новые владения.

За спиной хрустнула ветка, Рюрик обернулся. В подошедшем предводитель варягов узнал Лучезара. Три дня назад, приёмыш покойного Гостомысла заявился в варяжский лагерь вместе со своими людьми. Он первым принёс новому князю роту на верность, и попросил дозволения вступить в варяжскую дружину вместе со своими ратниками.

– Ну, как тут откажешь. Да и кому помешают почти полсотни неплохо обученных воев, – рассудил Рюрик, да порадовался пополнению дружины. – Кто ж знает, как оно обернётся, теперь каждый меч, каждое копьё на вес золота?

Большую часть своей дружины Рюрик отправил с братьями к кривичам и веси. По слухам, те приняли новых властителей с радостью. Шутка ли, теперь грозные русы станут оберегать их земли от воинственных соседей балтов. Потому как плату на прокорм дружинникам братья варяги установили малую, так что все местные племена в накладе не остались. Но Новгородцы, по-прежнему, послов не присылали.

Лучезар приблизился к князю, и с почтением склонил голову.

– Ну, что, воевода, – обратился Рюрик к своему новому воеводе. – Не шлют твои новгородцы послов, не хотят моих прав признать?

Лучезар хмыкнул, и отвёл взгляд, пожимая плечами,

– Не так всё просто, княже, как Гостомысла не стало, купцы да бояре распоясались, им власть княжья не надобна. Не бедствуют, сами все дела решают, при посаднике им самое то, некому укоротить. Да и многие в Новгороде лишь Вадима Храброго князем видеть желают. Так что есть там у тебя там недруги, не сомневайся.

– Так что ж, по-твоему, зря я Аскальда не слушаю. Нужно самому на Новгород идти, да силой град брать?

– Да нет, зачем же, силой. Да и не взять тебе сейчас Новгорода, коль жители тебе противится возжелают. Дружина твоя по частям разбита, кто у веси, кто у кривичей, подождать ещё надобно, и там уж видно будет. Прослышат новгородцы про твою силу, меж собой рядиться станут, глядишь, и сами от Вадима избавятся.

– А ты сам то, что ж ко мне подался? Ты ведь то же из знати, говорят, когда князь ваш помер, твоё имя тоже на площади кричали?

Казалось вопрос князя не вызвал у Лучезара никаких эмоций.

– Я в доме княжьем вырос, Гостомысл меня в род свой принял, так что обязан я ему, а потому заветы его мне близки, – просто ответил воевода. – Повелел князь умерший вам власть отдать, значит так тому и быть.

Громкие крики, прервали беседу, из леса выехал всадник. Подъехав ближе, он соскочил с коня, бросив поводья, сделал несколько шагов в сторону Рюрика. Это был босой юноша – чудин, в одной рубахе и портах.

– Беда, великий князь, – выкрикнул он, склоняя голову.

– Что такое, – брови Рюрика сдвинулись, – послы из Новгорода, с вестями дурными?

– Да нет, что ты, княже, какие послы, – парень замахал руками. – На поселения напали, людей бьют. Ладья приплыла большая с мордой страшной на носу, на ней воев уйма, выручай князь, на тебя вся надежда.

– Кто ж такие? – удивился Рюрик, – Даны небось лютуют, аль свеи, больше некому. Ну, что воевода Лучезар, готовь людей, поплывём на выручку. Вели корабль снаряжать, посмотрим, кто там на земли мои новые позарился.

Рюрик быстро направился в сторону строящегося поселения, Лучезар и светловолосый гонец последовали за ним.

А топоры всё стучали и стучали, словно и не случилось никакой беды.

 

2

Весла гудели, пели, хлопали о воду, отталкивались, прогибались и скрипели, они гнали ладью, и несли её вперёд и вперёд. Пот выступал на лицах гребцов, но слабый, похожий на дыхание ребёнка ветерок, мгновенно высушивал солоноватую влагу. Над головами гребцов парили чайки, изредка покрикивали, проносясь над водой. Лучезар оперся на борт корабля, воды Ладоги, чуть подёрнутые рябью волн, разбуженных веслами, сохраняли свою застывшую невозмутимость. Судно летело стрелой, варяги спешили, торопились, мчались, но к чему? Что ждало их впереди? Опасность, неизвестность, битва, сражение, смерть? Кому суждено вернуться живым, а кто сложит голову в этом бою, этого не знал никто. Но могучие русы просто гребли, напрягая сильные мышцы рук, спины и плечи, напрягая свою волю и свой неугасимый дух. Косяки рыб пролетали стайками. В чистой водной глади они были так же прекрасны, как те чайки, которые кружили в вышине. Лучезару стало не по себе. Слушая шутки и смех варяжских воинов, он думал о предстоящей схватке с неведомым врагом, и чувствовал, как мурашки бегут по его спине. Среди этих русов, беспечных и порой даже простоватых в обычной жизни, Лучезар чувствовал себя неуверенно. Он понимал, что когда дело дойдёт до драки эти вояки, кажущиеся зачастую грубыми и недалёкими превратятся в матерую породистую свору злобных неистовых псов способных прогрызть зубами не только мягкую и теплую плоть, но если понадобится, то и холодную стальную броню.

– Ну, что, далеко ещё? – сухо рявкнул Дир, обращаясь к парню-чудину, который принёс накануне дурную весть. – Сам-то хоть знаешь, куда ведёшь?

– Знаю, знаю, скоро уже, вон за теми деревьями заливчик есть, вот там и деревня наша, – парень ответил робко, вполголоса, опасаясь, что страшный рус снова начнёт ругаться.

В отличии от озлобленного Дира, которого князь взял сегодня кормчим, Рюрик воплощал саму невозмутимость. Он стоял на палубе и всматривался вдаль, то и дело втягивая ноздрями воздух, казалось, что грозный предводитель варягов пытается учуять запах врага.

– Нет, этот на пса не похож. Волчара, злобный и хладнокровный, – подумал Лучезар, разглядывая князя. – Что у него на уме, не знает никто. Оставил Аскальда в городище, а его верного кормчего Дира прихватил с собой, зачем? Не делаю ли я ошибку?

– Вон там, вот она ладья варяжская, – закричал молодой посланец. – А то деревенька наша, ой ли, совсем погорела.

Взору плывущих на корабле воинов предстал покачивающийся у самого берега драккар с опущенным парусом и драконьей головой на носу судна.

– Ну, что пора показать, кто мы и зачем сюда пришли, – произнёс вполголоса Рюрик, надевая на голову шлем.

Гребцы ещё сильнее налегли на вёсла.

 

3

Большой чёрный драккар, длинный и узкий с высокоподнятым носом и кормой, один из тех, что бороздили северные моря под знаменем ворона, и наводили ужас на многие народы, мирно покачивался у самого берега. Похоже, команда покинула судно, и в данный момент занималась грабежом близлежащих земель.

– Свеи, – проворчал, сквозь зубы Дир, резко поворачивая рулевой весло. – Что будем делать князь? Куда править?

– Плывём к кораблю, на нем не больше нескольких человек, возьмём их быстро.

– На корабле то понятно, что мало, а вот на берегу, – озабоченно покачав головой произнёс Дир. – Такие драконы, всяко не меньше чем полсотни викингов обычно везут, сдюжим ли, когда сбегутся?

– Корабль их возьмём, а там щитами встанем. Небось, не впервой, постараемся их порознь побить, видишь грабёж у них пошёл, по берегу разбежались.

Рюрик спокойный и невозмутимый озирался по сторонам, русы налегли на вёсла, и ладья помчалась по воде, точно по льду. Лучезар, которого слегка потряхивало от возбуждения, косился на предводителя русов. На ладье с Рюриком в поход отправились ровно тридцать шесть человек, включая самого князя, Лучезара и троих его людей. Завязать бой с грозными свеями при такой расстановке сил было очень рискованно, Лучезар хорошо помнил, как страшны в бою настоящие викинги. Но Рюрик по прежнему казался невозмутимым. Их заметили, громкие крики раздались со свейского корабля, затрубил рог. Оставшиеся на драккаре воины, передавали своим сигнал тревоги. Оба судна поравнялись, верёвки с крюками полетели с ладьи и вскоре, оба корабля буквально приклеились друг к другу. Мгновение и первые русы прыгнули на палубу свейского корабля. Звуки тревоги умолкли, очевидно, владелец сигнального рога, сменил его на меч или копьё, что бы подороже продать собственную жизнь.

Лучезар тоже прыгнул. Приземлившись на палубу драккара, он поскользнулся, ударившись ногой о скамью. С трудом удержав равновесие, воевода всё же остался на ногах. Шлем съехал, резкая боль в колене, показалась невыносимой. На передней палубе, небольшая кучка свеев, прикрывшись щитами, яростно отбивалась от наседавших руссов. Лучезар рванулся вперёд, но тут, перед ним появился огромный воин со здоровенной секирой в руках. Воевода, поначалу опешил, но когда враг обрушил на него своё оружие, успел-таки прикрыться щитом. Удар исполина, прошёлся вскользь, отколов краёшек щита, секира впилась в вёсельную скамью. Здоровяк с силой рванул свой топор. Воспользовавшись этим, Лучезар успел прыгнуть вперёд и рубанул наотмашь мечом. Но великан увернулся и ударил сверху. На этот раз щит разлетелся вдребезги, Лучезар не устоял. Он упал на спину, боль в ноге, словно острым ножом, резанула по телу, на мгновение княжич зажмурился.

– Ну, вот и всё! Какая глупая смерть.

Когда Лучезар открыл глаза, ему впопыхах пришлось уклониться от падающего прямо на него тела. Тут же рядом, грохнулась тяжелая секира, и недавний противник упал замертво. Только сейчас Лучезар увидел стальное жало, торчащее из груди викинга. Стоящий рядом Дир, вырвал из тела мёртвого свея своё копье, и искоса посмотрел на спасённого новгородца. Усмешка на лице кормчего, говорила об ощущаемом им превосходстве.

– Вставай, воевода, всё только начинается. Вон их сколько слетелось, скоро ударят.

Лучезар осмотрелся, последних свеев, оставшихся на драккаре уже перебили, и основная битва шла на берегу. Услышав призыв своих соплеменников, с десяток хирдманов выскочили из леса и столкнулись лицом к лицу с руссами. Завязался бой. Русы напали стремительно, в надежде перебить противника, пока к нему на помощь не подошли основные силы врага. Теперь звуки рога доносились уже из-за леса. Свеи, заметив угрозу, по всей видимости, стягивали все силы в одно место, что бы нанести решительный удар. Очевидно увидев боевую ладью руссов, они поняли, с каким врагом им пришлось столкнуться.

Лучезар поднялся и, отбросив в сторону обломки щита, прихрамывая побежал к тому месту, где шёл основной бой. Впереди, с десятком руссов, сражавшихся до этого на корабле, мчался Дир. Казалось, что сидевшая на нём кольчуга, и остроконечный шлем вовсе не связывают его движений. Свеи медленно отступали к лесу, оттуда к ним уже спешила подмога. Русы во главе с Диром ударили во фланг свейским хирдманам, отрезав им отступление. Удар был так стремителен, что даже бывалые викинги дрогнули. В этот самый момент из толпы свеев выскочил воин. В одной руке он держал длинный меч, другой сжимал узкий топор. Громко крича, свей как бешеный размахивал своим оружием, и без всякого страха бросался на врагов. Один из руссов, стоящих поблизости вынужден был отскочить, меч викинга рассёк ему бедро. Второй дружинник, упал под ноги гиганту, получив удар по шлему. Только помощь соплеменников, которые, потеснив могучего свея, прикрыли раненного щитами, спасла русу жизнь. А огромный хирдман, тем временема с грозным рёвом метался из стороны в сторону, нанося удары направо и налево.

– Берсерк, – злобно рявкнул Дир, на этот раз улыбки на его лице не было. – Вон аж пена изо рта, если не прикончим, до того как остальные ввяжутся, худо будет.

Лучезар обернулся, слевой стороны со стороны сгоревшей деревеньки двигались основные силы врага. Свеи не спешили, звуки трубы, далеко посылали сигнал, и казалось, что с каждым его рёвом свеев становится всё больше. Воины врага собирались в единый кулак, и Лучезару стало не по себе.

Тем временем берсерк всё кружил по поляне, увидев, что враги не решаются к нему подойти, здоровяк выпрямился, громко крикнул что-то, на своём языке и разразился оглушительным хохотом. Лучезар не понял этих слов, но по тону и презрительному смеху было ясно, берсерк осмеивает своих врагов, считая их трусами. В этот миг плотная стена щитов раздвинулась, и вперёд вышел новый боец. Увидев противника, который значительно уступал ему ростом, свей снова что-то крикнул, и бросился вперёд. Меч и топор хирдмана, обрушились на храбреца, ударив с двух направлений почти одновременно. Уклонившись от летящего сверху топора, и отклонив направленный ему в грудь меч, воин-рус, метнулся вперёд. Он сблизился с хирдманом и ударил в живот. Узкий клинок, прорвав звенья кольчуги, вошёл в человеческую плоть, по самую рукоять, берсерк осел. Рус отступил, медленно вынул меч из тела врага и снова ударил. Сила и мощь, неимоверная быстрота, с которой витязь нанёс удар, заставила Лучезара задержать дыхание, голова викинга слетела с плеч, и покатилась по земле. Вопль ликования раздался со стороны руссов. Только сейчас Лучезар узнал в воине, сразившем страшного свея самого Рюрика.

 

4

Семь мёртвых тел накрытых шкурами, лежали отдельно прочих трупов, мертвых врагов русы просто свалили в кучу.

– Пусть их эти хоронят, – повелел князь, поглядывая на явившихся недавно послов от местного племени.

Они заявились лишь на следующий день после битвы у озера. Вожди от здешних чудинов, закутанные в шкуры и со странными шапками на головах. Светловолосые и белоглазые, представители местной знати принесли освободителям дары, которые Рюрик с благосклонностью принял. Правда кроме шкур и мехов, подаренных благодарными подданными прочая рухлядь принесённая местными, навряд ли имела ценность, то ли дело, груз, взятый с захваченного корабля. Много оружия, доспехи, и, конечно же, сам драккар, всё это было добычей, мимо которой проходить не стоило. Но больше всего Рюрика волновала не сама добыча, а добытая в бою слава. Весть о том, что дружинники нового князя малым числом посекли с полсотни грозных скандинавов, спасли от плена и смерти кучу местных людишек, конечно же, разнесётся по всей округе. Теперь Рюрик не просто князь, он заступник и спаситель, не давший в обиду своих подданных.

Среди павших в бою руссов лежал и один из людей Лучезара. Голяш, старый слуга бывшего княжича пал в битве со свеями. Копьё пробило ему грудь, и воин он умер мгновенно. Лучезар в задумчивости присел на корточки возле тела своего павшего слуги, нет, он не особо тосковал о павшем, его больше волновали успехи Рюрика. После того как предводитель руссов отсёк голову оборотню – берсерку, русы быстро расправились с остальными свеями. Те оказались обезглавлены, потому, что тот самый здоровяк, с которым Лучезар столкнулся на корабле, оказался их ярлом. Без предводителя, захватчики быстро сдались. Несколько человек, увидев, что битва проиграна, побросали оружие и сдались на милость победителя, некоторые просто разбежались и укрылись в лесах. Теперь они проблема для местных жителей. Ни Рюрик ни его русы не станут ловить беглецов. Сдавшихся в плен свеев милостивый князь просто-напросто принял в свою дружину, чем, похоже, вызвал немалое недовольство местных князьков, ну и пусть дуются. Не они победители, не им решать. Рюрик князь, а удел этих повиноваться.

Одним из тех, кто остался недовольным деяниями руссов, был и ещё один человек. В отличие от местных вождей и князьков, которых огорчило лишь то, что по их землям скитается с полдюжины недобитых свеев, и тем, что часть убийц попала в дружину князя, Лучезара огорчила сама победа Рюрика.

– Да, теперь слава его побежит впереди его корабля, – размышлял княжий воевода. – Этот, если понадобится, раздавит Вадима Храброго как букашку. Да он не такой как все. Аскальд тоже великий воин, но он рвется в Новгород, жаждет добычи, а Рюрик не такой. Ему нужна власть, а не одни лишь богатства, он терпелив и расчётлив. Новый князь всюду ищет союзников, укрепляет войско, выявляет скрытых врагов.

От подобных мыслей Лучезара аж передёрнуло.

– Если Рюрика поддержит новгородское вече, то избавится от него, будет ох как непросто. А ведь многие новгородцы оценят и его происхождение, и его силу. Лучше начать с князя, а о Вадиме позаботимся потом.

Лучезар загадочно улыбнулся самому себе, он принял решение.

 

5

Послы из Новгорода прибыли через неделю после победы над свеями. Уже по дороге к Ладоге, весть о том, что новоявленный князь одержал славную победу, достигла их ушей. Как и предполагал Лучезар, вести о подвигах Рюрика разносились со скоростью ветра. Посольство возглавил сам посадник Елага, с ним прибыли ещё четверо знатных бояр да купцов из числа золотых поясов, да почти с полсотни челяди и охраны. Рюрик принимал послов в просторных хоромах, отстроенных накануне. От стен ещё попахивало смолой и сырым мхом, которым строители конопатили стены.

Рюрик в короткой кольчуге без шлема, восседал посреди огромной залы в высоком резном кресле. На плечи князя было накинуто алое крозно из дорогой арабской парчи, неизменная бляха с соколом, как всегда красовалась на его груди. Даже для искушённых Новгородских мужей, Рюрик олицетворял собой облик могучего и грозного воина. Лучезар стоял в толпе дружинников, за спиной князя радом с наиболее влиятельными его воеводами.

– Великий град Новгород приветствует тебя, великий воин рус, тебя и дружину твою. Слыхали мы, о подвигах твоих прежних, слыхали, что и тут ты уж отличиться сумел, когда свеев на чудских землях побил, – начал свою реч Елага.

Он стоял впереди всего посольства, остальные четверо расположились за его спиной. Они стояли молча, опасливо озираясь. Видимо окружавшая их разношёрстная публика, всеем своим видом, внушала им страх. Посланцы переглядывались друг с другом, опасаясь проронить хоть слово. Рюрик же напротив не показывал свих эмоций. Он небрежно покручивал в руке, украшенную драгоценными каменьями булаву, и казалось думал о чём-то о своём.

– Что-то долго вы решали да рядились, что ж сразу не явились. Коль позвали, так уж принимайте, не зря же я из такой дали приплыл, иль у вас сомнения какие появились?

