Роб Хантер – рождение легенды

***

Ночь приближалась, первые звёзды мелкими точками усыпали темнеющее небо, поэтому нескладные постройки в низине у леса пришлись весьма кстати. Всадник придержал коня и свернул с дороги. Подъехав ближе, он остановился. Постоялый двор – пол акра земли с небольшим домом и парочкой подсобных строений: конюшней и хлевом для скота, окружал поредевший забор, сделанный из прогнивших горбылей и кольев. Неказистый вид придорожного заведения не сулил доброго ужина и мягкой постели, но выбирать не приходилось: возможность снова заночевать под открытым небом Ги вовсе не привлекала. До города, по примерным подсчётам, оставалось ещё с полдня пути, и утомлённый путник, мечтавший о кружке эля, горячей похлёбке и соломенном тюфяке, наконец-то решился. Всадник пришпорил коня и въехал в ворота под резвый лай лохматой собачонки. Вислоухая псина, отрабатывая кусок хлеба, долго не умолкала, но никто из хозяев так и не вышел. Ги соскочил на землю, пустил коня и замер. Молодому путнику показалось, что он увидел чьё-то лицо сквозь приоткрытые ставни, но негостеприимные хозяева, поняв, что их заметили, тут же захлопнули окошко. Ги нахмурился и положил руку на рукоять меча. Слухи о местных разбойниках доходили до самого Лондона. Из-за дверей снова послышался шорох.

«Кто же так запугал хозяев, если они даже от одинокого путника прячутся?»

Тревожные мысли прервал хриплый голос:

– Что нужно богатому господину в такой дыре как эта?

Ги обернулся, темноволосый мужчина в потрепанном камзоле вышел из сарая. Ги проигнорировал вопрос незнакомца:

– Ты хозяин этой лачуги?

Человек в камзоле отрицательно покачал головой. Он цыкнул на визгливую собачонку, та шарахнулась и скрылась в подворотне. Незнакомец приблизился к Ги. Не больше сорока, крепкого сложения, подбородок покрыт щетиной, рукава закатаны по локоть, в руке огромный тесак. Несмотря на сгущавшиеся сумерки, Ги заметил, что руки темноволосого запачканы кровью. Здоровяк немного косил, поэтому и смотрел как-то сбоку. То, как незнакомец поигрывал ножом, вовсе не понравилось Ги. Не привлекла молодого рыцаря и бесцеремонная улыбка косоватого деревенщины. Дверь сарая скрипнула, и ещё один местный житель вышел во двор. Этот оказался совсем молодым, примерно одного возраста с Ги, худощавый с соломенного цвета волосами.

– Мы всего лишь крестьяне, – заявил молодой. – Возвращались из города, да и забрели на огонёк.

– И так напугали владельца, что он заперся и никого не пускает? А вы тем временем решали заколоть хозяйского кабанчика, – Ги усмехнулся и указал на окровавленный тесак.

Оба незнакомца переглянулись.

– Кабанчика?… Ну да, свинью, – младший сдержал улыбку. – Владелец дома сам нас попросил, староват, ему не с руки.

– А ну покажи, кого вы тут зарезали. Если не врёшь, и всё, как ты сказал…

Через приоткрытую дверь Ги увидел выпотрошенную тушу. Сомнений не осталось: не свинья. Юноша пригляделся и увидел ветвистые рога:

– Охота на оленей запрещена!

Оба незнакомца наскоро переглянулись. Косоглазый крепыш, зло сверкнув глазами, подался вперёд и…, выбросил вперёд руку с ножом. Ги успел перехватить кисть нападавшего и ударил бродягу в подборок. Противник рухнул, но тут же вскочил и сплюнул кровавую массу. Второй незнакомец, не рискнув вступить в драку, попятился. Что-то скрипнуло за спиной, Ги услышал возню. Он дёрнулся и отступил. Это спасло ему жизнь. Стрела, просвистев у самой груди, впилась в дверь сарая. Ги, не дожидаясь очередного выстрела, выхватил меч и рванул к конюшне. Третий бродяга не пожелал отведать доброй стали и бросился к лесу. Ги побежал за ним. Когда стрелок скрылся в кустах, Ги остановился. Он вернулся на постоялый двор и обнаружил, что оба недавних собеседника тоже исчезли, оставив на волю победителя свой охотничий трофей.

***

– Вам нужно уезжать, и чем быстрее, тем лучше, – хозяин, седобородый старик с красным лицом и мясистым носом, вылил воду и направился за овсом. Жеребец, оголодавший и утомлённый, негромко заржал и прильнул губами к поилке. Ги похлопал коня по загривку:

– Эти бродяги так удирали. Не думаю, что они вернутся.

Старик чуть не уронил мешок:

– Вы приняли этих молодцов за бродяг? Сразу видно, что вы не местный.

Ги ответил надменно:

– Я сын барона Гизбьорна, еду в город с поручением от короля!

Хозяин покачал головой, перехватил мешок и, вздохнув, наполнил кормушку.

– Ещё один нормандский рыцарь. Тутошний сэр Гай, что из Йоркшира, не ваш ли родич?

– Троюродный брат, по матери.

– Ну, ну, – хозяин хмыкнул. – Тот тоже грозился навести порядок. Только молодцы из леса оказались ему не по зубам.

Ги не услышал последнюю фразу, он рассматривал тушу убитого оленя.

– Красивый зверь, – Ги улыбнулся. – Был. А что, эти ваши браконьеры, совсем не боятся, что их могут вздёрнуть за подобные проделки? Оленей в лесах становится всё меньше и меньше.

– Почти не осталось, только этим парням плевать. Эх, чего это я…, – хозяин высыпал остатки зерна в ларь, отряхнул мешок и свернул его в скатку.

– Тебе придётся отвезти тушу в город, – слова Ги заставили старика вздрогнуть. – Я подтвержу, что оленя убил не ты, так что можешь не опасаться.

Старик посмотрел на Ги как на сумасшедшего:

– Вы думаете, я боюсь прослыть браконьером? – хозяин скривился. – По-вашему, я испугался болтливых обещаний шерифа Парки, который грозился выпороть всякого, кто подстрелит оленя в нашем лесу?

– Ну, да. Чего же ещё?

– Да уж! Вы точно не из местных, – старик хохотнул и добавил с язвинкой. – Да плевал я на шерифа и его обещания. Тем более сейчас, когда его прах покоится на загородном кладбище.

– Шериф мёртв? Если ты врёшь, старик, ты за это ответишь.

– Шериф Парки мёртв, чёрт меня дери. Это правда, как и то, что те парни, которых вы, сэр рыцарь, приняли за бродяг, скоро вернутся.

Хозяин постоялого двора сжал кулаки. Ги нервно теребил висевшую на груди бляху:

– Парки мёртв.

– Можете в этом не сомневаться, – старик прямо таки умилялся. – Они послали ему знак, а потом убили.

– Знак? – Ги поморщился. – И кто это они?

– Известно кто – парни Джона Шорти, у нас их называют «Лесными Братьями». Вот уж кого действительно стоит опасаться.

Хозяин швырнул пустой мешок в угол и вытер руки о штаны. Ги не знал, верить ему в услышанное, или нет.

«Разбойники держат в страхе всю округу, без страха истребляют оленей да к тому же убили шерифа?».

– Тот, что назвал вас «богатым господином» – Ал-менестрель. Он не из местных, появился недавно. Говорят там, у себя на родине, он соблазнил хозяйскую дочку, а когда папаша застукал их на сеновале, прирезал старика барона и смылся.

– Этот косоглазый?

– А почему нет? – развёл руками старик. – Второго зовут Мач, он сын мельника, тот ещё пройдоха.

Ги по-прежнему сомневался. Оборванцы испугались одного вида его меча. Хозяин сплюнул и добавил вполголоса:

– Они явятся, уж помяните моё слово. Только теперь не втроём, их будет намного больше.

Ги посмотрел в сторону леса. Мрачные деревья, волнуемые ветром, покачивались, словно кивали в подтверждение слов обеспокоенного старика.

– Так что ничего я в город не повезу. Когда люди Шорти придут за тушей, я верну её им. Я не хочу найти в своей кровати отрезанную оленью голову, как покойный шериф.

–???

И владелец придорожного заведения поведал эту историю.

***

Парки застал Шорти в лесу, когда тот с двумя парнями грузил на волокушу подстреленного накануне двухлетка. Люди шерифа скрутили всех троих, потом был суд. Всю троицу приговорили к публичной порке, и палач, не поскупившись, всыпал каждому с дюжину добрых плетей. В тот день Шорти поклялся, что отомстит. Через месяц Парки нашёл в своей постели окровавленную оленью голову – это был знак. Старый шериф пришёл в бешенство, но отыскать Шорти в лесу оказалось не так-то просто. Трижды люди шерифа наведывались в лес, трижды возвращались с пустыми руками. Правда, при этом каждый раз посланные командиры недосчитывались пары-тройки солдат. «Лесные Братья» пускали свои смертоносные стрелы и исчезали в листве, как призраки. Людей шерифа обуял настоящий ужас. Никакие приказы не могли заставить их отправиться на поиски вновь. Потом пришла очередь самого Парки. Стрела пробила ему гортань прямо на празднике Святой Троицы, когда бедняга раздавал милостыню нищим.

– А ты уверен, что именно Шорти прикончил старика Парки? – прервал рассказчика Ги. Он снова посмотрел в сторону леса, на этот раз с опаской. В каждом пне, каждой отбрасываемой деревьями тени Ги мерещился притаившийся лучник.

– Шорти? Прикончил шерифа? – хозяин хохотнул. – Джон силён, как бык, и неплохо обращается с дубиной, а вот длинный лук – вещь для него неудобная, росту то в нём чуть больше пяти футов. Все говорят, что стрелял Роб Хантер, только он способен на такой выстрел.

Последние слова старик произнёс вполголоса, опасливо озираясь.

– Не он ли сегодня был третьим? – задал вопрос Ги.

– Красавчик Скарлет – это он в вас стрелял. Вилли ещё мальчишка, он и лук-то держать ещё не научился, хотя неплохо орудует кинжалом, – хозяин лачуги рассуждал с видом знатока.

– Он тоже из этих, из «Братьев»?

– А то как же, из них. Если бы стрелял Роб, лежали бы вы сейчас рядом с нашим оленем.

Ги невольно посмотрел на тушу, ему было не до смеха. Улыбка хозяина раздражала рыцаря, но он сдержался.

«Прежде чем пускать в ход силу, нужно во всём разобраться, – Ги вспомнил слова покойника-отца. – Отвага и напор победят сильного, быстрота и ловкость осилят храброго, мудрого не победит никто».

– Где мне искать ночлег? – спокойно произнёс Ги.

– Думаю, Леди Батлер может приютить вас на эту ночь. Её замок рядом, скачите по дороге, ваша лошадка домчит вас раньше, чем совсем стемнеет…

Не дослушав, Ги ухватил коня за повод и вскочил в седло.

***

Замок Батлеров походил на заброшенные руины. Каменные стены, местами обрушенные, поросли зарослями плюща, в прорехах свистел ветер. Но то, что замок обитаем, было очевидно, в нескольких окнах горел свет.

– Старик, отправивший меня сюда, верно выжил из ума, если считает это место безопасным, – усмехнулся Ги, останавливаясь у ворот. Он постучал, и через какое-то время двери отворились. Выслушав просьбу гостя о ночлеге, местный привратник, сморщенный длинноволосый старикашка лет семидесяти, показал место в стойле для коня и позвал юношу за собой. Миновав длинный коридор, оба попали в плохо освещённую залу.

– Хозяйка скоро спустится, – произнёс старик, шмыгая носом. – Можете посидеть у огня.

Привратник указал на закопчённый камин и удалился. Ги поёжился и подошёл к огню. Всё вокруг выглядело ветхим и мрачным.

«Может, это строение и смотрится убогим, но судя по тому, как хозяева обращаются с незнакомцами, разбойников тут не боятся», – рассудил Ги, протягивая руки к огню.

Он отстегнул меч, стянул плащ и повесил их у камина. Хотелось снять и кольчугу, но Ги посчитал это преждевременным. Развалившись в старом скрипучем кресле, он закрыл глаза и вскоре задремал.

– Вы едете в город, сэр рыцарь?

Ги вздрогнул и потянулся к мечу. Хозяйка замка стояла в дверном проёме и мило улыбалась:

– Оставьте оружие, тут вам ничто не угрожает.

Ги смутился. На вид не больше семнадцати, рыжеволосая, стройная. Зеленые глаза девушки пристально разглядывали незнакомца. Ги не ожидал, что встретит такую красавицу в этом захолустье. Он перестал жалеть о том, что перебрался сюда с постоялого двора.

– Барон Гийом Гизбьорн, еду в город с поручением от короля. А вы, полагаю, леди Батлер? – представился юноша, раскланявшись.

Девушка кивнула:

– Я слышала о вас от сэра Гая. Он говорил, что ожидает вашего приезда.

– Я знаю лишь, что сэр Гай прислал королю письмо. Мне было велено приехать и принять должность заместителя шерифа.

Мрачные стены словно давили, мешая мыслить. Ги напрочь позабыл о разбойниках, о королевском поручении. Сейчас он видел только её, хозяйку замка, зеленоглазую девушку в простеньком платье, которая с волнением смотрела на ночного гостя.

– Боюсь, что вам придётся занять место самого шерифа…

– Я слышал, что Парки убит.

– Значит, вы знаете и о разбойниках?

– Ну конечно. Мне даже довелось столкнуться с тремя. Видели бы вы, как они удирали, – Ги расправил плечи и приподнял голову. Но зеленоглазая красавица не обратила внимания на бахвальство гостя. В глазах девушки стоял неподдельный испуг:

– Напрасно вы так о них, это страшные люди. Вы слышали про Роба Хантера?

– Того, кто застрелил шерифа? Слышал.

– Вы знаете, с какого расстояния прилетела стрела, убившая Парки? Таких стрелков как Роб свет ещё не видывал, – леди Батлер смотрела на гостя напряжённо. Ги по-прежнему казался беспечным.

– Парки был стар, поэтому и позволил кучке бродяг продырявить себя. Настоящему рыцарю не страшны стрелы, – Ги похлопал себя по груди. – Нормандский доспех не пробить из обычного лука.

– Напрасно вы так думаете. Длинный английский лук, если стрелять в упор, пробивает оленя насквозь. Ваша кольчуга не выдержит прямого попадания. К тому же, шерифу стрела угодила в шею. Роб Хантер лучший в своём деле.

– Не понимаю, почему все только и талдычат об этом парне. В лесу заправляет Джон Шорти, ведь это он поклялся отомстить шерифу.

– Шорти страшный человек, но он ягнёнок по сравнению с «Убийцей в капюшоне», – Ги заметил, что глаза юной леди блеснули. – Хантер настоящий хищник. Шорти всегда посылает его, когда хочет с кем-нибудь поквитаться.

Ги пожал плечами. Если этот охотник так страшен, почему же молодая хозяйка так просто пустила в дом первого встречного.

– Если вы так опасаетесь разбойников, почему ваш замок так плохо охраняем? Может, вам стоит переселиться в город, пока власти не переловят этих «Лесных Братьев»?

Леди Батлер грустно улыбнулась:

– За свою жизнь я не боюсь. Ни Хантер, ни люди Шорти никогда не наведываются в мой дом без приглашения. Пока Роб влюблён и хочет сделать меня своей женой, этим стенам ничего не угрожает.

***

При дневном свете лес не казался таким ужасным, хотя тревога не покидала Ги с того момента, как он въехал в чащу.

Сообщив накануне, что убийца Роб Хантер ходит у неё в женихах, леди Батлер удалилась в свои покои, предоставив Ги заботам старика-привратника. Несмотря на захолустный внешний вид, внутренняя отделка замка Батлеров оказалась весьма сносной. В комнате чистой и светлой, где расположился Ги, стояла удобная и мягкая постель, но юноша всё равно долго не мог уснуть. Зелёные глаза рыжеволосой красотки будоражили юношеский разум. Он рассуждал:

«Что связывает прекрасную леди и безжалостного разбойника?».

Сейчас он ехал по узкой тропке, то и дело озираясь. Вдруг жеребец дёрнулся и протяжно заржал, что то мелькнуло в листве. Ги выхватил меч, пригнулся и дал шпоры коню. Тот рванулся и перемахнул через поваленное дерево, преграждавшее путь, но…

Несколько стрел одновременно впились в бока коня. Несчастный скакун рухнул, Ги вылетел из седла, едва не свернув шею. Не меньше дюжины разбойников с топорами, дубинами и луками выскочили с двух сторон и окружили упавшего всадника. Ги хотел подняться, но несколько человек навалились разом и скрутили руки. Его подхватили, оттащили с дороги и швырнули на землю. Ги смотрел на издыхающего коня. Животное билось в конвульсиях.

– Не выживет, не надейся, – говоривший, невысокий мужчина с мощной шеей, возвышался над Ги. Жирные пятна на довольно дорогом бархатном камзоле говорили о неопрятности его владельца. На шее у незнакомца висела толстая золотая цепь, руку украшал перстень с рубином. Коротышка оскалился, обнажив пожелтевшие зубы:

– Богатый господин решил проехать по лесу, не заплатив, – качая головой, нараспев, произнёс бандит. – Ты знаешь, кто я?

Ги старался казаться невозмутимым:

– Судя по росту и безвкусным побрякушкам, ты Шорти – главарь разбойников.

– Почему же разбойников? – коротышка посмотрел на стоящих в стороне приятелей и с напускным величием добавил. – Мы «Лесные Братья» – защитники обиженных и угнетённых.

– Вы грабители и убийцы, и каждого из вас ждёт виселица.

Шорти присел на корточки, схватил пленника за волосы и притянул к себе, глаза маленького атамана сузились. Разбойники подошли ближе.

– Прежде, чем закон доберётся сюда, – прошипел Шорти в самое ухо Ги. – В петле может оказаться не моя, а твоя шея. В этом лесу только один закон – наш!

Ги поморщился, изо рта бродяги воняло. Шорти отпустил пленника и поднялся. Ги попытался встать, но коротышка пнул юношу ногой:

– Сиди уж, сэр рыцарь, или я велю прикончить тебя прямо здесь.

– Я же сказал, что вы убийцы, – фыркнул Ги.

Шорти пропустил эту фразу мимо ушей:

– Мы не убиваем просто так. Завтра состоится суд, и мы решим, как с тобой поступить!

– Суд? – удивился юноша. – И в чём же меня обвиняют?

Джон Шорти выпятил губу:

– Ты напал на моих людей и покалечил одного, лишив пары зубов, – разбойник обернулся. Ги заметил среди «Лесных Братьев» Ала-менестреля. – Хороший у тебя удар, сэр рыцарь. А ведь нашего Алана не так просто сбить с ног. А тут мало того, что он растерял зубы, так ведь потом ещё драпал без оглядки.

