В предыдущих лекциях мы говорили о том историческом, культурном и эстетическом пространстве, в котором Франц Кафка жил и создавал свои книги. Настало время поговорить о самом писателе и том мире, в котором он вырос и сформировался.

Франц Кафка (1883—1924) родился в конце XIX века в Праге. В то время территория современной Чехии входила в состав Австро-Венгерской империи – огромной многонациональной державы, существовавшей с 1867 по 1918 год. Пространство Австро-Венгрии включало в себя территории таких современных государств, как Австрия, Босния и Герцеговина, Венгрия, Словакия, Словения, Хорватия, Чехия, а также почти половину Румынии и некоторые области Италии, Польши и Украины.

На рубеже XIX—ХХ веков эта громадная империя была уже колоссом на глиняных ногах. С самого момента основания в Австро-Венгрии невольно были запущены необратимые политические, экономические и социальные процессы, которые привели к ее распаду после Первой мировой войны. В русском языке есть библейское выражение «гроб повапленный» – то, что прикрывается наружным блеском, но на самом деле пусто, ничтожно, обречено на неизбежную смерть либо уже мертво. Это прекрасно характеризует то государство, в котором родился и жил Франц Кафка.

Несмотря на экономический и политический потенциал, корабль Австро-Венгерской империи в конце XIX века, в силу многих причин, начинает идти ко дну. Экономика этого государства не могла соперничать с финансовой мощью Англии, Германии и США, поскольку базировалась на принципе самообеспечения. Австро-венгерское производство не испытывало международной конкуренции, не стремилось к освоению новых технологий. Из-за этого многие товары уступали по качеству зарубежным и внешняя торговля велась очень вяло. Обладая огромной армией, уступавшей только вооруженным силам России, «лоскутная», многонациональная империя не могла защитить себя от внутреннего разложения. Пестрый национальный состав, рост этнического самосознания, запущенный «Весной народов» в 1848 году, привел в 1918 году к распаду Австро-Венгрии на малые национальные государства.

Прага была моделью Австро-Венгерской империи в миниатюре: конфликт между немцами, чехами, евреями, уходящий корнями в далекое прошлое города, с каждым годом делал совместное существование все более проблематичным. Если в 1840 году Прага – немецкий город, то через 50 лет он будет принадлежать чехам. Еще до начала ХХ века немецко-чешское противостояние превратилось в настоящее столкновение. Недальновидная национальная политика австрийского императора Франца Иосифа I привела в 1897 году к так называемому «декабрьскому погрому» на улицах Праги. Это была кровавая расправа радикальных чехов над немцами и евреями: синагоги, жилые дома, кофейни, магазины были разграблены, на улицах лежали тяжелораненые и убитые. Конфликт вскоре был подавлен, но затаенная вражда никуда не делась. Семья Кафки, которому тогда было 14 лет, без потерь и убытков пережила эти события, но коммерсант Герман Кафка, отец писателя, в качестве уступки чешским клиентам на бланках фирмы стал писать свое имя на чешский манер – Heřman. Императорская династия до последнего момента пыталась навести мосты между народами Австро-Венгрии, но была бессильна остановить необратимое. С каждым годом в чешской среде все больше говорили о необходимости самоопределения, национальной свободе, обновлении государственности. После Первой мировой войны Австро-Венгерская империя, истощившая свои политические и экономические силы, перестала существовать.

Конечно, не стоит думать, что история Праги рубежа XIX—ХХ веков, которую наблюдал Франц Кафка, была ежедневным кровавым конфликтом: национальные и политические проблемы то обострялись, то затихали в этом городе. Однако атмосфера медленно умирающей страны, которая на глазах неизбежно распадается на куски, порождает у писателя особое – трагическое – мировидение. Кафкианские тексты всегда говорят о мире, который либо резко утратил привычные свойства, либо необратимо становится другим. И в этой новой, катастрофической, реальности человек чувствует себя чужим и ничтожным. Возможно поэтому обостренный интерес к творчеству Кафки вспыхивает после Второй мировой войны, когда человечество оказалось среди обломков прежней цивилизации и не узнало само себя. И, вероятно, по этой же причине кафкианские новеллы и романы оказались так актуальны для жителей другой умирающей империи – Советского Союза.

Очень важно помнить, что Франц Кафка родился в Праге. Именно этот красивый и немного мистический город, который из-за количества соборов, церквей и замков называли северным Римом, оказал огромное влияние на книги писателя.

Прага обладает особой, слегка мрачноватой красотой, ее основные архитектурные стили – готика, барокко, неоренессанс и ар-нуво. За свою историю она пережила много жестоких, кровавых событий: здесь пылали костры инквизиции, лилась кровь еретиков и мятежников. Город видел и религиозных фанатиков, и отряды революционеров, и борьбу с иноземными захватчиками. На рубеже XVI—XVII веков император Священной Римской империи Рудольф II превратил Прагу в центр оккультизма, пригласив в свою резиденцию легендарных алхимиков и астрологов: Тихо Браге, Эдварда Келли и Джона Ди. Помимо этого, в еврейском квартале в течение многих веков жили хасидские ученые, мистики и каббалисты. Символично, что название города переводится как «порог» (от чешск. «prah»). В оккультном контексте это можно понимать как порог между мирами: видимым и невидимым, человеческим и трансцендентным, земным и духовным.

Как вы можете видеть, будущий классик модернизма живет в умирающей империи, в красивом мрачновато-мистическом городе, бывшем центре оккультизма. Однако Прага во время Франца Кафки не была европейским захолустьем. На рубеже XIX—XX веков это динамичный, живой, развивающийся город-космополит, который к 1924, году смерти писателя, насчитывал 700 тысяч жителей. К концу XIX столетия в Праге были водопровод и электричество, фуникулер и трамвай, городской и междугородний телефон. С началом ХХ века в городе открываются кинотеатры, начинают ездить автомобили, небо бороздят первые аэропланы. Перестраиваются целые городские кварталы, возводятся роскошные особняки и доходные дома в стиле ар-нуво, реконструируется неоготический собор Святых Петра и Павла, достраивается собор Святого Вита, сооружается здание Нового Немецкого театра.