Стоящий за Елагой худосочный посол, с длинной куцей бородёнкой, что-то проворчал выражая недовольство. Лучезар признал в нём Кудеяра, одного из новгородских купцов, снаряжавших целые караваны в южные земли.

– Да нет, какие сомнения, мы заветы правителей наших помним, коли завещал тебе власть Гостомысл, стало быть так и будет. А что не скоро пришли, так ведь до тебя путь не близкий, пока туда сюда вести дойдут, пока людишки соберутся, пока порешат.

– Да уж, решаете вы все скоро, да споро. Пока вы там у себя решали, я уж тут ворогов ваших к ответу призвал, – говоря это, Рюрик усмехнулся, однако голос его был жёстким и твёрдым.

– Да уж, такие порядки у нас, от них и страдаем, – тяжко вздохнул Елага.

– Да чего ж ты говоришь то, чем порядки наши плохи, доселе покуда, всех ворогов сами прогоняли, – вдруг вставил слово вечно недовольный Кудеяр. – Город наш издавна вечем силён, волей народной. Ты нам князь скажи, какую долю платить тебе, за то, что границы наши стеречь станешь.

Рюрик нахмурился, но сдержал свой гнев.

– Что-то не о том ты молвишь, купец, – в голосе Рюрика слышалась сталь, – Я на земли эти править пришёл, по велению правителей ваших, и решению народному. Я вам не наемник, что бы за плату служить, да границы ваши стеречь. Я княжить буду, войском править, да суд чинить, по справедливости да по чести. А плату я потом решу, какую платить станете. Когда на верность мне присягнёте.

Кудеяр отступил назад, брови его нахмурились, но возразить он не посмел. Зато стоящий рядом с Елагой третий посол, с толстым брюхом и лоснящимся лицом, поспешил успокоить разгневанного воителя.

– Полно тебе, князь не серчай, мы же всё понимаем, и для того и пришли сюда, что бы роту тебе на верность принести, верно я говорю, други? – и говоривший оглядел остальных послов.

– Кто таков? – шепнул Рюрик стоящему поблизости Лучезару.

– А этот, – Лучезар презрительно скривился. – Сулиславом кличут, трусоват, но хитёр. Богатств у него не меряно, с самим Царьградом торговлю ведёт, даже к хазарам корабли отправляет. Не последний в городе человек.

– Ну а этот, что молчит всё время да трясётся, это кто? – Рюрик кивнул в сторону четвёртого посланника, который всё время прятался за спиной Елаги.

– Этот Балой зовётся, тоже купчина, но поплоше, в смысле прибыли да товаров у него поменьше чем у остальных. От того видать и хоронится.

– Ну и послов мне город выделил, скряги да трусы, с кем дела решать?

Послы тем временем о чём-то посовещались, и Елага собрался выступить с очередной речью, но Рюрик его перебил.

– Довольно на сегодня, я тут вас ждал долго, так теперь ваше время меня подождать, отправляйтесь, отдыхайте с дороги, а об остальном позже поговорим, когда велю.

Все с удивлением уставились на князя. Послы и вовсе пришли в недоумение, даже Аскальд не выдержал.

– Так когда же мы на Новгород то пойдём, пора бы?

Рюрик гневно сверкнул глазами.

– Я, кажется, для всех это сказал, визит окончен, накормить послов, напоить, пусть отдохнут с дороги, а когда мне на княжение войти, да присягу от них принять, то я сам решу.

Аскальд замолчал, он уже понял, что с Рюриком шутить не стоит. Послы отступили к выходу.

– Вот это князь, такой то вам торгашам да менялам и нужен, – выйдя на улицу пробасил Елага. Он снял с головы шапку и вытер ладонью вспотевшую лысину. – Да, грядут перемены. Пришли на земли новые люди, кажется, само время выбрало именно их.

Бывший изборский воевода произнося эти слава, улыбнулся, впервые за последний год он дышал так легко и свободно.

 

6

Главный вопрос, который задавали себе все, почему Рюрик не спешил, почему не позволил новгородцам признать его князем, разрешился через три дня, когда по Ладоге, к отстроенному Рюриком городку подошёл корабль. Знакомый всем парус с изображением многоликого Святовита, пристал к отстроенной деревянной пристани рано утром. Сперва переполошившиеся жители поселения, по первой забили тревогу, но, увидев знакомый большинству знак на парусе, успокоились.

– Ладья, ладья с Руяна пришла, – радостно перекрикивались воины.

Кто ж такие, гадал Лучезар. Он вместе со всеми спешил на пристань. Витаут и Гинта сопровождали своего воеводу. Может Рюрик кого на помощь призвал, что бы Новгород силой взять? Так теперь оно вроде и не надобно. Скоро от руссов этих и вовсе проходу не станет.

Сам Рюрик вышел встречать прибывших. Над головой князя сияло солнце, взгляд его как будто потеплел, на лице сияла беззаботная улыбка. Многие видели князя таким впервые. Когда с корабля сбросили деревянный трап, на берег с него сошли двое: совсем ещё юный безусый витязь с младенцем на руках и богато одетая женщина.

– Ну, это точно не подмога, – решил Лучезар.

– Олег это, родич князя нашего, сын жреца Витослава, а женщина Ефанда Нурманская, жена Рюрика, – произнёс один из стоящих поблизости русов.

Когда Рюрик приблизился, молодой витязь, отступил в сторону и передал младенца матери. Ефанда шагнула в сторону мужа и протянула ему свёрток.

– Вот оно, дитя твоё, прими князь, Игоря, сына своего и наследника.

Рюрик взял на руки ребёнка. Громкие крики раздались со всех сторон. Дружина приветствовала молодого княжича.

– Так вот почему он не спешил, – Лучезар от досады прикусил губу. – Он хотел роту не только для себя, но и для всего рода своего. Теперь он станет князем всех этих земель, а этот желторотый юнец станет его наследником. Он заранее всё продумал.

Лучезар огляделся вокруг, народ вокруг ликовал и веселился, и лишь новгородские послы, стояли поодаль насупившись. Они тоже всё поняли. К вечеру подошли к городищу ещё две рати. Из Изборска два десятка варягов Трувора и почти полсотни дружинников с Белоозера. Увидав такую силу послы приуныли. Один лишь Елага улыбался, теребя седую бороду. Вот так князь, всё продумал, всё просчитал. Такой никому спуску не даст, будет теперь и у нас закон да порядок. В этот же день новгородские послы поклялись Рюрику в верности, и признали его своим князем, а маленького Игоря, наследным княжичем, и одним из первых с этим событием князя поздравил Лучезар.

 

7

Русы собирались в поход. Городок, который который русы срубили за несколько месяцев, выполнил свою первоочередную задачу. Это была лишь ступенька, теперь русы устремились выше.

Войско готовилось к походу на Новгород. Варяги: русы, нурманы и свеи, Лучезар со своими балтами, весь и кривичи, поддержавшие новых князей. Войско Рюрика росло. Но и это было не главное. Новгородские послы, явившиеся навстречу, признали его власть и признали его право наследия. Назад пути не было. Русы грузили добро на корабли, готовясь к походу. Большое войско, его прокормить только, уже задачка не из лёгких. Но этому варягу всё по плечу, с окрестных деревень гонят скот, везут зерно, везут прочий провиант. Русы не просто умелые воины, они и сети поставят, улов добудут, ватагою в лес пойдут, добудут зверя да птицу. Идут дела полным ходом, жизнь на месте не стоит. За руссами местные тянутся, особенно молодёжь. Учат новичков делу ратному, как копьё да щит держать, да мечом врага рубить, что бы было, кому земли эти от врагов беречь. Рюрик оставлял в отстроенном городке небольшой гарнизон. Поставил над ним воеводой молодого Альва. Пусть рубежи стерегут, врага в глубь страны не пускают. Остальные воеводы в путь дальний собираются, нелегка будет эта дорога, много ещё впереди испытаний. Но не всем был по сердцу эта новь. Лучезар смотрел на сборы, и на сердце у него лежал камень. Думал он поначалу, что ненадолго варяги пришли. Пограбят, повоюют, да уберутся восвояси, как раньше было, ан нет. Не те это варяги, нечета всем прочим.

– Думал руками руссв от Вадима Храброго избавиться, а теперь пойди, придумай, как их самих извести, – рассуждал Лучезар. – Теперь вон не только Рюрик, князь, теперь жена его, княжна, сын маленький, да ещё этот родич – Олег, молодой он да ранний. Глазами так зыркает, будто сыч. Не говоря уж о братьях Синеусе да Труворе.

Люди Лучезара, уже собрались, ждали лишь приказа. Выделил им место князь на корабле, у свеев захваченном, том, что в чудских землях полегли. Лучезар теперь у князя в почёте. Шутка ли, он первый князя признал, в верности ему поклялся. Теперь вот советчиком при нём. Это и хорошо, Лучезар усмехнулся.

– Если нельзя врага на поводке удержать, нужно так сделать, что бы твой кинжал к самому горлу его был приставлен, что бы в любой момент можно было удар нанести. В чём сила Рюрика, помимо силы да мудрости собственной? – рассуждал княжий воевода. – Теперь сила его в родичах, на которых он опирается. А ведь признав сына наследником, он братьев то своих права на престол Новгородский лишил, это то и важно. Хорошо им в Изборске, да на Белоозере, но только кому эта глушь надобна. Сила то вся, да богатства в Новгороде, там и пути судоходные к грекам, да в Хазарию, а ведь там теперь Рюрик, да сын его Игорь закрепились. Довольны ли братья долей своей, старшим братом им отведённой? Ежели нет, хорошо, а ежели довольны, то нужно, что бы Рюрик в этом засомневался. Новый князь честолюбив и подозрителен, нужно на этом и сыграть. Сила его в родичах, так и надо силу эту против князя направить, или князя против силы этой.

Лучезар в первый раз за всё последнее время улыбнулся.

– Вот он шанс, и, похоже, шанс единственный! Ничто ещё не потеряно!

Лучезар отдал приказ своим людям грузиться на корабль. Каждый из тех, кто проходил мимо видел на лице Гостомыслова приёмыша довольную улыбку, но никто не догадывался, чем она вызвана.

Один лишь Лейв, проходя мимо, всё понял. Уж он-то знал, не может Лучезар улыбаться просто так. Видно придумал очередную пакость. Стало быть, жди беды, думал Лейв, но молчал. Подготовка к походу продолжалась.

 

1

Солнце неистово припекало, и поэтому бока коня покрылись белой солоноватой коркой. Полуденная жара донимала так, что виски сжимало, будто бы в тисках, полчища насекомых, слепней, оводов и прочих мерзких созданий, утомляли своим монотонным жужжанием. Эти вечно голодные твари вились вокруг человека и животного, то и дело садились на них, стараясь как можно скорее вонзить в их тела свои острые хоботки. Мерин неистово тряс головой, бил хвостом, пытаясь отогнать от себя назойливых кровососов. Даньша ухватил ремень, расстегнул пряжку и потянул седло на себя, конь дёрнулся, захрапел. Парень бросил седло на траву, от толстого потника чуть ли не валил пар, кровососы ещё больше загудели. Привязав коня, и зачерпнув ковшом из стоящего на бортике колодца ведра, Даньша плеснул водой себе в лицо, остатки вылил на голову.

– Что, тоже хочется? – усмехнулся парень, заметив грустный взгляд распаренного Орлика. – Ну, уж извини, братец, тебе малость погодить придётся, сперва остынь. – Сказав это, Даньша зачерпнул ещё один ковш, и сделал несколько глотков. Орлик потянулся губами к ведру, и тут же получил по морде. – Сказано же тебе, обожди! – прикрикнул человек, мерин отвернулся.

Что-то скрипнуло, Даньша поднял глаза, сквозь внезапно отворившийся лаз в заборе, он увидел симпатичную мордашку.

– Леська.

Девчушка опасливо огляделась, поправила ручонкой упавший на глаза клок волос, и убедившись, что из чужих во дворе нет, поманила парня рукой. Глазёнки девушки светились, от их озорного блеска у Даньшы по спине побежали мурашки.

– Ох, добрая девка, шустрая, весёлая, не чета прочим, – подумал юноша, сравнивая Леську с другими дворовыми девками, жившими при дворе Изборского князя. Остальные отроки и дружинники Трувора любили грудастых, да пышных, а вот Даньше почему-то эта приглянулась. – Ну, сиротка, ну худощавая, зато добрая и не корыстная, все другие девки у воинов за ласки свои гостинца да подарочки выманивают, ноют, да губки дуют по любому поводу, а Леська не такая.

Вот уж сквозь щель пролезла, стоит не подходит, на носу мелкие веснушки, не много самую малость, растрёпана слегка, на лбу царапина, босая, не девка а сорванец, только глаза не мальчишьи, синие, чистые как небо, взор не оторвать.

– Чего коника то лупцуешь? Ему тоже жарко, а ты его по губам, – произнесла девушка, поглядывая на Даньшу из-под длинных ресниц. – Сам вон хлебаешь водицу, а ему не даёшь.

– Нельзя ему пока, – напустив на себя важный вид, произнёс Даньша. – Обмою бока малость, потом напою, да и вода согреться должна, она же колодезная, чистый лёд.

Произнеся эти слова, Даньша распрямился, и уткнул руки в боки, случайно задев при этом стоящее на колодце ведро, то с грохотом опрокинулось, издав настоящий грохот. Даньша опешил, Орлик дернулся и тихонечко заржал, Леська прыснула со смеху, схватившись рукой за забор. Даньша поначалу насупился, а потом рассмеялся вслед за девушкой.

С Леськой они познакомились уж полгода назад, почти сразу как Труворова дружина в Изборске осела. Даньша теперь не трель, и не ученик кузнеца, он отрок княжий. Отрок конечно не гридь, но тоже член младшей дружины. Пусть многие обязанности у отроков такие же, как и у прислуги, но всё же будущие гридни к оружию допущены, учатся делу ратному, в перерывах меж прочими работами. А дел-то завсегда хватает, где за столом, где в походе князю прислуживают, на охоте да на ладье, коней опять же выхаживают, зачастую пол дня мечом да копьем машут юные вои, стрелы пускают, да учатся строем врагов рубить, щит к щиту, плечо к плечу. После таких учений синяки да ссадины неделями не сходят, а меж тем от прочих работ парней никто не освобождает. Зачастую в гриднице княжьей жизнь потяжелее, чем та, которой Даньша жил у Скегги ярла в трелях, но парень не жалуется, тут и труд во благо, и учение на пользу, а главное нет ошейника рабского, а свобода, она не просто слово такое. Свобода это то, что душу окрыляет, особенно для того, кто ужасы неволи постиг. Свобода для таких, как Даньша, меда слаще, золотой казны дороже. Дружинников никто не неволит, не хочешь князю служить, уходи, никто не держит, вот только почему-то никто уходить не торопится, потому что попасть сюда не так просто. В дружине лучшие воины, и живут они своим могучим братством на благо князя и товарищества дружинного.

– Ну что, придёшь сегодня? – наконец-то прекратив смеяться, прошептала Леська, потупив взор. Теперь она поглядывала на парня с нежностью и лёгкой долей восхищения, а ведь минуту назад насмехалась вроде бы. – Приходи, я ждать буду.

– Эх, а ещё столько дел сегодня: коня помыть да вычистить, кормов задать, да потом ещё в конюшнях прибрать. Это при том ещё, если воеводы новых дел не поручат, а завтра с утра побудка ранняя, да учёба. С прошлого занятия вон все бёдра синие, губа посечена, да руки дрожат. А ежели с Леськой опять на сеновале всю ночь промилуются, то он завтра носом клевать начнёт, за прочими отроками поспевать не сможет.

– Может отказать девке, никуда ведь она не денется?

Леська стоит, ждёт, не торопит с ответом, неужто понимает как ему тяжко? Эх, была не была, дело то ведь молодое, уж как-нибудь.

– Ну, жди, приду после вечерней зорьки, – Даньша протянул руки, облапил Леську, и неумело ткнулся ей в губы, чуть поросшим мягкой щетиной ртом.

Девушка отпрянула, вырвалась, утёрла лицо рукавом. Оба рассмеялись, весело так, задорно и чисто.

– Ну, беги что ли, а то ведь некогда мне, вечером свидимся, – вполголоса прошептал Даньша.

Леська часто закивала, наскоро чмокнула парня в щёку, и исчезла за забором. Даньша ещё некоторое время смотрел ей вслед. Боль от укуса заставила тело сжаться. Огромный слепень, воспользовавшись тем, что юноша погрузившись в свои сладкие мысли и какое то время не чувствовал боли, преспокойно сосал кровь из руки. Прихлопнув ладонью злобного кровососа, Даньша направился к лежащему возле колодца пустому ведру, солнце по-прежнему неистово палило.

 

2

В отличие от буйных и своенравных новгородцев жители Изборска приняли нового князя с радостью. Провозгласив Рюрика законным наследником Гостомысла, а себя его ставленником, Трувар стал князем кривичей с их всеобщего одобрения. Но было ли то вызвано природным дружелюбием и покладистостью славян-кривичей? Пожалуй, нет. Ведь жившая по соседству с Изборскими землями чудь, хоть и не отличалась излишней агрессивностью, но зачастую при возникновении даже малых конфликтов крепко держалась за своё добро и за свои обычаи. Чего уж и говорить о южных соседях латгалах. Пусть они и не были так искусны в воинском деле, как их сородичи курши, которым то и дело приходилось отражать набеги свирепых датских викингов, но при всём при этом, эти лесные язычники, умели при необходимости пролить вражескую кровь. Ведь и к латгалам изредка наведывались жадные до крови скандинавские пираты, оттого и могли эти своенравные лесовики постоять за себя и за свои земли.

Именно эти соседи и беспокоили Изборских кривичей больше всего. Прознав про сию проблему, Трувор, недолго думая, снарядил в балтские земли экспедицию. Не военную, нет. Нагрузив несколько судов всяким добром и товаром, он самолично под охраной сотни до зубов вооружённых русов спустился по Великой реке в земли своих южных соседей. Поначалу перепуганные латгалы попрятались, завидев грозную варяжскую дружину, но, убедившись, что северяне приехали торговать и навезли много нужного товара, успокоились. Успокоились да не все.

Когда изборских «купцов» посетили представители племенной знати, Трувор устроил для тех развесёлый пир с состязаниями. Молодой князь кривичей вел себя на земле соседей словно хозяин. Вожди латгалов, поглядывая на варяжских витязей, только хмурились да чесали бороды.

