В ней читатель узнает о многом, в том числе о правилах кулачного боя в детском саду и о том, что Нокию в 18 веке зарядить невозможно.

Как уже было сказано выше, 21 августа 2007 года из города Петербурга, что в Российской Федерации исчезла Наталья Игоревна Гордаева, семи лет, кою водили по магазинам, покупая амуницию первоклассницы. Появилась она 21 августа 1755 года в столице Российской Империи, на Невском проспекте. Первым необычное создание заметил один малец, лет пяти от роду, сынок местной прачки. В то же мгновение, как он увидел девочку, которую, впрочем, принял за мальчугана, из-за светлых волос и джинсовой курточки с брючками, он сразу воспылал к ней первейшим человеческим чувством. Каким же, спросите Вы? Любовью? Преданностью? И будете не правы. В душе у мальчонки вспыхнула жутчайшая зависть.

Просто в предыдущем магазине отчим, которого Наташа называла Папа Олег, чтобы не перепутать с Папой Игорем, купил девочке воздушный шарик. Был он сиреневого цвета, на одной стороне был нарисован Крокодил Гена и Чебурашка со школьным ранцем, а на другой стороне школьный звонок. Мальчишка попытался отнять этот шар, так понравившийся Наташе. Был этот поступок отчаянным, так как по виду шаровладелицы становилось ясно, что девочка не из бедноты. Мальчуган, мать которого уже второй десяток лет обстирывала обитателей одного из дворцов, а по ночам грела постель сыну хозяина, крепко вбила байстрючонку правила игры в господа-холопы.

Но Шар был так красив! На мгновение маленький Илюша забылся, схватил пластиковую соломинку и хотел рвануть на себя. В следующее мгновение он сидел в пыли, держался за набухающий глаз и ревел. В чём причина, спросите Вы? Он упал? Или господь покарал его молнией за попытку нарушить одну из заповедей? Думая так, вы будете не правы. Всё дело в том, что в яслях, куда пошла Наташа в 2 годика, царила матёрая дедовщина. Взяла она, например, поиграть слонёнка, а он тут же понравился трёхлетке. И так изо дня в день, изо дня в день. Уже и в садик ребёнок идти не хотел, но… У Мамы Лены же сидеть тогда с ней не было никакой возможности, как и у Папы Игоря и братьев Петра и Павла.

Жили они, вернее снимали квартиру, как уже говорилось, в уездном южном городе "К", на реке "К", в микрорайоне им. Жукова. Впрочем, так его, кроме городских властей, ни кто не называл. Звался он "ЭНКА", по имени турецкой фирмы, которая и построила по заказу Министерства Обороны этот район, для тех военнослужащих, что выводились в ту пору из Восточной Германии. Детки у военных были нахраписты, но старший брат Паша в ту пору начал ходить в секцию по рукопашному бою. Он то и "поставил" сестрёнке за три дня удар, вернее тычок, сжатым кулачком в глаз сопернику. научить ребёнка оказалось просто, а вот отучать пришлось в течении двух лет, ибо, как говаривали на Диком Западе, револьвер может стрелять в обе стороны.

Но к моменту начала нашего повествования Наташе было уже семь лет, получив бессчетное количество раз по попе, она старалась, как могла, выжигая в своём сознании одну из заповедей "цивилизованного человека". А именно, "подставь левую щёку, потом правую, а после стань раком, и не забудь вазелин". Но когда тебе всего семь, ты оказываешься у чёрта на куличках, лошадей вокруг полно, но не одной машины… Что в такой момент просыпается? Совесть? Или сострадание? Инстинкты в такое время просыпаются!

Вся шелуха слетела в миг, хуку правой позавидовал бы и боксёр второразрядник. Но инстинкты сильны в нас. Когда Илюша, сидя в пыли, завопил дурным голосом на весь Невский проспект, в голове у Наташи сработала логическая цепочка. Подбитый глаз — Папа(причём любой из них) ремень. И вторя гласу маленького тёзки библейского пророка она заревела, заранее оплакивая свою попу.

