Егоров по дороге к метро выкурил полпачки сигарет. Всё происходящее не укладывалось в голове. Он был убеждённым материалистом и был готов поверить, в крайнем случае, в инопланетян, а «набожные бояре» из параллельно существующего пространства в картину мира не вписывались. Если весь вечер Слава сохранял хоть какое-то внешнее самообладание, то теперь оно совсем покинуло его. Он ехал по одной ветке с Владимиром, который был тоже достаточно ошарашен путешествиями в пространствах. Егоров предлагал ему зайти в какой-нибудь кабак, хорошенько выпить.

— Нет. Я пить не буду, — сказал Владимир. — Завтра я отправлюсь на встречу. Хочу всё-таки узнать, в какое дело нас хотят втянуть. Не знаю только, что мне Кате сказать. Видимо, придётся отложить встречу с ней. Эх, нехорошо получается…

— Ну и иди! Только зачем тебе всё это? Тебе 24 года. У тебя есть хорошая специальность. Ты не местный. Смойся к себе в Екатеринбург, к мамке с папкой. И Катюху свою прихвати. Авось спрятались бы где-нибудь там в столице, а то и вообще за Уралом, «во глубине сибирских руд», от этих «бояр-инквизиторов». Девушка твоя наверняка обидится, если ты скажешь, что не можешь завтра.

— Нет. Я твёрдо решил. Если Катя обидится, то я потом ей как-нибудь всё объясню. Это лучше, чем просто исчезнуть неизвестно где… Но… Блин… Это всё так сложно…

Владимир пустым взглядом посмотрел на тянущиеся по стене тоннеля провода. Слово «служба», произнесённое Иакинфом, для него было синонимом угнетения и бюрократии. Он был анархистом, презрительно относился к выборам, считая что честности в них не может быть, покуда существует государственная власть. Однажды, учась на втором курсе института, он даже был привлечён к административной ответственности за участие в несанкционированном митинге возле избирательного участка. Столкновение с другой реальностью выбивало его из привычной колеи событий. Телепортация, прочие неведомые технологии и совершенно иная культура людей затерянного мира манили к себе какой-то странной жаждой приключений, которую Владимир сохранял в себе наряду с «застарелым» юношеским максимализмом. Перспектива того, что при этом ему придётся служить какому-то явно иерархическому и весьма религиозному сообществу, сильно огорчала художника-мультипликатора. Чаша весов колебалась.

Владимир вздохнул.

— Очень сложно выбирать… Сложно… И всё же я пойду туда. Из того, что я услышал от этого Иакинфа, мне понравилось далеко не всё, но… Я не боюсь рисковать!

— Ну, как знаешь…

— А ты что? Не пойдёшь? Дружище, они ведь найдут тебя.

— Посмотрим! Не станут же они меня выдёргивать своим телепортом прямо на улице, при всём честном народе? Уеду. Найду куда смыться. Ладно, моя станция. Счастливого путешествия в иные миры!

Егоров вышел из вагона. На улице он выкурил две сигареты. Одному идти в кафе или бар не хотелось, но он помнил, что от праздников у него дома оставалось что-то из спиртных напитков.

Придя домой, Егоров ощутил зверский аппетит. Остатки завтрака разведённого одиночки он быстро превратил в ужин. В холодильнике оказалась стеклянная фляга джина «Бифитер», которую он опорожнил до дна, пока трапезничал. Посмотрев ночные новости, Слава завалился спать.

Около 11 утра его разбудил телефонный звонок. У Егорова было два номера. Один основной, который знали друзья и коллеги, а второй для особых случаев, чтобы раздавать его иногда в качестве рабочего. Телефон с первым номером был заблаговременно отключен, чтобы никто не решил позвать Славу в «потусторонние города». Звонил второй.

На экране высвечивалось имя «Валерий». Егоров никак не мог с похмелья вспомнить, кто это. Он решил ответить.

— Алло, Изяслав Евгеньевич? — раздался в трубке смутно знакомый голос.

— Ага. Можно просто по имени. Просто «Слава», или таки «Изя», как по кайфу будет, — мрачным тоном сострил Егоров.

— Это Валерий Бельский вас беспокоит. Я к вам на мастер-классы по видеомонтажу ходил три года назад.

— А! Вспомнил! Ты же такой студент патлатый, металлист из Питера, да?