– Шутка ли когда у тебя вдруг появились такие соседи, – рассуждали старейшины и вожди. – С такими, лучше дружбу водить, чем ссорится. Попробуй таким возрази.

А Трувар и его русы не унимались, напировались, натешились, да ещё в конце похода устроили на землях соседей охоту, затравив псами и подняв на копья парочку сохатых да двухгодовалого мишку, против которого Трувор вышел, в одиночку с одним мечом, и завалил грозного лесного хозяина одним ударом.

Проводив «желанных гостей», воинственные балты тут же напрочь позабыли про свою воинственность. Зато для жителей Изборска началась с тех пор новая жизнь. Трувор и его «купцы» товару навезли по малой цене взятому. Ведь русы на весь свой товар и на товар соседей сами цену устанавливали, а балты только соглашались, да сдавали свой товар задарма, не решаясь спорить.

Прознав про нового князя, да про то, как брат его старший на севере свеев побил, жившая севернее чудская знать заявилась, с дарами.

– Прими, дескать, великий витязь подарочки, да дружбу нашу, – заявили вожди да старейшины. – Мы тебе не враги, так что ты в земли наши не ходи, останемся добрыми соседями.

Одним словом просто откупились.

После этого Трувор устроил целое пиршество для жителей своей столицы, пляски да песни не умолкали почитай целую неделю, народ веселился, пил, ел досыта и допьяна.

– С народа дань берёт не большую, не злобствует, брату своему старшему в Новгород отсылает часть, но малую, – говаривали жители Изборска. – Добрый у нас князь, добрый и справедливый.

А потом из Новгорода послы пришли, Рюриковы приказчики. Узнав об успехах молодого князя, они от Трувора долю большую затребовали, но тот отказал.

– Довольствуйтесь тем, что даю, – самодовольно заявил молодой князь. – Долю от похода да даров чудинских я вам отдал, а свой народ как липку обдирать я, не намерен.

Услыхав эти слова, приказчики озлобились, грозились Рюрику нажаловаться, но молодой князь, был неумолим. Уехали послы недовольные, зато кривичи, про то прознав, так вовсе своим князем возгордились, песни да сказы уж о нём слагать начали.

Ничто вроде бы не предвещало беды.

 

3

Солнышко показалось из-за облачка и вновь спряталось, и хотя жара немного спала, ни ветра, ни дождя так и не было. Мужики, покачивая головами, что-то талдычили, то про засушливое лето, то про неурожай, говорили, что от засухи хлеба на корню могут посохнуть, а значит и зима будет голодной. Слушая вполуха разговоры двух челядников, которые разгружали с въехавшей на княжий двор телеги мешки с припасами, Даньша, сидел на дубовой колоде, в теньке, опершись на тяжёлый щит, время от времени тёр распухшие глаза. Но не яркий свет был причиной этого недуга, глаза щурились, а веки опускались сами собой, Даньша сладко зевнул, и зажмурился. Перед ним снова предстало лежавшее на сене обнажённое стройное тело с маленькими бугорками грудей, тонкой талией и длинными стройными ногами.

– Ах, Леська, Леська, знал ведь, что всю ночь не уснём, а ведь пошёл, не удержался. Теперь вот караул нести, а глаза то сами слипаются. Если бы на заре хоть немного поспал, всё сейчас легче бы было.

Сегодня Даньша стоял в карауле и нес свою ратную службу, охраняя княжеские хоромы. Он сидел, держа в руке щит и закинув за спину ножны, в которых хранился настоящий боевой меч. Теперь он отрок княжий, не простой деревенщина, а воин. Но от этих мыслей «бдительному стражу» легче не становилось. Сон морил и морил, унося парня в мир покоя и грёз.

– Вои! Вои скачут, конные, чужие! – во двор вбежал пацанёнок из детских, и подбежал к Даньше, то и дело, тыча рукой в сторону южных городских ворот.

Часовой вскочил, перекинул меч на живот, что бы удобнее было выхватывать.

– Что за вои, сколько? Напали, или что? – сон у Даньши начисто улетучился.

– Да нет, не напали, к городу подъехали, у ворот встали, – поспешно стал разъяснять мальчишка. – Стража, что ворота стережёт, их в город не пустила, перед ними так врата и захлопнула. Их там десятка три, все на лошадях, оружные, говорят к князю нашему им надобно! Я их своими глазами видал!

Малец тараторил без остановки, не успевая перевести дух.

– Так, а ну постой, раз видал, пойдём к князю, сам ему всё и расскажешь, – Даньша повернулся к крыльцу и подтолкнул парня рукой. Тот было дёрнулся вперёд, но тут же замер как вкопанный.

В дверном проеме в одной рубахе, безпоясый стоял сам князь града Изборска. Трувор мирно потягивался, распрямив свои могучие плечи. Он стоял, как будто безучастный, глядя куда-то в даль.

– Мой князь, дозволь… – Даньша умолк на полуслове, не договорив.

Трувор небрежно махнул рукой, заставив отрока умолкнуть.

– А ну, малой, слетай за водицей, – обратившись к мальчишке, произнёс Трувор, указав рукой в сторону колодца.

Мальчуган сорвался, притащил ведро, черпал из него воду ковшом и поливал на руки князю. Умывшись, князь отправил мальчика за рушником, вытерся.

– Ну, а теперь докладай, что за невидаль такая у наших ворот стоит, пужаться мне её, аль нет?

Круглое веснущатое лицо сморщилось, глазки стали похожи на маленькие щёлки.

– Да я же говорю, княже, вои прискакали, не наши, тебя видеть желают.

– Ну, а коли желают, так что ж их держат тогда? Милости просим, а ну дуй к воротам, вели пустить.

Мальчик умчался. Трувор подошёл к застывшему Даньше, прошептал:

– А ты, отрок, рот не разявь, вели одёжку нести, кольчугу, да корзно моё, словом всё как положено. Да гридь покличь, а то мало ли…

 

4

– Опять князь гуляет, – произнёс приземистый мужик, поглядывая в сторону княжьих построек, откуда доносились крики и смех.– Так недолго и все богатства промотать.

– Да ладно тебе ворчать, Зазуля, – ощерился в улыбке молодой щербатый парень, вытирая рукавом губы, – Князь наш, воин славный, что прокутит да прогуляет, всё тут же восполнит. Сходит опять к балтам, или к чудинам, али ещё к кому, и снова с богатством возвернётся.

В ответ на это, тот, кого назвали Зазулей, укоризненно покачал головой, и, махнув рукой, отправился восвояси, гуляния тем временем не утихали.

Пир, который младший из Годлавовых сынов устроил в честь своего гостя и вновь назначенного воеводы Вадима Храброго, а это именно он со своей дружиной в тридцать сабель, явился накануне к Трувору, и попросил разрешения вступить в его дружинное братство, превзошёл все ожидания гостя. Столы поставили во дворе перед гридницей, пригласили множество гостей. Вся дружина и знатные мужи стольного города западных кривичей Изборска были приглашены на это веселье.

Оба, хозяин и гость были примерно одного возраста, оба крепкие и статные точно былинные витязи из сказок. Трувор восседал за широким столом, который аж прогибался от лакомств и медов, разнообразной снеди лежащей на нём, новгородский боярин сидел по правую руку от князя.

– Вот такая жизнь по мне, воля, веселье, да походы, не могу я долго на месте сидеть. Мне бы в поле чистое, конь, сабля да ветер, – произнёс Вадим, потягивая крепкое ароматное пиво из турьего рога. – А в Новгороде, что сидишь на заду, не развернуться, не потешиться.

Сидевший рядом Трувор, усмехнулся, покручивая длинный ус. Было видно, что слова гостя ему по душе.

– Да уж и не говори воевода, приказчики новгородские совсем стыд потеряли, до нитки готовы обобрать, – Трувор негодуя, сжал кулаки. – Любят на дармовщинку поживиться. Да только не вынув меча, добычи не взять. Гнать я их велел, пусть брат мой довольствуется тем, что я сам ему даю.

Распаренная и взъерошенная девка-прислужница, прошмыгнув меж столами, поставила перед князем и его гостем огромный поднос с тушёной медвежатиной. От блюда валил густой пар, неповторимый аромат разваренной дичины, сдобренной пахучими кореньями, словно тараном ударил в ноздри.

– Так вот, и я говорю, братец то твой – Рюрик конечно герой, свеев на Ладоге побил, да только скуп без меры, – продолжал свою речь гость, с аппетитом поглядывая на блюдо с мясом. – Такую победу одержал, а гуляний не устроил, тризну по павшим справил скромно, без размаха. А в Новгород заявился, так тоже в городище своём засел, никому лика не кажет, только подати с купцов да бояр дерёт, почём без меры. На вече не многословен, ой не князь, а, так, ни то ни сё, а, ну да ладно, давай ещё по кубку испьём под дичину.

Расторопный отрок, тут же подскочил к гостю и наполнил его кубок до краёв, Вадим одобрительно кивнул и поднялся.

– За тебя я выпить хочу, князь града Изборска и земель кривичских. За то, что ты своим умом живёшь, и ни кто тебе не указ.

Услышав эти слова, варяги Трувора загалдели, кубки звенели, воины шумно поддержали здравицу. Лишь воины самого Вадима, вели себя скромно и сдержанно, пили мало, больше отмалчивались. Зато варяжская Русь гуляла, гуляла на славу. Когда шум чуть поутих, Вадим, продолжил свою речь, одновременно успевая лакомиться медвежатиной.

– Я ведь почему из Новгорода ушёл, я ведь человек разумный, и тоже сам себе голова. Не стал я сразу брату твоему присягать, подождать решил, так он мне своих дружинников прислал, надавить на меня, стало быть решил, что бы силком заставить служить ему. А я так не привык, я себе вождей сам выбираю, вот и ушёл к тебе. Ты, князь Трувор, мне люб, потому тебе и желаю служить. Так что не обессудь, вот он я. Да ещё, не с пустыми руками я, не побрезгуй князь, прими от меня дары скромные.

Вадим махнул рукой и несколько человек из его дружины, сорвались с мест, и вскоре появились на пиру с обещанными подарками. Серебряный кубок, с золотой оторочкой, украшенный драгоценными камнями определённо вызвал у Трувора интерес, но больше его конечно же привлекла кривая болгарская сабля, в нарядных ножнах, обтянутых юфтью, отделанных золотом. Клинок сверкал на солнце, и этот блеск заставлял глаза Трувора так же сиять.

– Откуда ж красота такая? – молодой князь, и не пытался скрыть своего восторга. – Неужели это новгородская работа.

– Не смеши меня, княже, – усмехнувшись, высокомерно промолвил Вадим. – Новгородскими мечами только лес валить, а тут работа восточных мастеров. Болгарские клинки хороши да красивы, а вот чаша ромейская. В Болгарии, да в Византии настоящие богатства, да в странах Халифата. Аскальд, боярин Рюрика давно уже князя в Царьградские земли зовёт, там-то уж есть чем поживиться, а брат твой только чудинов, весь, да словен Ильменских данью обкладывает, крохи собирает, а за богатствами настоящими плыть побаивается.

Трувор переменился в лице.

– Не забывайся, воевода, помни, о ком говоришь, – шипящим голосом произнёс Трувор. – Брата моего вся Балтия знает, его короли франкские побаиваются, не говоря уж о данах, которых он бил столько лет. Рюрик трусом никогда не был, да и сейчас им не стал.

– Да, да, конечно, я просто сказал, не подумав, – Вадим понял, что перегнул палку. – Кто же сомневается, что брат твой храбрец. Ах да, вот ещё, самый главный подарок тебе князь, такому подарку сам Император ромейский порадовался бы.

Вадим снова поднялся и крикнул своим людям.

– А ну, приведите Буланого.

 

5

Даньша стоял у крыльца гридницы, поглядывая на веселье. Отроков за столы не сажали, но и в отличие от челяди, и не заставляли прислуживать пирующим. Зато любое другое поручение, исполнение воли, или прихоти князя, должно было исполниться ими сиюминутно: окунуть в бочку с водой перепившего дебошира, навешать тумаков нерасторопной прислуге, или любая другая блажь, которая придёт на ум, предводителю дружинного братства.

Когда в ворота княжьего двора ввели статного жеребца, Даньша даже разинул рот от восхищения. Чернявый конюх из Вадимовой прислуги, крепко сжимая поводья, буквально повисал на них, когда конь начинал мотать головой и биться. Длинноногий двухгодовалый красавец, желтовато-рудой масти с чёрными, как вороново крыло гривой и хвостом, ни секунды не стоял на месте. Он то и дело рвал копытами землю, яростно вытягивал губы, храпел, глядя на пирующих взволнованными но в тоже время полными ярости глазами.

– Эва как уши навострил, – любуясь на буйного красавца, пробасил один из изборских бояр, сидящий неподалёку от князя. – На такого сходу и не взлезешь, вон ножищи какие, длинные, точно оглобли.

– Да уж, точно, у нас такие коники не водятся, – вторил сосед говорившего, стирая ладонью пивную пену с косматой бородищи.

– Восточных кровей лошадка, видывал я таких, – встрял в разговор седоусый дружинник из русов, – в Хедебью, на рынках, арабы их возят, точь в точь, такие же рослые да длинноногие. Большую плату за них просят, а что с них толку то, грудь широка, а ноги тонкие, много ль такая коняга груза свезёт.

– Такой конь, не телегу с дровами, а всадника носить должен, – с лёгкой долей презрения, произнёс Вадим, уязвлённый речами седоусого руса. – Такой жеребец по степи, как ветер летит, косулю да зайца догоняет, и в бою и на охоте нет ему цены.

Русы приумолкли, не желая больше спорить с гостем. К тому же хулить подарок, что князю предназначен не лучшая тема для беседы. Сам же Трувор в ходе этого разговора сидел, нахмурившись, и не проронил ни слова. Все знали, не любит молодой Трувор лошадей, а вот гостю новгородскому, это похоже невдомёк. Вадим тоже какое-то время молчал, но потом, все же снова обратился к Трувору.

– А, что, князь, не желаешь такого скакуна опробовать, двухлеток он, необъезжен ещё? Стоит только седло накинуть, да по полю промчаться, потом про ноги свои забудешь, конь, степь да ветер, да сила богатырская.

– Мы варяги, волю да ветер лишь в море чуем, когда мачты скрипят, да паруса хлопают. Эй, Даньша, а ну, поди сюда! – обращаясь к стоящему на дальнем конце двора парню, крикнул молодой князь. – Ты у нас, по коням мастак, погляди жеребчика, вправду ли так уж хорош, как его воевода Вадим нахваливает.

Услыхав своё имя, Даньша рванул с места и предстал перед князем, он всегда любил лошадей, ещё с тех самых пор, когда работал подмастерьем у Валдая кузнеца, в своём родном поселении, сожжённом данами.

– Прости, княже, не понял я, что ты велел, – глуповато улыбаясь, произнёс парень. – Мне что же, можно коника этого объездить?

– Ну не бражку же тебе с ним пить, – задорно произнёс Трувор. – Покажи гостю, чего стоишь, сможешь коника укоротить, награжу, не обижу.

– Не сомневайся, князь, не подведу, – парень стремглав бросился на конюшню за седлом.

Вадим же, поняв замысел Трувора, насупился.

– Как же так, такого коня, да холопу доверять? Он под князем ходить должен, аль под боярином.

Трувор снова сдвинул брови.

– Что же ты, воевода, снова меня сердить удумал? То ты брата моего, Рюрика в трусости обвинил, то отроков моих к холопам причисляешь, не будь ты гостем моим, рассорились бы мы с тобой. Ты конечно обычаев наших не знаешь, потому и прощаю тебя, покуда. Но впредь знай, дружина варяжская, это братство воинское, и князь здесь первый среди равных. Каждый из детских, аль из отроков, то будущий гридь, а то и боярин, на кого же князю в битве полагаться, ежели он витязей своих к челяди приравнивать станет.

Вадим прикусил губу, а ведь князь молодой с гонором, с виду весельчак, палец в рот не клади. Трувор тем временем продолжил.

– Ты теперь воевода, дружины моей, стало быть, один из нас, так, что ты либо обычаи наши усваивай, да на ус мотай, либо… – князь не договорил, потому, что во двор снова вбежал Даньша, и накинул на Буланого седло. Конь заржал, чуть не взвился на дыбы, но опытный конюх Вадима, потянул поводья, и поджав ноги, повис на узде, не давая коню воли.

– Справишься ли? Коник биш бойкий, ага? – чернявый конюх Вадима из болгар, коверкал славянскую речь, и с опаской поглядывал на расхрабрившегося отрока. – Тут тебе не щи ложкой хлебать, тут уменье нужно, конь не корова, его не за вымя дергать, его чуять надыть.

– Ты ремень держи, да не балагурь под руку. Раз князь сказал коня укротить, значит укротим, – Даньша принялся гладить Буланого по шее, нашёптывая ему на ухо ласковые слова. – Ой, ты, братко, сердитый какой, не злобься, милай, не буянь, то ведь князюшка повелел, а княжья воля – закон.

Конь замер, навострил уши, словно говор Даньши и впрямь был ему понятен.

– Не отпускай возжину то, а я как-нибудь управлюсь.

Болгарин только фыркнул, но ремень натянул, Даньша тем временем, мягко скользнул по конской бочине, и влетел в седло. Буланый дёрнулся, зашрапел, и, осознав, что сладкоголосый чужак посягнул на его свободу, резко просел на всех четырёх ногах. Конюх отскочил, натянул ремень, пытаясь удержать жеребца. Конь ударил о землю передними ногами, вытянул шею, и тут же взбрыкнул крупом. Даньша повис на гриве и, сжав коленями конские бока, чуть не вылетел из седла. Буланый снова просел и взлетел ввысь так, что все четыре его ноги оторвались от земли. Даньша держался в седле словно влитой. Но в этот момент, Буланый рванулся в сторону, завалился на бок, и резко переменив направление, снова взбрыкнул задом, пригнув голову. Даньша, упершись в загривок, ловко соскочил на землю. Уклонившись от мощных копыт, которыми жеребец попытался достать назойливого всадника, отрок отпрянул в сторону.

– Ой, молодца, – выкрикнул конюх Вадима, натягивая ремень. – Дальше сам, али помочь? А мне говорили что вы русы не наездники, а ты ловок.

Даньша усмехнулся, ему было лестно, что его назвали русом, и поэтому он не стал поправлять прислужника Вадима. Теперь то он уж точно не отступит.

– Крепче держи, – крикнул Даньша, и снова оказался в седле.

