I

Терпение, повторял он про себя, сначала займемся Лафаргом, а потом можно подумать и об остальном.

Это ужасно! Все начинается снова… Ты ничего не понимаешь, или нет, напротив, понимаешь слишком хорошо: на этот раз Тарантул убьет тебя!

Вот уже три дня, как он не разговаривает с тобой. Он приносит тебе еду в комнату, но избегает даже смотреть на тебя… Когда он ворвался в комнату, чтобы остановить этого психа Варнеруа, его занесенную над тобой руку с хлыстом, ты не могла прийти в себя от изумления. Он впервые дал слабину, впервые позволил себе жалость. Вернувшись в Везине, он был сама нежность, он так сочувствовал твоим страданиям. Он смазал твои раны мазью, и глаза его были полны слез. Ты не могла прийти в себя от изумления.

Этим утром он, как всегда, отправился в клинику, тебе хорошо были слышны все его передвижения. Но он вдруг вернулся без предупреждения, набросился на тебя, оглушил, и вот ты вновь стала пленницей, сидишь в темноте, в каком-то подвале.

Ад возвращается, как тогда, четыре года назад, после того как он захватил тебя в лесу.

Он убьет тебя, этот сумасшедший Тарантул, он совсем спятил. Ну да, у Вивианы опять кризис, он ездил к ней в Нормандию, и он не вынес всего этого. Ему уже недостаточно просто заставлять тебя заниматься проституцией. Что он придумает на этот раз?

Но ведь в последние месяцы он очень изменился. Стал не таким злобным. Конечно, он по-прежнему орал в свой проклятый интерфон, чтобы застать тебя врасплох.

В конце концов, может, так оно и лучше — умереть? Тебе никогда не хватало смелости покончить с собой. Он подавил в тебе всякую тягу к сопротивлению. Ты стал его вещью! Ты стала его вещью! Тебя больше не существует!

Тебя порой посещала мысль о спасении, но куда тебе было идти в таком виде? Встретиться с матерью, с друзьями? С Алексом? Кто может узнать тебя? Тарантул добился своей цели… Он навсегда привязал тебя к себе.

Ты надеешься, что это «навсегда» все-таки скоро кончится. Пусть все кончится, пусть он перестанет тобой манипулировать!

Он так крепко завязал веревку, невозможно даже пошевелиться. Бетон погреба царапает твою кожу. Веревка натирает груди, она так сильно их сдавливает. Они болезненно ноют.

Твои груди…

Твои груди… Он так заботился о том, чтобы они выросли. Они стали набухать вскоре после начала курса уколов. Вначале это не слишком тебя беспокоило, появление этих жировых отложений можно было объяснить праздностью и отсутствием физической активности. Но во время своих посещений Тарантул внимательно ощупывал твою грудь и качал головой. Теперь не осталось никаких сомнений. Твои глаза с ужасом смотрели, как грудь набухает, принимает форму. Эти изменения молочных желез становились заметнее день ото дня, в то время как член по-прежнему оставался безнадежно вялым. Невозможно было сдержать слезы. Тарантул успокаивал тебя: все идет хорошо. Может быть, тебе чего-нибудь не хватает? Что может он тебе подарить из того, чего у тебя еще нет? Он был таким милым, таким предупредительным.

В конце концов слезы иссякли. Чтобы забыться, приходилось проводить долгие часы за пианино, за альбомом для рисования.

Ничего не менялось, Тарантул приходил все чаще. Это было смешно. Вы знали друг друга уже два года, он подавил твою стыдливость; в начале твоего заключения тебе случалось справлять перед ним нужду, но вот эти набухшие бугорки хотелось спрятать. Тебе постоянно приходилось переделывать халат, чтобы уменьшить вырез декольте. Тарантул заставил тебя примерить бюстгальтер. Это было не так уж и нужно: твои груди, маленькие, твердые, прекрасно могли без него обойтись. Но с ним было и вправду лучше. Лифчик, корсаж: так тебе было удобнее.

Постепенно тебе удалось привыкнуть к своему новому телу, оно стало тебе родным, как прежде стали привычными цепи, этот подвал, уколы. И потом, что толку ломать голову, все равно ничего нельзя изменить.

А еще твои волосы… Поначалу Тарантул их стриг. Затем позволил им отрастать. Возможно, это было действие уколов, желатиновых капсул, пилюль? Они становились длинными и пышными. Тарантул давал тебе шампуни, средства для укладки. Уход за ними стал доставлять тебе удовольствие. Можно было пробовать различные прически, шиньон, хвост, тебе пришло в голову их завить, с тех пор это вошло в привычку.

Он убьет тебя. В подвале очень жарко, вот опять, как когда-то давно, невыносимо хочется пить… Только что он окатил тебя ледяной водой, но напиться тебе не удалось.

Ты ждешь смерти; больше ничего не имеет значения. Ты вспоминаешь лицей, деревню и девиц, девиц. И своего приятеля Алекса. Никого из них ты больше не увидишь, ты вообще больше никогда никого и ничего не увидишь. Ты привык к одиночеству: твоим единственным спутником стал Тарантул. Временами тебя вдруг охватывала ностальгия, случались приступы депрессии. Он давал тебе успокоительное, осыпал подарками, сволочь, и все для того, чтобы приволочь тебя сюда…

Чего он ждет? Должно быть, в этом и состоит особая жестокость, удовольствие от томительного ожидания, подготовка убийства как постановка спектакля: выходы, мизансцены.

Интересно, он убьет тебя сам или отдаст в руки какого-нибудь Варнеруа?

Нет! Он больше не может выносить, что другие тебя трогают, приближаются к тебе, тебе это стало ясно, когда он ударил этого ненормального Варнеруа! Он делал тебе больно своим хлыстом.

Может быть, в этом есть какая-то твоя вина? В последнее время тебе случалось иногда насмехаться над ним… Когда он входил в комнату, а ты сидела за пианино, твои пальцы наигрывали «The Man I Love», мелодию, которую он ненавидит. Или, что еще хуже, тебе случалось его провоцировать. Вот уже много лет он живет один. Может, у него была любовница? Нет… он не способен на любовь.

Тебе приходилось замечать смущение, которое охватывало его, когда он видел тебя обнаженной. Ты уверена, что он хочет тебя, но ему противно тебя касаться, он испытывает отвращение, это естественно, его можно понять. Но он все равно желал тебя. Ты все время оставалась голой в своей комнате, однажды ты повернулась к нему, когда сидела на крутящемся табурете перед пианино, бесстыдно раздвинула ноги. Его кадык дернулся, он покраснел. От этого он свихнулся еще сильнее: желать тебя после всего, что он с тобой сделал. Желать тебя вопреки тому, кто ты есть!

Сколько времени собирается он гноить тебя в этом подвале? В первый раз, после той погони в лесу, он оставил тебя одну, в полной темноте, на целую неделю. На неделю! Потом он тебе сам об этом сказал.

Да, если бы тебе не пришло в голову так играть с его желаниями, может быть, он и не стал бы тебе сегодня мстить?

Да нет же, думать так — это просто абсурд… Это все из-за Вивианы, Вивианы, которая вот уже четыре года находится в психиатрической клинике…. Чем больше проходит времени, тем больше становится очевидным, что она неизлечима… А он все не может осознать это. Он не желает смириться с тем, что это жалкое существо — его дочь. Сколько ей теперь лет? Тогда ей было шестнадцать, теперь двадцать. А тебе было двадцать, а сейчас двадцать четыре…

Умереть в двадцать четыре года — это несправедливо. Умереть? Но ведь ты уже умер, два года назад. Винсент умер два года назад. А тот призрак, который его пережил, — он никто.

Это и в самом деле всего лишь призрак, но он может еще страдать, и страдания эти продлятся до бесконечности. Ты больше не хочешь, чтобы он манипулировал тобой, вот нужное слово, ты устал от его мерзостей, от его гнусных делишек. Тебе еще предстоит страдать. Бог знает, на какие уловки он еще способен! Он просто профессионал пыток, и он тебе это доказал.

Ты дрожишь, тебе хочется курить. Тебе не хватает опиума, вчера он тебе его давал, и ты взял. Эта минута, когда по вечерам он приходит к тебе, готовит трубку, одно из самых больших твоих удовольствий. В первый раз было противно, тебя даже вырвало. Но он настаивал. Это было в тот самый день, когда перед тобой со всей очевидностью встал факт: твои груди росли! Он застал тебя, когда ты плакал один в подвале. Чтобы тебя утешить, он подарил тебе новый диск.