В начале ХХ века в Праге происходит культурный взрыв: в городе живут поэты Райнер Мария Рильке и Франц Верфель, прозаики Густав Майринк, Ярослав Гашек, Макс Брод, Оскар Баум и Франц Кафка, художники Франтишек Купка и Альфонс Муха. Пражские писатели завязывали контакты с литераторами из других стран, приглашали иностранных коллег выступить в Праге с лекциями. В Немецком университете Праги в 1911—1912 годах преподавал Альберт Эйнштейн, его выступления, на которых бывал Франц Кафка, широко освещались в прессе. В городе читали лекции и доклады такие европейские знаменитости, как философ Рудольф Штайнер и психолог Адольф Адлер. Этот культурный расцвет позволил Праге сравниться с главными европейскими столицами того времени – Берлином, Веной и Парижем.

Однако взлет культуры и бурное развитие города соседствуют, как мы уже говорили, с тлеющими национальными конфликтами, набирающими силу политическими движениями, накопившимися социальными противоречиями, которые в итоге взорвут старый мир и полностью переделают общество после Первой мировой войны.

В этом противоречивом пространстве перед самым началом ХХ века появился на свет Франц Кафка.

Он родился в 1883 году 3 июля в семье Германа Кафки и Юлии Лёви. Кроме него, в семье были девочки: Элли, Валли и Оттла.

Отец Франца Кафки был сыном бедного еврея-мясника, в доме которого часто гостили голод и холод. С самого детства Герман Кафка в жару и мороз развозил на тележке товар клиентам отца. От плохой обуви и холода у него не заживали открытые раны на ногах. Забыть это он не сможет никогда и постоянно будет напоминать об этом своим детям. После службы в армии, где он стал командиром взвода, молодой, сильный, энергичный Герман перебирается в Прагу и открывает в самом центре города магазин галантерейных товаров. Благодаря упорству, трудолюбию и выгодной женитьбе он сумел расширить свое предприятие.

В семье Франца Кафки и речи не было о семейной идиллии, хотя дети ни в чем не нуждались и никогда не голодали. Мальчик нечасто видел родителей: только вечерами за едой, когда они были слишком уставшими после работы в магазине, чтобы играть с детьми, рассказывать истории, читать вслух. За маленьким Францем ухаживала нянька или кормилица, позже – горничные, служанки, кухарки. В раннем детстве он пережил смерть двух младших братьев, Георга и Генриха, которые умерли во младенчестве. У Кафки было три младших сестры, но разница в возрасте мешала дружбе с ними.

Герман Кафка оказал колоссальное влияние на судьбу и творчество своего сына. Он хотел, чтобы Франц продолжил его дело, стал наследником семейного бизнеса. Но у сына не было ни склонности, ни таланта, чтобы стать коммерсантом, поэтому желание отца не осуществилось. Тяжелое, голодное детство, быстрый деловой успех, отсутствие воспитания и природной чуткости сделали Германа Кафку властным, грубым, самоуверенным, самодовольным, нетерпимым человеком. Ценой огромных усилий он добился очень многого, и поэтому, как писал Франц Кафка, «испытывал безграничное доверие к собственным суждениям» («Письмо отцу»). Своими словами, поведением, поступками Герман Кафка создал дома тяжелую психологическую атмосферу. Он постоянно попрекал детей тем, что они, благодаря его труду, живут на всем готовом, в покое и тепле, не испытывая никаких лишений.

Франц Кафка писал об этом: «Я вспоминаю твои замечания, которые оставили в моем мозгу настоящие борозды: „А я семи лет от роду ходил с тележкой по деревням“, „Мы все спали в одной комнате“, „Мы были счастливы, когда имели картошку“, „Из-за нехватки зимней одежды у меня годами были на ногах открытые раны“, „Я был мальчиком, когда меня отдали в Пизек в лавку“, „Из дома я ничего не получал, даже во время военной службы, я сам посылал деньги домой“, „[…] Разве теперешний ребенок это поймет?“» («Письмо отцу»). В дневнике Кафка добавляет: «С каким интересом слушал бы я его, если бы он […] просто рассказывал о своей юности и своих родителях, но слушать обо всем этом в тоне хвастовства и брани мучительно» (26 декабря 1911 года).

Однажды в раннем детстве произошел случай, на всю жизнь определивший взаимоотношения Кафки с отцом. Ночью маленький Франц «всё время скулил, прося пить» («Письмо отцу»). Скорее всего, он делал это потому, что ему недоставало родительского внимания. Отец вытащил ребенка из постели, вынес его на балкон и оставил там на некоторое время одного, в рубашке, перед закрытой дверью. Франц Кафка вспоминал: «Спустя годы я все еще страдал от мучительного представления, как огромный мужчина, мой отец, высшая инстанция, почти без всякой причины – ночью может подойти ко мне, вытащить из постели и вынести на балкон, – вот, значит, каким ничтожеством я был для него» («Письмо отцу»). Пережитое потрясение станет истоком многих комплексов писателя и воплотиться для него в слове «ничтожество» (в оригинале – «Nichts»). Не случайно в уже процитированном выше «Письме…» Кафка называет свое творчество «пустотой» («das Nichts»). Кроме того, отец мог прилюдно кричать на впечатлительного и ранимого сына, унижать, критиковать его поступки и решения. Франц писал ему: «[…] Ты всегда уже заранее отрицательно настроен против любых моих занятий, и особенно против того, что вызывает у меня интерес» («Письмо отцу»).

Все это формирует у будущего писателя сложные психологические комплексы, самый главный из которых – чувство вины перед отцом, ожиданиям которого он не мог соответствовать. Кафка писал: «В твоем присутствии я начинал заикаться […]. Я потерял веру в себя, зато приобрел безграничное чувство вины» («Письмо отцу»).