Буланый снова завалился на бок, рванулся в сторону и помчался вперёд, несколько гридней выскочили из-за столов и повисли на ремне, который не выпускал из рук конюх, один бы он не справился. Дружинники не бросили своего, и людская мощь победила. Буланый кружил по двору, Даньша вцепился в коня точно клещ. Через несколько минут всё было кончено. Буланый встал, встал как вкопанный, под одобрительные крики и посвист варяжско-кривичской братии.

Распаренный, утомленный, но гордый, Даньша приблизился к Трувору.

– Ну, что воевода, как тебе мои отроки, не станешь их теперь с холопами равнять, – Трувор смеялся, смеялся от души, довольный и счастливый.

– Да, князь, не зря вас русов даже северяне побаиваются, – произнес Вадим, с интересом поглядывая на Даньшу.

– Почему ж только русов, парень то этот из местных, но только ты прав, тот, кто в дружине моей, тот рус и есть. Все мы теперь один народ, одна семья, одно братство. А тебе, – Трувор подошёл к Даньше, сжал ручищами его плечи, – Тебе, парень, отныне в отроках ходить нечего. А ну, гридь, – обратился князь к воинству, – Принимай нового ротника. Отныне не отрок ты, а гридь княжий, эй дружина, подымай кубки за славного героя.

Крики, посвист, бряцанье железа, слилось в единый, однообразный гул, дружина ликовала. Каждая победа, каждый успех одного, то победа и успех – общие.

– Славься, воинство княжье, славься Русь. Нет нигде силушки, что с тобой сравниться.

Даньша сиял от восторга. Трувор обнял нового дружинника и расцеловал.

 

6

Из зарослей послышался шорох, в кустах что-то хрустнуло, Даньша вздрогнул и вытянул шею, тростник качнулся, и кто-то большой и тяжёлый грузно плюхнулся в воду. Молодой гридь опустил ладонь на рукоять меча. Второй рукой парень держал под уздцы невозмутимого Орлика. Конь стоял на месте, изредка помахивая хвостом.

– Не свинки это, бобр, а может выдра, – прошептал Кудря, сутулый худосочный мужичонка из кривичей с коротко стриженой кучерявой бородкой. – Спугнули мы её, вот и уплыла.

Даньша несколько расслабился, но руку с меча не убрал.

– А стадо, оно тоже тут побывало, весь тростник в плавнях помят, орех водяной они искали, то для кабанов первое лакомство, вон как всю тину перемутили.

Даньша, ведя коня в поводу, приблизился к следопыту, и уставился на отпечатанные на илистой почве следы.

– Это свинья прошла, да не одна с выводком, потому как след ровный, неглубокий, – продолжал рассуждать Кудря, тыкая пальцем в наполненные мутной водой вмятины, Даньша с улыбкой подумал, что для бывалого охотника кривич слишком болтлив. – А это годовик, потому как сам след небольшой, но боковины крупные.

Пройдя вперёд ещё шагов сто по подсохшей пойме, охотники увидели взрыхлённый участок земли. Буро-чёрная рыхлая земля вперемешку с травяным дёрном и пахучим навозом, над которым кружили целые полчища маленьких мошек, не вызывали сомнений в том, что кабаны ночевали именно здесь.

– Лёжка у них тут была, чуть ли не с полдесятины земли пропахали, точно плугом прошлись, большое стадо, голов двадцать, двадцать пять.

Позади раздался топот, Даньша обернулся. Трувор с Вадимом, и с ними ещё десяток всадников подъехали, не спеша, к передовым охотникам, и остановились.

С того дня, как Даньша удостоился чести надеть пояс гридня, Трувор, который до этого прямо таки недолюбливал лошадей, вдруг резко переменил своё мнение. Буланый красавец-араб, укрощённый Даньшей, стал настоящим любимцем молодого князя. Только теперь Трувора обучали езде уже умелые болгарские вояки, из числа людей воеводы Вадима. Князь порой проводил в седле целые сутки. Сегодня поутру, подстрекаемый неугомонным новгородским воеводой, Трувор с парой десятков своих дружинников впервые вышел на конную кабанью охоту.

– Я вижу, не зря поутрянке глазища продирали, – с задором пробасил довольный князь, поглядывая на взрытую стадом землю. – Ну, что где зверушки то, а то мясца парного отведать не терпится.

– Ушли они отсель, – произнёс Кудря.

– Как ушли? Куда?

Князь сдвинул брови.

– Да тут они, рядышком, – заметив недовольство Трувора, поспешно поправился следопыт-кривич. – Вон видишь, кусточки, думаю там они, большое стадо.

– А где же загонщики наши, что-то их не слыхать, в лесу заплутали, или речку перейти побоялись?

– Да, что ты, что ты, они же ещё засветло отправились, просто им круг больший обогнуть пришлось, что бы до брода дойти, да переправиться. Погоди малость, скоро появятся.

Словно в подтверждение слов худощавого Кудри, откуда-то издалека раздались гулкие звуки. Кто-то из загонщиков подул в турий рог. Свист, бряцанье, и грохот трещоток, а так же заливистый собачий лай стали различимы чуть позже.

Охота начиналась.

 

7

Первыми из кустов выскочили две крупные матки. Ветер дул в сторону зверей, и кабаны не сразу учуяли людей. Всадники, разбившись в цепь, помчались навстречу стаду. Вскоре в стороне показалось ещё несколько самок уже с выводками и парочка молодых кабанчиков. Увидев людей, животные свернули в сторону, и оказалось посреди голого поля. Они были обречены, охотники били из луков, посылая одну стрелу за другой. Первыми пали несколько молодых поросят. Одна из маток, увидав, что её детёныш упал сражённый стрелой, встала как вкопанная, развернулась, собираясь бросится на ненавистных людей, но воевода Вадим, на полном скаку, вогнал копьё ей пол лопатку, кабаниха умерла мгновенно. С лаем из кустов выскочили собаки. Даньша пустил на ходу стрелу, и та впилась вбок небольшому кабанчику, но тот не остановился, а лишь слегка замедлил свой бег. Молодая лохматая лайка, подлетела к подранку, и, ударив плечом, сбила поросенка с ног. Клацнули клыки, и огромная псина, вцепившись в пятак, прижала кабанчика к земле. Несчастный визжал, пытаясь вырваться, но собака крепко держала добычу.

– Может добить, что б ему бедняге не мучатся? – обращаясь к оказавшемуся поблизости Вадиму, выкрикнул Даньша и соскочил с коня.

– Кому придёт в голову жалеть маленького поросёнка в мире, где людей режут чаще, чем свиней, – с ухмылкой ответил воевода и умчался вдаль, в погоне за очередным зверем.

Тем временем лайка, придушив жертву, поднялась и довольно завиляла хвостом. Видя, что с кабанчиком покончено, Даньша вскочил в седло, и погнал Орлика в поля, где металось перепуганное стадо.

В паре сотен шагов, Даньша увидел как четверо псов, окружив крупного молодого самца, держат его, не давая уйти. Юноша поспешил к собакам, но увидел князя.

– Все назад, этот мой!

Трувор хлестанул коня, и Буланый помчался вперёд. Кто-то свистнул, отзывая собак.

– Здоровенный, пудов десять будет, а то и по более, – пробормотал Кудря, приблизившись к, остановившему своего коня, Даньше.

Тем временем князь выехал вперёд, осадив коня перед могучим вепрем. Трувор сжимал в руке рогатину, которую кто-то из отроков весьма вовремя вложил князю в руку. Пот стекал по лбу, пощипывая глаза. Могучий рус, был похож на былинного героя из сказки вышедшего на поединок с чудовищем.

– Мальчишество это, кто же к секачу спереди подходит? В лоб его не прошибёшь, там кость, что твоя броня, – Кудря укоризненно покачал головой.

Вепрь, тем временем, повернул голову, только сейчас он увидел очередного врага. Буланый навострил уши, и замер. Псы нехотя отбежали в сторону, но не покинули места битвы. Следующие несколько мгновений решали всё. Кабан глядел то на князя, то на коня, словно оценивая их силу. Зверь фыркнул, продувая ноздри, и бросился вперёд. Казалось, ни что не остановит эту, летящую словно таран, гору щетинистой и косматой плоти. Буланый, подался в сторону, кабан увидев это, чуть сменил направление, но жеребец, по молчаливой указке всадника, в последнее мгновение скакнул совсем в другую сторону.

– Ай да князь, а ведь недавно еле в седле держался! – восхищённо выкрикнул Даньша поражённый изяществом жеребца и сноровкой всадника.

– Правит то ловко, да только рогатину в плечо вогнал, а надо было под ухо бить, иль под лопатку, – снова заворчал Кудря, поглаживая по гриве свою пегую лошадку. – Вишь, треснуло древко то, теперь уйдёт.

Словно услыхав слова разговорчивого кривича, и поняв, что перед ним больше никого нет, раненый секач бросился в кусты. Обломок копья так и остался торчать в боку.

– Ну, что я говорил, теперь лови его по кустам, – продолжал бубнить Кудря.

Трувор отшвырнул в сторону обломок древка.

– Копьё мне! – голос молодого князя напоминал медвежий рык.

Один из дружинников тут же возник рядом, и протянул Трувору своё копьё. Князь пришпорил Буланого, и исчез в кустах, остальные последовали за ним.

Но, несмотря на свою прозорливость и опыт, матёрый Кудря ошибся. Не пробежав и сотни шагов, окровавленный секач запутался в валежнике. Повизгивая и хрипя, он ждал своей участи. Обрадованный Трувор, подъехав, соскочил с коня, отшвырнул копье, и прикончил подранка мечом. Не поднимая брошенного копья, князь вскочил на Буланого, жеребец при этом тихонечко заржал. Казалось, что дело сделано, но это было ещё не всё.

В тот момент, когда довольный собой Трувор натянул поводья, из-за торчащей из земли коряги, на поляну выскочил покрытый ссохшимися комьями грязи старый вепрь-одинец.

 

8

Страшен не тот, кто огромен и силён, не тот ужасен, кто рычит и издаёт громкие звуки, бояться нужно того, кто непредсказуем, отважен, смел и готов на всё: разить, убивать, пожирать. Особь, живое существо, человек или зверь, которому нечего терять, вот тот, кто по-настоящему опасен. Старый секач отжил свой век, он жил, сражался и побеждал, он познал жизнь, он видел смерть, и теперь уже не боялся её. Исхудалый, полинявший от времени и битв одиночка, был почти в полтора раза меньше того кабана, который лежал сейчас у копыт Буланого. Сегодня старик-одинец всего лишь случайно оказался в кольце, которым люди и их верные псы обложили его беспечных сородичей.

Озлобленный вепрь рванул так, что дёрн из-под его копыт, вылетел, словно потоки брызг. Буланый замер, втянув ноздрями воздух, Трувор озирался, ища глазами оброненное копьё. Князь, не утративший сноровки и храбрости, крепко сжал рукой удила, конь качнулся вправо, собираясь проделать тот же трюк, что и накануне, но, толи противник был слишком быстр, толи, всадник, сидящий в седле, не успел расслабить удила, Буланый опоздал, он не успел уйти с линии атаки. Острые, пожелтевшие от времени и битв клыки зверя перебили голень жеребца словно топор щепку. Буланый заржал, жалобно и громко. Падение, новый удар, хруст, стон, и на поляне вновь, всего лишь на мгновение воцарилась зловещая тишина. Трувор рванулся изо всех сил, пытаясь высвободится из под навалившегося на его ногу коня, сильная боль, словно лезвием, ударила в мозг. Падая, красавец-араб навалился на острый сук, пропоров себе брюхо. Торчащий поблизости из-под земли пень, на который навалился несчастный князь, раздробил всаднику голень.

В такие минуты, когда боль буквально скручивает виски, и переносит тебя из настоящего мира, в мир потусторонний, только по настоящему сильные и храбрые существа продолжают бороться за жизнь, не думая о переломанных костях и текущей из ран крови. Трувор потянулся за мечом, но оружие так, же было зажато между землёй и телом умирающего коня. Князь взглянул на врага. Одинец, на мгновение потерявший из вида свои жертвы и не подумал отступать, он потянул носом воздух, развернулся и приготовился к новой атаке. В этот момент парочка псов выскочили из кустов и бросилась на секача. Резвая молодая лайка, упоённая предстоящим успехом первой настоящей охоты, вырвалась вперёд и вцепилась клыками в мокрый от пота и крови пятак вепря. Такой хват позволял удержать, а то и придушить маленького кабанчика и даже годовика, но на этот раз, зверь не остановился. Секач дёрнул головой, подкинув собаку вверх, и пропорол клыками её живот. Лайка, поджав хвост, уползла в кусты, её вывалившиеся наружу кишки оставили на траве длинный, ужасный след.

В тот самый момент, когда умирающая псина покинула место боя, в игру вступил новый герой. Старый, лохматый гончак, морда и тонкие ноги которого говорили о примеси волчьей крови, прыгнул на кабана, вцепившись ему в ухо. Секач снова мотнул головой, но гончак не отпускал врага. На мгновение одинец потерял из виду поле боя, но тут же пришёл в себя, и, проигнорировав висящую на нём собаку, снова устремился к лежащему на земле князю.

Трувор к тому моменту уже как-то выдернул из ножен меч и выставил руку вперёд. Но в бой снова вступил новый участник, который и решил всё. Первым из подоспевших людей оказался воевода Вадим, на ходу, не останавливаясь, он перекинул ногу через шею коня, плавно выскользнул из седла, и, не останавливая движения, побежал вперёд. Хотя нет, пожалуй, он не бежал, он быстро шёл, делая длинные шаги, его грудь вздымалась и опускалась, он знал, что не имеет права на ошибку. Да цели оставалось не более десяти шагов. Вадим вскинул сулицу, задержал дыхание и сделал бросок.

Короткое копьё впилось секачу в бок, точно под лопатку. Бывалые охотники знают, что именно это место наиболее уязвимо у клыкастого зверя. Вепрь рванулся, издал громкий визг, захрипел, и, сделав несколько шагов, упал, в сажени от лежавшего князя. Трувор уловил носом, зловонное дыхание зверя, Вадим не остановился, даже смертельно раненный кабан опасен, приближаться к нему стоит очень осторожно. Не останавливаясь, Вадим приблизился к зверю, извлёк меч, перевернул его лезвием вниз и обеими руками, вогнал клинок в позвоночник зверя.

– Понимаю, почему тебя прозвали Храбрым, – хриплым голосом произнёс Трувор.

Он лежал на земле весь бледный, и холодные капли пота, стекали с его бритого лба прямо на усы. Он понимал, что лишь чудом избежал смерти.

– Да и тебя князь, трусом не назовёшь, – ответил Вадим, и, склонив голову, побрёл куда-то в сторону. Отойдя шагов на десять, он опёрся на молодую берёзку, вытер пот со лба, сделал глубокий вдох, и улыбнулся, руки его всё ещё дрожали.

Подоспевшие отроки помогли князю вылезти из-под навалившегося на него коня.

– Коняга не жилец, прикончить бы его, вон как мучается, – со вздохом произнёс подошедший к Буланому Кудря. – А лайка отмучилась, недолго страдала.

– Коня добейте, сам не смогу, – превозмогая боль, произнёс Трувор. – Ты, воевода, мне сегодня жизнь спас, награждать тебя не стану, награда тебе за подвиг моя любовь и почтение. Ты мне теперь как брат, захочешь, кровью те узы скрепим.

– Благодарю, княже, такая честь, мне по сердцу, – Вадим припал на колено и склонил голову.

– Но не сейчас, воевода, не сейчас. Дурно мне что-то, поспешим в город, приберите тут.

Дружинники поспешно собрали носилки и бережно понесли раненного князя. Старый гончак, ворчал, продолжая лежать возле туши мертвого секача. Об этом лохматом герое, все почему-то забыли.

 

9

– Эй, Тишка, а ну сбегай, узнай, не освободился ли князь, а то уж совсем мочи нет, – обращаясь к своему помощнику, прошипел сквозь зубы посол, вытирая рукавом распаренное лицо.

– Так ведь только что бегал, – жалобно простонал тот, кого назвали Тишкой, глядя на хозяина слезливыми глазками. – На меня и так уж вся местная дворня косо смотрит, говорят, надоел я им.

– Беги, говорю, лодырь, не то бока намну, – погрозив кулаком, зарычал посол. – Совсем страх потеряли. Да распустил князь Рюрик подданных, настоящий хозяин всех в узде держать должен, в том числе и братьев. – Тем временем Тишка робко потрусил в сторону крыльца.

Посла звали Страба, варяг из бодричей, при конунге Рюрике Страба был простым дружинником. При Рюрике-князе, благодаря своей хитрости, сметке и острому уму он занял пост приказчика. Круглолицый, грузный, он то и дело кривил рот, надменно поглядывая по сторонам. Он прибыл в Изборск поутру, и с самого утра он дожидался приёма во дворе княжьего дома. Вокруг шла обычная жизнь, челядь бегала туда-сюда, по разным делам и поручениям, конюхи чистили и охаживали лошадей, в котлах варилась какая-то снедь, но вся эта суета уже изрядно утомила чванливого новгородского гостя.

За этот год он уже дважды побывал при дворе Изборского князя, и не первый, не второй визиты не пришлись ему по душе. Если объезжая прочие города, перед посланцем великого Новгородского князя Рюрика местные старались угождать и заискивали, то Трувор с его кривичами, был вовсе не таким. В первый раз, когда Страба заявился во владения Изборских кривичей, Трувор отказал ему в дополнительной плате, намекнув, что новгородский гость, похоже, желает прибрать часть добра в собственный карман. Трувор тогда заявил, что не желает драть с подданных три шкуры, чем немало огорчил жадного и завистливого Страбу. Тогда Страба предал слова Изборского князя Рюрику, но тот ничего не предпринял. Сегодня же у приказчика была другая задача. Он привёз приглашение местному князю на пир, который Рюрик собирался устроить в Новгороде, в честь очередной годовщины своего сына Игоря.

– Зовут, зовут, готовы принять! – кричал обрадованный Тишка, надеясь задобрить хозяина, но Страба, лишь что-то недовольно пробурчал, и быстрым шагом направился в княжьи хоромы.

В княжьей горнице было прохладно и свежо, и вошедший внутрь Страба тут же испытал облегчение: «Не могли сразу в дом позвать, сколь на жаре париться пришлось. Ну да ладно, припомню я вам».

