1

Длинная, до беспредела, дорога. За Уральский Камень в Сибирь, как тоненькая артерия по телу Руси, вьется она среди гор и бескрайней тайги. Ночь, мороз, хрустит под полозьями снег, уставший от тяжелых мыслей, князь Василий Шорин погрузился в сон.

Апрель 1603 года, Москва. Праздник Пасхи. Желанный всеми православными, сколько по причине воскресения Иисуса Христа, столько же в связи с окончанием Великого поста. На Москве, не переставая, уже который день звонят колокола. Кругом полно народу. Шорин с утра поздравил Годунова, подарив расписанные пасхальные яйца и получив взамен почти такие же из царских рук, теперь катил вдоль Яузы, наблюдая за праздничной толпой.

Неожиданно его взор выделил среди гуляющей толпы группу иноземцев. Молодая смуглая красавица, ликом и одеждами похожая на азиатскую принцессу, шествовала под охраной татарских казаков в сопровождении молодого сибирца.

Молодого сибирца он узнал сразу, так как даже общался с ним в приказе. То был сын сибирского остяцкого князя Игичея, прибывший в Москву с целью принести шерть и креститься в православной вере.

«— А кто же с ним? Что за красавица? Почему я не знаю?» — ломал голову Шорин.

— Ну-ка, дружок, придержи буланого, — произнес князь, хлопнув ямщика по плечу.

— Эй, — схватил он за шиворот пробегающего мимо хлопца, — подскажи, кто такая рядом с сибирцем.

— А это мамка его, — произнес хлопец и от души рассмеялся, — я в Соборной церкви слыхал, что крестили перед Пасхой сибирцев, мамку и сына, сейчас их Нюркой и Петром кличут.

— Как я сразу не догадался, знал же, что он с молодой женой Игичея прибыл. Хороша мамка! Вот только младше сынишки будет. Ну, княжна! Такую стать лебединую на Москве редко увидишь. Если память мне не изменяет, она из Самарканда и род у нее из барласов. Потомок самого Тамерлана. А ведь сегодня Пасха! — пробормотал князь и решительно спрыгнул с саней.

Под веселые взгляды и шутки гуляющих Шорин направился к сибирцам. Те остановились и с беспокойством смотрели на приближающегося князя. Татарские воины окружили своих господ и без особой враждебности тоже наблюдали за происходящим.

— Христос воскрес! — с поклоном произнес Шорин.

— Воистину воскрес! — с грацией, присущей только южанкам, поклонилась сибирская княгиня.

— Воистину воскрес! — страшно ломая русский язык, произнес молодой остяк.

Князь извлек из рукавов и протянул им царские пасхальные яйца. При этом новокрещеный Петр страшно растерялся. Он уже узнал высокопоставленного русского, и отсутствие ответного крашеного подарка привело его в смятение.

Сибирская княжна Анна, напротив, спокойно, с легким лукавством, не торопясь, извлекла откуда-то из складок одежды искусно расписанное пасхальное яйцо и протянула Шорину. Тот принял подарок, задержав ее маленькую нежную ручку и, ничего не говоря, согласно обычаям, поцеловал ее в губы. Вот только поцелуй получился слишком долгим для пасхального и жарким.

У Шорина перехватило дыхание. Княжна стояла ошеломленная и смущенная. Зеваки, раскрыв рты, ожидали продолжения. Шорин, чтобы разрядить обстановку, повернулся к молодому сибирцу, который, судя по выражению лица, ничего не понимал в происходящем, и облобызал его как родного сына.

Все наблюдавшие эту сцену вдруг заорали во все горло:

— Христос воскрес! Воистину воскрес! — и принялись целовать друг друга. Никто из них не знал тогда и никогда не узнает продолжение этой истории.

 

2

Март 1606 года. Князь Василий Шорин и его приятель Юрий Шатров-Лугуев вот уже несколько недель как выехали из Москвы. Это было похоже на бегство из обезумевшей столицы государства Российского.

Историческая справка. После смерти царя Ивана Грозного, казалось, наступил в истории Руси новый этап. Этап просвещения, мира, созидания. Старый, изможденный болезнями, измученный совестью, обагренный кровью старшего сына, царь и великий князь всея Руси и Сибири оставил после себя крепкое государство и двух возможных наследников. Среднего сына Федора и младшего Дмитрия.

Федор Иванович наследовал престол с 1584 года, сразу после смерти отца. В начале его царствования произошла таинственная смерть в Угличе царевича Дмитрия. Его нашли зарезанным во дворе терема.

Слабый здоровьем Федор царствовал по 1598 год. Весь этот период Русью правил регентский совет из пяти бояр, среди которых выделялся боярин, брат жены царя Федора, Борис Годунов.

Стройный, благородный статью, смуглый лицом Годунов производил на всех хорошее впечатление. Его деятельность еще при жизни Грозного показала человека государственного, здравого, передового. Интересы Руси, ее армии были для него на первом месте.

Династия Рюриковичей закончилась. После смерти Федора Ивановича Земским собором царем был избран Борис Годунов.

Этот день князь Василий Шорин запомнил на всю жизнь. Доверенный человек Бориса Годунова, его единомышленник по устройству Сибири, он служил в приказе Казанского дворца. Этот приказ тогда управлял всеми делами Сибири. Сколько было планов, идей. Все они казались реальными и осуществимыми.

В те далекие времена торговля пушниной была не только престижной, не только прославила Русь на всю Европу и Азию, но и приносила большую прибыль, поступающую в казну государства. Наши послы поражали своими посылками иноземных правителей. Одежды из русского соболя, горностая были верхом престижности и роскоши.

Сибирь необъятная, таинственная, простиравшаяся за Уральским Камнем до неведомых пределов, являлась главным поставщиком мягкого золота. Оно поступало ежегодно, все в большем количестве, причем Сибирь ничего взамен не просила. Русский народ шел туда неудержимо, не оглядываясь. Простору, воли, счастья требовала русская душа. У Москвы просили лишь пороху, свинца, пищалей да пушек. Ну, конечно, еще церковную утварь, колокола да дьякона, чтобы было все по-людски.

Сибирскими делами еще при жизни Грозного занимался Борис Федорович Годунов, именно он встречал посыльных Ермака. Ему в первую очередь они обязаны жизнью, теплым приемом и припасами, которыми в изобилии были обеспечены.

Став царем, он поручил вопросы Сибири князю Василию Шорину, которому всецело доверял.

— Василий, ты должен глубоко осознать, что такое Сибирь для Руси. Это территории, богатейшие территории, которые будут давать бесконечно долго богатство, уверенность, здоровый дух, и еще не раз Сибирь спасет Русь. Ты будешь вести сибирские дела в приказе Казанского дворца. Про мягкость забудь, но и шибко круто не заворачивай.

Долгими вечерами они обсуждали планы, которые были грандиозны, в которых Русь шагала через Сибирь в Индию, Китай и далее к восходящему солнцу.

 

3

Князь Василий Шорин лежал в санях, укрывшись с головой, хотелось спрятаться от хаотичных мыслей, которые лезли, толкались и перебивали друг друга:

«Нет, не верю, что Годунов виновен в смерти царевича Дмитрия. Он всегда его любил и верил, что он будущее Руси. А среди бояр десятки семей зарились на престол…

…Странно, деревья трещат от мороза, а в санях тепло. Добротно сделаны. Задок, днище обиты толстой кожей и покрыты войлоком. Постель, шубы, а сверху все закрыто кожей, да так, что ни щелочки. Снег, да, пожалуй, и дождь сюда не попадут».

Ехали круглые сутки. Этот режим для Руси обычен. Еще царем Иваном III на Руси была заведена почтовая связь. Бесконечные версты, безлюдье, твердая власть царя определила этот порядок: хочешь жить, или живешь рядом с дорогой, оброк, десятину, ясак или любую другую подать будешь платить царской пашней и поставками подвод, саней, лошадей на большую дорогу.

Остановки были только при смене лошадей. Ямщицкий стан представляет собой казенный двор, где находились конюшни, амбары с кормом, ночлежка для ямщиков и служилые люди, которые осуществляли надзор за проезжими и порядком на дороге. Проезжий на станах мог приобрести только продовольствие и кое-какую утварь, но это не приветствовалось. Все необходимое приобреталось в проезжих селениях, спали в санях в пути, остановки только для приема пищи.

«От Москвы более тысячи верст уже отмахали, а дорожная служба работает исправно, — размышлял князь, плавно покачиваясь в санях. — Лошадей меняют быстро, правда, кони низкорослые да лохматые и рожи у ямщиков все больше на татарские смахивают».

Смута 1598 года поражает не тем, что каждый год новый царь или правитель менял воевод и шел по костям предыдущего, а тем, что каждый последующий царь, правитель, воевода, голова не упразднял деяния предыдущего и не разрушал содеянного предшественником.

Преемственность царей, убивающих друг друга, просто поразительна и говорит о величии государства Российского даже в то Смутное время. Ну а если вспомнить о Сибири, то она достаточно спокойно пережила все смутные годы, добросовестно выполняя грамоты всех меняющихся правителей и ежегодно отправляя положенный ясак на Москву. Вот только местное население, чувствуя слабость центральной власти, несколько разболталось, но даже это привело только к ее усилению и к более тесному взаимодействию русских поселений.

 

4

Перевалили через Камень. Дорога шла на Верхотурье.

Историческая справка. Город Верхотурье был основан в 1598 году, когда появилась дорога из Руси. Это был узловой город, от которого дорога раздваивалась. Одна уходила на Тюмень (основан в 1587 г.) и Тобольск (основан в 1587 г.), другая шла на север в Березов (основан в 1593 г.). До строительства дороги сообщение между Русью и первыми городами Сибири шло только по рекам.

Сани остановились. Шум, ржание лошадей. Шорин уже не спал. Его приятель Юрий Шатров-Лугуев тряс полог саней, крича:

— Василий, проснись! Ямщики выпрягают лошадей! Они уходят.

«Где я?» — подумал Шорин, просыпаясь: — Юра, что там?

— А ничего! Твоя Сибирь нас встретила, вылазь из саней и любуйся!

Шорин вылез без желания, размял ноги. Кругом стояла тишина, только голодные кони храпели, стоя в загоне.

— Однако здравствуй, дорогая, со свиданием! Я тебя такой и представлял!

В расстегнутом тулупе князь стоял посреди двора. Ямщицкий стан пуст. Ни людей, ни лошадей.

— Обыскать всю округу! — приказал Шорин. — И еще… Коней накормить. Казаков отправить в дозор. Проверить, все ли на месте: конская управа, печь, чугун! Исполнить быстро! Всех местных, кто остался, словить — и ко мне.

Князь Василий Шорин надел поверх тулупа кольчугу, сверху латы, шлем, подвесил к поясу кривой татарский меч, сунул два пистолета. Для него пойти в бой — все равно что на службу в Казанский дворец.

— Князь, казаки словили двух вогулов!

— Давай их ко мне быстро и толмача, — крикнул князь.

Привели. Два вогула, отец и сын, стояли, опустив головы.

— Старший — местный князек, они с прошением, — произнес толмач.

— Что?! Прошение?! Против царя! Против закону! Шерть давали, сучьи дети?! Старик остается у нас, а тому втолкуйте. Либо всех обратно вернет, либо его отец на кол через пять дней посажен будет.

Сын был отпущен, а старого вогула заперли в амбаре.

Вдоль восточного предгорья Урала, по рекам Тагил, Сосьва, Пелым проживали табаринские татары и вогулы. С приходом русских в этом районе стали развиваться соляные варницы и землепашество. Местные татары и вогулы, живущие вдоль дороги, вместо ясака обязаны были пахать по примеру русских крестьян пашню на государя и поставлять подводы на большую дорогу. Это мешало их привычному укладу жизни и явилось причиной множества конфликтов, прошений и самовольного отселения от большой дороги. Выплата ясака в виде пушного зверя исторически была привычна для местного населения, но нехватка рабочих рук заставляла привлекать их на все виды других работ в самых тяжелых формах.

— Ладно, дай прошение, почитаю, — сказал Шорин.

Князь неспеша взял грамоту и развернул ее:

— Ты смотри, почерк Петрушки Шаховского! Он мне хорошо знаком. Вот уже лет пять, как писарем в Верхотурье служит. Ну почитаем: «Государю Царю и великому князю Федору Ивановичу всея Руси бьют челом сироты твои, государь, татары и вогулы, мурзы и сотники. Велено нам, государь, пахать государеву пашню вместо ясака, а также подводы требуют на дорогу, а по осени, государь, мы на гумна возим твой государев хлеб, молим и в клади кладем. Теперь татары и вогуличи, жившие у дороги, разбегаются, живут по лесам в незнаемых местах. Милостивый царь государь, пощади сирот своих, не помори сирот напрасной смертью, вели, государь наш, вместо пашни и подвод ясак соболями платить, как раньше было, чтоб мы, сироты твои, государь, голодной смертью не померли».

— Вот это дела! — пробормотал князь. — Царя Федора вспомнили! Писано в год его смерти и до сих пор не отправлено. Не дошла грамота в Казанский дворец, а сколько соболей за писанину с них содрал Петрушка? Вот сукин сын!

Поели наскоро, что бог послал. Хорошо протопили избу, собрали корм лошадям и, расположившись на лавках, укрывшись тулупами, заснули. Князья, служилые, ямщики, несмотря на ранги, дружно захрапели. Лишь казаки да стрельцы несли караульную службу, меняя друг друга. Чутко спит Сибирь. Город или острог, слобода или зимовье — везде русский должен быть начеку. Увидел, укараулил, предупредил опасность, победил и сохранил жизнь. Прокараулил — получишь нож в спину или стрелу остяцкую.

 

5

Опять мысли, опять воспоминания не дают князю покоя.

— Борис семь лет царствовал, по-заморскому, красиво, а сколько сделано! Убийца царевича Дмитрия — стрелец Никита Качалов, сыщен и казнен. Кем? Годуновым! Хоть и не указал заговорщиков. Все их семейство, вместе с братом Степаном, сослано в Тобольск. Нет, не виновен Борис. Столько лет я занимался сибирскими делами, не видя ее, а теперь вот сам приехал. То ли в ссылку, то ли на службу, а может, просто бегу от действительности? Царь Борис Годунов умер, его сын и жена убиты толпой. Страшный конец. Странно. В Москве Смута, польские войска, а чем дальше от нее, все покойнее, порядок. Еду по царской грамоте, которую подписал Самозванец. Про него здесь никто не слышал, и всем наплевать, кто царь. Лишь бы грамота была. От царя и великого князя Дмитрия Ивановича всея Руси на Верхотурье. Лжедмитрий, ты и в истории им будешь».

Светает, а князь Василий Шорин так и не сомкнул глаз.

На улице слышался голос Шатрова-Лугуева:

— Ну что, нехристи поганые, явились. Вон как поклоны теперь отбиваете, шельмы! Василий, вставай, они тебя за государя приняли, опять грамоту суют.

Должен сообщить уважаемому читателю, что Шатровы-Лугуевы на Руси род был известный и уважаемый. Они не были князьями, боярами, они были служилыми людьми. За последние двести лет не было ни одной битвы, чтобы в них не участвовали отпрыски этого семейства. Дружинники, опричники, казачьи сотники — вот послужной список фамилии Шатровых-Лугуевых. Также надо отметить, что двойные прозвища в те времена давались великим князем или народом обычно по случаю подвигов либо худого дела, в соответствии душевному или внешнему качеству героя.

Шорин нехотя поднялся, накинул шубу и вышел на крыльцо. Солнце краем выглянуло из-за остроконечных верхушек густого ельника и своими лучами оживило округу. Искрились белоснежные сугробы. На их фоне чернел частокол ограды. Пахло навозом вперемешку с таежным опьяняющим букетом ароматов. Посреди двора дюжина вогулов стояли на коленях, уткнув головы в снег, они боялись поднять глаза, чтобы не рассердить большого господина.

— Василий, ты посмотри! Притащили ясак, грамоту суют. Решай, князь, что делать с ними. Так, я смотрю, воспитали их наши служилые казаки, что надо! Вон как ползет!

К Шорину, не смея подняться на ноги, подполз самый старший. Он передал уже знакомую грамоту, указал на сани, в которых лежала по внешнему виду весьма солидная поклажа, и забормотал что-то невразумительное, иногда вставляя русские слова.

— Ладно, я все понял. Толмач, переводи ему. Я, князь Василий Шорин, еду по царской грамоте в Верхотурье. За то, что ваши люди ослушались государева указа и оставили без надзора ямщицкий двор, следует вас наказать, — князь сделал большую паузу.

Вогулы взвыли по-волчьи и упали наземь. Они решили, что настал их последний час.

— Но государь милостив, он на первый раз прощает неразумных своих детей. Грамоту я забираю и отошлю в Москву. Возвращайтесь к своим обязанностям, и пока от государя ответ не придет, несите службу исправно. Все, пошли вон! Юрий, проследи, чтобы завтрак подали да с лошадьми не тянули.

— Князь, а может, не торопиться с отъездом. Мы, когда по тайге сыск вели, на медвежью берлогу наткнулись. Разнежились в дороге, хорошо бы размяться. — Юрий с надеждой смотрел на Шорина.

— Берлога, говоришь, это хорошо, я тоже с удовольствием разомнусь. Давай организовывай.

 

6

Пока Юрий собирает людей, амуницию для охоты, должен вам, уважаемый читатель, сообщить, что данная челобитная до Москвы дошла и на нее в конце 1606 года была отписана грамота. Правда, как было и как есть сейчас на Руси, — не по теме и не по делу! Примерно такого содержания:

«От царя и великого князя Дмитрия Ивановича (Лжедмитрий I) всея Руси на Верхотурье воеводе нашему Степану Степановичу Годунову. Били нам челом Пелымского города ясачные татары, вогулы. Просят облегчить нужду великую. Велю на Пелыми за увечных, старых, больных ясак не брать, а если кто выздоровеет, то ясак брать по-прежнему, а также при нужде не в больших количествах разрешать им покупать у торговых людей топоры и ножи. Обязательно сыскивать накрепко про больных и увечных, чтоб не отлынивали».

 

7

На медведя вызвались пойти пять вогулов из ямщиков, три стрельца и наши герои Юрий Шатров-Лугуев и князь Василий Шорин. Все как один люди бывалые, и встреча с медведем ни для кого не была впервые. Вогулы вооружились копьями и ножами. Ножи были изготовлены из обломков сабельных клинков еще кучумовских времен и вызывали уважение, несмотря на внешний вид. Сталь, выкованная в Бухаре или Персии, до сих пор была тверда и остра как бритва. Русские вооружились ружьями для огненного боя, а у Шорина из-за пояса торчали еще два пистолета. Взяли с собой и собак.

Правда, то были просто сторожевые псы с ямщицкого двора, но зато отличались силой и беспредельной отвагой. Сибирские собаки, практически все, прекрасно ходили в упряжке и в тайге были просто незаменимы для перевозки поклаж и грузов, хотя местные таежные жители иногда предпочитали оленей. В общем, справедливости ради скажем, что и собаки и олени в условиях тайги прекрасно справлялись с этой задачей. Предпочтение отдавалось в зависимости от состояния снежного наста и наличия кормов для животных. Русские первопроходцы окрестили их северными остроухими собаками. Они делились по характеру использования на три группы: ездовые, оленегонные и охотничьи, но четкого различия среди них не было. Потомки таежного волка, тундрового писца, лисицы, они много веков служили людям Сибири, подвергаясь только естественному отбору и довольно часто подмешивая кровь диких животных, чему люди не препятствовали, а, наоборот, содействовали.

Вышли утром. Стоял март. Шли на лыжах. Южными склонами по насту шли ходко накатом, в оврагах, на северных склонах приходилось тропить лыжню и, чтобы не сбавлять темпа, тропили по очереди, меняя друг друга, по команде Шорина. Здоровые, крепкие мужчины Юрий и Василий наслаждались движением и предчувствием охоты на медведя. Вогулы, напротив, были спокойны и безразличны. Для жителей тайги это было привычное с детства занятие, самое обычное для мужчин. Тишину нарушали лишь редкие фразы, скрип снега, хлопанье крыльев взлетающих из снега куропаток да треск сухих сучьев.

Вот и берлога. Охотники остановились метрах в пятидесяти, успокаивая дыхание и оглядывая внимательно окрестности. Все молчали, ожидая приказов князя. Даже собаки улеглись спокойно в снег, не чуя зверя.

Тишину нарушил первым князь, отдав команды почти шепотом:

— Стойте здесь. Собак не кормить. Я пойду и посмотрю поближе.

Берлога располагалась на северном склоне небольшой горы, сплошь поросшем елями. Несколько больших старух-деревьев были повалены ветром, видимо, осенью, так как хвоя не успела осыпаться. Теперь на этом месте образовался большой сугроб. Где-то под снегом, еловыми ветками, стволом старого дерева сейчас крепко спал медведь. Накопив в сытный год жиру, найдя подходящее сухое место, в ноябре мишка завалился спать. И проспал бы до апреля, до черемши, если бы, на его беду, не явились люди.

Василий берлогу определил сразу. Место, где лежал под глубоким сугробом медведь, выдавало небольшое отверстие, через которое предательски шел еле заметный пар от дыхания и тепловыделения мощного зверя.

Стрельцов во главе с Лугуевым Шорин поставил в двадцати шагах от берлоги. Те, зарядив ружья, установили их на рогатки и стояли в ожидании зверя. Вогулы, освободив собак из упряжки, пустили их на берлогу, а сами с копьями в руках сгрудились чуть в стороне от стрельцов. Шорин, вооружившись длинной жердиной, стал поднимать медведя. Натравливая собак, которые и без того носились с остервенелым лаем вокруг берлоги, пытаясь пробиться сквозь наст, князь без жалости всаживал острый конец жердины туда, где по его предположению должен был находиться медведь.

Зверь молчал, а у людей и собак ярость и напряжение все возрастали. Князь чувствовал, как жердь пихает что-то мягкое, податливое, и еще безжалостнее всаживал заостренную жердь в снег.

Послышалось тихое злобное рычание, затем, несмотря на то что все находились в ожидании, неожиданно, словно взрыв порохового заряда, вверх взметнулся столб снега. Среди снежного столба появился медведь. Вздыбившись, издав грозный рык, он кинулся в атаку на людей. Страшной силы удар свинца, залпом вылетевший из трех стволов, опрокинул его навзничь. Охотники смотрели на добычу. На их лицах отразилось недовольство. Медведь оказался совсем молодым зверем. Легкая добыча расстроила даже собак, те без энтузиазма трепали медведя, не проявляя должной ярости.

Медведь в последний миг своей жизни приподнял голову и издал жалобный, чуть слышный рев, словно ребенок, зовущий мать. Тут произошло то, что никто не ожидал.

В берлоге была еще старая матерая медведица. Она хотела там отсидеться, но этот предсмертный рев ее потомства прорвал чувство страха и самосохранения. Медведица вышла из берлоги молча, незаметно и пошла на людей.

Те, кто увидел медведицу в тот момент, были поражены. Она неслась быстро, изящно, без видимых усилий. Это был живой таран, и, казалось, ничто не способно ее остановить. Собаки впились ей в зад. Она, не обращая на них внимания, сшибла ударом лапы одного из вогулов, который первым с копьем в руках попытался ее остановить. Ружья были разряжены. Кинув их за ненадобностью, стрельцы бросились врассыпную. Следующим на ее пути оказался Шорин. Выхватив пистолеты, князь выстрелил одновременно с двух рук и тут же, сметенный зверем, улетел в снег, потеряв сознание. Пули угодили медведице в голову. Свинец не пробил крепкую лобовую кость, но оглушенный зверь остановился на какое-то время. Здесь подоспели остальные вогулы и Лугуев. Сибирцы сходу вонзили в медведицу свои небольшие копья, а Юрий мощным ударом сабли снес медведице всю морду. Обливаясь кровью, бессознательно двигаясь, зверь еще долго боролся за жизнь. Сжалившись над зверем, один из стрельцов зарядил ружье и всадил пулю в сердце медведицы. Собаки сразу поняли, что медведица мертва, и, оставив гачи, встали перед ее мордой, настороженно наблюдая.

 

8

Шорина извлекли на поверхность с большими трудностями. Тот, приняв на себя таранный удар медведицы, отлетел в сторону и угодил в глубокий сугроб, покрывавший толстым слоем сушняк старых, поваленных деревьев. Случись подобное в одиночку, быть ему погребенному заживо.

Князь весь был в ушибах и глубоких царапинах, руки и ноги были целы, но вот в сознание не приходил. Видимо, хорошо стукнулся головой, о чем красноречиво свидетельствовала содранная кожа и солидный кровоподтек на лбу.

— Ничего серьезного, — произнес Шатров-Лугуев после осмотра. — Князь — мужик крепкий, жить будет, но к жилью надо срочно отвести, околеть от холода может, а ямщицкий двор далековато будет.

Вогулы стояли рядом, уже завернув в шкуру тело погибшего товарища. Ближайший к Юрию произнес:

— Здесь недалеко селение, погибший оттуда родом. Отнести надо, и князю там помогут.

Решение было принято. Медвежьи туши разделали, погрузили на сани, туда же князя и убитого вогула. Запрягли собак, сами впряглись и двинулись в ближайшее селение вогулов.

 

9

Чтобы было понятно читателю и он ориентировался в названиях народностей, населявших в то время просторы Сибири, расскажу немного о них.

Их можно условно разбить на три группы. Первая — это народности, проживающие в южных степных районах. Кочевники и скотоводы, они были весьма воинственны. Осколки Золотой Орды и Кучумова Сибирского царства, именно от них происходили все военные конфликты и стычки. Поэтому и походы русских воевод в основном направлены против них, с целью наказания и физического уничтожения. Если перечислять основные народности этой группы по месту проживания от Уральского Камня на восток, то получится следующее: башкиры, калмыки, ногайцы, татары, киргизы, монголы.

Вторая группа — это народности, проживающие в таежной зоне. В основном по берегам рек. Именно им пришлось первыми соприкоснуться с русскими завоевателями Сибири, жить с ними рядом, ассимилироваться, заимствовать их культуру, быть союзниками и проводниками. Это вогулы, остяки, кеты, тунгусы, якуты, братские.

К третьей группе относятся народности, проживающие в тундровой зоне Сибири, вдоль холодного побережья Ледовитого океана. Несмотря на огромное пространство их проживания, от берегов Баренцева моря до Чукотского, их кругом называли одним достаточно неприятным словом — самоеды.

В дальнейшем повествовании я постараюсь описать подробнее и познакомить читателя с этими народностями, так как, не представляя их быт и культуру, невозможно представить всего трагизма и грандиозности покорения Сибири русскими.

 

10

Поселение вогулов, куда прибыли охотники, встретило их без особой радости, но и не враждебно. Забрав тело своего родственника, местный князек поселил русских в одной из изб, где топился очаг и было тепло.

Надо сказать, что вогулы, занимаясь преимущественно охотой и рыбалкой, жили оседло. По принципу русских они строили дома и окружали частоколом селения, а во временных поселениях, как большинство сибирских народов, сооружали чумы. Многие сибирские города и остроги возникали на месте бывших вогульских, остяцких или татарских городков.

Князя Василия Шорина раздели и уложили возле очага на чистую холстину.

— Что делать с князем? Неужели шамана звать, — ломал голову Юрий.

— Я слышал от наших вогулов, что княжна — новокрещеная Анна Алачева — сейчас здесь находится, и она весьма искусная знахарка, все целебные травы знает, — поведал один из стрельцов.

— Алачева, говоришь? Знакомая фамилия! Уж не остяцкого ли князя Игичея жена? Пойду лично к ней, думаю, не откажет!

Сказав это, Шатров-Лугуев накинул доху и выскочил на улицу. Уже стемнело. Собаки, почуяв чужого, с яростным лаем набросились на него. Отбиваясь плеткой от наседавших псов, Юрий направился в сторону нарядной юрты. Он ее приметил еще днем, именно в таком жилище должны останавливаться восточные принцессы. Что это московская незнакомка, Юрий уже не сомневался. Князь Шорин не раз ему рассказывал о той встрече с остяцкой княжной на праздник Пасхи. Да и по дороге в Сибирь он часто слышал из уст спящего князя имя Анны.

Стража сразу допустила Юрия к княжне. Она его ждала. Увидев днем Шорина в санях без сознания, она почувствовала, как закружилась голова и тревожно застучало в груди сердце. Это произошло раньше, чем она разглядела его в санях и узнала. Любовь, зародившаяся в тот памятный день, не оставлявшая ее ни на минуту, вспыхнула как огонь, обжигающий ее плоть и душу. Целый день она томилась, ожидая посланника от русских. Целый день не находила покоя. Восточная женская скромность, княжеская честь не давали ей никакой возможности броситься к любимому, может быть, находящемуся на краю жизни.

Анна действительно была самаркандской принцессой. Девушки рода Барласов с детских лет изучали лечебные травы и различные яды. Умели искусно приготавливать из них различные лекарства и мази. Когда мужчины приходили из походов, они, как и все женщины их рода, помогали залечивать раны своим отцам и братьям, так было всегда со времен великого Тамерлана, Властителя семи созвездий.

Князь Василий Шорин приходил в себя очень медленно. Сначала было ощущение тепла от нежных, но крепких рук, которые массировали его тело, от которых энергия расходилось по сухожилиям и мышцам, придавая телу единение силы мышц и разума. Потом был свет и видение ангела, который, склонясь над ним, прислушивался к его дыханию, так близко и ласково, что князь, находясь в полусознании, сам ощутил ее дыхание и тот неповторимый чудесный запах, который показался знакомым и усилил состояние поистине райского блаженства.

Юрий, находясь рядом, сидел тихо, боясь даже пошевелиться. Он с восхищением и завистью наблюдал за действиями Анны. Княжна, не торопясь, обстоятельно втирала Шорину в ушибленные участки тела мази, принесенные с собой. Дала напиться отвару, и после того, как раненый слегка застонал и пошевелил рукой, прекратила растирать обнаженного князя. Оставив мазь и рассказав, как ею пользоваться, она набросила белоснежную накидку из северного песца и быстро удалилась в сопровождении личной охраны, которая все это время ожидала ее на улице. Оставшись один с князем, Юрий Шатров-Лугуев глубоко вздохнул и произнес:

— Стоит действительно умереть, чтобы хоть ненадолго ощутить такое чудо. Эта женщина тебя, Василий, любит по-настоящему и пойдет за тобой хоть на край света.

Но Шорин этого не слышал, он в данный момент спал, чтобы на утро проснуться здоровым и продолжать свой жизненный путь.

 

1

Оставим на время наших героев, которые уже совсем недалеко находятся от города Верхотурье. Сейчас им ничего не грозит. Они в безопасности и грезят чудесными, исцеляющими снами, а на три шага от полозьев стоят тихо сибирские ели и все запоминают. Запоминают, чтобы нам потом поведать, немым, но честным и откровенным языком.

Историческая справка. Верхотурье как острог был основан в 1598 году по повелению царя Бориса Федоровича Годунова, как конечная станция большого Сибирского тракта.

Почтовая служба на Руси была основана еще по повелению царя Иоанна III. С тех пор, постоянно совершенствуясь, почтовая служба с честью выполняла свои обязанности, основными из них были грузо-пассажирские перевозки. В Верхотурье располагалась большая конечная станция. Кроме ямщицкого двора и конюшен, здесь находились склады, где хранились полозья для саней, хомуты, кожа и другие вещи, запасы корма для лошадей и продовольствие для служилых. Также на этих складах скапливались товары и государственная утварь, предназначенная для городов Сибири, а также Центральной Руси.

Место выбрано в верховьях реки Тура. Отсюда и название — Верхотурье. Река Тура здесь уже полноводная, и вниз по Туре можно добраться до Иртыша, затем до Оби и далее.

На момент основания, как и все сибирские города, Верхотурье представлял вооруженный острог, внутри которого располагались все административные постройки, конюшни, складские помещения, дворы служилых людей, а также большие избы, где укрывалось местное население при угрозе набегов враждебных народов. Рядом с острогом располагалось городище, живописно вытянувшись со своими верфями и причалами вдоль Туры. Далее шла ямская слобода. Между городищем и слободой расположился Никольский монастырь, основанный в 1604 году старцем Ионом из Пошехонья. Этот монастырь можно считать старейшим в Сибири.

Верхотурью в годы российской Смуты со стороны Москвы уделялось большое внимание, так как там формировался ясак и ежегодно отправлялся на Москву. Даже такие краткосрочные правители, как вдова Бориса Годунова и его сын, отписали указ об увеличении строительства города:

«1605 г. мая 8. — Грамота на Верхотурье воеводе Неудаче Плещееву об увеличении острога.

От царицы и великой княгини Марии Григорьевны всея Русии и от царя и великого князя Федора Борисовича всея Русии на Верхотурье воеводе Неудаче Остафьевичу Плещееву да голове Матвею Стефановичу Хлопову… по нашему указу детям боярским, ружникам, оброчникам и стрельцам дворы даваны в остроге, а торговых, посадских людей и пашенных крестьян дворы за острогом, потому что острог поставлен невелик, и служилым людям в остроге теснота великая… Как к вам ся наша грамота придет, а место порежжее есть, то новую улицу устроити и острогу прибавити …смотря по тамошнему делу, чтоб в остроге всяким людям тесноты не было…»

Также заслуживает внимания указ Лжедмитрия:

«1606 г. мая 3. — Грамота на Верхотурье воеводе Степану Годунову о выдаче жителям города бревен для построения церкви Воскресения.

От царя и великого князя Дмитрия Ивановича всея Русии на Верхотурье воеводе нашему Степану Степановичу Годунову да голове Алексею Федоровичу Загряскому. Били нам челом Верхотурского города служилые люди, дети боярские, стрельцы, казаки, торговые люди и пашенные крестьяне… воздвигнути храм Воскресения Христова… бревна запасены были на городское и острожное дело, и тот лес стал за расходом и гниет и нам бы пожаловать велите на церковное строение. Как к вам ся грамота придет, а бревна за городовым и за острожным делом в остатке есть… велите дать служилым людям на церковное строение сколько будет пригоже».

В Верхотурье проживали служивые люди разного звания, казаки — сборщики ясака, стрельцы, выполняющие охранные и таможенные функции, ямщики, посадские люди и пашенные крестьяне. Имелась в Верхотурье и своя Кузнецкая слобода, где не только обрабатывали металл, но и в малых печах — домницах плавили руду, причем местную, добытую в поймах рек Тагил и Нейва.

На склады Верхотурья из городов Руси поступало продовольствие, в основном зерновые, судовая снасть, пороховое зелье, свинец, церковные строения, образа, книги, колокола. Поставщиками в Сибирь были города Москва, Ярославль, Новгород, Великий Устюг. Далее все перечисленное следовало водными путями в другие города Сибири, причем — все строго по указу московскому.

После основания Мангазеи в 1600 году роль острога Верхотурье возросла. Именно здесь в 1603 году указом того же Бориса Федоровича Годунова было велено верхотурскому князю Матвею Львову и голове Угрюму Новосильцеву сделать 15 парусных морских судов.

С этого года между городом Верхотурье и центром сибирской пушной торговли — Мангазеей установилась регулярная водная связь.

Именно Мангазее как центру торговли мягкой рухлядью город Верхотурье и обязан своим развитием в те годы. Здесь находилась главная таможенная застава Сибири. Таможенники взимали пошлину с торговых людей и накладывали печать на все перевозимые товары.

 

2

Март 1606 года. Несколько верст до Верхотурья.

Хороша зимняя дорога. Стелется под полозья мягко. Пассажиров не трясет, но, несмотря на это, Юрию Шатрову-Лугуеву неспокойно. На станции он слышал, что собирается татарская орда, а во главе ее стоят кучумовские сыновья. Вновь собираются жечь русские города. Послышался топот копыт и властный окрик:

— Стой! Кто такие? Куда следуем?

Сопровождающий наших героев казак откинул полог саней и обратился к Юрию:

— Господин сотник, там казачий разъезд, требуют кого из старших.

Юрий вылез из саней и, разминая ноги, направился к бородатому десятнику.

— День добрый, служилые! Согласно указу царя, князь Василий Шорин следует в Верхотурье, только нездоровится ему, сейчас спит, лучше его не трогать. Я, казачий сотник Юрий Шатров-Лугуев, следую вместе с князем.

— Из Москвы, значит, — убедившись, что перед ним свои, сразу подобрев, произнес казак. — А кто сейчас царем на Москве будет?

— Так Дмитрий Иоаннович объявился, в Польше, оказывается, он хоронился все эти годы.

— Вот дела. Так это тот, что убиенный в Угличе? Царство ему небесное, — перекрестился десятник и, опомнившись, забормотал: — Свят, свят…

Чувствуя неловкость, десятник закряхтел и стал теребить бороду, отдирая намерзшие сосульки. Ни он, ни вновь прибывшие в тот момент не знали, что его слова были пророческими. Не пройдет и несколько месяцев, восстанет Москва, и новоявленный Дмитрий будет схвачен как самозванец и растерзан толпой (в историю он вошел как Лжедмитрий I), а в цари народ выкрикнет боярина Василия Шуйского.

Чтобы разрядить обстановку и завязать разговор на интересующую его тему, Юрий спросил:

— Ну а вы, служилые, чего по дорогам шастаете, или бабы дома наскучили?

— Как бы! — хихикнул один из молодых казаков. — Сейчас бы медовухи кружку да к бабе прижаться! А мы верхом который день шастаем!

— Замолчи, Ждан! Что зубы скалишь. Видишь, господа из Москвы. Что о нас подумают, — недовольно пробурчал десятник и, уже обращаясь к Юрию, произнес: — Извиняй, сотник. Я Ушаков Сергей из Верхотурья в дозоре. Шибко шумят нынче сибирцы, будто шило в зад им воткнули, вот за дорогой и досматриваем.