Разбойники захохотали. Ги рассмотрел среди них и второго: Мач, сын мельника, переминался с ноги на ногу, из-за его плеча выглядывал светловолосый паренёк. Ги узнал вчерашнего стрелка:

«Уилл Скарлет».

– Джон, разреши я выпотрошу этого холёного красавца, – оскорблённый Ал-менестрель шагнул вперёд, вытащив нож. – Пусть ему развяжут руки, посмотрим какой он герой.

– Уймись Ален-э-Дейл, – рявкнул Шорти, назвав бандита полным именем. – Раньше нужно было показывать своё геройство. Что подумают люди, если ты прирежешь безоружного. Завтра мы будем его судить по законам «Лесного Братства».

Смех прекратился, Ален-э-Дейл, пожав плечами, убрал нож. Ги же оставалось ждать завтрашнего дня.

***

На поляне собралось не меньше сотни человек. Около трёх десятков мужчин разного возраста (все с луками, копьями и тесаками) окружали главаря разбойников. Остальные собравшиеся не имели при себе оружия. «Это же обычные крестьяне, – сделал вывод Ги. – Неужели они все тоже придерживаются законов «Лесного Братства»?

Ги сидел на корточках под бдительным надзором Уилла Скарлета. Паренёк развалился прямо на траве и поигрывал длинным кинжалом, крутя его между тремя пальцами. Худой человечек с проплешиной стоял перед большим дубом и нервно теребил отвороты собственной куртки. Он пристально смотрел на Джона Шорти, развалившегося в большом резном кресле, которое установили прямо под дубом. Несмотря на то, что крона дерева давала тень, лоб главаря разбойников покрывали бисеринки пота. Но просителю, похоже, было ещё хуже: рот приоткрыт, руки трясутся, лицо оплыло. Всё наводило на мысль, что это обычный пьяница. На поляну вышел тучный мужчина в рясе с бритой по обычаю священнослужителей макушкой. На шее у толстяка висел большой крест, усыпанный драгоценными камнями.

«А разбойники не бедствуют», – прикинул Ги, рассматривая украшение местного «святоши». Похожее украшение Ги видел на шее у одного знакомого епископа, известного своим несметным богатством.

– Джек из Будби просит «Лесное Братство» о займе! – громко произнёс толстяк в рясе. – Люди покойного шерифа отняли у бедняги последнее зерно, теперь ему нечем кормить троих детей.

Плешивый пьянчужка, скривив кислую рожу, согласно закивал.

– Какие уж там налоги? Все деньги в королевскую казну вносит жёнушка этого пройдохи, – раздалось неподалёку. Говоривший – крестьянин с куцей седой бородкой – презрительно хмыкнул. – Да и про троих детей этот пьянчуга давно уже забыл. Мальчишки сами в поле горбатятся с утра до ночи, тем и живут.

– А дочка старшая в таверне в последнее время ошивается, гостей ублажает, – добавил сосед седобородого, рыжеволосый детина в драной куртке и кожаном колпаке. – Я бы и сам с ней попробовал, но дорого берёт, плутовка.

Оба расхохотались.

– Да всем уж ясно, в чём тут подвох, – встрял в беседу третий крестьянин помоложе. – Джек и толстяк-монах всю ночь в таверне сидели. Видишь, какая у братца Тука красная рожа, не меньше бочонка уговорили. Знамо дело, заём им для опохмела понадобился.

Пока Ги слушал излияния крестьян, суд «Лесного Братства» в лице самого Шорти уже вынес решение. Джеку из Будби отсыпали серебра, и довольный пройдоха, перемигнувшись с красномордым монахом, удалился. Перед тем как уйти, довольный решением суда, Джек приблизился к Шорти и поцеловал увенчанную перстнем руку главаря разбойников и поклялся в вечной верности «Братству». После «бедняги Джека» заём попросили ещё с десяток крестьян. Судя по их виду и хитрым рожам, никто из них в реальной помощи особо не нуждался. Но вердикт справедливых судей оказался таким же. Лесные благодетели щедро раздавали награбленное добро, заручаясь верностью местных жителей.

Наконец, дошла очередь Ги. Парочка молодцов Шорти вытащили связанного рыцаря на поляну и поставили перед судьями.

***

– Этого человека обвиняют в нападении на честных людей и нанесении побоев! – прокричал толстый монах, указывая на Ала-менестреля.

Тот раззявил рот, демонстрируя обществу выбитые зубы. Многие на поляне посмеивались над косоглазым разбойником. Кто-то из собравшихся с жалостью поглядывал на Ги. В качестве свидетелей обвинения выступили Мач и Уилл Скарлет. О том, что «пострадавший» намеревался напасть на молодого рыцаря с ножом, естественно, сказано не было. Последнего слова «преступнику» тоже не дали и довольный Шорти озвучил приговор:

– Осуждённому предоставляется возможность сохранить жизнь. Если рыцарь публично попросит прощения у «пострадавшего» и принесёт клятву верно служить «Лесному Братству» и чтить его законы, ему сохранят жизнь.

Услышав это, Ги пришёл в ужас. Извиниться перед Аленом-э-Дэйлом он, конечно, ещё мог, но стать приспешником у шайки…

– Что ты скажешь, рыцарь? – произнёс монах, выполнявший роль глашатая. Он переминался с ноги на ногу и теребил свой пояс. Толстяку не терпелось поскорее пропить полученные Джеком из Будби денежки. Ги презрительно оглядел толпу.

– Я клялся королю и буду служить лишь ему. Если вы сложите оружие и придёте с повинной, обещаю замолвить за вас словцо. Обещаю сделать всё, чтобы ваши тела не болтались в петлях.

Громкие вопли заставили Ги замолчать. Собравшиеся кричали и размахивали кулаками, кто-то швырнул в Ги камнем. Булыжник просвистел рядом, Ги даже не моргнул. Шорти поднял руку, призывая к порядку. Через некоторое время толпа утихла, и главарь произнёс:

– В таком случае, суд Братства приговаривает этого человека…

Он не договорил, слова буквально застряли в горле главаря разбойников. По поляне пробежал ропот, толпа расступилась. На середину вышел человек в зелёной куртке с капюшоном на голове.

«Убийца Хантер», «Роб в капюшоне», – послышались голоса.

Шорти выдавил улыбку:

– Мой друг, мы приветствуем тебя на нашем собрании. Обычно ты не появляешься на таких сборищах. Я удивлён.

– Вы хотите повесить невинного, поэтому я здесь.

Глаза Шорти полезли на лоб:

– Мы хотим привести в исполнение смертный приговор. Преступник покалечил моего человека и отказался служить «Братству»…

Человек в капюшоне поднял руку, главарь разбойников умолк.

– Ален-э-Дэйл напал на молодого рыцаря с ножом, тот защищался.

Толпа снова загудела.

– Но перед нами выступили два свидетеля, они подтвердили, что… – встрял в дискуссию монах, но Роб Хантер не дал ему договорить:

– Иди, проспись, толстяк Тук. Вилли и Мач подтвердят что угодно, чтобы обелить дружка. У меня есть свидетель, который скажет правду.

Все повернули головы. Сквозь толпу пробирался седой старик. Ги узнал в новом участнике процесса вчерашнего хозяина постоялого двора.

– Всё верно, юный рыцарь защищался, – дрожащим голосом пропищал старик, с тревогой поглядывая на Ала-менестреля.

Косоватый разбойник скрипел зубами от злобы. Старик перевёл взгляд на Роба Хантера, тот похлопал беднягу по плечу:

– Не бойся, если кто посмеет обвинить тебя за эти слова, он будет иметь дело со мной.

Роб повернулся к Алу, тот пожал плечами:

– Да разве ж я против? Ну, лишился пары зубов, впервой что ли.

Многие засмеялись.

– В таком случае, заканчиваем с этим, – подытожил Хантер. – Молодой рыцарь не виновен.

Человек в капюшоне подошёл к Ги и разрезал веревки, стягивавшие его руки.

– Следуйте за мной, сэр рыцарь. Вашей жизни больше ничего не угрожает.

Сопровождаемые недовольными взглядами Шорти и его банды, Ги и Роб покинули поляну.

***

Они стояли у реки и пристально смотрели друг на друга. Ги никак не мог побороть волнение. Роб снял капюшон, и Ги увидел лицо спасителя. Тонкие брови, прямой нос и холодные, как у змеи, глаза. Роб Хантер не выглядел силачом. Скорее худощавый, он был на несколько дюймов ниже Ги. Но от этого человека исходила сила. На суде разбойников, перед вынесением приговора, Ги чувствовал себя увереннее, чем сейчас:

– Почему вы сделали это? Судя по тому, что я о вас слышал, человеческая жизнь для вас ничего не стоит…

Роб Хантер ответил не сразу. Он какое-то время рассматривал спасённого юношу.

– Понимаю, что она в вас нашла: благородство, изящество, одним словом то, чего нет у меня.

– Кто она, я не понимаю?

– Мэриан.

– Кто такая Мэриан?

– Леди Батлер, кто же ещё? Вы провели ночь в её замке, – Роб Хантер тяжело вздохнул.

– Так это она попросила вас спасти меня от этих…?

Ги не договорил. Убийца кивнул:

– Я спас вас, сэр Гийом, но я вам не друг. Скоро леди Мэриан станет моей женой, и с этого момента мы с вами снова станем врагами.

– Леди Батлер станет вашей женой? – щёки Ги вспыхнули. – Ах, да. Значит, она вас любит?!

Теперь уже Ги выдохнул с напряжением. Перед его глазами маячил образ рыжеволосой красавицы из неказистого замка. Молодой рыцарь корил себя за посетившие его мечты. Видения таяли, Ги с каждым мгновением возвращался в окружающую его реальность.

– Она не любит меня. Она дала согласие стать моей лишь в обмен на ваше спасение, – прохрипел Роб Хантер. – Теперь вы знаете всё, сэр, будущий Ноттингемский шериф.

Хантер собрался и снова стал тем, кем был на самом деле – хладнокровным убийцей из леса. В груди Ги бушевал вулкан:

– Она сказала вам и это, и тем не менее…

– Да, она сказала, кто вы. Вы представитель закона и мой злейший враг, но я спас вас от петли, – Роб сделал очередную паузу. – Ну, вроде бы всё. На свадьбу я вас не приглашаю, – убийца улыбнулся уголками губ. – Не прощаюсь. Думаю, мы с вами ещё встретимся.

Хантер накинул капюшон и двинулся в сторону леса.

– Клянусь вам, что сделаю всё, чтобы избавить эти места от вас и таких как вы! – прокричал вдогонку Ги, но разбойник так и не обернулся.

Кусты сомкнулись, поблизости кричала сова, и её жалобный плач заставлял сердце Ги биться чаще.

Эпилог

Став шерифом, молодой Гийом Гизбьорн сдержал обещание. Вместе со своим родственником Гаем новый Ноттингемский шериф всю жизнь боролся с разбойниками Шервудского леса. Эта борьба переросла в настоящую войну, кровь лилась рекой. Но, несмотря на затраченные усилия, Джон Шорти и его банда ещё очень долго терроризировали население графства, наводя страх как на благородных особ, так и на бедняков. Имена разбойников стали нарицательным. Недаром сицилийские крестьяне, которые так же, как и англичане, яростно сопротивлялись норманнскому нашествию, прослышав о «Лесном Братстве», стали называть своих главарей Джонами. Позже имя Джон изменило звучание и преобразилось в Дон. Этим прозвищем итальянцы до сих пор называют боссов мафии. Английские же крестьяне, долгие годы жившие по законам, навязанным «Лесным Братством», сложили множество историй о кровожадных разбойниках и их отчаянных главарях. Эти истории передавались из уст в уста, и, со временем, «Лесных Братьев» переименовали в вольных стрелков, а Роба Хантера, «Убийцу в капюшоне», все уже давно называют на новый лад.

Что же касается леди Мэриан, то за всю свою оставшуюся жизнь Ги больше так никогда её и не встретил.

 

Ошибка полковника Ринза

***

Прижимая к носу влажный наодеколоненный платок, Горро смотрел вдаль сквозь щель приоткрытого окна. Многоэтажная постройка, служившая резиденцией диктатору, располагалась в самом центре столицы на высоком холме. Строение возвели лет двадцать тому назад, после того, как Горро захватил власть в стране и принял титул Верховного Правителя. Но даже отсюда, с высоты верхних этажей резиденции, можно было разглядеть лишь центральный район мегаполиса, населённый исключительно самматами – представителями высшего сословия Хардарии.

«Высшие и живут высоко», – пришедший в голову каламбур заставил диктатора улыбнуться.

Он давно уже привык взирать на всех и на всё лишь свысока. Тем же, кому приходилось смотреть на здание только снизу порой казалось, что плывущие по небу облака вот-вот заденут макушку небоскрёба, а сильный ветер переломит «многоэтажку» точно тонкую тростинку. Но Горро подобные мысли в голову не приходили. Да и опасался он вовсе не этого.

Чтобы посещать окраины столицы на крыше здания имелся специальный вертолёт, на котором можно было бы облететь весь город, но Горро давно не пользовался этим транспортом, как, впрочем, и любым другим. Правитель не покидал своего укрепления уже несколько лет. «Безопасность превыше всего», – сделал для себя вывод Горро после того случая, когда один из прислужников-куммонов попытался выкрасть его носовой платок. По чьему повелению слуга пытался украсть личную вещь Правителя, узнать так и не удалось. Когда предатель был разоблачён, он послал сигнал хозяину и умер мгновенно, не успев сказать и слова. Но даже, если б куммон изменник не умер, пытать бы его не стали. Куммоны не чувствуют боли, по крайней мере, в том виде, в котором чувствуют её люди. Вот почему именно их удобнее всего использовать для покушений, военных переворотов и других подобного рода дел. У каждого куммона лишь один хозяин, и только он может при помощи магии отдавать приказы своему зомбированному слуге. Он один может причинить своему куммону боль или просто убить свою куклу-марионетку. Хозяином того прислужника был саммат Гедус, состоявший в штате Службы Магов Правителя. Он-то, конечно, смог бы пролить свет на случившееся. Но колдун исчез после покушения, точно в воду канул.

После случая с платком Горро принял меры предосторожности. В каждом из кабинетов, залов и спален, в каждом туалете и душевой теперь стояли утилизаторы – приборы, мгновенно превращавшие в пыль любой брошенный в них предмет. Теперь злоумышленникам не удастся завладеть ни одной из вещей, к которым хотя бы раз прикасался Правитель, а значит, ему, Горро, нечего опасаться. Вся одежда диктатора после одной носки тут же утилизировалась, то же самое происходило с постельным бельём, посудой и прочими предметами обихода. Всё это делалось неспроста.

Любая из личных вещей диктатора, попади она в руки заговорщиков, могла бы уничтожить Правителя.

Доносившийся с улицы гул заставил генерала поморщиться. Скомкав платок и швырнув его в утилизатор, Горро захлопнул окно, задёрнул штору и плюхнулся в массивное кресло. Слуга осторожно приблизился и протянул поднос. Горро снял перчатки и достал из коробки сигару специальными щипчиками и сунул её в рот. Куммон Зо – вечный спутник диктатора щёлкнул зажигалкой и бережно, чтобы случайно не прикоснуться к генералу, дал ему прикурить. Зо не боялся Правителя. Нет. Куммонам вообще не свойственен страх. Ведь они фактически мертвы. Их тела слепо подчиняются своим хозяевам-магам, а Зо получил приказ оберегать Правителя. Пока маг, хозяин Зо, верен диктатору, самого Зо можно не опасаться. Генерал затянулся, сложил губы трубочкой и пустил несколько колец. Дым настоящих сигар не стоит вдыхать в себя. Но Горро никогда не придерживался этого правила. Зо стоял рядом, в готовности выполнить любую прихоть диктатора. Горро ещё раз глубоко затянулся и бросил щипчики и перчатки в утилизатор.

– Вжжжиг! – загудела машина, вещицы исчезли в её жерле, и в комнате вновь стало тихо.

Тоненький звук зуммера нарушил тишину. На мониторе Горро увидел стоящего снаружи посетителя. Полковника Ринза было сложно с кем-нибудь спутать. Горро махнул рукой, Зо попятился и выскочил из кабинета. На пороге возник грозный Ринз.

Седые волосы остриженные под «ёжик», ветвистые густые брови, мясистый нос и мощная квадратная челюсть профессионального борца, таков был Ринз – воплощение необузданной животной силы. Но, не смотря на суровое лицо и мощную мускулатуру, полковник отнюдь не являлся обычным тупым громилой. Чтобы понять это, достаточно было лишь однажды заглянуть ему в глаза. Блёклые, холодные как у рыбы, они заставляли собеседника тут же терять самообладание и покой. Он умел распознать ложь в собеседнике по одной лишь манере держаться или по двум-трём сказанным фразам.

Этот старый ветеран на протяжении последних лет возглавлял правительственную Службу Ловцов, или как их ещё называли – «охотников за сувенирами». Многие считали полковника страшным человеком. Даже Горро иногда посматривал на Ринза с опаской. Но диктатор верил своему помощнику и понимал, что от умения и мастерства этого человека зависит очень многое.

– Когда ты являешься ко мне без приглашения, я всегда выслушиваю очередную гадость, – скривил лицо Горро.

– Это моя работа – приносить дурные вести. Глава северного квартала, замечен в распространении ереси, – выложил Ринз без предисловий. – Уверен, он связан с повстанцами.

– Северный квартал? – диктатор нахмурился и устремил взгляд в потолок. – Это такой толстый еврей с лысиной и крысиными усиками?

– Он руководит артелью жестянщиков. Тот ещё пройдоха.

Огромный, как скала, предводитель Ловцов возвышался над невысоким Горро. Он то и дело похлопывал массивной ладонью по висящей на боку кобуре с лазерным пистолетом. Эту старинную «игрушку» Ринз носил с собой постоянно, несмотря на то, что надобность в таком оружии в последнее время практически отпала. Людей давно перестали убивать традиционным оружием. Зачем кого-то резать, колоть или расстреливать. Достаточно лишь взять вещь любого человека, вручить её магу-колдуну, и он с помощью Вуду превратит объект в зомби или лишит его жизни.

Вот так. Всё просто.

– Куда мы катимся, если даже самматы поддерживают повстанцев? – произнёс Горро с напускной грустью. – Ты добыл «сувенир»?

Полковник достал полиэтиленовый пакет, в котором лежала тряпица малинового цвета.

– Вот.

– Галстук? – Горро сморщился, но, бегло осмотрев вещь, удовлетворённо кивнул. – Кто добыл?

– Этот Ловец – новичок, но подаёт большие надежды. Парень способен выкрасть даже соску у младенца из-под носа самой заботливой мамаши так, что она этого даже не заметит, – пробасил полковник оскалившись. – Я хотел его представить, если вы…

– Потом, – перебил диктатор. – Нужно решать, кому поручим изменника?

– Может Льуко? Он уже доказал свою преданность, – полковник пожал плечами. – А не лучше ли просто прикончить предателя? Еврей – саммат, а хорошие рабы получаются лишь из гомердов.