С одной стороны, психологическое насилие в семье будущего писателя не было чем-то намеренно садистским и запредельно жестоким. Герман Кафка никогда не бил ни жену, ни детей. С другой стороны, это насилие было и причинило серьезные психологические травмы Францу и его сестрам. Например, Элли Кафка поспешила выйти замуж, чтобы избавиться от отцовской деспотии, а Оттла Кафка страдала от характера отца не меньше, чем ее брат. Хотя Валли Кафка все-таки смогла поладить с Германом Кафкой, приспособиться к его характеру. Отца писателя нельзя оправдать ни его тяжелым детством, ни влиянием среды, ни отсутствием образования. Клод Давид, биограф писателя, проницательно заметил, что, хотя братья Германа Кафки страдали в детском возрасте от тех же самых условий, они «тем не менее не имели такого мрачного характера». Отец Кафки при всех своих немалых достоинствах, которые признавал сын, все-таки был психологическим тираном.

Франц Кафка от природы был крайне чувствительным человеком (как сложный музыкальный инструмент, требующий особого ухода), поэтому домашнее психологическое насилие необратимо изуродовало его личность. Об этом красноречиво говорит один эпизод. Позже, в 1921 году сестра Элли, родив сына, спросила у Франца совета, как ей лучше воспитывать мальчика. Кафка порекомендовал отправить его в интернат, подальше от родительского эгоизма и семьи с ее «тяжелой нездоровой атмосферой», где «ребенку не остается ничего другого, как зачахнуть».

Франц Кафка пошел характером в свою мать – Юлию Лёви, добрую, робкую, чувствительную женщину, которая преданно любила своего деспотического супруга. Конечно, она служила определенным барьером между мужем и сыном, хотя и не могла защитить Франца от психологической тирании. Кстати, в роду матери было много интеллектуалов, талмудистов, раввинов, духовидцев, такая наследственность, безусловно, сказалась на личности Кафки.

Франц Кафка испытывал к отцу противоречивые чувства. С одной стороны, он страдал от его деспотичного характера, о чем говорил в письмах и дневнике. Но, с другой стороны, в его отношении к отцу не было ожесточения. Кафка с иронией писал об этом Фелице Бауэр: «Нет, я не совсем замкнулся и не живу в полном отрыве от семьи. […] моя младшая сестра (ей уже за 20) вообще моя лучшая пражская подруга, да и две других тоже достаточно участливы и добры. Вот только мы двое, отец и я, отважно друг дружку ненавидим» (11 декабря 1912 года). Более того, Кафка искал отцовского одобрения, контакта с ним, хотел, чтобы отец им гордился. Ярче всего об этом рассказывает ряд фактов.

Так, Кафка иногда читал родителям свои произведения, которыми был доволен. Это случалось редко, ведь даже в своем шедевре – новелле «Превращение» – писатель видел изъяны (он был недоволен финалом). Но иногда он все-таки показывал написанное родным, возможно заранее зная, что не встретит понимания и одобрения. Кафка вспоминал: «Преисполнен высокомерия, потому что считаю „Кочегара“ таким удавшимся. Вечером читал его родителям; когда я читаю что-нибудь крайне неохотно слушающему отцу (курсив мой – М. Жук), нет лучшего критика, чем я» (Дневник, 24 мая 1913).

Более того, Франц дарил отцу все свои напечатанные книги. И вряд ли он делал это из ненависти. В 1919 году он даже посвятил отцу сборник новелл «Сельский врач» и вручил ему эту книгу. Это очень важный жест: Кафка посвящал свои художественные тексты только самым дорогим людям (возлюбленной Фелице Бауэр – новеллу «Приговор», ближайшему другу Максу Броду – сборник «Созерцание»). Но Герман Кафка не смог оценить этот подарок и сказал вместо благодарности: «Положи ее [книгу] на ночной столик!» По-немецки это звучит как «Leg es auf den Nachttisch!» Это неопределенно-личное местоимение «es» (оно) «очень показательно и передает брезгливо-равнодушное отношение отца к творчеству сына».

В 1919 году после серьезного семейного конфликта Франц Кафка напишет свое знаменитое почти 100-страничное «Письмо отцу», в котором он, 36-летний мужчина, скрупулезно перечислит все обиды и психологические травмы, вольно или невольно нанесенные ему в детстве и юности Германом Кафкой. Однако письмо не дойдет до адресата: его перехватит мать и с сожалением вернет Францу. Впрочем, вряд ли Кафка-старший в силу своих психологических и эмоциональных особенностей смог бы понять этот трагический текст.

Но вместе с тем Франц Кафка отмечал ум отца, восхищался его силой и опытом. Писатель говорил, что в его родителе есть «скрытая доброта». Однажды отец во время болезни сына зашел в его комнату, остановился на пороге и, не желая тревожить, только помахал ему рукой. «В такие мгновения, – писал Кафка, – «[…] я ложился и плакал от счастья, плачу и теперь, когда пишу об этом» («Письмо отцу»)».

Проблема отношений сына и отца заключалась еще и в том, что они были принципиально разными людьми, вынужденными существовать слишком близко друг к другу. Грубый, самоуверенный, брутальный Герман против чувствительного, ранимого, невротичного, интеллигентного Франца. Эти психологические и культурные различия стали причиной внутренней трагедии. Отец не обладал необходимой чуткостью, чтобы не травмировать своего ранимого сына. А Франц никогда, при всем старании и желании, не мог соответствовать ожиданиям отца.

Эрих Фромм, крупнейший психолог ХХ века, считал, что человеку для нормального развития необходимы два типа любви: материнская и отцовская. Материнская любовь по своей природе безусловна, поскольку мать любит новорожденного младенца за сам факт его существования. Отцовская любовь – это обусловленное чувство, ее надо заслужить. Ребенок получает ее за то, что удовлетворяет ожиданиям и достойно исполняет свои обязанности: «В самой природе отцовской любви заложено то, что послушание становится главной добродетелью, а непослушание – главным грехом, который карается лишением отцовской любви». Однако Фромм говорил, что отцовская любовь должна быть терпеливой и снисходительной, а не угрожающей и авторитарной: «Она должна обеспечивать растущему ребенку все более сильное чувство уверенности в своих силах и со временем позволить ему самому распоряжаться собой и обходиться без отцовского руководства». Гармоничное сочетание этих двух типов любви является основой духовного здоровья и зрелости человека.