Вот тут в дело и вступило провидение, в обличии дворника Евлампия. Сей товарищ, работал в дворне Ивана Шувалова, чей особняк находился сотней метров далее. Дворник тащил с рынка корзину с фруктами, по просьбе поварихи Серафимы. С раннего утра его одолевал один из основных инстинктов, утоление коего обостряло до предела память и интуицию. Догадываетесь какой. Нет, не любовное томление и даже не зависть. Это было похмелье. Денег ему для похода на рынок не дали, купец приходил за расчётом раз в месяц прямо во дворец, корзина была закрыта и, можно сказать опечатана. В общем, поменять на водку сей продукт было чревато… Потому как к ужину сегодня должны были собраться все три брата Шуваловы, а это… Ну и что, что к этим фруктам они едва притронуться, ведь ежели что… Нет, не убьют, даже пороть не будут, просто отправят в деревню от сытного городского житья-бытья. Бр-р-р…

И тут, одолеваемый думами о высоком, Евлампий увидел нашу героиню, оценил удар правой и стал смотреть по сторонам. Рядом не было решительно никого, кто подходил бы в сопровождающие или родичи странной малютке. А раз так… Перекинув пудовую корзину с фруктами из правой в левую руку, он, поднял и предельно аккуратно, прижал к себе молодую боярышню. Та тут же захлюпала ему в плечо, уверяя его, что она не виновата, что мальчишка первый начал…

Вот тут Евлампий окончательно поверил в удачу, всё дело в том, что их хозяин был до жути любопытен к новым знаниям. Обитая, который год уже, в фаворитах Матушки Императрицы, он часто и много в свободное время читал. Бывал он в своём городском дворце не реже раза в неделю, но сегодня, как сказано выше, должен быть непременно. Часто бывало, погуторит кто-либо из дворни с соседской челядью, намотает на ус и к управляющему. Управляющий, как только хозяин приедет, на ушко ему шепнёт, а уж фаворит, ради смеха, с Елизаветой Петровной в приватной беседе словцо вставит… Матушка Императрица весела, фаворит доволен, управляющему серебрушка, а то и золотой… Ну а дворникам уже медная монета. Но на добрую чарку хлебного вина всяко хватит!

Так что через пять минут стояла наша героиня перед очами Управляющего Городским Дворцом Ивана Шувалова. Именно так величал себя мысленно Степан Фёдорович Сотников, в прошлом крепостной у батюшки нынешнего господина, а сейчас свободный, можно сказать купчина… По крайней мере многие знали, что ежели ты хочешь поставлять продукты для стола Фаворита, высокого качества твоего товара недостаточно. а вот если десятая часть твоей торговлишки перейдёт в цепкие ручонки бывшего крепостного… Теперь таких лавочек было уже с десяток и никто на такую "десятину" не обижался. Наоборот, вместо одной лавчонки, многие владели уже и двумя и тремя. Ибо татям, как государевым, так и частноиницыативным, был известен случай, когда ретивый боярин, сжегший по пьяни суконную лавку, получил немедленно повышение… Охранять свежесрубленную крепостцу на великой русской реке. И какой бы вы думали7 Неве? А, может быть Москве-реке? Опять Вы читатель не угадали, река та зовётся Енисеем.

В тот же день, когда понурый боярин отправился "повышать квалификацию" к чёрту на кулички, Степан Фёдорович посетил пять лавчонок. Фаворитствовал его барин в ту пору только второй год, и всем казалось, что скоро будет заменён стареющей сорокадвухлетней дамой на более молодого. Но не верил в это Степан Фёдорович, ибо знал чудный характер своего барина. Попадая "в его ближнее окружение" даже отчаянные выжиги, к которым частично относил себя и управляющий, проникались к нему отчаянной симпатией. Ведь до рождения Ивана в 27-ом, что греха таить, он у его отца приворовывал, а когда к мальцу его определили, как отрезало… Когда же его Ивану, вместе с женой и тремя дочками и сыном, да и всей их деревенькой, отписали, то он от барина никуда не ушёл. Не дурак он. Честен был с барином безукоризненно, воровал сугубо опосредованно.

Вот и достал он из-под половицы все свои деньги, обошёл пять подшефных лавок, стряс с них "десятину вперёд", месяца за три, и снёс все деньги погорельцу, сказав вернуть через два года, и без росту… Так что "десятинщики", а их было всего десяток, защите такой были рады. Более того, были и ещё желающие влиться "под крыло". Но Степан Фёдорович меру знал, предпочитал клевать, как курочка по зёрнышку, а не подавиться где-либо в подворотне с перерезанным горлом.

