Из которой читатель узнает о том, что смерть одного моряка, это горе, а гибель тысяч морячек, это статистика. А так же о том, что даже маленькая ёлочка в умелых руках может обратиться в психологическое оружие.

Вернёмся, однако, к нашим "джигитам" морским, вернее к той части запорожцев вперемешку с казаками из прибрежных сечей, что прорвалась в мраморное море. "Его вельможность пан кошевой атаман" погиб. Об этом выжившие казаки узнали, собравшись под утро гуртом близ южной оконечности Босфора, в прямой видимости, но дальше, чем на пушечный выстрел, последнего из фортов. Что укрепления азиатского берега, что европейского, в этом месте особо дальнобойных пушек были лишены по причинам жадности людской, изложенным в предыдущей главе. Как только в проливе ночью загрохотали пушки, три "мармарианца" Сокина, с высокими мачтами, подошли на безопасную дистанцию и на их мачтах зажглись огни. Подходящие суда казаков, убедившись, что "маяками" работают свои, присоединялись к морской гирлянде.

К обеду ждать отставших стало бессмысленно, и встречающей стороной было предложено всем идти на Мармару, поклониться Князюшке, но тут уже возмутились "куренские". Кто же это такие? Враги скрытые, или вовсе анархисты-социалисты, которым по боку, кому служить, вроде 'некрасовцев' нашего мира? Да нет. 'Куренские', это те же 'малоусые' казаки. Петушки, в основной массе, ещё не знали, что скурвившийся кошевой петух покусился на общак, и захотели немедленно отомстить за Президента все Сечи. Расслабила их демократия! Привыкли запорожские безземельные, что сначала угодья выделяют им, потом лишь старшине, церкви и женатым казакам.

В нашем мире этот принцип при многочисленных переездах запорожцев на Буг, а потом и на Кубань стёрся, и лихие куренские превратились в безлошадных пластунов. Так что когда сбросившие царя белые кинули клич, поддержала Врангеля лишь "старшина", а пластуны поверили земельным обещаниям красных. Так что в некоторых экипажах челнов все были безусыми и не кому из старших товарищей было охладить их пыл. А из выжившей части флота таких судов набралась десятая часть, и они хотели пощипать турок немедленно…

Начавшуюся перепалку погасил старший из капитанов встречающего отряда, благо направили к Босфору человека быстрого в решениях. По-русски этот грек разговаривал хорошо, к данным разведки о происходящем на своём участке ответственности побережья Мраморного моря был допущен, так что цели выбрал сходу. Отправив остальной флот, с двумя кораблями сопровождения, к Мармаре, он повёл "безусых" к одному из крепких и сладких орешков.

В предыдущей главе автор неверно выразился, что почти всё золото османской империи пошло на "новый Флот". Правильнее будет сказать, что сразу в эту бездонную дыру ушло всё золото Султана и то, до которого немедленно смогли дотянуться его янычары. Да, некоторые добропорядочные купцы, которые особенно сильно страдали из-за упадка морской торговли, решились тряхнуть мошной перед "Великим"… Но вот когда, вместо четверти, у "сознательных" забрали всё "задекларированное" и им в пору стало идти ночевать в порт, а дома и семьи продать, чтобы заплатить по срочным векселям… Богатых патриотов стало заметно меньше.

Нет, не так. Просто "богатые" за пару дней вдруг разорялись, отсылали семьи с добром подальше от столицы, некоторые даже бежали не на юг и запад, а на Север, где за половину состояния "добрые казаки" организовывали им перевоз "подальше от двора". Некоторые из "Северных беженцев" осели в Анапе. Свои капиталы самые умные декларировали как "каперские" платили за них мзду, зато… Гражданство таким давалось автоматически, а позже, от Екатерины, хитрожопые бывшие турецкие подданные получили дворянские грамоты.

А что же Султан? Мирился он с такими Остапами? Счас-с! Как только пошло массовое уклонительство от налогов, плательщики которых предпочитали спать беспокойно, но на злате, столица была "запечатана". Либеральную и прикормленную стражу заменили янычары. Часть их проследовала в другие города, где стала действовать в лучших традициях опричнин, не забывая, само собой, в разумных пределах и о собственных кровных интересах.

Столица содрогнулась. Подвергающимся прелестям "национализации" купцам, вернее тем из них, кто предпочёл не уехать, а спрятаться в городе и спрятать, там же, большую часть своего золота, казаки стали казаться милыми и пушистыми… Потому что грабили на море, янычары же грабили на земле.

Капитан-грек, повёл малоусых казаков к неукреплённому участку берега близ расположенного на европейском берегу города Силиври. Городок сейчас переживал второе рождение, ибо через него пролёг новый караванный путь от Столицы к Дарданеллам. В последние три недели караваны с изъятым из столицы золотом проходили через него регулярно, раз в три дня. Из кустов на них "облизывались" пиратские лазутчики, один из которых был дальним родичем жены предприимчивого капитана. Отойдя, вместе с остальным казачьим флотом, от берега за пределы видимости грек устроил совещание.