Горро задумался.

Гоммерды – простолюдины, в отличие от самматов, составляющих знать Хардарии, выполняли множество различных работ. Но в последнее время всё больше и больше народу теряло свою свободу. Стоило бедняге гоммерду, жестянщику или плотнику, проронить лишнее словцо или упрекнуть власти в жестокости и продажности, он попадал под подозрение. Тогда в дело вступали Ловцы. Правительственные агенты похищали одну из вещиц заговорщика и отдавали её Магам. Изготовить куклу и прикрепить к ней украденный предмет, было лишь делом времени. Вчерашний гоммерд под действием колдовства терял человеческий облик и пополнял ряды низшего сословия. Он становился кммоном – зомбированной куклой, управляемой одним из представителей Службы Магов.

– Ты слишком кровожаден, – Горро усмехнулся. – Людей и так становится меньше. Пусть еврей – саммат, работать он научится не хуже других. Зови Льуко, я хочу посмотреть на его работу.

***

Последняя война погубила большую часть населения земли. Несмотря на наличие огромного числа подземных убежищ, нанесённые по крупнейшим городам многочисленные ракетные удары не могли не оставить следов в истории. Не прошла бесследно и наступившая позже ядерная зима. Мировой океан поднялся, и лишь часть земли осталась нетронута водой. На этом клочке суши и возникло новое, единое государство Земли – Хардария. Девять десятых населения Земли не уцелело. Но погибли не все. Те, кто выжил, приспособились и научились жить по-новому. Люди подверглись изменениям и генным мутациям. Только эти изменения были не только внешними. Младенцы с двумя головами, на трёх ногах или с перепонками на пальцах, конечно, какое-то время появлялись, но, как правило, не выживали. Вскоре все эти люди-уродцы исчезли, но остались совсем другие. Мутанты-колдуны. Мутанты-шаманы. Эти никак не отличались от обычных людей внешне, но их возможности поражали. Если в прошлом экстрасенсов и различного рода медиумов считали мошенниками и шарлатанами, то теперь новая плеяда магов-волшебников обрела реальную силу. Особую популярность обрела когда-то существовавшая, но сильно позабытая, магия Вуду.

Придя к власти, Горро приблизил большую часть колдунов и создал из них правительственную службу Магов. Все эти люди поклялись диктатору в верности, пополнив при этом сословие самматов – знати и получив ряд привилегий. Они помогали диктатору управлять остальными людьми, которые теперь назывались гоммердами. Гоммерды – прочие граждане Хардарии в правовом отношении мало чем отличались от куммонов. Ведь каждый гоммерд в любой момент мог попасть под надзор Службы Ловцов и превратится в зомби-куммона. Но среди гомердов тоже попадались маги-колдуны. Именно их больше всего и опасалось Правительство. Их прозвали «чёрными магами». Эти люди подвергались гонениям, и всё, что они проповедовали, считалось ересью. Некоторые, конечно, приходили с повинной, имея при этом шанс на прощение и вступление в разряд колдунов, работающих на правительство. Одним из таких колдунов и являлся старик Льуко. Сейчас он стоял в отдалении от двух первых лиц государства и, низко склонившись, взирал на диктатора и на Ринза.

Острый как нож взгляд полковника поверг Мага в смятение. Глаза, сверлили тщедушного старикана точно бурав. Маленький кудесник часто моргал и щурился.

– Тебе была оказана великая честь, – рявкнул полковник. – Из разряда мятежников ты перешёл на правительственную службу, да ещё и получил статус саммата.

Матёрый вояка редко усложнял себе жизнь вступительными беседами и, как всегда, действовал напрямик.

– Я верен Правителю, – почти шёпотом произнёс Льюко.

На лице Горро промелькнула усмешка.

«Если бы тебе, старый сучок, удалось завладеть хоть одним волоском с моей головы, от твоей верности не осталось бы и следа, – Горро тут же осёкся. – Большинство магов умеют читать мысли. Этот, скорее всего, не исключение».

На лице Льуко не дрогнул ни один мускул.

«А, впрочем, плевать, десятки магов служат мне, и я не боюсь ни их самих, ни их треклятого колдовства».

Являясь самматами, все состоящие на службе правительства Маги хоть и считались знатью и жили в роскоши и достатке, но не обладали реальной властью и свободой. Они жили в своих домиках-кельях, под неусыпным надзором Ловцов и фактически являлись пленниками генерала Горро. Окажись они на свободе, многие устои государства могли бы пошатнуться.

– Тебе предстоит взять под надзор очередного изменника! – грубый голос Ринза прервал размышления генерала.

– Кто этот гоммерд? – с подобострастием произнёс Льуко.

– Глава жестянщиков более неугоден Правителю.

– Этот еврей? Саммат? – брови Мага поползли вверх.

«Хитрец, он давно уже знает, в чём дело, хоть и не показывает этого».

Старый колдун ничем себя не выдал, хоть и читал мысли диктатора как открытую книгу. Он лишь кивнул и задал вопрос:

– Когда мне дадут «сувенир»?

– Бери!

Ринз вытряхнул содержимое пакетика, тряпица упала на пол. Начальник Ловцов отступил. Он подошёл к утилизатору и швырнул в него опустевший пакет. Льуко поднял то, что было когда-то предметом одежды провинившегося еврея, и спросил:

– Когда я должен приступить?

– Конечно, сейчас, идиот! Генерал хочет посмотреть на твою работу!

От крика полковника старикашка вздрогнул, но тут же отошёл и принялся за дело.

– Лучше бы, конечно, это был волосок или ноготь, можно, конечно, и пуговицу, – шептал себе под нос старый колдун, мастеря из двух палочек небольшой крест. – Но галстук тоже подойдёт.

Руки старика действовали споро. На простенький деревянный крестик Льюко наматывал обычные бинты. В общее плетение попал и украденный галстук. Постепенно тряпичный клубок обретал человеческие формы: руки, ноги, голова. Маг придирчиво осмотрел созданную куклу, изображавшую еврея-жестянщика и удовлетворённо хмыкнул.

– Вы уверены, что он не должен умереть? – колдун глянул на Правителя поверх очков, в его руке появилась длинная игла. – Один укол и…

– Нет! – резко осадил старика Горро. – Пусть станет куммоном и живёт там, где жил. Люди, которые были с ним знакомы, должны знать, что бывает с изменниками.

– Хорошо.

Колдун что было сил стиснул руками куклу. Горро и Ринз невольно поморщились. Они знали, что в это мгновение где-то там, в северном квартале, лысый еврей с тонкими усиками почувствовал сильнейшую боль. Его сердце перестало биться, а разум умер, умер навсегда.

Бывший человек, а ныне живой мертвец, пополнил ряды куммонов Хардарии.

***

– Я узнал об этом вчера, – Ринз был бледен, бисеринки пота покрыли щёки и лоб. Таким вожака Ловцов Горро видел впервые. – Слуга сообщил, что один из утилизаторов вышел из строя.

– Что значит вышел из строя?

Горро подался вперёд. Кресло под ним мягко скрипнуло.

– Кто-то вынул один из резцов.

– Но ведь утилизатор гудит, когда включается. Неужели ты сразу не услышал?

Волнение Ринза всё больше и больше передавалось Горро.

– Звук был, но брошенные вещи измельчались не полностью, – застонал здоровяк. – Утилизатор превращает вещи в пыль и выводит её через канализацию.

– Да знаю я всё! Говори по делу.

Горро постукивал пальцами по столу, жилка на его виске дёргалась.

– Без одного резца вещи лишь дробились на куски и застревали в приборе. Когда утилизатор переполнился, он стал дымиться и один из слуг заметил неисправность.

– Ты вскрыл прибор? – Горро осознал всю опасность услышанного.

– Да, я перетряс всё, что в нём оставалось.

– Ну и…

– Станок для бритья. Я точно помню, что накануне бросил его в прибор.

– И что?

– От него не осталось и следа.

Голос полковника сошёл на сип. Теперь пот уже тёк по его лицу ручьями.

– Может, он переработался полностью?

– Исключено. Всё, что попало в прибор, оставило след. Всё, кроме этого станка.

– А ты не мог ошибиться? Может, что перепутал?

Горро понял, что сказал глупость. На протяжении долгих лет, в течение которых Ринз работал на него, Горро не вспомнил и единого случая, когда бы полковник ошибся. Старый предводитель Ловцов обладал отличной памятью, благодаря этому он и занимал пост второго человека в Хардарии. Ринз жалобно смотрел на диктатора.

– Кто-то испортил утилизатор, а потом выкрал обломки моего станка.

– Значит, в любую минуту ты можешь…, – Горро умолк на полуслове. – А может уже?

На мгновение в комнате наступила тишина.

– Нет! Я человек и чувствую это.

Плечи полковника опустились, лицо вдруг стало равнодушным и беспомощным.

– Ты знаешь, что должен сделать, – в словах диктатора прозвучали властные нотки. – Отдай что-нибудь Льуко, пусть он завладеет твоим телом раньше, чем это сделают похитители.

Горро хотел нажать на кнопку для вызова прислуги, но не успел. Рука в перчатке застыла возле звонка. Горро замер, его лицо побледнело. Ринз стоял в двух шагах, сжимая в руке пистолет.

«Не успел, они обратили его», – решил генерал и добавил громко:

– Н-н-не думал, что умру от т-т-твоей руки!

Горро отступил в угол зала.

– Нет, мой Правитель, не пугайся. Я всё ещё человек и никогда не стану куммоном. Я служил тебе все эти годы, послужу и сейчас, в свою последнюю минуту, – Ринз улыбался. – Помнишь, я рассказывал о пареньке, которого собирался представить?

– О том, который украл галстук еврея-жестянщика? – Горро стоял, покусывая губу, и не знал что предпринять.

– Да. Его имя Сабир, – пролепетал Ринз. – Я говорил, что этот парень настоящий ловкач. Он помог нам выявить и уничтожить сотни неблагонадёжных.

– Не понимаю, к чему ты…

Горро пытался выиграть время. Обстановка становилась критической. Рука непроизвольно коснулась «тревожной кнопки».

– Я знал, что старею. Я пригрел парня, увидев его мастерство, и воспитал как собственного сына, – продолжил Ринз.

– Ты хочешь, чтобы я позаботился о нём?

– Нет, я хочу сказать, что подготовил себе замену. Парень мне понравился, уверен, ты можешь довериться ему. Он гоммерд, но ведь если возвести его в статус саммата, он сможет занять моё место.

– Возглавит Службу Ловцов? Какой-то новичок?

– А кому ещё ты можешь доверять?

Слова полковника резанули слух. Горро насупился, но тут же выпустил пар.

«А ведь он прав. Сидя в этой выстроенной по моему же приказу клетке, я начисто лишён общения. На кого ещё кроме Ринза я могу сейчас положиться? Может этот мальчишка и впрямь тот, кто мне нужен?».

Гортанный хрип прервал размышления Горро. Ринза передёрнуло. Глаза полковника округлились, зрачки в них сузились до маленьких щёлок.

– Началось! – Ринз позеленел. – Они сделали куклу.

Он схватился за сердце, Горро отскочил и укрылся за спинкой кресла.

«Может, стоило попытаться вырвать пистолет, – генерал вздрогнул от подобной идеи. – Да нет. Этого громилу так просто не обезоружить».

Горро отвернулся, зажмурив глаза. Но опасения его были напрасны. Перед тем, как где-то там, в трущобах столицы, один из «чёрных магов» довёл свой обряд до конца, Ринз засунул дуло пистолета в рот и спустил курок.

***

Горро внимательно изучал послужной список стоявшего перед ним Ловца. Худощавый паренёк с редкими жидкими волосами не произвёл должного впечатления на Правителя. Но изложенное на бумаге говорило об обратном.

– Так и белый шарфик графини Глёс – твоих рук дело? – генерал усмехнулся и покачал головой.

Сабир кивнул в ответ.

Горро вспомнил красавицу графиню. Эта женщина с глазами пантеры и жестокостью змеи считалась опаснее дюжины повстанцев. Именно она возглавила мятеж три года назад, и, если бы не тот шарфик, который, как выяснилось, похитил этот замухрышка, режим генерала мог бы рухнуть в один момент. Горро уже больше часа смотрел на своего нового помощника, читал бумаги и задавал вопросы. Парень стоял перед Правителем и коротко отвечал.

«Кем бы он ни был, он должен бояться».

Горро скомкал бумаги и бросил их в утилизатор. Вслед за листами были уничтожены и тонкие шёлковые перчатки.

«Не одна вещь, не один предмет не должен попасть в руки врагов».

Горро подошёл к столу, достал из кармана очередные щипчики и вынул ими из коробки сигару. Он никогда не курил в перчатках. Пальцы тоже должны ощущать качество хорошего табака. Горро сунул сигару в рот и собирался позвать Зо, но молодой протеже Ринза уже поднёс руку с зажигалкой. Генерал дёрнулся, юноша тоже вздрогнул, едва не налетев на генерала.

– Ты прикоснулся ко мне. Неслыханная наглость! – генерал заскрежетал зубами. – Только Зо, мой слуга, даёт мне прикурить.

– Простите мою неловкость, Правитель. Я лишь хотел быть вежливым.

– Подобная вольность обычно не сходит с рук, – видя, как парень побледнел, Горро расслабился. – Ну ладно. Сошлёмся на твою неопытность.

Юноша поспешно отступил. Горро сморщился и усмехнулся.

– Хорошо, молодой человек. Как там тебя…?

– Сабир.

– Ну, что ж, Сабир. Ты принят на должность начальника Ловцов, с испытательным сроком.

Генерал глядел на парня свысока. Тот взирал на Горро глазами преданной дворняги которой после долгого виляния хвостом наконец-то швырнули кость.

– Благодарю Вас, Правитель. Вы не разочаруетесь.

– А ты не так уж и скромен, – генерал улыбнулся. – Учти, я взял тебя лишь по рекомендации Ринза, потому, что тот никогда не ошибался. Ступай, преступай к работе.

Горро затянулся сигарой. Когда он курил, настроение его улучшалось. Молодой человек вышел, столкнувшись в дверях с куммоном Зо. Тот нёс на подносе графин с коньяком. Сабир окинул куммона довольным взглядом.

Когда дверь закрылась, Горро позволил себе немного расслабиться.

– Хотя, что я говорю? – произнёс генерал. – Один раз Ринз всё таки ошибся, правда, для него это плохо кончилось.

Рот Правителя растёкся в довольной улыбке. Генерал взял стакан и пригубил напиток, наслаждаясь его ароматом.

– Да, да, старина Ринз. Ты ошибся, всего один раз, – продолжил Горро, рассуждая с самим собой.

Взгляд генерала упал на молчаливого Зо. Тощий палец куммона был направлен на живот Правителя.

– Чего ты тычешь в меня, тупая скотина? Не смей этого делать!

– Ваш мундир, хозяин. Он испорчен, – гнусавым голосом произнёс флегматичный прислужник.

– Что?!

Горро посмотрел вниз. На мундире не хватало пуговицы. Лоб правителя похолодел. По спине побежали мурашки. Горро осмотрелся.

«Может, оторвалась?».

Пуговицы нигде не было, да и ровные края ниток говорили об обратном: пуговица была срезана острым предметом. Горро вздрогнул и уронил стакан. Удар прозвучал подобно грому, осколки разлетелись по сторонам, дорогой коньяк растёкся огромной лужей. Брызги попали на ботинки генерала.

«Я же касался этого стакана. Если хоть один осколок попадёт в руки „чёрных магов“, а, впрочем, какая теперь разница? – рассудил диктатор. – Моя вещь в руках предателя. Может, его ещё можно остановить?».

Горро схватил с подноса графин и сделал несколько больших глотков прямо из горлышка, но алкоголь не принёс желанного облегчения.

Куммон Зо смотрел на хозяина равнодушно.

***

Спускаясь в лифте, Сабир быстрыми движениями наматывал верёвку на деревянный крестик. Он спешил. Украденная пуговица была притянута к манекену и держалась прочно. Ещё несколько движений и кукла будет готова.

В последнее время люди почти не пытались совершать преступления собственноручно. Зачем рисковать своей шкурой, если гораздо проще превратить кого-нибудь из знакомых в куммона и отправить на убой. Именно поэтому большинство покушений и заговоров терпело крах. Люди стали трусливы и ленивы. Сабир не такой. Он решил всё сделать сам, в одиночку, и единолично пожать плоды своего труда. Сабир был рождён в семье обычного рабочего-гоммерда. Но честолюбивый мальчик не желал оставаться посредственностью, тупо трудиться на правительство, всё время молчать из опасения попасть в поле зрения Ловцов. Сабир решил, что он достоин лучшего. Он будет править этой страной, но для этого нужно постараться. Он завёл дружбу с ворами, не жалел сил в обучении и, вскоре, стал одним из лучших карманников во всей Хардарии. Но, в отличие от прочих воров, Сабир не вступал в конфликты с правительством. Наоборот, он завербовался к Ловцам и вскоре его талант был замечен самим Ринзом. Проницательного старика обмануть было нелегко, но прыткому пареньку это удалось. Когда Сабир благодаря своему умению добывать «сувениры» погубил сотни жизней, старый полковник проникся симпатией к молодому вору. Сабир стал правой рукой предводителя Ловцов. Пользуясь почти полным доверием Ринза, было нетрудно поломать один из утилизаторов в его доме. Полковник мёртв, да и кукла, изображавшая диктатора, уже готова.

«Кто правит мирами? Генералы, президенты, цари? Как можно бесстрашно управлять людьми, являясь публичной персоной?» – размышлял Сабир, с усмешкой на губах.

Его, Сабира, достоинство в том, что он не такой, как все. Он не станет возводить себя в ранг правителя или диктатора. Страной так же будет править генерал Горро, но уже не как высший из самматов, а как куммон – марионетка Сабира. Оставаясь правой рукой Правителя, Сабир, сможет управлять страной, не опасаясь за собственную шкуру. Даже если Горро уже заметил пропажу, бояться нечего. Помимо умения красть у Сабира был ещё один талант, о котором не знал никто, кроме его давным-давно умершей матери. Сабир был одним из «чёрных магов», и для достижения своей цели ему не были нужны сообщники.

Вдалеке он услышал шум: крики и топот, бегущих по лестницам преследователей. Сабир снова усмехнулся, представив, сколько страху он нагнал на Горро и его прислугу.

– Зашевелились. Служба безопасности генерала как всегда на высоте. Но время вышло, – стиснув пальцами куклу, Сабир произнёс заклинание и зажмурил глаза. – Пора становиться властелином этого мира!