— Уже выпускник, а остальное верно. Я сейчас в Москве, в командировке. Мой руководитель увидел ваши работы, просил побеседовать насчёт участия в интересном мероприятии. Может, пересечёмся и обсудим?

Егоров засомневался в столь внезапном предложении.

— А что за мероприятие?

— Хм… Пожалуй, в двух словах и не рассказать. У меня для вас бумаги, на случай согласия. Там всё написано. Если вы заняты, я привезу, куда скажете.

— Сейчас, подожди, соображу, как нам лучше быть…

Егоров задумался. Синоряне назначили встречу в четыре часа дня и обещали начать ловить его, только в случае неявки. Бельского он помнил, как надёжного «раздолбая-металлиста», который три года назад заканчивал учёбу в Санкт-Петербургском Институте Кино и Телевидения. На каникулах он приезжал в Москву и посещал мастер-классы по видеомонтажу. Егоров тогда даже приглашал своих слушателей на Новый год, который отмечали большой компанией на одной из московских киностудий. Бельский там был со своей подругой-студенткой и вполне адекватно общался и с самим Егоровым и с другими присутствующими. Так что ему вполне можно было доверять.

— Может, пригласят в город на Неве, на какие-нибудь съёмки? Там тогда и спрячусь, — подумал Егоров. − Я тут себе небольшой выходной устроил, — сказал он в трубку, — поэтому сегодня дома. Только лучше давай я к тебе подъеду. Ты где сейчас?

— Я у Савёловского вокзала. Одно интересное место осматривал. Приезжайте сюда, если хотите. Как из метро выйдете, наберите мне. Я скажу, куда дальше.

— Ты там до скольки зависнешь? А то я немного перебрал ночью. Долго собираться буду.

— Ничего, у меня времени много. Вам не далеко ли? А то могу куда-нибудь поближе подъехать.

— Нормально, я во Владыкино обитаю. Минут через сорок буду. Я перезвоню тогда. До встречи!

Егоров отправился в душ и отчаянно взвыл под ледяными струями — горячую воду отключили на неделю.

— У-ух, ты ж! До Марса долететь смогли, а бесперебойный подогрев воды сделать — не судьба!

Он оделся, попил минералки и пошёл на улицу.

Выйдя из метро у вокзала, Егоров позвонил Бельскому. Тот сказал, что находится на Савёловском проезде, возле церкви. Слава снова засомневался, но всё-таки пошёл. Он направился не через подземный переход, а по эстакаде Сущёвского вала. Габров ему когда-то рассказывал, как, будучи студентом, хорошо отмечал с однокурсниками закрытие сессии, и потом чуть не свалился с этой эстакады.

— Хе-хе! Вот какой раздолбай был… А теперь, видите ли, с женой в церковь ходит по выходным, — пробубнил Егоров себе под нос, идя вдоль оживлённой магистрали.

Он свернул в сторону Миусского кладбища, рядом с которым находился храм святых мучениц Веры, Надежды, Любови и Софии.

Около входа на территорию церкви Егоров решил ещё раз позвонить.

— Я здесь, — ответил Бельский. — Уже вижу вас. Идите сюда.

Слава посмотрел по сторонам и увидел машущего ему Валерия неподалёку от входа в храм.

— Ещё один богомольный нашёлся, — недовольно процедил Егоров и нехотя вошёл в ворота.

Валерий Бельский был одет в ни чем не примечательную для летнего времени одежду — джинсы, кеды и футболка, хотя Егоров почему-то ожидал, что «металлист» будет, как супруги Габровы, одет во всё чёрное. Валерий поздоровался и предложил пройтись по территории кладбища, примыкавшего к церкви.

— Ну, идём, — сказал Егоров. — А что это тебе кладбище так по нраву? Ты часом в «готы» не подался?

— Нет, что вы, Изяслав Евгеньевич, просто там прохладнее. Деревьев много. В теньке лучше. У нас в Санкт-Петербурге плюс двадцать и дождь, а здесь все тридцать и ни облачка.

— Хорошо. Только можно просто «Слава» и можно говорить «ты». Я же в единственном числе.

Они прошли через ещё одни ворота и двинулись по тропинке между могил и склепов.

— Как ты там обустроился после окончания вуза? — спросил Егоров.

