Территория Российской Империи.

Земля. Санкт-Петербург.

01.1881-01.03.1881

Приближалось первое марта. Приближался Екатерининский канал.

Дедушка в принципе мне нравился. Но вот генеральной линии его спасение не соответствовало.

За январь и февраль мои ребятишки работали в основном филерами и пиарщиками.

Слухи разносили. Теперь каждая собака в столице была наслышана о том, что душа великого тёзки основателя вселилась в младшего Романова.

Теперь я местная достопримечательность. К нашей армейской базе бегают толпами глазеть.

Это навело на интересную мысль. В первых, издал газету — так не газета — листок.

Усач под письменную гарантию матушки купил дышащую на ладан типографию.

Организовал производство. Сотню в неделю от продажи ежедневной копеечной "Имперской Правды" теперь имею.

Вторая задумка — трижды ко мне братья в карете приезжали.

Их, в принципе можно и потом, не форсируя. Но можно…

Вышел через самого старшего — Гришку силача на одного народовольца.

Я всё же бывший телохранитель и убийца. На курсах дело "первого марта" разбирали. Сам потом кое-что почитывал. Заговорщиков знал поимённо.

Так что пару записочек от сочувствующего углём на десятирублёвых купюрах подкинул. Ни чего конкретного, мол, работаю в охране, но сочувствую делу.

Это их немного напугает, но сведения правдивые.

Будет только одна деза — первого марта. Ко мне на базу в этот день поедет не мой отец, а братья. Если план сработает, а я даю где-то четверть шансов, то валить народовольцев придётся всех.

И нить надо тянуть от тех, кто будет нападать на карету возле базы.

Если дело будет только на канале — нужно будет по-тихому снять того с кем контактировал Гришка. Лучше пожар, чтобы все следы полностью.

А у меня впереди годы и не Ники не Георгий не куда от меня не денутся.

Папашу в этот день я буду беречь от внеплановых глупостей лично.

Он плюс старый реакционер Победоносцев — сохранят для меня империю.

А часы тикают.

День приближается.

Газета моя поёт дифирамбы Освободителю, называет его отцом нации, намекает что хочет, мол, отменить совсем выкупные платежи за землю. И моего отца тоже не забывает. О бомбистах, мол, недоноски не на что не способные турецкие шпионы.

Хотят, мол, Народной неволи и кровавой бани по образцу французской революции.

Ну, вот и день Х.

Утром проснулся в шесть. Начал с гимнастики до семи. Отослал Лаврентия к нашим — готовится.

План был простой — все мои плюс типографские плюс разносчики газет плюс люди усача собираются на армейской базе. Часам к 10 к АБ подтянутся все — чтобы, если всё пойдёт по плану, взять бомбиста.

Взял в руки сабельку, любовно заточенную Оруженосцевым до остроты скальпеля.

Голову отрубить с одного удара нельзя, а вот палец — вполне. Заглянул в окно.

Снег падает в зелёной тиши парка кровавыми хлопьями. Встряхнул головой-— нет, ну привидится такая чушь.

Снег скоро должен кончится. Во всяком случае при покушении снегопада точно не было.

Вспомнил как, проснувшись, заглянул в глаза Лаврентия — страха там не было только преданность.

Вошёл дядька усач — вот этот ни чего не знает, но дергается. Чует что-то.

Повязку теребит. У него, Лаврентия и у всех остальных моих повязка на правом плече на чёрном фоне золотое солнце — пересечённое серебристой детской сабелькой. И девиз — Вернём Россию.

Ну что — время скоро ни чего не смогу остановить даже Я. сейчас ещё в силах — но не буду. Стрелки забиты.

Братьев я заманил просто — ещё две недели назад объявил учение своей дружины.

Драку на палках с местной уличной шайкой.

Восемь парней от пятнадцати до восемнадцати лет.

Одежду им подкинул, червонец дал. И пообещал ещё десять, если побьют моих ребят.

И для народа вчера в Правде рекламку тиснул.

А братья всё через мать узнали — загорелись посмотреть. Примчатся обязательно.

И карета единственная для них осталась — легкая. У другой колесо чинят, но она другого цвета. В записке для Воли я описал первую.

С отцом решил не оставаться не маленький он. Даст бог выживет.

С дедом всё по плану. Он уже выехал, ну и мне пора. Начнем, помолясь.

Усач посадил впереди себя на коня. По дороге ещё раз обдумываю план засады — три места.

3десь карета почти останавливается. Ну что, всё тихо. До времени перевода стрелок два часа. Решил проводить акцию в одиннадцать.

Вот я и на месте. Толпа на пустыре недалеко от дома — уже подтягивается.

Взял у Усача часы — полчаса до начала. Сутолока.

Лаврентия я отослал к точке два, очень мне она понравилась. В прошлом был случай — с парой несогласных адыгов разбирался бомбой — бабушкой нынешних пиротехников — РПГ-1 называлась. Широкий рулон скотча, веревочка, граната под машину — дешево и сердито. И там тоже остановился на точке два — а ведь могли до тех девок в этот день и не поехать. Но место было удобным.

Смотрю на часы — до боя двадцать минут. Нет, к бою я готовился, ребята так вообще уверены в победе. Но победа в этой крысиной драке меня не интересует.

Я жду взрыва и Лаврентия. Он должен взять бомбиста — арбалетом.

Арбалет он с Гришкой изготовил в тайне от других наших.

Стреляет коротким тупым болтом. Не убивает, но вырубает начисто.