 

Пять зёрен порока

(сказка)

***

Когда-то давным-давно в одном маленьком королевстве жил да был молодой король. Это был самый обычный король, каких в то время было, если и не много, то уж, можно c уверенностью сказать, предостаточно. Не был ничем тот король знаменит, не был известен. Красавцем не считался, но и уродом его тоже не называли. Не богат, не беден, одним словом самый обычный король, чего уж тут добавить. Да и королевство, которым правил молодой король, тоже было весьма обычным. Не было в нём храброй армии, готовой оборонять королевские владения и вести завоевания, не было флота, способного открывать новые земли, не было торговых путей, по которым могли бы следовать караваны с товарами и золотом. Да и все жители королевства тоже были людьми весьма обычными. Они охотились в обычных лесах, в обычных реках ловили рыбу, возделывали обычные поля, тем собственно и жили. Одним словом, жизнь в королевстве протекала весьма мирно и вяло, без особых бед и без особых радостей.

Ну и, как это водится, пришло время королю жениться. А то, как же? Не принято королю, хоть и обычному, без королевы жить. К тому же и о наследниках не мешало подумать, чтобы было кому власть передать, когда время придёт. Задумался молодой король:

«Где же мне невесту искать? Велеть коня оседлать, свиту кликнуть, да в путь отправиться? А зачем? Пошлю гонца в соседние земли, пусть разузнает, где принцессы живут, те, что на выданье. Как подыщет гонец невесту, так и поеду свататься».

***

Призвал молодой король слугу, выделил ему коня, припасов, серебра в дорогу да отправил в далёкий путь на поиски будущей королевы. Но, так как был тот гонец, как и все подданные королевства, самым обычным человеком, не стал он сильно усердствовать. Выехал гонец за границы королевских земель, завалился в ближайший трактир и давай гулять, веселиться да королевские денежки проматывать. День гулял, неделю, месяц. Серебро спустил, припасы закончились. Собрался уж было коня заложить, но благо одумался. Спрашивает тут королевский гонец у трактирщика:

– А что, любезный трактирщик, есть ли в вашем королевстве принцессы на выданье?

– А то, как же, – отвечает трактирщик. – Есть, конечно. Дочке короля нашего как раз шестнадцать исполнилось. Самое время под венец.

Обрадовался гонец, повеселел. Думает:

«Вот так удача привалила, и дело исполнил, и ехать никуда не придётся».

– А что? – говорит гонец. – Хороша ли ваша принцесса, умна ли, богата ли?

Пожал трактирщик плечами, задумался.

– Да, думаю, что не глупа. Сам-то я её не видел, но люди заезжие говорили, что хорошенькая. Да и король наш не скуп. Уж для дочки единственной приданное найдёт.

Ещё больше обрадовался королевский гонец, прикупил ещё вина, выпил да поехал назад, хмельной и счастливый. Не доехав до дому, решил гонец заночевать прямо в поле, завалился в кустах у дороги и проспал до утра. Тут-то и нашёл пьяного посланца главный королевский советник.

– А ну отвечай, пройдоха, – закричал он на нерадивого слугу. – Что тут делаешь, да почему от тебя винищем несёт? Не скажешь всей правды, выпороть велю.

Знал гонец, что грозен главный советник и на расправу скор. Испугался бедняга и всё рассказал. Поведал и про то, как деньги промотал, и про то, что поручение королевское лишь отчасти выполнил. Задумался главный советник и говорит гонцу:

– Ладно уж. Раз сознался во всём, не будет тебе наказания. Ступай к королю и скажи, что объехал ты три королевства, пять царств и десять графств и лишь в одном королевстве невесту достойную нашёл.

Задумался гонец, почесал затылок. Страшно ему стало врать королю, но главного советника ослушаться, ещё страшнее. А советник, тем временем, его поучать продолжает:

– Скажешь, принцесса та и умна не по годам, и добра, и весела, а уж красоты такой, что глаз не оторвать.

Пуще прежнего задрожал гонец, да делать нечего. Умылся он, причесался и направился к королю.

Выслушал молодой король нерадивого гонца и думает:

«Как же мне невесту сосватать? Велеть коня оседлать, свиту кликнуть, да в путь отправиться? А зачем? Пошлю сватов к принцессе той, дары им вручу. Пусть они те дары поднесут да за меня невесту сосватают. Как получу согласие, так за невестой и поеду».

***

И снарядил в сваты молодой король, по наущению главного советника, того самого слугу, что гонцом в соседнее королевство ездил.

– Чего жизнь усложнять? Этот и дорогу знает, и проверен уж. Пусть едет, – заявил советник королю, тот и согласился.

Призвал молодой король слугу, выделил ему коня, припасов, подарки для будущей невесты вручил и в путь отправил. Но и на этот раз не стал слуга сильно усердствовать, выехал за пределы королевства, завалился в трактир и давай гулять, веселиться да королевские гостинцы проматывать. День гулял, неделю, месяц. Припасы и денежки закончились, а дары, что невесте предназначались, заезжие воры ночью украли. Спрашивает королевский гонец трактирщика:

– А что, любезный трактирщик, если бы я королю вашему от моего господина дары вручил богатые, отдал бы он за него дочку?

– Не знаю, не знаю. Король-то наш хоть и добр да щедр, но дочь-то у него единственная, – отвечает трактирщик. – Я думаю, что задание бы он для вашего короля придумал или условие какое-нибудь поставил.

Обрадовался гонец, повеселел. Думает:

«Вот так удача привалила, а то думал уж, всё, не сносить мне головы. Скажу, вручил подарки, а уж условие по дороге придумаю».

Прикупил гонец ещё вина, потратив последний серебряник, да поехал назад хмельной и счастливый, да не доехав, снова в поле заночевал. Завалился он в кустах у дороги и проспал до утра. Тут-то снова и нашёл пьяницу главный советник.

– А ну, отвечай, пройдоха, – закричал он. – Как королевское поручение исполнил? Не скажешь правды, высечь прикажу.

Испугался гонец и снова всё рассказал. Задумался главный советник и говорит:

– Ладно уж. Раз сознался ты во всём, не будет тебе наказания. Ступай к королю и скажи, что принцесса та не хочет за обычного короля замуж идти. Вот если сделается он красавцем писаным, тогда дело другое.

Задумался гонец, почесал затылок. Страшно ему снова врать королю, но главного советника ослушаться, ещё страшнее. А советник, тем временем, его поучает:

– Ты скажи, скажи всё, как велю, а уж дальше я сам всё миром улажу.

Коль так дело обстоит, успокоился гонец. Умылся он, причесался и направился к королю.

Выслушал молодой король нерадивого гонца и думает:

«Как же мне красавцем стать? Велеть коня оседлать, свиту кликнуть да в путь отправиться на поиски колдунов да волшебников, которым под силу в красавца меня превратить? А зачем? Пошлю опять гонца, он мне снадобья волшебные и отыщет».

***

Собрался гонец в дорогу, а советник ему и говорит:

– Есть у меня знакомец-чародей, любого околдовать сможет. Хочешь, в красавца превратит, а хочешь – в чудище. Схожу к нему сам, а тебе вот пять серебряников, погуляй, отдохни пока.

Обрадовался слуга и снова в трактир, а советник к чародею направился.

Колдун тот в лесу дремучем жил. Домик у него неказистый, маленький, кругом пеньки торчат, столбики в землю врыты. На тех столбиках черепки да перья птичьи навешены. На дубах вороны каркают, в кустах волки воют. Не любил советник места этого, но тут жизнь заставила, вот и явился. Говорит он волшебнику:

– Помоги мне, чародей, короля нашего со свету сжить.

– Чем же он тебе не угодил? – спрашивает колдун. – Обычный король, не плохой, не хороший.

– Вот в том-то и дело. Надоело всё. Скука, а не жизнь. Помоги короля извести, да трон занять. Как стану королём, не забуду услуг твоих.

Усмехнулся волшебник, порылся в своих запасах, достал из сундука мешочек и протягивает советнику.

– Дам я тебе, советник, пять зёрен. Не простые они, волшебные. Съешь такое зёрнышко, одно пожелание исполнится. Коль хочет твой король красавцем стать, тут же станет.

– Так, может, мне твоих зёрен отведать и желания загадать? Одно зерно съем, король умрёт, второе съем, сам королём стану. Да ещё три зерна на потом останется.

Схватил королевский советник мешочек, только зёрнышко к губам поднёс, а колдун смеётся.

– Не спеши, погоди, дослушай сначала. Эти зёрна пять желаний исполнят, но они же и пять пороков прибавят. Какие это будут пороки, даже мне неведомо. Хочешь попробовать, рискни. Только меня потом не вини.

Советник застыл, как стоял, руки затряслись, нерв на лице задёргался. Сунул он мешочек со снадобьем в суму и поспешил к королю. Рассказал о волшебных зёрнах, но про то, что у снадобья есть свойства побочные, не сказал.

Посмотрел король на содержимое мешочка.

– Рожь ли, пшеница ли? Не понять. С виду обычные зёрна.

Достал одно, повертел в руках, понюхал, да и проглотил, не разжёвывая.

***

Стал молодой король красавцем. Все слуги дивятся, охают.

– Ну и хорош же молодой король. Был обычный, а теперь…

Девицы придворные по нему с ума сходят, записочки любовные шлют, но всё зря. Не до женщин королю, не до утех любовных. Выйдет король на улицу, а там ветерок.

– Ой, холодно, холодно, – говорит. – Простужусь, простыну. Глаза слезиться будут, нос покраснеет, что тогда от красоты моей останется?

Стал бояться он не только ветра и простуд, стал бояться есть и пить.

– Вдруг съем что не то, цвет лица испортится. Много съем – потолстею, мало – худоба настанет. Я же красоту свою теперь беречь должен.

Малознакомых людей и вовсе к себе не допускал, сглазу остерегался. Заперся красивый король в своих покоях и носа не кажет. До того на красоте своей помешался, что вовсе разум потерял. Пришла пора сватов к принцессе засылать. Так тут уж главный советник тут как тут. Научил он гонца, чтобы тот королю соврал с три короба, а тот уж и рад радёшенек. Снова деньги промотал, к королю приехал и говорит:

– Принцесса, невеста ваша, прослышала, что вы, Ваше Величество, трус.

Раньше бы слуге такое сказать и на ум не пришло, а тут не убоялся. Чего страшиться того, кто сам трус? Задрожал трусливый король, не то от гнева, не то от страха, достал мешочек заветный и съел второе зёрнышко.

***

Стал молодой король храбрецом. Многое в королевстве изменилось, да только не в лучшую сторону. Решил храбрый король на соседей войной идти, подвиги задумал совершить, чтобы имя своё на веки вечные прославить. Большую армию набрать велел. Стали слуги людишек по деревням скликать да в войско королевское заманивать. А так как, знаем мы, люди в том королевстве жили самые обычные, то никто в ту армию особо не рвался. Стал король указы да законы строгие издавать. Кто служить на благо королевства не пожелает, того в тюрьмы, кто от вербовщиков прятаться станет, тех и вовсе казнить. Каждый день на площади перед дворцом теперь головы секут. Кровь людская ручьём течёт. Рыдают матери и жёны, плачут детишки, а королю хоть бы что. Много горя принесло жителям королевства второе зёрнышко, сделавшее молодого короля храбрецом. Ненавидят люди бесстрашного тирана, а возразить боятся. Кто же решится усмирить короля, который страха не ведает.

Выезжает каждый день жестокий король на равнину перед замком, любуется, как командиры рекрутов обучают. Кто зазевается или ещё как оплошает, того палками лупят. Спины новобранцев в рубцах, лица измождённые. Но вот пришла пора сватов к принцессе засылать, а главный советник снова тут как тут. Научил он гонца, чтобы тот королю опять соврал. Гонец на этот раз, хоть и испугался, шутка ли, страшен стал молодой король, боязно его гневить, но деваться-то некуда. Снова деньги промотал, к королю приехал и говорит:

– Принцесса, невеста ваша, прослышала, что уж больно жестоки вы, Ваше Величество.

Побагровел от гнева жестокий король. Думал гонец, что пришёл его смертный час, но не случилось этого. Достал жестокий король свой мешочек и съел третье зёрнышко.

***

Стал молодой король добрым. Воров да убийц строго не наказывал, судил и тут же миловал, да на волю отпускал. Тюрьмы опустели, а преступники расплодились так, что проходу от них не стало. Жители в домах сидят, на улицу выйти боятся, вдруг, кто нападёт, обидит. Жандармы королевские, которым отлов разбойников поручен был, поувольнялись и в соседние королевства съехали. Кому охота жизнью рисковать, когда король даже висельников на волю отпускает. А королю хоть бы что, по королевству ездит, всем улыбается, всех привечает. А у людей ведь как? Кто добрый, тот дурак. Пришла пора сватов к принцессе засылать, а главный советник лишь усмехается. Научил он снова гонца, что королю сказать. Гонец на этот раз и вовсе страх потерял. Чего дурачка бояться? Денег вдвое больше прежнего попросил. Все промотал, вернулся, стоит перед королём, еле на ногах держится, пьян «в стельку», усмехается:

– Принцесса, невеста ваша, прослышала, что дурень вы, Ваше Величество.

Задумался глупый король, достал свой мешочек и съел четвёртое зёрнышко.

***

Стал молодой король умным. Армию распустил, а солдатам жалованья не выплатил. Собрал вокруг себя профессоров и учёных, велел им агрегаты умные изобретать. Чтобы полезны были и от трудов ненужных избавляли. Создали учёные да профессора технику диковинную. Стали машины те сами всё делать, без людей. Сами землю пашут, хлеба растят, даже рыбу да зверя добывают. А простому народу что с того? Где земледельцу с сохой да на кобылке старенькой за машиной диковинной угнаться. Остались простые люди без работы, а значит и без средств. А королю до них и дела нет, доброту свою он теперь на искусственных любимцев тратит. А чтобы машины создавать, много средств надобно. Приказал король налоги удвоить. Казну пополнил, но и того мало показалось. А тут ещё машины ломаться начали. А на ремонт, опять же, средства нужны. Возросли налоги вдесятеро. Народ уж с голоду мрёт, а король сидит со своими профессорами, новые машины выдумывает. Пришла пора сватов к принцессе засылать. Главный советник снова гонца поучает. На этот раз скупой король гонцу вместо резвого коня старенькую кобылку выделил. Денег на дорогу не дал, а из припасов ковригу чёрствую и фляжку с винцом разбавленным взять разрешил. Гонец злой вернулся, трясётся весь, похмелиться то не на что.

– Принцесса, невеста ваша, – говорит. – Прослышала, что скупы вы без меры, Ваше Величество.

Оторвался жадный король от чертежей да схем и, тяжело вздохнув, проглотил последнее зернышко.

***

Стал молодой король щедрым. Налоги отменил, машины да аппараты свои диковинные распродал, а деньги беднякам да сиротам раздал. Сам по деревням пошёл, стал у всех прощения просить за ошибки свои. Люди по старой памяти на него косились, не верили, но потом простили все обиды, сжалились. Ведь были все они обычные люди, не злопамятные. Сам же король богатства раздал, платья и наряды свои нищим да оборванцам вручил, корону свою подарил.

Кому вы думаете? Правильно, главному советнику.

Да только не пошла тому корона впрок. Наказала судьба интригана за злодейства его. Досталось советнику нищее королевство. Решил он пополнить казну, налоги снова ввёл, но тут уже взбунтовался народ. Видно, надоело жителям обычными быть. Осерчали. Ворвались жители во дворец, схватили нового короля, на площадь привели да пытать стали. Советник в злодеяниях своих сознался, но основную свою вину на колдуна свалить хотел, того самого, что зерна волшебные королю подсунул. Не помогло враньё, к казни советника приговорили. Только вот беда, казнить то злодея некому. Палач королевский вместе с жандармами из королевства ушёл ещё тогда, когда бывший король преступников да воров из тюрем распускать начал. Вызвался один доброволец палачом быть, стал бывшему советнику голову рубить, да промахнулся чуток. Сначала пол головы снёс и всю площадь кровью забрызгал, а потом уж и остальное отсёк. Пять раз хотел сгубить советник молодого короля, а его самого лишь дважды рубили. Да ему и того хватило. Не жилось коварному советнику спокойно, хотелось перемен, получил. Да и не он один. Нерадивый гонец к тому времени спился да помер, а колдуна на костре сожгли.

А вы как думали? Времена такие были.

***

Что же касается бывшего короля, покинул он свои земли и отправился куда глаза глядят. Сам того не зная, забрёл он в то самое королевство, где та принцесса жила. Зашёл в тот самый трактир, хотел напиться, да только вывернул карманы, а денег нет. Собрался было уходить, но трактирщик смилостивился, поднёс нищему винца. Выпил бывший король, разговорился и поведал трактирщику свою историю. Пока рассказывал, вокруг люди собрались, заслушались. На следующий день в трактире собралось ещё больше народу. Всем хотелось услышать историю о волшебных зёрнах порока. Так продолжалось с неделю. Трактирщик был счастлив. Никогда в его заведении не было столько посетителей. А нищий король каждый раз, снова и снова, рассказывал свою историю. Так продолжалось до тех пор, пока в трактир не забрёл один из пажей короля. Выслушал паж историю о зёрнах, а затем поведал её при дворе.

– А что, этот заезжий король и впрямь так красив? – поинтересовалась принцесса, услышав страшную сказку.

– Удивительно красив, – ответил молодой паж.

– Значит, кроме того, он храбр и умён, если верить его рассказам, – не то спросил, не то изрёк отец-король.

Юноша кивнул.

– К тому же он добр и щедр, – заломив руки, с восхищением изрекла королева-мать.

Паж подтвердил и это.

– Ну и чем же он не жених для нашей дочери!? – воскликнул король, и все придворные замерли от удивления.

Принцесса покраснела, королева улыбнулась, придворные стали возбуждённо перешёптываться.

– Простите, мой король, – робко произнёс паж. – Но каждый раз, съедая волшебное зёрнышко, молодой король прибавлял себе одно из достоинств, но при этом приобретал пороки. Приобретя красоту, стал трусом, получив храбрость, стал жесток, обретя доброту, растерял разум, ну а поумнев, стал скупцом. В конечном итоге, обретя щедрость, он потерял всё, что имел, и теперь, не имея больше волшебных зёрен, он навсегда останется бедняком.

– Ха! Ха! Ха! Разве ты не знаешь, что бедность не порок? – рассмеялся король-отец. – Позвать ко мне этого бедолагу, коль он и впрямь таков, как ты его описал, быть ему мужем принцессы!

Придворные аплодировали. Королева-мать пустила счастливую слезу. Юная же принцесса посмотрела на короля в недоумении. Призвали бродягу, и растаяло сердце красавицы. Уж больно красив и пригож был жених. Да и прочих достоинств хоть отбавляй, а что до бедности, так то дело поправимое.

 

Последние дни Мо

 

***

Тёмные тучи исчезли, и их сменили облака – светлые и воздушные. Они казались такими легкими потому, что не плыли, а мчались гонимые ветром, исчезая за горизонтом. Река петляла проворной змейкой, то появляясь, то исчезая: скованная льдом, лишь она осталась единственной дорогой, ведущей к спасению. Скалы, возвышавшиеся по обеим сторонам заснеженного пути, мрачными великанами взирали на то, что творилось внизу. Холод сковал всё, жизнь замерла, застыла под белым щитом, отделившим землю от солнца и неба.