Одна беда была лишь у Степана Фёдоровича, все называли его хозяина графом, а вот он брать этот титул из рук Матушки-Елизаветы отказывался! А ведь в неофициальной "табели о рангах" это отбрасывало его управляющего не меньше, чем на ступень вниз! Вот в таких думах его и застал краткий рассказ дворника Евлампия. Разгадав по его хитрой похмельной роже его нехитрые мысли, Степан Фёдорович посмотрел на воздушный шар, кивнул чему-то про себя, и бросил дворнику медный пятак. Тот поймал его на лету, и мгновенно испарился. Где-то, в дебрях первого этажа, большие механические часы пробили полдень. Он усадил барышню за стол, принёс ей леденец, из запасов своей младшенькой, а так же воды.

В тот момент, когда он уже хотел приступить к расспросам, необычная боярышня удивила его, на этот раз не видом, а поведением. Как вы думаете, что необычного она могла сделать с леденцом и кружкой воды? Сгрызть за секунду лакомство? Или залпом опорожнить воду? Нет, опять не угадали! Она помыла руки в кружке, а потом принялась деловито за "петушка на палочке"! Мыть руки, это в семье было обязательным, как уже было сказано, отец с матерью прожили в Восточной Германии, где заразились духом Истинно Немецкого Воспитания Через Задницу.

Вот маленький пример. Один из немцев-офицеров, по фамилии Пайфер, жил этажом выше в их доме. Как-то его десятилетний сын, постирав, а после погладив, свои носки, ложа их в шкаф аккуратной стопкой, выронил один. Не заметив этого, он крикнув маме, что всё сделал, побежал во двор, гонять мяч с его русскими сверстниками. Отец вернулся домой в шесть и вопль его сына, бегущего в одних трусах и носках вниз по лестнице, разбудил полдома. разгневанный отец реактивное чадо догнал лишь на улице, последующую неделю "чадо" сидеть не могло.

Конечно, до таких верхов педагогики Гордаевы не дошли, но бациллу "Орднунга" подхватили изрядную. Так что для Наташи съесть что-либо, не помыв руки, было равносильно слову "невозможно", лучше уж десять фингалов поставить…

так что Степан Фёдорович, ещё не задав не одного вопроса, окончательно уверился в благородном происхождении малышки. На вопрос, как её зовут, Наташа ответила без запинки. Фамилия, имя, отчество, номер домашнего телефона, номер сотового матери, номер сотового отчима. Впрочем, управляющий назначения цифр не понял, но впечатлился. А вот на вопрос, где она живёт, он получил от Наташи обстоятельный ответ. Города "К" управляющий не знал, но сколько их по Руси Великой? Тьма! А вот то, что в Петербург они приехали "к дедушке" вот только его адрес она не запомнила ещё.

Тут лицо Наташи озарила искра догадки! Дело всё в том, что "мобилу" ей по младости лет подарили только месяц назад. Нет, "глючный телефон", который один из братьев уронил в лужу, у неё был и до этого… Вот только звонить с него было совершенно невозможно, "сименсовская раскладушка" работала в открытом виде ровно десять секунд, поэтому использовалась исключительно в виде детской музыкальной шкатулки. Ремонт же сей древности стоил столько же сколько сам телефон. Но полгода назад Мама нашла себе Второго Папу, а тот как раз менял себе телефон, а старый подарил Наташе.

Именно вышесказанным и объясняется то, что девочка вспомнила о трубке не сразу, но вспомнив, тут же достала его из кармана и набрала номер. К ужасу Степана Фёдоровича маленькая шкатулка в руках боярышни, которую он про себя тут же повысил до "княжны", ответила, что "сеть недоступна". Впрочем практичные мысли управляющего, в этом году десятую пятилетку упорного труда на благо родины, тут же перешли на количество золота, которое отсыплет барин, за показ диковинной музыкальной шкатулки. По его мнению, ни чем иным сия вещь быть не могла, а батюшка девочки, скорей всего Посланник, и судя по её причёске, прибыл лишь давеча в Россию из Немчины, а то и из Франции…

Но значение тайны Степан Фёдорович понимал, и про своего барина на стороне не болтал. Наоборот, часто брал пару другую монет, чтобы вставить в разговоре с господином хвалу тому или иному подателю. Причём, беря деньги, он сразу же предупреждал, что хозяину известно будет, кто давал и сколько, а он не гарантирует не милостей не почестей. Это было известно всей столице, и от местных он давно ничего не получал, но вот провинциалы, распуская хвост, иногда, по-первости, совали ему не пару серебряных монет, а целую золотую пятёрку!