Вот он на чердаке рядом там и ждет. Хорошее место — сам пристреливал.

Есть контакт. Все разворачиваются в сторону взрыва. Многие ничего не понимают — но не мой эскорт. Те, сразу, бегут к лошадям.

Мы — один казак, несостоявшиеся противники, моя банда — бежим в ту же сторону.

Да этот казак не усач как куль с картошкой меня несет. Уха у него нет — правого.

На полдороге сзади из проулка выскакивает Лаврентий. Кивает два раза — значит, стрелу подобрал.

Великолепно — а, поди, ты сработало, не дал бы и рубля за этот план.

Подбегаем — карета на боку. Рядом копошатся казаки. Кого-то вытаскивают из кареты.

Человек пять держит под руки бомбиста-гимназиста.

Подбегаю к телам. Григорий, брат мой пусть земля будет тебе пухом.

А Николя — живучий зараза. Глаза только нет одного, и посекло сильно.

Ну ладно — один не двое — но тоже ничего, пора играть.

Рву на себе волосёнки, Мишутка Григория любил, хватаю шашку.

Ору, кто меня любит — со мной. Бежим к пятёрке казаков с террористом, усач бежит справа, Лаврентий слева.

Давим сопротивление силой, без боя. Просто я киваю Усачу и он с другими казаками просто вырывают парня.

Я спрашиваю таким писклявым ментовским голоском — имя, фамилия.

Удивлён, потом узнал эмблему, сплюнул. Попал мне на штанишки, зараза.

Командую — на колени его. Ставят. Гришка-силач и ёще пара ребят тащат колоду.

Не большую — из ближайшей поленницы. Ложат руку парня. Тот что-то понял — упрямится. У нас с Лаврентием это обговорено. Бьёт палкой по костяшкам.

Ещё раз. Разжал на мгновение кулак — сразу рубанул. Два пальца долой. Шок.

Кулак даже сжать забыл. Смотрю на казаков, бледные, но держат крепко.

Ещё взмах. Большой палец. Пытается поджать остальные. Рублю грязно — то есть безымянный и мизинец долой — но счастью кисти.

Отдаю сабельку Лаврентию, он счищает снегом кровь, достает точило.

Вжик, вжик.

Велю перевязать. Чем-то руку ему перематывают. Один из казаков достаёт Из-за пазухи фляжку — выливает на кисть.

Вжик, вжик.

Проходит пара минут — вроде взгляд у парня просветлел. Орет поменьше.

Посмотри, говорю, на карету. Глядит. Показываю на вторую руку — говорю — следящая. Потом ноги. Потом портки сниму, чай там тоже палец имеется.

И руку другой себе в локте сгибаю для ясности. Имя, фамилия. молчит. Говорю Усачу — Вторую руку. Орет, скажу, всё скажу.

Говорю, скажешь, всё скажешь. Беру у Лаврентия сабельку и повторяю операцию.

Повторяю потом ноги, потом сам знаешь.

Мать спрашиваю, есть аль сестрёнка, по глазам вижу что есть.

Отдам, говорю своим на потеху, потом сделаю то же что и с тобой. Так что говори побыстрее.

С пол часа я его слушал, Лаврентий и один из пацанят рядом были — тоже слушали.

У них из всех наших, после меня, лучшая память, особенно у Ваньки. Ивана нашего Сусанина.

Это я ему такую фамилию выправил, мол, врагов моих будет сусанить, восьмилетка.

Память — короче — зверь.

Вжик, вжик.

Задаю под эту музыку вопросы, вроде не врёт.

Про те адреса, что я знаю, сказал и что не знаю пару выложил. Живенько парень колется.

Усач, услышав про государя, бледнеет.

Своим бывшим противникам говорю — давайте студента и на базу.

Лаврентия с одним казаком во дворец за грамотной няней, принадлежностями для письма и подмогой.

Рядом казаков тридцать не занятых работой.

Разделяю на тройки. Ванька сообщает адреса. Выбираю из пацанов, тех кто знает конкретные адреса, если народовольцы будут драпать.

Сообщаю приметы. Приказываю сразу без разговоров в лоб давать и связанных на базу.

Ну, всё я на базе. Появляется Усач с новостями.

С дедом всё по плану — при смерти. Велю Усачу быть рядом с отцом — мол, раз деда достали то и его могут. Студент ведь признался, что думал тот в карете.

Попросил прислать мне толковых людей из охранки. Ускакал.

Прибывает одна из троек — удачно. Беру сабельку и по схеме.

Рядом студент беспалый — так что всё скоренько и без шуток.

Прибавляю ещё адресок. Отсылаю тройку на новый адрес.

Приезжают, колются, отсылаю по другим адресам — конвоир, короче.

Приехали три жандарма — смотрят на меня как на тибетского Будду.

Или ламу, короче не знаю, как у них там называется.

Один, по пузу видно, начальник — вякнул, мол, я не прав и он берёт расследование в свои руки.

Кивнул казакам — без слов взяли и на колени. Провел тыльной стороной на бровями, сабелька там чуть измазана в двухнедельном дерьме, и за порог — в снег.

Повернулся к остальным, спрашиваю, будем работать, те кивают.

Подрядил жандармов отчёты их менторские писать, мол, чистосердечно такой-то признался в содееном, и прочая лабуда.

Теперь стараюсь, если клиент грамотен, пишущую руку ему или ей не портить.

Что бы под протоколом расписывались. К одиннадцати вечера взяли всех кроме одного.

Ушел. Ну, пусть побегает.

Спать.