Территория Российской Империи.

Земля. Озеро Хубсугул-Иркутск-Пекин.

06.07.1881-19.11.1881

Меня зовут Знародай. Сегодня я пишу эти строки для моего Великого Хана Михаила.

Завтра его доверенные люди отвезут их в Москву, так как повесть моё будет окончена, потому что я умру. Я так решил.

Внутренний огонь пожирает меня в течение года. Я похудел вдвое, я тень от себя былого и мои младшие жёны уже не будят во мне желание.

Только волей своей я терплю страшную резь в животе, но силы мои на исходе.

Я не бедный человек — ко мне приезжали доктора из Иркутска и даже самой Москвы.

Был даже один ханец из Нанкина. Но все говорят одно — вердикт мой смерть.

Все доктора расходятся только в сроках.

По велению повелителя я опишу только начало моей службы ему. Началось всё просто.

Я направлялся из Пекина в свою деревню подлечить старую рану. Ее я получил в четырнадцать.

Тогда я в конной сотне отца брал Нанкин. Это было честью. Это позволяло забыть нам войнам в десятом поколении о позоре мирных договоров 60-го и 61-го годов.

Тогда комариные укусы Пекина так перепугали маньчжуров, что они подписали все, о чём требовали англофранцузы. Но я отвлёкся.

Рана моя в тот день открылась снова, поэтому я не смог отбиться от этих бандитов. Отщепенцы не признающие своего клана.

Мне оставалось доехать не более десяти километров до моих родичечей, живущих на северной оконечности озера Хубсугул.

Но надо признать, виновата не только рана. Я чуял родной дом, я расслабился.

Путь из столицы был долгий, и я поступил, как не подобает войну.

Их было двадцать — половина отщепенцы, половина буряты. Но даже застав меня врасплох они прощитались. Трое из них не пережили этой схватки.

Это заставило их рассвирепеть. Конечно, моему коню и деньгам они были рады, но потерять троих они не рассчитывали.

Меня ждала смерть, и я жил лишь до того момента пока они придумают мне достойную, по их мнению, пытку.

Мы доехали до местечка Туран, и тут Будда мне улыбнулся. Мы нарвались на казачий разъезд.

Встреча была для обоих отрядов неожиданной. Мои попутчики спорили по поводу моих пыток, а казаки, как я позже узнал, были слегка навеселе, отмечали рождение сына у атамана.

Но хотя их был всего десяток, они были лучше вооружены и готовы к неожиданностям.

К тому же я в первую секунду помешал, как минимум троим из моих несостоявшихся палачей.

Когда всё закончилось, из моих попутчиков в живых остался только один, который смог ускакать.

У русских погибло двое, и четверо было ранено. Меня для выяснения решили везти прямо в Иркутск.

Это мне объяснил их атаман — он немного понимал по ханьски.

Прибыли мы утром следящего дня. К моему изумлению со мной захотел побеседовать не местный чиновник, а юный царевич, который по слухам, докатывающим до меня в поднебесной, объявил себя то ли новым Буддой, то ли ханом Сибири.

Рядом с ним по левую руку сидел ханец. По его виду чиновник из очень непростых, но не маньчжур — южанин.

Юный хан был поистине велик — в четыре года разговаривал как мудрый старец. Через толмача интересовался здоровьем моего отца, детей.

Узнав, что я нездоров, перенёс встречу до тех пор, пока меня не осмотрят врачи.

В течение недели мы беседовали с маленьким ханом по часу в день. Он очень интересовался монгольскими частями. И отвечая на его вопросы, мне становилось мучительно стыдно за отчизну.

Ведь высокий дух войска втаптывался в грязь жадностью императрицы и её чиновников, ее армии евнухов.

Прошло три месяца со дня смерти старшей императрицы, но никто не верил в её случайную кончину.

Цыси только боялись и ненавидели, любовь же народа доставалась старшей жене бывшего императора.

Через неделю бесед я набрался смелости и спросил что нужно повелителю.

Он мне откровенно ответил 30000 монгольских всадников. Я рассмеялся, я сказал что мы, верно, служим маньчжурам.

На что хан пояснил, что молчавший при наших встречах ханец его агент в Пекине. Он явился недавно с важным известием.

И протянул мне бумагу. Надо сказать, я один из немногих наших войнов кто умеет читать. Этому обучил меня отец. Он был помощником повелителя воинов Садубея — героя, чьи монгольские отряды разгромили первую самую страшную волну тайпинов идущих на Пекин в 53-м году.

В моих беседах с ханом царевичем я упомянул об этом. И вот теперь мне протянули указ Цыси, в этом не было сомнений, с печатью и со всеми атребутами важных бумаг. Я прочел, потом перечитал ещё раз.

Этот указ означал конец монгольского войска, он обрекал всех монголов на нищету. Я поднял глаза на хана и спросил почему.

Он ответил — Цыси хочет построить новый дворец, а белый мрамор стоит дорого.

И я поверил ему. Он сказал, думай до завтра.

Утром я опустился перед ним на колени и спросил, что я могу для него сделать. Он поведал мне свои планы, сначала в отношении Китая — раздробить его на Русский север, Центр и Южные провинции. Потом пойти постепенно общим войском на центральную Русь, постепенно вводя свои законы.

Не сразу, а как бы в ответ Петербургу, он шлёт карателей, мы в ответ захватываем очередную губернию.

Через два насыщенных подготовкой месяца я был в Пекине.

Со мной были десять моих родичей тоже присягнувших хану. Еще десять должны были после первых вестей из столицы начать уговаривать старейшин ближних и дальних родов.

На всех сразу хан и не рассчитывал, велел собрать хотя бы тысячу, встать лагерем поближе к Маньчжурии и объявить о выходе монголов из Империи и переходе в земли РСС.