Что осталось от этого мира? Кто выжил?

Всё будто бы кричало, что пришёл конец, но…

Кое-где, посреди этого мрачного естества, всё ещё теплилась жизнь.

 

День первый

Мо шёл, проваливаясь в глубокий снег, покачиваясь и петляя. Голова кружилась, веки опускались сами собой. То, что силы уже на исходе, он понимал, но годами выработанная привычка бороться до конца, толкала его вперёд. Мо знал, что если остановится и упадёт, то уже не встанет, а умирать в одиночку посреди этой холодной пустыни ему совсем не хотелось. Он огляделся, на ходу втянул ноздрями воздух и выпустил пар.

Кто не испытывал мук, причиняемых голодом, тот никогда бы не смог понять страданий несчастного Мо. Несмотря на то, что желудок Мо оставался пустым, временами его подташнивало, беднягу продирал озноб, который мог в одночасье прекратиться, и тогда всё тело обдавало жаром. «Сколько я уже не ел? Дня три? Четыре? Неделю? – мысли путались, дышать становилось труднее. – Может, если буду идти всю ночь, выйду на равнину? Уж там-то я смогу хоть что-нибудь отыскать». И он шёл, побеждая немощь и страх.

Солнце поползло вниз, зарево окрасило горизонт, ночь приближалась.

 

День второй

Чёрные точки показались вдали, они увеличивались и росли по мере приближения. Сначала звери двигались гуськом, один за другим, но потом рассыпались по обе стороны и охватили Мо плотным полукольцом. «Волки! Не меньше дюжины! – Мо почувствовал, что его дыхание участилось. – Нападут, или нет?». Обессиленный, сможет ли он за себя постоять? Мо застыл, склонил голову, и…

Он приготовился к бою, но хищники так и не решились подойти. Они выжидали. «Значит, они не так голодны, как я, – решил Мо. – Только бы не упасть, иначе конец». Разинутые пасти, высунутые языки, с которых капала слюна, нерешительность врагов добавила сил. Мо расправил плечи и двинулся вперёд.

Хищники побежали следом.

 

День третий

Он буквально уткнулся в припорошенный холм и остановился. Ещё не догадываясь, что перед ним, Мо начал разгребать снег. «Тело, – Мо отшатнулся, поняв, что раскопал труп своего сородича. – Сколько он уже тут? Не угадаешь, весь закоченел. Судя по всему, он был гораздо моложе меня, – прикинул Мо. – И вот он мёртв, лежит бездыханный, а я… Я-то всё ещё жив!». Из-под опущенных век Мо рассматривал на серых зверей. Волки подошли совсем близко. Они негромко поскуливали в предвкушении долгожданной пирушки. «Пора уходить, а то набросятся». Это шанс, его шанс – судьба снова дарила ему надежду. Мо не успел сделать и десятка шагов, как услышал визг и рычание. Он посмотрел через плечо: голодная стая рвала на куски заледеневшее тело. «А всё-таки они голодны не меньше, чем я. Но, теперь-то я смогу уйти далеко. Где же эта равнина?».

 

День четвёртый

Погода ухудшилась. Ветер свистел в ушах, забивал ноздри кусочками снега и льда, глаза от острых уколов слезились. Мириады белых мух хаотично кружили, закрывая собою солнце. Мо с трудом различал дорогу. «А вдруг я кружу на месте?». Он уже не ощущал страха. Не сворачивая, Мо шёл, шёл вперёд и вперёд.

Вдруг что-то произошло: ветер как будто утих, насупила тишина, и пелена, столько дней застилавшая глаза, точно упала. Заснеженные скалы остались позади, яркий свет резал глаза, перед ним расстилалась равнина: среди снежных заносов виднелись бурые проталины, деревья, кусты, пожухлые травы… «А может это мираж? – Мо постарался отогнать подобные мысли. – Нет! Не может быть! Я спасён!». Лёгкий ветерок обдувал тело, в голове, словно, что-то играло и пело. Дышать стало легче, даже чувство голода куда-то исчезло. «Всё-таки я дошёл! Я спасён!» – Мо собрал в себе последние силы и побежал.

Это и погубило его.

Когда он проваливался в пустоту, в голове всё ещё звучала волшебная песня. Ему казалось, что он не падает, а летит вверх: к солнцу, к свету. Падение было быстрым, потом удар… Боль, которую он испытал, показалась невыносимой. Толстые колья впились в живую плоть, и их остро оточенные концы окрасились в алый цвет. Мо заревел так, что всё живое вокруг содрогнулось. Он рванулся, что было сил, и… потерял сознание. Так он пролежал до утра.

 

День пятый (последний)

Он очнулся, услышав голоса. Беседовали двое. Звуки показались резкими, а голоса гнусавыми и грубыми. Мо открыл глаза. Сквозь пелену тумана, он увидел, что лежит на дне ямы. Маленькое существо, завёрнутое в звериную шкуру, приближалось с опаской. Яркий свет слепил, и Мо удалось рассмотреть лишь очертания врага. Если бы он мог встать, то легко бы раздавил этого чужака, как муху. Но Мо лежал, а незнакомец взирал на него свысока. «Стать добычей этого гнусного карлика? – от подобной мысли на глазах великана выступили слёзы. – Какой позор. Я – великий Мо, гроза всего живого на планете! От звука моего голоса разбегаются самые свирепые хищники! Завидев меня, даже самые смелые уступают дорогу!».

Незнакомец подошёл ближе, Мо попробовал подать голос, но вместо гулкого баса из его уст вылетел жалкий хрип. «Это конец! Побеждают не сильные, побеждают хитрые и умелые! Таков закон жизни!». Незнакомец замахнулся, Мо закрыл глаза. Нет, он не почувствовал боли. Сам тому не веря, Мо испытал облегчение. Последний день Мо закончился, наступило забвение.

***

Стоя над поверженным врагом, поросшее рыжими волосами двуногое существо что-то кричало. Оно размахивало шестом, к концу которого был привязан заострённый камень, гримасы на лице, сменяли одна другую: губы двигались, ноздри раздувались. Когда второй охотник приблизился к Мо, первый замолчал. Подошедший как две капли воды походил на сородича: низколобый, губастый, волосатый. Ткнув пальцем в сторону мёртвого гиганта, он прохрипел:

– Мо-о-о!

– Старый Мо, жёсткий! – покачал головой первый охотник.

– Надолго хватит, – подытожил второй.

Оба оскалились, обнажив кривые зубы. Они и сами не понимали, что улыбаются друг другу. Первый охотник засунул руку под одежды и почесал живот. Двое, две высших особи, два лучших представителя этого мира стояли над поверженным врагом. Тело животного ещё подрагивало, от вывалившихся на снег внутренностей валил пар. Охотники достали заострённые каменные пластины и принялись свежевать тушу мамонта. Когда солнце опустится за горизонт, и снова взойдёт, для этих двоих настанет новый день, и этот день не будет для них последним, ведь теперь они победители и новые хозяева жизни!

 

Блуждающая между мирами

***

Машины неслись одна за другой нескончаемым мощным потоком. Солнце припекало, и раскрасневшиеся пешеходы, вытирая вспотевшие лбы, ворчали, охали, проклиная жару, «пылищу» и выхлопные газы. Огромный «Порш» промчался мимо, подняв облако пыли. Юрка поморщился. Прикрывая ладонью лицо, он посмотрел на часы. До прихода гостей оставалось не больше часа, а он всё ещё тут, в двух кварталах от дома, стоит с набитыми пакетами и ждёт, когда загорится «зелёный».

– Ну и духота. Угораздило же меня родиться в июле.

Мать не умолкала с самого утра, но не для того, чтобы поднять настроение сыну, а скорее так, по привычке. Она решила пригласить на праздник свою сестру тётю Люсю с её тщедушным муженьком дядей Гришей и Александру Сергеевну – Юркину крёстную. Услыхав такую новость, Юрка хотел возмутиться:

«Можно подумать, это не мой день рождения, а её».

Но болтливая родительница не давала вставить и слова.

– Не вдвоём же праздновать, раз уж все твои дружки поразъехались? Вот список того, что купить. Давай в магазин, а я начну готовиться.

Юрка скорчил гримасу, его мать никогда не отличалась тонким чутьём. Можно подумать, это он виноват, что Саньку и Гогу – его лучших друзей на прошлой неделе проводили в армию. Но следующая фраза матери и вовсе испортила настроение.

– Или ты Маринку свою пригласить собирался?

Это был удар ниже пояса.

– Зови тётю Люсю и крёстную, мне всё равно, – прошипел Юрка сквозь зубы и направился в свою комнату.

– Вот и я говорю, крёстная, кстати, не была у нас уже несколько месяцев.

Мать, не заметив, что задела парня за живое, продолжила свой монолог. Видимо то, что её никто не слушает, не особенно волновало словоохотливую женщину. Юрка, обхватив голову руками, плюхнулся на диван. Идти никуда не хотелось. Ему вспомнилась сцена расставания.

Три дня назад Марина, узнав, что Юрка провалил вступительный экзамен и может загреметь в армию, заявила, что им лучше расстаться.

– Вот ещё, ты там будешь прохлаждаться, а я что же, от тоски должна сохнуть?

– Знала бы, как в армии «прохлаждаются», – буркнул Юрка.

Они встречались восемь месяцев, и он догадывался, что когда-нибудь это случится. Зная ветреный нрав Маринки, нужно было быть готовым ко всему. Но как он себя ни настраивал, разрыв с «любимой» дался нелегко. На душе и так скребли кошки, а тут ещё этот злосчастный день рождения.

Стоя на оживлённом перекрёстке, он думал лишь об одном:

«Скорее бы пришла повестка, а там будь, что будет».

Под скрип тормозов загорелся «зелёный», ревущая колонна остановилась, и, шагнув на проезжую часть, Юрка увидел её.

***

Как они очутились на берегу, он так и не понял. Да и было ли это важно? Важно было лишь то, что они здесь и сейчас, и то, что она рядом. Девушку звали Аюн. Когда Юрка спросил:

– Что за странное имя?

Та ответила:

– Оно очень древнее.

Волны белыми барашками набегали на берег, разбивались о камни и отступали. Солнце исчезло за горизонтом, но его лучи всё ещё освещали небо, окрашивая его в ярко-рыжий цвет. Чайки кружили в вышине, что-то кричали на своё птичьем языке, и этот крик тонул в величественном рокоте прибоя. До этого он никогда и никому о себе особо не рассказывал, а сегодня выложил Аюн всё начистоту. О том, как не поступил в институт, как расстался с Мариной, даже о маминых планах на его день рождения. Его новая подруга грустно улыбалась, кивала и нежно поглаживала парню волосы. От этих прикосновений по телу бегали мурашки. Юрка смотрел на девушку и не мог оторвать глаз. Длинные светлые волосы плавно спадали на плечи, глаза светились в пламени заката так, что Юрка не мог разобрать, какого же они цвета? Синие, зелёные или бирюзовые.

«Что же произошло?» – спрашивал Юрка сам себя, хотя прекрасно знал ответ на этот вопрос.

Его мечты, тайные мысли и грёзы наконец-то сбылись. Он полюбил, полюбил по-настоящему. Их отношения с Мариной теперь показались совсем другими. Они подходили друг другу, поэтому были вместе. Юрка, конечно, сильно переживал из-за расставания, но скорее это была просто обида. Его бросили, и он загрустил.

«Теперь всё будет иначе. Мы будем вместе, и ничто не сможет нас разлучить».

Юрка смотрел на Аюн и любовался её красотой. Тело, покрытое бронзовым загаром, блестело в лучах заката. Он обнял девушку, та вздрогнула, но не отстранилась. Глаза её блестели, но испуга в них не было. Юрка провёл ладонью по её щеке, девушка закрыла глаза, их губы слились. Поцелуй был долгим и страстным. Они скинули с себя одежду и упали на песок. Ветер обдувал вспотевшие тела. Юрка прижал девушку к себе, розовые соски упёрлись ему в грудь, он прижался губами к нежной шее, Аюн застонала и впилась пальцами в его спину. Он навалился на неё, девушка обхватила Юркино тело длинными ногами. В низу живота горел огонь, голова закружилась, и их тела сплелись в бешеном круговороте.

Что может быть совершеннее обнажённого человеческого тела, что может быть сильнее объятий, если это объятия любви. Они любили друг друга всю ночь, не смыкая глаз, любили так, как любят последний раз, и лишь под утро смогли оторваться друг от друга. Оба обессиленные, они направились к воде. Море приятно щекотало стопы, чайки кричали, а горизонт светился ярким утренним светом.

***

– Давай отправим послание.

– Послание? А кому? – брови Аюн поползли вверх.

– А всё равно, тому, кто его найдёт. Мы напишем письмо и бросим в воду, море само доставит его тем, кто в нем будет нуждаться.

Глаза Юрки искрились. Он чувствовал себя счастливым и хотел с кем-нибудь поделиться своим счастьем, Аюн улыбалась.

– И что ты хотел бы написать?

– Не знаю, что-то доброе, хорошее. О том, как мы нашли друг друга, и как это здорово быть вместе. У тебя есть, на чём писать?

Аюн достала из сумочки огрызок карандаша и клочок бумаги.

– Вот всё, что есть, – девушка смотрела на Юрку с грустной улыбкой. – Пиши мельче.

– Нет, тогда я напишу лишь три слова.

Он пригнулся, прижал бумагу к колену и что-то нацарапал на измятом листке. Валявшаяся поблизости пластиковая бутылка пришлась очень кстати. Юрка протолкнул в сосуд свёрнутый трубочкой клочок, закупорил его и швырнул в воду. Лёгкая бутыль улетела недалеко.

– Думаешь, она попадёт в нужные руки? – Аюн смотрела на парня с жалостью.

– Хотелось бы в это верить.

– Тогда верь.

Оба на время умолкли. Пластиковый конверт колыхался на волнах.

– Нам пора прощаться.

Фраза резанула слух. Юрка слегка побледнел, взгляд Аюн был направлен куда-то в сторону.

– Ты куда-то торопишься?

– Не я. Ты!

Юрка замер в недоумении. Он пробовал улыбнуться, но улыбка больше смахивала на гримасу.

– Мы увидимся ещё?

Аюн подошла ближе, положила руки на плечи и поцеловала его в губы. Юрка хотел обнять девушку, но та отстранилась.

– Мы обязательно увидимся, в наших мыслях и в наших воспоминаниях.

– Не понимаю.

Юрка вздрогнул.

– Там, откуда я пришла, Аюн означает «Блуждающая между мирами». Ты звал меня, хотел, поэтому я здесь.

Юрка застыл в изумлении. Он стоял, и девушка слышала, как бьётся его сердце.

– Я пришла помочь. Не многим дано почувствовать и испытать то, что испытал ты.

Юрка затряс головой, пытаясь собраться с мыслями.

– Что почувствовать? Что испытать? Постой. Блуждающая где? Ты хочешь сказать…?

Аюн стояла и смотрела парню в глаза. Казалось, она всем своим естеством, всем телом ощущает то, что творится в его душе. Юрка опустился на песок и склонил голову. Ему хотелось то плакать, то кричать, но он стиснул зубы и сжал кулаки.

– Сегодня твой день рождения, не каждому достаётся такой подарок.

Голос девушки был твёрд, но глаза её были влажными.

– Значит, ты не существуешь? Ты нереальна?

– В вашем мире многие посчитали бы, что это так. Но ты же был со мной, ты чувствовал меня, разве сегодня ночью я не была реальна?

– Для меня ты и сейчас реальнее всего того, что есть вокруг. Останься со мной, я не смогу без тебя.

Аюн улыбнулась.

– Сможешь. Всё проходит, скоро тебе станет легче, и ты успокоишься. Прости, но не всё из того, что случилось, можно исправить.

Только сейчас Юрка понял, что происходит что-то страшное, но не мог понять что. Руки дрожали, в горле пересохло. Аюн подошла и запустила пальцы в волосы парня.

– Приготовься, тебе предстоит долгий путь, но он будет лёгким и приятным.

– Нет, подожди, не надо, не сейчас!

Юрка вскочил на ноги и протянул руку. Но пальцы ничего не почувствовали. Аюн вдруг стала удаляться. Она как будто плыла, куда-то вдаль, к морю, к горизонту. Мысли путались, верить в происходящее так не хотелось. Юрка зажмурился и, открыв глаза, увидел палату.

Он лежал на столе и не мог пошевелиться. Пахло лекарствами и спиртом. Люди в белых халатах ходили, о чём-то беседовали, даже смеялись, но слов было не разобрать. Он увидел какие-то трубки, приборы, яркий свет лампы и муху на потолке.

– Что такое? Где я?

Вдруг потолок над головой начал раздвигаться, и Юрка увидел дорогу из облаков, ведущую ввысь. Чей-то ласковый голос позвал его, и он полетел.

***

Капитан Мирошкин был грузным мужчиной лет сорока пяти, прослужившим в дежурной части ГУВД уже добрую четверть века. Помахивая пачкой протоколов, он сидел, развалившись в кресле перед монитором, и перелистывал суточные сводки. Кондиционер сломался ещё на прошлой неделе, и надежды на долгожданную прохладу таяли с каждым днём. Напарник Мирошкина, Петя Яшин, конопатый детина с погонами старшего сержанта, расположившись позади за маленьким столиком, хрустел карамельками, прихлёбывая их горячим чаем. Он то и дело пыхтел и причмокивал.

– Как ты это пьёшь, да ещё в такую жару? – Мирошкин скривился.

– Так зелёный же, я когда в Средней Азии служил, так мы только чаем одним от жары и спасались, – просипел Петя, засовывая в рот очередную конфету.

– Тоже мне «азиат», я бы вот сейчас кваску холодненького испил, а не это пойло из веников.

– Тогда уж лучше пивка.

– Какое тебе пивко на службе, – Мирошкин с напускным видом нахмурил брови.

– Ну, я это так просто, «гипотетически».

В комнатку без стука вошёл старший лейтенант Егоров. Молодой дознаватель на фоне двух крепышей из «дежурки» выглядел тщедушным и мелким.

– Что там у нас за сутки?

Старлей взял со стола пачку с документами.

– Да так, ничего особенного. Женщина «заяву» написала, мол, муж пропал. Поди, «квасит» где-нибудь, а нам ищи, – Мирошкин поднялся. – У старушки сумку дёрнули, а в ней двести рублей и «мобила» допотопная.

– Сейчас все бабки с «сотиками», – встрял в беседу Петя. – Угощайся.

Егоров покачал головой, отказавшись от предложенной Яшиным конфеты.

– Это всё?

Старлей, прихватив бумаги, собрался уходить, но Мирошкин остановил его.

– Да нет, ещё ДТП с пострадавшим. Внедорожник на «красный» не остановился, пешехода шибанул и смотал. На, сам погляди, парень молодой, говорят в коме. Петь, подай!

Яшин подошёл к шкафу, отыскал «дело» и протянул дознавателю.