Каков же был первый пункт этого междусобойчика? Диспозицию, наверное, обсуждали? Куда там… Первым делом грек описал размер куша и потребовал себе десятину! Без этого обещал навести на другие цели, но там опасность больше, а не возьмёшь и десятой части от здешнего… Что делать? Обматерили, как положено, жадюгу-наводчика, но доводы его признали верными.

Высадились ночью, в бой решено было идти тремя четвертями войска. Оставшиеся, самые молодые, чуть не взбунтовались, и немного успокоились лишь тогда, когда им пообещали половинные доли добычи. На берегу казаков ждал несколько напуганный молодой парень, родич грека. В первый раз, получив от дяди золото за сведения, он теперь дневал и ночевал на побережье, с дороги же приносили информацию его младшие братья, а семья поселилась в одной из купленных придорожных развалюх. Струхнувший при виде войска парень очень быстро разобрался в ситуации и потребовал одну из долей для своей семьи, а так же переправку их всех на Мармару. На угрозу вырвать из молодца сведения калёным железом хитрец напомнил о скором времени прибытия каравана…

Дядя даже расчувствовался от предприимчивости родни до того, что предложил племяннику две доли из своей десятины и вопрос был решён без членовредительства. К утру не только прошли пять километров до дороги, тихо вырезая случайных свидетелей и реквизируя гужевой транспорт, но и засели в удобном для засады месте. В охране каравана было две сотни янычар и сотня конников, непреодолимая сила для любых местных разбойников… Разбойники были не местные, сотня направляющих выплюнула сотню ракет…

Налёт был совершён мастерски, учтено было и то, что значительная часть "национализированного" золота представляет собой золотую утварь… Портить будущую добычу не хотел никто, поэтому ту часть каравана, где везли непосредственно золото, убивали "не больно". Так, посекло их сначала чуть осколками, паника среди животных началась… А по три сотни молодцов с каждой стороны от дороги на "золотом" участке применили карусель хорошо описанную в "Тарасе Бульбе". Пятьдесят лучших стрелков стреляют, ещё две с половиной сотни заряжаю.

Первыми ружейными выстрелами были убиты лошади, чтобы не мельтешили и не портили товар, потом настала очередь янычар. Стреляли казаки ниже тележных осей, сначала по ногам, тех же кто падал или прятался, добивали в корпус. Янычары не зря слыли хорошими воинами, просто они расслабились. Два десятка ружей они зарядить успели, так что и казаки потеряли в том бою троих убитыми, а десятеро было ранено. Через пять минут после начала "огневого контакта" в ход пошла сталь. Ещё пять минут зачистки и час погрузки экспроприированного на телеги. Дорога была до нужной казаком развилки пуста, так как торговцы о султанском караване тоже знали и предпочитали, от греха подальше, переждать его приход в придорожных тавернах.

На кораблях награбленное добро разбили на оговоренные доли. Конечно, доли эти были не точные "до копейки", так ведь и выбирали их по жребию. Сначала жребий тянула "обиженка", которая оставалась на кораблях, потом бойцы, потом молодой грек. Долю, доставшуюся предводителю похода, побыстрей спрятали, очень уж она была большой, и пересуды сейчас не были нужны. Делили добычу, лишь слегка отойдя от берега, ждать до Мармары не захотел никто. Сокин, узнав об "инцинденте", грека слегка пожурил, отобрал "в казну" половину его доли и отправил с "обделённой четвертью "обиженки" повторять подобные подвиги по всему побережью Мраморного Моря. На куш, подобный последнему, уповать уже не приходилось, но Князю понравился сам принцип…

С уверенностью можно сказать, и это признали позже все историки Российской империи этого мира, что самовольство "малоусых казаков" чуть не погубило весь проект в целом. А, с другой стороны, будь у Канития-младшего больше времени на подготовку, не ушла бы от него удача, не появился бы в его окружении предатель. Этого мы не знаем.

Так что случилось то, что случилось. Узнав об ограблении каравана султан рассвирепел и велел начать операцию уже через неделю, не дождавшись последней пятой части заказанных кораблей решился на атаку. Сокин, узнав о происшествии, тоже понял опасность немедленной атаки, и немедленно переслал Канития-младшему приказ заканчивать подготовку и выдвигаться на рубежи атаки. Комендант лагеря, получив приказ о резне, спустя лишь три дня о вести о нападении на "золотой караван" о "подлинности его и не задумывался. Греческим диверсантам пришлось атаковать вырезаемый лагерь сходу. Потеряли они пятьдесят бойцов, то есть больше половины, спасти сумели лишь двух женщин и пятерых детей.