— А кто шумит?

— Да все будто с цепи сорвались, а более всех царевичи кучумовские. Это они всех баламутят. Так бы не беда, мы к этому привыкши, но слышно, что калмыки и ногайцы с ними, — спокойно произнес верхотурский десятник.

— Что-то ты больно спокоен, ведь война вот-вот, — задумчиво молвил Юрий.

— Нам, казакам, война в привычку, застоялась кровь, всякая хворь к телу вяжется, сил нет как в поле охота, да и скот изрядно покололи, трава нынче слабая была.

— А мне бабу нужно словить, а лучше две! — опять встрял в разговор молодой казак.

На этот раз десятник не стерпел. Осерчал он на молодого не нюхавшего пороху Ждана. Осерчал за то, что встревает и портит разговор старших. Молча достал нагайку и со всего маху перетянул ей по спине Ждана. Тот взвыл, конь под ним, услышав свист нагайки, встал на дыбы, и Ждан под хохот казаков свалился с коня.

Осерчавший десятник тронулся в путь, за ним наметом пошли казаки. Незадачливый Ждан долго ловил коня, а потом жестоко погнал его, чтобы сорвать злость и быстрее догнать товарищей.

В те времена жители сибирских городов весьма охотно участвовали в военных походах. Стрельцы, казаки, другие служилые, то есть люди, обязанные по роду своей службы воевать, от участия в походах никогда не уклонялись. Наоборот, многие неслужилые и даже пашенные добровольно предлагали свои услуги. Два сильных фактора определяли этот патриотизм. Первый — служение отечеству и царю, за что выплачивалось денежное и вещевое довольствие, второй — захваченная добыча, состоявшая главным образом из пленников и скота, то есть из того, в чем в Сибири ощущалась особая нужда.

Историческая справка. Борьбу с русскими возглавляли сыновья хана Кучума, царевичи Алей, Кончувар, Азим, Чувак, Алтанай, Ишим, Кубей-Мурат. Они были организаторами и знаменем этой борьбы.

Род хана Кучума идет от пятого сына известного хана Джучи (сына самого Чингисхана). Его звали Шибан, отсюда и название династии Шибаниды. Хан Кучум возглавлял государство сибирских Шибанидов с 1563 по 1582 год. Сибирское ханство на правах вассала входило в состав державы узбекских Шибанидов, которая занимала территорию Приаралья, Харехма, междуречье Амударьи и Сырдарьи. Столица — город Бухара. Во времена Кучума бухарским ханом был Абдаллах-хан II. Он активно поддерживал хана Кучума и вместе с ним проводил политику исламизации местного населения Сибири. Хан Кучум последние годы жизни провел в Калмыцких землях, будучи избранным калмыцким князем.

Алей, старший сын хана Кучума, принял титул хана в 1601 году, после получения вести о смерти отца. Умер Алей в 1616 году.

Было множество попыток подчинить царевичей, но все они не состоялись, по-видимому, потому, что от них требовали безусловной покорности, на которую они не могли согласиться, или же потому, что они настаивали на освобождении своих братьев, отправленных ранее в Москву. Все братья, кроме Алея, побывали пленниками, причем Кончувар, Азим, Кубей-Мурат длительное время находились в Москве. Царь Иван Грозный считал освобождение царевичей нежелательным. Но царь Борис Годунов посчитал возможным освободить их и бывших жен хана Кучума. В 1603 году царевичи возвратились в Сибирь. Примирения между царевичами и русскими не произошло. Борьба с ними продолжалась до 1618 года.

 

3

1606 год. Март. Верховья реки Ишим.

Раскидистые дубравы хорошо закрывают людей от зимних ветров, а рядом в степях стада кочевников найдут корм в течение всей зимы. Именно здесь в зиму 1606 года царевичи Канай и Азим построили рубленые избы для своих людей. Для защиты от нападения избы были окружены кольцом бесчисленных телег. Здесь в тот зимний вечер решили собраться все царевичи Кучума. Встреча проходила втайне и была, по сути, военным советом. Собрались все, кроме старшего. Ждали только хана Алея.

Царевичи предпочитали для себя ставить юрту. Богатая юрта из верблюжьего войлока считалась у кочевников верхом роскоши. В ней было действительно удобно. Летом она прекрасно защищала от жары, а зимой, чтобы протопить, достаточно было небольшого очага. А самое главное, кочевник любил запах скота, и запах верблюжьего войлока действовал на него опьяняюще, придавая чувство покоя и сытости.

Развалившись на персидских коврах, обложив себя шелковыми подушками, царевичи пожирали плов. Засучив рукава халатов, ели из общего блюда руками. Взяв плов, предварительно смяв его, отправляли в рот. Ели не торопясь, наслаждаясь, запивая горячим чаем. Жир сочился сквозь пальцы и стекал по руке. Чтобы не пачкать достархан, жир слизывали с рук языком. В те времена плов даже для царевичей был лакомством.

Недавно мать Каная прислала бухарца с грамотой. В ней жители бухарского города Шавран просили Каная принять правление над городом. Царевич отказался, боясь неизвестности, да и странная смерть отца в чужих краях тоже повлияла на его решение. Бухарца оставили, слишком хорошо он готовил плов и другие азиатские лакомства. Насытившись пловом, кумысом, они начали разговор. Первым говорил Кончувар:

— Я провел в Москве много лет. Иван Грозный был великим царем. Он одержал много побед. Москва большой город и у нее столько воинов, сколько звезд на небе. Но сейчас для русских наступили тяжелые времена. С ними воюют крымский хан, германцы, литвины, поляки, шведы. Царь Борис хочет мира. Он слаб, поэтому и отпустил меня и братьев. Отпустил — значит, боится. Алей хороший воин, и я поддерживаю хана Алея. Мы, царевичи сибирского хана Кучума, должны быть вместе. Говори ты, Канай.

— Вы знаете, что мать звала меня в Шавран. Я отказался, здесь мой дом. Батыр не может жить во дворце, там тесно. У нас с Алеем один отец, один враг, он старше меня, и я подчиняюсь ему.

Историческая справка. Когда Алей был провозглашен ханом Сибири, некоторые знатные люди Орды не хотели его признавать и ханом звать не желали. Причина состояла в том, что царевич Алей был рожден от матери незнатного рода. Канай же, мать которого происходила из княжеского бухарского рода, пользовался большей любовью среди соплеменников. Из-за этого между братьями произошел разлад. Двор хана Алея раскололся. Часть его отсоединилась и откочевала с царевичами Канаем и Азимом. Причем царевича Каная они пытались провозгласить ханом.

Свист, гиканье, конское ржание возвестили о прибытии хана Сибири Алея. Караульный поднял полог, и в юрту вошел Алей в сопровождении своих мурз и личной охраны. Он был одет по-походному. На ногах унты, короткий тулуп, поверх — кольчуга и легкие латы, на голове треух из рысьего меха. Обветренное лицо, волчий настороженный взгляд. Он молча обвел всех братьев пристальным взором. Те, поднявшись на ноги, низко поклонились ему. Мурзы и другие присутствующие упали наземь. Слуги сняли с него латы и верхнюю одежду. Облачившись в халат, хан Алей прошел на возвышавшийся трон, удобно уселся и стал внимательно рассматривать своих братьев. Прошло минут пять полной тишины, затем он произнес:

— Аллах милостив! Наступают времена, когда мы прогоним русских с нашей земли. Впереди большая война. Прежде чем говорить дальше, я хочу услышать, кто из вас со мной, а кто нет?

Поднялся Канай:

— Брат, ты наш хан, мы все готовы идти за тобой, говори!

— Аллах дает нам возможность доказать, что мы воины и потомки великих Шибанидов! Я получил известие, что царь Борис мертв, а Москву захватили поляки. Русские в этом году не получат ни одной пушки. Со мной ногайские татары, калмыки и башкиры. Братья, со мной остяцкая княжна Анна, она нам даст русские пушки, ее люди знают тайну огненного боя. Еще она обещает поднять остяков, вогулов и самоедов, все наши данники поднимутся против русских. Под русскими будет гореть земля. Мы сожжем города, а русских всех уничтожим. За калмыков скажет мурза Чуваш.

— Я мурза Чуваш, со мной пятьдесят тысяч воинов. Объединившись, мы уничтожим русских и будем жить в этих степях. Калмыки посчитают за честь быть данниками великих сибирских ханов.

Хан Алей, встав на ноги, произнес:

— Я хан Сибири, со мной сто тысяч воинов. Я сам поведу их на русские города. Первым городом будет Тюмень, его сожжет мурза Чуваш. На Верхотурье пойдут вогулы и остяки. Сибирь, как и при Кучуме, будет принадлежать нашему роду. Когда сожжем русские города, на всех их волоках поставим крепости с пушками. Крепости построят бухарцы, а пушки возьмем в русских городах, и тогда вечно будет стоять Сибирское ханство. В поход выступим как только сойдет снег и коням будет корм. До начала похода все держим в тайне.

 

4

1606 год. Март. Город Тюмень.

В воеводских палатах второй день проходит военный совет.

Историческая справка. Если Тобольск был административным центром Русской Сибири, то город Тюмень был главной южной крепостью. Находясь на границе с Великой степью, где кочевали народы — потомки Золотой Орды: башкиры, татары, калмыки, ногайцы, сырянцы, город постоянно подвергался нападениям и был постоянным участником походов.

Организовал совет и возглавлял его Тюменский воевода боярин Матвей Михайлович Годунов. Он только что прибыл в Тюмень и сменил предыдущего воеводу Безобразова.

Надо заметить, что после смерти царя Бориса Годунова в Сибирь на повышение были отправлены многие бояре из рода Годуновых. Так, к 1606 году кроме тюменского воеводы Матвея Михайловича Годунова в Сибири находились Степан Степанович Годунов — верхотурский воевода, Иван Никитич Годунов — туринский воевода, Иван Михайлович Годунов — пелымский воевода.

Уже несколько месяцев Матвей Годунов в Тюмени. Целыми днями в трудах. Знакомится с последними указами и отписками, бесконечными жалобами и доносами. Здесь не Москва, где в приказах десятки дьяконов и писарей, здесь Сибирь. Не ответишь на какую-нибудь бумагу, жди беды, недовольство или бунт, а то и восстание грянет. Обидчива, капризна Сибирь, кругом вольный дух чувствуется. Народ сильный, характерный, смелый. Воевода Матвей Михайлович хорошо это понимал. Понял он и другое, что с этим народом можно большие дела делать. Малолюдны русские города, но очень сильны. Взаимопомощь, единство, общие цели, единая вера, непреклонный дух делали их десятикратно сильнее. Вот и сейчас, согласно отписке тобольского воеводы князя Андрея Голицына в Тюмень, на совет, собрались представители городов: Верхотурье, Туринск, Пелым. Согласно отписке в походах против царевичей будет участвовать казачество именно этих городов. Организатором походов назначался Тюменский воевода Матвей Годунов.

То, что сообщалось в отписке и рассказали представители городов, заставило тюменского воеводу глубоко задуматься.

На Верхотурье постоянная угроза от местных вогулов. После постройки новой соляной варницы на реке Негле они открыто стали отказываться отрабатывать там ясак, уходят дальше в тайгу и угрожают разорить варницу, а находящихся при ней служилых и деловых людей побить.

Подготавливается восстание тобольских, тюменских, туринских, верхотурских, пелымских, березовских и сургутских татар, вогулов и остяков, причем тюменские особенно надеются на помощь калмыков, рассчитывая вместе с ними захватить город Тюмень и перебить в нем всех русских.

На севере тоже неспокойно. Городу Березову угрожает опасность разорения со стороны березовских остяков и вогулов.

Калмыки стали часто появляться вблизи русских селений малыми группами. А в степи, по показаниям очевидцев, их кочуют многие тысячи.

Было ясно, что за всем этим стоят кучумовские царевичи, именно они организаторы заговора, и если допустить всеобщего одновременного восстания, то действительно могут запылать сибирские города и остроги. Ситуацию мог спасти только опережающий удар. С этим были согласны все.

Мнения разделились только из-за сроков похода. Самые горячие предлагали немедленно организовать зимний поход и выйти в степь по насту, на остяцких оленях и собаках. Большинство придерживалось водного пути, после ледохода, по большой воде.

После долгих споров порешили собрать к концу апреля на Тюмени до трехсот казаков. На стругах уйти вверх по Тоболу до устья реки Абуги, а если позволит вода, то и далее. Там, в верховьях Тобола, у царевичей любимые места кочевий. По данным разведчиков, где-то там разбит их зимний лагерь.

 

1

1606 год, конец мая, Тобольск.

Весна в Сибири дружная. Только недавно трещали морозы, а вот тебе уже солнышко пригревает, да так, что на склонах проталины на глазах растут. Кругом журчат ручьи. Реки, переполненные талыми водами, взломали лед и унесли его в студеные, северные моря. Кругом суета. Суетятся птицы, приготавливая гнезда, суетятся в поисках пищи звери в лесу, наголодавшиеся за долгую зиму, суетятся люди.

Эти весенние дни наши герои, князь Василий Шорин и его неразлучный приятель Юрий Шатров-Лугуев, проводили в Тобольске — административном центре и самом крупном городе Русской Сибири.

Историческая справка. Летом 1587 года, по указу царя Федора Иоанновича, стрельцы и служилые казаки под командой воеводы Данилы Чулкова заложили на высоком берегу Иртыша (Троицком мысу), чуть ниже устья реки Тобол, город Тобольск. Первоначально он был известен как Троицкий Городок или Тоболеск, а позже название упростилось до современного Тобольска.

В 1594 году был построен первый деревянный кремль, и в том же году город Тобольск стал независимым от Тюмени, которой раньше формально подчинялся.

В 1621-м город становится центром новообразованной Тобольской епархии, включавшей тогда все земли за Уралом.

За свою более чем четырехвековую историю удостаивался он титулов, характерных только для российских столиц: «Ворота Азии», «Отец городов сибирских», «Богоспасаемый град Тоболеск», «Тобольск — град царствующ Сибирь», «Тобольск — жемчужина Сибири», «Город, ангелу подобный», «Стольный град Тоболеск». На протяжении столетий он и был столицей Сибири. История Тобольска — гордость великой России.

Полностью оправившись от ран, полученных на медвежьей охоте, Шорин чувствовал себя неплохо. Добравшись в те морозные дни до Верхотурья, он там застал отписку тобольского воеводы, где предписывалось ему и сопровождающему его сотнику прибыть незамедлительно в Тобольск для получения предписания на государеву службу. Вот уже два месяца они прохлаждаются в безделье. Тобольский воевода, князь Роман Федорович Троекуров, встретил их тепло и уважительно. В Сибири внимательно следили за событиями в Москве, новости приходили редко, а из грамот только и можно узнать, кто ныне царь да чего он желает нынче, а желали они все одного города чтобы крепились, да ясак слали поболее, да качеством выше. Поэтому прибытие из Москвы нового человека, да еще княжеского звания, всегда было серьезным событием. Свежие новости нужны были в русских городах не меньше пороха.

Историческая справка. Ясак, то есть ясачный оклад, назначался всем коренным жителям Сибири, подвластным московскому царю. Ясак собирался с каждого взрослого, здорового мужчины до тех пор, пока он был в состоянии заниматься охотой.

Ясачный оклад с человека составлял 12 соболей. В 1608 г. был уменьшен до 7 соболей. Цена за 7 соболей составляла 2 руб. 10 коп. Цена служила для пересчета ясака на другие меха или работы. Иногда вместо пушного ясака выполнялись ямщицкие, пашенные работы, также на солеварнях. Соболя упаковывали в связки по сорок штук.

Для примера. За городом Пелым было 555 ясачных. По указу план составлял 6660 соболей, то есть 166 сороков и 20 соболей.

Вернемся к нашему герою. По прибытии в Тобольск князь Василий Шорин был окружен со стороны воеводы вниманием и заботой. Но с назначением Шорина Роман Троекуров не торопился:

— Сибирь не любит суеты. Поживи в Тобольске, отдохни, поохоться, а там по воде сподручнее путешествовать, да и с назначением я еще не определился, сильно ты человек для нас ценный.

На самом деле Роман Федорович лукавил. До Тобольска уже дошли слухи о том, что Москва восстала, а царь, называвший себя Дмитрием, схвачен и убит. В цари выкрикнули боярина Василия Ивановича Шуйского. Именно в этом и была причина задержки Шорина. Бывалый царедворец, князь Троекуров прекрасно был осведомлен о дружбе Василия Шорина с царем Борисом Годуновым, а нынешний царь Василий Шуйский был в то время его главным противником, если не сказать — тайным врагом.

— Теперь жди новых указаний, — размышлял Троекуров. — Шорин славный малый, но бумаги от нового царя придут на него, и будут весьма серьезные. Если не в кандалы заставят заковать, то уж сошлют куда подальше, так это точно. Хотя куда дальше Сибири сошлешь?

Юрий Шатров-Лугуев в эти майские дни чувствовал себя весьма скверно. В Тобольске шло формирование сотни казаков, которые в ближайшие дни уйдут на стругах в Тюмень. Там произойдет соединение воинских подразделений русских городов. Юрий чувствовал нутром потомственного воина, что ожидается доброе сражение и, что самое ужасное, оно может пройти без него.

Как-то утром, столкнувшись с Троекуровым, Юрий с жаром стал проситься в поход:

— Роман Федорович, посодействуйте! Дюже как с дружиной в поход хочется. Ведь, кроме воинского дела, ничего не смыслю. Пушкарь я добрый! Польза от меня великая будет.

— Ты поостынь! — осадил его Троекуров. — Горяч больно! Я не могу включить тебя в Тобольскую сотню. Поход организовывает тюменский воевода боярин Матвей Михайлович Годунов, и только он может решить, брать тебя или нет. Так что собирайся и вместе с сотней подавайся на Тюмень. Там Годунов и решит, брать тебя или нет.

Троекуров и тут хитрил. Все было в его власти. Но принимать решение, от которого он мог пострадать, было не в его правилах.

Подготовка к походу чувствовалась во всем. Тобольск готовил пешую сотню. Каждый казак должен иметь шлем, латы или крепкую кольчугу, чтобы быть надежно защищенным от стрел. Из оружия — длинноствольную пищаль и саблю. Десятники все тщательно проверяли. Латы должны быть начищенными до блеска, крепежные ремни новыми. Пищали проверяли особенно тщательно. Исправность механизма, точность боя, дальность, все должно быть в порядке. Если что не так, казака не брали, а желающих хоть отбавляй.

Благодаря удобству расположения для торговли город Тобольск постоянно посещали большие торговые караваны из Бухары. Удобство заключалось в том, что торговый путь проходил по степным районам Средней Азии, а кочевые народы степей были либо вассалами, либо союзниками Бухары. Некоторые жители Бухары стали селиться в Тобольске, занимаясь ремеслом и торговлей. Предвидя военные действия в тот год, было привезено большое количество мечей из дамасской стали, лат и шлемов. Дети боярские по долгу топтались около оружейных лавок, примеряя дорогое вооружение, но даже среди них не каждому было оно по карману. Рядовой казак заглядывал сюда только из любопытства. Оружие у казаков переходило по наследству, а добывалось обычно в бою. Оно служило доказательством доблести и являлось даже знаками различия.

К примеру, у стрельцов была форма и знаки различия. Десятника, сотника отличить было просто, а вот у сибирских казаков их не было. Но тем не менее отличить старшего тоже не составляло труда. Знаками различия служила одежда, строевой конь с красивой сбруей, но в первую очередь личное оружие. У бывалых воинов, а именно их назначали командирами, всегда имелось из оружия что-нибудь редкостное, такое, что привлекало всеобщее внимание и выделяло среди других казаков.

Из европейского в Сибири ценилось огнестрельное оружие. Именно европейское в те времена было наиболее передовым и превосходило другие по скорострельности и дальности стрельбы. А вот сабли, ножи, латы, конскую сбрую предпочитали азиатского изготовления. Металл был тверже, а изделия богаче, легче и привлекательней. В Сибирь попадали изделия великих оружейников Китая, Индии, Персии, Бухары, Хорезма.

Можно понять казака, добывшего в бою такое оружие. Оно было наградой за проявленную доблесть, знаком отличия и предметом гордости для него и его потомков.

Надо отметить и одежду казаков. Это была причудливая смесь из грубых льняных тканей, шелковых ярких изделий и дорогих отборных мехов. Обувь тоже отличалась разнообразием: яловые сапоги, сибирские чуни, унты, татарская и китайская обувь. Яркая, новая, но зачастую рваная и грубо латанная, она украшала казаков. Одежда тоже являлась воинской добычей, особо не береглась и часто менялась.

Юрий Шатров-Лугуев весь день бродил по городу, наблюдая за сборами казаков. Потомственный воин остался доволен происходящим. Все происходило основательно и без лишней суеты. Он побывал в купеческих лавках, в кузне, на берегу Иртыша, где спешно завершали ремонт старых стругов. Два новых струга, выделяясь среди других свежей, смоленой обшивкой, стояли возле берега. На них шла погрузка.

Роман Федорович Троекуров с большой тщательностью выполнял все предписания по подготовке воинской рати, а забот у него было предостаточно. Кроме формирования пешей казачьей сотни, на него возлагалось продовольственное и фуражное обеспечение всего войска, а это значит пятьсот здоровых мужиков кормить два, а то и три месяца. О двух сотнях коней особо не беспокоились. Летом в степи конь всегда будет сыт. Грузили огневой запас для пушек и ружей, а из продовольствия: соль, толокно, вяленое мясо и рыбу.

Толокняная каша в те времена была очень популярна и любима. Овес злак неприхотливый и неплохо родил в сибирских условиях. После обмолота овес толкли в ступах и сушили. Отсюда и название — толокно. Хранить удобно, готовить быстро, и каша получается сытная. Свежее мясо добывается в походе при случае. Иногда собственный конь поранится и пойдет на мясо, иногда дичь попадется, а в основном скот подгоняют подвластные русским народности в счет выплаты ясака, или силой отбивается у враждебных племен.

Понаблюдав за погрузкой, Юрий отправился к князю Шорину. Князь пребывал в бездеятельности и был явно не в духе.

— Что, дружа, бросаешь своего князя? — с сожалением, но без тени обиды в голосе встретил его князь.

— Так дружина собирается, княже, а нам, Шатровым, в стороне никак нельзя. Да воевода, Роман Федорович, крутит, зачислять в сотню не хочет. В Тюмень, к тамошнему воеводе отправляет.

— Ну, это не проблема, — вздохнув, произнес Шорин, — Матвея Михайловича Годунова я хорошо знаю, да и отношения добрые. Отпишу ему, и все устроится. Ты когда отбываешь?

— Хотел на первом струге, думаю, он завтра, с утра пойдет. А сейчас пойду, оружие осмотрю, может, что ладить надо.

Юрий, явно повеселев, стал прощаться.

— Ты погоди, — остановил его князь. — Вот возьми с собой.

Достав из сундука, он протянул Юрию два пистолета, те самые, что были на медвежьей охоте. Пистолеты по тем временам были большой редкостью. Штучно изготовленные европейскими мастерами, они были доступны только для высшей знати.

— Держи их при себе всегда заряженными. Они хороши тем, что в любой момент стрельнуть можно. Это кремневые пистолеты и фитиль палить не надо. В трудную минуту всегда выручат, — назидательно произнес князь Василий Шорин. — А за письмом утром перед отъездом зайди. Заодно и попрощаемся.

Отписка князя Василия Шорина тюменскому воеводе Матвею Михайловичу Годунову:

«Господину Матвею Михайловичу Василий Шорин челом бьет. В нынешнем 1606 году, летом, собираешь ты на Алея с братьями да на калмыков служилых людей. Послал тебе Тобольский воевода казачью сотню для участия в походе. С ними придет сотник Юрий Шатров-Лугуев. Сей воин весьма искусен во всех ратных делах и мой давнишний приятель. Прошу тебя, господине, принять его под свое начало и использовать в деле по разумению. Он часто бывал со мной в ратных делах, и я за него ручаюсь. Особо обрати внимание, что он пушкарь знатный и очень метко шибает из пушек. И тебе бы, господине, именно так его использовать. Писано в Тобольске лета 1606, мая в 20 день».

1606 год, Тюмень. В тяжелое время заступил на воеводство Матвей Михайлович Годунов. В Тюмени он не более полугода, и все это время как на вулкане. В степи неспокойно. Хан Алей, собрав около себя ногайцев, калмыков, угрожает русским городам. Только морозная снежная зима задержала его выступление. С наступлением весны из степи стали приходить вести, одна тревожнее другой. Вести приносили лазутчики, купцы и подвластные татары. Еще весной разорен Кинырский городок. В ближайшее время царевичи собираются воевать Тару, а объединившись с калмыками, пойдут на Тюмень.

— Если мы их не опередим, не выступим до объединения царевичей с калмыками, тяжело придется. Хан Алей большим числом осадит Тюмень, сожжет ее и пойдет дальше на Тобольск, — неоднократно высказывал он на военном совете.

По большой воде в Тюмень стали пребывать струги. Со всех сибирских городов и острогов потянулся служилый люд. Располагались на постой в подворьях горожан и окружающих селений. На берегу реки Тагил, на границе с великой степью, где кочевали враждебные народы, собралась русская рать. Хоть числом и не великая, но дюже грозная. Грозная своим умением воевать, грозная отменным вооружением и, самое важное, грозная неистребимой силой духа. Заседание военного совета шло непрерывно. Обсуждали, решали, исполняли все возникающие вопросы, большие и маленькие. Слово держал тюменский голова Назарий Михайлович Изъединов:

— Нынче собрались неплохо. Три сотни пеших и две конных казаков. Давно столько рати не собирали, да и припасов достаточно. Табаринские татары коней добрых пригнали, трошки диковаты, но ничего, путь долгий, по дороге казаки объездят. Нет только доброго пушкаря. Воеводы своих при острогах оставили, для бережения.

— Здесь тоже все нормально, — произнес Годунов. — Вчерашнего дня из Тобольска казачий сотник Юрий Шатров-Лугуев прибыл. Он еще при царе Иване Васильевиче, на Левонской войне, пушкарскому делу обучился. Сейчас наших пушкарей учит, к вечеру обещал шибать из пушек принародно. Завтра выступаем. Войско поведет голова наш Назарий Изъединов, с ним будет атаман Дружина Юрьев.

— Конница пойдет берегом, а пешие сотни на стругах, — продолжил совет Дружина Юрьев. — Конные разъезды пойдут по обоим берегам, пойдут осторожно и будут имать, допрашивать всех, кто попадется. Нам известно, что Алей, не дождавшись калмыков, малым числом ушел воевать город Тару. Там готовы его встретить. Мы пойдем на встречу с калмыками и разобьем их, а затем перехватим Алея с братьями.

На этом совет закончился, все разошлись. На следующий день войско выступило в поход.

В 18 дней прошли с Тюмени до места впадения реки Абуги в Тобол. Здесь были получены сведения, которые внесли изменения в план похода. Дело в том, что пленные татары подтвердили, что хан Алей с братьями ушел воевать город Тару, числом не более двух тысяч сабель, что, в общем, было известно, а вот информация о том, что недалеко от русского войска, в Ишимской степи, практически без охраны, хоронятся семьи царевичей, было новостью. Сыск, который сразу был учинен, дал и место их нахождения. В трех днях конного пути, против устья реки Уй, находится соленое озеро, называющееся Чебаркул, что на русском означает Пестрое озеро. Именно возле этого озера в ожидании царевичей стояли их семьи со всем скарбом и стадами.

Тюменский голова Назарий Михайлович Изъединов, видя возможность без потерь, с огромной добычей вернуться обратно, схватился за поход к Пестрому озеру. Он даже слушать никого не хотел. Но неожиданно для него против, и весьма резко, выступил Дружина Юрьев — авторитетный и заслуженный атаман. Спор был долгий, яростный. В результате войско разделили.

Назарий Изъединов, с сотней казаков, взяв запасных коней, быстрым ходом двинул к Пестрому озеру, надеясь захватить пленных и вернуться в несколько дней. Атаман Дружина Юрьев, не уходя далеко в степь от стругов, должен вести поиск калмыцкой орды. По показаниям пленных, которых отлавливали и пытали постоянно, калмыки шли именно сюда. В случае большого количества орды — уклониться от боя, если нет, то биться. Все отдавалось на усмотрение атамана.

Все дни похода Юрий Шатров-Лугуев провел в непрерывных заботах. Хозяйство досталось солидное и хлопотное. Пушки были довольно старыми и изношенными. По всему видно, что воевали еще в войсках Рюриковичей. В основном были бронзовые пищали малого калибра. Этот тип артиллерии пользовался в Сибири особым спросом. Сравнительно небольшие, хоть на стругах установи, хоть на острожной башне. В походах перевозились на телегах, санях, на чем угодно.

Две пушки выделялись среди других своими размерами. Были у них и имена, видимо, связанные с происхождением. Одну звали Басурман, другую Фряз. Эти две пушки были главной заботой Лугуева. Пока другие прохлаждались, он со своими казаками поменял у них лафеты и установил на колеса. Также пришлось подсушить часть пороха, замоченного при погрузке, а еще всю дорогу вдоль берега собирал для Басурмана и Фряза крупные камни, которые в дальнейшем будут служить для них ядрами, ввиду отсутствия последних. В степи будет проблема и с камнями.

Разъезды постоянно следили за степью. Их задачей был поиск орды, добыча коней и скота. Своего рода боевые рейды. Пустыми не возвращались. Одни тащили пленника, другие гнали скот, третьи добывали сведения о калмыках. Все говорило об их приближении. Последние столкнулись в степи с их разъездом. Сцепились с ними, привели в лагерь коня и на нем труп убитого калмыка. Среди них были наши знакомые: казачий десятник конной сотни из Верхотурья Сергей Ушаков и его земляк, молодой казак Ждан.

Пока старшие казаки осматривали труп и коня, Ждан, сидя в окружении молодых казаков, гордый всеобщим вниманием, вел рассказ:

— Ну, братаны, скажу вам, что пошли мы друг на друга с ходу. Сцепились десять на десять. Кони у них лохматые, низкие и дикие. Я сразу с пищали шибанул, у калмыка конь на дыбы и на бок завалился. Видимо, в коня угодил. Все кругом перемешалось, только лица мелькают. Мой десятник, Серега Ушаков, ох знатно рубился. Одному мужику как дал, у того аж сабля из руки вылетела, а второй раз маханул и, поверите, напополам его развалил. Тут они как завыли, у меня аж волосы дыбом, и врассыпную в степь, как волки. Мой, видимо, сбег, того, который пополам, брать не стали, а третьего, он раненый был, с собой прихватили для показа, да помер по дороге, мы только тут и заметили. Десятник сказывал, что, по всему видно, калмыки.

Атаман, в окружении сотников и десятников, после внимательного осмотра мертвого пленника, удалился на военный совет.

— Ты первым их увидел, Серега, — начал атаман совет, обращаясь к десятнику, — тебе и первое слово.

— К…к… — кашлянул для солидности Ушаков, собираясь с мыслями. — То калмыки были, и калмыки пришлые. Местные, так с ходу и малым числом, ни за что не пойдут на нас.

— Следующим скажет свое мнение сотник березовских казаков, сын боярский Лихачев Игнат, — продолжил совет атаман Дружина Юрьев.

— Можешь, атаман, не сомневаться, это те, кого мы ждем. Калмыкам в этих степях бояться некого, идут быстро и скоро будут здесь. Их разъезды далеко не отходят, а с нами, по всему, столкнулись впервые. Одет пленный как монгол, видимо, с тех краев пожаловали.

— Остается узнать, велика ли орда. Хотя, когда подойдут, увидим, а по реке уйти всегда успеем. На берегу оставим только воинское, все остальное погрузить на струги.

Утром чуть свет казачий лагерь был на ногах. По степи разбежались конные дозоры, а атаман с казаками поехали осмотреть местность.

Для начала берег. За струги можно не опасаться. Высокий, сыпучий, его тяжело преодолеть конному, пеший и тот может шею свернуть. У воды к стругам не подойти. Крут берег, и вода еще держится, а со степи надо сквозь всех казаков пройти. На береговых кручах раскинулись дубравы. Отличное место для укрытия конницы. Далее, растворяясь в степи, тянутся овраги. Они еще не затянулись травой после весенних талых вод, но молодая трава лезет, торопится. Дубравы, овраги, степь переполнены пернатой живностью. Ласточки, стрижи, перепела на все лады своих симфоний устроили концерт. И слушатели вроде есть. Да только не слушает казачье ухо птичьих трелей, казак вслушивается в степь, не слышно ли топота татарской орды. И яркие краски не радуют глаз, не любоваться он сюда пришел, а биться с ворогом, биться насмерть, чтобы дети его, внуки, все государство Российское жило в достатке и радости. Сгинуть вдали от дома радость небольшая. Православному умереть без погребения не с руки. А воинская удача строптивая, в любой момент может отвернуться, и некому будет беспокоиться о мертвых, а степняку только дай покуражиться над мертвыми, ему это в радость. Вот и выходит, что у русского человека выбор невелик. Только победа над врагом может его устроить. Остальное — смерть без погребения, рабство, разорение его семьи — не устраивает казака. Уверенность в правоте, уверенность в себе, в своих друзьях, уверенность, граничащая с безрассудством, очень часто выручала наших предков, и, пожалуй, благодаря ей они так достойно шли по Сибири.

Юрий Шатров-Лугуев в то утро был вместе с атаманом. Нравился ему этот могучий воин. Много славных битв он провел на сибирских просторах. Атаман Дружина Юрьев хорошо был известен как в русских городах, так и в степи. Добрым словом вспоминали его и матери, сыновья которых уходили с ним в ратные походы. Знали они, что атаман не пустит в бой неподготовленного бойца, что рядом с ним будет биться наставник, который своей репутацией, а может, и головой ответит за жизнь парня.

Казаки — серьезные мастера сабельного боя. Что фехтование — это искусство, они убедились в боях с европейскими армиями. Польская шляхта, литовские рыцари считались в Европе хорошими мастерами фехтования. В кровопролитных боях казакам пришлось изучать это искусство, а изучив, дополнив своими приемами, используя лучшее сабельное оружие мира, они где-то и превзошли своих учителей. Все свободное время молодые воины отрабатывали приемы сабельного боя. Там была целая наука. Одиночный или групповой, конный или пеший, все учитывалось. От слаженности, взаимопомощи, выполнения команд старшего, умения биться и уверенности в победе зависел исход битвы. Численное превосходство играло второстепенную роль.

— Где думаешь пищали ставить? — вывел из задумчивости Юрия атаман.

— Если конную сотню, господине атаман, хочешь спрятать в дубраве, то пушки надо ставить на том бугре. Очень ловко по калмыкам шибать будет, а пешие сотни со стороны степи перед пушками. — Лугуев в задумчивости остановился.

— Ты можешь своих из пушек побить, бывало такое, стреляем чем ни попадя, летит бог знает куда, по своим угодишь, — возразил атаман.

— Погоди, атаман. Овраги видишь? Казак спрыгнет в него, чуть пригнется, даже шапка торчать не будет, а я в это время как шибану по калмыкам, а затем казаки из ружей да в сабли. Бьются, пока заряд готовлю у пушек, а потом опять шасть в овраг, и так пока дух из калмыков не вытрясем.

— Это ты ловко, браток, придумал, а как сигнал будешь давать, надо шибко сигналить. Казак в горячке не услышит и сгинет.

— Есть у меня казак из Березова. Он сейчас вон в той дубраве находится. Думаю, далее казаки от пушек не убегут. Разреши, господине атаман, послушать.

— Давай, сотник, послушаем твой сигнал, — разрешил атаман.

Юрий немного отъехал, привстал на стременах и помахал рукой. На краю опушки показался казак. Расстояние большое, человека признать тяжело. Прошла минута, и атаман, и окружающие его сотники услышали свист. Он не просто долетел до их ушей, а с нарастающей нотой, сильный длительный звук пронял всех до костей.

— Этот свист заставит даже мертвого в овраг сигануть, — пошутил один из присутствующих.

— Кто такой, почему не знаю? — удивился атаман.

— Знаете вы его, господине, — подал голос десятник Ушаков. — То Ждан мой, из молодых, казак шалопутный, но не трус, а как свистит, сами теперь знаете, что твой Соловей-разбойник.

— Как бы калмыки с коней не попадали от его свиста, а так ничего, знатный сигнальщик, — одобрительно закончил атаман, — как обговорили, так и действуем. К вечеру все должны быть на местах, ночевать теперь будем в поле.

Наутро возвратились конные разъезды. У всех были стычки с калмыками, привели пленных. Все говорило за то, что орда рядом и ведет ее сам калмыцкий тайша. А вот о величине орды информация была разной. Вскоре в степи заклубилась пыль, верный признак приближения орды. То любимый прием ордынцев. Пыль поднимают до небес. Только закаленный воин может наблюдать за этой картиной и сохранить самообладание. Калмыцкий тайша, долго не раздумывая, разделил орду на две части и одну с ходу погнал на русских.

Орда крутит вокруг, поднимает пыль. Пугает противника своим числом. У каждого воина по два, а то и три коня, трудно понять, сколько их. Потом орда выходит на прямую атаку: вой, визг, ржание лошадей, топот копыт. Татары пошли. Полудикие кони несутся, разинув пасти. Татары тактику не меняют, история для них остановилась. Орда идет мощно. Пыль до неба, вой столь велик, что кажется, все силы ада на их стороне. У татарина оскал на лице. Стрелы пускает без счета.

Татарская стрела тяжела, не дай бог поймать ее. Самая страшная, с трехгранным наконечником, она для дальней стрельбы. Татарин пускает ее под углом, в цель за сотни шагов. Падает та стрела практически сверху.