Не в силах говорить от рыданий, ты показал ему свою грудь. Он вышел, но вернулся буквально через несколько минут, неся необходимое: трубку, маленькие шарики. Подарок, начиненный отравой. Тарантул — это ядовитый паук, у которого много видов яда. Ты позволил себя убедить и через какое-то время уже сам просил наркотик, если ему вдруг случалось пропустить ежедневный ритуал. Твое первоначальное отвращение давно забылось. Однажды, выкурив трубку, ты заснул в его объятиях. Ты выдыхал последние облачка опиумного дыма, сидя рядом на софе, он прижимал тебя к себе. Он машинально гладил твою щеку. Его рука ласкала гладкую кожу. Сам того не желая, ты в определенном смысле облегчил ему задачу: у тебя никогда не росла борода. Когда вы с Алексом были еще детьми, вы с нетерпением поджидали, когда над верхней губой станут расти волоски, появится хоть какой-нибудь пушок. Довольно скоро у Алекса начали пробиваться усы, сначала реденькие, потом все более обильные и густые. А твоя кожа оставалась младенчески гладкой. Что ж, для Тарантула одной заботой меньше. Но, как он тебе сказал, это не имело никакого значения. В любом случае благодаря инъекциям эстрогенов растительность на лице исчезла бы. Но ты так злился оттого, что получалось, будто ты помог ему, со своей смазливой девчоночьей мордашкой, как говорил Алекс…

Твое стройное тело с хрупкими запястьями и лодыжками сводило с ума Тарантула. Однажды вечером он даже спросил тебя: может, ты тоже гомосексуалист? Тебе было непонятно, что означает это «тоже». Нет, гомиком ты не был. Не то чтобы вообще не возникало искушения, но по-настоящему ты никогда не пробовал. Тарантул тоже не был голубым, как ты поначалу решил. Тебе пришло такое в голову в тот первый день, когда он щупал тебя. Ты перепутал осмотр и ощупывание. Вспомни, тогда, в самом начале, ты был еще привязан. Ты робко протянул к нему руку. И он отхлестал тебя по щекам.

Тогда ты не мог прийти в себя от изумления. А зачем вообще он захватил тебя, разве не для того, чтобы использовать как сексуальную игрушку? Это было единственное объяснение его поведению, которое пришло тебе в голову… Грязный педик, гнусный маньяк, ему нужно было заполучить хорошенького мальчика в безраздельное пользование. При этой мысли тебя охватило бешенство, но потом ты сказал себе: ничего, я сыграю с ним в эту игру, пусть делает, что ему вздумается, в один прекрасный день я все равно сбегу, потом вернусь с Алексом, и мы разорвем ему глотку!

Но тебе пришлось играть совсем в другую игру, и против твоей воли. Ту, правила в которой устанавливал Тарантул: сколько выпало очков, на то количество клеток и передвигается фишка, а все в целом представляло собой лестницу, ведущую вниз… Клетка/страдание, клетка/подарок, клетка/уколы, клетка/пианино… Клетка/Винсент, клетка/Ева.

Вторая половина дня выдалась для Лафарга утомительной: многочасовая операция, ребенок с обожженными лицом и шеей, нужно было пересадить кожу, тщательно нарезанную на лоскуты.

У выхода из клиники он отпустил Роже и вернулся в Везине один, по пути остановившись у цветочного магазина, в котором заказал великолепный букет.

Когда он увидел, что вход на второй этаж открыт, а на двери в квартиру Евы отодвинуты задвижки, то отшвырнул цветы и, взбешенный, взбежал по лестнице. Табурет у пианино был опрокинут, ваза разбита. Платье и белье валялись на полу, покрывало исчезло. Туфли на высоких каблуках тоже стояли здесь, возле кровати, одна туфля была расплющена.

Ришар вспомнил одну странную подробность: решетка входных ворот была распахнута настежь, хотя утром Роже, как всегда, запер ее. Доставка товаров на дом? Лина, без сомнения, перед тем, как отправиться в отпуск, сделала кое-какие заказы… Но почему отсутствовала Ева? Она сбежала… Принесли заказ, дома никого не было, Ева уговорила его отпереть замки.

Ришар в панике метался по комнате. Почему она оставила одежду, которую подготовила, это же было видно, специально сложила на кровати. И куда делось покрывало? Нет, эта история с доставкой не выдерживала никакой критики. Тем не менее однажды такое чуть было не случилось, это было около года назад, тоже во время отпуска Лины. К счастью, Ришар вернулся как раз вовремя, чтобы услышать, как Ева умоляет за дверью. Он успокоил парня, привезшего продукты из супермаркета: все в порядке, у его жены тяжелая депрессия, вот зачем эта запертая дверь и замки…

Что касается Лины и Роже, то этого мнимого «психического расстройства» Евы было вполне достаточно, чтобы избежать ненужных расспросов. Впрочем, Ришар был очень внимателен и нежен к жене, в этом году все чаще позволял ей выходить на улицу… Она даже иногда ужинала в гостиной на первом этаже. Умалишенная проводила дни напролет за пианино или мольбертом. Лина, ведя хозяйство в доме, не проявляла никакого любопытства.

Ничего необычного не было. Еву осыпали подарками. Лина однажды приподняла белую ткань, закрывавшую мольберт; увидев картину, где был изображен Ришар, но переодетый женщиной, в образе травести у стойки ночного бара, она сказала себе, что и в самом деле у хозяйки не все в порядке с головой. Хозяин достоин уважения, раз терпит все это: лучше было бы поместить ее в клинику, но как это выглядело бы, вы сами понимаете: жена профессора Лафарга в сумасшедшем доме! Достаточно того, что там находится его дочь!

Ришар в отчаянии упал на кровать. Он мял в руках платье Евы и тряс головой, словно пытаясь избавиться от наваждения.

Зазвонил телефон. Он поспешил на первый этаж и снял трубку. Голос был ему незнаком.

— Лафарг? Твоя жена у меня…

Сколько вы хотите, говорите, я заплачу… Ришар кричал, не в силах сдерживаться, голос его не слушался.

— Не напрягайся, мне надо совсем не это, плевал я на деньги. Вообще-то потом поглядим, может, и монет подкинешь…

— Умоляю, скажите, она жива?

— Жива, жива.

— Только не делайте ей больно!

— Не бойся, ничего с ней не будет.

— Тогда что?

— Надо встретиться. Разговор есть. Алекс назначил Лафаргу встречу: сегодня в десять вечера, в аптеке у Оперы.

— Как я вас узнаю?

— Не волнуйся! Я сам тебя узнаю… Приходи один, и не вздумай валять дурака, а то ей не поздоровится.

Ришар стал заверять, что все будет в порядке. Собеседник уже повесил трубку.

Ришар сделал то же самое, что Алекс несколько часов назад. Он взял бутылку скотча и отхлебнул прямо из горла. Он спустился в подвал, чтобы убедиться, что там все в порядке. Двери были закрыты, так что здесь неожиданностей быть не должно.

Что это за тип? Бандит, конечно. Однако никакого выкупа он не потребовал, по крайней мере пока. Ему нужно что-то другое, но что?

Про Еву он ничего не сказал. Первое время, когда у него появился Винсент, Лафарг принимал все меры предосторожности, чтобы присутствие пленника осталось в тайне. Впрочем, когда ситуация с Евой более или менее прояснилась, он уволил двоих слуг, предшественников Лины и Роже, которые работали у него уже давно. Он боялся, как бы полиция не напала на след. Родители Винсента не прекращали поисков, ему это было известно из местных газет… Разумеется, все прошло успешно, он захватил Винсента глубокой ночью, далеко от деревни, уничтожил все следы, но кто знает?.. Поскольку он написал заявление в полицию по поводу Вивианы, кто-то случайно мог сопоставить факты… Маловероятно, но, в принципе, возможно.

С тех пор прошло много времени. Пол го да, год, затем два, теперь уже четыре… Дело было забыто и похоронено.

Если бы этот тип узнал, кто такая Ева, он бы разговаривал совсем иначе, он не сказал бы «твоя жена». Он явно думал, что Ева и Ришар женаты. Лафарг появлялся иногда с ней на людях, и все думали, что он завел молоденькую любовницу. Вот уже четыре года, как он порвал всякие связи с прежними приятелями, которые объясняли его затворничество болезнью Вивианы. Бедняга Ришар! — говорили они, судьба наносит ему удар за ударом: жена погибла в автокатастрофе десять лет назад, теперь вот дочь оказалась в психиатрической клинике, какая судьба!..

Люди, которых он знакомил с Евой, были всего лишь коллегами по работе, сотрудниками. Когда он изредка появлялся на приемах, никто не удивлялся присутствию рядом с ним женщины. Восхищенный шепот, который сопровождал появление этой «любовницы», наполнял его радостью и… профессиональной гордостью.