Трувор, сидевший посреди комнаты, равнодушно посмотрел на гостя. Князь был одет в простую белую рубаху без пояса, домотканые штаны и один сапог. Правая нога, была туго стянута тканью, стягивающей две щепы, которыми была зафиксирована кость. То, что Трувор накануне поломал ногу на кабаньей охоте, Страба уже знал со слов княжьей прислуги.

– Где-то я видел эту ряху, знаком уж больно, – вполголоса произнёс князь, обращаясь к стоящему поблизости Вадиму. Но тот лишь пожал плечами.

– Так он уж был у нас, давеча, – шепнул на ухо Трувору один из гридней, что стояли рядом, – Добро для Новгорода собирал, в пользу брата твоего старшего.

– А, вспомнил я этого жадюгу, как же, как же, – Трувор рассмеялся, он ещё помнится такую рожу скривил, когда я намекнул, всё ли добро он собирается до Рюрика свезти, аль половину себе хочет оставить.

Увидав, что князь потешается, Страба конечно же принял этот смех на свой счёт, и ещё больше озлобился, но всё же сдержал себя, и поспешно поведал о причине своего визита ненавистному насмешнику.

– Надо же, братец мой решил пир устроить, – Трувор повеселел ещё больше, окружавшая его свита так же заулыбалась. – А ведь слыхивал я, что Рюрик меня всё время бранит, за то, что я гульбы часто устраиваю, а тут вдруг сам пир затеял. Странно, странно.

Страба старался запомнить каждое сказанное Трувором слово.

– Как же ты князь поедешь то к брату, вон нога у тебя не срослась ещё, а дорога то неблизкая? – произнёс воевода Вадим. – Подлечиться бы тебе.

– Да уж точно, какой уж теперь из меня гуляка, – прекратив смеяться, произнёс Трувор. – Не смогу я нынче приехать, так Рюрику и передай. Болен, мол, князь Изборский, и потому не сможет он годовщину княжича Игоря. Неохота мне по жаре такой в телеге трястись, да вот с эдаким довеском, – князь указал на сломанную ногу. – А что бы ни обидеть брата, отправлю-ка я, ему в подарок, десяток бочек вин да медов хмельных, пусть погуляет вволю, да обиды не держит.

Страба выслушав ответ Трувора, поклонившись, вышел, на лице его играла хитрая улыбка.

 

1

– Значит, так и сказал: «неохота по жаре в телеге трястись», сначала вроде бы согласился, а потом Вадим его и отговорил, – на лице Лучезара появилось подобие улыбки. – А ещё говорил, что Рюрик редко народу празднества устраивает, стало быть, скуповат?

– Что скуповат, не говорил, а про празднества всё верно, – Страба, поглядывал на Лучезара, пытаясь понять какую игру тот затеял.

– Говорил, не говорил, но смысл то в словах Трувора был таков, что, скуп князь Рюрик, потому и не любит его народ. Так? Сам то Трувор у изборцев в почёте, вот младший то и возгордился.

– Ну, вроде бы так.

Они сидели вдвоём, в Страбином доме и обсуждали предстоящий визит приказчика к Рюрику. В комнате кптил светильник, посылавший на стены серые блики. Одинокий мотылёк, подлетел к огню, но, не рассчитав расстояния, опалил крылья и упал на пол, прямо к ногам Страбы. Он бил крыльями, трепетал, но оба участник беседы не обращали на него внимания.

– А раз так, то ты это князю и скажи, что ругал его младший брат, не захотел сына его Игоря почтить, и тому воевода Вадим способствовал. Ведь поначалу готов был ехать Трувор, а Вадим де, его отговорил. Ты, это скажешь, а я уж добавлю, кто такой Вадим Храбрый, да про цели его коварные.

За дверью что-то громыхнуло, Страба на цыпочках подошёл к двери, приоткрыл её, и выглянул в образовавшуюся щель.

– Челядь. Уронили что-то, дурачьё безрукое.

– А подарок, бочки те, ещё в пути, говоришь? – проигнорировав заявление хозяина, произнёс Лучазар. – Когда их доставить должны?

– Думаю, через пару дней тут будут.

– Тут это где?

– Ну, как где, к Рюрику во двор и свезут.

Гость не спеша, поднялся, сделал несколько шагов в сторону двери, прислушался, теперь, именно он опасался быть услышанным.

– А ты не спеши, приказчик, не торопись. Пусть груз этот пока на твоём дворе постоит, да и сам к князю не спеши.

– Как же так, Рюрик ведь за это по головке не погладит, если опосля такого будет по чему гладить, а то ведь… – Страба провёл большим пальцем по горлу.

– Не бойсь, ничего тебе Рюрик не сделает. Ты же сам говорил, что Трувор тебя долго на жаре держал, сразу не принял, потому то и вернулся ты поздно. Так ты об этом в первую очередь и поведай, мол, нет у Изборского князя почтения к посланцам от брата старшего, возомнил он о себе неведомо что.

Страба наморщил лоб. Изборский князь конечно же его жутко обидел, но идти на такой риск, что бы отомстить, надобно ли?

– Голова то на плечах одна, а коли, её не станет, так ведь новая не вырастет, – ему стало боязно.

Страба взглянул на собеседника, на красивом лице гостя не было ни капли страха. Было видно, что он уверен в себе, и в том, что делает.

– А вино то пока у себя во дворе подержи. Я людей пришлю, они за тем подарком то и присмотрят, – спокойно, но твёрдо продолжил Лучезар.

– Но, как же, ведь…

– Делай, как я говорю, – в глазах гостя сверкнул огонь, Страба вздрогнул. – Не смей планов моих рушить, делай, и всё. Тогда и Трувору отомстишь за то, что он тебя в воровстве заподозрил, и почтения должного не выказал, а если всё по-моему станется, то глядишь, в большие люди выйдешь.

Страба лишь прикусил губу. Страх и жадность боролись в нём.

– Будь что будет, Рюрик конечно может голову снять, но и этот, если его не послушать, тоже не пощадит. А если повезёт, то и в самом деле…

Скрипнула дверь, Страба открыл глаза, в комнате уже никого не было. Гость исчез. Страба подошёл к светильнику. На полу лежал мёртвый мотылёк, ставший единственным свидетелем тайной беседы.

 

2

Все чего-то хотят, о чем-то мечтают, одним хочется любви, другим богатств, третьим славы. Но далеко не все, во имя своих целей, готовы идти на жертвы, подвиги или предательство. Но те, кто жаждет власти, люди особенные. Если любовью и богатством или даже славой можно поделиться без особого ущерба для себя, то власть, это то, что не стоит отдавать никому. Те, кто жаждет власти, подозрительны и злобны, они всюду видят заговоры, видят, завистников которые жаждут эту власть отнять, и забрать себе. Рюрик за эти годы сильно изменился. Из крепкого полного сил воина и вождя он превратился в усохшего старца. Нет, он не сильно поменялся внешне, разве что немного добавилось седины, он не утратил силы, и по-прежнему был способен держать в руках меч, и разить им даже самых злобных и грозных врагов. Он состарился где-то внутри, глубоко, глубоко, и поэтому морщины, которые появились на его лице, были ничтожны по сравнению с теми морщинами, которыми покрылось его сердце. Став князем, Рюрик стал другим, и это заметили многие.

Лучезар поднялся по скрипучим ступеням и постучал в дверь. Ответом ему была тишина. Он постучал ещё, и, наконец, услышал негромкий голос. Лучезар не распознал слов, но понял, что его приглашают войти, и тут же переступил через порог. Князь сидел на низком табурете посреди комнаты. Одетый в простую домотканую рубаху и порты, он казался задумчивым и отрешённым. В таком виде, Рюрик никак не походил на грозного и великого правителя, и лишь неизменная бляха с соколом, подчёркивала его неизменное величие.

– А он и вправду здорово изменился, неужели власть так сильно старит людей? – подумал Лучезар, и почему-то вспомнил Гостомысла.

Сегодняшний Рюрик всё больше и больше напоминал умершего князя. Лучезар закашлялся, стараясь привлечь к себе внимание. Рюрик вздрогнул, словно его оторвали ото сна.

– А, это ты, воевода, – князь поднялся. – Проходи, я ждал тебя.

– Я здесь, как ты велел.

В последнее время Лучезар стал одним из первых княжьих мужей при Рюрике. Оба брата княжили, каждый в своих землях. Аскальда Рюрик назначил посадником в городок под Названием Старая Руса, и только Лучезар, да родич Ефанды молодой воевода Олег считались первыми приближёнными лицами.

– Мои люди доносят мне, что при дворе моего брата появился какой-то Вадим которого ещё называют Храбрым, – произнёс Рюрик.

Лучезар насторожился: «Что это? Может князь испытать решил, проверить на верность да искренность, или наконец-то цель достигнута. Вот она минута, когда нужно стравить ненавистных братьев-варягов. Всего-то несколько верных фраз, и червь сомнения поселиться в воспалённом мозгу Рюрика».

Лучезар посмотрел князю в глаза. Холодные как всегда, они не выражали хитрости, и азарта, в них была лишь какая-то обречённость, возможно даже страх. Лучезар понял, что его час пришёл, сейчас или никогда, нужно начать, а остальное сделают другие.

– Вадим Храбрый, славный воин, умелый воевода, к тому же он знатного рода, – произнёс Лучезар, изображая наивность. – Предки его в своё время этими землями правили, ещё задолго до Гостомысла.

Рюрик молчал, но опаска, которую Лучезар заметил ещё в начале разговора, не покидала лица князя.

– Новгородцы любят Вадима, многие его даже на княженье пророчили, когда он из Болгарских земель вернулся, – продолжил Лучезар беспечно. – Он ведь помнится, когда ты только в Новгород пришёл, пропал. Так, стало быть, к кривичам он подался, ну то и не удивительно. Не смог он смириться, что княжье место не ему досталось.

– На княженье говоришь метил, – брови князя сдвинулись, на лбу князя появились две глубокие складки. – И сторонники у него в городе имеются.

– Да говаривал народец, что Вадим достоин наследия княжьего, да только то до твоего прихода было, а теперь то куда уж ему, – Лучезар как мог, изображал беспечность.

– Значит он теперь с братом моим, Трувором дружбу завел, – Рюрик, в отличие от собеседника, казался озабоченным.

– Да он молод, да и брат твой не стар, вот и сошлись, да только… – Лучезар осёкся – ой, а ты что же это, князь, аль измену какую заподозрил. Постой, постой, уж не думаешь ли, что Вадим брата твоего дело недоброе подстрекает? Что бы супротив тебя? Да ладно, не бывать тому, хотя?.. – Хитрый воевода, внимательно посмотрел на князя.

– Да, потерял я с братьями любовь да дружбу. C тех самых пор как сына привёз, обособились они. Поняли, что первенец мой княжью власть унаследует, да все богатства земель здешних, вот и озлобились.

– Рыбка заглотнула наживку, даже приманивать не пришлось, теперь очередь за Страбой, – подумал Лучезар, он ликовал, но старался скрыть эмоции как мог.

– О разговоре этом никому, слышишь. А не то… Сам то ведь тоже, на княжье место заглядывался, было дело?

– Да что ты, зачем оно мне? – Лучезар попытался изобразить обиженную невинность, но капли пота, покрывшие его лоб, говорили о другом. – Ты же знаешь, верен я тебе, первым тебя поддержал, когда ты ещё на Ладоге стоял, а стало быть…

– Ладно, ладно, поглядим, – прервав собеседника, проворчал Рюрик. – Верность свою не словами да клятвами, а делами доказывать надобно.

– Так я же, хоть сейчас.

Скрипнула дверь, оба мужчины непроизвольно вздрогнули и повернули головы. Кто ж это осмелился в покои княжьи без стука ввалиться? На пороге, гневно сверкая глазами, стояла Ефанда.

– Ступай, воевода, после беседу продолжим, – произнёс Рюрик, поморщившись.

Было видно, что беседа с женой не входила в его планы, Лучезар, поклонившись, попятился к двери. Он обошёл Ефанду, которая даже не удостоила его взглядом, и исчез за дверью. Но уходить он и не собирался. Лучезар долго стоял у дверей, прислушиваясь к тому, что происходило в княжьей светлице.

 

3

Она тоже сильно переменилась, хотя по-прежнему оставалась стройной, статной, и отличалась какой-то своей очаровательно дерзкой, особенной красотой. Не взглянув на выскочившего из комнаты Лучезара, Ефанда подошла к мужу и встала перед ним, глаза княгини гневно сверкали.

Рюрик почему-то вспомнил Рауда. Старый нурман, отдавший жизнь в бою, встал перед ним, точно живой.

– А ведь дочь, мало чем отличалась от своего упрямца отца, – Рюрик усмехнулся собственной мысли, но Ефанде, похоже, было не до смеха.

– Почему ты пренебрегаешь пророчеством, – голос жены заставил Рюрика вздрогнуть, – Ты собираешься отослать Олега, хотя он должен всё время находиться при нашем сыне.

– Мне нужен верный человек в Старой Русе. Я не доверяю Аскальду и собираюсь призвать его к себе, – князь старался говорить спокойно, но в его голосе чувствовалось раздражение. – Твой родич, один из немногих, кому я доверяю. Аскальд смотрит в сторону Царьграда, он своенравен и может наделать бед.

– Мне всё равно, что может задумать этот необузданный боярин, мне важна судьба нашего сына. Олег должен всё время быть при нём, так предсказали магические руны. Ты не отошлёшь его.

– Я сделаю то, что решил, и твои суеверия не станут тому помехой! – выкрикнул Рюрик, но тут же убавил тон. – Игорю ничто не угрожает, он под моей защитой, и под защитой моей дружины.

– Как ты не понимаешь, твои варяги не способны защитить наследника от яда или удара кинжалом. Игорь единственный твой наследник, и многие желают его смерти, чтобы прибрать к своим рукам власть.

– Может мне отозвать Сивара, что бы он был с нашим сыном?

– Да ты сума сошёл! – выкрикнула разгневанная княжна. – Твои братья первые кто может представлять для Игоря угрозу. Если тебя и нашего сына не станет, они получат всё.

– Опомнись, женщина, это мои братья, они не посмеют поднять руку на нашего сына.

В ответ на эти слова, Ефанда громко рассмеялась.

– Ты совсем растерял разум. Когда речь идёт о богатстве и власти, кровные узы, не в счёт. Посмотри вокруг. Трувор завёл дружбу с этим Вадимом, тем самым, который не захотел тебе служить. Синеус, сидит на своих болотах и не показывает носа. Вот увидишь, это плохо кончится.

– Я решил устроить пир, и оба моих брата приглашены. Вот увидишь, они прибудут, и окажут моему сыну и нам с тобой должные почести. А Олега я всё равно отправлю на юг.

Ефанда стиснула кулачки и топнула ногой.

– Я не верю ни тебе, ни твоим братьям. Мне нужно, что бы Олег оберегал моего сына. Он ведун, и только он может остановить руку тайного убийцы, если кто-то задумает погубить Игоря.

Притаившийся Лучезар едва успел отскочить, и спрятался за углом, когда разгневанная княгиня выбегала из комнаты. Рюрик молча смотрел ей вслед, он не хотел уступать, но волнение за жизнь семьи всё больше и больше охватывало его.

 

4

По ночам Лейв почти не спал, а если сон всё же окутывал его сладким дурманом, ему снились кошмары, и он просыпался в холодном поту. Он оказался перед выбором. Верность старому хозяину, привычка исполнять любое его повеление, боролись с муками совести. Он уже нарушил однажды волю Лучезара, оставив в живых этого славянского мальчишку-кузнеца, и с тех пор опасался того, что правда когда-нибудь всплывёт. Он снова состоял в свите Лучезара, который был достаточно умён, что бы встать на сторону того за кем сила. Теперь Лучезар воевода великого Рюрика, он один из самых влиятельных его мужей, его доверенное лицо.

Лейв в очередной раз прикоснулся к снадобью, и, словно обжёгшись, отдёрнул руку.

– Сколько ж народу погибнет, – подумал Лейв, глядя на свёрток.

После того, как Лучезар получил чин воеводы при дворе Рюрика, Лейв снова поступил в услужение к бывшему хозяину. Старый дан не тяготился этим, и был тому даже рад. Всё бы было хорошо, но в тот день, когда вновь назначенный воевода, призвал его к себе для выполнения особого поручения, Лейв тут же почувствовал неладное.

– Ты должен для меня кое-что сделать, – произнёс тогда Лучезар приглушённым голосом, и протянул свёрток. – Ты пойдёшь к приказчику Страбе, который недавно вернулся из Изборска, и тайно, так, что бы никто не узнал, подсыплешь это зелье в каждую из присланных Трувором бочек стоящих во дворе.

Лейв вздрогнул.

– Это яд?

– Не важно, что это, ты просто сделаешь это, и не будешь задавать лишних вопросов, – голос Лучезара был твёрд, глаза его блестели тем холодным, неистовым блеском, от которого становилось не по себе.

– Пол дружины ведь потравим, коль я это сделаю, их то за что?

– Я же сказал тебе, что бы та не задавал лишних вопросов, – прошипел Лучезар сквозь зубы. – Ну, отравятся парочка другая воинов, что с того, зато остальные быстро протрезвеют. – Лучезар ухмыльнулся.

– А скоро яд действовать начнёт?

– Скоро, не скоро, то не важно, смотря сколько насыпать, – в голосе воеводы слышалось раздражение, вопросы слуги его раздражали. – Мне неважно кто умрёт и когда, главное, что бы подозрения пали на кого нужно. Коль посчитает князь Трувора отравителем, значит дело сделано.

– Ах, вон оно что.

– Ты не горюй уж больно, что тебе те варяги Рюриковы, тати да воры, давно ль ты с ними сдружиться успел. Нечего их жалеть, чем меньше воинов у Рюрика, тем он слабее. Пойдёшь к приказчику на двор, а когда все уснут, сыпанёш по щепотке в каждую бочку.

– А дворовые приказчика что же.

– То не твоя забота, а Страбина. Он на нашей стороне, и обо всём и позаботится, – Лучезар расплылся в улыбке. – Для прислуги своё зелье приготовлено, сонное. Так что никто тебя не увидит, ты главное своё дело сделай.

Лейв гадал, как быть.

– Я воин, а не убийца.

 

5

Ночь выдалась звёздная. Полная луна нависла над крышами домов, и посылаемый ей на землю свет рождал мрачные, загадочные тени. Лейв приблизился к воротам приказчикова двора, прислушался и постучал, ответом ему была тишина.

– Что же он, вместе со своей прислугой уснул, ждать ведь должен, по уговору-то.