Орда идет прямо на пушки сотника Шатрова. Под копытами разъяренных коней трясется земля. Уже можно различить лица передних всадников, остальных застилает пыль. Раздался долгожданный свист Ждана. Грохнули пушки. Огонь, металл, камни, со свистом пролетев над головами казаков, срезали первые ряды атакующих. Едва отойдя от грохота пушек, пешие казаки показались из оврагов. Залп из сотен ружей еще больше усилил смятение в рядах атакующих.

Оставив ружья и молодых казаков, которые лихо принялись их заряжать, сотни с саблями и пиками в руках атаковали калмыков. Теперь самое главное удержаться, не допустить калмыков до пушек. А кругом все перемешалось, здесь бывалому казаку тяжело. Задние топчут передних. Кони, потерявшие всадников, испуганные грохотом, кусают, лягают всех без разбору, вырвавшись на свободу, убегают без оглядки в степь.

Снова пронзительный, долгожданный свист. Казаки выдержали первый натиск. Оставив противника, они быстро отступили в овраги. Ничего не понимая, поправив свои ряды, калмыки снова пошли в атаку. Свист, залп из пушек, ружей, и снова заблестели казацкие сабли. На этот раз часть молодых казаков поднялись в атаку, а раненые заняли место заряжающих.

В дубраве стоит конная сотня, с ней и атаман. Тяжело наблюдать за дерущимися и оставаться в стороне. Но таковы правила войны. Они резерв, и их время еще не настало. По договоренности, они вступят в бой, если пешие сотни не выдержат натиска и будет угроза потери пушек и стругов. Любой другой случай использования резерва определит атаман.

Сейчас, наблюдая за боем, самому атаману было не по себе. Свист, залп, атака. Свист, залп, атака. Перед оврагами горы трупов из лошадей и людей. Всадник не в состоянии заставить обезумевшее животное перескочить через это препятствие. Задние калмыки ничего не видят, не видит и их тайша, который со второй половиной орды в отдалении ожидает своего времени. Наконец, вернулись гонцы. Тайша, не дождавшись сведений, послал их. Спрыгнув с коня, гонцы упали на землю.

— Там твои воины дерутся с самим Шайтаном. Он свистит и мечет огненные стрелы. Русские лезут из земли без счета, их не берут ни стрелы, ни копья. Тайша, прикажи уходить, или все погибнут.

— Как смеешь мне такое говорить! Ты трус и лжец. — Разъяренный, он принялся топтать гонца конем.

Выехав вперед, он сам повел орду на русские позиции, не подозревая, что его ждет.

Видя, что приближается свежая орда, атаману стало не по себе. Вот тот момент, когда решается судьба сражения, и не лучшим для русских образом. Он отдал команду, и конная сотня скрытно начала обходить калмыков, чтобы ударить в левое крыло.

Шатров тоже заметил появление свежих сил орды. Пороха на позиции вдосталь, а вот ядра и картечь закончились. Оставались только камни, которые он велел собирать по берегу реки.

Видя приближение свежих сил, измученная орда отошла. Это позволило пушкарям и казакам собраться с силами, перестроиться и подготовить оружие. Теперь пришла очередь Басурману и Фрязу показать, на что они способны. Набив камнями под завязку стволы орудий, установили их на переднем крае. С ними остались сотники Шатров и сын боярский Лихачев Игнат. Все было готово.

Орда расступилась, и как в воронку устремились свежие силы. Впереди орды оказался тайша. Он был не в силах уйти из первых рядов, и вместе с живым потоком всадников несся на русские позиции. Последнее, что он увидел, были двое русских, стоявших возле огромных пушек. Их доспехи были изрублены и залиты кровью, он не сомневался, то была кровь его воинов. Раздался жуткий свист, грохнули страшные пушки, и все для него исчезло.

То, что сотворили пушки, поразило даже сотника Шатрова. Каменные ядра, вылетев из орудий, рассыпались на пластины и страшным смерчем прошлись по атакующим рядам. Гибель самого тайши, труп которого не удалось найти, жуткие потери от орудий, русская конница, атаковавшая с фланга, — все это привело оставшихся калмыков в смятение. С жалобным воем они уходили в степь. Уходили, чтобы спастись, бросая скот, имущество и свои семьи.

Чтобы завершить этот тяжелый раздел, необходимо вспомнить о тюменском голове. Назарий Изъединов, после упорных поисков на реке Ишим, около бора Шамши все-таки отыскал кочевье жен и детей царевичей.

Были пленены жена царевича Алея с двумя сыновьями, две жены Азима с двумя дочерьми и сестра Алея. Царевичи нагнали Изъединова около озера Кибырлы. С ними было не более сотни воинов. Малым числом бились с казаками два дня, с утра до вечера, и после того шли еще три дня следом за русскими, но все было напрасно. Пленники были доставлены в Тюмень, а после отправлены в Москву.

Историческая справка. Победы русских в 1606–1607 годах были тяжелыми и определяющими в борьбе с царевичами хана Кучума за Сибирь. Борьба шла и с их сторонниками, в первую очередь калмыками и ногайцами. В последующие годы хронология военных действий следующая:

1610 год — калмыки отказались признать над собой государеву власть и не пожелали платить ясак. Предпринят поход против калмыков с целью изгнать их за русские пределы. Поход состоялся на Петров день 1611 года.

1615–1616 годы — в эти годы были приведены к шерти все калмыцкие тайши. Впоследствии калмыцкие роды перешли на Волгу под царскую руку.

1618 год — из Тобольска предпринят поход против царевича Ишима и оставшихся калмыков. Поход был удачным. Ишим понес тяжелое поражение. В Тобольск было приведено 17 верблюдов, а в Тару 58 верблюдов, которые впоследствии были отправлены в Москву.

Практически это было окончание длительной борьбы с царевичами кучумовской династии.

 

1

После отъезда Шатрова на Тюмень князь Василий впал в депрессию. Целыми днями просиживал дома и лишь изредка появлялся на людях. Но, слава Всевышнему, всему приходит конец.

Как-то, пополудни, к нему прибежал человек от воеводы:

— Князя Василия Шорина просит к себе пожаловать воевода Роман Федорович Троекуров, — важно известил посыльный.

«Ну наконец и обо мне вспомнили», — грустно подумал Шорин, а вслух произнес: — Передай князю, что собираюсь и скоро буду.

Шорин, чувствуя, что сейчас решится его дальнейшая судьба, оделся во все самое лучшее. Шелковая красная рубаха, синий кафтан, отороченный собольим мехом, на ногах красные сафьяновые сапоги, на пояс повесил небольшой, весь украшенный цветными каменьями клинок работы багдадских мастеров. Воеводские хоромы были рядом, но въехал Василий Шорин к Троекурову во двор, восседая на арабском скакуне. Совсем недавно всесильный царедворец ступил на порог палат тобольского воеводы. Несмотря на гордо поднятую голову, на сердце был холодок, холодок страха.

Князь Роман Федорович Троекуров, чтобы подчеркнуть значимость встречи, тоже был одет по-парадному. Пригласив Шорина в красную палату, он торжественно объявил о получении грамоты от царя Василия Ивановича Шуйского.

— Дорогой князь, — начал он. — На Москве нынче весной народ прознал, что царь Дмитрий Иванович самозванец, а не помазанник Божий, того Демку восставший народ схватил и казнил тут же, а в цари выкрикнули Василия Ивановича Шуйского. Ты его в боярстве, по всему, хорошо знал. Вот и получается, что грамота, данная тебе на Москве, не царская.

Троекуров замолчал, выдерживая паузу. Молчал и Шорин, в глазах у которого потемнело, а в голове закружились мысли, одна кошмарнее другой.

— Так вот, царь Василий Иванович Шуйский прислал на Тобольск грамоту, где мудро советует крепить города да множить собираемый ясак, и касаемо тебя, князь, тоже имеются указания.

Троекуров опять замолчал, а князь Шорин, чувствуя, что земля уходит из-под ног, не спрашивая разрешения, нарушая все правила этикета, уселся на лавку. Троекуров, сделав вид, что не заметил, достал грамоту и самолично стал читать, стоя, как полагалось, перед сидящим Василием, что было большим неуважением к царской особе, и случись это в Москве, то быть бы Василию на дыбе. Но то происходило в Тобольске, и в палате, кроме них, никого не было.

— От царя и великого князя Василия Ивановича всея Русии в Сибирь, в Тобольск город, воеводе нашему князю Роману Федоровичу Троекурову, — воевода солидно кашлянул и продолжил: — Тут дела идут Тобольские, Верхотурские, а вот касаемо тебя, князь. Били нам челом с Обдора из Носового городка служилые люди, которые посланы для сбора нашего ясака и десятинной пошлины. От них прознали мы, что голландцы, немцы и наши поморы ходят Северным морем в Обскую и Тазовскую губу, товары не объявляют, а меняют на соболя, а десятинную пошлину не платят. Еще приезжают ушкуйники, ходят Печерой рекой на судах с великим товаром, воровством с самоядью торгуют. Вели, князь, набрать служилых людей из литвы, казаков, стрельцов 20-ти человек и с ними отправить князя Василия Шорина, который пребывает в Тобольске не у дел. Вели князю отправляться в Обдор головой нашим, укрепить острог и пресечь воровство, а при необходимости воров имать и отправлять в Тобольск.

Историческая справка. Дорога за Уральский Камень была известна новгородцам уже давно. Храбрые новгородские ушкуйники по рекам, озерам пробирались в Сибирь на больших лодках «ушкуях». Отсюда происходит и их название. Ушкуйники скупали, меняли, а в основном просто отбирали у местных охотников пушнину: соболей, куниц, бобров. Сибирские народности: вогулы, остяки, проживающие по северным рекам Собь и Сосьва не одну сотню лет, до прихода Ермака в Сибирь платили ясак новгородским ушкуйникам. На ушкуях новгородцы шли по Печоре. Далее было два маршрута. Один — через речку Шокур, волок и по речке Ляпина в реку Сосьва, другой, более северный, по реке Уса, волок, река Собь. Реки Собь и Сосьва — левые притоки реки Обь.

Троекуров закончил читать, тяжело вздохнул и уселся рядом с Шориным.

— Ты, князь, не переживай, — произнес он почти по-отечески, обняв Шорина. — Это все-таки намного лучше, чем кандалы. Пройдет время, на Москве снова власть изменится, ты и вернешься.

— Обдор, голландцы… ничего не понимаю! Где это? — тихо спросил Шорин.

— Да я сам про Обдор толком не ведаю. Ты к дьяку сходи, его поспрошай. Он человек ученый, карты всякие имеет. Это по его части, где что находится. Переведи дух и начинай сам собираться, да и служивых понадежнее собери. Там в грамоте еще сказано, чтобы струг справный тебе выделить и пищали, одну корабельную, а две острожных, еще довольствие всякое. Не пропадешь, князь!

 

2

Троекуров собирал Шорина как родного сына. Приглянулся ему князь. Ну и что, что опальный? Такая судьбина! Зато умный, смелый, собой хорош. Такие люди в Сибири нужны.

Роман Федорович пожаловал Шорину свой струг воеводский, проверенный в прошлой навигации, а нынешней весной вновь просмоленный. Это было палубное вместительное судно, способное поспорить с волнами Обской губы. На струге разместилось все имущество служивых, припасы, оружие и все двадцать добровольцев из казаков. Князь Василий Шорин был рад казакам, недолюбливал он литвинов, а стрельцы хороши больше в острожной, сторожевой службе. Казаки, легкие на подъем, выносливые в походах, приспосабливались к жизни в любых условиях, с легкостью переносили и жару, и трескучие морозы. Сплав по рекам, управление речными судном тоже было для них привычным делом. Знание местных языков, знание воинского дела, личная отвага, а часто и грамотность делали казачество незаменимыми в делах завоевания Сибири, сбора ясака и таможенной службы.

Струг, разрезая мутные воды Иртыша, вышел на середину реки. Южный ветер туго надул полотнище паруса и резво погнал судно по речным волнам. Иртыш — река извилистая, и, несмотря на привольную ширь русла, рулевому зевать нельзя, да и команде то и дело приходится переставлять парус с борта на борт. Свободные казаки развалились на палубе вдоль борта, любуясь берегами. Князь Василий Шорин тоже был наверху. Он с удовольствием вдыхал чистый свежий воздух, слух ласкал тихий плеск воды, взор радовался красоте, мощи береговых линий, поросших девственным лесом. На душе было покойно, такого покоя он давно не чувствовал.

«Все получилось как нельзя лучше, — рассуждал про себя князь. — Спасибо Шуйскому. Он, конечно, добился своего, отправив меня на край света, но того не ведает, что этим мне свободу дал. Теперь я сам себе хозяин. Жалко, что Шатрова нет рядом, не сгинул бы от сабли татарской».

Печалиться князь Василий Шорин перестал сразу после беседы с тобольским дьяком. Тот весьма толково поведал ему о северных волостях, куда направлялся князь. Показал имеющиеся у него карты, где кроме Обдора-Носового, водных просторов Обской и Тазовской губы Шатров разглядел Кодскую волость с небольшим городком Кода. Это название сразу навеяло приятные воспоминания мимолетного знакомства в Москве на Пасху и образ восточной красавицы, возникший перед ним, когда он пребывал в беспамятстве, изрядно помятый медведем. Ведь именно там, в городке Кода, пребывала княжна Анна Алачева, ставшая после смерти князя Игичея полновластной госпожой остяков, проживающих по реке Кода и Оби на юг от Березова. Он решил непременно посетить княжну и, возможно, даже объясниться.

Княжна Анна после крещения получила разрешение и отстроила богомольный храм во имя Живоначальной Троицы. В знак особого расположения царским указом (не без участия князя Шорина) был выделен для бережения в городок Коду гарнизон из 15 стрельцов с огненным боем, при четырех пушках. По словам дьяка, княжна устроилась неплохо, отстроила городок, превратив его в маленькую крепость, и окружила себя бухарской роскошью. Так что у князя были причины для хорошего настроения.

 

3

Вниз от Тобольска, по правому, обрывистому, берегу Иртыша, потянулись татарские городки: Аримдзянский, Бицик Тура, Увацкое. Со времен хана Кучума прошло чуть больше двух десятков лет, совсем ничего, а городки, в ту пору укрепленные, многолюдные, сейчас совсем обветшали. Многих татар побили в боях, приводя в смирение, многие, спасаясь, откочевали подальше. Городки исчезли, на месте некоторых встали русские поселения.

Струг, подгоняемый попутным ветром, резво бежал по речным волнам. Русское воинство, развалясь на палубе, тянуло старую казацкую песню:

Протяжная громкая песня разносилась над гладью воды и далее над таежной глухоманью. Она удивляла необычностью звучания и приводила в ужас местных остяков и вогулов. Принимая ее за боевой клич бородатых, железных людей, они в страхе уходили дальше в тайгу.

На третий день пути пошла Остяцкая земля, их городки: Нум-Пугль, Рачево выглядели веселее татарских. Строения, рубленные из круглого леса, наподобие русских изб, стояли вперемежку с чумами, кое-где виднелись даже строения из необожженного кирпича, по бухарскому обыкновению, и юрты степняков. Для сбережения скота от зверя и собственного, от лихих соседей, городки окружали тыном из мелкого, круглого леса, с заостренным верхом и окапывали рвом. Располагались остяцкие городки на возвышенностях, иногда представляющих довольно высокую отдельно стоящую гору, что придавало удобство для их защиты. Такие отдельно стоящие горы на правом берегу Иртыша встречаются часто вплоть до стрелки и из-за правильности своих форм кажутся рукотворными сооружениями неведомых древних цивилизаций. Большинство строений в остяцких городках больше напоминали землянки, крыши крылись дерном или тростником.

Сбор ясака уже завершился, поэтому остяки, завидя струг, спешили к берегу, призывно размахивая руками. Видимо, принимали струг Шорина за купеческий.

С приходом русских в Сибирь остяцкие народности участвовали в военных действиях только по принуждению хана Кучума. С его падением, после недолгого сопротивления, приняли шерть и стали исправно платить ясак. Этим и объясняется их многолюдство по сравнению с татарами. Все бы шло хорошо, но русские стали нарушать их привычный уклад жизни, использовать остяков как приписных, в счет выплаты ясака. Работа на строительстве острогов, на солеварнях, на пашенных работах, да и обиды со стороны русских не были редкостью. Случаи, когда остяцкие семьи обирались, а иногда и уничтожались ясачными казаками или просто разбойной ватагой, были не редки. Легенды о золотых идолах приводили к разрушению святых мест таежного народа. Достучаться с жалобой до воеводы было делом нелегким и затратным, а до Москвы тем более. Особо страдали остяки от ямщицкой повинности на зимнем тракте из Тобольска в Березов, Сургут, так как основным их занятием был пушной промысел. Длительные поездки в зимнее время лишали их возможности охотиться.

Историческая справка. В 1637 году, по остяцкому челобитью, царским указом были устроены на правом берегу Иртыша две ямские слободы — Демьянский и Самарский ямы (на месте Остяцких городков Демьянское, Самар), куда были завезены охочие люди из русских городов. Русские стали заниматься извозом за денежное довольствие, а также рыбалкой и землепашеством.

 

4

За городком Демьянское, в тридцати верстах после устья реки Демьянки, со струга увидели отдельно стоящую гору, на вершине которой сохранились развалины крупного укрепленного города.

— Это что за городище? — спросил Шорин крепкого казака, десятника Матвея Брягу.

— Интересуешься, господине? И то верно, место это весьма интересное! Слыхал о пятидесятнике Богдане Брязге?

— Это тот, что с Ермаком пришел? Как же, слыхал! Знатный казак был! — Василия Шорина собеседник явно заинтересовал.

— Так это отец мой. Его друзья Брягой звали, так оно ко мне и перешло. Богдана Брязгу в тот год Ермак послал привести к шерти и собрать ясак с белогорских остяков и вогулов. Нынче мы в аккурат его маршрутом идем. Ту гору остяки называют Чукас, а вот название городища неведомо. В той битве много остяков погибло, а те, что остались, ушли навсегда. Я в Обдор с тобой, господине, согласился ехать, чтобы эту гору увидеть да сыскать идола золотого. — Бряга задумался и замолчал.

— Да не тяни ты! — не выдержал Шорин. — Коль начал баять, так продолжай до конца!

— Брязга тогда осадил городок, что на горе стоял. Перед тем на помощь Демьянским остякам подошли Кодинские. Великое множество засело их в городке. Городок крепок, стоит на горе, и остяки бьются отчаянно. Не может Брязга понять, что с ними случилось. Не видывал он, чтобы остяки так упорно защищались. Через лазутчика, татарина, узнал Брязга, что городок этот не простой, и находится в нем главное остяцкое божество, золотой идол Рача. Сидит Рача в большой чаше, в которую остяки наливают воду и, испив ее, считают, что с ними ничего не случится. Долго бились казаки и остяки. Но однажды ночью остяки скрытно снялись и ушли, все до одного, незамеченные. Утверждают, что это сам Рача усыпил бдительность русских и помог уйти. Золотого идола они унесли с собой. Говорят, что идола сейчас на реке Кода остяки в великой тайне хоронят. С детства большой интерес у меня к этому идолу. Хочу добыть его и отправить царю-батюшке. А язычники остяки да вогулы сразу в православную веру окрестятся, опять польза государству и не малая.

Матвей, Брязгин сын, замолчал, провожая гору взглядом, молчал и Шорин. При упоминании Коды на него вновь нахлынули приятные воспоминания. Темнело, надо было останавливаться на ночлег.

— Поворачивай к островку, ночевать будем, — заметив на острове небольшой дымок, князь отдал еще распоряжение. — Видимо, рыбаки, словите, пока сбежать не успели, да разживитесь свежей рыбой, а то солонина уже надоела.

Казаки проворно повернули струг к острову, а когда тот уткнулся носом в песчаную косу, попрыгали из него и принялись за устройство лагеря. Вскорости привели рыбаков, те притащили часть своего улова и разложили на траве. Жирные сазаны в лучах заходящего солнца переливались перламутром, еще живой, крупный осетр шевелил жабрами.

В предвкушении обильного ужина казаки галдели, разглядывая улов. Чтобы не обидеть рыбаков, так удачно подвернувшихся, Шорин отсыпал им меру толокна. Хоть и немного выделил, но остяки сильно обрадовались и подобру-поздорову, от греха подальше, убрались с острова.

 

5

Путешествие увлекло князя Шорина, все его горечи, уныние остались позади. Неведомые дали неудержимо влекли князя, да и вся его ватага казаков, пораженная бескрайностью просторов, изобилием дичи, рыбы, пушными богатствами аборигенов, сплотившись вокруг него, смело, безоглядно стремилась вперед.

Миновали Самарский городок. Это последний на Иртыше русский острог. Здесь ватага провела несколько дней. Пришлось смолить струг. Разгрузив речную посудину, казаки, используя ямских лошадей и оленей, дружно вытащили ее на песчаную косу. Здесь обдуваемые ветром, который спасал от гнуса, казаки, раздевшись по пояс, весело трудились от зари до заката. Пенькой, пропитанной древесной смолой вперемешку с дегтем, конопатили щели, правили весла, снасти. Утомившись от жары, казаки заплывали в русло Иртыша, бравируя удалью и силой. Шорин с удовольствием наблюдал, как суровые, жестокие в бою воины почти по-детски резвились в воде, а наблюдавшие за игрищем остяки в очередной раз ужасались, как непонятен и страшен этот народ, который так быстро и легко изменил их уклад жизни, длившийся многие тысячелетия.

Снова струг на воде. Волны Иртыша последний раз плеснули о борт и слились в одно целое с волнами старшей сестры Оби. Это была река! Широкая, полноводная Обь вынесла струг на стрежень. На этом просторе он казался жалким, беззащитным. Но нет! Раздуваясь парусами, струг гордо и легко заскользил по речной глади.

Против устья Иртыша, на правом берегу Оби, хорошо были видны остатки старого городища. Он еще известен как Русский городок (по-остяцки Руш-ваш) или Муалымский. Иногда его называют Мансуровский городок. Он расположен у подножия высокой Белой горы и знаменит тем, что это было первое городище, построенное русскими в Сибири. Он построен в лихую для русских годину и просуществовал менее года.

Историческая справка. После трагической гибели Ермака в ночь с 5 на 6 августа 1584 года, опасаясь нашествия хана Кучума, голова Иван Глухов, со всем русским воинством, покинул город Сибирь (или Искер, бывшая столица Сибирского ханства). Он ушел из Сибири северным, хорошо известным маршрутом, который выходил на реку Печора. Не ведая о случившемся, в это же время в Сибирь был отправлен князь Иван Мансуров на смену Глухову. С ним прибыло 100 служилых людей с пушками. Двигаясь по Иртышу, у встречных татар Мансуров узнал о случившемся и что в городе Сибирь сейчас сидит князь Сейдяк, который перехватил власть у Кучума, прогнав его отряды. Князю Ивану Мансурову ничего не оставалось, как последовать за Глуховым, тем же северным маршрутом. Зима застала отряд Мансурова на стрелке Иртыша. Было принято решение — зимовать. Так во второй половине 1585 года был заложен Русский городок. Хорошо укрепленный, он позволил русским успешно отбиваться от наседавших остяков, разбить их воинство и даже собрать ясак. После ухода в 1586 году князя Мансурова Русский городок был разорен местными остяками. Более он не возродился. Около года Сибирь была без русских. В 1587 году русские вернулись и заложили города Тобольск и Тюмень. На этот раз русские пришли навечно.

Много повидавший и хорошо осведомленный в сибирских делах десятник Матвей Бряга рассказал историю про Русский городок.

— Поначалу Мансурова сильно допекали. Под городком собрались все белогорские остяки и на протяжении нескольких дней наступали на городок. Для устрашения они притащили под крепостные стены своего самого уважаемого Шайтана. Установив деревянного идола, остяки начали обряд жертвоприношения, прося у него помощи для победы над русскими. Князь приказал навести на Шайтана пушку. И что вы, братаны, думаете?! Пушкарь так шибанул, что первым ядром угодил прямо в Шайтана. Деревянный идол в щепки разлетелся, а остяки в страхе разбежались и более не баловали.

Шорин от души хохотал со всей ватагой, настроение было отличное. Вдоль правого берега Оби тянулась гористая гряда с белыми склонами. Шла Белогорская волость. Все дальше плыл струг, все ближе становился городок Кода. Затерянный в глухой тайге, на берегу одноименной реки, он представлялся Шорину как райский уголок, где ожидает его счастье и любовь.

 

6

Городок Кода. То же время.

Белогорская гряда растянулась вдоль правого берега реки Оби, от стрелки Иртыша до реки Казим. Это целый материк или, если желаете, — плато, раскинувшееся среди болот и озер Западно-Сибирской низменности. Оно сплошь покрыто девственной тайгой, где в изобилии водятся все виды животного мира, созданного Господом для этих суровых мест. Здесь берут начало множество мелких и средних рек, впадающих в реку Обь. Одна из них — река Кода. В половодье это достаточно полноводная река. Весной бушующая, ревущая, за долгие годы она проточила себе проход среди Белогорья. Летом, наслаждаясь просторным руслом, ее чистая свежая вода весело журчит меж камней, утоляя жажду всем желающим.

Городок Кода расположился по местному обыкновению на вершине горы, у подножия которой протекает вышеописанная река. Этот древний городок являлся многие сотни лет столицей белогорских остяков — местных коренных жителей, — и религиозным центром. С приходом русских были образованы волости, и городок Кода стал центром Кодской волости. Кодские князья всегда пользовались вниманием русских царей и имели привилегии. Это было следствием большого ясака, который платился в царскую казну. Причем сбор ясака и отправку в город Березов выполняли сами кодские князья.

Городок представлял собой хоть и не большую, но хорошо укрепленную крепость, причем чувствовалось, что в ее строительстве принимал участие каменщик и зодчий бухарского происхождения. Стены были поставлены по правилам русских острогов, а вот четыре угловые башни стояли каменные и на каждой из них — по крепостной пищали, установленной на поворотных лафетах. За стенами стоял храм Живоначальной Троицы, рубленые избы, крытые листвяжной дранкой, и юрты, одна — из белоснежного верблюжьего войлока.

Привычные для остяков чумы из оленьих шкур располагались в большом количестве вне крепости, у подножия горы, вдоль русла реки Кода. Здесь же находились просторные загоны для оленей и нехитрый скарб простого люда.

Вот уже несколько лет самаркандская принцесса, а ныне княжна Анна является безраздельной госпожой Белогорских остяков. Не узнав толком своего мужа, князя Игичея, она овдовела. Сын Игичея — Петр, будучи хоть и старше Анны, во всем ей подчинялся. Превосходство княжны перед Петром и другими остяцкими князцами было настолько значительно, что никто никогда не пытался оспорить ее прав. Более того, все были ей преданы и возвеличили до уровня божества, считая Анну наместницей Рачи на земле.

Анна была рождена жрицей и хранительницей золотого Рачи. Для всех с детских лет мусульманка, самаркандская принцесса, получив звание жрицы, поехала в Сибирь, где находился Рача, являясь главным божеством всех сибирских народов. Крестившись в православие, построив храм, она достигла полного доверия русских, втайне оставаясь жрицей и хранительницей золотого Рачи.

Русские стрельцы покинули Коду в прошлом году. Княжна Анна с разрешения Березовского воеводы заменила их на своих остяков, предварительно окрестив их в православие и приписав к Березовскому казачеству. Эта женщина смогла не только избавиться от русской опеки и соглядатаев воеводы, но и содержать своих воинов за счет государевой казны, получая ежегодно пушечное и другое воинское довольствие. Это была красивая, сильная, умная и коварная женщина. Используя эти качества, а часто и колдовство, она стала полновластной госпожой всех остяков. Преследуя цели создания самостоятельного царства на территориях проживания остяков и обских самоедов, она с легкостью и с большой для себя выгодой использовала русских воевод в сибирских городах, да и самого царя всея Руси.

Сейчас городок Кода стал центром подготовки всеобщего восстания. Сюда прибывали самые сильные остяцкие юноши и обучались военному делу. Сюда прибывали князцы и родовая знать для получения инструкций для совместных действий. Княжна была хорошо осведомлена о событиях в Москве. Польская интервенция, непрерывная смена царей, борьба за власть среди боярства — все было кстати. Сигналом к всеобщему бунту служил древний знак — стрела, на которой было вырезано поперек 11 шайтанов, а железный наконечник затуплен. Эти стрелы рассылались из Коды по самым удаленным городкам и стойбищам подчиненных народностей. Назревало грозное восстание, способное уничтожить города Березов и Мангазею.

Планы остяцкой княжны были коварные и далеко идущие. Первое, что необходимо, это заставить Кучумовых царевичей напасть на русские города. Когда русская рать уйдет в степь воевать царевичей, гарнизоны городов Березов и Мангазея будут серьезно ослаблены. В этот момент княжна планировала поднять остяков и самоедов, собственными силами, используя все имеющиеся средства, захватить эти города. Затем Анна замыслила собрать все большие пушки из захваченных городов, установить их на крутом берегу Иртыша и этим бастионом закрыть русским дорогу в Сибирь. Планы были грандиозные, даже для самаркандской принцессы, потомка великого Амира Тимура.

 

7

Струг шел правым берегом Оби. Князь Шорин твердо решил посетить городок Кода и повидаться с княжной Анной Алачевой. Он даже объявил об этом своей дружине. Самые зоркие, во главе с Матвеем Брягой, во все глаза рассматривали берег Оби, чтобы не пропустить устье реки Кода. Они уже выведали у остяков, что в устье стоит небольшое поселение, что-то вроде заставы в царство белогорских остяков.

Вот и устье. Разрезав холмы Белогорской гряды, река, шумя перекатами, завершала здесь свой стремительный бег. На берегу несколько чумов и развешенные на шестах сети. Завидя струг, остяки прекратили свои занятия и сгрудились на берегу.

«Женщин с детьми не видать, рыбаки или действительно пограничная застава», — подумал Шорин.

— Княже, смотри туда, — произнес Бряга, указывая в сторону загона.

Там двое остяков закончили седлать оленей и, ловко на них усевшись, резво поскакали в сторону леса.

— Однако спешат сообщить о нашем прибытии, — добавил десятник.

Казаки на веслах зашли в просторное устье реки Кода и канатами накрепко закрепили струг к прибрежным корягам. Предстояло провести здесь несколько дней, поэтому все без лишней суеты принялись за устройство лагеря. Одни разгружали необходимое имущество, другие разжигали костры, стелили пихтовый лапник для ночлега. Князь Василий Шорин позвал к себе десятника Брягу.

— Ты, Матвей, остаешься за старшего, пока я в городок Кода съезжу, — распорядился князь.

— Что ты, княже, мне оставаться нельзя, мне в Коду край как надо! — волнуясь, проговорил десятник. — Уважь, княже, возьми с собой, а в лагере за старшего Парфена оставь. Он казак хозяйственный, все поправит, запас сделает, а я уж с тобой. Век благодарен буду!

Князь один собирался посетить городок. Не хотелось ему, чтобы прознали о действительной цели его визита. Для всех его цель познакомиться с княжной Анной Алачевой, чтобы в дальнейшем сотрудничать в делах обдорских, а тут окажется, что они знакомы, и дела больше сердечные, нежели деловые. Не хотелось брать Матвея. С другой стороны, дорога хоть не дальняя, но опасная. Всего можно ожидать от местных дикарей. Время тревожное, а опыта плутать по таежным дебрям у князя маловато.

— А что за необходимость у тебя такая великая? — продолжая раздумывать, спросил князь.

— Так народ говорит, что остяки хоронят золотого идола Рача где-то здесь, в Белогорье, — шепотом ответил десятник, — вот я и хочу выведать.

— Давай так сговоримся, — наконец, решился князь. — Ты едешь со мной, ведешь свой сыск незаметно для остяков. Только без пыток и смертоубийств.

— А как же сыск вести, ежели не пытать? — удивился десятник.

— Как, как? Ты местный язык понимаешь, а делай вид, что нет, а сам ходи везде, слушай, смотри, все и узнаешь. На Москве сейчас везде так сыск ведется. А ежели узнаешь что, вот тогда тайно скрадешь остяка и пытай.

— Мудрено нынче стало сыск вести! Раньше батюшка мой посадит человека на кол или пятки прижжет, так тот, если знает, сразу все рассказывал.

— И еще запомни, Матвей. Все, что прознаешь, мне донесешь, а другим никому, ни слова о нашей поездке. Дело государственное, тайное. Разумеешь?

— Разумею, княже Василий! За меня не бойся! Десятник Матвей Бряга слово свое держит! — чуть ли не торжественно ответил Матвей.

На том и порешили. Оставили за старшего казака Парфена, чем он сильно возгордился, а сами отправились в городок Кода.

Решили плыть по реке. Остяки утверждали, что так гораздо удобнее, и к тому же лучшие олени сейчас в тайге пасутся, а те, что здесь, — калеченные.

— Если дадите соль, — сказал старший из остяков, — то пока князь ездит в Коду, остяки забьют и закоптят оленей для русских в дорогу, в счет выплаты ясака на следующий год.

Предложение показалась князю весьма своевременным, и он дал согласие. Кроме этого остяки предложили различную зелень. Среди знакомых Шорину черемши и дикого чеснока находилось множество различных кореньев, которые показались князю весьма неприятными. Но находившийся рядом Парфен пояснил, что это съедобные лесные коренья, которые в летний период собираются местными жителями и заготавливаются на зиму. При умелом приготовлении они не только съедобные, но даже и вкусные. Так что они тоже были приобретены для шоринской ватаги.

В Коду князь и Матвей Бряга отправились на трех небольших лодках. В одной находилась поклажа, среди которой были и подарки для княжны. Еще в Москве, надеясь на встречу с Анной, князь приобрел золотое ожерелье тонкой итальянской работы, а в Тобольске два отреза парчовой и шелковой ткани. Это были по тем временам подарки, достойные царицы, женщины самых высоких требований.

В остальных лодках разместились наши герои и молодые крепкие остяки — в качестве гребцов. Лодки были небольшие, рассчитанные на двух взрослых мужчин. Изготавливались они из комлевой части кедра или сосны. Корпус, выдолбленный из ствола дерева, был тонкий и весьма хрупкий, но в умелых руках опытного гребца это было достаточно надежное, верткое речное плавсредство. А если учесть, что, путешествуя по тайге, приходится перебираться из одной реки в другую через водораздел, тащить лодку на руках или санях, то ее легкость становится незаменимой и определяющей. Такими долблеными, легкими лодками пользовались на мелких реках практически все жители сибирской тайги, русские были не исключением.

 

8

Городок Кода. Сегодня у княжны Анны Алачевой были необычные гости. В своей белоснежной юрте, как это ни удивительно, она принимала голландских купцов. На полу было накрыто что-то наподобие самаркандского достархана, где помимо ковров во множестве были расстелены изделия из мехов песца, соболя, бобра. Все пестрело, переливалось всевозможными цветами. Это богатейшее убранство было сплошь заставлено всевозможными блюдами. Необычные гости, к своему удивлению, среди естественных блюд из мяса и рыбы увидели и сушеные фрукты, такие, как урюк, дыня, и даже финики из знойной Африки.

Сюда их в строжайшей тайне доставили люди княжны Анны. Голландский фрегат уже год как стоит в Тазовской губе. После тяжелейшего путешествия северными морями их судно, поврежденное во льдах, стало на ремонт, а сейчас держали дела торговые. Судно, груженное товаром, стоит в Тазовской губе, а дела не идут. Говорил один из купцов:

— Все из-за русских. Таможенные посты, ссылаясь на царский указ, не пускают нас в Мангазею. Того царя уже в живых нет, другой на троне, в Москву не сегодня так завтра поляки придут. Сигизмунд на московский трон метит, а тут таможня, и ничего сделать не можем. Поэтому мы и пошли на риск, откликнувшись на ваше приглашение.

— Княгиня Анна, то, что мы здесь увидели, обнадеживает. Но ваши предложения нам до конца неизвестны, — добавил другой купец.

— Господа негоцианты, прежде чем высказать свои предложения, хочу вас спросить. Как вы посмотрите на то, что все будет происходить вопреки указам московских царей и местных воевод? — спросила Анна.

— Мы люди торговые, и для нас главное получить прибыль. Возвращаться пустыми, без мехов, нельзя. Убытки будут огромны. Поэтому мое мнение будет однозначно. Мне безразлично, с кем я буду вести торговые дела. Условие у меня одно. Наше судно и люди не должны участвовать в военных действиях, — произнес один из купцов. — Но я не один и тоже хочу услышать мнение моего компаньона.

— Московия страна дикая. Конец царствующей династии Рюриковичей будет для Московии и ее концом. В лучшем случае станет польской провинцией. Голландия не участвует в войне с Московией, но и обязательств перед ней не имеет. Я согласен с тем, что если русские не дают торговать, то их надо просто убрать. Но это не наша задача, а тех, кто хочет в дальнейшем иметь с нами торговые дела. Так что слушаем ваши предложения.

Все замолчали в ожидании слов княжны Анны Алачевой. Под перекрестием вопросительных взглядами она сохраняла полное спокойствие. Но и через маску спокойствия было заметно, какой вихрь мыслей проносится в голове этой красивой молодой женщины. Она шла не просто на конфликт с русскими, это была измена, союз с врагами Московии и война. Впереди ждет либо гибель, либо независимое Остяцкое государство, торгующее напрямую с передовыми европейскими странами. Было ради чего рисковать.

— Как регулярно вы можете приходить в устье реки Оби, сколько и какого товара привозить? — неожиданно резко задала вопрос Анна.