– Спит сном богатырским, горюшка не ведая, – хихикнул Петя.

Егоров посмотрел на старшего сержанта неодобрительно и, буквально, выхватил из его рук папку. Он долго листал бумаги.

– Парню-то в этот день восемнадцать стукнуло. Водителя хоть нашли?

– Хотели уж «План-Перехват» объявлять, так он, гад, сам себя наказал, два квартала проехал и в столб, – пояснил Мирошкин. – Правда, на самом ни царапины.

– Пьяный?

– А то.

– Везёт дуракам и пьяницам, – с умным видом продекламировал Петя.

– Ладно, пойду работать, – буркнул Егоров, сунул пачку с делами подмышку и вышел. – Не повезло парню, угодить под колёса, да ещё в собственный день рождения. Может ещё выкарабкается.

Эпилог

***

Аюн стояла на берегу, сжимая в руках потрёпанный листок. Бутылку прибило к берегу, девушка вынула бумагу и развернула письмо.

«Пусть исполнятся мечты».

– Так вот что он написал, – точно молитву, она перечитала она написанное несколько раз. – Я доставлю письмо, ведь для этого я и существую.

Девушка посмотрела ввысь и крикнула:

– А с тобой мы ещё встретимся, в наших мыслях и наших мечтах!

Вдоль берега стелился туман, и вскоре он спрятал от взоров всю прибрежную полосу. Когда ветер рассеял густые испарения, девушки на берегу уже не было.

 

Тушёнка

 

Введение

***

Талый снег, грязный и рыхлый, чавкал под сапогами. Ноги скользили и разъезжались, и чтобы не упасть приходилось то и дело хвататься за ветки и кусты. Роман злился, что выбрал именно этот путь, но двигаться по открытым дорогам было небезопасно. Он выругался и посмотрел вниз: полы шинели намокли, стопы увязли в серой жиже. Потянув ногу, он едва не оставил сапог в грязи, огляделся и увидел поваленное дерево. Присев на упавший ствол, Ромка стянул сапоги, вылил скопившуюся воду и принялся выжимать портянки. Пальцы на ногах посинели, руки тряслись.

– Похоже, простудился?!

Парня знобило. Он посмотрел вверх. Вокруг плотными рядами возвышались деревья. Тучи заволоки небо, солнце исчезло, и теперь даже по звёздам нельзя было определить, в какую сторону идти. Сомнений не осталось – он заблудился. Роман наспех замотал портянки и натянул сапоги.

– Что теперь? Эх, если бы не эта чёртова коробка!

Ночь приближалась.

 

Дёма

 

1

Их привезли в часть уже под вечер. Створки ворот распахнулись и тут же захлопнулись, как только старый «ПАЗик», тарахтя, вполз на территорию полка. В тот день, кроме Романа, в часть прибыло ещё двенадцать человек. Когда новобранцы гурьбой вывалили на плац и выстроились, к ним приблизились двое: невысокий майор с усиками и чернявый верзила с нашивками старшего сержанта.

– Чёртова дюжина, – офицер осмотрел молодых солдат и остановил взгляд на Романе, замыкавшем строй. – Не повезло тебе, парень, ты тринадцатый.

– Плюс к тому рыжий, – добавил сержант и оскалился.

Новобранцы захихикали. Глаза Романа сверкнули, чернявый сразу ему не понравился.

– Заместитель командира по воспитательной работе майор Лещинский, – представился офицер. Он пропустил мимо ушей шутку старшего сержанта и начал вводный инструктаж. «Воспитательная беседа» длилась не меньше часа, по крайней мере, Роману так показалось. После долгой дороги хотелось завалиться в кровать, другие прибывшие тоже заметно подустали. Лишь рослому сержанту, похоже, всё было нипочём. Он стоял, откинувшись чуть назад и засунув большие пальцы за ремень. «Матёрый воин» жевал жвачку и разглядывал «молодёжь» с надменным видом победителя. Потом новобранцев повели в казарму, Лещинский растворился, и прибывшие остались наедине с чернявым сержантом.

 

2

Почему «замкомвзвода» Дёмин невзлюбил именно его, Ромка не знал. Может, тому не понравился взгляд, которым первогодок одарил бывалого «дедушку» при первой встрече, а может Дёма (таково было прозвище чернявого) просто решил сделать Романа «мальчиком для битья»?

Рыжий, он и по жизни – рыжий.

Конечно всем «духам» (так называли старослужащие молодых солдат) доставалось, но именно Ромке приходилось хуже всех. Самые трудные поручения и самая грязная работа доставались ему. Курс молодого бойца показался парню сущим адом: днем новобранцев гоняли по стадиону, заставляли окапываться на «тактическом поле», часами приходилось чеканить шаг на плацу. Но самым ужасным было то, что начиналось после «отбоя». По ночам Дёма и пара его приятелей, командиры отделений учебного взвода, поднимали «молодёжь» и припоминали все огрехи, допущенные за день. Ромке конечно же доставалось больше других, синяки и ссадины стали нормой.

До армии Ромка немного занимался спортом, но тут это не пригодилось. Где было лыжнику с первым юношеским устоять против трёх здоровяков-сержантов? Один только Дёма чего стоил. Рост под метр девяносто, гора мышц. Поговаривали, ещё на гражданке Ромкин мучитель имел коричневый пояс по дзюдо, а уже здесь, в армии, отличившись на первенстве округа по «рукопашке» заработал звание мастера спорта. Но самое страшное было не то, что его противник высок и силён. В детстве Ромке почти никогда не доводилось драться. Любых конфликтов он избегал, а если его пытались задеть, он, не стесняясь, жаловался родителям или учителям. Ребята во дворе и в школе это поняли и старались не задирать рыжеволосого ябеду. Тут же такие штуки не проходили. «Стукачество» в армейской среде презиралось.

Хуже «стукача» только «крыса» – тот, кто ворует у своих. Эти правила «духам» разъяснили в первый же день, поэтому Роман терпел. Терпел и молчал, до поры, до времени. Он «стрелял» сигареты для «дедушек», пришивал подворотнички, стирал обмундирование, одним словом унижался и молчал. Он ждал окончания КМБ, надеясь, что после «учебки» его переведут в другую часть, и он наконец-то расстанется с ненавистным Дёмой. Заветный день приближался, Ромка ликовал, но злодейка-судьба распорядилась иначе. За сутки до окончания «учебки» он угодил в наряд по столовой…

 

3

– Ну что, Рыжик, последний день тут чалимся?

Дёма достал пачку и ловко закинул в рот сигарету. Ромка поспешно чиркнул дешёвенькой зажигалкой. Сержант развалился на скамейке:

– Ладно, не дрейфь. Меня самого всё тут уже достало. Вы завтра в войска, а я в свою часть. А там: до «дембеля»… Не-де-ля!

Откинувшись на спинку, Дёма потянулся.

«Какой-то он сегодня добренький?» – Ромка ждал подвоха.

– Короче, – сержант подался вперёд. – Порученье для тебя – важное. В «столовке» кое что заберёшь для меня, Ряха – «в теме».

– Кое-что, это что? – Роман глядел исподлобья.

– Это, салага, не твоё дело, – огрызнулся Дёма, но, тут же сменив гнев на милость, заявил. – Вечер сегодня прощальный, доставишь «харч» к праздничному столу – ночь твоя. Ну а попадёшься, до подъёма по «взлётке» с тряпкой летать будешь. И, смотри, если что, не вздумай сказать что я тебя послал.

Дёма поднялся, эффектным щелчком отправил «бычок» в урну и вальяжно побрёл в расположение роты.

 

4

Ряхой звали хлебореза, ефрейтора Сёмина. Когда Роман явился с поручением, дородный работник пищеблока недовольно поморщился:

– Совсем Дёма сбрендил, нашел, кому такой груз доверить.

Ромка начал волноваться. Что ж тут такого принести пару-тройку банок тушёнки, раньше ему и не такое доверяли. Но, увидав припрятанную под пыльными мешками из-под сахара коробку, опешил:

– Тяжелая, поди?

– За казармами неси, тогда не спалишься.

Принимая груз, Ромка крякнул:

– У, ё… моё! За казармами же, это крюк какой!

– Ну, думай сам, моё дело передать, – и, ловко крутя меж пальцев самодельные чётки, Ряха с чувством выполненного долга удалился.

«Сегодня выходной, из командования никого. Небось, не заметят», – решил молодой солдат и рванул через плац.

Когда дежурный по полку майор Лещинский остановил его у казармы, Роман понял: «Это конец!».

 

5

В коробке помимо тушёнки и пары буханок «черняги» лежали четыре бутылки водки, и сообразительный офицер догадался, что этот груз солдат нёс не для себя. Ромка поначалу отпирался, но Лещинский имел опыт в таких делах. Он так запугал бедного Ромку, что тот раскололся и рассказал про поручение Дёмы. Майор, похоже, и сам недолюбливал нагловатого сержанта, не воспользоваться такой удачей он не мог. Не успел Ромка дойти до казармы, Дёмина вызвали в «дежурку». Проведя в штабе больше часа, «замкомвзвода» вернулся красный как рак. Роман стоял у каптёрки, опустив голову.

– Ну, душара, вешайся, – прошипел Дёма, проходя мимо. – Меня ещё на месяц здесь оставляют. После отбоя мы из тебя тушёнку сделаем. Пшёл вон, рыжий урод.

Несколько молодых солдат, стоявших поблизости это услышали и отошли подальше. Все они смотрели на новоиспечённого «стукача» с осуждением. Проходя мимо «поста дневального» Дёма ткнул в грудь стоящего «на тумбочке» бойца, который замешкался и слишком поздно приложил руку к головному убору. От резкого удара солдатик согнулся. Сержант прошёл в помещение и, не снимая сапог, плюхнулся на койку:

– Курить!

Один из «молодых» – худощавый паренёк выскочил из казармы. Через минуту он вернулся, подскочил к Дёме, и с довольной улыбкой протянул сигарету:

– Мальборо.

– Красава, – Дёма оскалился. – Свободен.

Солдатик испарился. Роман смотрел на это с кислой улыбкой: «Говорил же Ряха, в обход идти». Вспомнился тусклый свет «дежурки», открытая банка на столе, приторно-сладковатый запах специй.

– Ешь, рядовой. Заслужил! – приговаривал довольный Лещинский.

Пережёвывая жирное мясо, Ромка в тот момент понял, что почти не ощущает вкуса. Сердце сжимал страх, в животе урчало, по телу бегали мурашки. Одинокая слеза скатилась по щеке. Он чувствовал себя иудой. То, что Дёмин оставил расправу на потом, было хуже всего. Ромка понял, что сегодняшнюю ночь ему не выдержать. Через пару часов после ужина, отпросившись у дежурного по роте покурить, Роман обогнул казарму, перепрыгнул через забор и побежал к лесу.

 

Анисья

 

1

Деревенька выглядела опустошённой, да и можно ли было назвать деревней то, что обнаружил Роман в лесной глуши: с десяток полуразвалившихся домов с огородами, деревянный колодец, да старенькая заброшенная часовня. Всюду валялись порыжевшие от времени брёвна и доски, битое стекло, фанера и прочий мусор. Заборчики покосились, участки, которые когда-то были огородами, поросли бурьяном, куски драного рубероида свисали с прохудившихся крыш до самой земли. Ромку трясло от холода, он то и дело шмыгал носом:

«Тут, пожалуй, не особо согреешься».

На глаза попался самый дальний дворик, Ромка подошёл. Тут всё оказалось вполне пристойным: маленький дом, сарай, окружённый завядшими кустами малинника сад с голыми деревцами. То, что дорожка, ведущая к дому протоптана, наводило на мысль, что жильё обитаемо. Роман вошёл во двор, обошёл строение и заглянул в окно: «Никого».

В сарае зашуршало. Роман подошёл:

– Есть кто живой? Мне бы переночевать.

Никто не ответил. Роман потянул висевший на двери замок: «И тут заперто».

– А ну, отойди! – высокий голос с хрипотцой заставил парня вздрогнуть. – Солдат что ли?

Повернувшись, Ромка увидел наставленное на него ружьё.

 

2

Укутанный толстым одеялом, от которого пахло свежестью и сеном, Роман лежал на кровати и потягивал горячий настой из алюминиевой кружки. Хозяйка сидела напротив, ловко орудуя ножом. Сморщенные картофелины одна за другой плюхались в стоящее на полу ведро с водой. Женщина выглядела угрюмой, работа в её руках спорилась. На незваного гостя она почти не смотрела.

На вид не больше тридцати, серые глаза, прямой нос, тонкие бледные губы. Волосы торчали из-под платка словно пакля, кожу покрывала неестественная бледность. Морщинки вокруг глаз можно было заметить не приглядываясь. «Если она и была красоткой, то это было давно», – Ромка поморщился. Словно прочитав мысли гостя, хозяйка усмехнулась:

– Что, не хороша? Не успел ещё по бабам соскучиться? Молодой ещё.

– Чего это? Мне уже девятнадцать!

Женщина покачала головой:

– Да я не о том. Небось, и месяца не прослужил. Чего побежал-то, совсем замордовали?

– Не твоё дело! Я, может, в увольнение ходил и заблудился.

Хозяйка рассмеялась:

– В увольнение? Насмешил, – женщина вытерла вспотевший лоб. – Тут бегунки, типа тебя, часто появляются. Почитай каждую весну да лето ко мне гости наведываются. Зимой да осенью поменьше, но тоже бывает.

– Солдаты? Что, и все беглые?

– А то, тут много частей стоит – все секретные. Бегут солдатики – «дедовщина». А куда бегут…? Тебя как звать-то, «Золотко»?

Ромка нахмурился. Он не любил, когда его дразнили за цвет волос:

– Роман.

– А меня Анисьей зови, – женщина встала, утёрла руки о подол и направилась к выходу. – Ты пей чаёк-то, пей, с травками он, вмиг на ноги поставит. К вечеру от хвори и следа не останется. Ты мне здоровенький нужен.

Зачем он нужен хозяйке, Ромка понял, когда вечером та пришла к нему и, молча, забралась под одеяло.

 

3

Роман прожил у Анисьи пять дней. Несмотря на убогое жильё и скудную пищу, беглый солдат ощутил покой, о котором давно мечтал: лес, полузамёрзшая речка, тишина и бурные ласки одинокой женщины.

– Оставайся. Не найдут тебя тут ни военные твои, ни милиция. Смотри, какая тишь.

Она так и называла его Золотком, и Ромка больше не обижался. На вопрос о том, согласен ли он остаться, Роман не отвечал, говорил, подумает. Хозяйка не торопила. Он колол дрова, ходил за водой, даже покосившийся забор поправил. После армейских тягот эта работа показалась сущей безделицей, но Роман видел, это всё не его. Городской он, а тут… Он бы давно ушёл, но зная, что его будут искать, не решался. Всё равно без денег, документов и приличной одежды добраться до дама не получится. Кругом военные патрули, милиция, пусть уж всё немного поуляжется и тогда…

К тому же, Роману было до жути интересно, кого хозяйка прячет в сарае.

– Не надо тебе этого знать, – ответила женщина строго, когда молодой любовник задал этот вопрос.

«Чего злится? Думает, если городской, то и скотины не видал?» – Ромка равнодушно пожал плечами, но для себя решил, что при случае заглянет в Анисьено хранилище.

Так прошла ещё неделя.

 

4

Он проснулся чуть свет и посмотрел в окно. На улице валил снег. Огонь в печи погас, в комнате похолодало. Пытаясь согреться, Роман потянул одеяло на себя, лежавшая рядом Анисья, даже не пошевелилась. Волосы женщины рассыпались по подушке, она ровно дышала, слегка приоткрыв рот. «Спящая она вроде и ничего, да и выглядит моложе, – рассуждал Роман. Он вспоминал минувший вечер. Уложив парня в постель, хозяйка вышла во двор и заперлась в сарае. Роман, не дождавшись хозяйки, уснул. «Вот он мой шанс», – спрыгнув с кровати, Ромка на цыпочках вышел в сени. Он влез в валенки и, накинув тулупчик, выскочил на крыльцо. Снег валил, не переставая. «Эх, шапку не надел», – возвращаться Ромка не стал, побоялся потревожить хозяйку. Добежать до сарая было делом нескольких секунд. Он прильнул к окошку, потянул ноздрями. Навозом не пахло. «Опять закрыла. Кто ж у неё там? – Ромка подёргал замок. – Такой гвоздиком не откроешь. Похоже, зря мёрз».

Вспомнилось, как бабка-покойница, к которой он в детстве ездил в деревню, часто прятала ключи за дверной наличник. Сунув руку в проём, Ромка ощутил холодный металл и улыбнулся. На связке оказалось два ключа. Первым – большим, он открыл замок, дверь скрипнула, и Ромка проскользнул внутрь. В сарае было тепло и сухо. Прищурившись, Роман разглядел большую самодельную клетку. Кто-то, скрючившись, ворочался в ней под ватным одеялом. Клетка открылась вторым ключом, и Ромка оказался внутри.

Присев на корточки, он потянул одеяло на себя. Существо зашевелилось, стеганная тряпка сползла в сторону. Ромка обомлел:

– Ребёнок?!

Мальчик лет десяти, прикрывал голову руками. Он часто дышал и, время от времени, жалобно поскуливал точно брошенный щенок.

– Вот сумасшедшая баба! Да разве ж так можно? – возмутился Роман. – Не бойся, я тебя выпущу.

В этот момент маленький узник опустил руки, и Ромка разглядел лицо паренька: сморщенная кожа с красными прожилками, усеянные капиллярами глаза без зрачков, плоский нос с дырками, заменявшими ноздри. Ромка почувствовал слабость, по спине побежали мурашки. Голову существа покрывали уродливые волдыри, волосы, напоминавшие паклю, росли клочками, но больше всего Романа поразил рот. Когда ребёнок дышал, а делал он это именно ртом, его губы раздвигались, обнажая острые зубы, которые торчали в разные стороны, как у акулы. Существо вертело головой, скалилось и пускало слюни.

– Слепой что ли? – прошептал Роман. – От света щурится.

Незнакомец подался вперёд, Роман отступил. Он понял, что «оно» его услышало. Прижимаясь спиной к прутьям решётки, Ромка пятился к выходу. Спасительная дверь была уже близко. В этот момент незнакомец прыгнул, Ромка зажмурился.

Острая боль заставила закричать. Роман упал, увлекая за собой повисшего на руке монстра. С огромным трудом Роман оторвал от себя маленькое чудовище, и, вскочив из клетки, захлопнул дверцу. В висках стучало, жгучая боль, словно бурав, сверлила возбуждённый мозг. Запирая дверь окровавленными руками, Роман сглатывал слёзы. Существо, вновь оказавшись за решёткой, забилось в угол. Видя, что зверёныш что-то грызет, Роман посмотрел на окровавленную руку. Только сейчас он понял, что на ней не хватает двух пальцев.