Как вы можете видеть, Кафка был обречен стать глубоким невротиком из-за отсутствия психологической гармонии. Отец всегда был им недоволен, и Франц не мог заслужить его одобрения, хотя и очень старался. Кафка писал: «[…] я, конечно, был и упрямым, как всякий ребенок; […] но я не могу поверить, что был особенно неподатливым, не могу поверить, что приветливым словом, ласковым прикосновением, добрым взглядом нельзя было бы добиться от меня всего что угодно. По сути своей ты добрый и мягкий человек […], но не каждый ребенок способен терпеливо и безбоязненно доискиваться скрытой доброты» («Письмо отцу»). В глазах Германа Кафки его сын всегда был неудачником, который не смог сделать карьеру, заработать капитал, жениться, обзавестись детьми и собственным домом.

Мы так подробно говорим об отношениях Кафки с отцом, потому что полученные в детстве психологическое травмы сформировали его модель отношений с миром, которая отразилась в его творчестве. Именно отсюда в книгах Кафки темы одиночества, отчуждения и власти. В кафкианской прозе мир часто предстает страшным репрессивным механизмом, уничтожающим жизнь и личность человека, а отношение героев писателя к Богу, к его присутствию и, одновременно, отсутствию напоминает его отношение к Герману Кафке. Обобщенный образ отца появится во многих текстах писателя в явном или аллегорическом виде: в новеллах «Приговор», «Превращение» он прямо участвует в гибели своего сына, в романах «Процесс» и «Замок» фигура отца трансформируется в образ непостижимого грозного Суда или Замка, до которого герой никогда не сможет дойти.

Однако мы сильно забежали вперед. Вернемся в юные годы Кафки. Как вы уже видели, детство Франца – это семейная тирания, невозможность полноценного контакта с близкими, одиночество умного ранимого ребенка. Возможно, его психика была дополнительно травмирована тем, что он в раннем детстве пережил смерть двух младших братьев, скончавшихся от детских болезней.

Школьные годы были для Кафки не менее болезненными. Из-за неуверенности и погруженности в себя он не чувствовал связи со своими одноклассниками. Но будущий писатель не был изгоем: с Гуго Бергманом, своим одноклассником, который оставил воспоминания о нем, Кафка всю жизнь поддерживал дружеские отношения. Он не был абсолютным отличником, но хорошо учился и при этом страшно боялся получить плохую оценку. В «Письме отцу» есть такие слова: «Никогда, казалось, мне не закончить первый класс народной школы, однако это удалось, я даже получил награду; но вступительные экзамены в гимназию мне, конечно, не выдержать, однако и это удалось; ну, уж теперь я непременно провалюсь в первом классе гимназии – однако нет, я не провалился, и дальше все удавалось и удавалось. Но это не порождало уверенности, напротив, я всегда был убежден […], что чем больше мне удается сейчас, тем хуже все кончится».

Перфекционизм, проявившийся в детстве, стал еще одной причиной многих психологических проблем Кафки. В семье он изо всех сил старался быть идеальным сыном и братом, в школе и университете – безупречным учащимся, на работе – безукоризненным сотрудником и самым лучшим начальником, а в творчестве старался отточить каждое слово до предела совершенства. Невозможность всегда соответствовать идеалу приводила Франца Кафку в отчаяние, порождая многочисленные внутренние комплексы.

Государственная гимназия, где Кафка учился, была образцовым учебным заведением, которое давало глубокие гуманитарные знания. Юный Франц изучал, кроме немецкого и чешского, древнегреческий и латинский. Гимназисты читали на языке оригинала «Илиаду» и «Одиссею» Гомера, «Антигону» Софокла, труды Платона, «Метаморфозы» Овидия. Образы античной культуры станут позже важной частью художественного мира Кафки. В выпускных классах систематически изучалась немецкая литература, начиная с истоков. Особое внимание уделялось классике: Лессингу, Грильпарцеру, Шиллеру и Гёте. И автор «Фауста» навсегда останется любимым писателем Франца, к которому он относился как к божеству. В гимназические годы, кроме обязательной программы, Кафка жадно читал и обсуждал с друзьями книги Фридриха Ницше, Августа Стриндберга, Гуго фон Гофмансталя.

В 1901 году, в самом начале ХХ века, 18-летний Франц заканчивает гимназию и начинает обучение в Немецком университете Праги. В школьном возрасте он говорил о своем желании поступить на философский факультет. Но неожиданно для всех в течение первых двух недель безуспешно изучал химию, а потом записался на юридический факультет. В летнем семестре 1902 года Кафка посещает лекции по германистике, но связать себя с этой наукой не решается. Все студенческие годы с 1901 по 1907 годы он изучает юриспруденцию, не испытывая большого интереса к этой науке, однако прилежно занимается и получает степень доктора права.

Во время обучения Кафка познакомился со своим ровесником студентом-юристом Максом Бродом (1884—1968), который позже станет немецкоязычным чешским и израильским прозаиком, философом, журналистом, публицистом, переводчиком, композитором. Брод будет автором более 80 книг, статей и эссе. Но теперь он известен исключительно как друг Франца Кафки, его биограф, душеприказчик и первооткрыватель его таланта. Дружба двух писателей станет для них важнейшим событием в жизни. Именно Макс Брод разглядит в Кафке гения, будет искать издателей для его книг, введет его в литературный круг Праги и сыграет ключевую роль в посмертной публикации кафкианского наследия.

Постепенно Франц Кафка обзаводится и другими друзьями – это писатели Оскар Баум (1883—1941) и Феликс Вельч (1884—1964), историк искусства Оскар Поллак (1883—1915) и другие. Все они были молодыми людьми, которые составляли что-то вроде литературного кружка: друзья собирались по воскресениям, обменивались рукописями, обсуждали философские труды. Кроме того, в университете Кафка присоединился к студенческой организации «Галерея лекций и чтений немецких студентов», которая занималась проведением вечеров, посвященных литературе и философии. Там он занимал должность ответственного по вопросам искусства. На протяжении всей жизни Кафка сохранит интерес не только к искусству, но и к философии, постоянно обращаясь к трудам Иммануила Канта, Георга Гегеля, Сёрена Кьеркегора, Фридриха Ницше, Мартина Бубера.