— Я ожидал этого вопроса. Могу вас заверить, что, несмотря на дальность и суровые северные моря, голландские суда будут приходить каждый год, а какой товар вести и в каком количестве, то вам решать. Голландия великая морская держава, наши суда ходят по всем морям. В обмен на меха мы доставим сюда товара сколько угодно и какого угодно, — торжественно произнес старший из голландцев.

Анна обвела взглядом юрту, чтобы убедиться, что лишние уши ее не услышат. Кроме нее, двух голландцев и переводчика, тоже по всему голландца, в юрте никого не было.

«Сейчас решится моя судьба и обратно дороги не будет», — подумала Анна и, уже не колеблясь, продолжила: — Господа негоцианты, я буду откровенна, так как от вас многое будет зависеть. Нынче собран с моего народа большой ясак. Многие сотни сороков меха находятся сейчас здесь, в Коде. Я обязуюсь в ближайшее время доставить их на ваш корабль. Взамен вы вооружите огненным боем подвластных мне самоедов и обдорских остяков. Далее я захвачу Мангазею, и все находящиеся там меха будут ваши. Вы отдадите свой товар и уйдете весной в Голландию, груженные сибирскими мехами. Что бы ни произошло, вы в накладе не останетесь. Предлагаю все хорошо обдумать и сегодня дать ответ.

Негоцианты удалились, ошеломленные размахом предложения и решительностью остяцкой княжны.

«Отказ будет означать для них смерть, так как они знают мои планы и могут донести», — спокойно подумала княжна.

 

9

Уставшая княжна удалилась в опочивальню. Просторная кровать располагала к отдыху. Молодая женщина улеглась среди пуховых подушек, раскинула руки и закрыла глаза. Кроме усталости, чувствовалось сильное томление и желание мужской любовной ласки. Золотой Рача, голландцы, грандиозные планы — все вдруг куда-то отодвинулось, исчезло, а возникло воспоминание пасхального поцелуя и обнаженное тело князя Шорина, когда ей так неожиданно пришлось заниматься его лечением. Она мысленно представила, как желанный князь ласкает ее губами, сильными нежными руками гладит ее тело, представила так ясно, что стон вырвался из ее губ.

— Что с вами, госпожа? — спросила служанка, в этот момент вошедшая в опочивальню. — Вам плохо?

— Нет, все хорошо, — устыдившись своей слабости, отозвалась Анна. — Просто легла отдохнуть. А ты что меня беспокоишь?

— С устья гонец прибыл, говорит, беда, русские сюда идут!

Анна встрепенулась, словно испуганная птица, неожиданно защемило сердце.

Вошел остяцкий воин. Увидев княжну, опустился на колени, уткнувшись лбом в войлочный пол юрты. Анна знаком разрешила говорить. Тот, оставаясь на коленях, начал доклад.

— Моя госпожа! Два дня прошло, когда солнце шло к закату и в устье вашей реки вошел боевой струг русских. На нем казаки, большим числом. Я сразу ушел в лес. Подождал, все высмотрел и на оленях к тебе. Все, как ты велела, госпожа, — начал рассказывать гонец.

— Продолжай. Все рассказывай подробно, — взволнованно произнесла княжна.

— Струг идет в Березов. Остановились пополнить запасы и сделать ремонт. Казаки в латах, вооружены, видны пушки. Ведут себя мирно. Старшим у них большой князь, от самого московского царя едет.

— Как звать князя? Удалось узнать?

— Да, княжна. Его звать — Обдорский голова, князь Василий Шорин!

У Анны перехватило дыхание и закружилась голова. Она чуть не потеряла сознание. Гонец что-то продолжал говорить, но Анна его не слышала.

«Князь совсем рядом. Надо поехать к нему. Нет, лучше пригласить сюда», — лихорадочно мелькали мысли Анны.

— Срочно пошлите к князю Шорину гонца, с приглашением в Коду, — неожиданно приказала она.

— Но, госпожа, зачем посылать? — удивился остяк. — Он уже сам на пути сюда. Я же говорю, что князь и с ним десятник Бряга на лодках плывут в Коду. Завтра, к заходу солнца, они будут здесь.

Княжна возвращалась в реальную жизнь. Возбужденная известием о князе, она вдруг вспомнила о голландских купцах.

— Купцов приведите ко мне и срочно собирайте их в дорогу. На рассвете уйти тайгой на оленях. Скрытно покажите им лодки с русским князем, — распорядилась Анна.

 

10

Близится встреча. Княжна Анна не находит себе места. Без конца проверяет, все ли так, все ли готово, какой наряд выбрать. Князь Василий Шорин торопит гребцов, он готов выскочить из лодки и бежать берегом как мальчишка. Все ими забыто, все заброшено, мир словно исчез. Мысли заняты только встречей.

Вот, наконец, последний поворот реки, уставшие гребцы собрали последние силы и сделали рывок. Показалась Кода. Крепостные стены на высокой горе, здесь, посреди бескрайней тайги, казались сказочным видением. В храме Живоначальной Троицы звонит колокол. Лодки подошли к городской пристани. Князь Василий Шорин и десятник Матвей Бряга ступили на Кодскую землю. Грохнули башенные пищали в честь высоких гостей. Остяцкие воины, ряженные в красные стрелецкие кафтаны, достаточно ловко взяли ружья на караул. Гости в сопровождении именитых жителей последовали в городок Кода.

Такого торжественного приема здесь еще не видывали. Шорин и Бряга тоже не ударили лицом в грязь. Их одежды, доспехи, оружие были великолепны. Рослые, красивые, молодые, они шествовали, гордо подняв головы, вызывая всеобщее восхищение.

Гости вошли в белую юрту, по этому случаю украшенную разноцветными шелковыми лентами. Уже известный читателю достархан был накрыт шикарней, чем несколько дней назад. Среди блюд стояли кувшины с вином, а восточные лампады источали ароматный, дурманящий запах. Князя и десятника усадили на самые почетные места, обложив со всех сторон подушками. Все расселись и замерли в ожидании княжны.

Появление Анны поразило всех. Даже знатные белогорские остяки не видывали своей княжны в таком убранстве. Перед ними появилась самаркандская принцесса. В одежде сказочного Востока, украшенная драгоценными браслетами, перстнями, с диадемой на голове, княжна Анна предстала перед собранием. Поверх легкой восточной одежды красовалась накидка из белого горностая, которая смягчала контраст ее костюма с убранством помещения.

Князь Василий Шорин был поражен ее красотой. Любовь, которая раньше тревожила его, теперь захлестнула с головой и лишила разума. В тот вечер он не видел и не слышал никого, кроме княжны. Отвечая на ее вопросы, пытаясь быть светским, интересным собеседником, он любовался и любовался Анной, полностью поддавшись ее чарам.

Десятник Матвей Бряга, напротив, оценил княжну красивой, но слабенькой и в хозяйстве абсолютно непригодной.

— То ли моя женка, — рассуждал он, — кровь с молоком! Когда меня нет, и по хозяйству, и в поле, и по дому, всюду успевает. А с этой одни проблемы будут. Хотя бабенка, по всему видать, богатая. А князь, видно, падок до женщин. Глаз с нее не сводит. Их, князей, понять тяжело.

Рассуждая таким образом, Бряга нажимал на угощения, многие из которых он пробовал впервые. Особенно ему понравилось вино. Опорожняя кувшин за кувшином, у него тоже закружилась голова, потемнело в глазах и, как многие из гостей, заснул прямо здесь, среди подушек.

Когда застолье стало шумным, княжна Анна удалилась. Шорин, чтобы немного остыть и прийти в себя, вышел на свежий воздух.

«Веду себя, как последний дурак, — думал он. — Столько разговаривать с княжной, и ничего ей не сказать о своих чувствах. Как она хороша! Божественная красота! Надо ее прямо сейчас найти и объясниться».

— Князь, — позвал Шорина из темноты женский голос.

Василий пошел на звук голоса. Какая-то женщина схватила его за рукав.

— Следуйте за мной и старайтесь тише, желательно, чтобы нас никто не видел, — произнесла она.

Князь, ничего не спрашивая, последовал за женщиной. В темноте он ничего не видел, и его даже удивила способность провожатой ориентироваться в темноте. Скоро они были на месте. Женщина приоткрыла входную дверь и впустила князя.

— Азиза, будь за дверью. Пусть нас никто не беспокоит, что бы ни случилось, — раздался из глубины комнаты голос Анны.

Зажглась свеча и осветила комнату. То была опочивальня. Анна была в том же волшебном наряде, только накидка была сброшена на пол.

— Анна, я вас люблю, безумно люблю! Люблю с того мгновения, когда увидел вас в Москве! — произнес князь Шорин.

— Я разделяю ваши чувства, но сейчас не надо слов! — прошептала чуть слышно Анна.

Василий подошел к Анне, взял ее на руки и понес на приготовленное ложе. Дальше двое молодых, любящих друг друга людей предались безумству любви. Вся ночь пролетела в любовных утехах. Наутро утомленные любовники заснули, крепко удерживая друг друга в объятиях.

Для всех они пропали надолго. Служанка приносила еду им прямо в опочивальню и бдительно охраняла покой влюбленных. До нее доносились то смех, то стоны, то тихий разговор. Мир для Василия и Анны исчез, вернее, они вдвоем стали всем миром.

 

11

Матвей Бряга тоже пребывал в затмении. Но, в отличие от Шорина, затмение то было алкогольное. Достархан оказался весьма хлебосольным. Вот уже пятый день слуги непрерывно обновляют блюда и наполняют вином кувшины. Гости, перебравшие зеленого змия, спят не уходя, раскинувшись на шкурах и подушках. Бряга и тут показал удаль. Многие были поражены объемами, поглощенными казаком, а некоторым остяцким князцам, не угодившим загулявшему десятнику, перепало по крепкому тумаку. Уважение к Матвею достигло таких высот, что остяки приближались к нему только на четвереньках, не смея поднять головы.

В очередной раз потеряв сознание, Бряга погрузился в сон. Снился дом, жена, дети, причем жена, прознав откуда-то про его гулянку, сильно ругалась, угрожая ухватом.

— Вот чертова баба, даже здесь расслабиться не дает, — сквозь сон подумал казак, начиная просыпаться.

Остяки, чтобы не разбудить буйного казака, разговаривали вполголоса.

— Княжна плохо себя ведет. Потеряла голову из-за русского. Делами не занимается. Люди ее который день в лесу ждут. Рача без жрицы скучает. Плохо, совсем плохо.

— Эй, косоглазые! — встрепенулся ото сна казак. — Что вы там про идола Рача болтали?

— Что ты, господин! Какой Рача? Мы крещеные, церковь ходим. Видно, приснилось тебе, — упав на пол, пробормотал остяк.

— Смотри, шельма, пытать буду, все расскажешь! — пригрозил Матвей, а про себя подумал: «Видно, действительно привиделось, надо прекращать гулянку. Пойду прогуляюсь, князя поищу».

Десятник вышел из юрты. Солнечный день радовал глаз, чистый воздух наполнил легкие. Ударил колокол. Матвей направился к храму Живоначальной Троицы. После отбытия из Тобольска ему не доводилось посещать церковь, и православная душа требовала молитвы. Небольшой храм красовался неподалеку. Свежесрубленные стены еще не потемнели, а маковки куполов были даже крашены в синий цвет. Снаружи он производил хорошее впечатление, но внутри Бряга почувствовал себя неуютно. Пустой храм, плесневелый запах, одинокая свеча, зажженная служкой перед его приходом. Ни запаха восковых свечей, ни тем более ладана. На вопрос Матвея служка, скромно потупив глаза, пояснил.

— Извините, господин казак, службы проводить некому, наш батюшка год назад представился, а нового не присылают.

— Если Бог в душе есть, молитву и без батюшки можно прочитать, — произнес Бряга, становясь перед ликами Святой Троицы.

Исполнив молитву, Матвей вышел на улицу и стал прогуливаться по городку. Остяки при его приближении замолкали и почтительно кланялись.

«Как были нехристи, так и остались. Их в церковь только пряником заманить можно», — решил для себя Бряга.

Спустившись от городских стен к реке, он зашагал вдоль берега и скоро заметил поляну, на которой молодые остяки тренировались стрельбе из лука и сабельному бою. Заинтересовавшись, Матвей незаметно приблизился к поляне и стал наблюдать. В стрельбе из лука остяки большие мастера, но вот саблей владели совсем слабо. Обучением занимался татарин. Раздав ученикам деревянные палки, он показывал, как наносить и отражать удары. Нерадивых тут же наказывал, нещадно ударяя той же палкой куда попало. Те с яростью бросались на него, терпя боль, но тут же получали еще и еще.

«Похоже на обучение ополченцев, а может, приписных казаков готовят. Только почему татарина пригласили? Этот ничему хорошему не научит», — сделал вывод десятник и, незамеченный, отправился дальше по тропинке, уходящей в горы.

Просторная тропинка, виляя между деревьями и оврагами, была удобна для прогулки и по всем признакам часто использовалась местными жителями. Скоро он достиг жертвенного камня. Большой величины валун возвышался рядом с тропой. На нем хорошо были видны следы крови и рядом возвышалась груда оленьих черепов, некоторые из них были достаточно свежими.

— Хороши православные, ничего не скажешь! А вот деревянных идолов что-то не видно? Где-то рядом должны быть, — произнес Бряга и стал осматривать местность.

Скоро он обнаружил, что местность сплошь оборудована смертельными ловушками и самострелами, причем явно рассчитанными на человека.

«Что-то здесь не так?» Прячут остяки своих идолов, хоронят! Неужели правда золотой Рача где-то здесь?» — подумал десятник и чуть не получил стрелу в грудь.

Та пролетела совсем рядом и впилась в ствол дерева. Бряга резко присел, и тут же над ним просвистела вторая стрела. Сабля была с собой, казак с ней никогда не расстается, но вот ни панциря, ни шлема, а это основная защита от стрел. Укрываясь за деревьями, Матвей стал отходить.

«Ничего! — думал он. — Вернусь сюда с хлопцами! Камня на камне не оставлю, а золотого Рачу сыщу».

 

12

Азиза, служанка княжны Анны, отбивалась от Матвея как могла.

— Нельзя сейчас к ним! Мне строго велено никого не пускать! — в который раз объясняла она десятнику. Но тот настырно продолжал требовать, чтобы его впустили в опочивальню.

Стражники, стоявшие у входа, не вмешивались до времени, но их враждебные взгляды говорили о многом. Никто не смел, кроме личной служанки, без разрешения входить к их княжне, жрице самого Рачи.

— Слушай, дурная баба, — не выдержал десятник, — если я с князем вовремя не вернусь к устью, то сюда пойдет наша ватага и пожжет вдоль реки всех остяков вместе с вашей Кодой!

Это заявление прозвучало весьма убедительно, и преданная служанка направилась в опочивальню.

— Княжна, извини меня, но там этот бешенный казак к князю ломится, угрожает!

— Пускай ждет, — пробормотал Шорин, только что покуривший кальян и находившийся в легком наркотическом опьянении.

— Нельзя ждать! Он говорит, что ваши люди скоро начнут жечь и убивать остяков! — не унималась служанка.

— Который день мы здесь? — спросил начинавший приходить в себя Шорин.

— Пятый день пошел, — вымолвила служанка и замолчала под строгим взглядом княжны Анны.

— Извини, любимая, но нам действительно пора, — произнес князь, поднимаясь на ноги и слегка покачиваясь, — я сильно задержался.

Княжна Анна Алачева, продолжая лежать, взглядом молча проводила князя. Он много ей рассказал о своем назначении в Обдор, планах, и она понимала, что князь теперь стал врагом номер один в осуществлении ее планов. Его надо убить сейчас, пока он рядом, но женское сердце, переполненное любовью, заставило замолчать разум.

 

1

Обдор-Носовой находился в ведении Березовского воеводы. В тот, 1606-й, год на воеводстве в городе Березове был князь Петр Ахамашукович Черкасский. Его предки, выходцы из днепровских казаков, вот уже несколько поколений честно служили московскому царю. Князь Черкасский гордился своим происхождением и, как предки, продолжал брить бороду и носить длинные запорожские усы, что резко выделяло его среди бородатых сибирских казаков.

Город Березов основан в 1593 году. Он расположился на левом берегу реки Вогулка, при впадении ее в реку Сосьву, а Сосьвы в Малую Обь. Его расположение на слиянии трех рек позволяло собирать ясак с большой территории северной части Оби. Кроме того, этот город выполнял функции таможенного поста, контролирующего северные пути проникновения в Сибирь, которыми пользовались новгородские купцы и ватаги ушкуйников. Истоки реки Сосьвы лежат на восточном склоне Уральских гор, совсем близко к истокам рек бассейна Печоры. Этот волок давно был известен новгородцам и широко использовался до настоящего времени. В 1604 году вместе с городами Тобольск и Верхотурье, город Березов получил печать, что давало ему право самостоятельно вершить государственные дела на вверенной ему территории.

О проблемах Обдорского городка князь Черкасский знал не понаслышке. От последних царей, в том числе и от нынешнего царя всея Руси и Сибири Василия Ивановича Шуйского, имелись в архиве города царские строгие грамоты, которые требовали от Березовского воеводы закрыть все пути в Сибирь мощными таможенными заставами от своего и иноземного воровства. Если старые пути от Печоры по Уральским рекам в Сибирь закрыть удавалось, то на северные, морские пути в Обскую и Тазовскую губу сил не хватало. А там происходило великое воровство. На морских судах — кочах — приходили туда наши поморы из Архангельска, а в последние годы все чаще стали появляться англичане и голландцы. Обдорский городок в лучшие времена, с гарнизоном из десяти казаков, был единственной силой, пытающейся навести там порядок. Но что они могли сделать? Вот опять на днях Березовский воевода получил отписку из Обдора. В ней, писанной простым десятником, сообщалось следующее:

«Нынешним годом обдорские казаки Митька да Степанка были посланы к кунной самояди. По дороге едучи их ограбили и покинули в тундре, а сами воры бежали. Тех казаков нашли на тундре самоядь. Нагих и голодных, только еле живых, привезли в Носовой городок. Митька умер, а Степанка долго хворал. Когда пришел в себя, донес, что воры были не наши, а иноземные, с ними были вооруженные вогулы, что и учинили разбой. А теперь нас осталось на Носовом пять человек. Таким числом имать воров и учинять сыск не можем».

Эту отписку князь Черкасский прочитал Василию Шорину, который, здоровый и невредимый, только что прибыл в город Березов и сразу попал к воеводе для получения указаний.

— Ваше прибытие, князь, — продолжал Черкасский, — для нас большая помощь. Здесь стало неспокойно. Угрожает опасность разорения со стороны березовских остяков и вогулов, к которым могут присоединиться белогорские остяки и сургутские вогулы, а также самоядь. Это более двух тысяч воинов. Вот взгляните!

Воевода достал стрелу и положил ее перед Шориным. Стрела с железным, притупленным наконечником, а поперек вырезанные насечки, изображающие одиннадцать шайтанов.

— Березовские казаки, собиравшие ясак по реке Сосьве, нашли ее у тамошних остяков. Это древний знак к всеобщему восстанию, и, как вы понимаете, рассылает эти стрелы их предводитель. Сыск учинил, но остяк, у которого обнаружили стрелу, молчал, даже умирая на колу. Кто этот предводитель, не могу взять в толк. Ну, это моя забота, а для вас приготовил грамоту за своей печатью. В ней указаны основные правила торговли, исполнение которых вы должны строго требовать.

Грамота гласила:

«Запрещается сибирским служилым людям торговать мягкой рухлядью.

Торговые люди на право торговли должны иметь грамоту.

Торговым людям, до сбора ясака, строжайше запрещается скупать пушнину у местных жителей.

После сбора ясака торговые люди должны приезжать в Березов, Мангазею или другие сибирские города и торговать с вогулами, остяками и самоядью на наших гостиных дворах. Смотреть строго, чтобы по лесам и тундрам не торговали.

Торговые люди должны объявлять свой товар, платить десятинную пошлину со своих товаров, а как исторгуются, должны получить проезжие бумаги, где указаны объявленные товары и скупленные меха.

Строжайше следить, чтобы среди товара не было заповедных, таких, как соль, железные изделия, воинское снаряжение, оружие и вино.

За ослушанье велено товары имать на государя, ослушников бить батогами и сажать в тюрьмы».

В конце грамоты стояла печать и подпись Березовского воеводы.

— Еще, князь! Очень важный момент! В прошлом году в Тазовскую губу зашло голландское судно. Товар объявлять отказались, мол, для ремонта зашли, что весьма удивительно, так как судно, по всему, купеческое, а товар, я мыслю, запрещенный. Сейчас их не видно, то ли ушли, то ли затаились, где — неведомо. Про то судно сведай, князь, сразу, как прибудешь, а то большая беда от него может быть.

Только сейчас, находясь в Березове, Шорин стал до конца понимать, куда и зачем он попал. Приятное путешествие, любовное приключение в Коде резко отошли в прошлое как приятное воспоминание, а от будущих перспектив повеяло опасностью и пронизывающим до костей ветром северных морей.

 

2

Обдорь — древнее название местности и означает следующее: Обь — название реки, дорь — устье. Первое название острога — Носовой городок, так как стоит на высоком мысу, впоследствии стал именоваться Обдорский городок или Обдорский Носовой городок. Он расположился на правом берегу реки Оби, в том месте, где Малая и Большая Обь сливаются в одно целое. Здесь, на высоком правом берегу реки, недалеко от впадения левого притока, реки Собь, и расположился этот древний остяцкий городок. В древности столица Обдорского остяцкого княжества. Русские первопроходцы поставили заставу прямо там же в 1595 году. В этом месте полноводная Обь поражает своим размахом. Левый берег просматривается только в ясную погоду, во время шторма волны не отличаются от морских. Далее начинается Обская губа, которая, по сути, является северным морем или большим заливом Карского моря. Ее ответвление, Тазовская губа, намного меньше, но тоже впечатляет своими размерами.

Правый берег Оби, где стоит городок, сильно возвышается над левым. С него на многие версты просматривается вся округа. Для сторожевого поста места ценнее не найти. По воде незамеченным даже челн не проскочит. Да и тундрой обойти тяжело. Путь дальний, тяжелый, а от глаз самоедов, коренных жителей, все равно не скроешься. Здесь начинается Заполярье, с незаходящим летним солнцем и с черными зимними днями.

Струг, подгоняемый течением и холодным ветром, казался из Обдорска жалким листом, сорванным осенним ветром и безжалостно брошенным в воду. Но у немногочисленных жителей городка он вызвал взрыв восторга. Все, оставив дела, высыпали за ограду и с высокого берега стали наблюдать за приближающимся судном. Встречающих, прямо скажем, было немного. Весь гарнизон из пяти казаков и несколько десятков собьских остяков, среди которых преимущественно были женщины, проживающие в городке. Самоядь, чьи темные остроконечные чумы в большом количестве располагались далее в тундре, активности не проявили, лишь несколько человек, старшие семейств, присоединились к общему ликованию.

С приближением струга встречающие стали спускаться вниз к руслу реки по виляющей серпантином, достаточно широкой тропинке. Видно было, что местные жители много потрудились, чтобы сделать возможным путь от реки до городка.

В отличие от жителей ватага на струге восторга не испытывала. После Березова русские поселения более не встречались. Последние дни стало холодать. Струг резко попал в глубокую осень. Так далеко на севере из казаков никто не был. Прямо скажем, похолодание, этот сильный ветер, волны, захлестывающие за борт, заставили казаков замолчать и где-то усомниться в правильности их решения служить в Обдоре. Одно согревало, что скоро городок, отдых, спокойная сытая жизнь таможенной службы. Но, увидев жалкие постройки и ветхую ограду, которая даже склонилась от напора морских ветров, надежды на сытую жизнь тоже исчезли.

Радость обдорских служилых напоминала больше радость обреченных, к которым наконец пришло спасение. Князь Шорин, видя моральный упадок у своих казаков, встал на нос струга и лично отдавал команды. И надо заметить, получалось у него неплохо. Видимо, довелось князю покомандовать русскими флотилиями где-нибудь на Волге или Онежском озере. Четкие, громкие команды Шорина подняли настроение у казаков, и те с улыбками, шутками принялись за разгрузку. Ветер разорвал свинцовые тучи, и скупые лучи заходящего солнца осветили людей, которые, не суетясь, поднимались вверх по берегу, неся поклажу, и тут же, торопясь, спускались вниз за новым грузом. В разгрузке принимали участие все жители, даже местные остяки и самоеды приняли участие, чтобы заслужить похвалу, а больше из любопытства, так как старательно принюхивались к каждому мешку.

 

3

На следующий день князь Шорин проснулся рано. Было еще темно, и со всех сторон раздавался храп его воинства. Не желая будить казаков, он, продолжая тихо лежать, стал прикидывать дела на первый день своей службы.

— Голова Обдорский, князь Василий Шорин, — произнес он тихо полный нынешний титул. — Звучит неплохо, а кратко, пожалуй, так — князь Обдорский.

Стало светать. Солнце решило и сегодня порадовать прибывших. Поднявшись над горизонтом, оно сначала осветило Обдорский мыс, а затем его свет разлился по всей округе. Весело переливалась искрами водяная гладь, а тундра, еще свободная от снега, красовалась чахлой растительностью и обилием ягод, которые придавали некоторым склонам натурально красный цвет.

Стоял сентябрь. Бесконечные караваны птиц, покидая свои родные места, с криком улетали от северных наступающих морозов. Приближалась полярная ночь. В Обдоре она не была длинной, лишь несколько недель стояли черные зимние дни, не отличающиеся от ночей. А пока осеннее солнце радовало своим появлением. Слегка приподнявшись над горизонтом, оно совершало свой круг, который становился с каждым днем все короче.

Князь Василий Шорин решил начать деятельность с подробного осмотра своего хозяйства. В окружении своих первых помощников князь вышел за территорию острога.

Первым заместителем и помощником головы князя Василия Шорина был нам уже хорошо знакомый десятник Матвей Бряга. После посещения Коды между ними возникли серьезные трения. Дело в том, что после своей прогулки в окрестностях городка Матвей требовал непременно провести сыск. Он доказывал князю, и достаточно убедительно:

— Воровством и изменой там просто прет. Это не городок, а настоящий хорошо укрепленный лагерь заговорщиков, где вовсю идет подготовка к восстанию. И Рача, золотой Рача, именно там, я это сразу понял! — убеждал он князя. — Вели, княже, послать немедленно туда нашу дружину, устроим сыск и все будет ясно.

Но Шорин даже слушать не хотел.

— Ну что ты мелешь? Просто пил не в меру, кальян курил! Вот тебе все и привиделась. Княжна Анна, крещенная самим патриархом Московским, в особом доверии у воевод сибирских, а ты на нее такое несешь.

Только в Березове, получив нагоняй от воеводы князя Черкасского, которому он все-таки высказал свои подозрения, десятник Бряга затих. Князь Шорин обиды не затаил, десятник со временем тоже успокоился, и проблема исчезла сама собой, как это бывает с честными, открытыми людьми. И так десятник Матвей Бряга стал первым заместителем головы Обдорского, и на него легла обязанность совершать длительные рейды по осмотру вверенных территорий.

Десятник Елистрат Васильев, ветеран Обдорского гарнизона, тот самый, чью отписку прочитал Черкасский князю Шорину в Березове, стал возглавлять таможенный пост. Работы ему хватало, так как торговые люди во множестве по последней воде возвращались из Мангазеи, где был центр пушной сибирской торговли. Досмотр товаров, проверка документов стали его основными обязанностями.

Парфен, хоть и был рядовым казаком, возглавил все хозяйственные дела. Строительство и ремонт острога, зимние запасы — все легло на его плечи.

В числе ближайшего окружения были еще два переводчика: крещеный самоед Савелий, все называли его Савка, и Имкетка — остяк, продолжавший поклоняться своим идолам, на что никто внимания не обращал.

Острог был уже осмотрен. С ним все ясно. До морозов отстроить еще несколько изб, поправить ограду, сторожевые башни, установить пищали, мелкие снять и приспособить для стрельбы и перевозки в санях.

Сейчас Василий Шорин хотел посетить соседей. В версте от острога просматривалось селение самоедов. Причем крупное. Множество чумов было разбросано по краю редкой полосы деревьев. Стояли они кучками по пять-шесть чумов. Кругом лаяли собаки. Большинство из них были привязаны, чтобы уберечь от драк, свободно бегали только щенки и беременные суки. Это были представители славного рода сибирских остроухих лаек. Мощные оскалы зубов, грозный лай сопровождали пришлых людей, несмотря на их звания. Прирученные крупные олени (ездовые) находились в загонах. У них особая служба и кормление соответственно. Остальные олени стадами паслись вокруг стойбища. Каждый олень принадлежит конкретной семье. Но пасутся, перегоняются, охраняются совместными усилиями всего селения. Как уж различают их хозяева между собой в такой массе, остается загадкой. Хотя чисто внешне никаких проблем не наблюдается.

Пять-шесть стоящих рядом чумов — это одна семья. У семьи свое хозяйство: собаки, олени, имущество. Сохранность стада как основного средства существования для самоедов забота совместная, всего рода. Хотя отдельная семья в любой момент может откочевать куда угодно со своими оленями. Охота, рыбалка, заготовка — дело семейное. Лишь отдельные виды охоты, требующие большого количества участников, проводятся совместно, несколькими семьями. Для защиты от внешних врагов семьи объединялись в род, роды в племена, племена в национальные объединения, в основном по территориальному признаку.

Чумы самоедов представляли остроконечные сооружения, в основе которых был каркас из длинных жердей. Каркас покрывался крупными кусками коры. Куски коры соединялись между собой тонкими кожаными ремнями. Сверху чум крылся оленьими шкурами ворсом вниз. Такие чумы принадлежали семьям с достатком. Беднота обходилась черными чумами, крытыми корой. Подобные жилища ставились самоедами в местах постоянного либо длительного пребывания. Во время кочевок чумы крылись одними шкурами, что упрощало их установку и количество перевозимых материалов.

Внутри помещение все застилалось шкурами животных. Кроме оленьих, видны шкуры белых и бурых медведей, песца и волка. Одежда у мужчин и женщин одинакова. Сшита из оленьих шкур шерстью наружу. Напоминает большую рубаху от головы до колен. На ногах бахилы. Женщину можно отличить по украшениям. Ее одежда украшена кусочками дорогого меха, кожи, костяными, деревянными и даже металлическими пластинами, которые особо ценились у самоедов.

Самоеды сильно отличались от остяков и вогулов, поэтому вызвали у князя Шорина большой интерес.

— Смотри, Бряга, — говорил он, — людишки совсем мелкие, но по всему шустрые. Видел, как резво бегают и оленей арканят?

— Они и в стрельбе из лука весьма горазды. Белого медведя добыть или моржа — тоже не шутка. Так что, князь, смотри, народ хоть и мелкий, но опасный, — отвечал Бряга.

До князя то из одного, то из другого чума иногда доносилось пение.

— Сегодня что, праздник какой? С чего самоядь распелась? — спросил он переводчика Савку.

— Нет никакого праздника, господин голова, самоеды всегда поют. Любят самоеды петь, — ответил Савелий.

Песни доносились одноголосые. Иногда песню сопровождал бубен, причем ритм песни и бубна не совпадал, а образовывал контрастный рисунок, сложный и интересный. Для русского уха это пение было непривычное, поэтому и вызвало интерес у Шорина.

— И про что поют? — спросил опять князь.

— Про все поют. У каждого самоеда есть своя песня — оберег. Про охоту может петь, про рыбалку.

— Ну а этот старик про что поет? — все донимал Шорин Савку, остановившись рядом с чумом и приоткрыв занавесь дверного проема.

— Это песня о приходе русских в наши земли, такая будет жить вечно как память народная, — очень серьезно ответил Савка.

— Скажи старику, что я хочу ее послушать от начала и до конца, а ты переводи, да чтобы слово в слово, — распорядился Шорин.

Савка долго упрашивал старика, прежде чем тот согласился и запел:

«Олень живет двадцать весен. Он был тогда олененком и бегал за матерью. Совсем мало лет прошло. Весь наш народ помнит, как хорошо тогда жила самоедь. Много оленей и песцов было в тундре. Много чумов дымилось под спокойным небом. Наш народ каждый день ели мясо и никому обиды не делали.

Но злой дух Сядей позавидовал нашему счастью, напустил на самоедь черную мглу. Было это в месяц отлета птиц. Раз увидели люди, что гуси повернули обратно к морю. Вслед за гусями пролетели лебеди. Они летели испуганные и так сильно били крыльями, что в чумах погасли огни. За лебедями повернули и полетели к морю все птицы, какие только жили на свете. И тогда самоедь увидела, что у птиц обожжены крылья.

Испугались люди рода самоедь.

— Горе нам, — говорили старики, — веками наш род кочует за птицами, но никогда не случалось такого — чтобы осенью птицы летели к морю. Горе нам!

На третий день пробежали опаленные волки. Старый шаман, понимающий волчий язык, подслушал их разговор.

— Синий огонь спалил половину нашей стаи, — жаловались волки.

— Медведь, медведь! — закричали дети.

Не успели охотники взяться за луки, как медведь бросился в воду. Однако охотники заарканили его и вытащили на берег. У медведя были закрыты глаза, вытянуты лапы, а из-под левой лопатки текла кровь. И тогда шаман спросил у медведя:

— Дедушка, почему в тебе стрелы нет, а сердце твое дымится кровью?

Медведь открыл глаза и ответил:

— Скоро худо будет всем. Горящую стрелу метнули в меня железные люди. — Сказал это медведь и умер.

Сняли с него охотники шкуру, вынули сердце, а оно бьется и горит огнем. Схватил его шаман и слизнул с него кровь. Зубом нащупал что-то. Положил сердце на ладонь и достал из него синий камень величиной с глаз оленя.

— Вот тот синий огонь, что опалил крылья птицам, шерсть волкам, сердце дедушке! — произнес шаман.

В это время к чумам прибежала чужая собака.

— Откуда ты к нам прибежала? — спросил шаман.

— Наш род был на охоте, — ответила собака. — В медных шапках, в железных одеждах пришли с полуночной стороны люди. Птицы летят от них, звери бегут к восходу солнца. Люди пускают вдогонку им быстро скачущее пламя из длинных палок. Плохо нашему роду. Железные люди убили оленей, шкурки песцов, лисиц и соболей забрали себе. Детей, стариков убивают, молодых жен забирают к себе в чумы.

— Надо уходить на восход солнца, — сказали старики.

Трое суток бежали оленьи упряжки к морю. Думали, что побоятся железные люди идти за ними. Но по-другому вышло, у большой воды нагнали чужие. Куда бежать? Сзади люди в железных рубахах, спереди — большая вода.

— Надо отобрать лучшие шкурки, лучших оленей и отвезти их жадным чужакам — пусть с нашими дарами уйдут обратно в свои земли, — говорили одни.

— Не накормить волчью стаю мертвым оленем. Она хочет горячей крови. Скоро будут чужие ваших оленей колоть, убивать стариков и детей, брать наших жен. Надо стрелы точить, идти на стаю, — не соглашались другие.

Долго самоедь спорила и, наконец, решили напасть на железных людей. На лучших оленьих упряжках понеслись в тундру гонцы с притупленными стрелами за пазухой.

От всех родов собирались на зов кочевники. Налаживали тугие медвежьи луки, острили наконечники стрел, смазывали лыжи оленьим жиром. Ночью окружили самоеды спящих железных людей и с рассветом по совиному крику вождя ударили по ним из луков. Но горе! Ломались стрелы о железную одежду и шапки бородатых инородцев. А те завыли, как волки, и стали метать во все стороны быстро скачущий огонь. Один за другим падали на землю охотники. И кровь дымилась из их сердец.

Но не покорились самоеды. В пуржистую ночь, когда олень ложится и собака зарывается в снег, охотники на животах подползли к спящим пришельцам. Ножами кололи их. Крепко спали железные люди — только двое успели вскочить на нарты и скрыться во тьме, в которой дико завывал злой дух Сядей».

Старик закончил песню, выронил из рук бубен и обессиленно закрыл глаза.

— Савка, ты все дословно перевел? — спросил Шорин.

— Все как есть передал, господин голова, — бодро ответил крещеный самоед Савка.

— Спроси его. Он участвовал в той битве? По возрасту вроде подходит. — Василия заинтересовало это сказание.

Но как Савелий ни тормошил старика, тот не проявлял признаков жизни, кроме чуть слышного дыхания.

— Извиняйте, господин князь голова, он старый: спит, ест и песню эту последнее время поет. Шайтан весь мозг у него выпил, голова совсем больная. Пора отправляться в долину смерти.

— Юродивый, что ли? Так распорядись, чтобы следили за ним, а прилюдно песнь эту петь ему запрещаю! — Шорин вышел из чума и вдохнул чистого воздуха.

— А ведь эта былина сложена про первый поход в Мангазею. Мне о нем хорошо известно, — произнес Шорин, находясь под впечатлением услышанного. — Что-нибудь слыхали о нем? — обратился князь к своим десятникам, но те промолчали.

— В Мангазею в 1600 году была отправлена ватага казаков во главе с князем Мироном Шаховским и письменным головой Данилой Хрипуновым. В Тобольске они набрали сотню казаков и на лодках спустились до Березова. Там построили кочи, на которых казаки вошли в Обскую губу. Но там им не повезло. Кочи изрядно потрепало штормом. Много продуктов и огневого припаса пропало. Бросив кочи, казаки продолжили путь на оленях и лыжах и дошли до реки Пур. Здесь казаки подверглись нападению. Самоеды, в большинстве енисейские, своровали князя за Пуром. В битве погибло несколько десятков казаков. Князь Шаховской был ранен. Уцелевшие казаки на оленях добрались до реки Таза и там в 1601 году поставили Мангазейский острог, а князь Мирон Шаховский стал первым воеводой Мангазейского острога. Сейчас там воеводой Федор Юрьевич Булгаков, а головой — Никифор Григорьевич Ельчанинов. На следующий год собираюсь их проведать.