— Нормально. Я ведь хотел после института сюда перебраться, но с работой как-то не очень было, и я остался в Питере. Сейчас на киностудии работаю. Там ещё ребята знакомые из одной рок-группы. Музыку делают для фильма.

— Отлично! А так вообще, как живёшь? Не обзавёлся семьёй?

— Да вот, в этом году собираюсь.

Валерий остановился и начал что-то извлекать из рюкзака.

— Это тебе. Просили передать лично в руки, — он подал Егорову тонкую стопку бумаг.

— Сейчас поглядим. Ну-ка… Что тут у нас? — Слава достал очки и стал рассматривать документы. — Что тут написано… Да это… Что?!

Он испуганно посмотрел на Бельского, лицо которого вдруг стало серьёзным. На первом листе была «шапка» со словами, напечатанными церковнославянским шрифтом: «Вѣдомство съхранъı и оборонъı княженїıа Ро́сїи Сϋнорїи».

— Да ты… Ты… Что же? — Слава никак не мог выдавить из себя слова. — Ты что, с ними?!

— Я два года с ними.

— Но как?! Почему?! — Егорову казалось, что весь мир вокруг наполнился шпионами и соглядатаями, которые уставились на него и ехидно ухмылялись.

— Успокойся, Слава. Я случайно оказался среди них. Просто стал невольным свидетелем того, как разведчики синорян сцепились с какими-то уродами. А я не знал, в чём дело, и попытался помочь. В итоге синоряне забрали меня с собой. Так я и узнал об этом всём. Теперь работаю с ними.

— И ты что, вот так просто согласился, и они тебя тут же приняли?! Прямо так и сделали из тебя Рэмбо?

— «Рэмбо» не получилось. Такой задачи никто и не ставил, но кое-что могу продемонстрировать.

Егоров огляделся. Небо потемнело, хотя солнце продолжало светить. Казалось, будто смотришь через видеокамеру с автоматической настройкой освещённости, и диафрагма, реагируя на яркий свет, закрывается и затемняет всё, кроме самого источника света.

Воздух стал отчётливо осязаемым. Слава увидел, как воробей, секунду назад бодро взлетавший с надгробия, почти неподвижно висел в воздухе, преодолев в течение минуты едва ли пять сантиметров. Над головой Бельского пролетал шмель, взмахивавший крыльями не чаще, чем мотылёк или бабочка. Все звуки приглушились, будто Егоров окунул голову в бочку с водой. Крест над церковью казался огненным на фоне «затемнённого» небосвода.

— Как… Как ты это делаешь?!

— Я обучен воздействовать на пространство, с помощью синорской техники, таким образом, что время для меня и для того, кого я выберу, приостанавливается. Ты ведь смотрел фильм «Матрица»? Что-то вроде того. Только здесь всё по-настоящему. И от пуль не очень-то уклонишься. Разве что сильно постараешься. Сейчас всё вокруг движется медленнее нас. Примерно в 15–20 раз. Продолжительность такого состояния зависит только от навыков владения устройством индивидуальной обороны. — Валерий показал небольшой прибор из разноцветных стекляшек. — С помощью него производится воздействие на некоторые виды материи.

— Этого всего мне не перенести, — убитым голосом произнёс Егоров. — Это выше моих сил. Уф… Ой блин! А это ещё что?!

Он вытаращился на белые прозрачные объекты, витавшие в небе, над деревьями.

— Не волнуйся. Это не призраки и не души умерших, — сказал Бельский. — Это что-то вроде помех радиоэфира. Ерунда. Совершенно безвредны. Их видно только в режиме «протосиноро».

— Чего? Ты меня не грузи терминами. Лучше сразу разъясни, с чем это едят.

— Это понятие на греческом языке. Синоряне часто используют его терминологию, так как он, наряду с латынью, является языком науки и богослужения. А в традициях православия, идущего из Византии, многое имеет греческие названия. «Прото» значит «перед». Ну а «синор», как ты уже видимо знаешь, это «граница» или «рубеж». Отсюда и термин. Означает область между Синором и нашим миром. Ну да ладно, не буду тебя утруждать всем этим.

Мир вокруг снова посветлел, ускорился и зазвучал.

Уф… — Егоров присел на бордюр. — Я надеюсь, что я просто перепил ночью и у меня белая горячка.

