Было пасмурно. Осень вступала в свои права, и в измельчавшей до исторических границ Москве стало прохладно. Палисадники раскрасились в яркие красные и жёлтые тона. По Никольской улице шла пара. Он был в чёрном мундире катафракта. Она в похожем одеянии, отличавшемся лишь наличием длинной чёрной юбки вместо шаровар. Несмотря на прошедшие десятилетия супруги Габровы остались верны своим предпочтениям в одежде. Улица была почти пуста, лишь кое-где появлялись и исчезали пешеходы, следующие в субботний вечер по своим делам.
Внешне ни литератор, ни его жена почти не постарели, хотя обоим было далеко за семьдесят. Возраст их будто затормозился в районе 35–36, и только редкие седые локоны в причёске давали знать, что за плечами осталось много прожитых лет. Мундир Габрова украшали регалии полковника. Он по-прежнему служил в Ведомстве охраны и обороны, хотя не забрасывал и литературную практику.
— Ты уверен, что мы не опоздаем? − спросила Габрова мужа.
— Рано ещё, можем полчаса погулять.
— В тот раз пришли, когда все уже сидели.
— Ничего, — усмехнулся литератор. — В кои-то веки мы никого не ждали.
— Да, пунктуальность стала ребятам не чужда.
Разговор вёлся на русско-синорском языке. На него постепенно перешло всё население стран Исетской Лиги, ни сколько не сожалея о прежних национальных языках, ставших достоянием истории и классической литературы.
Габровы дошли до здания Историко-архивного института. Здесь катафракт-полковник странно заозирался.
— Ты чего? — спросила жена.
— Да так, вспомнил просто, как в день нашего первого знакомства с миром Синора я здесь встретил Богатырцева и еле отвязался от его бесконечной болтологии.
Габрова хихикнула, крепче беря мужа под руку и глядя куда-то вперёд.
— Да, а вот мне не смешно было, — покачал головой литератор. — Ты куда так уставилась? Ух, блин…
— О, какая встреча! Господин полковник! — раздался знакомый голос. — Вот уж с кем век не виделись!
Данила Богатырцев тоже не постарел. Он был разодет в яркую оранжевую свитку «а ля русс». Синие джинсы под ней смотрелись немного нелепо. На груди блестело несколько орденов времён войны. Вслед за Данилой следовали трое детей: девочка лет десяти, и два мальчика пяти-шести лет.
Богатырцев и Габровы раскланялись. Данила представил своих внуков, которых, как оказалось, было гораздо больше, но остальные сейчас находились у родителей. Разговор получился доброжелательным и на удивление коротким. Богатырцев давно изжил привычку заваливать собеседников потоком слов. Он кратко поведал, что занимается работами по реконструкции систем связи, и что домочадцев у него хоть отбавляй. Пожелав всего наилучшего, Данила и его внуки вежливо поклонились и направились в сторону Лубянки.
Габровы вышли на Красную площадь. Раньше здесь было много туристов. Теперь же по брусчатке неторопливо прогуливались лишь редкие отдыхающие москвичи. На лавочке перед зданием ГУМа сидел Николай Бочкарёв.
— Ты чего один скучаешь? — спросил Габров.
— Ира повезла внуков за город. Ей нашу болтовню про политику скучно слушать. Я и сам было намеревался отдохнуть, но дела важнее. Ладно, успеем ещё. Кстати, вам Константин передал подарки?
— Да, спасибо! — ответила Габрова. − Он как раз позавчера приезжал.
Константин Габров был одним из сыновей литератора, и приходился Николаю зятем, взяв в жёны его младшую дочь Веронику.
— Христос среди нас! — раздался возглас.
— Уф… Чувствую, сегодня от сватьёв никуда не деваться, — произнёс Бочкарёв, обернувшись на голос.
Егоров подошёл к собравшимся. Бывший убеждённый атеист был мало узнаваем. Он носил чёрный подрясник, а его лицо украшала аккуратная окладистая борода. Слава уже много лет служил пономарём в одном из московских храмов. Из всех друзей он действительно выглядел несколько пожилым, хотя возможности синорской медицины и гигиены позволяли, без каких либо операций и вмешательств в генетику, сохранять молодость и здоровье на протяжении более чем сотни лет. Как и Габров, Изяслав приходился Бочкарёву сватом — его единственный сын, Юрий, был женат на Алёне, старшей дочери Николая.