Поэтому немедленно вышел из комнаты, и позвал супругу. Чётко обозначив ситуацию, дал ей пару медяков для Евлампия, с приказом найти того, отдать деньги и пообещать по столько же в течении недели, ежели будет молчать. По счастью, жена его, Серафима Егоровна, видела приход дворника и оценила, даже прежде мужа, хотя и была младше его на десяток лет, возможности извлечения выгоды из "воздушных шаров" просекла сразу же. Так что бросившись в ближайшее питейное заведение, не прогадала. Вытащив оттуда дворника за ухо, и распекая его по дороге, она, как только завела его в парадное, передала ему слова мужа. От себя же добавила, что ежели её благоверный из-за болтливости Евлампия не дополучит законные премиальные…

Степан же Фёдорович, вернувшись в комнату, предложил молодой госпоже, у которой, привыкшей к послеобеденному сну, слипались глаза, поспать. Мол, его хозяин будет к вечеру, пока боярышня Наталья поспит, он приедет, а уж барин её маму вмиг сыщет. Ребёнок клевал носом, так что без разговоров скинул курточку и брюки и полез под одеяло. Степан Фёдорович тихонько вышел, подождал десяток минут, когда барышня точно заснёт. Потом вошёл в спальню, за верёвку задёрнул тяжёлые шторы. Чуть замер, когда ребёнок заворочался, в ответ на звук, потом взял его одежду и вышел. Аккуратно раскрыл карман, рассмотрел, не доставая, маленькую музыкальную рыбацкую шкатулку, голос из которой всё время искал сеть. И, вдруг, лицо его озарилось улыбкой, ибо он понял кого стоит позвать.

Войдя в небольшую каморку, служившую ему кабинетом, Степан Фёдорович составил послание. Писать и читать он выучился вместе с барином, будучи его дядькой. Не то, чтобы писал он быстро, но старательно и доходчиво. В комнате внизу спал скороход Тимоха, этот дюжий двадцатилетний увалень, который в наш век обязательно стал бы пожарным, всему на свете предпочитал сон. Зато разбуди его в любое время и дай ему послание, с приказом вручить точно в руки, вмиг справиться.

Тимоха, получив послание, побежал по знакомому адресу. Последние два года он бывал здесь, не то, чтобы часто, но и не редко. За туповатой Тимохиной физиономией жил недюжинный, но чрезвычайно ленивый ум, а так же великолепная память. Он знал, например, правда исключительно по слухам, что адресат его, человек сугубо учённый, Академик. По тем же слухам, коим во все века верили на порядок выше официальной пропаганды, отцом Михайло Васильевича Ломоносова был царь Пётр.

Как уже было сказано, ежели поспать всё равно не дают, бежав рысью, со свитком в руке, Тимоха мог предаваться тому, что в наше время назвали бы "разбором полётов" или аналитическим мышлением. Так вот, сопоставив известные ему версии происхождения академика, в Петра, как отца будущего великого учённого, он верил. Этому способствовало то, что по всем слухам, кроме Михайло, у Холмогорского черносошного крестьянина Василия Дорофеевича Ломоносова, детей не было, хотя пережил он трёх жён.

Жил он в доме у дяди до тридцати лет и, хотя достался ему от отца надел в 34 сажени, отделяться от дяди не спешил. Но был в ту пору рядом с Холмогорами царь Пётр, в 1710 провёл он на строительстве корабля целых два месяца безвылазно. И приглянулась ему сиротка, отец которой, дьякон села Николаевские Матигоры, почил прошлым годом. Кто царю отказать может? Мало таких людишек. О том, что байстрюк у него ещё один скоро появиться, Пётр узнал из письма настоятеля Антониево-Сийского монастыря под Холмогорами, куда и перебралась сиротка, являясь дальней роднёй предстоятелю. В ответном письме Пётр приказал особо не распространяться, но разрешил истратить немного монастырских денег "чтобы лоботрясом не вырос и делу выучился".