Вечером в городке, в горнице избы Обдорского головы князя Василия Шорина, состоялось совещание. Не то что оно было секретным, но присутствовало на нем только три человека: сам голова, десятник Матвей Бряга и десятник Елистрат Васильев.

Только что закончили вечернюю трапезу. Пробовали блюда из местных продуктов. Мясо молодого оленя понравилось, запили взваром из клюквы. Сытое состояние, жарко натопленная изба располагали к отдыху. Но Шорин, переполненный планами, жаждой деятельности, решил времени не терять. Только глубоко за полночь он отпустил своих сподвижников. По его замыслам, служба строилась следующим образом.

Василий Бряга отвечает за рейдовую порубежную службу. Пока лед не сковал реки и моря, казаки малыми отрядами до пяти человек на ладьях совершают глубокие рейды вдоль побережья, досматривая грузы и документы всех встречных. Во время распутья — верхом на оленях. По зимнику — на санях, с оленьими или собачьими упряжками. Погонщиков, упряжки, сани — все брать у самоедов в счет выплаты ясака.

Елистрат возглавит таможенный пост, досмотр и опрос всех проезжающих, кроме того, он должен набрать из числа самоедов людей наиболее сообразительных, и те за небольшую плату, скорее всего солью, будут сообщать новости. Новость интересная — получи. За соль самоед отца родного предаст.

Такая организация службы, по мнению Обдорского головы, обеспечит их полной информацией. А затем последуют действия по пресечению разора и воровства.

 

1

Сентябрь, 1606 год, городок Обдорск.

С чем не было проблем в Обдоре, так это с ладьями всех мастей. На берегу лежали поморские морские кочи, килевые ушкуи, солидные струги. Правда, большая часть рассохлась, развалилась и представляла интерес больше как источник стройматериалов для острога. Но тем не менее Василий Бряга выбрал для своих рейдов неплохой ушкуй, отобранный этим годом у незадачливых новгородских купцов. Крепкое, килевое, беспалубное судно сразу понравилось десятнику. Ремонт был небольшой. Поправили снасти, просмолили корпус и спустили на воду.

На воде ушкуй еще больше пришелся десятнику по душе. Ходкий на воде, легко управляемый — эти качества как раз нужны в порубежной службе. Особенно понравилось Бряге то, что у ушкуя нос и корма ничем не отличаются. Изменить направление движения, подойти к берегу и отплыть он мог не разворачиваясь, моментально, достаточно только гребцам пересесть наоборот.

Четверо казаков на весла, один рулевым, сам на носу впередсмотрящим, установили две небольшие пищали, на нос и на корму, и получилось великолепное сторожевое судно.

— Ну, держись, вороги! — крикнул Василий и пальнул из пищали.

Наблюдавший за пробным плаванием Шорин был тоже доволен. До того как замерзнут реки и Обская губа, оставался еще месяц. Василий Бряга как раз пройдет владение, осмотрится, поправит карту, и тогда зимой будет гораздо легче.

 

2

Хороший мореход получился из десятника Василия Бряги, да и команда подобралась расторопная. Вот уже дней десять как отряд порубежной стражи из Обдора-Носового совершает рейд по северной границе государства Российского.

Устье Оби прошли осторожно. Хватает здесь отмелей да подводных скал. Не зная проходов, можно и такую мелочь, как ушкуй, в щепки разбить. Выйдя в Обскую губу, установили на рею единственный парус и, не отходя далеко от правого берега, двинулись в сторону Тазовской губы.

Кончается вторая половина сентября. Погода стоит хорошая. По ночам подмораживает, но днем солнышко еще успевает пригревать. В заливах, куда не попадает солнечный луч, появляются забереги, иногда пробрасывает снег. Василий хорошо помнил наказ князя:

— Как услышишь звон шуги под килем, так сразу вертайся в Обдор. Твоя главная задача — убедиться, ушли голландцы или нет. Проверить карту. Отметить на ней ориентиры, чтобы потом, по зимнику, ходко идти было, а не плутать.

«Скоро зазвенит, — подумал Василий. — Места разведали, карту всю разрисовали, пора до Обдора подаваться. По рассказам самоедов и остяков, голландцы еще летом ушли из Тазовской губы, больше их не видели. По всему, ушли с концами. А вдруг затаились где? Воровство учинить задумали?»

Эти вопросы не давали десятнику покоя ни днем ни ночью.

«Если они затаились, то где? Конечно, не здесь, по правому берегу. Торговый люд, служилый народ без конца на Мангазею шастает, в раз заметят и донесут. А вот если на левый берег встать, то там тихо. Одна дикая самоядь кочует. Туда даже ясачные служилые не добрались». — От таких дум казачья голова раскалывалась на куски.

— Вертай ушкуй в море, — скомандовал десятник. — В Обдор идем левым берегом.

Ладья накренилась, квадратный парус туго надулся, и понесло дружину в море. Берегов не видать, не сбиться бы с пути. Страх взял казаков. Непривычное дело по морям ходить. Да если бы на струге, а тут под тобой речной ушкуй.

Уже не видать правого берега, а левый не появляется. Хорошо, что солнце путь кажет, да день весь впереди, да ветер попутный. Крупные морские волны подгоняют ладью, ударяя в корму и захлестывая за борт. Гребцам работы хватает и без весел. Воду без конца приходится вычерпывать за борт. Чуть остановишься, ладья сразу тяжелеет, теряет ход и погружается в воду. Лица у всех сосредоточенные, работают молча, не отвлекаясь.

«Сколько еще идти до левого берега? — думал десятник. — Долго не продержимся, а если большая волна захлестнет, то сразу на дно пойдем. Тоже мне, помор нашелся!» — ругал он себя.

Но тут ему на глаза попался свернутый кусок старой парусины. Они использовали его как полог на стоянках.

— Хлопцы! — крикнул десятник. — Хватай старый парус и натягивай его на корму.

Правду говорят, что у смелого от страха голова только лучше работает. Все мгновенно поняли десятника Брягу. Схватили парус, и через несколько минут тот был натянут на ушкуе, как на барабане, со стороны кормы, до самой мачты. Стало намного легче. Вода скатывалась по пологу, как по палубе, за борт, в ладью попадали лишь брызги от разбивающихся волн. Все перевели дух, посыпались шутки, а скоро показался и противоположный берег.

Подходили к берегу на веслах. Низкий, заболоченный, покрытый карликовыми деревьями, он не радовал глаз. Изменивший направление ветер принес дыхание Арктики. Десятник Матвей Бряга отчетливо услышал под килем звон шуги. Теперь надо спешить в Обдор.

Несмотря на усилившийся мороз, настроение было приподнятое. Да что говорить, при переходе казаки изрядно трухнули и сейчас вблизи от берега, хоть и пустынного, незнакомого, чувствовали себя в безопасности.

 

3

Продвигались быстро. Парус, весла — все использовали. Разговор шел о ставшем почти родным Обдоре. О голландцах даже не вспоминали, поэтому, когда показались мачты большого морского судна, все даже растерялись.

— Голландцы! — удивленно произнес Бряга и, тут же придя в себя, скомандовал: — Парус опустить, и к берегу. Схоронимся пока и понаблюдаем за ними.

По берегу, скрытно, подошли к судну и, спрятавшись за пригорком, стали наблюдать. Казаки, включая Брягу, видели такой огромный корабль впервые. Он стоял на мелководье, в небольшой бухте. Паруса с мачт были сняты. На берегу матросы расчистили площадку и на ней соорудили большой, крытый парусиной сарай. В него команда складировала груз, разгружаемый с корабля. К берегу его доставляли на шлюпках и баркасе.

Даже самый неопытный из наблюдателей догадался, что экипаж готовит судно к зимовке.

Когда ладья с русскими зашла в бухту, наблюдатель на грот мачте прокричал тревогу. Работа на берегу прекратилась, а команда, вооружившись ружьями, частью отплыла на корабль, остальные столпились около берега, держа оружие наготове и ожидая развития событий.

На корабле тоже произошло оживление. Открылись по борту крышки бойниц и из них показались жерла пушек. На грот-мачте подняли флаг Голландии — красно-бело-синий триколор. В ответ Матвей Бряга приказал поднять стяг с изображением Архангела Михаила на золотом коне, в окружении небесного воинства, и зарядить носовую пищаль ядром.

Ладья подошла к борту корабля без происшествий. Сверху что-то прокричали по-иноземному. Ничего не поняв, Матвей прокричал в ответ:

— Я казачий десятник, Матвей Бряга, представляю порубежную охрану государства Российского. Хочу встретиться с капитаном корабля.

С минуту продолжалось молчание, затем сверху бросили веревочную лестницу. Матвей взобрался на палубу корабля. Живую натуру казака раздирало любопытство. Все он видел впервые. Огромные мачты, бесчисленные реи, паутина канатов и лестниц. Все это поражало и приводило в изумление. Его окружило несколько десятков моряков. Злые, настороженные, в лучшем случае любопытные глаза смотрели на него со всех сторон. Матвей поправил одежду, пистолеты, грозно торчащие из-за пояса, и положил руку на эфес большой казачьей сабли. Среди разноцветной команды корабля, одетой как попало, в рваные одежды, он выглядел весьма не плохо. Здоровенный матрос с дудкой на шее пригласил жестом следовать за ним и повел к корме, где в глубине надстройки оказалась каюта капитана.

Капитан и с ним несколько человек, судя по одеждам, господа знатные, ожидали Матвея Брягу уже в каюте. Раскланявшись с десятником, они усадили его за стол и расселись сами. Нетерпеливый Матвей, боясь, что ему не дадут высказаться, начал переговоры первым. Он говорил быстро и долго. Рассказал про Обдорский таможенный пост, про голову Обдорского — князя Василия Шорина, о правилах получения разрешения на торговлю, уплаты десятины, правилах торговли, перечислил запрещенные товары. Словом, говорил много и обо всем, что знал. Иноземцы слушали его очень внимательно, даже иногда кивали головами. Капитан расстелил карту, ткнул в нее пальцем и произнес слово Обдор. Матвей догадался, что он хочет, и не без труда на иноземной карте указал место нахождения городка. Потом говорил капитан. Говорил на голландском языке, тоже очень много и долго. Матвей слушал внимательно, из уважения кивал головой, и все ожидал, когда же кто-нибудь будет переводить. Но капитан закончил говорить, а никто не перевел даже слова. Все иноземцы встали, раскланялись, а здоровенный матрос с дудкой отвел Матвея опять к веревочной лестнице и указал вниз, предлагая спуститься обратно в ладью. Бряга, спускаясь в ушкуй, лихорадочно пытался сообразить, провел он переговоры или нет.

— Ну, ладно, — рассуждал десятник, — я их языка не знаю, поэтому ничего не понял, но они меня слушали и молчали. Значит, понимают по-нашему! Но я тоже молчал! Все понятно! Просто они понимают по-нашему и решили, что я тоже понимаю по-ихнему.

— Ну, как прошли переговоры? Все нормально? Как они тебя приняли? — посыпались со всех сторон вопросы.

— Все хорошо, — как-то неуверенно произнес Матвей. — Хотят к нам в Обдор в гости приехать, даже спросили, где он находится. Давайте лучше подымать парус и быстрее восвояси, а то, глядишь, примерзнем где-нибудь, — вздохнул Бряга, окончательно разочарованный переговорами, и вдруг зло добавил: — Ну, смотрите у меня, басурманы, если что, сам лично разделаюсь с вами!

 

4

Пока Матвей Бряга совершал морские рейды, в Обдоре тоже не бездельничали. Особо проявил себя Парфен. Он привлек к работам двух казаков, что лучше других разбирались в плотничьем деле, нанял за небольшую плату острожных крещеных остяков и силами двух бригад взялся за Обдор.

Первым делом правили острожную стену и башни. Безопасность городка в тревожное время прежде всего. Для ремонта стен еще по лету в Обдор из Березова сплавом были доставлены листвяжные бревна. Их таскали от берега до острога — волоком. Работа не из легких. Попытка привлечь на работы самоедов не удалась. Такие работы для них непривычны, в результате аборигены больше калечились, а потом просто сбежали из Обдора. Но работа, несмотря ни на что, шла полным ходом.

Острожная стена выпрямилась. Подгнившие бревна заменили новыми — листвяжными, которые теперь выделялись белизной и источали свежий смолистый запах. Увеличили высоту угловых башен, а самое главное, Парфен для новых пищалей соорудил поворотные лафеты, и теперь быстро, без особых усилий можно было поворачивать пушки, изменяя направление стрельбы.

Навесили новые тесаные ворота. Железные петли привезли с собой. Смазали их тюленьим жиром, и с воротами стал справляться один казак, а у сторожей появилась новая обязанность — смазывать петли. Парфен так и сказал:

— Если ворота заскрипят, значит, худая стража стоит!

Кроме всего, Парфен поправил амбары, ледники и принялся заготавливать на зиму припасы. Князь Шорин диву давался, насколько сноровистый и хозяйственный достался ему казак. Рыбу засаливали в чанах, а затем вялили на ветру, крупные рыбины коптили. Всю дорогу в Обдор Парфен организовывал сбор дикого чеснока и скупал съедобные коренья. Все это, мелко порубленное, пересыпанное солью, в березовых туесах сложено в ледник. Брусника, клюква, в большом количестве заготовленная уже здесь, в Обдоре, тоже засыпана в короба и отправлена туда же. В ледник трескучий мороз не доберется, все сохранится и будет в зимнее время хорошей добавкой растительной пищи. Любимое толокно привезти не удалось, завезли зерном. Парфен был уверен, что так даже лучше. Бесконечными зимними ночами заняться нечем, и дополнительные хлопоты по хозяйству весьма кстати. Мясо тоже и навялили, и насолили, и накоптили.

За мясо Парфен особо не беспокоился. Самоеды рядом, и оленины всегда прикупить можно, а если и откочуют, то все равно пригонять будут, в обмен на ту же соль. Соль — вторые деньги. Служилые по всей Сибири получают ее в счет содержания, наравне с деньгами. Без соли и пища пресная, и впрок ничего не запасешь, особенно в летний период. А в Сибири без запасов нельзя, пропадешь, всякое случается.

Десятник Елистрат Васильев продолжал заниматься привычным делом. Тем более что на таможенном посту забот хватало. Мимо Обдора-Носового не пройти, не проплыть, не проехать. Высоко стоит пост, зоркие глаза у казаков, а кто надумает проскочить заставу, то враз догонят и приведут под стражей. Тогда хорошего не жди, тумаков надают и чуть живого, в кандалах, в Березов отправят, а добро все отберут! И то правильно. С таможней шутить не следует. Тем более что Елистрат, как никто другой знал, что двадцать пять казаков — это сила, и немалая.

По указанию Обдорского головы Елистрат организовал среди местных самоедов целую сеть осведомителей. У северных народов нет понятия доносительства, и они за щепотку соли с удовольствием сообщали все новости, происходящие на реке и в тундре. Он долго пытался объяснить им, что надо рассказывать только о важных, крупных и необычных событиях. Но у самоедов на этот счет свои понятия, и в итоге у десятника от изобилия информации голова пошла кругом. Он знал все! Где на реке что ловится, куда ушел песец, где волки загрызли оленя, где нынче хороший яль уродился и куда погонят по зиме оленей. Знал даже, где кто родился и за сколько соболей можно нынче взять невесту.

В результате пришлось Елистрату для сортировки разведочной информации привлечь крещеного самоеда Савелия. Тот с превеликим удовольствием стал выполнять эту обязанность. Большое дело доверили ему русские, для земляков он поднялся на уровень чуть ли не самого князя Обдорского.

Польза от осведомителей проявилась сразу. По их информации, Елистрат тут же отловил новгородского купчишку, который берегом, на оленях пытался провезти скупленные у собьских остяков собольи и куньи меха. Тот попытался сопротивляться, но был смят и повязан вместе со своими людьми.

Дела в Обдоре шли неплохо. Князь Василий Шорин, голова Обдорский, был доволен. Новые дела, заботы пришлись ему по душе. Результаты трудов были перед глазами, реальная власть над людьми, заселяющими большую волость, льстила самолюбию. Недруги далеко, так далеко, что никаким образом не могли вмешаться в новую жизнь, а вот Кода была рядом, конечно, по местным меркам. Воспоминания о днях, проведенных в сладкой любовной дреме, как видения будоражили кровь князя. Он уже решил, что, как только станут реки, по зимнику отправится в Коду. Князь даже отписал об этом княжне Анне. В письме он клялся ей в вечной любви, просил ее руки и обещал счастливую совместную жизнь. Делился он в письме и своими достижениями по службе. Как здесь, в Обдоре, он все четко и ловко организовал. Неожиданно для себя здесь, в Сибири, в Обдоре, князь нашел все: любовь, уверенность в себе и увлекательное, интересное занятие.

 

5

Наступил ноябрь. Мороз сковал реки прочным ледяным панцирем, снег покрыл землю. Сибиряки не боятся зимы. Наоборот, для сибирских народов начался период добычи пушного зверя. Песец, соболь, куница, лиса покрылись густым, с плотным подшерстком, выходным мехом и стали предметом промысла. Именно это занятие интересует всех в Сибири. Именно мех привел сюда русских, именно за мехами стремятся сюда купцы со всех сторон света. Мягкое золото манит сюда и правит здесь всеми.

Крадучись, хоронясь от чужих глаз, малыми Обскими протоками пробирается небольшой караван. Белогорские остяки по повелению своей княжны везут на голландское судно дорогие меха. Не отступилась Анна от своих замыслов, не отказалась. Точно в срок, как и обещала, отправила караван.

Впереди верхом на олене едет проводник. Вся паутина речных проток ему хорошо известна. За ним тянется цепочка оленей, груженных большими вьюками. Но оленям не тяжело, они легко ступают по ледовому панцирю. Снег еще неглубокий, мягкий, караван идет тихо, ни звука. Сзади верхами едут остяцкие воины. Воины молодые, крепкие, чутко слушают уши, зорко глядят глаза. Дорога дальняя, опасная. Именем золотого Рачи жрица приказала всем остякам оберегать караван от чужих глаз. Десятки разведчиков двигаются невидимо со всех сторон. Беда чужому охотнику встать на их пути. Убить каждого чужака, который увидит караван, таков приказ Рачи.

Прошли земли белогорских, березовских, куноватских остяков.

— Обдор обойти стороной, — таков указ жрицы.

И пошел караван на Уральский Камень. Горными ущельями, в верховьях реки Собь пробирался он. Край света. Камень лишился растительности. Спустились в тундру. Непривычно для таежного жителя, кругом расстилалась снежная бескрайняя пустыня.

 

6

В Обдоре знали про движение обоза. Хорошие следопыты остяки, но и самоеды не хуже. Донесли они про обоз. Несколько жменей соли отвалил Елистрат за такую новость. Самоеды двигались за караваном с дневным отставанием и каждый день посылали сообщения. Сначала уход каравана на Камень озадачил князя Шорина. Он уже решил снять наблюдение, но вдруг тот повернул к студеному морю.

— Тащи сюда самоеда, что последний раз доносил, — приказал он Савелию. — И десятников сюда. Не могу в толк взять. Что они кружат?

Скоро все собрались.

— Что они могут везти так осторожно? — задал Шорин вопрос всем, кто присутствовал. Тишина.

— Спроси у самоеда. Что они везут? — повторил он вопрос, обращаясь уже к Савелию.

Тот долго разговаривал с земляком, изрядно утомив князя, а потом заявил:

— Не знает, но поклажа великая, — наконец, произнес Савка.

— Ве-ли-ка-я… — медленно по слогам произнес князь.

— Может, они идолов своих куда повезли. Такое бывало, — произнес Елистрат.

— Они, наверно, золотого Рачу в Камень повезли прятать, — тихо добавил Матвей.

Савелий опять долго разговаривал с самоедом.

— Нет. Он говорит, что не идолы.

— Откуда он может знать, что не идолы, если не ведает, что за поклажа, — рассердился Шорин.

— Он говорит, что поклажа большая, но легкая. Олень совсем легко идет. Меняют редко, если ногу поранит, — озадачил всех Савка.

— Все ясно! — после длительного всеобщего молчания неожиданно произнес Елистрат. — Что может быть в больших тюках и легким? Да только меха, больше нечему! Они везут меха, целый обоз меха.

— Они свернули в тундру, к студеному морю. Идут туда, где зимуют иноземцы, — это проявил сообразительность десятник Бряга.

Он уже несколько раз на собачьих упряжках прошел вдоль Обдорских рубежей. Проведывал и гостей, незаметно для них. Те зимовали. Немного торговали с самоядью. В основном отдельные матросы выменивали на медную посуду песцовый мех, что в большом количестве сейчас добывался самоедами.

На следующий день под командованием самого князя Шорина десятник Матвей Бряга и двадцать казаков погрузились на собачьи упряжки и с гиканьем понеслись на перехват каравана.

Собак собирали по всей округе. Для отправки двадцати двух человек, с воинским снаряжением и запасом продовольствия, потребовалось две дюжины упряжек. За каюров сами казаки. Каждое место дорого, да и управляться с собаками уже научились. У самоедов собак брали силой, никакие посулы их не радовали. Но против силы не пойдешь, да и казаки не церемонились. Собаки нужны для царской службы, и если самоед упирается, не дает собак, то и в зубы дать можно, а то и саблей рубануть.

Упряжки вытянулись по льду Обской губы. С задней упряжки переднюю не видать, идут след в след. За каюров и проводников казаки десятника Бряги. Им хорошо знакома дорога, ведут караван уверенно, без ошибок. Ориентирами служат то одинокая сосна, чудом выросшая в этих краях, то утес, то изгиб берега. Все они хорошо знакомы и даже названия имеют. Эту сосну вдовой кличут. И не назовешь ее по-другому, столько уж в ней одиночества и вечного ожидания, без всякой надежды. Утес — кум, а вот места ночевок, с источниками пресной воды и уже оборудованные казаками, прозвали ямщицкими ямами, так они и идут: первый ям, второй ям и так дальше. Но не до отдыха казакам, спешат служилые. Великий разор царю Русскому вороги учинить могут.

 

7

День пути оставался каравану до цели. Уставшие люди потеряли бдительность. Олени сгрудились в кучу, внешнего охранения не было, воины перемешались с гружеными оленями. Все ожидали конца пути и отдыха.

Казакам ждать караван долго не пришлось. Их разъезды, оставшись незамеченными, скоро его обнаружили. Сначала они приняли его за стадо оленей, медленно бредущее по тундре, но, разглядев всадников и вьюки, поняли: это те, кого они ждут.

Собравшаяся дружина стала готовиться к бою. Шубы, тулупы полетели в сани. Казаки облачились в короткие прочные кафтаны, сверху надели латы. В бою холодно не бывает, там и кафтан покажется лишним. Собак покормили и оставили без присмотра, крепко привязав упряжки. Те уставшие, сытые, улеглись в снег, довольные отдыхом. Вооруженные до зубов казаки, встав на лыжи, двинулись навстречу каравану. Пятеро из них тянули сани с небольшой медной пушкой, уже заряженной и готовой к стрельбе прямо с саней.

План действий у Шорина был таков. Пятеро казаков с пушкой заходят в тыл каравану и в случае их бегства отбивают у остяков груженых оленей. Основная группа, разбившись на три отряда, нападает на караван с трех сторон.

— Главное, не поранить друг друга, — наставлял дружину князь Шорин. — Шишаки с голов не снимать, по ним признаем своего.

И действительно, железный шишак, одетый поверх мехового татарского треуха, не только надежно защищал казачью голову, но и, отсвечивая металлическими бликами, хорошо выделял дружинника во мгле еще не вступившей в полную силу полярной ночи.

Остяцкие воины, чувствуя себя в безопасности, были потрясены, когда вместо иноземцев увидели вокруг себя казаков. На фоне белого снега они разглядели закованных в железа воинов, которые неумолимо приближались к ним, легко скользя по снегу. Русские готовы к бою, фитили уже горят, раздался залп, затем, оставив ружья, казаки выхватили сабли и с криком, свистом бросились на искалеченный ружейным залпом караван. Остяки пытались сопротивляться. Да куда там. Русские пули сразили одних, сабли изрубили других. Многих побили, некоторым удалось прорваться и уйти в тундру, два молодых остяка были взяты в плен. Им досталась худшая доля. По приказу князя их пытали. Задавали три вопроса:

— Кто отправил караван? Кому везли меха? Что должны получить взамен?

Пытки были ужасными. Русские переняли их у татар. Пленным жгли пятки каленым железом, драли со спины кожу. Не нашлось в тундре подходящего дерева, чтобы кол изготовить, а то бы и это попробовали. Под этими страшными пытками пленные скончались. Они рассказали, что везли меха на иноземное судно, а взамен должны получить ружья, пищали и к ним огневой запас. А вот при вопросе, кто отправил караван, пленные замолкали, и даже жуткие пытки не могли заставить их говорить. Не предали они своего бога — Рачи, не предали и его жрицу — княжну Анну Алачеву.

Князь Шорин приказал все собрать, вернуться к упряжкам и разбить лагерь. Необходимо остыть от схватки, отдохнуть и все обдумать.

 

8

Городок Кода. То же время.

С тех пор как ушел караван, княжна белогорских остяков не находит себе места. Тяжело на душе у Анны. Большое, страшное дело затеяла княжна, все хорошо обдумала, а тут князь Шорин, и неведомые ей чувства охватили княжну. Любовь не на шутку расправила свои крылья в этой сильной женщине. С одной стороны, грандиозные планы, с другой — любимый человек, ставший неожиданно близким и дорогим. И, что самое ужасное, этот человек, не ведая, по долгу службы и чести, встал на ее пути и может разрушить все ее планы.

Каждый вечер проходит военный совет. Княжна Анна слушает доклады своих сотников. Первым говорил князь Номак.

— По последним сообщениям, караван прошел Югорский Камень и вступил на земли самоедов. Эти трусливые собаки поджали хвост при виде твоих воинов. Каравану ничто не угрожает, и через несколько дней он будет на месте.

— Номак! Ты уверен, что в Обдоре не заметили прохождение каравана? — спросила княжна.

— С караваном пошли самые опытные мои охотники и воины. Идут скрытно, тайными тропами. Только лесные духи могут их видеть.

— Хорошо, будем ждать. Но навстречу пошли еще отряд на самых сильных и быстрых оленях и передай самояди, что Рача велит осадить Обдорский городок.

Ответ Номака не успокоил княжну. Последнее время Анна путалась в своих чувствах. Вот и сейчас возникло чувство досады и раздражения.

«Не может такого быть! Ее любимый мужчина князь Шорин, лучший воин! Он должен быть только победителем! Караван наверняка уже у него!» — подумала княжна и, удивившись своим мыслям, до крови укусила губу.

— В Обдоре не могли видеть караван, слишком далеко стороной обошли его, — добавил Номак, удивленный реакцией Анны.

Продолжил совещание остяцкий князь Басарга.

— Две тысячи остяков готовы идти на Березов. Те русские, что ушли летом на Тобольск, не вернулись, там мало людей. Вогулы хотят присоединиться к нам, обещают тысячу воинов. Приказывай, и я сожгу город Березов.

— Ждем оружие от голландцев. Без огненных стрел нам не одолеть русских. Как идет обучение? Нам необходимы воины, умеющие владеть огненным боем.

— Плохо, княжна! Только шайтан не боится огненных стрел! Наши воины глохнут и закрывают глаза, стрелы летят куда попало, — опустив голову, признался Басарга.

— Ты хочешь сказать, что мои воины трусы? — неожиданно охваченная злобой произнесла Анна. Даже рот у нее слегка приоткрылся и оголенные зубы напомнили присутствующим оскал рыси.

— Что ты, госпожа! Наши воины лучшие по Сибири! Они овладеют огненными стрелами и сожгут все русские города, — испуганно пробормотал Басарга, упав в ноги княжны.

Совет закончился, все разошлись. Анна Алачева в своей опочивальне. Верная служанка Азиза помогает госпоже раздеться.

— Азиза, я последнее время себя плохо чувствую. Точнее, не плохо, а как-то необычно.

— Я это заметила! Моя госпожа стала несдержанной, разучилась скрывать чувства. Стала за обедом есть соленую рыбу. Раньше госпожа не любила соленое, — произнесла Азиза улыбаясь.

— Да. Ты правильно заметила. А еще меня иногда подташнивает. Это очень неприятно! Может, лекарю меня осмотреть? Ты как думаешь?

— Лекарь не нужен. Вы, госпожа, здоровы. С вами происходит то, что может произойти с каждой женщиной, — легкой загадкой ответила на вопрос служанка.

Анна резко побледнела, а затем лицо плавно приобрело ярко-красный оттенок.

— Я понесла ребенка! — выдохнула княжна. — Спаси меня, Рача, спаси свою жрицу. Как это не вовремя.

— Дети, госпожа, всегда вовремя, — вдруг очень серьезно произнесла Азиза, — а вот все ваши войны надо отложить!

— Что ты себе позволяешь? — снова побледнев, уже от гнева, крикнула Анна. — Пошла прочь отсюда, пока не приказала выпороть!

Княжна Анна Алачева, самаркандская принцесса, жрица Рачи, предводитель восстания сибирских народов, влюбленная беременная женщина осталась одна. Мысли, как калейдоскоп, меняя форму, цвет, переворачиваясь снизу вверх, посыпались из прекрасной головки, то пугая, то радуя, то снова пугая.

 

9

Побережье Обской губы. То же время.

Вернувшись в лагерь, казаки собрали большой круг. Присутствовали все, все могли высказать свое мнение, и решение будет принято общим голосованием. Настоял на этом десятник Бряга. Князь Шорин не любил эти старые казачьи обычаи, но противиться не стал. Слишком серьезно все повернулось. В караване оказалось свыше двух сотен сороков собольего меха. Это огромная ценность, ясак целой волости. Как полагалось, первым выступил голова Обдорский, князь Василий Шорин.

— Казаки, мы все служим царю и государю нашему. Нынче пресекли воровство великое. Возвратили царю ясак. Но так уйти в Обдор мы не можем. Иноземцы тоже участвовали в воровстве, и надо учинить им спрос.

— Это не просто воровство, это измена, бунт против царя. На эти соболя басурманы могут дать сотни ружей. В кого они будут стрелять? В нас, казаки, в наших жен и детей! Надо идти на басурман, заковать в кандалы и отправить их на Москву, — горячо заявил Бряга.

— Но голландцы не остяки. У них пушек больше десятка и людей более нашего, — высказал сомнение один из казаков.

— Видел я этих басурман, как тебя! Народ наемный, не воинский, супротив нас не устоит, — возразил Бряга.

Говорили долго и много. Сошлись на том, что на басурман идут, а там будь что будет, авось пронесет.

 

10

На голландском корабле все шло своим чередом. На корме несколько помещений оборудованы печами. В них располагается экипаж. На берегу только дежурная вахта. Ее задача находиться на батарее, которая защищала подходы со стороны тундры. Прямо на позиции батареи сооружена землянка. В ней вахта хоронится от морозов. Главный наблюдатель на клотике грот-мачты. В случае чего он даст знак, и раздастся сигнал корабельного колокола. Его хорошо слышно на батарее, и тогда караул займет место у орудий. А пока тихо. У вахты задача гонять самоедов от склада да чистить снег вокруг землянки и орудий. Все выглядит надежно и безопасно.

Запасов продовольствия хватает, самоеды крутятся рядом и всегда готовы пригнать оленей и привезти мороженую рыбу в обмен на металлические изделия, которые у них дороже золота. Но зимовка страшна не только голодом, больше страшно — безделье. Падает дисциплина, команда разбивается на группы, начинаются внутренние конфликты. Капитан и хозяева корабля сами последнее время на нервах. Караван от княжны Анны ожидают со дня на день.

Купцы в полной мере сознают свой поступок. Находясь незаконно на территории чужого государства, они собрались продать оружие местным аборигенам. На территориях их колоний нет страшнее преступления, и наказание за него — смерть. Но тем не менее огромная прибыль удерживает их здесь и толкает на преступление. Да и кого им бояться? Этого простака, обдорского десятника Брягу? Так они за крепким, обледеневшим, дубовым корпусом, при корабельных пушках, как в крепости. И пусть сюда придет весь Обдорский гарнизон, им даже близко не подойти к судну.

 

11

Городок Обдорск. То же время.

Десятник Елистрат Васильев проснулся от стука в дверь. Тарабанил крещеный самоед, переводчик Савелий.

— Господине десятник! Самоядь взбунтовалась! Хотят собак обратно! — сообщил новость верный Савка.

— И чего? Что орешь? Самоядь завсегда бунтует! — еще не проснувшись толком, бурчал десятник и еще подумал: — В остроге нас пятеро, а самояди под городком во сто раз больше, всяко наберется. Ничего, мы их враз остудим.

Матвей облачился в воинское снаряжение и поднялся на башню. Там находился один казак, несший сторожевую службу.

— Чего, Елистрат, всполошился? Эка невидаль, самоядь! Разок из пищали шибануть, враз по всей тундре разбегутся.

Самоеды, собравшись в кучу возле своих чумов, о чем-то оживленно толковали. Было видно, что толпа возбуждена. Многие размахивали руками, а несколько человек, подойдя под самые стены, что-то кричали. Явно угрожая и требуя.

— Подымай казаков, баб, всех крещеных! — распорядился Елистрат. — Казаков на башни, к пищалям, а остальные пускай стены водой обольют, а потом с ружьями и луками к бойницам. Береженого Бог бережет! Да без моей команды не стрелять.

Елистрат продолжал наблюдать за поведением самоедов. Скоро весь крещеный острожный люд появился возле стен, сноровисто и в то же время спокойно выполняя распоряжения десятника.

Беспокойный Савка сбегал к бунтовщикам, пытаясь их отговорить, но сам еле унес ноги. Те разошлись не на шутку. Скоро толпа вооруженных самоедов приблизилась к стенам и стала пускать стрелы.

— Видно, давно не били самоядь! Обнаглели, забыли, на кого руку подымают, нехристи! — выругался Елистрат Васильев.

Как он и распорядился, никто из острога не стрелял. Не хотелось проливать кровь. Зима, охота, а тут побьешь лучших охотников, потом с кого ясак брать?

Но молчание острога самоядь поняла по-своему.

— Испугались нас русские, боятся пускать огненные стрелы! Сам Рача хочет, чтобы мы сожгли Обдор, — подбадривали своих воинов князцы.

И самоеды с большим остервенением стали пускать стрелы и пытаться поджечь стены.

Елистрат зарядил на своей башни пищаль и в последней надежде напугать толпу шибанул по ней холостым выстрелом. Те бросились врассыпную, но видя, что среди них нет убитых и раненых, снова стали собираться в кучу. Результат оказался обратным.

— Вы видите, Рача нас оберегает! — кричали князцы. — Огненные стрелы не причиняют нам вреда! Сожгите городок. Это повеление бога Рача.

Орда уже не на шутку бросилась на городок. Одни, стоя внизу, старательно целясь, пускали в защитников стрелы. Молодые воины ловко забросили арканы и полезли на стены. Елистрату ничего не оставалось, как скомандовать, чтобы открыли огонь.

Залп из ружей и пищалей смел нападающих. Множество воинов упало бездыханно вокруг городка. Оставшиеся в живых в ужасе бросились к своим чумам. За ними пошли казаки во главе с Елистратом. Все самоеды поселения, включая женщин и детей, вышли из чумов и пали на землю перед русскими. Их князцы, только что призывавшие свой народ к бунту, бормотали слова покорности и просили о милости — сохранить жизнь. Подобную картину десятник Елистрат Васильев наблюдал не один раз.

— Самоеды по-хорошему не понимают, — рассуждал про себя десятник, — если к ним с добром, с уважением, то воспринимают это как слабость и трусость. Начинают кусаться и в жестокости границ не ведают. А дашь по мордам, сразу на землю падают и, пока больно, чтут тебя за бога.

— Чтобы от городка ни шагу! — приказал Елистрат князцу самоедов. — Двух твоих сыновей забираю в острог. Будешь вести себя смирно, сдашь ясак, весной отпущу! Ясак с поселения не уменьшаю. Сам повинен в смерти охотников!

Казаки схватили двух подростков и поволокли в городок. Теперь им сидеть взаперти, быть заложниками, и от того, как будет себя вести отец, зависит их судьба.

 

12

Побережье Обской губы. То же время.

Обдорская дружина во главе с князем Шориным подошла к побережью. Голландское судно стояло на прежнем месте, крепко скованное льдами. Мачты, реи, снасти покрылись толстым слоем изморози, что придало кораблю вид призрака, до сего часа не виданного в этих удаленных местах. Из кормовой части поднимается печной дым. Печка топится и в землянке, вырытой на берегу, рядом со складом. При виде русских самоеды, что крутились на берегу, поспешили убраться подальше. Было видно, как засуетились голландцы, явно не ожидая таких гостей. Для капитана и заморских купцов появление русской дружины было равносильно грому среди ясного неба.

— Все, дождались русских, господа негоцианты! Радуйтесь! — зло произнес капитан и страшно выругался, где прозвучали маты всех народов, кроме русского.

Дружина остановилась на расстоянии ружейного выстрела, и казаки принялись быстро, чуть ли не бегом укреплять лагерь. Использовались камни и глыбы льда. Одновременно к позиции голландской батареи направилась собачья упряжка. В ней двое: казак и князь Василий Шорин.

К этому времени стороны хорошо успели рассмотреть друг друга и обдумать ситуацию.