Он достал из кармана пачку сигарет и закурил, делая большие затяжки.

— Что вам всем надо от меня? Чего я такого сделал? Жил себе спокойно. Работал. Жрал. Бухал. Алименты на ребёнка исправно платил. Он на следующий год в первый класс пойдёт…

— Непременно пойдёт. Слава, ты сейчас успокойся. Мы ни за кем не шпионим и никого не собираемся к чему-либо понуждать. Эта встреча — моя личная инициатива. Я случайно узнал о вчерашнем инциденте. Зная особенности твоего взрывного характера, и опасаясь за тебя и твою семью, я попросил разрешения поговорить с тобой.

— Ну, хорошо! — Егоров резко повернулся к собеседнику. — Если эти ваши синоряне такие добрые и богомольные, то почему бы им не поверить мне, что я никому ничего не расскажу?!

— Они тебе поверят, но дело в другом.

— В чём, Валера?! В чём, блин, тут дело?!

— Даже если ты кому-то начнёшь рассказывать, то тебя просто примут за сумасшедшего или за фантазёра из серии «наблюдателей НЛО»…

— Ну и что? Это просто отлично! Попаду в психушку? Фигня! Я собирался в своё время от армии «по дурке» косить. Правда, не пришлось, так как у меня до операции зрение было минус восемь.

— Дело не в том, примут тебя за психа или нет, если ты будешь рассказывать про Синор. Тебе будет всё время угрожать опасность со стороны иных сил.

— Ну да! Я прямо такой важный «перец», что меня грохнут эти ваши враги! Я же никакого шпионского интереса не представляю.

— Теперь представляешь. Их не интересует, насколько ты посвящён в дела синорян. Они просто ненавидят всех, кто с ними имел дело. Агрессия, жажда угнетать и уничтожать — их постоянные спутники. Они не причинят тебе вреда только в том случае, если ты сам будешь против Синора или против тех, кто знает об этом месте. Ещё они могут тебя использовать. Сделать из тебя что-то вроде террориста-смертника. Мы изучили этих ребят, и знаем, что такие вещи им по силам.

— Уф… — Егоров достал мятый носовой платок и стал обмахиваться им. — Что же за кашу вы заварили? Ох, Господи…

— Слава, а ты верующий?

— Какое уж там! Даже не крещёный. Это я так. Вырвалось…

— Ну, время ещё есть.

— Хе-хе! Насмешил! Ты меня, может, ещё и к попам на поклон сейчас поведёшь? А то церковь вон рядом! Я один раз с тёщей и тестем согласился, чтобы моего сына окрестить. Просто не хотел тогда ссориться. А сам я просто не вижу в этом смысла. Вон у меня друзья. Пара супружеская. На все праздники в церковь ходят и просто по воскресеньям. И чего? Ходят и ходят, а детей она ему родить никак не может. Ну не может и всё!

— А вдруг ещё сможет? — спросил Валерий. — Послушай пока моего совета. Служба у синорян позволит тебе найти защиту и дать отпор враждебным силам при необходимости. Если тебе эта работа не понравится, ты сможешь выбрать второй вариант: изоляцию в Синоре. Можем и твоих родных там спрятать.

— Спасибо… — угрюмо ответил Егоров. — Вот я прямо бывшей жене и скажу: «Собирайся мол, с сыном в город-призрак, в ссылку». Так они и пойдут со мной. Она уже за другого замуж собирается.

— Если тебя семья сейчас не держит, тогда, тем более, попробуй присоединиться к нам. Ты ведь ещё не всё узнал. Я же ходил когда-то на твои мастер-классы, и они мне помогли успешно завершить учёбу в вузе. Присоединяйся теперь к нам. Послушаешь, посмотришь. Что-то и сам сможешь опробовать. Ты же видел, какими вещами я научился пользоваться?

— Да… Чудо незабываемое. — Егоров закурил очередную сигарету. — Я что-то подобное в студенческие годы читал. Или в компьютерной игре видел. Было что-то похожее, да?

— Тебе виднее. Может было. А на счёт чудес ты знаешь… Согласно христианским представлениям, они творятся либо силой Господа, либо от лукавого. Церковь всегда относится к чудесам с подозрением, если неизвестен источник их происхождения. Но здесь ты не будешь делать никаких чудес — ты будешь пользоваться технологией, которая сама является плодом чуда, данного праведным людям в виде их ума. Ты уже слышал, наверное, что синоряне про все свои технологии говорят: «Создано только с Божьей помощью».