Творческое переосмысление прочитанного вылилось в визит предстоятеля к его давнему знакомцу с детских лет Луке Леонтьевичу Ломоносову. Визит этот был давно ожидаем обеими стариками коим перевалило за шестой десяток. Взял он, как всегда, подарки другу и семье его: жене Матроне, сыну Ивану, двум дочерям Марье и Татьяне. Изготовили их в находящейся тут же при монастыре школе иконной живописи. Будь сыну Ивану не двенадцать, а, хотя бы, пятнадцать… Был бы у нас не Михайло Васильевич, а Михайло Иванович…

К счастью для потомков Иван Лукич отцом петровского байстрюка не стал, выпала эта честь племяннику Луки Леонтьевича Василию Дорофеевичу. в семье, да и в округе, уже во всю гулял слух, что детородное хозяйство Василий застудил. Работать оно работало, вот только детей уже не давало. Так что к позднему вечеру, оставшись втроём, дядя, племянник и предстоятель заключили сделку. И, о чудо! Милости посыпались как из рога изобилия! К рождению сына Василия Дорофеевича Ломоносова, женатого на Елене Ивановне, в девичестве Сивковой, стараниями растрясённой мошны монастырской братии, стояло крепкое хозяйство.

Поставил Василия Дорофеевич, как положено крепкому хозяину, дом: избу, клеть, сарай для скота, овин, крытое гумно, хлебный амбар, баню. Кроме того, вырыл на дворе небольшой пруд для рыбы (единственный на Курострове). Он теперь владел пахотной землей, рыбными промыслами на Мурманском побережье. Через пару лет, опять же не без божьей помощи, через пять лет, он первый из жителей сего края состроил и по-европейски оснастил на реке Двине, под своим селением, галиот и прозвал его Чайкою, ходил на нем по сей реке, Белому морю и по Северному океану для рыбных промыслов и из найму возил разные запасы, казенные и частных людей, от города Архангельска в Пустозерск, Соловецкий монастырь, Колу, Кильдин, по берегам Лапландии, Семояди и на реку Мезень.

С детства будущий Академик был не похож на окрестных мальчишек, а почему так, не ведал. Слух о его истинном происхождении настиг его гораздо позже, в Москве, и чуть не привёл к смертоубийству. Духовник Петра, Феофан Прокопович, на последней исповеди царя, дал тому слово, ежели что, помочь своему холмогорскому байстрюку. Он и помог, вывез из селения тайно желающего учиться недоросля, выбил ему стипендию в Москве. Когда, на второй год обучения, сокашники узнали о происхождении "дылды", тоже уберёг. Терпеть возле себя посмешище мальцы были ещё согласны, а вот Байстрюка Петровича… Подговорили своих дядек и братьев из местных, но, к счастью, один из "народных мстителей" по пьяни проболтался. Феофану Прокоповичу, глава Синода, не сплоховал. Не доводя до греха, отправил Михаила в Киев, а после в Петербург.

Несчастливыми сороковыми Михайло Васильевич был обязан смерти своего покровителя, но выдюжил, не прогнулся перед немчурой, за что скороход Тимоха его искренне уважал. И вот как уже два года Академик Ломоносов стал непотопляем, потому, что заручился в своих планах поддержкой всемогущего Фаворита. Чего изволите Иван Иванович? Часы новые с механикой? Али другое чудо? Нет, захотел Иван Шувалов Московский Университет построить. Остаться, как говориться в памяти потомков.

А проект, досконально проработанный Ломоносовым, принёс на подпись своей Высочайшей покровительнице. Сказывают, что Шувалов нарочно выбрал этот день для поднесения государыне проекта; 12 января, на память св. великомученицы Татьяны, была именинница мать его: он хотел обрадовать ее новым назначением своим в должность куратора русского университета.

Намаявшись, нашёл Тимоха адресата лишь к трём часам дня. Снабжённый наказом и деньгами, он не слушая академика, тут же нанял извозчика, и, меньше чем через час, плотно поев, видел очередной сон. Степан же Фёдорович не прогадал. К приходу Михайло Васильевича боярышня проснулась, и с готовностью показала странному дяде, с трясущимися, как в лихорадке руками, возможности сотового телефона.