Две рыбачьих шаланды, старые и текущие на вид, так что их никто не подумал даже экспроприировать для военных нужд, бросились, порознь, вдогонку за резервным отрядом "греческих камикадзе". Один из корабликов до цели добрался и "продал" на глазах турецких надсмотрщиков, "три бочки питьевой воды" с последними выжившими из их родственников. Вестникам, женщине и двум детям поверили, благо одна из девочек доводилась дальней родственницей капитану корабля. С трудом, но признав в исхудавшем и забитом существе всего три раза в жизни виденную троюродную племянницу, капитан передал весть дальше.

Сначала вырезали турок надсмотрщиков на кораблях, потом обезумевшие главы семейств атаковали "корабли надсмотрщики". Суда эти были "так себе" лишь в качестве охраны и годились… И всё равно пушечным огнём они успели потопить многие "брандеры" прежде чем до них добрались. Часть из кораблей, получивших повреждения в этой атаке, должны были прорываться на юг, донести до соплеменников весть о предательстве султана, остальные девять десятин ударили в тыл наступающей армаде.

К моменту атаки с тыла турецкий флот побеждал "по очкам". Одна из "стихий" держалась на плаву на честном слове, и могла стрелять только одним бортом. Греческие камикадзе сгинули в самоубийственной атаке на русских, однако это стоило Князю четверти кораблей. Затем в бой пошли галеры старой постройки и разменяли свою гибель ещё на четверть мармарских судов. Полчаса флотоводец турок, принявший ислам бывший француз, раздумывал, стоит ли кинуть в бой все оставшиеся суда "неевропейской постройки" или оставшихся смертников…

Выбор он сделал неправильный. Да, его "полезность" для султана возрастала, если боеспособными останутся лишь "новые" суда европейской постройки. Вот только "засадный полк" взбунтовался как раз во время перестроения. Русские суда, капитаны которых, разумеется, о замыслах Сокина и Канития-младшего предупреждены не были, с недоумением рассматривали представшую их глазам бойню. У многих из кораблей кончились ракеты и порох для пушек, на некоторых судах не было не одного стоящего на ногах.

Некоторую ясность принёс прорвавшийся к русским построениям грек-смертник, у которого убили часть команды и оставили один парус. Атаковать турок он не мог, но до русских смысл происходящего донёс. Сокин, а именно он командовал израненной "стихией", приказа атаковать не дал. Вместо этого до ночи он сумел собрать последнюю сотню ракет на лучших из оставшихся судов, команду из которых составляли исключительно греки.

Преемник бывшего и теперь мёртвого француза, тоже из христопродавцев, расклад понял. И о том, что русские ударят ночью, догадался. Вот только не верил он в милость султана… И зародилась в его буйной головушке мысль, достойная Макиавелли. Все выжившие суда, в команде которых большинство составляли турки, он отправил под защиту ближайших батарей азиатского и европейского берега. Сам же с десятью судами стал барражировать, якобы чтобы не дать прорваться русским.

Этот день был несчастливым для Флотоводцев турецкой стороны. Наш "Макиавелли" на родину, да и вообще в Европу, вернуться опасался, враги у него были там не шуточные. А вот стать "русским казаком"… Не судьба! Из десятка выбранных им кораблей удачный бунт произошёл только на семи, остальные три, поняв, что происходит, атаковали бунтовщиков. К счастью, и победившие и проигравшие стороны на судах были обескровлены в равной степени, так что "нехристи" победили. Но потери были высокие, а русским адмиралом стал, всё же, не Макиавелли, а его более удачливый первый помощник.

В это же время в Петербурге во дворце на Невском проспекте вся челядь тихо проклинала своего управляющего, Степана Фёдоровича. Собственно жаловаться им следовало на приёмную дочь хозяина, но это уже грозило непросто плетьми, а вовсе высылкой из барского дома… Так что предпочитали, втихомолку костерить не непосредственную виновницу "громких уроков на фортепьяно", но того, через которого этот рояль в доме оном оказался… Хотел же он как лучше! Самый дорогой выбрал, самый громкий! Счас-с! А о последствиях, в том числе и для собственных ушей ты подумал? Или на русский авось положился?

Наташа же ещё в нашем мире имела привычку, свойственную в прошлом аристократам, а, отнюдь, не челяди. Любила ложиться поздно и любила играть на рояле. Мелодии она знала простейшие, но любила их повторять… Да, здешний учитель музыки, нанятый ей Фаворитом, обучал её всяким "мазуркам" да "менуэтам" или как там у них? Но сыграть "маленькой елочке холодно зимой"… Да двадцать раз подряд… Да почти в полночь, когда все заснут…

Силу за собой в местных масштабах Наташа же уже ощутила и на увещевания Степана Фёдоровича "не велась". Хочу и всё! Лишь когда Фаворит ночевал дома, челядь могла засыпать безбоязненно… Но, в связи с болезнью Императрицы он уже две недели дома не ночевал, а на Академика положиться было уже нельзя. Нет, не из-за недоверия к нему домашних. Просто один из недавно уехавших далеко и на долго новых губернаторов продал ему достаточно дёшево свой дворец, здесь же на Невском, в двухстах метрах.