— Да. Читал нам тут лекцию один чел в кафтане… Иакинф, кажется.

— Катафракт-полковник Иакинф Никодимович, из Кляземца. Знаю такого. По службе виделись пару раз. Мне сообщили о его беседе с вами.

— Во как! — воскликнул Егоров. — Ещё и полковник! Ещё и какой-то там катафракт! А что, ты сам-то какое-нибудь звание у них имеешь?

— Да. Я катафракт-поручик.

— Ну, ваше благородие, да ты жжёшь! А если я соглашусь? Тоже буду этим, как его… катафрактом?

— Возможно, что да. А может, станешь просто аколуфом, или, если по-современному, аколитом. Это греческое слово значит «спутник». Бо́льшая часть граждан Синора — аколиты. Звание катафракта получают, как правило, аколиты, которые добились больших успехов в какой-либо сфере деятельности. Никаких особых привилегий у катафрактов нет. Это как, например, ты был студентом, получил диплом и стал специалистом, а дальше закончил аспирантуру и стал кандидатом наук. Греческое название «катафракт» означает воина, покрытого бронёй. Это, можно сказать, военная элита. В прежние времена они были кавалеристами. Ещё в античную эпоху катафрактами называли парфянскую тяжёлую конницу. Теперь кавалерии нет, но название сохранилось.

— Как же ты так быстро, за два года, стал этим самым катафрактом? — недоверчиво спросил Егоров. — Какая из тебя «элита»? В армии не служил. Да ты даже не синорянин!

— Те, кто попал на эту службу, не будучи уроженцем Ро́сии Синории, являются, по сути, агентами Синора в обычном пространстве, и их обучают по ускоренному курсу владению разными высокотехнологичными устройствами. Вдобавок, житель нашего мира лучше осведомлён о тонкостях современного общества, и его не требуется долго учить манерам и правилам, которые не характерны для синорян.

— Ну-ну… Манерам учить может и не требуется. Но сколько у нас говнюков. Вдруг найдётся сволочь, которая продаст одно из ваших устройств нашему правительству? Или американцам? А вдруг они с потрохами сдадут такие технологии этим вашим неведомым врагам? Ась?

— Исключено. Надёжность систем защиты у синорян такая, что продажа важных знаний и технологий врагу невозможна. Физически невозможна. Ты дашь кому-то прибор, а он — хлоп! И исчез.

— Мда… Занятно… Слушай-ка, — Егоров задумчиво поглядел в безоблачное небо. — Ты говорил, что эти, которые чужие, или как там их? Что они мне могут угрожать, если я к вам не присоединюсь.

— Ну да…

— Я к тому, что они ведь и близких мне людей могут вычислить и отомстить через них.

— Если ты попадёшь к ним в руки, они могут так сделать, но если будешь с нами, то и твоя родня будет под защитой.

— Хм… Стоит подумать.

— Подумай. Время ещё есть. Одно могу сказать: скоро не только тебе, но, видимо, и всему миру предстоит суровое испытание… — Бельский задумался и загадочно посмотрел на кроны деревьев. — Хотя будет ли это именно то самое… Никто, кроме Отца Небесного, не знает…

Егоров огляделся и резко встал с бордюра.

— Так. Поехали.

— Куда?

— А то ты не знаешь?

— Меня просили лишь поговорить с тобой и передать документы. Здесь анкета, — Бельский показал на бумаги, которые Егоров держал в руке, свернув в трубочку.

— Иакинф этот ваш забил всем стрелку на студии у Коляна Бочкарёва. На Большой Лубянке. Сегодня в четыре часа.

— Ещё рано, только час дня.

— Всё равно поехали. Мне ещё надо окончательно протрезветь.

— Извини, но у меня ещё не все дела окончены. Да ты не волнуйся, поезжай, — сказал Валерий.

— Ладно, деловой. Иди.

По дороге к метро Бельский забежал в аптеку, где купил Егорову растворимый аспирин и минералку. Употребив их, Слава почувствовал себя бодрее и вскоре уже был на Большой Лубянке.