Правда, тут надо оговориться, мелодии она менять ещё не умела, но вот картинки уже научилась. До восьми вечера, когда подтянулись к столу братья Шуваловы, Михайло Васильевич уже знал, кто такой Шрек, единый в трёх частях, чем орки отличаются от гоблинов и узнал Правдивую Историю Красной Шапочки. Наводящие вопросы Михайло Васильевича были точны, отработанна эта точность была на целом поколении студентов. Сделанные им выводы были недалеки от реальности.

Немного не учёл он ёмкость батарей не новой Нокии. Когда он демонстрировал на остатках аккумулятора возможности телефона, из ста картинок мультяшных героев успели изобразиться только пять. После он показал так же самописное прозрачное перо, и блокнотик, найденные в кармане у девочки. Она сама сидела в соседней комнате, удалённая туда, после ответов на вопросы присутствующих.

Надобно сказать, что в тот вечер за столом собралось четверо очень подходящих ситуации людей. Первый был учённым, он пояснил потенциальную полезность Наташи, ведь даже из детских сказаний будущего он многое почерпнул для себя. Вторым был Иван Иванович Шувалов, бессменный Фаворит Императрицы в последние 6 лет. Почти бессребреник, доказав неоднократно личную преданность императрице. Третьим был его брат Пётр, редкий мздоимец, но и редкий организатор. Будь то военное производство, или собственные коммерческие предприятия, он всё доводил до конца. И не его вина, что тратил он быстрее, чем зарабатывал.

Последним был брат Саша, с 1746 года начальник Тайной розыскных дел канцелярии. Это КГБ тамошнее, с сильным богословским уклоном. На работе Александр Иванович не "горел", предпочитая заниматься коммерцией. Узнавая о махинациях какого-либо купца-однолошадника, то есть купца всего с одним кораблём и плохоньким покровительством, он предлагал оное уже от себя. Весу в нём было поболее, чем в управляющем брата, поэтому и брал он четверть.

К полуночи, когда Наташа уже давно уснула, спор начал стихать. Пётр, захвативший инициативу, продавил, всё же, своё решение. Государыне-Матушке пока молчок. Пару лучших работников из ведомства Александра Ивановича дать в помощь Степану Фёдоровичу. Наташа становиться внебрачной дочерью Шувалова, имя родительницы, обязательно из хорошего, но обедневшего и почти угасшего рода, подберут в архивах Тайной Канцелярии.

Далее было решено, что дальнейшее предприятие по использованию информации "оттуда" должно быть коммерческим. Пётр сейчас испытывал большие трудности с подготовкой хорошей артиллерии, так что "при раскрытии заговора молчания" готов был взять "всё на себя". Мол, ради блага отечества, ради лучших пушек. Под "благое дело" Пётр брал на будущее товарищество ссуду в сто тысяч у контролируемого им Дворянского банка. На него произвела неизгладимое впечатление "молния" на джинсовой курточке. После того, как Михайло Васильевич осмотрел эту вещь, и сказал, что сделать такую вещь быстро под силу лишь мастерам Петербургской Академии.

Так что постановили, что "Кумпанейство по производству разностей для украшение платьев и не только", с утра начнёт действовать. Каждому из братьев в нём доля по 3 десятых, у Михайло Васильевича одна. В начале, пока не погасят первую ссуду, на военном казённом заводике, который продадут товариществу за гроши, как сгоревший, начнется выпуск "молний" из золота и серебра. Делаться всё будет силами мастеров Петербургской Академии, и других златокузнецов, купленных и переманенных. Свою долю в предприятии Иван Иванович согласился взять лишь после того, как ему предложили тратить все будущие прибыли на благоустройство Московского Университета.

Пока же Ломоносову надлежит получить у "Натальи Шуваловой" как можно больше сведений, чтобы на деньги, полученные от производства "молний", делать "пушки будущего". Последний вопрос поднял Михайло Васильевич, справедливо заметив, что гешефт с мастеров Академии сейчас имеет лишь его давний недруг Шумахер с родственниками. Тут уже дело было сложнее, но рассудили, что "виновных" сначала надо арестовать, а уж удержать их "в тёмной" подальше от университета, Шуваловым веса хватит.