Здесь можно ненадолго остановиться и задать вопрос: каким был Франц Кафка? Как правило, его представляют персонажем из песен групп The Cure или Joy Division: одиноким затворником, меланхоликом, невротиком, мизантропом, ипохондриком. Но это не совсем так. Кроме того, не стоит отождествлять Кафку с героями его произведений, хотя в них есть немало автобиографических черт.

Франц Кафка был высоким худощавым человеком (182 см) с приятными правильными чертами смуглого лица, большими серыми глазами, приветливой и красивой улыбкой. Своего роста он стеснялся, и поэтому немного сутулился. Как вспоминал Макс Брод, узкие руки Кафки были выразительны, но сдержаны в движениях. Франц Кафка был денди и всегда тщательно и со вкусом одевался. Обычно он носил однотонные темно-серые или темно-синие костюмы без рисунка. «Простой и при этом изящный, как принц», – пишет о нем Макс Брод.

Кафка был вегетарианцем, трезвенником, обливался холодной водой, любил пешие прогулки, плавал, занимался плотницким делом, садоводством, верховой ездой, греблей, теннисом, страстно любил кино, интересовался здоровой диетой и природными средствам лечения. Возможно, благодаря этому он и в сорок лет выглядел на двадцать. Франц много читал, кроме немецкого языка, на котором он писал и думал, хорошо владел чешским, французским, древнегреческим и латынью. Позже Кафка изучал иврит, планировал заняться английским, итальянским и испанским языками.

Он не был затворником и, как только представлялся случай, отправлялся в путешествие: в Вену, Берлин, Лейпциг, Веймар, Мюнхен, Будапешт, Париж, Милан, Верону, Венецию – или проводил время в небольших чешских городках. У Кафки были верные друзья, которые много сделали для сохранения и публикации его наследия. Он был интровертом, но не социофобом. Макс Брод вспоминал, что Франц говорил мало и обычно молчал в большом обществе. Но если он начинал говорить, то все его внимательно слушали, так как его суждения всегда были очень точны. В дружеской беседе Кафка «был весел, полон юмора, произносил непревзойденные по остроумию реплики». Брод приводил пример такого разговора со своим другом:

«Кафка сказал: „Наши нигилистические мысли могут проникнуть в сознание Бога“. В подтверждение этого я стал цитировать гностиков относительно Демиурга, как недоброго творца мира, и учение о том, что мир является грехом Бога. „Нет, – ответил Кафка, – я полагаю, что мы не являемся таким уж грехом Бога, мы – лишь плод его плохого настроения. У него был неудачный день“».

Франц Кафка был обаятельным, умным, красивым человеком, его любили женщины. Нам известны имена четырех дам, с которыми он хотел связать свою судьбу, но так и не смог этого сделать: Фелица Бауэр, Юлия Вохрыцек, Милена Есенская, Дора Диамант. Но у Кафки было большое количество мимолетных романов. Например, во время путешествия в Веймар в 1912 году он влюбился в дочку смотрителя дома-музея Гёте по имени Гретхен (Маргарита Кирхнер). Девушка получала от него записки, принимала подарки, назначала свидания, но, правда, не приходила на них. Однако это пример редкой для Кафки любовной неудачи.

Иногда в письмах он даже жаловался на слишком пристальное внимание женщин к своей персоне. В 1916 году он записывает в дневнике: «Что за наваждение с девушками – несмотря на головные боли, бессонницу, седину, отчаяние. Я подсчитал: с прошлого лета их было не менее шести. Я не могу устоять, не могу удержаться, чтобы не восхититься достойной восхищения и не любить, пока восхищение не будет исчерпано. Я виноват перед всеми шестью почти только внутренне, но одна из них передавала мне через кого-то упреки» (2 июня 1916 года).

Молодого Кафку можно было увидеть на танцевальных вечерах, в кабаре и в кафешантанах. Бывало, он посещал публичные дома, в юности практиковал нудизм, который вошел в моду в начале ХХ века.

Кроме того, автор романа «Процесс» ездил на мотоцикле. С некоторой натяжкой можно сказать, что молодой Кафка был одним из первых европейских байкеров. В середине августа 1907 года 24-летний Франц, находясь на каникулах в Триеше у своего дяди, писал Максу Броду: «Я много катаюсь на мотоцикле, много плаваю, подолгу лежу обнаженным в траве у пруда, до полуночи провожу время в парке с девушкой, которая докучает мне своей влюбленностью, уже перекладывал сено на лугу, соорудил карусель, после грозы помогал вязать снопы, пас коров и коз на лугу, а вечером пригонял их домой, много играл в бильярд, совершал долгие пешие прогулки, пил много пива […]». Кстати, дальше в письме будущий классик модернизма пишет, что в этом городе у него есть на примете еще две симпатичные девушки.

Близкие люди Кафки часто вспоминали о его доброте и чуткости. Дора Диамант рассказывала, как однажды во время прогулки по городскому парку Штеглица в Берлине они с Францем увидели плачущую девочку: «Она плакала из-за того, что потеряла куклу. Кафка стал утешать ребенка, но она не хотела утешиться. „Но ведь твоя кукла вовсе не потерялась, – вдруг сказал поэт, – она просто уехала, я ее только что видел и разговаривал с нею. Она мне твердо обещала прислать тебе письмо. Завтра в это время будь здесь, я тебе принесу его“. Тут малышка перестала плакать – и на следующий день Кафка действительно принес письмо, в котором кукла рассказывала о своих дорожных приключениях. С этого началась настоящая кукольная переписка, продолжавшаяся несколько недель и закончившаяся только тогда, когда больному поэту пришлось изменить свое место жительства, отправившись в последнюю поездку: Прага – Вена – Кирлинг. Под конец он не забыл среди всей суматохи столь печального для него переезда послать ребенку куклу, представив ее как старую, потерявшуюся, которая просто от всего пережитого в дальних странах несколько изменила свой облик».