Лейв и постучал чуть сильнее. На этот раз за забором раздался шорох, послышались шаги, кто-то отодвинул засов, ворота скрипнули и отворились, и Лейв увидел круглое лицо Страбы.

– Чего возишься, ждёшь, пока кто-нибудь на стук сбежится, – недовольно проворчал гость.

Даже при свете луны было видно, что всегда красноватое лицо приказчика на этот раз было бледным как мел. Где-то рядом завыла собака, Страба ещё больше затрясся.

– А что видел тебя кто, аль нет? – озираясь по сторонам, прошептал хозяин.

– Да не видел, не трясись, – жалкий вид Страбы вызывал у Лейва отвращение. – Что люди твои, уснули?

– Уснули, уснули, доброе зелье хозяин твой прислал, храпят, аж стены трясутся.

– Ты бы, это, болтал поменьше, а то мало ли, вдруг услышит кто.

Снова в соседнем дворе завыла собака, протяжно и жалобно, раздались недовольные голоса, ругань.

– Ух, развылась, псина, точно смерть накличет, – произнёс Страба.

– Да уж. Ну показывай, где тут твои бочки, а то мало ли чего напутаю.

Они прошли во двор, где вдоль стены невысокого, но прочно срубленного дома, стояло несколько гружённых подвод. Страба сорвал с телег холстины, прикрывавшие груз, и отошёл. Лейв нащупал рукой и достал из сумки тот самый мешочек. За воротами послышались звуки ударов, псина перестала выть и заскулила. Очевидно недовольный таким поведением животного хозяин, просто-напросто, отходил несчастную собаку палкой.

– Ну, я в дом пойду, присмотрю за челядью, – робко произнёс Страба, пожимая плечами.

– Так ты же сказал, спят все как убитые, что не хочешь рук марать? – в голосе Лейва звучали язвительные нотки.

– Ну спят, аль нет, всё равно лучше присмотреть, а то мало ли. Да и к тому же, я и так больше всех рискую. На кого Рюрик в первую очередь подумает, когда гридь его потравим, вспомнит, кто обоз вёз. Ой, зря я на это дело согласился. А ну как воевода Лучезар слово своё не сдержит.

– Сказано же тебе, не болтать, не надо имён называть ничьих, – огрызнулся Лейв. – Ладно уж, иди в дом, да держи ухо востро. Всё равно, я вижу, толку от тебя тут не будет. Вон ручищи то трясутся, всё снадобье мимо просыпешь.

Довольный таким исходом хозяин вразвалочку побежал к дому, и вскоре исчез за дверью, и Лейв остался во дворе один. Он ещё раз огляделся, и развязал мешок. На вид, яд походил на обычный порошок, или какую-то труху, не вызывая никаких опасений. Но уж кто, кто, а Лейв то знал, каким премудростям обучил в своё время Лучезара, чудин Бел. Недаром что сам от того и пострадал. Лейв протянул руку к ближайшей бочке, с трудом вытащил пробку, и замер. Снова завыла собака.

– Ой, недоброе дело делаю, – тяжело вздохнув, прошептал старый вояка. – Не простят такого боги.

Лейв протянул руку к бочонку, и зацепился рукавом, за торчащий из телеги гвоздь. Мешок упал, и добрая половина снадобья оказалась на земле. – Ой, неловок я сегодня. А может сказать хозяину, что всё зелье рассыпал? Пусть, озлобится, ну ведь не убьёт же, – и недолго думая Лейв, вытряхнул порошок в траву.

Словно камень свалился с души, старый воин улыбнулся самому себе.

– Как же я сразу до этого не додумался? Один раз я уже обманул его, а где один там и два.

Дверь распахнулась, и Лейв увидел спешащего к нему Страбу. Толстый приказчик ковылял, переваливаясь с ноги на ногу, и Лейву почему-то стало смешно.

– Ну, что закончил? Мне показалось, что в доме не спит кто-то, вот я и пришёл сказать тебе, что б поторапливался, нам ведь лишние видаки ни к чему.

Лейв молчал, теребя пальцами опустевший мешочек. Его мысли находились где-то далеко, ведь он в очередной раз поступил правильно. Казалось, что он не слышит того, что шепчет ему приказчик.

– Говорю же, проснулся кто-то, заканчивать пора, – Страба выхватил у Лейва опустевшую тряпицу и принялся трясти ей над отверстием откупоренной бочки.

– Да тут почти не осталось, быстро же ты управился.

Лейв, не успевший этому помешать, с ужасом наблюдал как остатки зелья, попали в сосуд. Он сверкнул глазами, и, стиснув зубы, зло уставился на Страбу.

– Значит кто-то, всё же умрёт, – произнёс он вполголоса и поспешно направился к воротам. – Не зря собака выла.

Оставшийся во дворе Страба, с непониманием смотрел вслед уходящему гостю.

– Конечно умрёт, а для чего ж мы всё это затеяли, – пожав плечами, произнёс злодей, и, вставив пробку в отверстие, направился к дому.

 

6

Одетый в расшитую расписными узорами белую сорочку, малыш сидел на руках у матери, и озирался по сторонам, забавно хмуря брови. В отличие от большинства детей его возраста он не имел пухлых и румяных щёк. Личико мальчика отличалось небывалой худобой и бледностью, но, несмотря на это маленький Игорь был крепким и крупным. Крики и шум, которые раздавались со всех сторон, казалось, вовсе не беспокоили княжича. Словно игнорируя устроенное в его честь празднество, наследник Рюрика время от времени стучал ладошками по крышке стола, и то и дело ронял на пол небольшую серебряную ложку, которую ему то и дело совали в ручку две дородные няньки-прислужницы. Порой малыш зевал, и потирал ручонками глаза. Несмотря на предложения нянек, взять на руки мальчика, Ефанда не выпускала сына из рук. В отличие от беспечно настроенного ребёнка, мать казалась обеспокоенной и недовольной. Пир устроенный Рюриком в честь годовщины со дня рождения наследника, вовсе не радовал молодую княгиню.

Сидевший во главе стола Рюрик восседал во главе стола. Он то и дело улыбался, и одобрительно кивал, когда кто-нибудь из гостей произносил тост за князя, княгиню, и в особенности за главного виновника торжества. Но все кто знал Рюрика особенно хорошо, подмечали, что на душе у князя тоже не всё спокойно. Сидящий по правую руку от князя Сивар Синеус – князь Белоозера, почти не притрагивался к еде, и лишь время от времени отпивал из большого кубка красное вино, то и дело вытирая ладонью свои длинные пышные усы. Место по левую руку от Рюрика пустовало.

Слуги то и дело подносили вина и еду, скоморохи и песенники распевали песни и частушки, но, несмотря на это, общее настроение на празднике было напряжённым. Все знали, что новгородский князь не любил пиров и веселий. Кто-то объяснял это общей нелюдимостью Рюрика, кто-то упрекал его в скупости, но лишь немногие знали о том, что в последнее время новгородский правитель стал очень подозрительным. Так долго боровшийся за власть воин и полководец, наконец-то получив её, больше всего боялся её потерять. После того, как кто-то из знатных гостей произнёс очередной тост за Рюрика и его дружину, слово предоставили Белоозёрскому князю, Синеус нехотя поднялся.

– Много славы у брата моего Рюрика, силён он и могуч, вся Балтия его знает, боится и чтит, – начал свою речь могучий рус. – Теперь же и в этих землях, где мы новую родину себе нашли, познали люди силу нашего меча. Много хвалебных слов мы ноне услыхали, про князя, про княгиню и про Игоря-княжича, все те слова чистая правда. Теперь же я хочу выпить за брата нашего младшего, я которым мы вместе славу себе добывали, за Трувора. Вижу место возле тебя Рюрик свободно, видно скоро братец наш прибыть должен, не зря же ты для него стул подле себя приберёг, так давайте же, други,…

– Ошибаешься, князь Белоозёрский, не для Трувора место это, – оборвав речь брата, возразил Рюрик. – Не пожелал наш брат младший сына моего почтить, да и видно ко мне уважение всё потерял, как посажен был на княженье в Изборск-град.

– Как так? Не понимаю тебя, – в голосе Синеуса прозвучало искреннее удивление.

– А так, не чтит он боле не меня ни звание моё, дружбу с врагами моими завёл, с теми, кто на место моё издавна мелит.

– Да ты что такое говоришь, князь, с какими такими врагами?

– Слыхал ли про Вадима-воеводу? Тот Вадим, ещё до приезда нашего на вече новгородском постоянно воду мутил, всё жаждал место княжье занять, а как меня Новгород признал, так и скрылся. К Трувору в дружину подался, теперь они чуть ли не побратимы с братом нашим. Трувор его слушает, а он – Вадим этот дурное про меня сказывает.

Сивар нахмурился, – Не верю я этому, наговор это.

– Да какой уж там наговор, – при этих словах Рюрик огляделся. А, ну, где тот приказчик, что давеча из земель изборских вернулся?

Перед самым столом, где сидел Рюрик, откуда ни возьмись, появился Страба. Его и без того красное лицо, ещё больше покраснело, по лицу тёк пот.

– А, поведай-ка нам, приказчик, что тебе Трувор сказал при последней встрече, и верно ли то, что он мне и граду Новгороду дани положенной дать не пожелал?

– Всё так и есть, как ты сказал, не захотел он с тобой великий князь богатствами делиться, хотя торговлю он с соседями ой как успешно ведёт, большие барыши получает, и все себе, да себе, – Страба говорил торопливо, то и дело часто кивая. – Богатства свои не бережёт, пиры почитай каждую неделю устраивает, что бы дружина его любила, а для Новгорода почти ничего не даёт.

– Ну? А что ещё ты от брата моего слышал? – Рюрик скривив рот, перевёл взор на Синеуса.

– Да уж и не хочу я и говорить то тех слов вовсе, – просипел Страба, потупив глаза. – Зачем же такое повторять лишний то раз?

– Говори, раз уж начал, у меня от дружины тайн нет, пускай все слушают.

– Говорил мол Труврр, что он и есть князь, настоящий да мудрый. Народ его любит, за щедрость и широкую душу, а ты мол князь-Рюрик скуповат, пиры для воинов устраиваешь редко, да дружине лишь малую долю даёшь, насмехался, – Страба исподлобья посмотрел на сидящего неподалёку от Рюрика Лучезара, словно ожидая его поддержки, но тот выглядел безучастным.

Зато подпившая гридь Рюрика загудела, раздались крики и ругань, кто-то грохнул кулаком по столу. Суетившаяся вокруг столов прислуга не на шутку переполошилась.

– Да неужто ты этому брехуну веришь брат, – гаркнул Синеус, пытаясь перекричать шум. – Ты только глянь на него, врёт он всё, мы с Трувором росли вместе, в боях да сражениях плечом к плечу стояли.

– Так то так, да только поменялось нынче многое, – Рюрик говорил сквозь зубы, но каждое его слово было хорошо слышно. – Власть да богатства, меняют людей. Зависть да злобу чёрную в их сердцах поселяют. Посмотри, где сегодня наш брат младший, почему не с нами? Ага, не знаешь, так может ты нам на этот вопрос ответишь, приказчик?

– Так отговорил его Вадим этот, про которого ты давеча сказывал, вот и не поехал князь Трувор на пир твой, – промямлил Страба под ещё большее возмущение участников пира.

– К ответу призвать князя Изборского, а Вадима его воеводу казнить, – орали разбушевавшиеся дружинники Рюрика. – Наш князь выше всех сидит, суди их Рюрик судом своим.

Послышался грохот, кто-то схватился за мечи, один стол был перевёрнут. Кто-то видимо вступился за Вадима Храброго, но его тут же утихомирили. Послышался женский визг. Взволнованная княгиня, наспех подхватив младенца, вскочила, а поспешно покинула место праздника, унося на руках разревевшегося княжича.

– Ну, что брат скажешь? – Рюрик даже не потрудился унять общий гнев. – Загордился братец наш, может маловато ему изборских земель стало. С тех пор как я сына привёз и наследником его сделал своим, пошла меж нами размолвка. А на место подле себя, я другого посажу, того, кто верой и правдой служит, кто первым мне роту принёс. А ну, воевода Лучезар, садись ближе, теперь это место твоё по праву.

Лучезар, изобразив удивление поднялся, лёгкая усмешка показалась на его лице, но тут же исчезла.

– Спасибо тебе, великий князь, – хитрец поклонился Рюрику. – Принимаю я милость твою, с радостью великой.

– То, что ты людей своих жалуешь, в том дурного не вижу, – произнёс Синеус. Он стоял насупленный, плотно сжав кулаки. – Но, то, что от тех, кто с тобой одной кровью связан, унижаешь да позволяешь их оговаривать, то глупо.

– А ты бы князь Синеус глупым то князя нашего не называл, – обращаясь к говорившему, произнёс Лучезар. – Вспомни где находишься, тут дом Рюрика, он здесь хозяин, а мы дружина его верная, и князя своего оскорблять не дадим.

– Да ты кто такой, что б мне указывать? – Синеус дёрнулся, в сторону Лучезара, но остановился. – Я брат князю твоему, а ты лишь слуга его, или ты тоже почет себе нажил, бреша как и этот, – Сивар указал на трясущегося от страха Страбу.

Лучезар побледнел, губы его сжались в тонкую полоску, глаза сверкнули. Лишь едва заметная холодная улыбка, появившаяся на его лице, выдавала его гнев.

– А ты людей моих верных не лай, братец, – наконец встрял в разговор Рюрик. – Мне они служат, мне их и судить. А то, что в глупости меня упрекнул, так то воевода мой верно подметил, забываться ты стал Сивар. Вспомни, это я тебя над весью князем поставил, я могу тебя того княжества и лишить. А то, может ты и сам на моё место позарился, да с Трувором и Вадимом заговор против меня замыслил?

Синеус, весь затрясся от гнева. Вокруг воцарилась тишина. Даже самые ярые смутьяны, приутихли.

– Ну, раз такой приём ты приготовил мне брат, да людей подле себя теперь сажаешь, которые мне обиду и оскорбление чинят, то значит не место мне здесь, – отшвырнув ногой табурет на котором сидел, Сивар вышел из-за стола. – Прощай, князь новгородский, да попомни, не пришлось бы пожалеть о содеянном.

– А ну, стой, вернись! Вернись, кому говорю? А не то воинам велю тебя силой удержать! – Рюрик кричал, и в его голосе слышались истерические нотки. – Если уйдёшь сейчас, то назад тебе дороги не будет, не прощу!

Десяток гридней вскочили на ноги, и глядели на Рюрика, ожидая приказа. Князь медлил, Синеус и несколько его людей тем временем уже покидали место празднества.

– Ну и убирайся, скатертью дорога, – зло прошипел Рюрик, и, уже обращаясь к прочим, прокричал. – А ну, чего вскочили? Наполняйте кубки, пейте за сына моего Игоря, настоящего наследника княжьего.

Гости помаленьку утихли, и через минуту, снова повыскакивала прислуга, раздался смех, и веселье продолжилось. Пирующие шумели, пели песни, смеялись, и лишь один из гостей, сидел на этом празднике молча. Старый Лейв, устроившийся в самом конце стола, потягивая хмельную брагу, пристально поглядывал на сидевшего по левую руку от Рюрика Лучезара.

Уж кто-кто, а он то знал, чем может означать коварная улыбка Лучезара.

 

7

– Ну, что убедился, что братья твои стоят, – княгиня своим видом напоминала разъярённую кошку. – Один с врагами твоими дружбу водит, на сына нашего даже взглянуть не приехал, второй супротив тебя при всех голос поднял. В глупости тебя упрекнул. А ты помниться давеча, хотел сына нашего под его опёку отдать.

Рюрик стиснув зубы, но помалкивал.

– Отвернулись от тебя братья твои, зависть их гложет. Не смей Олега отсылать, помни о пророчестве.

– Уймись, женщина, твои истерики нам не помогут. Я князь, и мне решать, что делать, – огрызнулся Рюрик, это были его первые слова с самого начала разговора. – Если Аскальд свою дружину супротив меня поднимет, да братья мои с Вадимом против меня сговорятся, тогда не удержать нам княжества нашего. Говорю же тебе, Олегу лишь я доверяю. Только он сможет наши южные земли оборонить, в Новгороде неспокойно. Бояре да купцы местные властью моей не довольны, кругом смутьяны. А тут ещё с братьями такой разлад пошёл. Не удержимся, не жить не нам, ни сыну нашему.

– Зачем ты тогда нас из земель отца моего призвал, коль власть удержать не можешь? Там то мы в безопасности были, и Олег опять же при Игоре находился.

– Да как ты не поймёшь, пока сила за мной была, новгородцы и мне и сыну нашему присягу принесли, а стало быть, наследником его признали. Так что прими волю мою, и не стой против меня.

Ефанда опустила голову. Она молча подошла к окну, поглядела куда-то вдаль. Из груди её вырвался тяжкий стон.

– Не смогу видно убедить я тебя, совсем ты не хочешь слушать, – она повернулась к муж. – Не спокойно на сердце у меня. Беду чую, словно тени какие-то в небе летают, зовут меня туда, на небо. Отца давеча во сне видала, в Вальхалле он, пирует, верил он в богов, а я вот гаданью рунному верю.

Княгиня приблизилась к Рюрику, не отводя от него глаз, на ресницах у неё блестели слёзы.

– Коль случиться, что со мной, пообещай, что всё сделаешь для сына нашего.

– Да, что ты такое говоришь то? – князь рванулся было к жене, но Ефанда отстранилась.

– Погоди, не перебивай, пообещай, и мне легче станет.

Рюрик замер на месте.

– Ты же знаешь, что я всё сделаю для того, чтобы и сын наш, и потомки его правили этими землями. Коль ты хочешь этого, тогда, клянусь тебе богами, прахом пращуров наших, оружием своим, всем чем пожелаешь клянусь.

– Довольно, так тому и быть, а теперь позволь мне уйти, – и, поклонившись, княгиня вышла из комнаты, Рюрик не стал её останавливать.

В коридорах к Ефанде подбежали две девки прислужницы.

– Всё ли хорошо с княжичем? – промолвила Ефанда тихо.

– Всё хорошо, матушка княгиня, и отроки княжьи его стерегут, и няньки при нём, – протараторила одна из девок. – Не изволь беспокоиться.

Княгиня подошла к своим покоям и остановилась в дверях.

– Одна хочу побыть, не тревожьте меня сегодня.

– Не нужно ли чего тебе княгинюшка? – спросила вторая прислужница.