Нет никаких сомнений, этот тип ничего не знает о Винсенте. Тогда что ему нужно?

На свидание с Алексом Лафарг явился раньше условленного времени. Он топтался на тротуаре, не обращая внимания на людей, которые со всех сторон толкали его, входя в аптеку или выходя оттуда.

Каждые пятнадцать секунд он бросал нетерпеливый взгляд на часы. Наконец Алекс появился, предварительно убедившись, что врач действительно пришел один.

Ришар всматривался в лицо Алекса, квадратное, грубое.

— Ты на машине?

Ришар указал на припаркованный неподалеку «мерседес».

— Поехали…

Алекс знаком велел ему сесть за руль и завести мотор. Из кармана он вытащил кольт и положил его себе на колени. Ришар внимательно разглядывал спутника, стараясь отыскать хоть что-нибудь, проливающее свет на его поведение. Поначалу Алекс хранил молчание. Он говорил только «прямо», «налево», «направо»; «мерседес» покинул квартал Оперы и теперь описывал круги по всему Парижу, от площади Согласия по набережным, от Бастилии до Гамбетта… Алекс не отрывал глаз от зеркала заднего вида. Убедившись, что Ришар не звонил в полицию, он решился наконец заговорить:

— Ты хирург?

— Да… Я руковожу отделением восстановительной хирургии в…

— Знаю, а еще у тебя клиника в Булони. Твоя дочь сумасшедшая, она сидит в психушке, в Нормандии, видишь, я все о тебе знаю. А твоя жена ничего, сейчас она привязана к батарее, в подвале, так что слушай меня внимательно, а не то больше никогда ее не увидишь… Я тебя видел по телевизору.

— Да, я давал интервью месяц назад, — согласился Ришар.

— Ты рассказывал, как переделываешь носы, как разглаживаешь кожу у старух, и все такое, — продолжал Алекс.

Ришар уже все понял. Он вздохнул. Ева тут была ни при чем, этому типу нужен был он сам.

— Меня ищет полиция. Я завалил одного копа. Мне конец, если физиономию не поменяю. А займешься этим ты… Ты же говорил, что давно это делаешь. Я один, у меня никого нет, терять мне нечего. Если попробуешь настучать полиции, твоя жена сдохнет с голоду у меня в подвале. Если вздумаешь со мной шутить, повторяю, терять мне нечего. Я на ней отыграюсь. Если меня схватят по твоей милости, я никогда не скажу, где она, и она сдохнет и еще помучается перед смертью.

— Понятно, я согласен.

— Ты уверен?

— Конечно, только пообещайте, что не сделаете ей ничего плохого.

— Значит, любишь ее? — кивнул Алекс.

Бесцветным голосом, еле слышно, Ришар произнес что-то вроде «да».

— Ну и как это все будет? Ты меня приведешь в отделение, или нет, давай прямо в свою клинику, так будет лучше.

Ришар вел машину, судорожно стиснув руль руками. Во что бы то ни стало надо было убедить этого типа приехать в Везине. Сразу видно, соображает он не очень хорошо. Наивность его поступка прямо-таки бросалась в глаза. Ему даже не пришло в голову, что, когда ему дадут анестезию, он полностью окажется в руках хирурга. Идиот, самый настоящий идиот! Он верил, что, похитив Еву, сможет выкрутиться. Право, это даже смешно. Да, его нужно уговорить приехать в Бенине, в клинике Лафарг был бессилен и дурацкий план похитителя имел бы все шансы осуществиться, потому что никогда и ни за что на свете Ришар не стал бы вмешивать в это дело полицию.

— Послушайте, — сказал он, — мы можем выиграть время. Такого рода операции нужно долго и тщательно готовить. Надо делать анализы, исследования, вы хоть представляете, что это такое?

— Не считай меня полным кретином…

— Так вот, если вы появитесь в клинике, возникнет много вопросов, такие хирургические вмешательства расписаны на много недель вперед, существует очередь, план…

— А разве не ты хозяин? — удивленно спросил Алекс.

— Я, но, если вас разыскивают, вы должны понимать, что чем меньше людей вы встретите, тем лучше будет для вас.

— И что теперь?

— Мы поедем ко мне, я покажу вам, что возможно сделать в вашем случае: рисунок нового носа, потом, у вас второй подбородок, можно его убрать, ну и все такое…

Алекс по природе был недоверчив, но тут ему пришлось согласиться, — аргументы были убедительны. Похоже, все идет, как предполагалось: эскулап трясется за свою бабу.

Когда они приехали в Везине, Лафарг предложил Алексу расположиться поудобнее. Они находились в кабинете; Ришар достал папку с фотографиями и отыскал изображение человека, смутно напоминавшего Алекса. Белым фломастером он заштриховал нос и начертил новые контуры, уже черным цветом. Алекс следил за его действиями, не в силах скрыть изумления. Потом Лафарг проделал то же самое с двойным подбородком. На отдельном листе бумаге он быстро набросал портрет Алекса таким, какой он есть, анфас и в профиль, и другой, изображающий новое лицо Алекса.

— Ну, супер! Если ты меня таким сделаешь, можешь за свою жену не беспокоиться.

Алекс взял первый рисунок и порвал его на мелкие кусочки.

— Надеюсь, после операции ты не побежишь в полицию, чтобы сделать фоторобот? — обеспокоенно поинтересовался он.

— Не говорите глупостей, все, что мне нужно, это получить Еву.

— Так ее зовут Ева? Ладно… Имей в виду, меня не проведешь.

Лафарг был отнюдь не глуп: в любом случае этот тип явно намеревался прикончить его сразу после операции. Что касается Евы…

— Послушайте, не будем терять время. Прежде чем приступить к операции, я должен провести исследования, — заявил он. — Здесь, в подвале, у меня оборудована небольшая лаборатория, мы можем отправиться туда немедленно.

Алекс нахмурил брови.

— Здесь?

— Ну да, — раздраженно ответил Ришар и заставил себя улыбнуться. — Я довольно часто работаю вне клиники.

Они одновременно поднялись, и Ришар показал лестницу, ведущую в подвал. Помещение было очень большим, там имелось несколько дверей. Лафарг открыл одну из них, зажег свет и вошел. Алекс последовал за ним. Он вытаращил глаза, пораженный открывшимся перед ним зрелищем: на каменном полу выстроились непонятные аппараты, в застекленном шкафу блестели инструменты. Сжимая в руке кольт, он обошел этот операционный мини-блок, оборудованный Ришаром со знанием дела.

Он остановился перед столом, осмотрел закрепленный над ним мощный осветительный прибор, который в данную минуту был потушен, взял в руки и повертел маску для наркоза, проверил содержимое стеклянных баллонов. Что в них находилось, он, разумеется, не имел представления.

— Это что такое? — спросил он, не в силах скрыть изумления.

— Это… моя лаборатория…

— Ты что, здесь людей оперируешь?

Алекс указал на стол, большой прожектор.

Он вспомнил, что вроде бы видел похожие предметы по телевизору во время того репортажа.

— Нет, конечно. Но, вы понимаете, мы должны делать опыты… на животных.

Ришар чувствовал, что по лбу его струится пот, сердце бешено стучало, но он изо всех сил старался не показать свой страх.

Алекс в недоумении покачал головой. Да, это правда, он слышал о таком, врачи проводят кучу всяких опытов на обезьянах и вообще…

— Но тогда, послушай, мне не нужно ехать в клинику. Ты будешь меня оперировать здесь. Да? Раз у тебя есть все, что нужно, — сам предложил он.

Руки Лафарга предательски дрожали. Он засунул их в карманы.

— Чего тут думать? У тебя проблемы? — настаивал Алекс.

— Да нет… ну, может, чего-то и не хватает.

— Сколько времени мне нужно валяться в постели после операции?

— О, совсем недолго. Вы молоды, сильны, и потом, это не такое уж травмирующее хирургическое вмешательство.

— И я смогу сразу же снять повязки?

— Нет! Придется подождать, по крайней мере неделю, — решительно заявил Ришар.

Алекс задумчиво шагал взад и вперед по комнате, проводил рукой по инструментам.

— Если ты будешь оперировать здесь, риск есть?

Лафарг уверенно покачал головой: да нет же, нет никакого риска.

— И ты будешь один, разве тебе медсестра не нужна?

— Это не имеет никакого значения, я справлюсь и один. Главное, не торопиться.

Алекс рассмеялся и решительно хлопнул врача по спине.

— Знаешь, что мы сделаем? — сказал он.