Макс Брод говорил, что благодаря глубине личности Кафка был одним из самых интересных людей, с которыми ему доводилось встречаться. Его главными чертами Брод называл абсолютную правдивость и обостренную совесть «во всех вопросах нравственности, в которых он не терпел ни малейшей несправедливости». Писатель был прекрасным другом, всегда готовым прийти на помощь. Иногда Кафка проявлял нерешительность, когда речь шла о важном жизненном выборе, например, о женитьбе. В то же время он был смелым, сильным и решительным человеком: хорошим наездником, пловцом и гребцом. Брод считал, что в Кафке «не было трусости, но было очень развитое чувство ответственности». Благодаря самоконтролю Кафки окружающие крайне редко могли догадаться о его внутренних проблемах.

Конечно, Франц Кафка не был таким темпераментным жизнелюбом, как, например, Хемингуэй или Маркес, но у него была возможность прожить свою жизнь иначе. Однако постепенно, под гнетом внешних и внутренних обстоятельств Кафка становится таким, каким его часто представляют: ипохондриком и невротиком с гигантским комплексом вины, бессонницей и частыми депрессиями. Этот трагический путь он начнет после окончания университета.

В 1906 году 23-летний Франц Кафка становится доктором права и начинает работать юристом в крупном страховом обществе «Assicurazioni Generali». Но он с трудом переносит тяжелый ритм работы, недоволен зарплатой, поэтому через несколько месяцев переходит в «Агентство по страхованию рабочих от несчастных случаев». Здесь Кафка работает в качестве служащего «с простым посещением», то есть с 8 до 14 часов без послеобеденной работы. В этом страховом агентстве он будет служить до 1922 года, пока болезнь не заставит его уйти на раннюю пенсию.

Существует миф, что Кафка всю жизнь проработал рядовым клерком. Действительно, служебную карьеру он начал скромным служащим, но довольно быстро дослужился до уровня заместителя начальника отдела. Под его руководством было 70 человек, и все они его обожали. При этом в дневнике писатель постоянно с заметным раздражением говорил о своей работе и служебных обязанностях. Например, его знаменитая ироничная фраза: «Смеяться надо на службе, потому что большего там не сделаешь» (Дневник, 26 августа 1911 года). Или более драматическая запись: «[…] моя служба невыносима для меня, потому что она противоречит моему единственному призванию и моей единственной профессии – литературе» (Дневник, 21 августа 1913 года).

Однако Кафка станет выдающимся специалистом по страхованию, которого не только любили подчиненные, но и ценили начальники за добросовестность и профессионализм. И его было за что уважать. Служебные бумаги, составлявшиеся Кафкой, отличались поразительной точностью изложения и железной логикой аргументации. Он не только писал отчеты, уведомления, жалобы и другие документы, но и участвовал в судебных тяжбах. Кстати, Кафка зарекомендовал себя как прекрасный полемист, который умел «предугадать аргументацию противной стороны и своими доводами сперва обстоятельно ее воспроизвести, чтобы затем столь же всестороннее опрокинуть». И о своих достоинствах он знал не хуже своего начальства. Кафка писал в дневнике: «[…] если я останусь холостяком […], тоже не будет большой беды, потому что при моем уме я уж сумею устроиться» (19 декабря 1911 года).

Когда у Кафки откроется туберкулез, его не отправят на пенсию, как требовал трудовой кодекс, а продержат на службе целых пять лет, постоянно продлевая отпуск для лечения. Кроме того, работа Кафки не была простой: он имел дело с юридическими тонкостями и техническими проблемами, которые требовали точности и гибкости ума. И, в конце концов, она не была абсурдной рутиной. Служебная деятельность Кафки способствовала улучшению условий труда на производствах как минимум Северной Чехии.

Кроме того, стоит заметить, что пражские чиновники времен Кафки были представителями высшего культурного слоя, и чтение книг, посещение театра, концертов, выставок являлись естественной частью их жизни. Например, Роберт Маршнер, непосредственный начальник Кафки, был образованным и всесторонне одаренным человеком, профессором юриспруденции, который увлекался литературой, искусством и, кроме статей о страховом праве, писал о Гёте, Штифтере и Ницше. Кафка говорил о нем в письме к Фелице Бауэр: «Недавно у него в кабинете мы дружно, голова к голове, зачитывались стихами Гейне, а в приемной тем временем, не исключено, что и по самым неотложным надобностям, томились посыльные, столоначальники, посетители, терпеливо дожидаясь, пока их впустят» (18 ноября 1912 года).

Юридическая практика, несомненно, оказала влияние на творчество Франца Кафки. Временами язык и логика его текстов напоминают стиль документа, в котором оговариваются всевозможные казусы, условия и ситуации. Мотивы вины, преступления, наказания, слова «приговор», «закон», «суд», «процесс», «допрос» очень частотны в его художественных текстах. И сквозь этот рациональный язык логики в кафкианских текстах рвется наружу иррациональное содержание мира. Кроме того, юридическая терминология в произведениях Кафки приобретает метафизическое содержание: в них идет речь не о социальных нормах, а об универсальных принципах жизни.

Служебная деятельность сама по себе, видимо, не была кромешным адом, но распорядок дня стал гибельным для писателя. Он возвращался с работы после 14:00, посвящал послеобеденное время сну, а большую часть ночей – литературной работе. Кафка не мог жить без литературы. Не случайно он выписал в дневник слова Гёте: «Мое желание творить было безграничным» (Дневник, 8 февраля 1912 года).

Создавать художественные тексты для Франца Кафки было так же необходимо, как дышать. Он писал об этом: «Когда моему организму стало ясно, что писание – это самое продуктивное состояние моего существа, все устремилось на него, а все способности, направленные на радости пола, еды, питься, философских размышлений, в первую очередь, музыки, оказались не у дел» (Дневник, 3 января 1912 года).