— У русских намерения серьезные! — произнес старший из купцов, до этого внимательно разглядывавший пришельцев в подзорную трубу. — Готовьтесь к бою, капитан, и уничтожьте этих самозванцев. А пока послушаем, что скажут парламентеры. Взгляните! У офицера, что в санях, золоченые доспехи. Видно, их предводитель. Попробуйте, капитан, пленить его или в крайнем случае убить.

По приказу капитана на береговую батарею, не мешкая, перебралось несколько десятков добровольцев. То были матросы из абордажной команды. Отчаянные драчуны и рубаки засиделись на зимовке и теперь, сгорая от нетерпения, рвались в драку. Тем более выходило, что будет не просто развлечение. Хорошую цену назначил капитан за победу.

Собачья упряжка с парламентерами вдоль берега приблизилась к батарее и смело остановилась под жерлами корабельных и батарейных пушек. И если корабельные вряд ли могли достать до упряжки, то пушкам батареи это труда не составляло.

— Господа негоцианты! — начал переговоры князь Шорин. — С вами говорит голова Обдорского острога, князь Василий Шорин, ставленный здесь для порубежной службы царем всея Руси и Сибири Василием Шуйским. Имею сведения, что вы затеяли воровство великое, чем вводите в разор государя моего. Предлагаю сдаться и подчиняться моим приказам.

Князь говорил на шведском языке, широко известном в Европе. Ему пришлось изучить его во времена Ливонских войн. Того требовало постоянное общение с пленными и участие в бесконечных переговорах. Тихий морозный воздух разнес его уверенный спокойный голос до всех иноземцев и большинством был понят. Слова произвели сильное замешательство на корабле. Даже капитан растерялся, пораженный смелым заявлением, произнесенным властным голосом на неплохом шведском языке здесь, на краю света.

Мертвая тишина стояла несколько минут. Даже мачты корабля от удивления перестали скрипеть.

— Я не имею информации, что северные моря и побережье принадлежат Московии, — взяв себя в руки, ответил капитан. — Сначала пускай царь Московии оповестит моего государя, и тогда я буду подчиняться здесь вашим законам, а пока извините покорно.

Он уже понял, что столкновения не избежать, что команда готова напасть по первому его жесту, что сейчас подходящий момент схватить князя и этим обеспечить себе победу.

— На абордаж! — прокричал капитан.

Не знали русские слово абордаж, но действия иноземцев объяснили все. По этой команде от батареи к Шорину бросилась дюжина рослых матросов. За поясами у всех торчали пистолеты, а в руках отливали блеском абордажные секиры и палаши. На лицах желание и радость драки. Боевые кличи иноземцев понеслись над заснеженной тундрой, пугая зверей.

— Уходим! — прокричал Шорин, помогая собакам тронуть с места пристывшие сани.

Но уйти, оказалось, не судьба. Казак Игнатий, что был за каюра, стал резко воротить собак. Полозья загребли снег, собаки дернули, люди не удержали сани, и те перевернулись. Шорин и Игнат рухнули в снег. Нападавшие быстро приближались. На корабле и в тундре все превратились в зрителей. Поднявшись на ноги, Шорин быстро оценил ситуацию. Запутавшись в ремнях, собаки тащили в сторону перевернутые сани, как бы освобождая место для драки. Противник был рядом, окружая его со всех сторон, уйти от неравного боя возможности не было.

— Будем драться! — крикнул Шорин. — Игнат! Прикрываем друг другу спину!

Казак понимающе кивнул. С саблями в руках, стоя спина к спине, они встретили врага. Стороны, ожидая хорошей драки, не стали применять огненного боя, а схватились в рукопашной.

Матросы насели со всех сторон. Мешая друг другу, они лезли вперед, чем изрядно навредили себе. Каждый мах русских сабель наносил им увечье, а между тем, ловко обороняясь, те были невредимы. Сообразив, стали нападать четверками, по двое на каждого, меняя друг друга для отдыха.

С секирами и широкими палашами не до фехтования. На русских обрушились тяжелые прямые удары. Приходится быстро двигаться и молниеносно отражать их. Сабли русских крутятся так, что их не видно. Только блеск клинков и искры сыплются во все стороны, да металлический лязг разносится над тундрой. Несколько матросов, захлебываясь собственной кровью, упали в снег. Остальные, не обращая внимания на павших товарищей, продолжают наседать.

— Княже, я ранен! Держись сам! — произнес тихо Игнат и рухнул, умирая под ударом палаша, но в последний миг, отдавая остаток жизни, вдруг громко крикнул: — Братаны! Русских бьют!

Как ни странно, но русские все это время не двигались. Неожиданное вероломство противника, трагическая случайность с упряжкой лишили малейшей надежды спасти князя. Крик Игната вывел их из оцепенения, да и князь чудом продолжал сопротивляться. Вся дружина, кто на санях, кто на лыжах, бросилась спасать голову Обдорского.

Шорин отступил к торосам. Потеряв Игната, он изменил тактику. Теперь он передвигался по лабиринту из льдин, то неожиданно нападая, то отступая. Нападающие, увлеченные схваткой, не видели, что обстановка меняется. Зато все хорошо видел капитан. Попытка захватить офицера перерастала во всеобщее сражение, и не в его пользу. Русские оказались отличными воинами, владеющими искусством фехтования. А его бойцы, несмотря на отвагу, явно уступали. Причем лучшая их часть была изранена и утомлена.

Князь Шорин продолжал упорно сопротивляться. Тело продолжало ловко двигаться, голова принимать быстрые и правильные решения, рука твердо держала саблю. Снова над головой секира. Князь легким ударом сабли парирует удар. Страшное оружие меняет направление. Задев плечевые пластины лат, лезвие со всего маха впивается в льдину. Осколки летят во все стороны, раня и ослепляя противника. Вот мгновение, когда противник не защищен. Следует выпад. Сабля легко рассекает шею. Кровь фонтанирует во все стороны. Шорин мгновенно отступает, а подоспевший на помощь противник, поскользнувшись в крови товарища, падает, мешая другим.

— На абордаж! — снова крикнул голландец.

По его команде с борта судна полетели вниз канаты и веревочные лестницы. По ним, с виртуозностью цирковых акробатов, команда устремилась на лед. Засиделись искатели приключений на зимовке, а тут подарок судьбы. Предстоит битва с небольшим отрядом обнаглевших москалей, а добыча — обоз долгожданного меха.

К месту схватки участники подоспели одновременно. С ходу сшиблись, и пошла карусель. Крик и ругань неслись на всех языках мира. Команда, состоявшая из наемных матросов, пестрела не только разнообразием одежды и вооружения, но даже цветом кожи. Несколько негров привели казаков в шок. Некоторые даже на мгновение остановились и, перекрестившись, с криком: «С нами крестная сила!» бросились в битву, не сомневаясь, что дерутся с нечистой силой.

В белоснежной тундре, на фоне вмерзшего в лед корабля шла эта жуткая схватка. Дрались упорные профессиональные бойцы. Сполохи северного сияния освещали эту картину.

Обеим сторонам нужна только победа. Капитан внимательно наблюдал за происходящим. Падали в схватке русские казаки, но гораздо чаще падали его матросы. Самых сильных и смелых бросил он в бой. Без них до родного порта сквозь льды не дойти. Спустившись на батарейную палубу, он осмотрелся. Пушкари на местах и ждут команды.

— Сейчас будет команда на отход. Зажигайте факелы, и как только наши оторвутся от русских, бейте картечью в самую гущу москалей, — произнес капитан.

Поднявшись наверх, он дал команду на отход. Прозвучала труба. Но сигнал не получился. Медная труба пристыла к губам, причиняя боль горнисту, и тот, оборвав мелодию, закричал от боли.

По морской команде «Отход», все должны мгновенно покинуть место схватки. Сейчас этого не получилось. Часть команды отошла, а оставшиеся были изрублены русскими, которые восприняли происходящее как бегство и с большей энергией кинулись на противника. Не желая бить по своим, батарея молчала до тех пор, пока не прибежал капитан. Криками и пинками он заставил пушкарей сделать залп в гущу русских и продолжавших еще сопротивляться матросов. Залп не получился. Пушки недовольно фыркнули, обдав корабль клубами едкого дыма. Картечь посыпалась на землю как горох, едва долетев до дерущихся. Теперь ругались пушкари. Они первыми догадались, что пороховые заряды отсырели и для стрельбы непригодны.

Между тем казаки, добив голландцев, отошли на безопасное расстояние, унося своих убитых и раненых. Голова Обдорский, князь Шорин, продолжал участвовать в битве до самого конца. Только отдав команду на отступление, он вдруг ощутил сильную усталость. Князь опустился на колени и стал молиться. К нему подошел Бряга. Весь перепачканный в крови, с обломком сабли в руках, он был готов штурмовать корабль.

— Что с тобой, княже? Не ранен ли? — тревожась, спросил он стоявшего на коленях князя.

— Видя сие, Матвей, — произнес тот тихо, — не постигаю, каким образом остаюсь я живым и победителем. Видимо, что сие произошло от единой благости Всевышнего Творца к нам.

— Так мы же, княже, казаки! Воинство Христово! Всевышний Творец завсегда с нами. Без веры в это рубиться за Русь православную и за царя батюшку никак нельзя. Ты вставай, не время сейчас для молитвы. Штурмовать надо басурман.

— Штурмовать корабль не будем, и так много наших полегло. Предложим сдаться, а если откажут, то спалим или взорвем их корыто, — произнес Шорин, поднимаясь с колен и поправляя изрубленные доспехи.

В этой схватке казаки потеряли пятерых, а все остальные имели ранения. Сложив убитых на сани, перевязав раны, начали осаду.

Пищаль непрерывно вела обстрел судна. Из-за малого калибра, не причиняя кораблю особого вреда, она держала обороняющихся в постоянном страхе, затрудняя передвижение и наблюдение. Кроме того, было ясно, что в случае вылазки пущенная в упор картечь решит исход схватки. Казаки достали луки, и в корабль полетели стрелы, на которых пылала просмоленная пакля.

Стрелы впивались в борт и судовые надстройки, но результата не было. Обледеневший борт сопротивлялся огню, да и команда не дремала, вовремя обнаруживала и гасила возгорания. Матвей Бряга требовал штурма. Казалось, кровь кипит в его жилах. Он без конца двигался и пар валил из-под железных лат, покрыв его инеем, от которого он был совершенно белым.

— Матвей, упади наземь, — неожиданно попросил Шорин.

Тот, не понимая, выполнил команду. Князь отошел на несколько сажень и осмотрел лежащего Брягу.

— Закидайте его снегом, — опять распорядился князь. — Вот что, Матвей! В таком виде ты незаметен. Сейчас приготовим заряд с фитилем. Поползешь к кораблю и взорвешь его там. Сам вернись, Всевышний Творец с нами!

Десятник Матвей Бряга полз к судну, не торопясь. Примерзший к одеждам снег — хорошая маскировка. Бочонок пороха тащил он с собой. Хотел взять два, да князь не дал, говорит, что одного вдосталь хватит. Обмотали его белой материей. Не заметно, да и не гремит об лед. Пищаль продолжала вести огонь. Ядра закончились, картечь берегли. Зарядами служил лед и камень. Темная громадина судна приближалась. По борту горят фонари.

«Богато живут! Масло жгут без меры! Трусы! Боятся за себя, и правильно, сейчас расчет получите, господа басурмане, за те переговоры», — думал Бряга, подползая к борту судна.

Стараясь не шуметь, закатил бочонок под борт. Обложил его кусками льда, зажег фитиль и стал уходить. Бряга был уже на безопасном расстоянии, когда услышал шум, а потом увидел, как с борта спускаются два матроса. Те, что-то обсуждая, пошли вдоль борта, в сторону заряда.

«Эх! Велик фитиль оставил!» — подумал Бряга и, не скрываясь, бросился обратно.

Матросы еще не обнаружили заряд. Фитиль горел, прячась за льдинами. Рассеянный свет чуть освещал борт. Бряга выскочил из тьмы. Матросы увидели перед собой снежного человека, о которых им много рассказывали аборигены. Но снежный человек держал в руках саблю, которая одним махом снесла обе басурманские головы. Потом раздался взрыв, проломивший борт судна, и вспыхнул пожар. Пожар, который уничтожил все.

Взрыв князя Шорина не удивил, он его ждал, а вот исчезновение Матвея было неожиданным. Он верил в неуязвимость десятника и лично, в сопровождении двух казаков, отправился на его поиски.

Дальнейшие события разворачивались самым трагическим образом. Судно горело, расплавляя под собой лед. Экипаж снимал с корабля все, что можно. Русские им не мешали. Попытка оказать помощь встретила агрессию со стороны голландцев. Остатки обгоревшего судна ушли под лед. На льду осталось три десятка матросов и капитан. Все хорошо вооруженные. На предложение сдаться последовал отказ. Русские их трогать не стали, они больше не представляли опасности для Руси.

Брягу отыскали быстро. Взрывом его отбросило за ледяные торосы, и парень остался жив. Хотя мог сгореть и утонуть вместе с кораблем. Шорин лично его осмотрел, проявив и в этом деле неплохие познания. Поставил на место вывихнутые суставы, смазал и перевязал раны. Новоявленный лекарь занимался больным на санях, вокруг которых разожгли огонь. Здесь же князь Шорин оказал аналогичную помощь всем нуждающимся, чем изрядно удивил и вызвал к себе еще большее уважение среди казаков.

Князь Василий Шорин совмещал в себе две, а то и три, казалось, несовместимые стороны характера. Одна — баловня судьбы, царедворца, любимца царя Бориса Годунова. Такие в сибирских краях авторитетом не пользовались. Вторая — всесторонне грамотного, передового человека, к тому же наследственного воина. И по мере раскрытия этих качеств подчиненные ему казаки проникались уважением, которое заслужить у этих суровых людей было не просто. Но тот, который это уважение заслужил, получал над ними безграничную власть. Теперь по приказу князя они, не задумываясь, пойдут на смерть. Пойдут, уверенные в своей правоте и в том, что атаман рядом и знает, что делает. Третью черту характера князя определяла его душа. И это была душа не сурового воина и не сластолюбивого царедворца. То была душа влюбчивой, ранимой, поэтической натуры, с болезненным чувством чести.

 

13

Голландцы ушли на северо-запад в надежде перезимовать у самоедов, а на следующий год с помощью поморов уйти к Норвежским берегам.

В тот тревожный год на просторах приобской тундры собралось великое множество самояди. Пустозерские, Югорские, Обдорские племена отправили сюда часть своих воинов в надежде удачной торговли или легкой добычи. О трагических событиях на побережье им было хорошо известно. Князь Василий Шорин, известный среди самояди как князь Обдорский, уже приобрел среди них славу бесстрашного и безжалостного воителя. Взрыв голландского судна вознес его до уровня языческого божества — громовержца.

Голландцы достигли стойбище самоедов на седьмой день пути. Шли на лыжах, сами тянули сани с имуществом. Уставшие, обмороженные, но без людских потерь, они были приняты самоедами.

Имущество, которым обладали иноземцы, по меркам самоедов было невиданным богатством. Котлы, металлические печки, оружие, масса другого снаряжения стали предметом торга. Но торг не состоялся. Мягкая рухлядь, которая привела иноземцев в этот северный далекий негостеприимный край, теперь потеряла для них всякий смысл. Теперь смыслом стало сохранение жизни. Без снаряжения это было невозможно. Плата за питание и приют, подарки вождям не были достаточными. Всю дикую самоядь, собравшуюся в том стойбище, охватила жажда добычи. Не пугало их и грозное огнестрельное оружие, которое было у всех пришельцев.

— Мы данники русского царя, и в случае чего князь Обдорский защитит нас, — рассудили самоеды.

Голландцы уйти не успели, да и куда идти сквозь полярную вьюгу и мглу. Глубокой ночью они были зарезаны самоядью все враз. Счастливцам удалось принять смерть во сне.

Историческая справка. Мангазейский морской ход был открыт поморами в конце XV — начале XVI века. В конце XVI века плавания в Мангазейскую землю совершались часто. Мангазейский морской ход был нелегким и всецело зависел от случайностей: «А коли де бог не даст пособного ветра… и тогда все кочи ворочаются Пустоозеро, а как заимут льды большие, ино обходят около льдов парусом и гребью недель шесть, а иногда обойти льдов немочно, и от тех мест ворочаются назад в Пустоозеро». Но, несмотря на это, ход был оживленной арктической магистралью. Ежегодно до 20 кочей пробивались сквозь льды из Архангельска в Обскую и Тазовскую губу (встречается название — Мангазейское море). Длина судна — коча не превышала 19 метров, а ширина 5 метров. Полярный корабль мог поднимать до 2,5 тысячи пудов груза. При царе Борисе Годунове существовала грамота, которая разрешала легальное использование морского хода для архангельских купцов и промышленников. Но в то же время существовало множество запретов на проход иноземных судов, где строго предупреждали поморов о том, чтобы они «с немецкими (иноземными) людьми в Мангазею не ходили и их не пущали, дорог им не указывали. Проведывать про немецких людей и беречь накрепко, чтобы отнюдь в Мангазею немецкие люди с моря водяным путем ходу не проискали. Учинить строгий надзор за морским ходом из Архангельска в Мангазею». Опасность иностранного вмешательства в северную торговлю была реальной. Сибирским воеводам было бы весьма трудно противостоять вторжению в низовья Оби иностранных кораблей, богатых военной и морской техникой, имеющих большой опыт колониальных завоеваний и борьбы за новые морские пути.

1556 год — английский мореплаватель Стефан Барроу увидел Новую Землю, но пройти в Карское море не смог.

1580 год — в устье реки Оби направлены два английских корабля. Их тоже постигла неудача.

1616 год — поморские мореходы видели иностранные суда в Карском море, а на остроге Колгуев мангазейские мореходы обнаружили разбитый корабль с пушками.

От пушной торговли в Мангазее русская казна получала значительные налоги, а морской путь, будучи неподконтрольным, позволял вывозить пушнину беспошлинно, что приносило огромные убытки.

В 1619 году морской путь в Мангазею был запрещен. В царском указе было записано, что «та дорога, по государеву указу, от дальних лет в крепкой заповеди с смертной казнью надлежит, чтоб никакой человек тем заповедным путем из большого моря-океана в Мангазейское море, ни из Мангазейского моря в большой океан никто не ходил».

 

1

Трагические события, связанные с судьбой торгового иноземного судна, не охладили боевой дух остяцкой княжны. Потеря лучших воинов, утрата пушнины, которую ее народ копил несколько лет, даже возможность ареста, так как сыск продолжался, ничто не повлияло на амбиции этой женщины. Боевые действия временно приостановило женское начало. Беременность — вот то обстоятельство, которое заставило княжну Анну спрятать на время меч войны и разрешить личные проблемы. Хотя надо заметить, что проблемы были не только ее личными. Князь Шорин был не менее важным фигурантом в этих наступающих событиях и заинтересованной стороной. Но в настоящее время он пребывал в полном неведении и, находясь на пике славы грозного воителя, наслаждался победными лаврами.

Внешние проявления были уже очевидны, и беременность перестала быть тайной. Верхушка белогорских остяков реагировала на это неоднозначно. С одной стороны, иметь наследников на власть столь высоких кровей для Кодских остяков очень почетно, и в дальнейшем могло принести много пользы. Но сейчас готовились к войне, а князь Обдорский — злейший враг. Он не только захватил пушную казну и уничтожил лучших их воинов, но и сорвал все их планы.

Остяцкие князья на последнем военном совете пытались понять свое будущее, но расспросами так распалили неуемную жрицу бога Рача, что чуть живые от страха за свои жизни покинули совет. Надо отметить, что власть Анны над остяками и вогулами была безгранична. Ее боялись и боготворили, как самого бога Рача.

Затихли военные баталии. Мороз сковал землю. Долгая сибирская зима правила балом. Для русских промышленников и для всех сибирских народов наступило время промысла мягкой рухляди.

Историческая справка. Местные народы Сибири: татары, остяки, вогулы, самоеды, добывали пушного зверя с помощью лука. В совершенстве владея этим оружием, мелкого зверя били стрелами с притупленным наконечником. Оглушали зверька, не повредив шкурку. Били с нескольких десятков шагов. Но даже на такое расстояние приблизиться к зверьку было делом не простым. Русские промысловые люди вели добычу с помощью ловушек (кулем), собак и сетей (обметом). Наиболее производительной считалась охота ловушками. Эти методы охоты были завезены промысловым населением Поморья.

 

2

Февраль 1607 года, город Березов.

Березовский воевода Петр Черкасский сегодня принимает у себя почетных гостей. С утра вся дворня на ногах. Готовится большой пир. Ждут приезда Обдорского героя и княжны Анны. По старому русскому обычаю, хозяин лично встречал большого гостя. Ждать надо у крыльца, несмотря на мороз или другую непогоду. Правда, шуба на воеводе да унты таковы, что любой мороз не страшен. Ну а высокое крыльцо закрыто покатой крышей. Ни дождь, ни снег не помешают уважить гостя. За временем в те годы особо не наблюдали, версты не считали. Если гость обещал быть до обеда, можешь прождать его полдня, а то и весь день. Так что стой хозяин день-деньской, а то гостя прокараулишь. Правда, можно схитрить и выставить заставу на дороге. Она с почетом сопроводит гостя, да и весть хозяину вовремя даст. Но сегодня случай особый, весь город ждал князя Шорина. Обычно полусонный в зимнее время Березов сегодня бурлит, как на Рождество. Городской храм Воскресения Христова готовится к торжественной службе, украшается пихтовыми ветками и цветными лентами. Вокруг храма расположились свежесрубленные дворы, принадлежащие городской знати. Кругом чистят снег, суетится народ. Все готовятся к торжеству. Повод нешуточный. В храме Воскресения Христова сегодня состоится венчание головы Обдорского князя Василия Шорина и самаркандской принцессы княжны кодских остяков Анны Алачевой. Да и не видать честному люду причин против венчания. На дворе зима, как раз идут свадебные недели до самой Масленицы. Княжна Анна крещеная, и слух прошел, что нательный крест носит. Ну а как хороша невеста?! То всем ведомо!

— Ох, князь Василий! Порадовал ты нынче весь православный люд. Это же надо, столько мягкой рухляди для Руси у нехристей отбил. Отписал я прошлым днем царю всея Руси и Сибири о твоих подвигах. Грамотку отправил вместе с обозом. Пусть порадуется царь-батюшка! — торжественно произнес воевода.

— Как нынче на Москве? Держится еще Шуйский? Царем трудно назвать. Помазан на царство одной Боярской думой, даже без Земского собора, — произнес Шорин и добавил: — В Обдор новости приходят один раз в год и с запозданием в несколько месяцев.

— Ты, князь, со словами аккуратней, — назидательно произнес воевода. — До Москвы из Сибири вести тоже долго идут, но доходят. Уши у Москвы и здесь имеются. А дела там плохие. Супротив Шуйского поднял казаков и холопов некто Болотников. Еще один самозванец объявился. Выдает себя за царевича Петра, его поддержали терские и донские казаки. Эти супостаты даже объединились супротив Шуйского. Обидел казаков царь-батюшка, а зря. Так что отбиваться приходится и от поляков, и от своих холопов, и от казаков! Царь держится только благодаря своему племяннику Скопину-Шуйскому.

— Знавал я его, вместе с Литвой бились. Знатный воевода. — Шорин задумался на мгновение и с тревогой спросил: — А как же обоз? Ведь он может попасть кому угодно!

— Я долго думал об этом, советовался с Тобольским воеводой, решили отправить годовой ясак и твою рухлядь в Нижний Новгород. Там виднее, как поступить с этим добром. Князь Роман Федорович считает, что в Нижнем Новгороде формируется сила, наше спасение и оплот православия, и именно она наведет порядок на Руси. И впредь так поступать будем, пока Смута на Москве не кончится.

— Князь Роман Федорович Троекуров все еще Тобольский воевода? — удивился Шорин.

— Ожидали нынче прибытие на воеводство окольничего Михайла Михайловича Салтыкова. На него даже грамота от царя Василия Шуйского пришла.

— Да Михайло Салтыков — человек Шуйского. И что же он? — опять спросил Шорин.

— Не добрался до Тобольска окольничий, захворал дорогой и умер. Похоронили болезного в Верхотурье. Троекуров на воеводстве самое малое еще год будет. Ну да хватит об этом гутарить. Сегодня у нас праздник, а ты, князь, главный его виновник. Мне сегодня быть тебе за посаженого отца, а скоро и крестным для твоих наследников. Так что давай все начистоту!

— Почему скоро крестным? — удивился Шорин.

— Так Анна же на сносях, никаким платьем уже не спрятать, а ты когда последний раз бачил невесту? — теперь настало время удивляться воеводе.

— Уже полгода, как не виделись с княжной. Только весточки посылали друг другу. Соскучился сильно. Что же ее все нет? Она когда обещала быть? — встревожился князь.

— Не тревожься! С заставы сообщили, что уже бачили. Чай допьем, и пора на крыльцо выходить. Знаешь, кто ее сопровождает? Твой дружок, Юрий Шатров-Лугуев. У князя Троекурова сотник в большом почете, отпускать не хотел. Добре хлопец показал себя в сражениях, все лето на царевичей ходил. Сейчас в Березов казаков ведет, для усиления гарнизона, и княжну твою сопровождает. Свита у нее не хуже царской будет!

Хорош зимний тракт. От Тобольска до Березова бежит он по льду Иртыша, а далее протоками реки Оби. Оборудованные ямские ямы встречают теплом и сытным обедом. Хорошо поставлена в Сибири ямщицкая служба!

Зазвенели колокола храма. Весь честной народ устремился к цент-ральным городским воротам. Ворота раскрыты настежь. Возле них почетная стража. Стрельцы в красных кафтанах, с бердышами в руках, замерли возле сторожевой башни. Возбужденный люд горланит что есть мочи. Не часто увидишь в этих местах такую пышную процессию.

Стоит солнечный морозный денек. Синее небо, зеленый пихтач вдоль дороги и искрящийся снег. Впереди сотник на огненно-рыжем жеребце. Его доспехи горят на солнце. Казаки, любо смотреть! Все облачились в лучшие одежды. Яркие парчовые ткани, меха всех видов украшают казаков. Оружие, кони — загляденье. Многие нынче разжились барахлом. Немалая воинская добыча отбита у кучумовских царевичей. Многие березовские казаки при виде такой роскоши пожалели, что не пошли нынче в дикую степь.

— Ничего, с царевичами воевать еще будем. Те оправятся, соберутся с силами и опять пойдут на русские города, — успокаивали себя березовские казаки.

Княжна Анна ехала в санях, запряженных по русскому обычаю тройкой лошадей. Личная охрана облачена в одежды бухарских воинов. Поверх меховых одежд красовались длинные шлемы с павлиньими перьями и чешуйчатые доспехи. Вооружена охрана кривыми широкими мечами и тонкими длинными пиками. Сани застланы персидскими коврами, с необычными для русского глаза узорами. А вот княжна удивила всех.

На персидских коврах, окруженная бухарскими воинами восседала русская боярыня. Шуба, кокошник, платье, сапожки, украшения — все было выдержано в русских традициях и достойно самой царицы. Даже волосы были заплетены в косы и собраны в кольца. Широкие одежды скрывали беременность. Самаркандскую принцессу выдавали лишь темно-карие, с легким раскосом глаза и чуть смуглый цвет кожи. Это была поистине красивая женщина, излучающая незаурядный ум и здоровье. Березовский люд даже на мгновение замер. Женщины широко раскрыли от удивления глаза, а мужики рты, но тут же толпа взревела и шапки всех цветов и размеров полетели вверх. Любо русскому человеку созерцать чужеземку в родных сердцу нарядах. Только появившись, княжна сразу завоевала сердца всех жителей Березова. Ну а сопровождавшие ее казаки всю дорогу украдкой любовались княжной, стали ее поклонниками, готовыми отдать за нее жизнь.

Юрий Шатров-Лугуев был рад за друга. Не потому, что он женится на Анне. Это как раз не устраивало сотника. А потому, что князь наконец излечился от хандры и стал таким, как в старые добрые времена.

— Княжна, конечно, хороша, даже очень, и князь в нее влюблен, но счастливые супруги из них не выйдут. Тому жена нужна ласковая, заботливая, чтобы о детях, доме голова болела. А Анна больше на дикую серну походит, вернее, на красивую умную хищницу. С такой жить интересно, но очень опасно, как на бочке с порохом. Счастье у них будет недолгим, — рассуждал он дорогой, наблюдая за княжной.

Процессия приблизилась к воеводским хоромам, сани остановились возле крыльца. Шорин, трепещущий от счастья, подбежал к саням, помог Анне сойти и взял на руки, явно собираясь нести ее в опочивальню. Анна раскраснелась, а глаза заискрились любовью. В эту минуту ей вспомнился тот далекий пасхальный день в Москве. Она явно и сильно любила князя.

— Погоди, князь! — вмешался воевода. — Пускай невеста следует с тетками к себе, на отведенную половину. Отдохнет с дороги, приведет себя в порядок, а уж потом мы за ней придем и поведем в храм, а так негоже, не по-христиански.

— Правильно, батюшка, гутаришь, — встрял в разговор отец Феофан. — Естественный союз, по любви есть союз дикий, мрачный. Венчанием он очищается, освящается, отрезвляется по молитве церкви Божественною благодатию. Это одно из семи Таинств Святой церкви, — назидательно пробасил он.

Страсти на время стихли. Анна в сопровождении теток удалилась в отведенные покои. Слуги продолжили подготовительные хлопоты, а князь Шорин наконец обратил внимание на своего закадычного друга. Они действительно были рады встрече. То, что опять вместе, придавало уверенность и надежду на будущее. Для князя Шорина Юрий Шатров-Лугуев был прежде всего человеком из прошлой жизни, верным другом, который поехал с ним в Сибирь, с которым можно поделиться самым сокровенным. А это немало!

— Вот и дружка у меня появился, — радостно произнес Шорин, обнимая сотника. — Теперь вместе будем. В Обдор-Носовой поедем.

— Погоди, князь, с Обдором, — вмешался в разговор друзей воевода Петр Черкасский. — Все говорит о том, что у вогулов, остяков и самояди есть один общий предводитель: смелый, умный и коварный. Сейчас он затаился, но пройдет время, и он опять поднимет племена. Пока идет промысел, все спокойно, но после все начнется заново. Березов надо срочно усиливать, особенно острожную стену, и рвы углубить. Василий со своими казаками сыск будет вести, а при необходимости разгонит нехристей, не даст им в большую орду соединиться. У тебя, князь, в Обдоре гарнизон крепкий, люди проверенные. Кстати, как самочувствие десятника Матвея Бряги?

— Сейчас лучше, батюшка воевода, — отвечал князь Шорин. — Поломало его шибко, но Бряга не из тех, кто поддается хвори. Уже встает и передвигается самостоятельно. Но с собой не взял, слаб еще. За себя оставил десятника Елистрата Васильева, тоже казак геройский.

— Вот и добре! Женись и поживи в свое удовольствие. Можешь в Тобольск откочевать, а можешь у меня в Березове пожить. Смотри сам, а мы тебе всегда рады.

Юрий Шатров-Лугуев больше молчал. Он с любопытством наблюдал и слушал Шорина, новых знакомых, все ему сильно нравилось. В отличие от Тобольска, где ощущалось дыхание Москвы, здесь, на севере, было иначе. Окружающие его люди, сильные, уверенные, сплоченные, чувствовали себя свободнее и были властителями и хозяевами обширнейших северных территорий. Но при этом честно выполняя свой служебный долг, расширяя златокипящую государеву вотчину.

— У тебя, княже, сейчас медовый месяц, а я человек воинский. Мы теперь рядом и по службе, и по жизни будем! — подал голос сотник.

Воевода сходил в избу и принес две иконы, Спасителя и Божией Матери, для благословения молодых.

Тетки пока омывали и обряжали невесту, рассказывали Анне все традиции русского, православного венчания. Она уже успела познакомиться с ними, но слушала внимательно. Ее забавлял и в то же время нравился свадебный ритуал. Особенно тем, что, в отличие от мусульманских или других верований, невесте уделяется много внимания и почтения.

— Тетки! Мне князь Шорин показал обручальные кольца, чтобы примерить. Его кольцо золотое, а мое серебряное. Почему? — спросила княжна, больше из любопытства, чем от обиды.

— Золотое кольцо для мужа, а серебряное для жены. На Руси с древности так ведется, — стала объяснять старшая из теток. — Золотое кольцо символизирует своим блеском солнце, свету которого уподобляется муж в брачном союзе, серебряное — подобие луны, меньшего светила, блистающего отраженным солнечным светом.

— То есть женщина ниже, чем мужчина, как у мусульман, — улыбаясь, уточнила Анна.

— Не богохульствуй, княжна! — возмутилась тетка. — Как можно сравнивать православный люд с погаными нехристями!

«А у бога Рачи все равны. Что дикий зверь или дерево, мужчина или женщина — все едины», — мелькнула мысль у княжны.

— Сарафан как пригож! — охала одна из молодых девок. — Я такой ткани еще никогда не видала. Тонкая, нежная, видимо, сквозь кольцо все платье пройдет. Спадет с плеч и растает, как туман.

— То шелк — полотно дорогое! Царям и боярам впору. Да наши казаки в него рядятся. У царевичей кучумовских поотымали, а теперь красуются. Ты, княжна, цвет правильно выбрала. Белый тебе нельзя, уже баба на сносях, а бирюзовый в самый раз, — учила уму-разуму одна из старых теток.

Анна с удовольствием слушала болтовню теток. На душе становилось тепло и спокойно. Обо всем забыв, она с удовольствием отдалась свадебному обряду. Даже факт того, что от нее не потребуют девичьих слез, радовал ее.

— Жених с воеводой уже у крыльца ожидают, — сообщила молодуха, вбежавшая в комнату, запыхавшись больше от волнения. — Князь пригож! В красных яловых сапогах, кафтан парчовый и ходит туда-сюда, туда-сюда! — Засмеялась и выскочила на улицу еще полюбоваться женихом.

До церкви сани несли молодых с ветерком. Развевались ленты, вплетенные в гривы коней и украшавшие сбрую. Звенели бубенцы на коренном жеребце. Прежде чем подбежать к церкви, свадебная процессия сделала круг по всему городищу, порадовав взор всех до единого обитателей Березова.

Звенели колокола в храме Воскресения Христова. Выйдя к молодым через Царские врата, отец Феофан сильно волновался, излишне нарочито басил и отчаянно размахивал кадилом. Новобрачным вручили зажженные свечи. Обрядив венцами, перед иконами Спасителя и Божией Матери благословили и надели обручальные кольца. В конце венчания отец Феофан, взяв за руки молодых, трижды провел вокруг алтаря. Закончилось венчание целомудренным поцелуем.

Все бы хорошо, но когда молодые стояли с зажженными свечами, произошел неприятный случай. При ударе большого колокола с куполов и многочисленных подоконников резко взлетела стая голубей. Один из них, взмахнув крыльями, задел слюдяное стеколко, и то выпало. Дунул легкий ветерок, и у молодых задуло свечи. Все замерли. Не растерялся только сотник Шатров. Не убирая венца с головы жениха, он взял горевшую свечу и снова запалил свечи у молодых. Данный инцидент занял секунды. Многие даже не заметили. Только отец Феофан успел подумать:

«Плохая примета! Не будет молодым счастья!»

Он тут же попытался выкинуть это из головы, но только за свадебным столом, выпив несколько чарок медовой браги, забыл о случившемся.

Всех лучших стряпух города Березова призвал воевода Петр Черкасский готовить угощения на свадебный стол. Одни славились запеченным осетром или тайменем, другие жарким из мяса кабана, лосятины или птицы. Одни пышными караваями хлеба, другие фаршированными пирогами и печатными, медовыми пряниками. Десятки березовских баб трудились у себя в зимовьях, стараясь угодить гостям и укрепить свою славу. А гостями были все жители города.

Столы накрыли в палатах воеводы, но этого оказалась мало. Пришлось занять все просторные избы вокруг торговой площади. А местом плясок стала сама площадь.

Оценивал и пробовал кулинарные шедевры сам воевода.

— Наготовили прямо как на маланьину свадьбу! — засмеялся воевода.

— А почему маланьину? — обиделась стряпуха. — Чьих она будет? Коль такая честь!

— Меня Черкасским прозвали неспроста. Родитель мой из тех мест. Он и сказывал, что был в Черкасске атаманом некто Степан Ефремов. Когда атаман решил жениться на казачке Меланье Карповне, весь Черкасск гулял целую неделю и все равно не мог выпить и съесть того, что было наготовлено на свадьбу. С тех пор и пошла по Дону и Руси молва о маланьиной свадьбе. Я несколько раз о ней слышал. Прославилась Меланья Карповна на многие лета. Любо мне, бабы, бачить на приготовленные блюда. Вдоволь угостим березовский люд. — Посмотрев по сторонам, воевода забеспокоился. — А свадебную птицу для молодых не забыли приготовить?

— Что ты, батюшка! Бог с тобой! Как забыть? Прасковья, жена Афанасия, плотника, готовит. Сказывала, мужик добыл крупную белую куропатку, так она ее в тесте с диким чесноком запекла. Прасковья по дичи у нас первая.

Свадьба получилась богатой и веселой. Русский человек мог не только возводить остроги, поднимать пашню и биться с врагами, но и от души веселиться. А свадьбы были одним из самых любимых поводов.

Историческая справка. Регионы старой Руси сильно разнились как укладом жизни, обычаями, так и кулинарными пристрастиями. Это зависело от влияния соседних народностей, местных природных условий, образа жизни.