— Я устроюсь у тебя, и когда ты будешь готов, сделаешь операцию. Ну, скажем, завтра, а?

— Да… завтра, если вы хотите… Но пока вы будете… в общем, выздоравливать, кто станет заботиться о Еве?

— Не бойся, она в хороших руках.

— А я думал, что вы один.

— Нет, не совсем, главное, ты не трясись, ей ничего не сделают… Оперировать меня будешь завтра. На всю эту неделю мы останемся здесь вдвоем. Твоя служанка в отпуске, шоферу позвони и скажи, чтобы завтра не приходил… Если тебе здесь чего-то не хватает, пойдем покупать вместе. Предупреди в клинике, что берешь отпуск. Давай, пошли…

Они поднялись на первый этаж. Алекс велел Ришару позвонить Роже прямо сейчас. Когда Ришар закончил разговор, Алекс показал ему на второй этаж.

Они поднялись в квартиру Евы.

— С твоей женой что, не все в порядке? Почему ты ее запираешь?

— Она… в общем, она странно себя ведет.

— Как дочь?

— Ну да, иногда…

Алекс запер дверь на все три замка и пожелал Лафаргу спокойной ночи. Внимательно осмотрев вторую комнату, он вышел прогуляться по парку. Ева, должно быть, начинала уже скучать там, в Ливри-Гарган, но в целом все пока шло по плану… Через десять дней, сняв повязки, Алекс убьет Лафарга и — всем горячий привет! Через десять дней Ева, наверное, уже умрет. Но какое это имеет значение?

На следующее утро Алекс разбудил Лафарга очень рано. Тот спал на кровати прямо в одежде. Алекс приготовил завтрак, и они вместе поели.

— Пора ехать к тебе в клинику, чтобы взять то, что нужно. Ты будешь меня оперировать сегодня после обеда? — спросил он.

— Нет… надо еще анализы сделать, взять кровь.

— Ну да, понимаю, анализ мочи и все такое.

— Когда мне станут известны результаты, мы сможем начать. Скажем, завтра с утра.

Алекса это вполне устраивало. Докторишка производил впечатление человека точного и аккуратного. Отправляясь в Булонь, Алекс сам сел за руль «мерседеса». Лафарга он высадил прямо перед дверью клиники.

— Поторопись… а не то я приму меры.

— Не беспокойтесь, я буквально на одну минуту.

Ришар вошел в свой кабинет. Секретарша удивилась, увидев его так рано. Он попросил ее позвонить в Париж предупредить, что он не сможет сегодня присутствовать на утренней консультации. Затем, порывшись в шкафу с медикаментами, он достал оттуда два первых попавшихся флакончика, мгновение подумал и пошел за коробочкой со скальпелями, полагая, что эта деталь должна произвести на Алекса еще большее впечатление и окончательно убедить в серьезности его намерений.

Когда он снова сел в машину, Алекс прочел этикетки на лекарствах, открыл чехол со скальпелями и осторожно положил все это в отделение для перчаток. Возвратившись в Везине, они спустились в лабораторию. Лафарг взял у бандита анализ крови. Склонившись над микроскопом, он рассеянно смотрел на пластинку, смешал наугад несколько капель каких-то реактивов и, наконец, стал расспрашивать Алекса о перенесенных заболеваниях.

Алекс был на седьмом небе. Он наблюдал за Лафаргом, заглядывал ему через плечо и даже на несколько секунд прижался глазом к окуляру микроскопа.

— Прекрасно, — сказал Ришар, — пока все в порядке. Нам даже не нужно ждать завтрашнего дня. Ваше здоровье выше всяких похвал. Вам нужно сегодня как следует отдохнуть. От обеда следует воздержаться, а вечером я уже смогу провести операцию.

Он приблизился к Алексу, прощупал нос и шею. Алекс вытащил из кармана набросок своего нового лица и развернул его.

— Вот так? — спросил он, показывая рисунок.

— Да… именно так, — подтвердил Лафарг.

Вытянувшись на кровати Лафарга, который устроился в другой комнате, Алекс несколько часов наслаждался отдыхом. Ему хотелось немного выпить, но это было запрещено. В шесть вечера он отправился за хирургом. Он чувствовал напряжение: мысль о том, что вскоре предстоит оказаться на операционном столе, не давала ему покоя. Ришар успокоил его, заставил раздеться. Алекс нерешительно отложил свой кольт.

— Не забудь о жене, эскулап, — пробормотал он, вытягиваясь на столе.

Ришар включил мощную лампу. Яркий свет казался просто ослепительным. Не выдержав его накала, Алекс прикрыл глаза. Вскоре рядом появился Лафарг в белом балахоне и маске. Успокоившись, Алекс улыбнулся.

— Начнем? — спросил Лафарг.

— Начнем… И не делай глупостей, если хочешь увидеть свою жену!

Ришар запер дверь блока, достал иглу, приблизился к Алексу.

— Этот укол поможет расслабиться. Затем, через четверть часа, я вам дам анестезию.

— Понял… Только без глупостей.

Кончик иголки осторожно вошел в вену.

Алекс видел над собой улыбающееся лицо хирурга.

— Без глупостей! Давай без глупостей…

Внезапно он погрузился в сон. В последнее мгновение бодрствования он успел понять, что только что произошло нечто непредвиденное.

Ришар сорвал маску, погасил лампу и взвалил бандита себе на спину. Открыв дверь блока, он вышел в коридор и, спотыкаясь, дошел до другой двери, ведущей в подвал.

Повернув в замке ключ, он вошел внутрь и понес Алекса к стене, поросшей мхом. Диван и кресло по-прежнему находились здесь, так же как и другие вещи, прежде принадлежавшие Винсенту. Он приковал Алекса цепью к стене, стянул оковы потуже, вынув для этого несколько звеньев. Затем он вернулся обратно в блок, взял в ящике шкафа катетер и прикрепил его к вене предплечья: если Алекс проснется, он, даже связанный, сможет бороться и не даст Ришару сделать новый укол… Лафарг не сомневался, что этому типу, затравленному и загнанному полицией в угол, терять действительно нечего, он найдет силы сопротивляться «классической» пытке, по крайней мере некоторое время. А Ришар спешил… Теперь оставалось только ждать.

Сбросив белый балахон прямо на пол, он отправился наверх за бутылкой скотча и стаканом. Затем, вернувшись, он устроился в кресле прямо напротив Алекса. Наркоз был слабым, пленник должен был вот-вот проснуться.

 

II

Алекс медленно выходил из состояния сна. Лафарг ждал, наблюдая за его реакцией. Не в силах больше терпеть, он встал и резко ударил его по щеке, чтобы побыстрее привести в сознание.

Алекс увидел цепи, этот подвал, беспорядочно загроможденный мебелью, забавные нарисованные окна-обманки на стенах, море, горы… Он усмехнулся. Все было кончено. Он не скажет, где находится девка, пусть его пытают, ему все равно, смерти он не боится…

Врач наблюдал за ним, сидя в кресле и потягивая из стакана. Это был виски: бутылка стояла прямо на полу. Ну и сволочь! Он его все-таки поимел, как последнего кретина. Ублюдок, как он тебя обошел, а ты и уши развесил… Алекс вынужден был признать, что остался в дураках.

— Значит, так, — произнес наконец Лафарг, — Ева находится в каком-то подвале, привязана к радиатору. Одна.

— И она сдохнет там. Ты никогда не узнаешь, где она, — брызгал слюной Алекс.

— Вы с ней грубо обращались?

— Нет… Я хотел ее трахнуть, но решил оставить это удовольствие на потом. А надо было, а? Запомни, больше никто никогда на ней скакать не будет. Никогда. Раньше чем через две недели туда никто не заявится. А тогда будет уже поздно. Она сдохнет без воды и жратвы. И ты сам в этом будешь виноват. Когда-нибудь ты увидишь ее скелет. Как тебе с ней было в кровати, а?

— Замолчите, — прошептал Лафарг, сжимая зубы. — Вы мне сейчас же скажете, где она…

— И не надейся, ты, ублюдок. Можешь на куски меня резать, я ничего тебе не скажу. Мне уже все равно. Если ты меня не прикончишь, так полиция достанет. Терять мне нечего, так и так сдохну, но и ты у меня поплатишься. Ничего не узнаешь.

— Узнаю, ты заговоришь, скотина безмозглая.

Ришар приблизился к Алексу, и тот плюнул ему прямо в лицо. Врач прижал его руку к стене, вывернув ладонь. Запястье было крепко привязано а широкие ремешки сверхпрочной изоляционной ленты, надежно приклеенные скотчем к бетону, пресекали всякую попытку пошевелить рукой.