— Давно собрались? — поинтересовался Изяслав. — Пойдёмте что ли? А то как-то не июнь месяц нынче на дворе.
Друзья направились к проходной у Спасской Башни.
Куранты пробили шесть вечера.
— Мир вам! — воскликнул катафракт-воевода, сидевший за столом в зале, куда вошли друзья.
— Привет тебе, Владимир! Здрав будь, боярин!
Бывший художник, в студенческую пору презрительно относившийся к военной службе и государству, возглавлял Ведомство охраны и обороны уже более семи лет, и столько же времени носил титул боярина.
Скоро в зале появился Томас Хопкинз. Он, как и Габров, был в чине полковника и давно перешёл из аколитов в категорию катафрактов. Пришла жена и помощница Владимира, Екатерина. Она недолго пошепталась с Габровой, затем они вдвоём покинули зал. Воевода тоже ненадолго исчез. Назад он вернулся через пару минут в сопровождении двух катафрактов, вытянувшихся по стойке смирно у дверей.
— Префект Всероссийский и Исетский! — возгласил Владимир и слегка наклонил голову перед вошедшим человеком в длиннополом красно-золотистом княжеском кафтане.
Это был Иакинф, сменивший в своё время отошедшего от дел Бориса Михайловича. Он был хорошо знаком с каждым из присутствующих, поэтому формальности быстро закончились.
— Ну что ж, раз все в сборе, прошу садиться, — сказал князь-воевода улыбнувшись. — Рад видеть вас в добром здравии, дорогие соратники! Начнём, пожалуй.
Он оглядел сидящих за столом.
— На этой неофициальной товарищеской встрече я хотел бы поговорить о том, что было на повестке дня сегодняшнего заседания глав ведомств. Думаю, каждый, так или иначе, в курсе событий, происходящих за пределами наших стран.
Глава государства задумчиво откинулся в кресле, глядя в потолок.
— Гонения на инакомыслящих в Содружестве достигли невиданных размахов. Сторонники Хайрама буквально устроили охоту на тех, кто не согласен с их идеологией. Как известно, в общественные институты ВССН не вписываются люди, имеющие в большей степени классические старые взгляды на жизненный уклад.
Иакинф перелистнул одну из страниц в толстой брошюре, которая содержала в себе различные доклады по обстановке в мире за последние несколько месяцев.
— У властей Содружества есть отработанная схема взаимодействия с населением. На инакомыслящих натаскивают всех, кто к ним не относится. Людям задаются параметры: Тесей Хайрам — живое олицетворение свободы и права, современный мир — рукотворный рай и цитадель всеобщего благополучия, а противление обновлению человека — деградация, раскол и мракобесие. Показательные нападки на «изгоев» транслируются на всеобщую потеху по информационным сетям. Все приёмы давно известны. Ещё после распада Советского Союза, в его бывших республиках схожим образом организовывалось большинство экстремистских группировок. В наши дни ВССН делает молодчиками всё своё население.
Князь-воевода полистал ещё несколько страниц брошюры.
— Среди всего этого бесчинства гонения на верующих даже и не выделяются на общем фоне репрессий. Святейший Патриарх на сегодняшнем совещании попросил меня и весь Совет внимательно отнестись к положению остающихся во Всемирном Содружестве христиан. Как вам известно, после смерти Папы Римского место понтифика остаётся вакантным, но его теперь видимо уже никто не займёт. Последний глава Ватикана призвал всех католиков принять догматы православной веры, в которую на смертном одре перешёл и он сам, поручив своих приверженцев нашему Святейшему владыке.
Иакинф встал из-за стола и подошёл к окну.