Русское население Сибири формировалось за счет выходцев из центральных районов Руси, казаков Днепра, Дона, Волги, поступивших на службу русского царя, а также жителей Русского Севера. Народ шел знающий, предприимчивый, смелый. Вот почему Сибирь стала кладезем культурного богатства и наследия всех уголков старой Руси, куда вошло и лучшее от коренных народов.

Кулинария — это один из показателей культурного уровня. Сибирская кухня тому подтверждение. Я не встречал серьезных книг по кулинарии Сибири, зато, посещая сибирские города, села, основанные в конце XVI — начале XVII века, видел и пробовал множество оригинальных, вкусных блюд, сохранившихся исключительно благодаря консерватизму вкусов коренных сибиряков.

Все приготовили основательно. Любо русскому человеку созерцать это. Большие столы из тесаных плах стоят буквой П. Доски отскребли так, что самая нежная барышня пальчик не занозит. Сегодня случай особый, праздничный. И столы покрыты отбеленными льняными скатертями, по краю отделка из вышивки и бахромы. Вдоль стола лавки. Слуги их тоже тщательно отскребли и покрыли тяжелыми плетеными дорожками. Удобно и надежно рассаживаются гости. Места распределяются на потребу каждого. Не гоже тесниться, большой праздник впереди. В чистых дорогих одеждах рассаживаются гости, каждый припас наряд, достойный такого случая.

На столах у каждого тарелка, кубок для питья, нож, ложка и вилка, имеется полотенце, чтобы утереть руки и рот при необходимости. На столе в больших блюдах нарезанный ломтями хлеб. Ржаной и пшеничный, он лежит большими горками и источает тонкий аромат. Этот запах для русского человека является запахом достатка, уюта и покоя. Также на столе выложены расстегаи и пироги. Большие и маленькие, с всевозможными начинками: с грибами, с ливером, с рыбой, вязигой, мясом, овощами, некоторые украшены бузиной. Всех начинок не перечесть. Пироги весьма любимы сибиряками. Запивают пироги в основном бульоном. Но это не обязательно. Запивай, чем желаешь. А на стол непрерывно подаются всевозможные напитки. Квас, взвар из ягод, медок, сбитень, они всегда на столе и подаются на потребу. Крепкие напитки на столе не стоят. Слуги торжественно обходят гостей и заполняют ими кубки. Среди них чаще медовая брага, настойки местного производства и иноземные вина. Отношение к ним уважительное. Знает сибиряк норму пития.

Вот выносят мясные и рыбные блюда. На сибирских столах они всегда в изобилии. Здесь и отварная, и запеченная в тесте. Приготовленная на рожне и вертеле. Традиционный на русском столе осетр, рядом нежные рябчики и перепела, всеми любимый холодец и заливные из рыбы. Постарались стряпухи и сейчас с ревностью наблюдают за своими творениями, при случае нахваливая и помогая разделывать.

Гости пробуют угощения, не торопясь, уважительно. По обычаю надо попробовать все блюда, а понравившиеся — похвалить. Едят аккуратно, оставить крошки на столе или разлить напиток — грех. При желании, покидая праздничный стол, угощения можно взять с собой, завернув гостинец в полотенце. Это естественно и не возбраняется. Сами хозяева настаивают на этом, особенно если кто-то из членов приглашенных семей не смог прийти.

Рассаживались гости сами, без принуждения, согласно неписаным правилам. Во главе стола — молодые и их близкие. Рядом с молодыми дружки. Далее, со стороны жениха, Петр Черкасский, а со стороны невесты — служанка Азиза. Азиза мусульманка и на службе в церкви не была, но за столом сидела спокойно, и кроме любопытных глаз, причем как мужских, так и женских, ничто ее не беспокоило. Статус ее был поднят до подруги невесты, хотя никто и не спрашивал. Потом расселись семейные пары. Малым детям и подросткам за столом вместе со взрослыми быть не положено. Те крутились на улице, наблюдая со стороны. Если девушки сидели чинно с родителями, то молодым парням разрешалось находиться в компаниях с неженатыми мужчинами, которые большими группами сидели на крайних половинах стола. Вдовы и незамужние женщины садились обычно с семейными соседями или друзьями, так как и в жизни становились их частью. Случайных, пришлых людей за столом нет, им не положено. Нет и служилых, что заступили на охрану. Немного досадно казакам, но служба есть служба, и всматриваются глаза да ухо слушает сибирскую тишину.

Поздравляли жениха с невестой, поднимали за них кубки, закусывали. Все шло чинно и торжественно. Свадебные дары тоже были на загляденье. Нынче жених с невестой особенные. Жених, русский князь, невеста царских кровей, домашнюю утварь дарить зазорно, а с дорогими украшениями проблема. Но вот чего хватает в Сибири, что и сам царь с радостью принимает, так это драгоценная мягкая рухлядь. Припасена она у каждого, есть меха такого качества, что одна шкурка десятка стоит. Вот такое чудо и принесли в подарок молодым. Каждый не хотел ударить в грязь лицом. Качество меха высоко ценилось на Руси.

Много приглашено честного люда. Каждый подошел с поздравлением, и, вручив подарок, получил от молодых низкий поклон благодарности. Такой поклон дорогого стоит. Обложили жениха с невестой мехами со всех сторон. Даже лавку дополнительно пришлось поставить. Искрится мех, переливается оттенками от белого горностая до черного соболя. Любо березовцам смотреть на красивую пару, сидящую на сооруженном ими меховом троне.

Далее свадьба стала набирать обороты. Заиграла музыка. Нашлись в Березове таланты. Зазвучали гусли, сопели, всевозможные свистки и рожки. Старшие затянули песни.

Молодые из вежливости, немного поддержав родителей, выскочили на улицу, где, несмотря на мороз, устроили танцы и веселые игрища.

Порадовал всех воевода Петр Черкасский. Направляясь на воеводство, он посетил город Сольвычегодск, столицу именитых купцов Строгановых. Династия Строгановых после смерти Ивана Грозного переживала не лучшие времена. То был период преследования боярской верхушкой и разорения. Чтобы задобрить гостя, воеводе дали послушать мастеров усольского пения. Он слушал известного певца Фаддея Суботина в Благовещенском соборе города. То был мастер высочайшего класса, и его божественный голос остался в памяти Черкасского на всю жизнь. Истратив море красноречия и денег, он уговорил двух учеников Фаддея ехать с ним в Сибирь. Сейчас он представил их талант на всеобщий суд.

Слава усольского мастеропения шла по всей Руси. На этот раз она звучала в хоромах воеводы для березовского люда.

Если взрослые пели песни тягучие, грустные и песенниками были в основном женщины вдовые, то молодежь водила хороводы, отплясывала русскую, играла в чехарду, да так, что их веселые распевы и смех доносился с улицы и порой заглушались грустные песни старших.

Не обошлось без скоморохов, плясунов-игрецов. Воевода диву дался! Откуда у него в Березове скоморох, да еще с медведем ученым?

— Смотри, что выделывает! Скоморох на медведе, как на коне выехал. Пляшет, крутится, кланяется честному люду. Хорош зверь, ничего не скажешь. Откуда он в Березове взялся? — обратился воевода к отцу Феофану.

— Так уже года три как он в Березове. Мужики в горелой пади медведицу завалили, а медвежонка Василию Пинежанину продали, вот он и содержит его вместо скотины, — отвечал слегка захмелевший батюшка.

— Да я спрашиваю не про медведя. Слыхал о нем, только что ученый, не ведал. Я о скоморохе! Этот откуда взялся?

— Я же тебе говорю! Василий Пинежанин! Ты что, не слыхал о нем?

— Василий у нас первый мастер строить кочи! Как не слыхал! А тот ряженый, в колпаке? Неуж он будет?

Воевода, слегка подогретый медовухой, удивленно уставился на скомороха, который в это время снова оседлал медведя и, строя рожицы, объезжал гостей по кругу.

— Ты, батюшка воевода, не горячись. Василий Пинежанин это. Плотник, человек добрый к морскому ходу, к нам из Поморья прибыл. А скоморошьим делом он у себя в Пинеге по праздникам промышлял. Сегодня день особый, вот я и разрешил. Пускай народ потешит.

Княжна Анна и служанка Азиза были впервые на большом русском общем празднике, тем более в числе ее главных участников. Мысли, мелькающие в их красивых головках, были яркими и противоречивыми.

«Какие богатые дары! Ни одной порченой шкурки, даже малость. Бухарские купцы такие никогда не подарят, обязательно подкрасят и подсунут порченых».

«Мужики сухие, кряжистые, вот только бородатые, аж страх берет, но смотрят добро, такие зря не обидят».

«Бабы у них шустры. Вон как молодухи и вдовые на мужиков смотрят. Некоторые и на женатых поглядывают».

«Зря княжна Анна затеяла с ними войну, таких мужиков не одолеть. С ними дружить надо, да и чего ей они плохого сделали? Это все гонор. Кровь прадеда Тимура бурлит».

«Где танцы? Где игры? Не разобрать».

«Пьяных и драк нет. Мужик если захмелеет, то баба его сразу домой уводит. Те смирные, послушные, как овечки».

«Без хитрости Березов не взять. Вот если бы сейчас напасть, когда все за столом сидят и не ждут беды».

«Странно, но русский свадебный обряд мне понравился. Я даже волновалась».

«Сильный, смелый, уверенный в себе народ. Такой народ не остановить, дойдет до края земли. Все, что я делаю, напрасно! Но это ничего не меняет».

«Уехать после свадьбы в родовые земли князя и жить жизнью обычной женщины. От всех можно убежать! Только от Рачи не убежишь. Быть жрицей мне суждено судьбой».

«Песни у русских тягучие и грустные, а поют с удовольствием. Видно, и в страдании они счастливы. Как понять этот народ?»

«Даже медведь под их дудку пляшет, а вогулы считают его божеством, дедушкой называют».

 

3

Прошло три года. Для молодой четы Шориных то было счастливейшее время. Анна родила двух чудесных малышей. Мальчики, близнецы, родились солнечным летним днем, на Петров день. Поэтому первого, не задумываясь, назвали, Петрушей, а второго, после долгих споров, Тимуром, в честь великого предка. Князь уступил Анне только потому, что решил применить хитрость. Он стал звать сына на русский манер, Тимкой. В результате вся дворня и знакомые переняли новое имя. А на Руси кличка прирастает к человеку с ходу и становится дополнением к имени или новым. Когда Анна хватилась, было поздно. Все звали Тимура — Тимофеем, и уже не изменить. Это привело к размолвке между молодоженами. Но все улеглось благодаря отцу Феофану. Тот объяснил, что басурманским именем крестить чадо негоже, и предложил крестить обоих Петрами, Петр I и Петр II. Этот вариант сразу охладил княжну, и она согласилась на Тимофея.

Первый год малыши провели вместе с родителями, в Кодском городке. Быт, устроенный по самаркандскому образцу, располагал к неге и безделью, а здоровый климат Белогорья хорошо влиял на малышей.

Князь был занят семьей. Радость, любовь, внимание исторгались из него нескончаемым потоком. Редкая охота, рыбалка, чтобы размять тело, и он снова среди любимых детей и жены. Анна была тоже счастлива. Отдавшись полностью семье, мысли о войне гнала прочь, и женское счастье стало брать свое. Даже Раче пришлось подвинуться из-за женских хлопот. Моленья и обряды стали проводиться Анной крайне редко, только в те моменты, когда князь Шорин отлучался из городка.

Воинственная остяцкая верхушка молчала, объясняя это осторожностью и боязнью раскрыть заговор. Ведь обдорский воитель рядом. К тому же Анна пообещала, что применит чары бога Рача и склонит князя Обдорского на их сторону. Несмотря на это, остяцкие князья стали больше уделять внимания сыну покойного Игичея — Басарге. Басарга преклонялся перед Анной как жрицей Рача, но теперь, после свадьбы ее с Шориным, это преклонение исчезло, и он стал плести против нее заговор. Но княжна этого не замечала. Ее никто не тревожил, не напоминал о планах, и это радовало. Призрачный покой казался незыблемым, даже во время своего отсутствия в Коде вместо себя оставляла Басаргу.

Когда дети подросли, чета Шориных перебралась в Березов. Погостив у воеводы Черкасского, решили отправиться в путешествие, посетить родовую вотчину князей Шориных. Он собирался осмот-реться, поправить усадьбу, а там и перебраться всей семьей. Анна всячески поддерживала эти планы, стремясь глубоко в душе к тихому семейному счастью. Путь предстоял долгий, тяжелый. Малолетних Петра и Тимофея оставили в Березове на попечение верной Азизы, а сами по установившемуся зимнику отправились в путь-дорогу.

Путешествие оказалось не только тяжелым, но и опасным. Тобольск, Верхотурье, Уральский Камень проехали без происшествий. Ямщицкая служба в Сибири продолжала работать исправно. Добрались до Сольвычегодска. Здесь, в гостях у Строгановых, пришлось не только задержаться, но и принять решение о возвращении обратно в Сибирь. За землями Строгановых начиналось безвластие. Москва утратила последние силы управлять государством. На дорогах хозяйничают шайки Болотникова, гулящих казаков и наемников со всей Европы. Воеводы сидят в городах, не зная, что делать. Этот год для России можно назвать катастрофическим. Каждый сам за себя.

Историческая справка. 1610 год. Войска Шуйского терпят поражения от поляков. Казачество озлоблено и считает его личным врагом. Им недовольно московское боярство, вся Русь против него. Группой бояр царь Василий Шуйский был низвергнут и насильственно пострижен в монахи. Власть перешла в руки Боярской думы. Наступил период «Семибоярщины». Боярское правительство во главе с князем Мстиславским вступило в переговоры с Польшей. В результате переговоров в конце 1610 года подписан договор, по которому польские войска введены в Москву, сын польского царя Сигизмунда III, Владислав, стал русским царем.

 

4

Май 1610 года, г. Сольвычегодск, усадьба купцов Строгановых.

За столом, в гостевой горнице сидят князь Василий Шорин и хозяин, Прохор Семенович Строганов. В горнице также присутствует княжна Анна Шорина. Не участвуя в разговоре мужчин, она тихо и внимательно слушает их беседу. В хорошенькой головке княжны переполох. Мысли, чувства, желания путаются, прыгают. Она даже не пытается скрыть их. Говорил Строганов:

— Мой совет тебе, князь, откажись от поездки и возвращайся в Сибирь. На Москве война идет не твоя, не ровен час, сгинешь. Иноземцы не так страшны. Страшно то, что русский пошел на русского. Всему виной Василий Шуйский. Его правление — одни ошибки. Не верил он в русскую силу и поплатился. Испугался поляков и сразу в ноги иноземцам. Шведов и крымских татар, наших вечных врагов, о помощи попросил. Татары явились. Погромили окрестности Рязани, Серпухова, Коломны и ушли, угоняя в полон. Шуйский к шведам. Они тоже согласились помочь, побить поляков. Заключили договор, по которому, шведам досталась Карела с уездом. Золота да серебра им отправили. А шведы обман учинили. Своих войск не дали, а отправили наемников, собранных из басурманских стран. Те вояки добрые, пока не горячо, взбунтовались и разбежались в первых серьезных столкновениях под Тверью. А сами шведы грабят Поморье, Новгород заняли.

— А московское боярство, именитые князья, дворянство куда смот-рят? — грустно спросил Шорин.

— В разные стороны смотрят. Каждый о своей выгоде печется. Разбились на партии. Тьфу! Слово поганое. И тянут Русь в разные стороны. Голытьба, казачество, да и дворян немало собрались вокруг Болотникова, супротив Шуйского. Болотников, сам из холопов, такого же самозванца пригрел. Нижнетерское казачество и волжские воры выдвинули своего царевича Петра. В союзе с Болотниковым самозванец пошел на Москву. Войска Шуйского разбили эти банды и расправились крайне жестоко. Холопов и казаков в том числе после Тульской осады, несмотря на обещание сохранить жизнь, глушили дубинами, топили в воде, истребляли сотнями. Осерчало на Шуйского все казачество, распалось и находится в армиях всех самозванцев и бояр.

— До Москвы отсюда далече, а вести свежие имеются, — заметил Шорин.

— Это так, — самодовольно произнес Строганов. — Вести мне приносят просители да послы из всех враждующих сторон. Деньги на войну всем потребны, а у кого они еще имеются? У Строгановых. Несмотря на лихолетья, промыслы и торговлю сохранили. Разор хоть и велик, но держимся. Вот и шлют сюда гонцов и бояре и самозванцы. Иногда своих людишек пошлю, проведать про кого. Помощь оказывал только Шуйскому. Тот все же русский царь, а держался благодаря своему племяннику Скопину-Шуйскому. Знатный был полководец.

Историческая справка. Скопин-Шуйский — племянник царя, являлся представителем власти и воеводой с высшими полномочиями. Его писания имели силу царских указов. В начале 1610 года он отогнал от Москвы второго «царевича Дмитрия». У Скопина-Шуйского армия состояла в основном из ополченцев поморских и северных уездов. Скоропостижная кончина полководца вызвала толки, народная молва обвиняла в его смерти царя Василия Шуйского.

— А теперь царь батюшка иноком стал. По принуждению постриг принял, болезный. Но отблагодарить наш род все же успел. Пожаловал нам, Строгановым, незадолго до своего падения звание гостей. Это звание носят немногие, лишь самые именитые купцы Руси, а еще удостоились именоваться по батюшке, как писано в грамоте, с вичем. Теперь наш род солепромышленников с благородным дворянством ровня! Беда, дворню не могу приучить величать по-новому, Прохором Семеновичем.

— А сейчас кому будешь помогать? Польскому царевичу Владиславу? Ведь в такое лихолетье за деньги и в князья выйти можно.

— Ты, князь, зря меня не обижай! Иноземцам и самозванцам Строгановы подчиняться не будут. А силушка у нас еще имеется. Отбивались раньше и, даст Бог, отобьемся сейчас от супостатов. Видел наш Благовещенский собор? Его мой дед, Аника Строганов, еще в 1560 году построил. Теперь это не просто храм Божий, а добрая крепость, с запасами продовольствия и своим источником воды. Здесь хранится казна, склад пушнины, устроены и тюремные казематы. Готовы к любому лиху. Самозванцев и иноземцев на шаг не пущу, рубля не дам. Костьми лягу, уничтожу все, но не дам.

— А кому нужен второй самозванец Дмитрий? — спросил Шорин.

— Вроде как Польша сначала поддерживала. Почти два года простоял Тушинский вор под Москвой. А когда получил взашей от Скопина-Шуйского, то убег в Калугу. Сейчас с Польшей порвал связи. Собрал войско из русских, казаков, дворян около него много крутится. С татарами дружит. Касимовский царь Ураз-Мухамед с ним. По всему, часть боярства за него. Я через своих людей сведал. А еще говорят, в Рязани, и в Нижнем Новгороде воззвания появились. Земское ополчение хотят собрать. Но кто? Не ведаю.

Историческая справка. Первое земское ополчение. Было сформировано на Рязани в 1611 году. Его возглавляли Прокопий Ляпунов, Трубецкой, Заруцкий.

В Нижнем Новгороде в том же 1611 году земский староста Козьма Минин и князь Дмитрий Пожарский начинают формировать Второе земское ополчение.

Декабрь 1610 г. — Лжедмитрий II, заподозрив в измене, убил касимовского царя Ураз-Мухамеда, а татары отомстили, убив самого царевича-самозванца. Этим устранилось препятствие, разделяющее патриотические силы.

Началась консолидация патриотических сил. Ратные люди Поморья, городов: Ярославль, Вологда, Нижний Новгород, — основная часть ополчения.

Анна сильно волновалась. Услышанный разговор мужчин не то что открыл ей глаза на происходящее. Многое о событиях в Московии она уже знала. Произошло то, чего она в глубине души боялась постоянно. Взыграла кровь, унаследованная от великих воителей прошлого. Женское счастье, материнство, любовь оказались жалкими чувствами, достойными только простолюдин. Она предназначена для большего, ей уготовлено судьбой быть царицей. Этот момент настал. Русь захлебывается собственной кровью и оказать помощь сибирским городам не в состоянии.

«Конечно, — думала Анна, — сибирские города сильны сами по себе, и Строганов с ратниками недалеко, но если поднять всех и действовать быстро, то победа будет за мной».

Анна не могла, да и не хотела скрывать свои чувства. Шорин стал украдкой наблюдать за супругой. Волнение, чуть заметный румянец на смуглом личике, блеск в глазах сделали княжну еще прекрасней. Он любовался своей женой, услаждая мужское самолюбие. О! Если бы он мог прочитать в тот момент ее мысли!

«Страх глядеть на эту княжну! — подумал Строганов, тоже обративший внимание на Анну. — Наши бабы куда лучше: спокойные, взгляд кроткий, ласковый, в мужские дела не лезут. А эта — что ведьма. Глазища вытаращила, молчит и слушает. Вроде крещеная, а страх Божий».

— Дорогая! Как ты себя чувствуешь? Мы, по всему, напугали тебя своими разговорами. Иди в опочивальню, отдохни, — произнес Шорин.

Княжна Анна согласно кивнула головой и удалилась в покои. Не раздеваясь, упала на кровать и вдруг неожиданно для себя заплакала. То ли от жалости к себе, то ли от злости на весь белый свет? Она даже сама не поняла причину своих слез. Слегка удивившись этой слабости, она прогнала грусть-печаль прочь и спокойно стала обдумывать план дальнейших действий.

Оставшись наедине с князем Шориным, Строганов вдруг замолчал, что-то обдумывая, а затем неожиданно и горячо произнес:

— Послушай меня, князь. Под польского царевича идти негоже. Конец вере православной придет. Я, княже, могу целому войску справу дать. Кликнем поморцев, новгородских ушкуйников, казаков можно, да и холопов у меня немало. Ты, княже, человек родовитый, возглавишь войско. Пока на Москве лихо, создадим свое царство. Городишки сибирские за меня станут. Им деваться некуда. Враз кучумовских царевичей спалят. Славное царство получится — Златокипящее. С Бухарой, Самаркандом торговать будем.

— Эх! Куда тебя понесло, купец! Сразу в цари! Полякам присягать и я не собираюсь, но супротив Москвы никогда не пойду и тебе не советую. Знай, сибирские воеводы крепко за Русь стоят, в московские дела не лезут, но законного царя дождутся, а тебе, если что, махом хребет поломают, — жестко произнес Шорин.

— Что ты, князь! Бог с тобой! У меня такого и на уме не было! — испугался Строганов. — Я это чтобы оборониться, переждать напасть, а царь законный будет, так сразу присягнем!

— Ладно, Прохор Семенович, — уже спокойно произнес Шорин. — Не допустит Господь пропасть люду православному, образумит бояр. А мы пока будем доглядывать за интересами Руси-матушки. Ты у себя в вотчине, а я у себя в Обдоре.

На этом разговор остановился. Князь ушел в отведенную им половину. Прохор Строганов еще долго сидел в гостевой горнице, переживая за свою несдержанность.

— Однако нечистый попутал! Такое князю наговорил. Быстрее бы убирался восвояси. Я уж как-нибудь сам тут разберусь, кто за кого. Наше дело купеческое. В первый черед — свой интерес блюсти. А интерес этот, чтобы Русь крепла, тогда и торговать ловчее. Надо послать людишек, сведать, кто ополчение ныне собирает.

На этой мысли купец успокоился и удалился в опочивальню.

 

5

Князь Василий Шорин твердо решил вернуться в Обдор и продолжить службу, которую ему поручил царь Василий Шуйский, нынче стриженный в монахи, и которую никто из последующих авантюристов, побывавших на русском престоле, не отменил. Он был немного удивлен, когда княжна Анна горячо поддержала идею возвратиться. Ведь, покидая Коду, Анна чуть ли не уговаривала его всей семьей покинуть Сибирь и готова была ехать куда угодно. Да и сама эта поездка была, по сути, знакомством Анны с родовым имением князей Шориных. Молодая хозяйка планировала осмотреть его и подготовить к переезду всей семьи. Теперь эти планы были забыты, а на уме одно немедленное возвращение. Но князь долго не удивлялся. Он за совместно прожитые годы привык к неудержимому характеру супруги, и ее импульсивные, противоположные изменения в желаниях, поведении уже не удивляли, как раньше. И надо сказать, что этим Анна пленяла его еще больше. Она всегда была нова, неожиданна, на лице всегда страсть: то ненависть, то восторг, то грусть, то любовь. Он никогда не скучал рядом с ней, всегда восторгался ее красотой и бесконечно любил. Да и княжна отвечала ему любовью. Несмотря на бушующие в ее душе страсти, амбиции, там всегда находилось место для любви к Шорину и сыновьям, рожденным этой любовью. Но безумные планы, как морские волны, захлестывали эту любовь и покрывали пеной. В этот миг она становилась правнучкой Амира Тимура, жаждущей власти, и фанатичной жрицей бога Рачи, владеющей душами сибирских народов. А когда волна откатывалась обратно, женское начало брало свое, любовь овладевала каждой ее частичкой, и в мыслях было только любить и сохранить семью. Она страдала безмерно, ее любовь не грела ласково любимых, а обжигала их смертельно. Такова была Анна.

Супруги Шорины ожидали, когда спадет вода в весенних реках, чтобы спокойно отправиться в обратный путь. А пока занимались праздными делами. Князь Шорин стал частенько посещать церковь, где с упоением слушал пение церковного хора.

Историческая справка. Необходимо особо отметить направление русской средневековой музыки, получившее название Усольского мастеропения. В строгановском Благовещенском соборе сложился центр Усольского мастеропения. Знаменитые мастера певчего дела: Стефан Голыш, Иван Лукошков, Фаддей Суботин, в разные годы служили в главном соборе Сольвычегодска. Строгановы распространили по всей России полифонию в церковно-певческих хорах. Известны две грамоты царя Петра и царевны Софьи Г.Д. Строганову. Первая из них содержит просьбу прислать в Москву четырех лучших вспеваков, вторая сообщает, что певцы прибыли. Слава о сольвычегодских певцах распространилась от Москвы по всей России.

Послушав хор, он направлялся на базарную площадь, затем на пристань. Участвуя в разговорах или просто прислушиваясь к ним, князь с жадностью ловил любую новость о московских делах. А новости, надо сказать, были плохими. Без царя Москва теряла власть над Русью. На ее огромных пространствах властвовало беззаконие. Кто силен, тот и господин. Везде хозяйничали шайки разбойников. Без надежной охраны ни пройти ни проехать. Народ грабили и свои, и чужие. Степняки совершали набеги, угоняя полон и скот. Католическая церковь вела польские и шведские войска, разрушая православие.

Анна сидела все больше в хоромах, неожиданно занявшись перепиской. Она делала это открыто, но у князя все равно вызвало легкое беспокойство, и он спросил.

— Кому и что отписываешь, дорогая Аннушка?

— В Самарканд пишу, милый, родственникам. Давно о Тимке и Петруше не сообщала. Да и кое-что из вещей заказать надо. Отсюда, из Сольвычегодска, с бухарскими купцами письмо намного быстрее дойдет.

Шорин заглянул в рукопись. Но там были письмена на древнем перси, а в арабском писании он ничего не смыслил.

— Ты, Аннушка, будь добра не отписывай только про наши российские дрязги. Ни к чему сор из избы выносить, — попросил князь и на этом успокоился.

Анна тем временем, находясь во власти демонических чувств, готовила восстание. Представившись на Сольвычегодском базаре купцам из Самарканда, она без труда по их каналам отправила письма в великую степь для царевичей и в Бухару с просьбой прислать знающих пушкарей.

Письмо царевичам гласило:

«Великому хану Сибири Алею потомку хана Джучи, сына самого потрясателя вселенной, великого Чингисхана, и братьям его, неустрашимым воинам, царевичам Кончувару, Азиму, Чуваку, Алтанаю. Пишет вам княжна Анна, Самаркандская принцесса, потомок Властителя семи созвездий Амира Тимура. Наши великие предки правили миром. Их боевые кони втаптывали в грязь царей Европы и Азии. Нет рек на земле, которые не поили водой их армии. Настал и наш час доказать, что и мы продолжаем их великие дела. Сейчас Русь — наш главный враг. Оставшись без царя, она превращается в прах. Князья и бояре дерутся между собой. Разор и безвластие по всей земле Русской. Я хочу объединить все сибирские народы и летом этого года нанести удар по русским городам. Остальное я не могу доверить бумаге. Детали обсудим при личной встрече. Я возвращаюсь в Коду. На последней заставе перед Верхотурьем буду ждать встречи с тобой».

 

6

Конец мая, начало июня — пожалуй, самый приятный период для путешествий по Сибири. Наступает лето, распустилась пышным цветом тайга. Все пропитано солнечными лучами и запахами. Мошка еще не беспокоит. В питании вновь свежая рыба и дичь. С хлебушком тоже проблем нет. Начался завоз на верхотурские склады. Да и само путешествие по воде не требует особых физических нагрузок и более безопасно. Лихой человек держится в стороне от водных путей, сейчас здесь многолюдно, торговые и воинские люди спешат по своим делам. Глядя на эту несуетливую деловитость и обстоятельность сибирской жизни, Шорин изумлялся:

«На Руси безвластие, бояре бороды друг другу рвут, народ переводят, а тут, в Сибири, порядок, деловитость, закон».

Вместе с Шориными из Сольвычегодска на Верхотурье следовал купец из Великого Устюга и промысловый человек из Нижнего Новгорода.

Дорожные знакомства легки и приятны. Людей сразу объединяют общие заботы, проблемы и неудобства, связанные с дорогой. Здесь сразу присутствует взаимопомощь и общий досуг. Разговоры текут легко и очень откровенны. Видимо, люди, считая встречу в пути случайной, относятся к попутчику как к случайному знакомому, а совместное проживание приводит к откровенным беседам, которые в обычных условиях не доверишь самым близким. Закончится дорога, случайный попутчик соберет свои вещи, скажет — прощай и навсегда исчезнет из твоей жизни. Именно это является причиной откровения и многого другого, что приводит к растерянности в дальнейшем при случайных встречах. Но эта растерянность в дальнейшем часто переходит в настоящую дружбу, так как людей теперь объединяют общие тайны.

Купец из Великого Устюга представился Петром Ушаковым. Это был крепкий детина, с обветренным лицом и мозолистыми руками. По всему было видно, что он сам не чурался работы и его руки перетаскали бессчетное число пудов груза. Но и сомневаться не приходилось, что эти руки махом переломают хребет тому, кто позарится на его добро или нанесет какой другой разор.

— Мы, Ушаковы, не первый год торговлю ладим в сибирских городишках. В этих делах люди не последние. На Верхотурье и Мангазее свои склады и амбары имеются, — хвастался купец. — Сейчас на Верхотурской верфи ладим два новых и три старых струга. Товару столько приготовили, что в Мангазею только за два хода доставить можно.

— А что за товар? — спросил Шорин.

— Товар известный, — осанился купец. — Есть и заморский: сукно, металл, пряности, украшения, а есть и наш из Великого Устюга: сермяжное и белое сукно, холст, кожа, промысловое снаряжение. Главное — не запоздать в Мангазею на начало торгов.

— Торг в Мангазее круглый год идет, опоздать трудно, — вставил Шорин.

— Так-то оно так, да не так, — засмеялся купец. — Сразу видно, что в купеческих делах не сведущ. Здесь надо угадать к окончанию сбора ясака. А он может тянуться до весенних оттепелей. Но если угадаешь, то достанутся тебе лучшие соболя, а за них и цена знамо выше, и спрос велик.

— Ну а как, иноземные купцы не обижают? — задал князь вопрос, чтобы перевести разговор в интересующее его русло.

— Как же! Раньше мягкую рухлядь без опаски везли в Архангельск. Торговаться с иноземцами не боялись. Ведь на своей земле стояли. А сейчас там швед командует. Воевода русские интересы не блюдет. Забыл ирод, кем на воеводство поставлен. Во всем слушается иноземцев. Так мы теперь пушные торги устраиваем у себя в Великом Устюге и у Строгановых в Соли Вычегодской. А на будущее собираемся мы, Ушаковы, в Сибирь перебраться. Скопим казну, в Тобольске на торгах пивной или банный откуп возьмем. А с таким доходным делом в гости-купцы недалеко, а то и головой таможенным можно стать, весьма хлебное место! — не на шутку размечтался купец.

Промысловый человек представился Исааком Ревякиным. То был сухощавый, подвижный, складно сложенный, совсем еще молодой парень. Один, неплохо одетый, он мало походил на промыслового человека.

— Жид, а в промысловые подался! Обычно ваш брат в лавке предпочитает сидеть или под закладные деньги давать, — грубовато, но вполне беззлобно заметил купец.

— У меня батя в Мангазее уже не первый год пушным промыслом занимается. Так я к нему покрученником еду. Везу с собой соболиную снасть, ружья с порохом и свинцом, топоры, толокна вдосталь. Просил еще собак прикупить по дороге, а то в Мангазее они весьма дороги, дороже коня на Устюжном торге, — произнес парень и засмеялся.

— Хороший вожак дороже коня! Это так, — согласился купец. — Слыхал я про твоего батю, удачливый промысловик! Давно хочу с ним познакомиться. Ты держись возле меня. Так ловчее будет. У меня на стругах тебе место найдется. Собак в Демьянском или Самаровском яме взять лучше. Сам не справишься, моя помощь понадобится. А ты по приезде с батей меня познакомишь. Слыхал я, нынче он на Енисей с ватагой пойдет?

— Это мне неведомо, — отвечал юноша, сразу показав смышленый ум. — А за помощь благодарствую, не откажусь.

— А в Нижнем Новгороде как дела идут? — спросил Шорин, которого деловые разговоры купца мало интересовали.

— Нижний Новгород кипит, народное ополчение собирает. Я все золото в земскую казну, старосте Кузьме Минину, сдал, а на остатки снаряжение взял. Ох достанется от бати, — вздохнул Исаак.

— А кто возглавит ополчение, не слыхал? — наконец услышав что-то интересное для себя, спросил Шорин.

— Слыхал! Говорят, просить будут князя Дмитрия Пожарского.

— Дмитрий Пожарский воевода добрый, воевать горазд. Если согласится, то шляхте и шведам конец, — облегченно вздохнул Шорин.

Так за разговорами бежали версты и дни. Менялись реки, проходили волоки. Наконец, река Тура. Она быстро превратилась из мелкой речушки в полноводную реку. Скоро город Верхотурье. От него начинается водный ход до самой златокипящей Мангазеи.

 

7

Ночь. Город Верхотурье совсем рядом. Слышали с вечера колокольный звон, доносившийся из Никольского монастыря. Анна попросилась ночевать на берегу, так как судовая обстановка ей наскучила. Когда все крепко спали, она тихо покинула шатер и пошла на крик ночной птицы. Крик, с завидной периодичностью, стал повторяться после захода солнца, но беспокойства у охраны не вызвал. Мало ли что за птица раскричалась, да и места здесь тихие. Давненько не видать вражеского племени. Светила луна, мерцали звезды. Ночь тихая, волнующая, пропитанная запахами. Анна двигалась по чуть заметной тропе, вдоль реки. Кусты цеплялись за одежду, иногда мягко хлестали по лицу, паутина, попадая на лицо, вызывала брезгливые ощущения. Но больше беспокоила мошка.

Снова раздался крик птицы. На этот раз совсем рядом, где-то у воды. Расступились кусты, и Анна оказалась на берегу. Птица молчала, княжна стояла у воды и ждала. Тихо. По воде стелется редкий утренний туман. Холодная луна вяло освещает реку и прибрежный кустарник. По телу княжны пробежала дрожь. Но она вызвана не ночной прохладой, а нервным возбуждением от риска и готовностью встретить опасность. Наверное, от подобных чувств у хищников вздрагивает кожа при виде врага или добычи.

Раздался плеск воды, по всему — от весел лодки. Человек явно был хорошим гребцом, но вся его сноровка и желание не шуметь, как он ни старался, не могли скрыть его работу. Вода, стекая с весел, радуясь возвращению, предательски шумела. Звук, обнаглев от стоящей тишины, усиливаясь, разносился далеко над водой. Показалась лодка, достаточно крупная, плоскодонная, сделанная из досок, хорошо просмоленных по швам и стыкам. Такие делают русские для перевозки поклажи по малым рекам. Человек увидел княжну, неподвижно стоящую на берегу, и направил к ней лодку. Лодка причалила. Нос устойчиво встал на песчаную береговую полосу. Человек молча, но расторопно, выскочил из лодки, помог Анне зайти на нее, с усилием оттолкнул от берега, запрыгнул в нее и уже без опаски погнал в сторону старицы, заросшей и незаметной с воды.

Пройдя сквозь камыши, лодка вышла на тихую просторную гладь старицы. Скоро показался стан кочевников. Пасутся разнузданные, но под седлом кони, готовые в любой момент сорваться и унестись в родную степь. На берегу одинокая белоснежная юрта. Костры не зажигают. Кругом охрана, остальные воины, завернувшись в шкуры, спят вповалку на земле. Караул встретил княжну и проводил в юрту.

Юрта обставлена по-походному, ничего лишнего, но официальность встречи и уважение выдержаны на должном уровне. Несколько лампад хорошо освещают все помещение. Масло источает приятный аромат, шкуры барсов застилают пол. Хан Алей в золоченых доспехах восседает, обложенный со всех сторон подушками. Он хорош! Резкие, восточные черты лица, глаза раскосые, но широко открытые. Чувствуется сила и ловкость в каждом его движении. Напротив приготовлено место для княжны Анны. Она сосчитала подушки, приготовленные для нее, их количество совпадало в точности с количеством подушек у хана Алея.

«Если у этого воина будет армия и хороший советник, он без труда захватит всю Великую степь. За потомком потрясателя вселенной пойдут все кочевые народы. Главное ему уничтожить противников, тоже рвущихся к власти», — подумала Анна, усаживаясь молча на свое место.