Ради литературы, в которой он видел единственный смысл своего существования, Кафка отказался и от большой карьеры и от личного счастья. В его жизни были незаурядные женщины, которых он очень любил. Но даже ради них Кафка не смог поменять свой, без преувеличения, аскетический образ жизни на семейный быт, который отнял бы у него драгоценное время творчества. Он писал: «Я весь – литература, и ничем иным не могу и не хочу быть» (Дневник, 21 августа 1913 года). В письме к своей невесте Фелице Бауэр Кафка говорил, что идеальные условии для его творчества – монашеская подвальная келья: «Я часто думаю, что лучшим образом жизни для меня было бы, если бы меня заперли с пером, бумагой и лампой в самом дальнем помещении длинного подвала. […] Ах, что бы я тогда написал! Из каких глубин бы черпал! Без усилий!» (14 января 1913 года).

Кафка хорошо понимал, что мучительная двойная жизнь необратимо разрушает его физическое и психическое здоровье. Но он не мог жить по-другому из-за сложного переплетения жизненных обстоятельств и глубоких психологических комплексов. Кафка объяснял это философу Рудольфу Штайнеру: «[…] мои способности и всякая возможность приносить какую-то пользу с давних пор связаны с литературой. […] Но литературе я не могу отдаться полностью, как это было бы необходимо, – не могу по разным причинам. Помимо моих семейных обстоятельств я не мог бы существовать литературным трудом уже хотя бы потому, что долго работаю над своими вещами; кроме того, мое здоровье и моя натура не позволяют мне жить, полагаясь на – в лучшем случае – неопределенные заработки. Поэтому я стал чиновником в обществе социального страхования. Но эти две профессии никак не могут ужиться друг с другом и допустить, чтобы я был счастлив сразу с обеими. Малейшее счастье, доставляемое одной из них, оборачивается большим несчастьем в другой. Если я вечером написал что-то хорошее, я на следующий день на службе весь горю и ничего не могу делать. Эти метания из стороны в сторону становятся все более мучительными. На службе я внешне выполняю свои обязанности, но внутренние обязанности я не выполняю, а каждая невыполненная внутренняя обязанность превращается в несчастье, и оно потом уже не покидает меня» (Дневник, 28 марта 1911 года).

Предчувствуя, к чему это может привести, измученный двойной жизнью, Кафка однажды сделал в дневнике почти пророческую запись: «Когда я сегодня хотел подняться с постели, я свалился как подкошенный. Причина этого очень проста: я крайне переутомился. Не из-за службы, а из-за другой моей работы. Служба неповинно участвует в этом лишь постольку, поскольку я, не будь надобности ходить туда, мог бы спокойно жить для своей работы и не тратить там ежедневно эти шесть часов, которые особенно мучительны для меня в пятницу и субботу, потому что я полон моими писаниями […]. В конечном счете […] виноват только я, служба предъявляет ко мне лишь самые простые и справедливые требования. Но для меня это страшная двойная жизнь, исход из которой, вероятно, один – безумие» (19 февраля 1911 года).

Франц Кафка не сойдет с ума, но мучительный образ жизни приведет его к хронической бессоннице, постоянным головным болям, перманентному переутомлению, ипохондрии, усугублению невроза, разрушению здоровья и ранней смерти от туберкулеза в возрасте 41 года.

Но мы опять немного забежали вперед. Вернемся на несколько лет назад. Деструктивные психологические тенденции вызревали у Кафки долго. В юности они были скрыты благодаря любовным приключениям, учебе в университете, новизне работы. Но они вырвались из-под контроля, судя по дневнику писателя, после 1910 года, когда притупился интерес к юридической практике, ухудшились отношения с семьей и накопившаяся масса психологических проблем прорвала плотину подсознания.

Возможно, последним камнем, вызвавшим лавину психологических проблем Кафки, стала история с асбестовой фабрикой. В 1910 году муж Элли Кафка (сестры Франца), Карл Герман, основал мануфактуру «Пражские асбестовые заводы». Изделия из асбеста использовались в начале ХХ века везде, где требовались жаропрочные материалы с высокими изоляционными свойствами: в судоходстве, строительстве, автомобильной промышленности. Герман Кафка, не потерявший надежду увидеть Франца коммерсантом, хотел, чтобы тот занялся этим бизнесом. Сын, очевидно желая соответствовать ожиданиям отца, согласился принять участие в деле. Он внес пай, полученный от Германа Кафки, и стал компаньоном мужа сестры.

Но очень скоро Франц Кафка понял, что совершил большую ошибку. Он возненавидел фабрику за то, что она отнимала время для творчества. Крайне неохотно, через силу он занимался делами, в которых ничего не понимал, постоянно слыша упреки отца и мучаясь чувством вины. Кафка писал: «Я ничего не знаю о фабрике, и сегодня утром […] без толку и как побитый, топтался вокруг да около. Я не вижу для себя никакой возможности вникнуть во все детали фабричного производства» (Дневник, 28 декабря 1912 года). Но все его усилия не имели смысла. Предприятие не приносило прибыли и требовало новых капиталовложений. Кафка глубоко страдал от бессмысленной работы и от давления семьи, требовавшей результатов, заинтересованности и более активного участия в делах фабрики. Его стали посещать мысли о самоубийстве. Кафка часами мог лежать на диване в глубокой депрессии, борясь с желанием выброситься из окна. Он писал в дневнике: «Разбежаться к окну и сквозь разбитые рамы и стекла, ослабев от напряжения всех сил, переступить через оконный парапет» (25 декабря 1911 года).

Макс Брод, ближайший друг писателя, вынужден был поговорить с его матерью. Он убедил ее в серьезном положении дел, и Юлия Кафка, переживавшая за сына, уговорила Пауля Германа, брата владельца фабрики, заменить Франца. Однако, когда разразилась Первая мировая война, Карла Германа призвали на фронт. Кафке снова пришлось вести дела фабрики. К его счастью, из-за отсутствия сырья во время войны предприятие разорилось, и в 1918 году фабрику пришлось закрыть.