Но для этого следовало сделать несколько дел в Пекине. Всего нас было двенадцать я, десяток моих и ханец. В течение месяца ханец тайно восстанавливал некоторые свои связи.

Всего четверо откликнулись на его осторожные намеки. И он сказал — пора.

Мы начали действовать первого ноября. Весь план в начале зависел от меня.

Дело в том, что я жил у озера, отлично плавал и маскировался в прибрежной растительности.

К тому же в Иркутске я месяц провел, совершенствуясь в стрельбе из винтовки — снайперской как называл её хан.

Она была одной из двух, что в разобранном виде были доставлены в Пекин. Ночью я проник в пруд императорского сада. До павильона, где любила отдыхать императрица, было метров пятьсот.

Но позиция была только здесь. Она все-таки выбрала сегодняшний полдень для отдыха — мне повезло. С ней была свита и толстяк.

Первым выстрелом я промазал, вторым тоже, от третьего её загородил толстяк-евнух. Он её придавил — и в этом мне повезло — так как четвертый раз, выстрелив в этот момент, я повредил ей ногу, не сильно, но это помешало её бежать.

Больше её никто не загораживал, и в оптический прицел она стала похожа на подраненную дичь.

Я улыбнулся, выбрал спуск курка в пятый раз, и повелительницу миллионов подбросило как куклу.

Последние две пули я выпустил по неподвижному телу.

Бросил винтовку в воду и уплыл. А в это время мои люди забрасывали горящими стрелами противоположную оконечность дворцового комплекса.

Я смог выбраться в начинающемся бардаке и соединится со своими.

Вскочил на коня и с криками Цыси мертва, белые дьяволы убили её, мы метнулись к монгольским казармам — там командовал один из бывших приятелей отца.

Он сразу поверил мне в той части сбивчивого рассказа, что императрица мертва.

Он приказал своим трём сотням седлать коней и двигаться к дворцу.

Сделаю поправку — с собой я взял только двоих.

Остальные получили от меня приказ жечь местные европейские храмы и убивать миссионеров.

Один из них со второй нашей снайперской винтовкой устроился на ветвистом дереве вблизи того входа во дворец, к которому мы двигались.

Когда мы подъехали, возле ворот царила суматоха. И вдруг один из маньчжуров указал в нашу сторону и что-то воскликнул. Они схватились за оружие, и тут раздался выстрел.

Начальник трёх сотен с простреленной головой рухнул в пыль — мой младший брат сидящий на дереве был хорошим стрелком.

Я заорал, что грязные маньчжуры убили нашего родича — они заодно с белыми дьяволами. Схватил лук и поскакал вперёд на отряд маньчжур, все ринулись за мной.

В последующей битве погибли двое моих людей. Мы прорвались внутрь здания — уже местами горящего от наших стрел.

Как я и думал маленького императора от имени, которого правила Цыси — держали в гостевых комнатах — отдельной тюрьме, где раньше императрица держала и морила голодом жену прежнего императора Тунчьжи, пока у неё не случился выкидыш.

Именно оттуда выходило десять маньчжур, держа на руках малыша.

Да, этому далеко до сибирского хана — он удивлённо хлопал глазенками, даже когда моя стрела пробила его горло.

В загородный дом, где прятался Ханец, все шестеро пережившие этот день вернулись, соблюдая осторожность.

Город пылал, лошадей мы бросили — передвигаться пешком в отблесках пламени и прятаться от суматошно мечущихся войск бело проще.

Не знаю, что меня насторожило, но к дому мы подходили, удвоив осторожность.

Я оказался прав, повсюду были скрытые часовые. Прокравшись через подземный лаз, о котором ханец не знал — его подготовили в тайне мои люди — просто расширив более древнее сооружение, я стал свидетелем предательства ханьца.

Через тонкую перегородку я слышал голос князя Гунна и нескольких видных военачальников, а также голос ханьца.

Всё было так, как предупреждал в приватной беседе в день отъезда маленький хан — он дал мне дополнительные инструкции, потом пристрелил переводчика. Добив его вторым в голову улыбнувшись, попросил меня по ханьски — непредай.

А этот предал и теперь торговался о цене, хотел сдать нас и русского хана.

Дальше слушать небыло необходимости — я поджёг смоченный в вине пороховой фитиль от стоящих рядом бочонков с порохом.

Фитиль был длинный, и я почти успел уйти. Взрыв был такой силы, что одна из щепок от дома пробила мне левое плечо, взрыв также убил ещё двух моих родичей. Дальнейшее помню смутно, перевязка, захват лошадей, бешеная скачка из охваченного разгорающейся смутой Пекина.

Дальше была схватка с каким-то отрядом погоня, мои люди берегли меня, но когда я на грани сознания упал перед знаменем, где на белом фоне развевались чёрные буквы РСС, я не помню.

Однако ночью, несмотря на раны меня бесцеремонно разбудили. Женщины.

Мы с ними тренировались в стрельбе. Старшую звали Белоснежка. С нею в качестве переводчицы была моя будущая старшая жена Лани Орхидея. Это имя ей дал отец — убитый мной ханец.

Белоснежка задала вопрос, Лани перевела. Выполнено ли задание? Я ответил да, обе цели мертвы.

Последовал вопрос — точно?

Да, стрелял сам.

Белоснежка удовлетворённо прикрыла глаза. Тогда Лани спросила сама — что с моим отцом.

Я сказал, что люди князя Гуна окружили дом, а когда мы ушли через потайной ход и оставили в доме сюрприз — бочонок пороха, видимо князь был убит, так как его люди просто остервенели и когда мы отрывались от погони, он был убит.

Белоснежка попросила перевести ей, внимательно выслушала, смотря в глаза, и приказала немедленно отдыхать. Я провалился в сон.