– Вина велите принести, да побольше.

Оде служки переглянулись, на их лицах читалась растерянность.

– Ой, прости княгиня, – тихо проговорила первая служанка. – После пира княжьего, в хоромах ни капли хмельного не осталось, всё повыпили вои-дружиннички. Велишь, мы до рынка кого пошлём по скорому.

– Так я в окно, только что целую телегу видала, бочки на ней, уж точно то брага аль вино заморское, – произнесла Ефанда, строго посмотрев на служанок.

– Так то бочки с винами да медами, что братец твоего мужа, князь Изборский прислал, – вновь скороговоркой произнесла вторая девка. – Князь то наш их трогать не велел, сказал мол, назад, Трувору отошлите. Не хочу я его подарков.

Ефанда рассмеялась, обе служанки замерли, разинув рты.

– Ну, муженёк, нашёл, чем брата своего удивить. Ничего, откроете бочку одну, да вина мне принесёте. Не хочу я ждать, исполняйте немедленно! – последние слова княгиня произнесла, суровым тоном.

Обе девки не посмев возразить, помчались выполнять поручение. Княгиня вошла в комнату, сняла с обеих рук дорогие браслеты, расстегнула висевшее на шее ожерелье из жемчуга. Бросив драгоценности на кровать, женщина подошла к стоявшему в комнате столу и опустилась на табурет.

– Когда не радуют наряды и украшения, можно поискать утешения в вине, – и улыбнулась, сама не поняв почему.

В эту самую минуту, во дворе, тощенький мужик-служка, в потрёпанной домотканой рубахе, откупоривал только что снятую с воза бочку с вином.

 

8

Дурную весть сообщили князю под вечер. В покои, где Рюрик придавался невесёлым думам вошёл седовласый сотник Бора – предводитель охраны и сообщил, что княгиня лежит в своёй спальне бездыханная. В первую минуту князь опешил, но через мгновение вскочил на ноги и бросился к …, нет не к Ефанде, первым делом Рюрик проведал маленького княжича. Убедившись, что ребёнок находится под неусыпной охраной двух дюжих гридней вооружённых до зубов и под неустанным наблюдением молодой няньки-кормилицы, князь направился в комнату жены.

Ефанда бледная лежала в постели в окружении причитающей прислуги, кожа её была белее мела, однако щеки покрывал неестественный алый румянец. Рюрик застыл возле кровати, на которой лежало тело, прикоснуться к умершей княгине он не решился.

– Яд? – промолвил князь, обращаясь неизвестно к кому.

На столе в центре спальни стоял кувшин с вином, оброненный кубок валялся на полу в луже огненно красной растёкшейся жидкости. Ефанда лежала с закрытыми глазами, на лице у неё застыла какая-то умиротворённость, гнев волнение и все прочие чувства покинули её. Рюрик посмотрел сначала на бокал, потом на жену, застыл на мгновение и, … отвернулся.

– Вина она приказала принести, и велела не тревожить, – дрожащим голосом пролепетала одна из служанок, которые давеча сопровождали княгиню. – Я ей говорила, что ты, князь не разрешил тех бочек трогать, а она ни в какую.

– Что ты лепечешь, дура, каких бочек я трогать не велел? – огрызнулся Рюрик не поворачивая головы.

– Так тех самых, что в подарок братец твой прислал.

– Все вы у меня ответите, за то, что княгиню не сберегли. Железом пытать велю, всё расскажите. Постой, постой, так ты хочешь сказать, что жена моя тем самым вином отравилась, что Трувор прислал?

Обе бабы зарыдали навзрыд, и, упав на колени, часто-часто закивали.

– Где остальное то вино?

– Во дворе стоит, я уж к обозу двух отроков оружных приставил, что бы приглядели, – пробасил Бора.

– А Сивар где, послали за ним? – Рюрик задавал вопросы резким голосом, то и дело бросая на окружающих жесткие взгляды.

– Так Синеус убыл, аккурат сразу, после того как пир покинул, теперь уж далеко. Что погоню за ним снарядить велишь? – встрепенулся сотник, положив руку на рукоять меча.

– С ума сошёл, дурень, какая погоня? Если вина на нём, никуда он не денется. Этих в поруб и под замок, – князь ткнул пальцем в ревущих баб. – Да и всех тех кто при том был, и так или иначе причастен. Лучезара ко мне немедля, охрану княжича удвоить, что бы ни одна мышь не проскочила, Олегу при Игоре быть неотлучно, а княгиню к погребению готовьте, отмучилась. Как сердцем чувствовала, что беда будет, эх, да чего уж там.

Сказав это Рюрик опустив голову, и вышел из комнаты. Бора тем временем отдавал приказы подоспевшим гридням, которые враз похватали баб прислужниц, да ещё нескольких человек из челяди. Несчастные орали, моля о помощи, но расторопные вояки, не щепетильничали, и волоком потащили всех в подвал, где располагалась княжья темница.

Рюрик спешил, шагая по коридорам твёрдым широким шагом, и все попадавшиеся ему навстречу буквально вжимались в стены, топот ног дружинников приглушали крики, и бабий рёв которые раздавались с разных концов княжьих хором. Князь снова вошёл в комнату Игоря, все кто был в небольшой спаленке повскакивали с мест и отпрянули от небольшой кроватки. Князь бережно приподнял лёгкое покрывальце, мальчик спал, мирно посапывая.

– Вот и остался ты без мамки, – в голосе мужчины была слышна дрожь, он повернулся и посмотрел прямо в глаза красивому молодому воину, который стоял рядом, сжимая рукой рукоять меча. – Не стоит тебе в Старую Руссу ехать, по крайней мере, сейчас. Княгиня усопшая не велела мне тебя туда пускать, хотела, что б ты всегда при княжиче был, ну да ты и сам знаешь. Береги наследника, Олег, теперь у меня лишь на тебя надежда.

– Не терзай себя, мой князь, глаз не сомкну, будет мальчонка жить, я то знаю, – от этих слов, сказанных молодым русом стало как-то спокойнее, Рюрик улыбнулся.

Дверь в спальню открылась, на пороге показался Лучезар. На его бледном лице не было видно никаких эмоций.

– А, это ты, – улыбка князя исчезла, – ну что же, теперь твой черёд воевода показать свое уменье, найди мне убийцу, или открой хотя бы имя его.

– Найдём князь, найдём и покараем, – невозмутимый до сей поры Лучезар, произнес эти слова, пожалуй, чересчур резко.

От громких слов воеводы маленький княжич проснулся и его крик заставил всех кто находился в комнате вздрогнуть.

 

9

– Ну, гляди у меня, приказчик, коли соврёшь, не предо мной тебе стоять, а с теми быть, кто в подполе завывает, – сквозь зубы процедил Рюрик.

Через окошко, сквозь распахнутые ставни раздавались громкие вопли. Звуки доносились из подвала, где под присмотром Боры, велся допрос челяди. При каждом крике, Страба вздрагивал и с мольбой в глазах поглядывал на стоящего подле Рюрика Лучезара, словно моля его о помощи.

– Говорю же я, вино на телегах везли, никого к нему не подпускали, а брат твой, когда подарок этот передать велел, насмехался, – толстяк говорил эти слова, заикаясь, при этом нижняя губа у него постоянно тряслась.

Они находились в комнате втроём, так как Рюрик не желал, что бы кто-то пусть даже из своих услыхал этот разговор, Лучезар был тому исключением. К тому моменту как князь призвал к себе Страбу, ему уже донесли, что во всех присланных Трувором бочках вино не было отравленным, и лишь в одной, той самой, которую накануне открыли для княгини был яд. Люди князя макали в вино хлеб и давали на пробу дворовым собакам. Одна из лохматых псин, которая жадно схватила влажную краюху и в тот же миг проглотила её, взвизгнула, скорчилась и упала на песок. Через несколько минут зверюга издохла. Остальные псы, попробовав пропитанный вином хлеб, бегали как ни в чём ни бывало.

– На что же они рассчитывали, отравители то, – промолвил князь, задумчиво поглядывая на Лучезара, тот лишь пожал плечами.

Ему так же не понятно было, почему отрава была лишь в одной бочке, но на то были совсем другие причины.

– Значит сообщник у них был, тот, кто тут вино подать собирался. Получается, что отравитель либо челядник, тот что бочку откупорил, либо бабы прислужницы, которые княгине вино подносили.

– Коль так, скоро нам это известно станет, варяги твои умеют из людей правду выбивать, – спокойно произнёс Лучезар.

Он казался невозмутимым, но сейчас, впервые за последнее время его одолевал страх. Умерла княгиня, случайная жертва, а значит его планы дали трещину, и нужно было срочно исправлять ошибки. Если этот трус Страба проболтается, Рюрик не пощадит, поэтому нужно помочь приказчику, а уж потом разобраться с тем, почему яд попал не во все бочки. Дверь отворилась и на пороге появился распаренный Бора, руки у него были в крови, он сам принял участие в пытках.

– Не сказал ничего челядник, хлипкий оказался, не выдержал, помер, – произнёс здоровяк, вытирая пот со лба. – Еще немного бы и точно б разговорили, а тут уж, извини князь, порадовать нечем.

– Ну а бабы что, неужто молчат, – произнёс Рюрик, скорчив гримасу.

– Молчат бабы, видно нечего им сказать, может хватит с них, похоже, челядник отравителем был.

– Может и он, а может и нет.

Страба был бледен как мел.

– Я что думаю князь, раз приказчик под подозрением, надо испытать его, – наконец вступил в разговор Лучезар.

Страба и Рюрик посмотрели на говорившего один с удивлением, другой в ужасе.

– Как же его испытаем-то? – в голосе князя слышалось недоумение.

– Бора, а ну выйдь ка, да и ты приказчик за дверями обожди обратился Лучезар и десятнику и Страбе.

– То, что яд от брата твоего, и от его приспешника Вадима прислан, то нам известно, а вот кто им при нашем дворе служит, того мы пока не ведаем, – проговорил Лучезар, когда они с князем остались наедине. – Да и так ли нам теперь это надобно. Все, кого варяги твои в поруб свели, уж и не жильцы вовсе. Тот, кто виновен был, того кара уж настигла, а прочие пострадали за то, что не углядели. А вот брату твоему мы той же монетой отплатить должны, пусть их яд к ним же и вернётся.

– Не пойму к чему клонишь, воевода. Яснее говори.

– Приказчик этот, пусть к Трувору возвращается, вино это отвезти назад кто-то ж должен, так?

– Ну так, и что с того?

– А пусть бочки вернёт, да осмотрится, что к чему. Скажет Трувору, мол, не принял Рюрик даров, назад прислал. А я, кроме того, ему ещё поручение дам, пусть он брату твоему его же монетой заплатит.

– Ты думаешь под силу ему, брата моего сгубить? Этому зайцу трусливому?

– Жить захочет справиться, посулим ему богатства и положение при дворе твоём в случае успеха, а коль не справиться скажем, что казнить велишь. Только никого в дело это не посвящай, а я, если что, пособлю приказчику, где советом, а где делами. Есть у меня при дворе у Трувора люди свои.

– Ну, ты воевода поступай, как знаешь, тебе я повелел прознать кто княжну отравил, да с убийцами поквитаться. Так и разговаривай с этим Страбой сам, – князь тяжело вздохнул. – Пойду я отдохну, а то нездоровится мне, а ты уж тут реши сам, что и как. А то не с руки мне как-то самому на братьев руку поднимать.

– Всё сам сделаю, так, что ты не пожалеешь, – ухмыльнувшись, промолвил Лучезар.

Рюрик действительно выглядел неважно. Смерть жены, опасения за сына и тяжкий груз подозрений, доконали его совсем. Он не хотел лично отдавать приказ избавиться от тех, кто когда-то был для него дороже всего. Но Лучезару этого было и не нужно, он и так уже добился того, чего хотел.

Князь вышел из комнаты, и увидел стоящего у дверей Страбу.

– Не верю я, что этот с Трувором сладит. Он же одного вида моего боится, нет, не посмеет такой поднять руку ни на меня, ни на мой род, – промелькнуло у Рюрика в голове. – Если только он боится кого-то ещё больше.

Когда некоторое время спустя, Страба предстал перед Лучезаром один на один, ужас от сделанного ему предложения ещё больше опутал его мозг. Но Рюрик был прав, человек, который стоял перед Страбой сейчас страшил приказчика больше чем сам князь.

 

1

Лучик солнца проник сквозь тонкую щель в крыше сарая, упал на лицо, словно погладив нос и щёки. Даньша приоткрыл глаза, тут же зажмурился, и снова, закрывшись ладонью, нехотя приподнял веки. Пыль пощипывала нос, сладковато-горький запах подсохшего сена щекотал ноздри, острые твёрдые травинки кололи вспотевшую шею, а солнечный луч всё дразнил и дразнил своими яркими, меткими укусами. Даньша сделал вдох и чихнул. Негромкое хихиканье вырвало парня из сладкого мира грёз.

– Леська – подумал юноша, глядя через плечо – проснулась бестия.

Девушка, прикрывая ротик рукой, сжав губы, сдерживала смех. Свет не попадал на притаившуюся в соломе девчушку, и поэтому Даньша видел лишь её очертания.

– Хорошо то как, никуда не надобно спешить, ни в караул, ни в услужение.

Сегодня у Даньши нет забот при княжьем дворе. День обещал быть долгим и прекрасным, да и сама жизнь, когда ты молод, когда полон сил, руки твои не сковывают кандалы, а шею не стягивает рабский ошейник. Даньша вспомнил свою жизнь в датском поселении, и мурашки пробежали по его спине.

– Довольно мрачных мыслей, – подумал молодой дружинник.

Он спрыгнул с сеновала, стряхнул налипшее на одежду сено, и пошёл к дому. Пригнувшись Даньша вошёл в сени, и увидел стоящую на полке крынку с молоком.

– Тёплое оно, от утренней дойки, – приметив парня, произнесла хозяйка, худощавая женщина средних лет. – Коль хочешь холодненького, то давай в погреб спущусь.

– Не нужно, и это сгодиться, – улыбаясь, произнёс молодой гридь.

Он бережно взял кувшин, и осушил его полностью. Утерев губы ладонью, Даньша вышел на крыльцо.

– Ну и добре, сынок, – женщина с нежностью посмотрела на парня, и отвернулась.

Даньша знал, что сын единственный хозяйки, два года назад погиб при зимней охоте, и был он примерно того же возраста, что и Даньша. Возможно поэтому, молодой воин и нашёл здесь добрый приём. Даньша частенько ночевал в сарае у гостеприимной женщины, в те дни, когда был свободен от дел связанных со службой у князя, ведь именно это место они с Леськой облюбовали для любовных утех. Тощая рыжая кошка грациозно вплыла из-под лавки и принялась тереться о ногу парня. Даньша потрепал ласкучую зверушку, поблагодарил хозяйку и вышел во двор. Леська стояла у двери сарая и расчёсывала волосы большим деревянным гребнем.

Красный солнечный диск выплывал из-за горизонта, лёгкие перистые облака плыли по небу гонимые ветерком. Ласточки и стрижи носились в небе, точно маленькие, серые стрелы.

– Может в лес сходим, прогуляемся, погода смотри какая, да и жары пока нет, – произнесла девушка глядела на парня с надеждой. – Поучишь меня стрелы пускать, уж больно оно мне по душе.

– Можно и в лес, давай только сначала…

Громкий крик за воротами оборвал незавершённую фразу.

– Даньша, ты там, отзовись? – над плетнём появилась вихрастая голова, обладатель которой так и зыркал по сторонам, очевидно разыскивая молодого дружинника.

– Сбышко, чего тебе, – признав в мальце одного из княжих отроков, отозвался Даньша. – Чего народ пугаешь, аль случилось чего.

– Ой, случилось, случилось, воевода Вадим дружину скликать велел, кого на постое нет, – паренёк говорил взахлёб, проглатывая часть слов. – Беда у нас большая, поспешай Даньша, князь наш Трувор давеча помер, говорят отравлен.

Грудь сжало, будто всё внутри превратилось в камень, Даньша с трудом перевёл дух. Леська ойкнула, но тут же прикрыла рот рукой. Из сеней вышла худощавая хозяйка, она слышала последнюю фразу паренька, и поэтому лицо у неё тоже было испуганным. Даньша забежал в сарай, поспешно отыскал валявшуюся на сене рубаху, схватил и выбежал во двор.

– Чего ж теперь будет то? – только и успела крикнуть Леька вслед убегавшему Даньше.

Сбышко исчез за забором так же быстро, как и появился.

Только рыжая кошка потягивалась возле крыльца, мурлыкала и урчала как ни в чём, ни бывало.

 

2

Весть о том, что Трувор – князь Изборский отравлен, мигом облетела весь город. В течение недели, она обошла все окрестные земли. Народ судачил разное, говаривали, что в смерти князя повинны соседи балты-латгалы, которым молодой князь поприжал хвост, другие подозревали северную чудь, про которую ходило много разных толков.

– Чудины эти народ особый, у них каждый второй колдун али шаман, им-то как раз человека отравить, что «до ветру» сходить, – судачили болтливые бабы на рынках города Изборска. – Они в лесах живут, в звериных шкурах ходют, зелья да отраву разную из трав варят да из лягушек.

Кто-то из жителей города высказывал предположение, что к смерти молодого Трувора причастны варяги даны, которых они с братьями в своё время побили великое множество, Новгородского же князя в отравлении брата никто обвинить не посмел. Через месяц город облетела ещё одна страшная весть. Оказывается примерно в то же время, когда умер Трувор, на Белоозере при похожих обстоятельствах умер средний брат варяг Сивар Синеус. Поползли новые слухи, новые сплетни, народ уж начинал думать о божьей каре, дескать прогневали русы богов жертв дескать им не приносили, ни Роду, ни Велесу, вот на них боги и осерчали.

В отсутствие Трувора ив Изборске общим решением городского веча управлять землями был поставлен воевода Вадим. Все ждали, решения новгородского князя, когда тот изволит прислать к кривичам нового князя, или посадника. Вадим подрядил людей, на поиски убийц князя, но его труды не увенчались успехом. Преемник Трувора, прекратил пиры, правда тризну по усопшему князю, справили честь по чести, с принесением жертв, праздниками, игрищами и стравой.

Даньша, в последнее время, особо сблизился с Вадимом, воевода-посадник, приблизил к себе молодого гридня, которого запомнил с того дня, когда Даньша так ловко и умело смог укоротить подаренного князю Буланого. Теперь на Леську у Даньше почти не было времени. Вадим держал Дружину в строгости, в постоянных тренировках и не позволял расслабиться. В такое неспокойное время, можно было ждать беды откуда угодно.