— Смотри! — сказал Ришар.

Он указал на введенный в вену катетер. Алекса прошиб пот, он зарыдал от бессилия. Сволочь, он все-таки его заставит говорить. С помощью лекарств.

Ришар показал ему иглу, которую ввел в катетер. Он медленно нажал на поршень. Алекс бился и выл, пытаясь выдернуть цепи, но все напрасно.

Теперь лекарство находилось уже в нем, текло по его венам. Он почувствовал, как на него накатывает дурнота, какой-то ватный туман заволакивал понемногу его разум. Он перестал кричать и биться. Его остекленевший взгляд впился в Лафарга, тот смотрел на него, злобно усмехаясь.

— Как тебя зовут?

Ришар схватил его за волосы, поддерживая голову, которая безвольно заваливалась вперед.

— Барни… Алекс.

— Ты помнишь мою жену?

— Да…

Несколько минут спустя Лафарг уже знал адрес тайного дома в Ливри-Гарган.

Низко по полу стелется стылое дыхание проникающего с улицы воздуха. Ты извиваешься, пытаясь перевернуться на бок, прижимаешься щекой к полу и наслаждаешься этими крохами свежести. Высохшее горло нестерпимо болит. Пластырь, заклеивший рот, стягивает кожу на лице.

Дверь открывается. Зажигается свет. Это Тарантул. Он бросается к тебе. Почему у него такой потрясенный вид? Он берет тебя на руки, осторожно, стараясь не причинить боли, отдирает клейкую ленту, вытаскивает кляп, покрывает лицо поцелуями, называет тебя «малышкой», в остервенении набрасывается на веревки, зубами развязывает узлы. Твои затекшие члены болезненно ноют, кровь вновь начинает свободно циркулировать в венах, путы уже не мешают.

Тарантул держит тебя в объятиях, прижимает к себе. Его рука, зарывшись в твои волосы, ласкает затылок. Он приподнимает тебя и почти выволакивает вон из этого ужасного подвала.

Ты осознаешь, что вы сейчас находитесь не в Везине, но в каком-то другом доме… Что все это значит? Ударом ноги Тарантул открывает дверь. Это кухня. Не отпуская тебя, он берет стакан, наполняет его водой, заставляет тебя выпить, и ты пьешь долго, медленными глотками.

Тебя кажется, что в лёгких осело несколько кшограммов пыли; а теперь вот эта вода во рту: никогда еще тебе не доводилось испытывать таких приятных вкусовых ощущений.

Тарантул выносит тебя в гостиную, обставленную грубой дешевой мебелью. Он сажает тебя в кресло, становится перед тобой на колени, прижимается лбом к твоему животу, и его руки обвивают твою талию.

Тебе кажется, что все это происходит не с тобой, ты не присутствуешь при этом, но наблюдаешь откуда-то извне, ты — зрительница в этом театре абсурда. Тарантул куда-то пропал. Вот он возвращается, неся покрывало, которое оставил в подвале; он заворачивает тебя в это покрывало и выносит. На улице темно.

«Мерседес» ждет перед домом. Тарантул сажает тебя на переднее сиденье, сам устраивается за рулем.

Он говорит с тобой, начинает рассказывать какую-то невероятную, безумную историю. Ты рассеянно слушаешь. Тебя, оказывается, похитил какой-то бандит, чтобы его шантажировать… Бедный Тарантул, он сошел с ума, он путает вымысел с реальностью, он сам уже не различает, где кончается жизнь и начинается спектакль, поставленный им самим. Нет… Тебя не обманет эта нежность, тебе прекрасно известно, что он хочет заставить тебя страдать еще сильнее, чтобы наказать тебя, хотя куда уж сильнее…

Остановившись на красный свет, он поворачивает к тебе голову. Он улыбается, вновь запускает руку в твои волосы и ласкает тебя.

Когда вы приезжаете в Везине, он вносит тебя в гостиную, укладывает на диван. Затем отправляется в твою комнату, возвращается, неся в руках пеньюар, набрасывает его на тебя и исчезает снова… Потом опять появляется, на этот раз с подносом: еда, питье. Он дает тебе какие-то таблетки, ты не знаешь, что это такое, но это не имеет никакого значения.

Он заставляет тебя поесть, настаивает, чтобы ты взяла йогурт, фрукты.

Когда с едой покончено, глаза твои сами закрываются, ты истощена и разбита, день был слишком тяжелым. Он уносит тебя на второй этаж, укладывает в постель; последнее, что ты видишь перед тем, как погрузиться в сон, — это он, сидит возле постели и держит тебя за руку.

Ты просыпаешься… Струится рассеянный свет, без сомнения, это раннее утро. Тарантул все еще здесь, возле тебя, в кресле, он спит, дверь комнаты широко распахнута.

Ноги все еще болят, веревки были стянуты слишком туго. Ты слегка отстраняешься, чтобы лучше рассмотреть Тарантула. Ты вновь думаешь об этой невероятной истории, которую он тебе рассказал. Какой-то гангстер? Ну да, беглый бандит в розыске, он хотел, чтобы Тарантул переделал ему физиономию! А тебя он захватил в заложники!

Мысли путаются… Тебя вновь обволакивает сон. И в этом сне тебя преследуют кошмары. Каждый раз это одна и та же картина: хохочущий Тарантул, ты распластан на этом столе, ослепительный, нестерпимо резкии свет лампы быт в глаза. На Тарантуле белая блуза хирурга, белая шапочка, он присутствует при твоем пробуждении и смеется во всю глотку.

Ты, еще не придя в себя, слышишь этот хохот, он режет уши, тебе хотелось бы еще немного поспать, но нет, действие наркоза уже закончилось… Как это все долго, ты словно откуда-то возвращаешься, картины из твоего сна еще такие яркие и живые, а Тарантул хохочет… Ты поворачиваешь голову, рука привязана, нет, привязаны обе руки. В сгиб возле локтя введена игла, она соединена с трубкой. Над головой мерно раскачивается бутылочка с раствором, из которой выходит капельница… Ты чувствуешь головокружение и слабость, но постепенно где-то внизу живота возникает боль, она становится все сильнее, а Тарантул хохочет…

Бедра раздвинуты и неудобно вывернуты, тебе больно. Колени тоже привязаны к каким-то приспособлениям, странные металлические трубки… Это… похоже на кресло, которое используют гинекологи, для осмотра… Господи, эта боль в области паха, она восходит к животу, куда-то в брюшную полость. Ты пытаешься приподнять голову, чтобы увидеть, что там, а Тарантул все хохочет.

— Подожди, мой милый Винсент, я сейчас тебе помогу…

Тарантул приподнимает твой затылок, берет зеркало, устанавливает его тебе между ног. Ты ничего не видишь, ничего, только комок окровавленной марли и две трубочки, выходящие из каких-то склянок…

— Скоро ты сможешь рассмотреть все лучше! — говорит тебе Тарантул. И задыхается от смеха.

— Ты понимаешь, что он сделал. Уколы, набухающие грудные железы, и вот теперь это.

Когда действие наркоза прошло окончательно, когда ты полностью пришел в сознание, ты долго кричал, выл, бился в своих путах. Он оставил тебя одного в этом блоке, в подвале, распластанного, привязанного к креслу.

Потом он вернулся. Склонился над тобой. Кажется, все это время он так и не прекращал смеяться. Он смеялся уже целую вечность.

Он принес небольшой торт, настоящий именинный торт с одной свечкой. Единственной.

— Мой дорогой Винсент, сейчас мы отпразднуем первый день рождения человека, которого тебе предстоит хорошо узнать: Евы!

Он указал на твой живот.

— Там больше ничего нет. Я тебе объясню. Ты больше не Винсент. Ты Ева.

Он разрезал торт, взял кусок и размазал его тебе по лицу. У тебя даже не было сил кричать. Улыбаясь, он съел другой кусок. Он откупорил бутылку шампанского, наполнил два бокала. Затем выпил свой, а другой вылил тебе на голову.

— Ну что, Ева, малышка, это все, что ты можешь мне сказать?

Ты спросил его, что он сделал. Это было очень просто. Он подкатил кресло к другой части подвала, той, где ты жил до сих пор.

— Дорогая моя, я, разумеется, не снимал на пленку операцию, которую только что сделал вам… Однако этот тип хирургического вмешательства весьма распространен, я вам все объясню с помощью вот этого фильма.

Он включил проектор… На экране, натянутом прямо на стене, появился операционный зал. Какой-то голос, это был не Тарантул, комментировал происходящее:

«После воздействия гормонами, длившегося в течение двух лет, мы сейчас произведем вагинопластику у господина X., с которым до этого имели многочисленные предварительные беседы.