Еще в 1910 году Кафка писал в дневнике: «Я словно из камня, я словно надгробный памятник себе, нет даже щелки для сомнения или веры, для любви или отвращения, для отваги или страха перед чем-то определенным или вообще, – живет лишь шаткая надежда; бесплодная, как надписи на надгробиях» (15 декабря 1910 года). Позже в одном из писем к Милене Есенской 1920 года он полусерьезно заметил: «Иногда я не понимаю, как это люди придумали понятие „веселье“, наверное, его просто вычислили как противоположность печали».

И хотя в начале 1910-х годов вокруг Кафки сложился дружеский кружок философов, переводчиков, писателей, поэтов, от этого общества он, оставаясь внешне открытым, самоизолируется и отчуждается.

Писатель говорил о нарастающем отчуждении от своих близких: «[…] я живу в своей семье, среди прекрасных и любящих людей, более чужой, чем чужак. Со своей матерью я за последние годы в среднем не говорю за день и двадцати слов, а к отцу вряд ли когда-нибудь обратился с другими словами, кроме приветствия. Со своими замужними сестрами и с зятьями я вообще не разговариваю, хотя я и не в ссоре с ними. Причина только та, что мне просто совершенно не о чем с ними говорить» (Дневник, 21 августа 1913 года).

И при этом невротизация Кафки совпадает с переходом его творчества на качественно новый уровень. Осенью 1912 года он делает шаг в бессмертие, за короткое время создав два шедевра – новеллы «Приговор» и «Превращение» – и начав работу над романом «Америка» («Пропавший без вести»).

Примечательно, что в 1915 году Франц Кафка, несмотря на отвращение к военной истерии, решил отправиться добровольцем на фронт и даже купил для этого сапоги. Он был признан полностью годным к военной службе и зачислен в запасной пехотный полк. Кафка писал Фелице Бауэр: «Почему […] ты не уверена, что для меня было бы счастьем пойти в солдаты, если предположить, конечно, что здоровье мое выдержит, на что я, впрочем, надеюсь. В конце этого месяца или в начале следующего я иду на освидетельствование. Пожелай мне, чтобы меня взяли, как я того хочу» (6 мая 1915 года). Но ходатайство руководства «Агентства по страхованию рабочих от несчастных случаев», которое не хотело терять опытного сотрудника, перечеркнуло его планы. Кафка оказался в категории особо ценных работников, не подлежащих призыву, так как был «необходим и незаменим» на работе.

В 1916 году писатель снова собрался в армию, но в 1917 у него открывается легочное кровотечение, врачи ставят диагноз «туберкулез», и об армии и о многом другом приходится забыть. Возможно, для Кафки армия и война были способом избавления от тяготившей его работы, жутковатой попыткой преодолеть внутреннее одиночество через такую радикальную интеграцию в общество. А может быть, он хотел уйти из жизни: погибнуть на фронте, избавив себя и семью от позора самоубийцы. Размышления на тему добровольного ухода из жизни – частый мотив в дневнике Кафки. В 1916 году, пытаясь второй раз попасть на фронт, он пишет: «Кажется, самое подходящее место, для того чтобы вонзить нож, – между шеей и подбородком. Поднимаешь подбородок и вонзаешь нож в напряженные мышцы. Но это только кажется, будто оно самое подходящее. Надеешься увидеть, как великолепно хлынет кровь и порвется сплетение сухожилий и сочленений, как в ножке жареной индейки» (Дневник, 16 сентября 1916 года).

Но так или иначе в 1917 году он получил свой приговор – туберкулез обоих легких, заболевание, практически не излечимое в начале ХХ века. И, судя по словам писателя, фатальная болезнь была воспринята им как избавление от мучительного существования, прекращение многолетней агонии. Она освобождала его от нелюбимой работы и тяжкого груза отцовских ожиданий, которых он при всем желании и старании никогда не смог бы оправдать. В 1920 году Кафка писал Милене Есенской: «Года три назад это началось у меня посреди ночи – случилось легочное кровотечение. Я встал с постели […], случившееся меня взбудоражило, как все новое, но, конечно, немного и перепугало; я подошел к окну, высунулся наружу, потом прошел к умывальнику, походил по комнате, сел на кровать – кровь не переставала. Но при этом я вовсе не был несчастен (курсив мой – М. Жук) – ибо через некоторое время я почему-то ясно вдруг осознал, что после трех, да нет, четырех лет бессонницы я впервые – если, конечно, перестанет идти кровь – смогу заснуть».

В течение семи лет (1917—1924) Кафка безуспешно проходит курс лечения, болезнь то отступает, то обостряется. За четыре года до смерти безнадежно больной писатель, оглядываясь на прожитую жизнь, сделал в дневнике запись: «Поразительно это систематическое саморазрушение в течение многих лет, оно было подобно медленно назревающему прорыву плотины – действие, полное умысла. Дух, который осуществил это, должен теперь праздновать победу; почему он не дает мне участвовать в празднике? Но может быть, он еще не довел до конца свой умысел и потому не может ни о чем другом думать» (17 октября 1920 года).

Франц Кафка умирает в мучительной агонии неподалеку от Вены в санатории города Кирлинга на руках любимой женщины Доры Диамант. По жестокой иронии судьбы болезнь поразила гортань писателя и, редактируя гранки своего последнего сборника новелл «Голодарь» («Ein Hungerkünstler» – буквально: «художник голода»), он не мог принимать пищу, пить и даже говорить. За два месяца до смерти Кафка весил 49 килограммов в зимней одежде. Он буквально умирает от истощения и обезвоживания и перед смертью может общаться с окружающими только записками. В одной из последних Кафка пишет врачу: «Убейте меня, или вы будете убийцей».

Франц Кафка покинул мир 3 июня 1924 года в возрасте 40 лет, не дожив месяца до своего 41-го дня рождения. Существует легенда, что в день его смерти в Праге на башне Староместской ратуши остановились средневековые астрономические часы. Завести их смогли только через неделю после смерти Кафки.

Тело писателя было перевезено в Прагу и захоронено на Новом еврейском кладбище. Несколько лет спустя рядом с ним окажутся отец и мать. Все сестры Кафки погибнут в фашистских концлагерях. На могильном камне писателя выбита надпись на иврите: «Доктор Франц Кафка 1883—1924 […]. Да будет его душа вплетена в узел жизни!»