Время шло, а послы из Новгорода так и не появлялись.

 

3

Конец лета больше напоминал середину осени, на Перунов День полили дожди, и не переставали целую неделю. Дороги размыло, и кони вязли там, где лишь несколько дней назад была твёрдая, прибитая тропа. Небо укутали тяжёлые серые тучи, и даже сильный ветер не мог их разогнать. Он дул, пронизывая до самых костей, воины ёжились, кутаясь в толстые плащи, но и они были не в силах уберечь людей от холода и потоков дождя. Первыми, на забрызганных грязью лошадях, двигались два десятка всадников, замыкал шествие пеший отряд из личной дружины воеводы, вся эта хоть и немногочисленная, но всё же до зубов вооружённая рать на данный момент представляла собой довольно жалкое и неприглядное зрелище.

– Нужно бы остановиться, и сделать привал, – подумал Лучезар, оглядываясь на своих людей, которые растянулись по дороге чуть ли не на полверсты.

Лучезар следовал во главе колонны, укутанный в толстый непромокаемый плащ с надвинутым на голову капюшоном, он выслал вперёд дозорных, и, ожидая их возвращения, то и дело всматривался вдаль. Позади что-то хлопнуло, раздалось конское ржание, кто-то из дружинников громко выругался. Воевода обернулся, одна из лошадей, поскользнувшись, упала на бок, и сидевший на ней всадник плюхнулся в грязную жижу, колонна встала.

– Да, не застряли мы тут, вдвое больше времени дорога займёт, чем предполагалось. Не прознали бы в Изборске о том, зачем едем, – воевода недовольно покачал головой, глядя на то, как упавший дружинник взбирается на свою перепачканную лошадку.

Не только мысли о долгожданном отдыхе крутились в голове утомлённого от долгого пути воеводы. Теперь, когда Рюрика потерял жену, лишился обоих братьев, Лучезар ещё больше приблизился к князю. После самого Рюрика он теперь, пожалуй, стал самым влиятельным человеком в Новгороде. Игорь мал, Олег молод, правда, в последнее время, значительное влияние приобрел бывший приказчик Страба. Этот трусливый толстяк, удивил и порадовал Лучезара.

Поначалу, когда Рюрик приказал вернуть Трувору присланное вино, план Лучезара отравить нескольких дружинников Рюрика, а если повезёт и его самого, оказался под угрозой. Но когда жертвой хитрых козней Лучезара пала княгиня, всё вновь встало на свои места. Осерчавший Рюрик принял решение избавиться от младшего брата. Лучезар же при этом, поручая убийство Страбе, исказил приказание Рюрика.

– Когда ты помог мне отравить вино, присланное Изборским князем, ты отрезал для себя все пути назад. Я спас тебя от гнева и подозрений князя, а теперь ты должен сделать ещё одно дело, – пристально глядя в глаза приказчику, произнёс в тот день Лучезар. – Ты уничтожишь обоих братьев, и если сможешь это сделать, то получишь такое, о чём не смел и мечтать.

– Но ведь это почти невыполнимо, – удивлённо ответил приказчик, но на этот раз, Лучезар не увидел в его глазах, того панического страха, который исходил от Страбы накануне. Теперь в них был лишь алчный блеск, и это позволило Лучезару поверить в задуманное.

– Тебя знают при дворе Трувора, а у меня есть свои люди среди прислуги Синеуса, я дам тебе зелье, и скажу, что делать. Помни, пока ты выполняешь мои указы, тебе ничего не грозит, зато получить ты сможешь многое.

Страба действительно постарался на славу. Он нашёл нужных людей, подкупом и угрозами заставил их привести в исполнение коварный план воеводы Лучезара. Теперь оба брата мертвы, Страба получил деньги и был пожалован боярским званием, а Лучезар уже собирался приступить к следующему этапу своей затеи. Но если Страба получил то, о чём до того не смел и мечтать, Лучезару награда Рюрика по сердцу не пришлась. Рюрик в знак благодарности назначил Лучезара посадником в Изборск, и сейчас вместе со своей личной дружиной он ехал в земли кривичей, где должен был служить на благо князю. Откуда ж Рюрику было знать, что Лучезару не был нужен Изборск. Он не желал быть посадником у кривичей, он жаждал власти над всеми землями Новгорода, и всеми силами добивался этого.

После того, как свалившийся наземь всадник снова оказался в седле, колонна продолжила путь, Лучезар также пришпорил жеребца. Очередной порыв ветра вновь ударил в лицо, воевода прикрыл лицо ладонью.

– Где же дозорные, сколько их ждать, – с недовольством произнёс он и снова мысли бурным потоком захлестнули его.

– Рюрик остался почти один, он слаб и немощен, подозрения, так долго терзавшие князя, отняли у него последние силы. Сейчас бы самое время избавиться от никчёмного князя, а тут на тебе, он отослал меня со двора, – Лучезар со злобой сплюнул попавшую в рот воду. Помимо того, что князь пожаловал Лучезара чином посадника, Рюрик наказал ему изловить и отправить в Новгород Вадима Храброго, которого считал сообщником умершего Трувора.

– Как же поступить? – сомнения терзали Лучезара. – Конечно, неплохо было бы избавиться от злосчастного Вадима, но тогда сам Рюрик стал бы для него недоступным. Сидя в Изборске от князя не избавишься. Яд уже не поможет, Рюрик стал подозрителен и велел пробовать всю принесённую ему пищу. Только Вадим, оставшись на свободе, сможет одолеть ослабленного новгородского князя. Даже если убрать Рюрика чужими руками, то сидя в этой глуши, мне князем не стать.

Где-то впереди, скрываемые толщей падающей с неба воды показались несколько силуэтов.

– Ну, наконец-то.

– Есть деревня, боярин-воевода, – радостно заявил старший дозорный, пухлощёкий синеглазый отрок.

– Веди же, а то вымокли все, – одобрительно произнёс Лучезар, и колонна ускорила шаг.

Мысли неистовым потоком кружились в голове, сменяя одна другую.

– Мне нужен повод, что бы вернуться в Новгород, и вернуться достойно.

Наконец-то он придумал, как ему этого добиться.

 

4

Новость о том, что из Новгорода прибыл новый посадник с личной дружиной, порадовала Вадима Храброго, но радость эта оказалась недолгой. Когда несколько дружинников Лучезара, обезоружив охрану, ворвались в его дом и, не церемонясь, скрутили верёвками руки самому Вадиму, тот понял, что жизнь его висит на волоске.

– Ты поедешь в Новгород в колодках, на княжий суд, и вряд ли тебя пощадят, – ухмыльнувшись в усы, произнёс старший из нападавших.

Услыхав, что его обвиняют в погибели Трувора и захвате власти в Изборске, Вадим и вовсе приуныл. Люди Лучезара заняли княжью гридницу, и новый посадник потребовал от всех дружинников Трувора принести роту на верность ему, как княжьему посаднику. Большая часть дружины приняла нового предводителя и лишь немногие ответили отказом, да и они постарались тут же покинуть Изборск, опасаясь, что их отказ позволит новому правителю города обвинить их в измене, заковать в колодки и отправить в Новгород вместе с Вадимом.

Воины Лучезара, озлобленные долгим переходом, несмотря на усталость вызванную долгой дорогой проявляли рвение, выполняя приказы нового посадника. Загудело городское било, людишек созвали на сход, объявив о том, что в городе новый хозяин. Горожанам было наказано выплатить всё, что город по словам нового посадника задолжал Новгородскому князю. Угрожая расправой и строгим судом, Лучезар показал всем, что он настоящий хозяин. Опасаясь княжьего суда, и копий да мечей дружинников нового посадника, людишки потащили накопленное добро на княжий двор, те же, кто не пожелал этого сделать, тут же пострадали. Несколько дворов в которых жили жители, не пожелавшие уплатить долги, были просто напросто разграблены суровыми варягами и наёмниками балтами, которые составляли личную дружину Лучезара. К счастью никто не погиб при этом, хотя наиболее ретивые дружинники кое кому их бунтарей как следует намяли бока. Многие возмущались, но во всеуслышание высказываться никто не посмел. Многие же из местных бояр да купцов, напротив, стараясь задобрить очередного правителя, спешили угодить да умаслить новых хозяев, вымаливая для себя положение при новом посаднике. Но основная масса всё же роптала.

– Крут посадник то, ох крут, – перешёптывались мужики, в подворотнях. – Старого то посадника в поруб посадили, да ещё кое-кого из воев егоных. Город то уж обобрали, теперь собираются по деревням да поселениям окрестным пройтись, теперь всех обберут, как бы кровушка не полилась, ежели огнищане местные заартачатся.

– Вадима воеводу жаль, говорят на казнь повезут, – охали сердобольные бабы. – Молодой ведь ещё, неужто и вправду он княжича сгубил.

Вадим же тем временем ждал своей участи сидя связанный в сыром холодном сарае, и ему казалось, что уж на этот раз боги и вовсе отвернулись от него.

 

5

Ночь опустилась над городом, серые тучи заволокли небо и лишь слабый свет луны, с трудом пробиваясь сквозь эту мрачную стену, слабо освещал землю. Печной дым поднимался над домами, и чёрная копоть от труб столбом поднималась ввысь. Звуки затихли, и лишь цоканье копыт изредка нарушало тишину ночи, это Лучезар дал приказ дружинниками совершать объезд городских улиц в ночное время.

Даньша, то и дело оглядываясь по сторонам, прокрался к воротам, и, ловко перескочив через них, оказался во дворе. Огромная лохматая псина, звякнув толстой цепью, выскочила из конуры, рванулась было в сторону нежданного посетителя, но тут же признав своего, вместо того чтобы залаять, приветливо завиляла хвостом.

– Тихо Мохнач, тихо, вижу, признал, – прошептал на ухо псу Даньша, засовывая сухарь в его слюнявую пасть, собака проглотила подачку, ткнулась мокрым носом в руку, вымаливая ещё, – Всё, всё, в следующий раз, а теперь посиди тихо, – и парень пополз вперёд к стоявшему поблизости сараю.

Звук шагов заставил молодого воина остановиться и замереть. Выглянув из-за угла, Даньша заметил крепкого вида вояку, прогуливающегося по двору со скучающим видом. Бдительный страж был вооружён коротким копьём, в левой руке у него был небольшой круглый щит, на поясе висел короткий меч.

– Не из наших, пришлый, да и по всей видимости не новичок, такого так сразу не возьмёшь, – подумал Даньша, прикусив губу от досады. – Коли сразу не осилю, так ведь шум поднимет, тогда всё, не выгорит дельце то.

Лёгкий скрип за спиной, заставил парня вздрогнуть, выхватив из-за голенища нож, Даньша приготовился к самому худшему. Доска в заборе отодвинулась в сторону, и кто-то прошмыгнул во двор. Бродящий в другом конце двора охранник, похоже, ничего не услышал. Незваный посетитель пригнувшись двинулся в сторону притаившегося парня. Мохнач и на этот раз не залаял.

– Леська, – хлопнув себя ладонью по лбу, прошипел Даньша, – Как же я не догадался, что она за мной увяжется.

Девушка тем временем приблизилась к парню, и, шмыгнув носом, вцепилась Даньше в рукав.

– Головой тронулась, зачем ты здесь, я что по твоему сам не управлюсь, – прошипел парень грозно, но по голосу было слышно, что гнев его напускной.

Леська виновато улыбнулась, – Я же помочь тебе пришла, может на что и сгожусь, а то вон там громила какой топает, где тебе с ним одному управиться.

– Да уж, а ты-то его наверно ладошкой прихлопнешь, как комара, как же я не подумал, – язвительно прошипел Даньша.

– Может, я отвлеку его как, а ты сзади набросишься, да по голове шарахнешь, а? – с серьёзным видом пролепетала девушка.

Предложение вызвало на губах парня усмешку.

– Чем же я его шарахну?

– Так вон дубья то вокруг сколько, – Леська указала на сложенные в поленнице дрова.

– Тут не дровина, а добрый кистень нужен, он же в шеломе. Похоже резать его надобно, другого выхода нет.

Лёгкий шорох на другом конце двора, заставил обоих заговорщиков замолчать, из за гридницы вышел человек. Часовой насторожился, и окрикнул неизвестного, тот тут же ответил, и бдительный страж тут же отступил. Слабый свет луны не позволил разглядеть нового посетителя, тем более, что тот был в длинном плаще с накинутым на голову капюшоном.

– Чего делать то теперь? – пролепетала Леська, дёргая Даньшу за рукав, тот в ответ лишь цыкнул.

Тем временем человек в плаще приблизился к охраннику и начал что-то говорить.

– Глянь, глянь, он ему дверь отворить велел, – снова засуетилась Леська. – Кто же это такой то, раз этот здоровяк так его повеления выполняет.

От того, что произошло потом, девчушка чуть не вскрикнула, но вовремя зажала свой рот маленькой ладошкой. Когда страж повернулся к неизвестному спиной, тот схватил его сзади за голову, оттянул на себя и полоснул по горлу ножом. Несчастный захрипел, опустился на землю, и, сделав несколько судорожных движений, затих.

Леска вцепилась в руку Даньши так, что от её ногтей на коже выступила кровь.

– Ой, он же зарезал его, точно кабанчика заколол, – голос девушки дрожал.

– Говорил же, не место тебе тут.

Незнакомец тем временем скрылся в сарае, где по предположению Даньши находился воевода Вадим.

 

6

Одним убитым больше, одним меньше, если идёшь к цели, все средства оправданы, охранника пришлось убить, ведь лишний свидетель это лишняя угроза, Рюрик не должен узнать кто помог бежать его злейшему врагу. Пригнувшись, он вошёл в строение, и огляделся, пахло гнилой соломой, с что-то зашуршало в углу. Тощая серая крыса сидела на полу, увидев человека она не испугалась, а, напротив, с любопытством вытянула вверх острую мерзкую морду, словно желая получше рассмотреть незнакомца. Лучезар скривил рот, поморщился и пнул крысу сапогом. Та взвизгнула и юркнула в щель, которая зияла в трухлявом деревянном полу.

Пленник лежал на соломе в самом углу и внимательно глядел на посетителя, Лучезар приподнял капюшон, но при этом он старался, что бы Вадим всё же не увидел его лица.

– Не делаю ли я ошибку, – эта мысль заставила Лучезара замереть. – Может теперь он уже не тот лихой рубака, которого я знал когда-то. Если дать ему свободу, выполнит ли он то, что нужно мне.

Вадим смотрел на вошедшего прямым взглядом, в его глазах не было страха, он встал на ноги, и сделал шаг вперёд.

– Кто ты? – произнёс Вадим тихим голосом.

– Я друг, и я пришёл что бы помочь, остальное не важно.

– Твой голос кажется мне знакомым, мы раньше встречались? – Вадим сделал ещё один шаг вперёд, его собеседник отшатнулся.

– Я пришёл, что бы подарить тебе свободу, – стараясь изменить голос, произнёс Лучезар. – Но я должен знать, как ты собираешься поступить, если окажешься на воле?

Вадим усмехнулся.

– На воле я первым делом поеду туда, где смогу набить живот, да туда где топят хорошую баню, а то я весь чешусь и пахну как боров.

– Я говорю с тобой о другом, собираешься ли ты поквитаться с теми, кто упрятал тебя сюда.

– Упрятал? – голос Вадима вдруг стал жёстким, – да ты прав, незнакомец, не знаю твоего имени. Я поквитаюсь с теми, по чьей вине я оказался здесь, но сначала я найду того, кто отнял жизнь у моего побратима!

– Кто твой побратим?

– Убиенный князь Трувор, мы поклялись с ним в вечной дружбе, и я собираюсь мстить.

Капюшон скрывал лицо, и поэтому собеседник не видел улыбки появившейся на лице Лучезара.

– Я не ошибся, этот простак, сумеет как следует насолить Рюрику, и поспособствует моей цели, – подумал он, и добавил вслух. – Тебе не стоит никого искать, в смерти Трувора повинен его старший брат. Конечно не он лично подсыпал яд в бокал, но убийство было совершено по его приказу.

Вадим стиснул зубы, видимое спокойствие давалось ему с трудом.

– Там за забором в ста шагах от сюда тебя ждёт конь, оружие и провизия на несколько дней. В Новгороде у тебя много сторонников, многие недовольны правлением нынешнего князя, если ты поступишь правильно, то сможешь отомстить за побратима и наши земли избавятся от этого душегуба.

Вадим расправил плечи и гордо поднял голову.

– Я благодарен тебе за помощь. Если всё, о чем ты сказал правда, я сделаю всё, что бы избавить наши земли от ненавистных русов. И ервым делом поквитаюсь с самим Рюриком.

Что-то шлёпнулось со стены, за дверью послышался тоненький визг.

– Кто здесь? – произнёс Вадим, Лучезар же сделал шаг назад.

Оба мужчины повернули головы, в дверях стояли Даньша с Леськой. Молодые люди уже давно пробрались к сараю и слышали весь разговор. Та самая наглая крыса, которую прогнал Лучезар снова выбралась из норы, и напугала девушку, та закричала и выдала себя.

– Это я, воевода, Даньша, освободить тебя из полона хотел, а он меня опередил, – указав на Лучезара, пробормотал парень виновато. – А это Леська, её мыш напугал.

– Ну, надо же, сколко под замком сидел, а тут сразу аж три спасителя явились, – Вадим улыбнулся и подмигнул девчушке. – Ну, теперь уж точно всех врагов одолеем.

Леска покраснела и потупила взор, Даньша был серьёзен, Вадим же шагнув мимо человека в плаще произнёс напоследок.: «Ну, прощай неведомый друг, не поминай лихом, коль что не так. А вы, – продолжил он, обращаясь к Даньше и его спутнице, – давайте за мной, да по-скорому».

Вся троица вскоре исчезла в ночи, оставив Лучезара одного. Тот озираясь вышел во двор и откинул капюшон.

– Значит Лейв обманул меня, – подумал мужчина.

Он тяжело дышал, так как гнев мощным потоком захлестнул его, руки дрожали.

– Значит, он не убил мальчишку, а они вместе вернулись из датских земель. Это он, тот, кого Лейв посчитал моим братом, я в этом уверен.

Лучезар негодуя, топнул ногой. Он стоял ещё долго, не в силах придти в себя.

Только что он встретился лицом к лицу с человеком, как две капли воды похожего на него самого.