После курса анестезии для начала мы отрезаем часть головки полового члена длиной 1,2 сантиметра, затем снимаем кожу со всего члена до самого корня. Мы иссекаем ножку также под корень… Проделываем то же самое с сосудисто-нервной дорсальной ножкой. Нам необходимо увести внешний слой пещеристых тел до корня полового органа…»

Невозможно было оторвать взгляд от этого зрелища, от этих людей в перчатках, которые виртуозно манипулировали скальпелем и зажимами, копаясь в живой плоти, так же как Тарантул копался в твоей.

«Следующая стадия предполагает вскрытие мошоночно-перенеальной области, делаем надрез, останавливаясь в трех сантиметрах от анального отверстия; производим экстериоризацию полового члена и продолжаем иссечение кожи железы.

Конечная фаза — индивидуализация мочеиспускательного канала и разделение пещеристых тел по медиальной линии».

Тарантул все хохотал и хохотал… Время от времени он поднимался, чтобы отрегулировать изображение, затем возвращался, похлопывая тебя по щеке.

«Третья стадия — создание неовагины между уретральной плоскостью спереди и прямой кишкой сзади с постоянным контролем отслаивания.

Так происходит отслаивание неовагины, размеры которой четыре сантиметра в ширину и двенадцатъ-тринадцатъ в глубину, затем закрываем передний зияющий край чехла из кожи полового члена и производим инвагинацию кожи полового органа в неовагину.

Лоскут железы выводится наружу для создания неоклитора. Кожа мошонки, которую мы сохранили, очень тонкая, на ней также производится резекция: с ее помощью будут сформированы большие губы.

Перед вами тот же самый пациент несколько месяцев спустя. Результат можно назвать весьма удовлетворительным: вагина хорошего размера и вполне функциональна, клитор чувствителен, мочевыводящее отверстие находится в нужном месте, осложнения при мочеиспускании отсутствуют».

Пленка закончилась. Внизу живота чувствовались нестерпимый зуд и боль. Тебе захотелось помочиться. Пришлось сказать об этом Тарантулу… Он поставил тебе зонд, и тогда пришло это странное ощущение, совсем новое восприятие твоего пола. Из твоей глотки опять вырвался крик.

Этот ужас невозможно было описать словами, ночью одолевала бессонница. Тарантул вкалывал тебе транквилизаторы. Позже он развязал тебя, чтобы заставить пройти несколько шагов. Маленькими шагами ты шагала по кругу. Между ног болтался зонд и какие-то трубки, соединенные с пустыми склянками, в которые капало то, что выходило из тебя. Одну из них держал Тарантул, другая оказалась засунута в карман твоего халата… Сил не было. Тарантул вывел тебя из подвала и устроил в небольшой квартирке наверху. Там имелись будуар, спальня… Ты была ослеплена. В первый раз за два года ты покидала свою тюрьму. Солнце залило твое лицо. Это было очень приятно.

Твое выздоровление длилось очень долго. Зонд исчез, склянки тоже. Осталась только эта дыра там, между ног. Тарантул вложил тебе в вагину какой-то жгут. Как он объяснил, это было необходимо, чтобы отверстие не заросло. Тебе пришлось носить его несколько месяцев. Чуть повыше имелось одно очень чувствительное место: твой клитор.

Дверь в твою комнату всегда оставалась закрыта. Через щели в затворенных ставнях тебе удавалось разглядеть парк, маленький пруд, даже пару лебедей. Тарантул приходил навещать тебя каждый день, оставался на несколько часов. Вы говорили о твоей новой жизни. О том, каким ты стал… Стала.

Вновь началась игра на пианино, занятия живописью… Поскольку у тебя были груди и это отверстие между ног, оставалось только исполнять предложенную тебе роль. Сбежать? Вернуться к себе после того, как прошло столько времени? К себе? Разве это называется «к себе», то самое место, где когда-то жил некий Винсент? Что скажут те, которых он знал когда-то? Выбора у тебя не оставалось. Макияж, прически, духи… И однажды Тарантул привел тебя в аллею Булонского леса. Это был предел, ничто больше уже не могло тебя ни поразить, ни задеть.

А сейчас этот человек спит рядом с тобой. Должно быть, ему очень неудобно, вот так скрючиться в кресле в неудобной позе? Когда он нашел тебя в подвале, то стал тебя целовать, ласкать, заключил в объятия. Дверь открыта. Чего он хочет теперь?

Ришар открыл глаза. Страшно ломило поясницу. Это было какое-то странное ощущение: всю ночь напролет бодрствовать возле Евы, потом что-то произошло, какой-то звук, похожий на шелест одеяла, и вот Ева выпрямляется в постели, внимательно следит за ним в свете наступающего утра… Она здесь. Здесь, в постели, глаза ее широко раскрыты. Ришар улыбается, встает, потягивается, распрямляя затекшие мышцы, садится на край кровати. Он говорит, опять переходя на прежнее «вы», принятое им с самого начала, что выглядит довольно абсурдно, раньше это «выканье» казалось выхлопами ненависти.

— Вам будет лучше, — говорит он. — Все прошло. Я… в общем, все кончено, вы можете уехать, я все устрою с документами, твоим новым паспортом, так делается, ты ведь знаешь? Ты пойдешь в полицию и скажешь им..

Ришар все говорит и говорит, словно боясь остановиться, и эти жалкие слова кажутся признанием его поражения. Полного и унизительного поражения, которое наступило слишком поздно, словно в наказание за давно угасшую ненависть.

Ева поднялась, пошла в ванную комнату, приняла душ и оделась. Она спустилась в гостиную. Ришар нашел ее на берегу пруда. Он часто приходил сюда и бросал лебедям хлебные крошки. Она села на корточки на берегу, свистом подозвала птиц. Она подплыли и стали клевать прямо из ее ладони, вытягивая шею, чтобы проглотить корочки.

Погода была ослепительно солнечной. Они вместе вернулись на виллу и сели рядом на качели возле бассейна. Так они сидели довольно долго, один возле другого и не произносили ни слова.

— Ришар? — наконец позвала Ева. — Я хочу увидеть море.

Он обернулся к ней, долго смотрел на нее безмерно грустным взглядом, затем кивнул. Они вернулись в дом, Ева пошла за сумкой, затолкала туда какие-то вещи. Ришар ждал ее в машине.

Они двинулись в путь. Она опустила боковое стекло и высунула руку, с наслаждением ощущая порывы ветра. Он посоветовал ей этого не делать, потому что ее могли покусать насекомые или поранить камешки, вылетавшие из-под колес.

Ришар ехал очень быстро, проскакивая повороты с какой-то яростью. Она попросила его не гнать так. Вскоре показались прибрежные скалы.

На галечном берегу в Этрета было черно от людей. Туристы толпились на берегу. Был отлив. Они прогуливались по тропинке, которая вилась вдоль скал и заканчивалась туннелем, через который можно было попасть на соседний берег, тот, где возвышалась знаменитая Полая Игла.

Ева спросила Ришара, читал ли он роман Мориса Леблана, ту самую безумную историю, в которой бандиты прятались в гроте, выдолбленном внутри остроконечной вершины. Нет, Ришар не читал… Смеясь, он сказал с некоторой горечью в голосе, что его профессия не оставляет ему свободного времени. Она настаивала: ну как же, это Арсен Люпен, про него все знают!

Они продолжили прогулку и на этот раз направились в противоположную сторону, к городу. Ева проголодалась. Они заняли столик на террасе ресторанчика, в меню которого имелись блюда из даров моря. Она заказала себе морское ассорти, большое блюдо устриц, различных моллюсков, ракушек. Ришар только попробовал клешню морского паука и оставил ее заканчивать трапезу в одиночестве.

— Ришар, — спросила она, — что эта за история с гангстером?

Он вновь стал рассказывать ей, как вернулся в Везине, увидел пустую комнату, взломанные замки, как сходил с ума, недоумевая по поводу ее исчезновения. О том, как наконец он сумел ее найти.

— А этот тип, ты его отпустил? — настаивала она, по-прежнему недоверчивая и подозрительная.

— Нет, он остался в подвале, связанный.

Он произнес это тихим, бесцветным голосом.

Она чуть не задохнулась.

— Ришар! Но надо же пойти туда, ты же не можешь позволить, чтобы он сдох там!

— Именно этого он и заслуживает, он причинил тебе боль.