– Зря ты сюда полез, предупреждала же, – слова прозвучали как приговор. Парень обернулся. Последним, что Роман увидел, теряя сознание, оказался затыльник приклада, врезавшейся ему в лоб.

 

5

Он не сразу открыл глаза, кровь запеклась и склеила ресницы. Виски трещали, рана на лбу чесалась и ныла. Ромка попробовал встать, но не смог. Руки и ноги, стянутые верёвками, и метровая стальная цепь сделали его пленником злополучного сарая. Он всё же приподнял голову, Анисья сидела у входа и чистила старенькое ружьё:

– Оклемался, Золотко. Вот и славно. А то уж думала, что насмерть зашибла. Рука у меня, заметь, не женская. Да и как без сильной руки-то? Одна хозяйство веду, а сыночка ещё растить и растить.

– Сыночка?

Анисья удивилась:

– Сыночка! А кого же, по-твоему?

– Твой сыночек мне пальцы отгрыз, – Ромка со слезами смотрел на искалеченную кисть. Пока он был без сознания, Анисья перевязала ему руку.

– А кто виноват? – рассуждала женщина. – Говорила в сарай не соваться, не послушал.

– Я теперь к тебе и близко не подойду, – Ромку потряхивало, хозяйка же, напротив, выглядела спокойной:

– Ну, оно понятно, чего уж теперь? Только ты не обольщайся, сыночек-то мой, он мясцо свежее любит, но повезло тебе? – Анисья указала на ружьё. – Завтра, на охоту иду. Коль подстрелю кого, поживёшь немного, а нет, уж извини…

Ромка остолбенел. Она понял, что женщина не шутит:

– С ума сошла? Что тут вообще твориться? Откуда это чудище свалилось?

Пальцы Анисьи напряглись, и Роману показалось, что шомпол, которым она шуровала в дуле старой двустволки, сейчас треснет.

– Не говори про него так! Один он у меня, а что творится, расскажу. Надо же время скоротать. Когда ещё кто другой сюда забредёт?

 

Савушка

 

1

– Деревенька наша совсем маленькая была, да и что тут удивительного? Молодёжь в город рвётся, кому охота в глуши жить? – Анисья присела на табурет. – Я и сама бы сбежала, да был у нас паренёк один. Сам понимаешь, дело молодое, влюбилась я, да и он на меня поглядывал. Я ведь тогда не уродиной была, не то, что нынче, – Анисья вытерла руки о передник, оставив на нём след от оружейного масла. – Савелием его звали, жениха моего.

– Так и ехали бы вместе, кто мешал?

Савелий не ехал в город из-за матери. Возлюбленный Анисьи был поздним ребёнком, и, когда молодые поняли что не могут друг без друга, матери Савелия было под шестьдесят. Анисья к будущей свекрови привыкла, а вот жители деревни её не любили. Странная она была, не «от мира сего». Травки всё какие-то в лесу собирала, нашёптывала что-то постоянно, в церковь не ходила.

– Чурались её, стороной обходили, а уж, как слегла, так кроме нас двоих к её дому никто и вовсе не подошёл. В деревне к тому времени, почти одни старики да старухи остались. – Анисья выдохнула, и сложила по-бабьи руки на груди. – Мы ведь пожениться тогда решили, уж свадьбу назначили, а тут повестка. Жениха моего в армию забрали, а я в их доме поселилась, за больной старухой приглядывать. Савелию сказала, дождусь.

– И, как принято, не дождалась, – съязвил Роман.

– Не дождалась, да только не по своей воле.

– Ой ли, все так говорят.

Анисья, не обратив внимание на язвительное замечание, продолжила:

– В ту ночь дождь лил, ветрина такой завывал, чуть крышу не снесло. Но не от ветра я проснулась. Больная старуха кричать стала, да так, что я чуть с постели не свалилась.

Роман заслушался. Старуха бранилась, проклиная всё: соседей, грозу, военных, которые сына её забрали, но, со временем, успокоилась:

– Помираю, – сказала. – Сыну хотела силу свою передать, но, видно, не судьба. Чувствую, не вернётся он.

– Как не вернётся? – Анисья усиленно тёрла глаза.

– Слушай, не перебивай. В саду под яблоней копай, свёрток там спрятан, в нём книга.

– Какая книга? Вы про Савелия скажите? Что он? Как?

– Молчи! – зло прошипела бабка. – Сказано тебе книгу найди, та книга людей с того света призвать может. Бери её, теперь она твоя.

Это были последние слова умирающей.

 

2

– Старуху в лесу зарыли на деревенском кладбище. Осень была ранняя, а деревья уж почти все пожелтели. Мало было народу, не всем захотелось с колдуньей прощаться, а похоронка на Савелия на следующий день пришла. Ох и плакала я, всё поверить не могла, что не увижу его, а про книгу год спустя вспомнила, когда картошку в огороде копала, стала под яблоней рыть, нашла.

– Ну и…? – Роман придвинулся. – Бред какой-то.

– Бред, не бред, да только не обманула старуха, – в глазах Анисьи вспыхнул огонёк. – Не простая книга та была.

«Она точно сумасшедшая», – Ромка почувствовал резь в животе.

– В туалет бы мне.

Но Анисья не услышала просьбы. Она перенеслась в то далёкое время.

 

3

Стерев влажные комья, девушка поднесла свёрток к лицу, понюхала: «Дымом пахнет». Почему-то захотелось выбросить находку, но слова умершей старухи прочно засели в голове. «Неужели и впрямь с её помощью можно мёртвого оживить?», – Анисья вздрогнула, огляделась, вокруг никого и забежала в дом. Плёнка, в которую было завёрнуто ведьмино наследие, была надорвана. Часть листов намокла, раздулась. Анисья раскрыла книгу, снова понюхала: «Сыростью пахнуть должно, гнильём, а тут…».

Ровные строчки, написанные угловатыми буквицами, не расплылись от влаги. Слова читались и произносились легко, звучали словно молебен, словно песня: «Приди, приди, мой суженый. Вернись и надели меня счастьем и своей любовью», – раздалось как будто со стороны.

Анисья не сразу поняла что это её голос, и это именно она призывает мертвеца: «Приди. Приди. Люби. Люби».

В глазах помутилось. Ещё сильнее запахло гарью, да так, что стало трудно дышать. В этот момент пелена, застелившая на время глаза, развеялась, и светлый образ предстал пред ней.

 

4

– Прочла я заклинания, и вернулся он.

– Кто он-то?

– Как кто? Савелий конечно. Любили мы друг друга.

Ромка поморщился. Анисья сидела на лавке, мечтательно закатив глаза к потолку:

– После той ночи поплохело мне, замутило, затошнило. Не сразу, но поняла я, что понесла.

Женщина улыбнулась. Ромке стало совсем невмочь.

– От той любви ребёночек и народился, – Анисья посмотрела на лежащего в клетке монстра. Тот спал невинным детским сном, сытый и довольный.

– Хочешь сказать, что ты его от призрака родила?

– Может и призрак то был, не знаю. Только в тот момент он мне живым казался, настоящим. Я и ребёнка в его честь назвала, Савушкой.

– Ну а с книгой что?

– Так сожгла я её, на следующий же день. А ты думал. Страшно мне стало, шутка ли с мертвяком переспать.

Ромка готов был закричать. Он рванулся. Верёвки причинили жуткую боль.

– Развяжи меня, хватит уже, не смешно это, – на глазах парня выступили слёзы.

Женщина, словно не слыша его, продолжила:

– Все в деревне говорили, что неказистый он, незрячий. А он, как подрос, сбежал да всех стариков и старух в деревне и погрыз. Ночью, пока спали. Человек десять их к тому времени оставалось.

– Выпусти меня, сумасшедшая!!! – Ромка кричал, но женщина по-прежнему не обращала на него внимания.

– Тогда-то я его в клетку и посадила, а то сбежит ещё, потеряется. Незрячий ведь он, Савушка мой, любимый. Ладно, пора мне.

Женщина встала и, закинув двустволку за плечо, вышла во двор. Ромка почувствовал, как тёплая струя потекла по его ногам.

 

5

Прошло два часа с тех пор, как ушла Анисья. После ухода хозяйки первые полчаса Ромка пытался освободиться, но потом бросил это занятие. Цепь была прочной, узлы завязаны умело, Анисья знала своё дело. Несчастный пленник с ужасом смотрел на снующего из одного угла в другой Савушку. Тот давно проснулся и уже с час метался по клетке. Ромка понимал, что не вырваться Савушке, крепкая клетка, но каждый раз, когда маленькое чудовище поворачивало голову в его сторону, парень вздрагивал:

– Слюну пустил. Проголодался, – Ромка разговаривал сам с собой. Савушка его тоже слышал. Он рычал и скалил клыки. – Ну, точно, жрать хочет.

Ромка посмотрел на искалеченную руку. Савушка погрыз зубами решётку и, улёгшись в уголке, снова уснул. Когда маленький людоед утих, Ромка немного успокоился. Он лежал на соломе и размышлял:

– Прав был Лещинский, не повезло тринадцатому.

Вспомнилась покинутая накануне казарма, вспомнились Дёма и Ряха с его чётками и, конечно же, та злополучная коробка с консервами и водкой.

– Тушёнка. С неё-то всё началось, ею и закончится. Ведь кто я теперь? Не человек, тушёнка – сухой паёк для Савушки.

От подобного сравнения Ромка рассмеялся.

 

Эпилог

***

Анисья вышла на поляну. На прошлой неделе именно тут она видела лосиные следы. «Неплохо бы подстрелить сохатого, его мяса Савушке надолго хватит. Да и солдатик подольше поживёт, – размышляла женщина шагая. – Эх, Ромка, Ромка, и зачем в сарай сунулся?». Ей вспомнились те, другие – беглецы, посетившие её дом раньше.

Самый первый – Женечка оказался совсем робким. Когда Анисья, пытаясь приласкать парня, легла к нему в кровать, тот ничего не смог, а на следующий день сбежал. Женщина выследила парня в лесу и застрелила. Другой – Андрей, напротив, оказался слишком агрессивным. В постели он был жесток и груб, она зарубила парня топором. Потом были другие. Последний – Миша, прожил в доме лесной затворницы два месяца. Анисья уж думала, что этот останется навсегда, но Миша нашёл клетку с Савушкой. Сын не был голоден, но когда Анисья вошла в сарай, от Мишы осталось лишь кровавое месиво. Ромка стал тринадцатым. То, что они были вместе так мало, не страшно, главное, что парень сделал своё дело.

«Сейчас как раз удачные дни. Хорошо, если родится девочка. Если она будет рыжей, не страшно, Савушка всё равно слепой», – женщина нежно погладила рукой живот и улыбнулась. Мысль о том, что её ребёнок – людоед и может съесть свою новую игрушку, по-видимому, мало беспокоила беспечную мамашу.

 

Прощание с Бронзовым Исполином

 

1

Пожухлая листва, сорванная ветром за ночь, сокрыла от взоров Малашьев луг. Ещё вчера он походил на огромную бурую лужу, а сегодня, прикрыв свою грязную наготу, казался нарядным и умиротворённым. Лишь дорога осталась нетронутой. Взрытая колёсами возов и телег, избитая лошадиными подковами и ногами прихожан, тропа, ведущая к храму, больше напоминала густой кисельный ручей, тянувшийся от самых церковных ворот до высовывавшегося из низины лесочка. Сам же луг, который природа за ночь укрыла пёстрым ковром, теперь уже не выглядел так уныло. Поникшие останки растений, торчащие из-под опавшей листвы растрёпанными вениками, всё ещё напоминали, что когда-то здесь было покрытое цветами и сочной травой поле.

– Всё приходит и уходит, зелень увядает, и природа расстаётся с ней, как душа прощается с тем, что ещё вчера казалось вечным и неприкосновенным.

Обдуваемый порывами ветра, Григорий стоял на верхнем ярусе храма, прислонившись к сырой стене. Капли пота, стекавшие на лоб, струились по бровям, зависали на ресницах и высыхали, не успев добежать до щёк. Лицо звонаря, вытянутое и худое, горело густым румянцем. Осень лютовала. Ветер гнал по небу тучи, пробирал до костей. Но, несмотря на это, Гришку так и распирало. Потёртый тулупчик, который он давеча накинул, висел на покатых плечах, ряса распахнулась на груди, шапка слезла на затылок, отчего русый с рыжиной клок волос задорно высунулся и торчал, гадко щекоча ухо. Григорий поежился, втянул ноздрями поток набежавшего ветра и исподлобья глянул вверх. Высоко-высоко, под самыми тучами, маячили чёрные точки.

– Бесовы птахи! Ишь, раскаркались, тоже чувствуют беду, – пробубнил звонарь и погрозил кулаком носимой потоками воздуха вороньей стае. – Неймётся вам! А с чего бы? Не у вас добро крадут, у храма!

Вдалеке, средь остатков тумана, показались всадники. Гришка вздрогнул. Сжал висящий на груди крестик так, что пальцы от натуги побелели.

Одна. Две. Три. Четыре фигуры!

Все четверо конные, движутся быстро. Ни ветер, ни дорожная грязь им нипочём.

– Ну, вот и всё, не услышал Господь мои молитвы. Явились супостаты! Последняя надежда пропала!

Григорий поднёс к губам нательный крест и нежно поцеловал. Засунув медную святыньку за отворот рясы, пономарь подошёл к своему любимцу. Скинув на пол рукавицы, Гриша бережно, чуть касаясь, обнял колокол. Звонкоголосый исполин молчал, словно застыв в ожидании. Мужчина потянулся, уцепился рукой за канат, расставил ноги, приосанился и потянул. Великан ожил, вздрогнул, затрепетал и начал раскачиваться.

Звон сельского колокола потревожил всех. Люди замерли. Вымученные, точно летящие из души самого звонаря гулкие звуки, извлекаемые его руками, встревожили округу. Не все знали, почему колокол загудел в неурочный час. Многие удивились, но нашлись и такие, а их было немало, кто знал, в чём дело.

А правда была такова:

Государь подписал указ: «Об изымании четвёртой части колоколов государства Российского. Переплавке их, и отливке из полученного металла пушек и мортир, для будущих баталий».

Конная четвёрка приближалась. Посланники царя не понимали, что именно из-за их приезда начался этот перезвон. Старенький сельский колокол, местами покрытый зелёной плесенью, угрюмый и властный, за все эти годы вовсе не утратил своей благозвучной святости. Он пел! Пел в последний раз! Пел свою песню так, как поют воины, идущие ровным строем в свой последний, смертельный бой!

 

2

Отца своего, из стрельцов, он не видал отроду. Мать сказывала, что под Корсунью его убило, ещё в Польскую. Саму же мать вспоминал часто, преставилась она, когда Грише исполнилось пять. Особенно часто возникали в голове события, связанные с её кончиной. Лицо бледное, землистое, усыпанное гнойной сыпью, необычно тощие пальцы с потрескавшимися ногтями. Они торчали из-под покрытой бурыми пятнами перины, которой укрывали больную, то и дело шевелились, точно лапы здоровенного паука.

Сельский доктор-костоправ тогда долго охал и качал головой, навещая бьющуюся в судорогах женщину. По истечении двух недель незадачливый эскулап махнул рукой, собрал свои порошки да склянки с микстурами и многозначно заявил:

– Что смог, я сделал. Теперь остаётся ждать, да уповать на Господа.

Черная оспа в России только появлялась.

Мать схоронили на маленьком сельском кладбище за храмом. Гриша помнил, как плёлся за санями, на которых везли тело, как падал снежок, как причитали соседские бабы, не от горя, видимо, а так, для общего порядку. Местный поп прочёл молитву, помахал кадилом и, подобрав рясу, поспешил с кладбища. Морозец стоял нешуточный. Вслед за священнослужителем стали расходиться и прочие.

Гриша, казалось, не замечал, что происходит вокруг. То и дело кутаясь в тулуп, мальчик хныкал и потирал шмыгающий нос рукавицей.

– Ну, полно, малой, пойдём отсель, – на плечо легла тяжёлая рука, мальчик вздрогнул и посмотрел на говорившего исподлобья. – Негоже и тебе хворь какую поймать, февраль на дворе.

Бородатый, крепкого вида мужик, в ладном зипуне и сшитой из добротного бархата шапке-скуфье, глядел сверху вниз, то на мальчика, то на только что возведённую могилу. Гришка огляделся, и понял, что на кладбище, кроме него и рослого незнакомца, никого не осталось. Лишь парочка ворон, пристроившись на качаемой ветром берёзе, наблюдала за происходящим.

– Ты меня не бойсь, – бородач улыбнулся.

Улыбка не внушила Гришке доверия. Он отступил, попятился, едва не встав в рыхлую землю, которой только что засыпали могилу. Мужчина ухватил мальчика за рукав:

– Ну, чего ты? Говорю же, не съем!

Гришка заорал и завалился на снег:

– Пусти!!! Мама!!!

Но незнакомец держал крепко. Он нахмурился и, дёрнув паренька за руку, поставил на ноги. Гришка покричал ещё с минуту, но уже больше для виду без слёз, и притих. Мужик присел на корточки и начал стряхивать с тулупчика снег.

– Не придёт твоя мамка. Она теперь с ангелами общается.

Впервые за время похорон, Гриша разрыдался по-настоящему. Он орал так громко, что сидящие на ветвях вороны взлетели, разразившись негодующим карканьем.

– Я ведь тоже сирота, – пояснил бородатый. – При храме рос, и тебе, стало быть, туда дорога.

Незнакомец прижал паренька к груди, и Гришке сразу стало легче. Мужчина поднялся. Успокоившийся мальчонка вцепился в пальцы своего благодетеля, и они побрели по протоптанной тропе. Так Григорий стал учеником местного звонаря.

 

3

Лукьян, так звали Гришкиного благодетеля, оказался не таким уж милягой, как могло показаться на первый взгляд. Он, конечно же, был добрым христианином, но во всём, что касалось порученного дела, слыл сущим дьяволом. Гриша и ещё парочка таких же мальцов-сироток ощутили на себе гнев бородатого дьяка, который умел достучаться до умов обучаемых в прямом и переносном смысле. И хотя богобоязненный Лукьян, обзывая нерадивых учеников, к сквернословию старался не прибегать, лупил при том воспитанников за любую провинность. Гришка поначалу ревел, но со временем привык к побоям и воспринимал их как должное.

На церковных харчах он окреп, да и нелёгкая работа при храме сказалась на растущем мальчишеском теле. Григорий оброс мускулами, спина распрямилась. Его плечам и осанке завидовали многие сельские парни, да и не одних парней восхищала Гришкина стать. Но о девках Гриша не помышлял, точно чувствовал, что ждёт его что-то большее. Поначалу воспитанников заставляли заниматься уборкой, чистить снег, таскать разную утварь, одним словом делать самую трудную и грязную работу. Но позже, когда Гриша подрос, его, наконец-то, допустили в ставшую для него «святая святых» – церковную колокольню.

Именно тогда-то он и познакомился с ним. Никто иной, а именно он, многотонный Бронзовый Исполин, как стал называть его сам Григорий, стал для паренька единственным и незаменимым другом.