— О том, что я рассказываю, знает в той или иной степени каждый из наших сограждан. Теперь я перейду к более конкретным вещам. Неделю назад премьер-министр Израиля сообщил, что Хайрам поставил ему ультиматум. Израильтян обязывают к большему сотрудничеству с Всемирным Содружеством, в котором страна по-прежнему имеет лишь статус наблюдателя. На окраине Иерусалима уже много лет существует межрелигиозный центр, именующий себя «Храмом гуманности и здравого смысла». Он представляет собой цитадель нелепого культа, сочетающего гностицизм, язычество и даже атеизм. Городские предместья населены его сторонниками из разных стран мира. В соответствии с доктриной ВССН «Об объединении культов», они требуют, чтобы им передали все религиозные сооружения в Иерусалиме, включая храм Гроба Господня, который охраняется нашими бойцами и израильским ополчением. Сейчас там невозможно проводить богослужение из-за постоянных угроз со стороны молодчиков, окружающих его импровизированными лагерями. Как вы знаете, весной этого года, на Пасху, духовенству и мирянам не удалось попасть туда для встречи Благодатного огня…
Глава государства замолчал. Он поглядел на часы. За окном заметно стемнело.
— Вооружённые молодчики нападают на христиан. Тесей поставил перед собой задачу не дать нашим израильским братьям по вере воссоединиться с нами. Значит, он не отступит. Руководство ВССН решило выслать дополнительные силы для «нормализации» обстановки. В окрестностях Иерусалима сейчас много их отрядов. Пока это только усиленные полицейские силы. Мы тоже решили привести войска в полную боевую готовность.
Иакинф внимательно посмотрел на Бочкарёва.
— Николай, я выполнил твою просьбу, и своим указом восстанавливаю тебя на службе катафрактом в звании воеводы.
— Спасибо! Приятно снова оказаться при делах!
Глава государства перевёл взгляд на Габрова.
— Поздравляю тебя с повышением, — протянул он ему бумагу. — Это приказ о присвоении звания воеводы тебе. Остаёшься служить при штабе, с Владимиром, в качестве его заместителя.
— Благодарю! Приложу все усилия, чтобы оправдать твоё доверие.
Префект поглядел на Хопкинза.
— А ты, Фома, подумал насчёт моего предложения о месте на Балтийском флоте?
— Да, подумал, — ответил тот. — Благодарю тебя, князь, но мне поздновато становиться адмиралом. Я успел привыкнуть к суше.
— Хорошо, тогда и ты остаёшься при штабе Владимира.
Настал черёд Егорова.
— Изяслав, — обратился к нему князь-воевода. — Если ты готов идти с нами, то я немедленно направлю письмо настоятелю твоего храма.
— Мы все уже столько лет вместе… — ответил пономарь. — Я пойду с тобой и со всеми, только не надо восстанавливать меня на воинской службе. Если позволишь, я останусь при скромной степени чтеца. Может быть, пригожусь и в этом качестве.
Иакинф кивнул. В зал вернулись жёны Габрова и Владимира. Старые друзья посидели ещё, невзирая на титулы и звания, побеседовав на разные отвлечённые темы. Когда куранты пробили десять, князь-воевода попрощался и вместе с двумя катафрактами-охранниками исчез в красном сиянии, телепортировавшись прямо в Кидишев.
— Ну, что скажете? — спросил Владимир.
— Да уж, — проговорил Хопкинз. — А помнишь, я тебе когда-то на борту «Наварина» сказал, что до последней войны мне, пожалуй, не дожить?
— Да, — кивнул воевода. — Ну, ничего, даст Бог, переживём и нынешнюю свару.
— Меня тут один знакомый прихожанин как-то спросил, не считаю ли я, что всё происходящее в мире указывает на близость Конца, — задумчиво произнёс Егоров. — В ответ я спросил его, где же те сто сорок четыре тысячи праведников, которых Бог возьмёт на небо. Уж явно, я не из их числа, если вспомнить мою жизнь.
— А кто из нас идеален, брат? — усмехнулся Николай.
— Это уж точно, — заметил Габров. — Ладно, пора собираться. Что, боярин, повоюем? — спросил он Владимира.
— А то! Тряхнём стариной!
— Смотри, песок посыплется, — усмехнулась Екатерина.
— А нам опять ждать и беспокоиться, — сказала жена Габрова.
Друзья распрощались и разошлись по домам, но уже следующим утром Владимир снова встретился с Николаем, Славой, Томасом и Габровым. Все вместе они вошли в зал телепорта. Оператор уже настроил точку перехода — Иерусалим.