Она стукнула кулаком по столу, чтобы вернуть его к действительности. Она не могла отделаться от ощущения, что является действующим лицом какой-то пьесы абсурда в нелепых декорациях: белое вино в стакане, остатки краба на тарелке и этот, такой неуместный в данной обстановке, разговор про какого-то типа, гниющего в подвале дома в Везине. Его отсутствующий взгляд был устремлен куда-то мимо. Она настаивала на том, чтобы отправиться в обратный путь немедленно. Он тотчас же повиновался. У нее было ощущение, что если она попросит его броситься с высокой скалы, он безропотно согласится.

Было уже довольно поздно, когда они вернулись на виллу. По лестнице, ведущей в подвал, он спускался на шаг впереди нее. Он открыл дверь, зажег свет. Парень, разумеется, находился там, стоял на коленях, с руками, вывернутыми цепями, которые были ей так хорошо знакомы. Когда Алекс поднял голову, она издала пронзительный крик, похожий на жалобный вой раненого животного, которое не может постичь, что с ним произошло.

Согнувшись пополам, не в силах вздохнуть, она показывала пальцем на пленника. Она бросилась в коридор, упала на колени, ее вырвало. Ришар поспешил к ней, опустился рядом, поддерживая ее лоб.

Так, стало быть, вот он какой, последний акт! Тарантул от начала и до конца выдумал эту бредовую историю с гангстером, только чтобы усыпить твое недоверие. Он задабривал тебя ласками, выполнял любые капризы, как, например, этот: увидеть море, — и все это, чтобы столкнуть в пропасть бездонного кошмара!

И эта хитрость, чтобы ты обнаружила Алекса, плененного, как и ты четыре года назад, имела лишь одну цель: еще сильнее растоптать тебя, еще ближе — а разве возможно еще ближе? — подтолкнуть к безумию…

Да, в этом и состоял его план! Ему было недостаточно унизить тебя, заставив заниматься проституцией. После того как он искромсал, выхолостил, изуродовал тебя, разрушил твое тело, чтобы создать другое существо, игрушку из плоти. Нет, все это было лишь игрой, прелюдией к его истинному плану: сделать тебя безумной, как его собственная дочь!.. Поскольку тебе удалось выстоять после всего того, что он с тобой сотворил, ему пришлось увеличить ставки!

Делая ход за ходом в своей дьявольской игре, он подвергал тебя все большему унижению, все сильнее погружая с головой в черные, зловонные помои, и время от времени вытаскивал оттуда за волосы, не давая захлебнуться окончательно, чтобы наконец нанести последний удар: Алекс!

Тарантул не безумен, это гений. Кто еще мог бы научно разработать и мастерски осуществить эту прогрессию, это последовательное и неумолимое низвержение в ад? Какой жестокий ублюдок, он недостоин жить!

Алекс, он ничего из него не вытянет, ему следовало бы это знать. Он же не собирался подвергать его таким же мучениям. Алекс был крепким увальнем, рабочей скотиной, когда-то он развлекал тебя, ты мог делать с ним все, что угодно, он таскался за тобой повсюду, как собачонка.

С ним Тарантулу не удалось бы сделать ничего: этому простому деревенскому парню было далеко до изысканных манер, какие отличали тебя, и выдрессировать его было бы невозможно. Может быть, он собирался заставить тебя его… Да, он был привязан, извивался голый, как червяк, именно этого и хотел Тарантул!

Он не насытился одним, ему нужны были они оба, в его полной власти. Четыре года, Тарантулу понадобилось четыре года, чтобы отыскать Алекса… Алекс, что с ним стало? Но главное, почему Тарантул смог его захватить? Ведь ты ничего ему не рассказывал!

Тарантул стоял здесь же, рядом с тобой. Он тебя поддерживал. По бетонному полу растекалась лужица рвотных масс. Тарантул шептал нежные слова: маленькая моя, деточка, — он прижимал тебя к себе, вытирал твой рот носовым платком.

Дверь в соседнее помещение была открыта. Ты режим прыжком бросился в операционный блок и схватил лежащий на столе скальпель, затем медленно вернулся к Тарантулу, держа у груди направленное прямо на него острое тонкое лезвие.

 

III

Они были рядом, стояли лицом к лицу в этом бетонном подвале, залитом резким неоновым светом. Она медленно приближалась со скальпелем в руке. Ришар не двигался. Из подвала раздался громкий крик Алекса. Он видел, как Ева упала на колени, как внезапно исчезла из виду, и теперь с недоумением следил, как в дверном проеме она приближалась, держа в руке нож.

— Мой револьвер, малышка! — завопил он. — Мой револьвер, иди сюда, он бросил его здесь.

Ева вновь вошла в подвал, завладела оружием Алекса, которое и в самом деле было брошено здесь же, на диване. Ришар даже не вздрогнул, он стоял в коридоре и не отступил перед стволом кольта, направленным прямо ему в грудь. Он был настолько потрясен, что потерял всякую способность двигаться.

— Ева, да объясни мне, ради бога!

Она в недоумении остановилась. Ну конечно, это была очередная хитрость Тарантула, он притворяется, делает вид, что ничего не понимает, что потрясен. Но нет, эта сволочь так просто не отделается!

— Берегись, Алекс! — закричала она. — Он тебя поимеет, этот ублюдок!

Алекс тоже, похоже, ничего не понимал. Она знает его имя? Ну да, наверное, Лафарг его упоминал? Конечно же, все очень просто… Лафарг держал свою жену взаперти, и теперь она собирается воспользоваться подвернувшимся случаем, чтобы избавиться от мужа!

— Ева, ты можешь убить меня, если хочешь, но объясни мне, что происходит!

Под дулом кольта Ришар сполз по стене, нелепо подвернув ногу, он сел на пол. Он полулежал, прислонившись к стене.

— Ты лживая скотина, скотина, скотина!

Она начала шепотом, но потом перешла на визгливый крик. Вены на шее вздулись, глаза почти вылезли из орбит, тело колотила дрожь.

— Ева, умоляю тебя, объясни мне…

— Алекс! Алекс Барни! Он тоже был со мной тогда… Он трахал ее, Вивиану, а я держал, чтобы не брыкалась! Ты-то всегда думал, что я был один, я никогда тебе ничего не говорил, я не хотел, чтобы ты его тоже нашел… Если твоя дочь сумасшедшая, это не только я виноват, но и он тоже, а ты скотина вонючая! А я все взял на себя!

Алекс в полном недоумении слушал эту женщину. Что она такое говорит? Они оба играют со мной в какую-то игру, хотят, чтобы у меня крыша поехала… Потом он внимательно всмотрелся в лицо жены Лафарга, рот, глаза…

— A-а, так ты не знал, что нас было двое? — не переставала кричать Ева. — Ну да, Алекс мой приятель! Бедняжка, у него девок было не слишком много… Я у него был что-то вроде… загонщика. С твоей девчонкой пришлось повозиться, совсем дура была, ничего не понимала. Ну там потискать, полизаться, это она была согласна, это ей даже нравилось, но когда я запустил руку под юбку, — все! Пришлось немного поприжать ее.

Ришар мотал головой, словно пытаясь проснуться, скинуть наваждение, крики Евы пригвоздили его к месту.

— Я был первый. Алекс держал ее, она лягалась… А вы там, в кабаке, как раз надирались или отплясывали, я не знаю. Потом была очередь Алекса. Знаешь, Ришар, он неплохо порезвился. Она кричала, ей было больно… Хотя, конечно, не так, как мне, после того что ты со мной сделал. Я убью тебя, Тарантул, убью!

Нет, Тарантул ничего не знал. Ты никогда ему не рассказывал. Когда он признался, почему тебя изуродовал, — это из-за Вивианы, из-за ее сумасшествия — ты твердо решил молчать.

Ты лежал тогда на столе в операционном блоке, а он рассказывал, что произошло тем июльским вечером, тогда, два года назад. Ты болтался по улицам, в компании с Алексом, делать было нечего. Школьные каникулы только что начались. Ты собирался отправиться в Англию, а он, Алекс, оставался работать на ферме своего папаши, должен был помогать ему в поле.

Вы шатались без всякой цели, обошли одно за другим все кафе, поиграли в настольный футбол, погоняли шары в бильярдной, потом оба сели на мотоцикл. Было довольно тепло. В Динанкуре, соседнем городке километрах в тридцати, был какой-то праздник, ярмарка. Алекс стрелял из карабина по воздушным шарикам. Ты пялился на девиц. Их было много. Где-то ближе к вечеру ты и увидел ту девчонку. Она была хорошенькая. Она шла под руку с каким-то типом, это был старик, в общем, гораздо старше ее. Наверное, ее папаша. Ей очень шло летнее светло-голубое платье. У нее были светлые вьющиеся волосы, на детском личике ни грамма косметики. Они прогуливались с какими-то другими людьми, сразу было видно, что это не крестьяне.