Боже, какие это были звуки: клекот, подобный журчанью ручья, переливы с надрывами и трепетом, замирания, мгновения тишины, вовсе не казавшиеся пустотой, и снова:

«Бом! Бом! Динь! Дон! Там! Там! Там!».

Сначала от непривычки отмирали уши. Голова кружилась как от самого крепкого вина, но, несмотря на это, сердце пело, бешено трепетало, когда Бронзовый Исполин в очередной раз затевал свою очередную песню.

Учеников Лукьяна вскоре переманили в соседние церкви, спрос на знатоков звонарного дела был велик. Церковная верхушка не скупилась на опытных и умелых. Товарищи Гришки по несчастью уехали, кто куда, да и чего им было терять. Одно слово – сироты неприкаянные. Слышал Григорий, обжились парни в больших городах при храмах, знатно зажили, в достатке и почёте. Но завидовать – дело недоброе, зависть – грех. Так учит писание. Нашли Лукьяновы отпрыски себе новую жизнь, а Грише и здесь не плохо. Не предал он своего старого друга. Жил при нём все эти годы, при нём умереть хотел, но не тут-то было. Кто ж знал, что наступит такое.

 

4

Огромную подводу, запряженную четвёркой волов, пригнали уже за полдень. Сельских мужиков набралось не меньше дюжины. Они начали подходить с самого утра, кто по одному, кто парами, минуя ворота, крестились, но в храм не ступали, точно чего побаивались. Никто из местных служек, вопреки обычному, по двору не маячил. Точно жизнь сельской церкви в этот день замерла, застыла. Постепенно пришлое мужичьё сгрудилось в кучу. Видя, что всё спокойно, селяне разговорились. Правда, судачили негромко, вполголоса, не желая раньше времени беспокоить церковников. Из прихожан в этот день не было никого, хотя из щелей в заборе, то тут, то там, временами показывались косматые мальчишечьи головы. Эти создавали шума больше прочих, и их звонкие голоса слышались повсюду. Шутка ли, не каждый день такое увидишь. Кто-то влез на росшую у забора старую яблоню, но его тут же согнали. Видать, помимо мальцов, кое-кто из старших явился поглазеть на то, как будут «сымать» колокол.

Вскоре появились солдаты. Все трое вышли их гостевого домика, в наглаженных мундирах, при ружьях и встали у входа. Мужики уставились на военных с разинутыми ртами. Наконец, показался старший – унтер-офицер, эдакий голубоглазый красавчик щеголеватого вида. Он вышел во двор и осмотрелся. Солдаты тут же вытянулись, прижав к бедрам руки, а мужики, увидав это, сжались в кучку. Некоторые поспешили сдёрнуть шапки, кто-то даже глуповато раскланялся. Но унтер даже не глянул на столпившихся поодаль крестьян. Он поправил свой пышный шарф, и, придерживая висящую на боку шпагу, вальяжно спустился с крыльца. Налетевший ветерок подул, и чуть не сорвал со щёголя треуголку. Унтер придержал шляпу рукой. Один из солдат – молодой рекрут, хихикнул. Брови офицера взлетели вверх, рот сжался в полоску. Перепуганный солдатик выпятил грудь и надул от напряжения щёки. Унтер глядел на весельчака со злобой. Оба товарища по оружию (солдаты постарше) глядели на новобранца с улыбками. Офицер, заметив это, выдохнул и презрительно хмыкнул. Привычным движением он подкрутил ус, и, сменив гнев на милость, прошёл мимо.

Наконец появился отец-настоятель. Без ярких нарядов, в обычной рясе, стянутой широким поясом, он подошёл к унтеру и заговорил. Офицер, несмотря на возраст и церковный сан собеседника, не убавил бравады, но, настоятеля мало беспокоила надменность франтоватого вояки. Его тяготил сам разговор, и священник стремился поскорей положить ему конец. Вскоре унтер с настоятелем договорились, и мужики получили дозволение начать работы.

 

5

Через окошко кельи с верхнего яруса храма Гришка наблюдал за тем, что творилось во дворе. Он видел, как мужики, разбившись по группам, вооружившись заступами и баграми, лезли на колокольню, мастерили рычажные устройства, вязали узлы. Это продолжалось не более часа. Вскоре все замерли в ожидании, и кто-то крикнул:

– Поо-оберегись!!!

Колокол пошатнулся, накренился и начал медленно сползать по сходням. Когда гигант повис на тросах, из груди звонаря вырвался слабый крик. Блоки и сваи прогнулись, толстые верёвки натянулись как струны, но выдержали ношу. Бронзовый гигант медленно съехал на землю. Гришка чуть не прослезился:

– Бог миловал. Хоть не раскололи раньше положенного.

– Ты бы шёл отсель! – вдруг раздался зычный голос из-за спины.

Звонарь обернулся. Настоятель, который недавно беседовал с царским офицером, стоял напротив. Ряса распахнулась чуть не до пупа, вид у священника был усталый и измождённый.

– Нечего на бесов очи лупить, иди в келью.

– Прости, батюшка, мочи нет, это всё терпеть. Хот в последний разок на него посмотрю. На колокол в смысле.

Священник крякнул и длинно выдохнул. Таким отца-настоятеля Григорий видел впервые. Обычно серьёзный и строгий, сегодня он выглядел как-то иначе. Один из молодых дьячков – колченогий Стёпка, на днях по секрету шепнул Гришке, что слышал, как настоятель, когда ему принесли царский указ, топал ногами и долго бранился. И в гневе, чуть было, не порвал казённую бумагу. Благо удержали. Гонца, что грамоту привёз, потом долго уговаривали, что бы до царя эти речи не дошли. Даже подмаслить пришлось.

– После этого – поведал колченогий – батюшка в покои свои удалился, вина потребовал целую флягу и всю ночь то криком (бранным) кричал, то молился.

Тогда Гришка не поверил Стёпке, но сейчас, глядя на святого отца, засомневался. Настоятель отодвинул Гришку и сам выглянул в окно. Григорий тоже вытянул шею.

– Ну, коль хочешь, так гляди. Нравится себя мучить, мучай. Страдай! Такая уж, видать, у нас доля.

Настоятель удалился восвояси, а взволнованный Гришка снова прильнул к окну. Колокол грузили на телегу. Мужики уже освоились, осмелели, оттого и кричали друг на друга, сквернословили, позабыв где находятся. Смеркалось, яркое пламя заката освещало купола храма, отражаясь в их блеске кровавыми вспышками. Григорий отошёл от окошка, присел, опершись на холодную стену, и зажмурил глаза. Ещё долго он так сидел в кромешной тьме, не поднимая век, потому как боялся снова увидеть этот необычный кровяной свет.

 

6

Когда Григорий пришёл в себя, на дворе стояла ночь. Голова кружилось, глаза не могли привыкнуть к темноте. Гришка спустился во двор. Морозный воздух сразу привёл его в чувства. Посреди двора стояла подвода с колоколом. Укрытый попоной гигант походил на мифическое чудовище. Услыхав голоса, Гришка вздрогнул. Только сейчас молодой звонарь увидал, что неподалёку дымится костёр.

– Эх, славный кулеш вышел! – раздалось в ночи.

У огня сидели двое, солдаты, что явились по царскому указу. В одном из них Григорий признал молодого новобранца, которого днем так напугал вид грозного унтера. Второй показался Григорию стариком. Звонарь собирался уйти, но не успел.

– Кто там бродит? – рявкнул старый солдат. Молодой вскочил, испуганно озираясь. – Сядь, не мельтеши, – успокоил сослуживца старший, при этом Гришка увидел направленное на него дуло мушкета. – Проходи, мил человек, присаживайся, – солдат опустил оружие и указал гостю место у костра. – Чего кости морозить, погрейся.

Григорий сел, ветеран бесхитростно добавил:

– Коль не побрезгуешь, отведай харча армейского, церковник.

Молодой солдат, только сейчас отыскавший своё ружьё, отложил его, за ненадобностью, зло сплюнул и уселся рядом. Григорий протянул ладони к костру, приятное тепло побежало по жилам:

– Погреюсь, а от еды откажусь. Не естся.

– Ну, как знаешь, каша у нас добрая, царь-батюшка на кормёжку щедр.

Старый солдат поставил котелок с дымящимся варевом, распахнул мундир и достал из-за пазухи трубку:

– Эх, приучил нас царь к табачку.

Он рассмеялся, закашлялся. Гриша внимательно разглядывал нового знакомого. Лицо и шею ветерана покрывали глубокие морщины. Седые волосы свисали до плеч, из-под крючковатого носа, топорщились усы. Но больше всего поражали глаза. Очерченные мохнатыми бровями, они походили на тёмные колодцы – бездонные и глубокие.

«Жизнь его не баловала», – сделал вывод Григорий.

Вояка с наслаждением затянулся, грудь его наполнилась едким дымком, взор помутнел. Гришка сморщил нос.

– Что, не нравится? Эти вон, – солдат указал на сослуживца, – тоже не любят. А я вот привык.

– Чего ж в нём хорошего, горло жжёт да грудь свербит, – сердито буркнул рекрут.

– Не скажи. Нам оно не раз помогало. Сядешь, бывало, после боя, раскуришь трубочку, и боль точно отступает, – куривший зажмурился.

– Лучше уж винца иль водки, чем эту дрянь…

– А много где воевать пришлось? – обратился к старшему Григорий.

Вопрос прозвучал резко, рекрут, недовольный, что его перебили, зло глянул на Гришку, но промолчал. Старик усмехнулся:

– Да уж пришлось. Я ещё со стрельцов начинал, это потом нас в заморскую одёжу переодели, – рассказчик потыкал себя в зелёный камзол. – Про Гвардейский Преображенский слыхал? Мы и в Азовских баталиях побывали, ну и под Нарвой…

– Это там, где наши оконфузились? – встрял молодой рекрут и тут же осёкся.

– Ты язык-то поприжми, сопляк! Я тебе не унтер, батогов не выписываю, а вот за товарищей своих…! – старик сунул под нос сослуживцу костлявый кулак. – У-у-у!

– Да, я чего, я…

– Ладно. Не гунди уж, да не всему верь, что говорят. Если б Де Круа в штаны не наделал, не было бы такого позора. Видел я его, фельдмаршала этого – сущий павлин. Эх…, немчура она и есть немчура, – старик откинулся назад, видимо, он был вспыльчив, но отходчив. – Правда и наши были, кто подкачал: конница Шереметьева, да рекруты на флангах. Наш то Преображенский до конца бился.

– А теперь, значит, за счёт святынь церковных решили свои ошибки поправить? – заметил Григорий. – И гнева божьего не боитесь?

Брови ветерана поползли вверх. Видимо он не ожидал такого поворота событий.

– А где был твой Бог, когда нас в клочья рвали? – спросил гвардеец с ехидцей и, рванув ворот камзола, обнажил грудь. – Видал, какой след шрапнель оставляет?! – глубокий шрам, зиял на груди. – А приходилось ли тебе, святоша, видеть, как ядром голову срезает? А потом из дырки той кровушка брызжет? Да прям в лицо, а…?

– Прогневили вы бога чем-то. Вот он вас и оставил.

– Чего!? – Старик не удержался и вскочил на ноги.

– Бог не оставляет своих детей, на то он и Бог! – фраза прозвучавшая из темноты, заставила старого солдата замереть. Укутанная в плащ фигура маячила в темноте.

 

7

– Кто тут?

Гришка увидел страх на лице старого солдата. Тот схватил мушкет и взвёл курок. Тыкая стволом в пустоту, он стоял на полусогнутых, стараясь напугать.

«Вот тебе и герой, – сделал вывод Григорий. – Пожалуй, нет таких, кто ничего не боится».

Точно прочитав его мысли, старик прошептал, обращаясь к своим:

– Я поступь человечью загодя чую. А этот не пришёл, а… Точно прилетел, – фигура в плаще, невзирая на угрожающий вид гвардейца, приближалась, – Стой, тебе говорю!

Старый солдат вскинул ружьё, и оба его собеседника застыли в ожидании выстрела. Прибывший остановился. Старик замер.

– Тебя вон, загодя услыхал, – шепнул он Гришке. – Помнишь ведь, а?

Гриша пожал плечами. Ему и самому стало не по себе.

– Не бойтесь меня, – произнёс незнакомец и приблизился костру.

Пламя осветило его: высокий, с прямой спиной и покатыми плечами, он одновременно внушал смирение, и страх. Гришка сощурился. Даже не видя лица незнакомца, молодой звонарь ощутил: «Он не чужой, потому как от него теплом веет», – подобная мысль удивила.

– Ну, ладно, признаю, напугал ты меня, – с напускным весельем заявил старый солдат. Теперь он выглядел увереннее, но, присмотревшись, Гриша заметил, что колени бывалого воина подрагивают. – Давай, давай, открывай лицо, не то и впрямь пальну.

Незнакомец отбросил капюшон:

– Убери оружие, не понадобится тебе оно, более уж не спасёт, – голос ночного гостя звучал глухо.

– Чего это? Досель спасало, – удивился старик.

Гришка рассматривал незнакомца без стеснения: вьющаяся темная с рыжиной бородка, тонкие губы, глаза с влажными ресницами извергающие свет.

– Ну, что, не узнал? – гость улыбнулся.

Гришке стало жутко. Видя испуг старого солдата, молодой укрылся за его спиной и дёрнул за рукав:

– Глянь, а ведь он на церковника нашего смахивает.

Старый солдат отмахнулся, не обратив внимания на сказанное.

– Я тоже солдатом был, – заявил человек в плаще. – К мушкетам да пищалям издавна привык, они меня и раньше не особо пугали, а уж теперь… Но, не о том я, – ночной гость повернулся к старому солдату: – За тобой я пришёл и вот за ним.

Григорий проследил жест незнакомца: рука указывала на подводу.

«Колокол? И этот его забрать хочет? Чего ж тут творится-то?», – в душе возмутился Григорий.

– Что значит за мной? Я вроде не собираюсь никуда, – старик усмехнулся, но его улыбка сквозила фальшью. – Да и колокол не отдам, я его стеречь поставлен. Приказ у меня, будь он неладен.

– Эти приказы ты здесь, на земле получал, а я тебе другое повеление принёс, свыше, – спокойно пояснил чужак.

– Да ты чего несёшь то? В толк не возьму?

Старый солдат внезапно умолк, осёкся и осел. Он начал осознавать смысл сказанного, отчего лицо его становилось все бледнее и бледнее. Руки ветерана опустились. Григорий увидел, что они больше не дрожат. Старик посмотрел влажными глазами на незнакомца и хрипло произнёс:

– Так, значит, его на переплавку, а меня… А ты, стало быть…

– Да! – гость коротко кивнул.

Испуг в глазах старика исчез:

– Надо же, столько войн да битв прошёл, а умирать на задворках приходится, – мушкет сполз вниз и упал в траву. – Ну, что, малой, – старик посмотрел на молодого рекрута с напускным весельем. – В баталиях ты ещё не бывал, но повезло тебе, увидишь, как сильные духом смерть принимают. Те, что под Нарвою, насмерть стояли.

Старик с досадой махнул рукой, расправил скрюченные плечи и уверенно шагнул навстречу гостю.

– Ну, кто бы ни был ты, бери меня! Готов я!

Незнакомец улыбнулся, задумался. Отвага и сила ценятся всегда. Чужак улыбнулся и, наклонившись к самому лицу обречённого старика, прошептал:

– Передумал я. Негоже такую душу на небеса отправлять. Желаю я, чтобы душа твоя в тело новое вошла, – гость повернулся к Грише. – Ну, что, сынок, доколь тебе за стенами церковными хорониться. Не то нынче время. Церковь наша испокон веков в годину трудную своих детей на бой посылала. На защиту Отечества. Давай, сынок, не робей, принимай душу героя.

– Сынок? – лицо старика вытянулось.

– Сынок, сынок, – снова улыбнулся незнакомец. – Теперь он твой приемник.

Солдат неспешно приблизился к Гришке и опустился на колени.

– Ну, а колокол, с ним то что? – выдавил из себя Григорий.

– Душу колокола твоего я заберу. Ей тоже на небеса рановато. Со мной побудет, пока колокол тело новое не обретёт. А как из бронзы пушку отольют, я душу ту в неё и поселю. Уж о том не беспокойся.

Сказав это, незнакомец сделал шаг назад и стал исчезать на глазах.

– Кто ж это таков? – произнёс молодой рекрут, стуча зубами, когда ночной гость растворился.

– Ангел это, – ответил старик. – Много их теперь по земле бродит, в боях убиенных и без молитвы захороненных.

Ветеран поднял голову, глянул снизу вверх на звонаря:

– Ну что, церковник, примешь наследие от старого солдата?

Гришка увидел свет. Сияние исходило из обречённого старика и наполняло Гришкину грудь. Звонарь сунул руку за пазуху, вытащил крестик и устремил взор к небу.

Звёзды и луна сияли. Колокол, упрятанный под холстину, тоже светился и издавал непривычные звуки.

 

8

Гришка проспал. Когда встал и вышел во двор, первой новостью, что он услышал, была новость о смерти старого солдата.

– Прибрал Господь служивого, и поделом, нечего на святыни руку подымать! – судачили прихожане.

Труп снесли в подвал, тело готовили к погребению. Один из помощников настоятеля давал наставления мужикам, которые стояли у входа в храм, сняв шапки, и почтительно слушали. Гришка выбежал во двор, подводы на месте уже не было. Бронзовый Исполин покинул свою обитель, но это было уже не важно.

«Значит, это судьба, – кружило в голове. – Теперь мы с тобой навеки повязаны».

Отец-настоятель не заставил себя долго упрашивать. Да и для чего храму звонарь, раз колокола нет? Счастливый Гриша посетил свою коморку. Времени на сборы ушло не много. Как говорится: «Нищему собраться…».

Гришка вышел за ворота. Воздух свободы кружил ему голову. Двигаясь налегке, догнать гружёную подводу труда не составит.

«Не позже, чем к вечеру, снова его увижу».

Гришка топал по размытым ухабам и улыбался. Ночной гость, явившийся в образе сгинувшего отца, помог обрести новый путь:

Григорий завербовался в царскую армию простым рекрутом. Ему повезло. Как и просил, его зачислили в артиллерию. Позже бомбардирская рота Преображенского полка, в которой служил Гриша, в составе соединений генерала Брюса отличилась под Полтавой. Правда, многие пали, но бывшему звонарю удалось выжить. Да и не мудрено, ведь жизнь добровольца-канонира, и он сам в это верил, оберегал, воплощённый в новую плоть, его старый друг и заступник – его Бронзовый Исполин. Удача преследовала отважного воина. Он успел повоевать и с турками, и с хивинским ханом, но не имел на себе ни царапины. Много позже за отвагу, проявленную в ходе Каспийского похода, главный артиллерист страны – царь Пётр, пожаловал Григорию Звонарёву чин штык-юнкера Лейб-гвардии и лично вручил ему шпагу.