Они устроились за столиком на террасе кафе. А девчонка отправилась гулять одна. Ты подошел к ней, стал заговаривать зубы, очень вежливо и без глупостей, как всегда. Ее звали Вивиана. Ну да, это был ее отец, тот тип с седыми волосами.

Вечером на площади начался бал. Ты спросил у Вивианы, не составит ли она тебе компанию. Она была не против, но ведь имелся ее папаша! Они в местной гостинице праздновали чью-то свадьбу. Гостиница размещалась в старинном замке, чуть на отшибе, там, в парке, часто устраивали какие-то приемы, праздники. Ей пора было отправляться на свадебный ужин. Ты стал ее уговаривать: пусть позднее она придет сюда, к палатке с жареной картошкой. Это была простая девчонка, немного глуповатая, но хорошенькая.

В течение вечера он несколько раз проходил мимо замка. Эти богачи пригласили настоящий оркестр, не каких-нибудь деревенских олухов с аккордеоном, как обычно, нет, профессиональный оркестр, музыканты играли джаз, они были в белых смокингах. Окна гостиницы были закрыты, чтобы богачи не оскорбили свой слух фальшивыми звуками визгливых танцевальных мелодий.

Около десяти часов Вивиана вышла. Ты предложил ей выпить. Она выпила колы, ты взял себе скотч. Пока мы пили, ты украдкой бросал на нее взгляды. Когда заиграли медленный танец, ты поцеловал Вивиану. Ты чувствовал, как в ее груди сильными толчками бьется сердце. Целоваться она совсем не умела, сильно сжимала губы. Потом, когда ты показал ей, как надо, она стала такое выделывать своим языком! Дурочка. Она очень приятно пахла, какой-то сладковатый несильный запах, не то что эти местные девицы, которые выливают на себя одеколон целыми литрами. Танцуя, ты ласкал ее голую спину, платье было с полукруглым вырезом.

Потом вы прогуливались по улицам городка. В воротах ты снова ее поцеловал. Теперь было лучше, она уже немного научилась. Ты запустил ей руку под платье, стал ласкать ее ногу, добрался до трусиков. Ей это явно понравилось, но она все-таки оттолкнула тебя. Она боялась, что если будет отсутствовать долго, то отец станет ее ругать. Ты не настаивал. Вы вернулись обратно на площадь. Ее отец как раз вышел из гостиницы и разыскивал дочь. Он увидел вас обоих, ты отвернулся и поспешил укрыться от его глаз.

Стоя на приличном расстоянии, ты видел, как они о чем-то спорят. Похоже, поначалу он был сердит, но потом рассмеялся, снова отправился в гостиницу. Вивиана вернулась к тебе. Ее отец разрешил ей еще немного погулять.

Вы танцевали. Она прижималась к тебе. В сгустившихся сумерках ты ласкал ее грудь. Через час она захотела вернуться к отцу. Ты незаметно подал знак Алексу, который стоял, опершись на стойку бара у танцевальной площадки, с бутылкой пива в руке. Ты сказал Вивиане, что проводишь ее. Держась за руку, вы обошли замок. Смеясь, ты увлек ее в кусты в глубине парка. Тоже смеясь, она упиралась. Ей очень хотелось остаться с тобой.

Вы встали, прислонясь к дереву. Теперь она целовалась уже совсем хорошо. Она позволила тебе чуть-чуть приподнять платье. Внезапно ты схватил ее трусики, стал сдирать их, одновременно зажав ее рот рукой. Алекс мгновенно оказался рядом, он схватил ее за руки, завел их за спину, а ее саму опрокинул на землю. Он крепко держал ее, в то время как ты стоял на коленях между ее ног. Алекс смотрел, как ты это делал.

Потом уже ты держал Вивиану, которая стояла на четвереньках в траве, а Алекс пристраивался сзади. Алекс не удовольствовался тем, что ты уже заставил ее пережить, он хотел большего. Проникая, он причинил ей слишком сильную боль, она отчаянно сопротивлялась, ей даже удалось вырваться. Она кричала. Ты настиг ее, поймав за ногу. Тебе удалось скрутить ее, чтобы не дергалась. Ты хотел дать ей пощечину, но, когда уже собирался это сделать, твоя рука инстинктивно сжалась, и она получила в лицо кулаком. Голову отбросило назад, и Вивиана ударилась затылком о ствол дерева, возле которого вы находились. Она потеряла сознание, тело ее сотрясали конвульсии.

Позже Тарантул рассказал тебе. Когда он услышал крики, оркестр как раз играл «The Man I Love». Он выбежал в парк. Он видел, как ты стоял в траве на коленях, пытаясь схватить Вививану за лодыжку, удержать, чтобы помешать ей кричать.

Что касается Алекса, он не стал дожидаться и сбежал, юркнув в густой подлесок. Вивиана продолжала кричать. Тебе нужно было убираться. Ты кинулся прочь, оставив этого типа позади. Он вышел после обильного ужина, и для тебя не составило особого труда обогнать его. На другом конце деревни, возле мотоцикла, тебя ждал Алекс.

В последующие несколько дней ты испытывал беспокойство. Ее отец видел тебя, в первый раз у буфетной стойки, потом на поляне в парке гостиницы: прежде чем выбрать, в каком направлении бежать, ты колебался долю секунды…

Но ты был из другой деревни, которая находилась далеко отсюда. Понемногу твоя тревога утихала. На следующей неделе Мы улетел в Англию, а вернулся только в конце августа. И потом, вам с Алексом было не впервой попадать в переделки.

Тарантул искал долго. Ему был приблизительно известен твой возраст. Он мельком видел лицо… Он не стал давать твое описании полиции. Ты ему был нужен для него лично. Он прочесывал окрестные деревни, постепенно расширяя круг поисков, подстерегал людей на выходе с заводов, из лицеев.

Три месяца спустя он увидел тебя в кафе, что напротив лицея в Мо. Он стал следить за тобой, изучил привычки и однажды сентябрьским вечером подстерег тебя в лесу.

О существовании Алекса он даже не знал, не мог знать… Вот почему он, задыхаясь, лежит сейчас перед тобой, в полной твоей власти.

Ришар был оглушен. Ева стояла на коленях, направив на него кольт, руки были напряжены, белый от напряжения указательный палец лежал на курке. Глухим, бесцветным голосом она бормотала:

— Я убью тебя.

— Ева, я не знал… Это несправедливо.

Она была потрясена этим нелепым упреком и немного ослабила внимание. Ришар не упустил этого момента. Резко выбросив вперед ногу, он ударил по предплечью женщины, которая с криком выпустила из рук оружие. Он прыгнул на нее, схватил кольт, бросился в помещение, в котором был привязан Алекс. Не раздумывая, он выстрелил два раза. Алекс обвис на своих цепях, пули угодили в шею и в сердце.

Затем Ришар вернулся в коридор, склонился над Евой, помог ей подняться, сам встал на колени и протянул ей кольт.

Пошатываясь, она все-таки старалась держаться прямо, стояла, тяжело дыша, раздвинув ноги, приблизив дуло прямо к виску Лафарга.

Он смотрел на нее, не мигая, не позволяя, чтобы в его глазах отражались какие-то чувства, словно хотел сохранить нейтралитет, который позволил бы Еве отрешиться от всякой жалости. Он вновь желал сделаться прежним Тарантулом, с его холодными, непроницаемыми глазами.

Ева смотрела на него, обмякшего, уничтоженного. Она выронила кольт.

Она поднялась на первый этаж, выбежала в парк, задыхаясь, остановилась перед решетчатыми входными воротами. Стояла очень хорошая погода, в синей воде бассейна плясали яркие отблески.

Отдышавшись, Ева вернулась назад, вошла в дом, поднялась на второй этаж. Она вошла в свою комнату, присела на кровать. Рядом стоял мольберт, прикрытый куском ткани. Она сорвала его, долго смотрела на непристойную картинку — Ришар-травести, с испитой физиономией, морщинистой кожей, Ришар в образе старой проститутки.

Она медленно спустилась в подвал. Тело Алекса по-прежнему висело на цепях. На бетоне расплывалось большое кровавое пятно. Она приподняла голову Алекса, на мгновение задержала взгляд на его мертвых глазах, затем вышла из тюрьмы.

Ришар все еще сидел в коридоре, вытянув руки вдоль тела, ноги согнуты в коленях. Верхняя губа слегка подрагивала. Она села возле него и взяла за руку. Опустила голову ему на плечо.

Понизив голос, словно кто-нибудь мог ее услышать, выдохнула:

— Пойдем… нельзя оставлять труп здесь…