Разговор должен был начать хозяин на правах хана, воина, мужчины. Но он вдруг поймал себя на том, что впервые будет разговаривать с женщиной на равных, и как к ней обратиться, не знает. Красота Анны еще больше ввергла его в растерянность.

«Да этот степняк совсем дик, — подумала она. — Первое впечатление обманчиво. Больших дел от него не дождешься, но использовать будет легко».

— Я рада лицезреть и приветствовать хана Алея, потомка рода Джучи, сына самого Чингисхана, потрясателя вселенной. Вот мой тебе дар. Этот клинок когда-то принадлежал моему предку Амиру Тимуру. Он был в числе добычи, взятой в Индийском походе. Пусть он принесет тебе великие победы и славу.

Анна, в поклоне, положила саблю к ногам Алея. На самом деле она врала. Клинок был действительно индийского происхождения, и по всему, работы высокого мастера, но приобретен княжной нынче на Сольвычегодском базаре у заезжего арабского купца. Однако в данный момент это была не ложь, а дипломатический ход. Ведь без даров над ханом будет смеяться вся степь, а взять их сейчас негде.

Хан Алей окончательно смутился. Он даже вскочил на ноги, что противоречило всем законам восточной дипломатии. Шутка ли! Имя Амира Тимура до сих пор вызывает уважение и ужас по всем азиатским странам. Ведь именно его войска разгромили Золотую Орду и превратили ее в тлен, создавая единое государство ислама.

— Божественная! Мой меч принадлежит тебе! Скажи, что я должен делать? — страстно произнес хан Алей. И порывисто схватил Анну за руку, чем слегка напугал ее.

— Хан Алей, мне нужен твой меч. Не пройдет и месяца, как я подыму свой народ на борьбу с русскими. Я создам на севере свое царство, ты царство на юге. Мы будем дружны, как брат с сестрой. Сейчас ты должен повести свои орды на русские города. Сожги их посевы, угони скот и полон. Пройдись огнем по всей округе. Вымани русские дружины из городов в степь. А сам, не принимая сражения, растворись в Великой степи и жди от меня сообщения. Сам ничего не предпринимай, береги силы, — страстно произнесла Анна то ли просьбу, то ли приказ.

— Почему сестра?! — выдохнул Алей. — Ты будешь моей женой!

— Возможно, и так, но после того, как уничтожим русские города, — уклончиво ответила княжна.

— Хорошо! Не пройдет и месяца все русские дружины выйдут в степь. Я буду исполнять все твои указания! — запальчиво выкрикнул хан и привлек Анну к себе.

Теперь растерялась княжна. В юрте они были двоем, и насилие остановить было некому. Она слабо сопротивлялась, обдумывая свои действия, надеясь больше на случай. И действительно, закричали постовые, и вбежал десятник.

— Хан, русские хватились княжны. Ищут по воде и по берегу.

— На берегу остался след от лодки. Если его найдут, я не смогу оправдаться. Везите меня срочно обратно, — приказала десятнику Анна, чем удивила его до глубины души.

Хан Алей подтвердил указание, и Анна бегом бросилась к берегу, где в лодке ожидал ее тот же молчаливый человек. Приподняв платье, она ловко запрыгнула в лодку. Человек улыбнулся, ощерив рот. Анна заметила, что язык у него отрезан.

— Это хорошо! — отметила она. — Если застанут вместе, не сболтнет лишнего.

Крики слышны и на воде, и на суше. Анна снова пробирается сквозь кусты. Луна скрылась за облако, ночная мгла на короткое время закрыла все от глаз. Только отблески факелов давали ориентир. Княжна различила голос Шорина, что обрадовало ее и придало уверенности. Она тоже откликнулась. Василий и Анна были уже рядом.

— Аннушка, где ты была, что случилось? — тревожно воскликнул Шорин.

— Успокойся, княже! Все хорошо, — чуть позевывая, отвечала княжна. — Просто встала по нужде, а тут ночь такая чудесная, прогуляться захотелось и слегка заплутала. Не сердись, сам взгляни, правда, чудесная ночь?

Князь Шорин оглянулся вокруг. Ничего чудесного он не увидел, но чувство стыда охватило его.

«Княжна по интимному делу поднялась, а я, не разобравшись, шум поднял, ей сейчас, наверно, неудобно перед мужиками, вон стоят, таращатся», — подумал князь, а вслух произнес:

— Извини, дорогая! Я сильно испугался за тебя.

— Ничего, княже, — тихо и ласково произнесла Анна. — Пойдем, любимый, спать, до рассвета еще есть время.

 

1

Август 1910 года. Город Тобольск.

Лето в разгаре, и стольный город Сибири Тобольск снова в тревогах. Нынче здесь на воеводстве сидит князь Иван Михайлович Катырев-Ростовский. В прошлом году он прибыл в Сибирь и быть ему на воеводстве еще долгие годы.

Сейчас, сидя в палатах, воевода изучает донесения из Великой степи, будь она неладна. Нынче хан Алей активен как никогда. Наскочит на город малой ратью, спалит посевы и заимки, порубит тех, кто не успел скрыться за стенами, и, не принимая боя, уйдет под другой город или в степи растворится.

Войско у Алея хоть и невелико, но состоит большим числом из ногайцев, а те отличные воины. Погромив Уфимский уезд, сожгли Кинырский городок, затем объявились под Тюменью. Но спасибо Господу, Тюменский воевода Семен Волынский вовремя был упрежден. Некто служилый, конный казак Гришка Пушников, сообщил о приближении орд, и тех отогнали. Хан Алей ушел в степь, теперь вот опять объявился. уже под Туринском. В Тарском уезде калмыки огнем прошлись. Если они соединятся, то Тюмени несдобровать, а то и на Тобольск орда может пойти.

Князь Иван Михайлович уже забрал из Верхотурья и Березова охочих людей, стрельцов и часть служилых казаков. Они сейчас в степи за Алеем гоняются.

— Сколько раз ловили царевичей, а затем царским указом отпускали, — рассуждал он. — Нынче, если словим Алея или кого другого из царевичей, велю сразу удавить, в Москву отправлять не буду, там сейчас не до них.

К воеводе впустили посыльного.

— Путилка Афанасьев, из Тары, — представился казак, — отписка тебе, воевода, от князя нашего Ивана Масальского.

Отписка гласила:

«Калмыки приходили под Тарский город войной, много коров и лошадей угнали, волость повоевали, десять человек побили. Отняли озера, где соль берем, варни пожгли. Самим не можно справиться с калмыками, воинских людей мало. Прошу тебя, воевода Иван Михайлович, вели охочих людей по городам собрать и воевать калмыков в Тарском уезде».

— Второй год соли из Тары не будет! — заохал воевода. — Совсем худо! Чем оклад на жалованье давать будем. В Тобольске соль уже закончилась, из Тюмени берем, а если и там соляные варни пожгут, что тогда? Служилый народ терпеливый, деньги могут подождать, а вот соль надобна. Запасов не сделать, да и промысла не будет.

 

2

То же время, недалеко от города Березова.

Торг на Мангазее нынче удался на славу. Купцов из Москвы не было, иноземцам тоже все ходы перекрыли, а мягкой рухляди вдоволь. Большой барыш достался поморским и усольским купцам. Весь товар из амбаров выгребли, но пушнину скупили всю. Редкая драная шкурка осталась у промышленных и самояди. Вот и купчина из Пустозерска, Степан Федотов, на славу торговлю справил и возвращается к себе домой. Мягкую рухлядь он продаст голландским или шведским купчишкам прямо у себя в Пустозерске. Вот только не продешевить! Торопиться не будет. Узнает цены на торгах в Сольвычегодске, а уже потом начнет торговаться. Копейки не упустит, знай наших. У иноземцев и так немалая выгода. Ехать никуда не требуется, риска никакого. Взял рухлядь — и сразу на корабль. Строил планы Степан, развалившись в ладье.

Северным ходом пойдет домой, через Уральский Камень, прямо к себе на Печору. Трудно было выправить дорожные документы, ведь запрет на северный ход имеется. Много подарков пришлось отвалить таможенному голове в Мангазее. Но купец все равно в выгоде. Дорога через Верхотурье гораздо длиннее, денег и времени уйдет куда больше. Березов уже рядом. Отметить документы, приобрести кое-какую справу, и вперед через камень. Спокойное течение мыслей у Степана прервал оклик одного из служак.

— Степан! Командуй к берегу, ладья прохудилась. Не дай бог, рухлядь подмочим.

— К берегу, привал! — заорал купец. Он хоть и спешил, но перспектива сушить меха не вдохновляла, да и размяться хотелось.

Охрана и служки принялись разгружать струг. Затем завалили ладью набок и в носовой части обнаружили повреждение. Разошлись доски, без пакли и смолы не обойтись. Смеркалось, пришлось отложить работы до утра. Каждый привычно занялся своим делом по устройству лагеря.

Не было ощущения тревоги, всеми владели думы о родном очаге и близких людях. А между тем сотни враждебных глаз наблюдали за ними. Весь день разведчики сопровождали их струг, чтобы не прозевать этого часа. И он настал — час смерти.

Со всех сторон засвистели стрелы. С близкого расстояния они глубоко впивались в незащищенные тела, не оставляя шансов выжить. Охрана среагировала сразу, дав залп из ружей, но врага это не остановило. Живые пытались добраться до оружия, но все было тщетно. На каждого насело по пять, а то и до десяти человек. Отбивались чем могли, но их судьба была решена. Один за другим падали русские на землю, сраженные стрелой или заколотые ножом. Последним пал Степан. До последнего вздоха он защищал свое добро. Он ни секунды не сомневался в своей победе. Великая досада и удивление отразились на его лице, когда, утыканный стрелами, он потерял возможность двигаться и, умирая, рухнул на землю.

Радость победителей, а это были кодские остяки, не знала границ. Трупы своих воинов, которых оказалось немало, предали огню, а над русскими устроили настоящую вакханалию.

Они, разрубив грудь, извлекли сердца русских и съели сырыми. Теперь они станут обладать их отвагой и силой. А вот счастливцы, которым достанется оружие или доспехи, станут еще и неуязвимыми. Но, на беду, русских было десять, а их несколько сотен. Все это вызвало бесконечные драки между воинами, что очень напоминало дележ добычи в волчьей стае, где есть закон, но это закон силы. Потом был пир, прямо на трупах поверженных врагов, где хвастовство друг перед другом превзошло все границы. В завершение праздника трупы насадили на сухие жерди, как шашлык, и пустили сплавом по реке. Пусть русские видят, что мы сделали с их братьями, и боятся, так как это скоро случится со всеми.

 

3

Город Березов. То же время.

Петр Черкасский готовился к отъезду. Срок его воеводства подошел к концу. Буквально в последние дни своего царствования Василий Шуйский успел подписать указ на его преемника, князя Степана Ивановича Волынского. Новый воевода принял дела и сразу понял, что в Москве это назначение виделось ему совсем по-другому. Этакий медвежий угол, где служилые томятся от безделья, в подчинении слабые, полудикие инородцы, но вот подарков великое множество. Все утверждали, что за два года воеводства в Сибири можно столько скопить мягкой рухляди, что на всю оставшуюся жизнь хватит.

Ожидания насчет подарков, надо сказать, оправдались с лихвой, но воеводство оказалось делом весьма хлопотным. Ясак собери, заготовку на зиму сделай, острог приведи в порядок, отписки, грамоты, указы со всех сторон сыпятся. А инородцы эти, самоядь, вогулы, остяки, дюже дикие и злые, хуже татар будут. Чуть слабину дашь, враз город спалят. Слухи одни тревожнее других. Сначала с ясаком тянули, а сейчас дошло до того, что служилых, которые за ясаком в Белогорье ушли, всех побили. Еще на Петров день рать в Тобольск ушла, по требованию тамошнего воеводы. В Березове и сотни казаков не осталось. Вот и думай, как быть?

Петр Черкасский действительно собрался в дорогу, но вот отъезд все откладывал. Дело в том, что князь Шорин перед отъездом в Обдор был какой-то странный. Совершенно один заявился он из Коды. Без провианта, поклажи, на старенькой долбленой лодке проделал он путь от Коды до Березова. На вопросы отмалчивался, заявил, что отбывает в Обдор.

— Тревожно становится в волости. Инородцы бунт затевают. Я в Обдорск срочно направляюсь. Усмирю самоядь, и сразу обратно в Березов. Часть обдорских казаков с собой приведу, — сообщил Шорин свои планы.

— А где Анна? — спросил старый воевода.

— Больна сильно! Боюсь, разум у нее помутился! — странно произнес Василий, затем добавил: — Присматривай, князь, за городскими инородцами строже, особливо за Азизой, что за детьми доглядывает, на душе тревожно.

Перед отъездом Шорин привел к нему своих сыновей и оставил на попечение Черкасскому.

— Ты, князь, крестным отцом им приходишься, пригляди за хлопцами. Пусть на глазах у тебя будут, пока меня нет. Вернусь, заберу всех в Обдор, — попросил он.

Вот и сидит Черкасский в Березове, не ведая почему. Страшную весть узнал он нынче. Хорошо что от своих соглядатаев. Велел молчать под страхом смерти. Донесли ему, что остяки, вогулы и самоядь объединились и готовы к бунту. Но это было и так хорошо известно. А вот что княжна Анна, супруга Шорина, венчанная в церкви, где он был посаженым отцом, предводитель всего восстания, чуть не убило князя. Он не мог в это поверить. Надежных людей послал он за Шориным. Тот, ведя подкрепление из Обдора, скоро должен прибыть в Березов. Осунулся князь, исхудал за последнее время. Сквозь слезы наблюдал он за малолетними Петрушей и Тимофеем. Те целыми днями носились по двору, шалили и без конца тормошили престарелого князя, а тот молился Святой Троице, чтобы образумили Анну и отвели от греха.

 

4

Городок Кода, месяцем раньше.

Супруги Шорины только что прибыли в свой сказочный городок и отдыхали после длительного и столь безуспешного путешествия. Василий торопился в Березов, очень соскучился по сыновьям, да и с князем Черкасским хотелось увидеться. Слишком много узнал он о делах московских, а поделиться не с кем. Тревожно было на душе. А тут Анна вдруг заупрямилась. Мол, дел накопилось, все в развал пришло, пока ее не было.

— Ясак до сих пор Кода не уплатила. Стены пора ремонтировать. Купцы бухарские должны прибыть, — заявила она. — Поправлю дела и поедем в Березов.

Целыми днями проводила она на бесконечных советах со своими подданными, а князь между тем страшно скучал и болтался по окрестностям городка.

По берегу реки, куда ни взглянешь, разбился воинский лагерь. Не одна тысяча белогорских остяков собралась вокруг городка. Говорят, тунгусы с Енисея пришли, большая война будет. В стороне от городка грохнула пушка. Шорин этому очень удивился и пошел по направлению звука.

«Странно, — думал он. — Кода получила высочайшее указание иметь пушки для бережения, но в том же указе есть строгий запрет снимать их со стен».

Скоро он увидел виновниц своего беспокойства. Две пушки малого калибра, установленные на походных лафетах, стреляли по скале, где была импровизированная мишень. Остяки бестолково топтались вокруг страшного оружия, и среди них выделялся бухарскими одеяниями татарин, явно обучающий их стрельбе.

— Но это переходит все границы! — вскипел князь. — Даже если у них война с тунгусами, которые не являются подданными Руси, это не дает им право нарушать царский указ.

Василий развернулся и зашагал в Коду, намереваясь найти Анну и выяснить этот вопрос. Во дворце, а так можно назвать их жилище, княжны не оказалось, и он решительно отправился к белой юрте, в которой любила заседать и управлять своим народом княжна Анна.

Бесцеремонно оттолкнув охрану, которая пыталась остановить его, князь стремительно вошел в юрту. Среди обрывка речи на остяцком языке, которую он услышал из уст княжны, прозвучали знакомые названия: Березов, Обдор.

Столь бесцеремонно князь Василий Шорин попал на высший военный совет. Все присутствующие тут же замолчали. Некоторые схватились за ножи. Такую Анну он еще не видел! Она поднялась на ноги. Величественная, как царица, глаза полны гнева и ненависти.

— Как посмел ты ворваться ко мне? — прочитал он в этих глазах адресованный ему вопрос.

Князь сильно растерялся. Забыв, зачем пришел, разучившись говорить, он смотрел на Анну безумным взором, не в силах взять себя в руки и выйти из оцепенения.

Анна, напротив, быстро взяла себя в руки, потушила свой взор, но величие княгини даже возросло.

— Оставьте нас одних! — приказала царица.

Остяки, не вставая, пятясь задом, покинули юрту. Супруги остались одни, стоя друг перед другом, глаза в глаза. Василий продолжал находиться в каком-то гипнотическом оцепенении под взглядом Анны. Молчание продолжалось недолго. Разговор, вернее монолог, начала княжна:

— Я объявляю себя царицей остяков, вогулов и самояди, живущей от устья Иртыша до холодного моря. Руси нет, она сама втоптала себя в грязь, и теперь мои народы не являются ее данниками, как вы выражаетесь, ясачными. Русские должны уйти с моих земель или будут уничтожены. Я собрала великую орду, русские города будут сожжены и стерты с лица моей земли. Мы венчаны вашей верой, она для меня пустой звук. Но ты отец моих детей. Им суждено быть великими правителями Сибири. Предлагаю тебе принять нашу веру, встать под мои знамена и разделить со мной власть.

Княжна еще продолжала говорить, но князь перестал ее слушать. Его состояние трудно описать. Запомнил каждое слово, но его плоть, мозг не хочет воспринимать их как реальность. Страшно поверить в это. Каждая клетка его существа кричит, что это неправда, глупая шутка или безумие.

— Боже мой! Спаси, Господи! Анна, ты больна, у тебя жар, надо к лекарю! — чуть слышно пробормотал Шорин.

Князь вышел из юрты. Все вокруг стало чужим и враждебным. Спустившись к реке, сел в лодку, оттолкнулся веслом от берега и поплыл вниз по течению.

Анна продолжала стоять, когда к ней вбежал воин и сообщил, что князь Обдорский уходит.

— Пусть будет так! Не трогайте его! Именем бога Рача приказываю, чтобы ни один волос не упал с его головы! — произнесла Анна, срываясь на крик, а сама подумала: — Убивать надо было раньше, когда он впервые появился в Коде.

 

5

Огнем и мечом прошелся князь Обдорский по стойбищам самоедов. Несмотря на сопротивление инородцев, великий ясак собрал он со всей волости. Объятые страхом, их вожди в который раз дали шерть на верность белому царю. Множество заложников — аманатов, попали в стены Обдорской темницы.

Давно не видели казаки своего голову, а увидели, не узнали. Лют стал князь, скор на расправу. Вокруг Обдорского городка, куда ни глянь, в тундре, на холмах колы торчат, а на колах непокорная самоядь, что воровство чинила или смертоубийство. Испугалась самоядь, откочевала от городка, теперь долго будут в покорности. Но были и такие племена, что, вырвавшись из объятий смерти, не дали шерть, а ушли дальше в тундру, на восход солнца, неся молву о страшных белых русичах, закованных в железо.

Сейчас князь Обдорский возвращался в город Березов. Большую часть Обдорского гарнизона во главе с десятниками Матвеем Брягой и Елистратом Васильевым он вел с собой. Шли очень медленно. Так получилось, что в Обдоре собралась целая флотилия стругов, на которых следовали купцы из златокипящей Мангазеи после торгов. Те сильно опасались нападения инородцев и настояли, чтобы их сопровождала обдорская дружина. Для опасения были все основания. То остатки сгоревшего струга принесет река, а то и труп убиенного казака или купчины.

Таких крупных флотилий на Оби еще не видывали. Десятки больших и малых стругов вытянулись по реке. На тех, что государевы, по небольшой, медной пушке имеется. Сотни русского люду беда собрала вместе, каждый из них, будь то купец или промышленный, или просто мелкий служка, вооружен и неплохо знает воинское дело. А во главе с князем Обдорским, да еще с его десятниками, получалась грозная дружина.

Те отряды остяков и вогулов, что из удаленных уголков сибирской тайги шли на соединение с ордами княжны Анны, были остановлены. Обдорская дружина во главе с лихими десятниками на передовых стругах то и дело вступала в схватки. Многие инородцы были побиты, и, разделяя участь русских, мертвыми плыли по могучей реке. Некоторые вожди без боя сдавались на милость князя Обдорского, давали шерть и возвращались на свои земли. Были и такие, что переходили на сторону русского воинства с целью пограбить своих соплеменников и доказать верность белому царю.

 

6

Город Березов в осаде. Объединенная орда численностью в несколько тысяч воинов обступила город со всех сторон. В нескольких верстах от него, на берегу обской протоки, в местечке Изяпал, расположился главный лагерь. Здесь находилась княжна Анна. Отсюда она руководила штурмом, формировала отряды из вновь прибывших и продолжала рассылать стрелы, призывая подданных к войне.

Город хорошо укреплен, еще до Петрова дня закончили ремонт крепостных стен и башен. Орудия палят непрерывно, не жалея пороха. Запасов хлеба тоже вдосталь. Новый воевода Степан Волынский характером крут. Учинил сыск среди городских крещеных инородцев, и многие на дыбе признались в измене и воровстве. Казнили таких непрерывно. Трупы выбрасывали за стены, для устрашения. Князю Черкасскому с трудом удалось спасти служанку Азизу от казни. Смогла устоять на допросе верная служанка, не предала свою княжну. Да и виниться особо нечему. Вот уже четвертый год она неотлучно с княжескими детьми водится. Привязалась к ним как к родным. Старый князь Черкасский очень это ценил. Так же, как и Азиза, полюбил он хлопцев, и будучи одиноким, в мечтах видел их рядом с собой, да и Азиза радовала его взор и еще будоражила мужскую кровь.

Пригласил как-то князя Черкасского к себе на ужин воевода Степан Волынский. Серьезный мужской разговор получился вместо ужина.

— Много я интересного прознал в последние дни, — начал разговор Волынский.

— Так на дыбе людишки чего не болтают, — отозвался князь Черкасский. — Ты меня спроси, я и отвечу, что было.

— Доля правды на дыбе всегда имеется. А то, что я слышал, впору тебя самого сыску предать. Скажи, Анна, что измену учинила, инородцев к бунту призвала, и Анна Шорина — одна баба? — спросил воевода и пристально взглянул на собеседника.

— Одна, — чуть слышно выдохнул князь Черкасский и, предвидя дальнейший вопрос, продолжил: — Вся вина на ней! Князь Василий Шорин верен царю-батюшке. Не ведает он про то, что Анна, супружница его, измену чинит! Во многих битвах он доказал свою верность, в Обдоре свято блюдет интересы государства Российского, ведает порубежной службой. Вот тебе крест святой.

Князь повернулся к иконам и перекрестился. Волынскому хотелось верить, но подозрительность, столь обязательная при московском дворе, брала верх.

— А где же сейчас сам князь Шорин? Баба его бунт подняла, а он в бегах?

— Тебе, воевода, ведомо, что он в Обдор отбыл, привести самоедов к покорству! — не сдержался Черкасский. — А сейчас, думаю, он к нам подмогу ведет!

— А вдруг подмога не к нам, а Анне! В город обманом зайти задумал Шорин? Тогда как? — понесло князя Волынского. — В кандалы ковать тебя не буду, но надзор будет строгий. Увидим, как дальше быть.

Разговор на этом был закончен. Скоро началась пушечная пальба, и воевода отправился на городские стены.

Третья седмица пошла, как город в осаде. В городе всего вдосталь, и стены крепки, а вот казачков маловато. По приказу Тобольского воеводы ушли казачки в степь воевать царевичей, и тут же остяки подступили к стенам Березова. Плотно встали. Все, кого посылал за подмогой, сгинули. Вон на колах их головы торчат, со стен видать. Выставили, нехристи, напоказ, чтобы надежды на помощь у защитников не было. Посылать бесполезно, только людей переведешь. У таких охотников, как остяки, мышь не проскочит!

Обложили город по всем правилам, не хуже крымских татар. Лучшие стрелки засели в кустах, овражках, за камнями, и не дай бог зазеваться или без опаски выглянуть из бойницы. Стрела тут же поразит цель. Ладно если не убьет, но искалечит знатно. Боевые наконечники надели на стрелы охотники. Где только их взяли? Старые казаки сказывают — монгольские. Железные трехгранные наконечники глубоко впиваются в тело. Обратного хода нет, кровь из раны не бежит. Одно спасение — проткнул плоть на проход, извлек стрелу, и крови ход дать. Ну а потом снадобье целебное, да повязка плотная да чистая. А если нет снадобья, то первое средство — живица пихтовая.

В первые дни осады многие молодые защитники искалечены. Убитых несколько человек, не больше пяти, а раненых тьма. Из тех, что на стенах, многие с повязками. Орда большая, на приступ идет со всех сторон, растянутся защитники, каждому не меньше пятидесяти шагов стены приходится. Ладно бабы да хлопцы ружья заряжают, камни метают да воду кипятят и льют на вражьи головы. Большая от них помощь. Но если до рукопашной дойдет, тяжело придется. Баба в рукопашной не боец, только сгинет зря. Выбились из сил казачки, некому их менять. День и ночь на стенах. Спишь вполглаза. Заснешь крепко, заберется смельчак какой да заколет тебя, как скотину бессловесную. Лучше днем заснуть, когда народ крутится. Опять татары днем лезут! Вот так и держится казак, где только силы берет?

Следующее утро принесло воеводе еще больше неприятностей. Чуть свет прибежал посыльный хлопец и позвал воеводу на стены.

— Что там опять без меня десятники да сотники шагу ступить боятся! — бурчал он просыпаясь.

— Там, воевода, остяки пушки притащили, по нам шибать собрались, — по секрету, шепотом, сообщил малой.

Воеводу чуть удар не хватил. Это конец. Сейчас расшибут крепостные ворота, ворвутся в город, смерть и огонь сотрет Березов с лица земли Сибирской. Эта картина очень четко предстала перед воеводой. Не раз приходилось ему видеть русские города, сожженные крымскими татарами. Обгоревшие трупы, запекшаяся кровь, пепел и жуткий смрад над землей.

На ватных ногах он поднялся на стену. Прикрываясь засекой, инородцы суетились вокруг двух пушек. Хороши пушки, это воевода понял сразу, то что надо для ворога. Калибра хоть и небольшого, пушки выделялись своей длиной, а это означало, что стрелять они будут подалее, чем березовские.

Весь день инородцы пристреливали орудия. Сноровки в этом деле им явно недоставало. Много сожгли пороха, загубили одну из пушек, прежде чем их ядра стали долетать до стен города. Да и сами покалечились изрядно, когда одно из орудий разорвало. Уж сильно туго забили большой заряд пороха.

Потешались казаки над инородцами, не верили, что у них получится. Но вот вышла оказия. Шибануло ядро об городские ворота. И всем стало ясно, что два, три десятка таких ядер — и разлетятся тесаные, листвяжные ворота в щепки. Но сумерки легли на землю, и решающий час отступил.

 

7

Небольшая четырехвесельная ладья шла в Березов. Плутая по бесчисленным протокам, без проводника, натыкаясь на враждебные заставы, Юрий Шатров-Лугуев с товарищами упорно пробивался к городу. С великим трудом он выправил свое назначение на службу сотником в Березове. Получив весть, что Шорин возвратился в Сибирь, он извел своими просьбами Тобольского воеводу, и тот скрепя сердце дал ему добро. Еще проходя Белогорье, бывалый воин догадался, что весь север охвачен восстанием. Вот уже который день скрытно, под покровом тумана или ночи он кружит по протокам вокруг города.

Сегодня что-то произошло, все остяки стянулись в центральный лагерь и устроили пир. Но было не до выяснения причин их ликования, и он, до предела напрягая гребцов, зорко всматриваясь в ночную мглу, проскочил под стены города. Стража, услышав родную речь и разглядев казаков, открыла ворота. В городе поднялся радостный шум. Ведь даже столь небольшая помощь подняла дух у защитников, особенно после столь тяжелого дня.

На шум поднялся и воевода. Князь Волынский спешно собрал совет. Он внимательно познакомился с грамотой, представленной Шатровым, и тщательно изучил печать и роспись Тобольского воеводы Катырева-Ростовского. Подозрительный воевода рассмотрел и лихого сотника. Он слышал о его заслугах, но весьма сомневался в них.

— Добрые воины прибыли к месту и ко времени. Хотя это мало что меняет, — произнес воевода.

Юрий обвел взглядом присутствующих. Люди, по всему, бывалые, но лица грустные и усталые. Ему уже поведали о березовских событиях, и он считал положение серьезным, но никак не безнадежным. Приходилось попадать и в большие передряги.

— А где князь Черкасский? Я слышал, что он в городе? — спросил сотник.

— Князь под надзором. Есть недобрые слухи, — отвечал воевода, а самого пот прошиб. — Сотник-то князю Шорину приятель! Одна шайка-лейка! Упаси, Господи!

— Ты, воевода, со страху, видать, умом тронулся! — вскипел Шатров-Лугуев. — Сей же час освободи князя.

Все присутствующие неожиданно поддержали сотника. Тому ничего не оставалось, как согласиться, но недоверие только возросло.

«Кругом заговорщики, — подумал он. — Может, стоит переметнуться живота ради?»

Он сам лично направился к Черкасскому, снял стражу и был весьма с ним любезен. Более того, он поручил ему и сотнику командовать обороной города, а сам, засев в своих хоромах, через соглядатаев стал внимательно наблюдать за ходом событий.

 

8

Утром начался обстрел города, вернее, городских ворот. Накануне пристрелянное орудие периодически метало ядра в ворота города. Со стен наблюдали пороховую вспышку, грохот пушки и страшный удар ядра. Сотрясались стены, ворота трещали сначала грозно, как бы огрызаясь, но в дальнейшем это все больше напоминало стон.

По приказу Черкасского разобрали несколько свежих изб. Бревна пошли на сооружение частокола, который встал сразу за воротами. На какое-то время он сдержит нападающих.

Шатров с утра находился на стенах. Внимательно наблюдал он за действиями пушкарей. Местность в округе изучил до кустика, до самого маленького овражка.

Первый день обстрела ворота выдержали. Мощные навесы толстыми коваными полосами продолжали держать изрядно потрепанные тесаные бревна. Но завтра держать будет нечего.

За полночь Шатров и Черкасский долго о чем-то совещались. Воеводе тут же донесли о встрече.

— Так и есть, заговор. Утром переметнусь к ним. На Москве нынче это дело обычное, — решил он. — На все воля Божья. Вот тебе и сытное спокойное воеводство.

А между тем сотник придумал, что делать. Наблюдая за пальбой с крепостной башни, он заметил бухарца, который распоряжался возле пушки. Только уничтожив этого пушкаря, а заодно и пушку, можно спасти город. Несколько раз он пытался срезать пушкаря из пищали. Отобрал самое лучшее, что была в городе, но пули не доставали, зря только порох извел да оружие загубил. Сам чуть без глаз не остался. Ударом конницы тоже не достанешь. Бухарец засекой орудие прикрыл, не пробьешься, только людей загубишь. Выход был только один.

Ночью тайно, хоронясь от своих и чужих глаз, с десятком самых отчаянных казаков он спустился со стен города. Вооружил хлопцев до зубов. У каждого пищаль, по два пистоля за поясами, сабля да нож за голенищем. Навязали на себя веток березовых, лица измазали дегтярным маслом, одежу смолой и облепились мхом. Лешие, да и только. Князю Черкасскому наказал, как бой узрит, гнать всадников с запасными конями к засеке, забрать их, а то сгинут.

Ползком в полной темноте казаки достигли вражеских позиций. Схоронились в кустах боярышника, до пушки рукой подать. Было слышно, как посапывают во сне воины охранения. Тихо лежат казаки, затаились, ни движения, ни шороха, ждут своего часа. Веруют в удачу, боятся только подвести товарищей, дыхания и того не слыхать.

Всему есть конец, вот и ночь прошла. Сторожко лежат казачки. Шутка ли от природных охотников хорониться. Хорошо что собак нет рядом, хотя остяк тоже знатно чует. Но не видят казаков вороги. Пропахли древесными дегтем и смолами так, что даже мошка кружит и не замечает смельчаков.

Многому научились инородцы у русских. Вот и засеку сладили на русский манер. Повалили деревья в сторону города, вот и защита. Стволы деревьев лежат друг на друге, хаотично, сплелись ветками. Теперь их не растащить. Конница никак не пройдет, да и пешему тяжело преодолеть завал. Русские с древних времен делали засеки. На многие сотни верст тянулись они по границам Руси, закрывая проходы в глубь страны от татарских орд. Да и здесь, в Сибири, не забывали о засеках, использовали для защиты городов от внезапного нападения степных орд.

Стоит пушка за прикрытием, охранение чувствует себя в безопасности. Не ведают о грядущей беде. Лежат казаки, ждут, когда появится бухарец с пушкарями.

«Не торопится, шельма! Ждет, чтобы солнце ушло, а то как раз в глаза светит», — подумал сотник.

И точно, солнце, описав дугу, зашло за холм. Тень от него накрыла позицию, и скоро появился бухарец.

Не божье дело затеяла Анна! Отвернулся от нее Господь. Даже в мелочах удача оставила княжну. Просила крупные ядра, прислали мелкие, а татарин, прибывший из Бухары, по всему, просто авантюрист. За разбитые врата города Березова запросил кувшин золотых монет, а сам который день возится. Почти все ядра извел, а ворота еще держатся.

Все уже ожидали команду, но она не последовала. Неожиданно послышался треск сучьев, фырканье лошадей, и на позиции появилась пышная кавалькада всадников. В окружении блестящих воинов на позицию прибыла сама княжна Анна. В легких золоченых доспехах, которые походили больше на украшения, чем на облачение воина, она восседала на черном скакуне. В золоченой сбруе, крытый попоной с шитьем, он соответствовал своей всаднице. Нет таких слов, чтобы описать Анну в этот момент. Она была поистине прекрасна. Волнистые темные волосы рассыпались по наплечникам, а воинское облачение только подчеркивало женские линии тела.

Личную охрану княжны Василий признал сразу. Те же воины в тех же доспехах в памятный день свадьбы Шорина были почетным охранением и сопровождали княжну в город Березов. Он тогда с профессиональным интересом рассматривал их вооружение, доспехи и даже беседовал с ними. На тот момент это было лучшее, что могли предложить восточные страны. Сейчас все перевернулось, а вернее, встало на свои места.

Тянуть было нельзя. Воительница решила сама проследить, как рухнут городские ворота. Именно с этой целью она появилась возле орудия, которое решало исход сражения. Вслед за сотником казаки поднялись из укрытия.

Дружный залп из ружей срезал пушкарей. Татарин рухнул на землю, убитый пулей, которая разнесла ему голову. Как злые лесные духи, бросились казаки на охранение. Началась жестокая сеча. Шатров первым делом пробился к орудию и заклепал запальное отверстие, забив мощный металлический стержень. Анна, ошеломленная неожиданным нападением, минуту была неподвижна. Придя в себя, она тут же приказала конвою атаковать казаков. Пешие и конные воины смешались в кучу. Гремели пистолетные выстрелы, звенели сабли, кричали люди. Лучшие бойцы Востока и Руси сошлись между собой. Для них теперь лишь два достойных выхода — победа или смерть.

Это понял и князь Черкасский, наблюдая за схваткой с городской башни. Не уйдут казаки, будут биться до конца.

Анна, сидя на коне как изваяние, завороженно наблюдала за битвой. Вокруг нее падали искалеченные люди. Капли крови, брызгая из ран, долетали до нее и багровыми пятнами расползались по плащу. Конь, похрапывая, стоял неподвижно. Княжну никто не защищал и не атаковал. Более того, складывалось впечатление, что все участники, как рыцари на ристалище, пытаются проявить перед ней свою доблесть и отвагу. Никто не поднял руку на ее красоту. Все пали к ее ногам. Остался один сотник Юрий Шатров-Лугуев. Весь в ранах, истекающий кровью, он подошел к княжне и взял коня за узду.

— Хватит, Анна, воевать! Одумайся! Сойди с коня, — спокойно приказал он.

Не тут-то было. Потемнела Анна лицом, выхватила пистоль из седельной кобуры, пальнула в сотника, и рухнул он на землю рядом с братьями по оружию. А Анна, хлестнув коня плетью, не оглядываясь, поскакала в свой лагерь.

 

9

Весь город наблюдал эти события. То, что произошло, поразило всех. Равнодушных не было. Непонимание случившегося будоражило умы. Кругом пересуды и споры, город просто бурлит от них.

Больше всего удивляло жителей то, что казаки, имея возможность уничтожить остяцкую колдунью, не тронули ее. Почему столь опытный воин, как сотник, так легко пал от ее руки? Объяснение находили лишь в колдовстве. Хотя пушка была испорчена, страх сменился на суеверие. В храме провели молебен, устроили крестных ход, чтобы отогнать от города нечистую силу. Повесили на площади остяцкую женщину и двух шаманов, которых обвинили в сговоре и колдовстве. Князю Черкасскому с трудом удалось спасти служанку Азизу, которую фанатичная толпа тоже хотела казнить. Да ему самому тоже досталось. Почему он не послал подмогу казакам?

Но это забылось быстро. Действительно, помочь им не было возможности, а казаки были из тех, что пришли с сотником, родных в городе не было. Так что тот день прошел в бесконечных молитвах и казнях. Работы по укреплению города не велись.

Зато всему нашел объяснение воевода. Испорченный бесконечными предательствами и интригами при московском дворе, он во всем видел измену.

— Все просто! Вылазка была устроена, чтобы убить лучших казаков, сотник — участник заговора, по всему, чем-то не угодил остячке и пал от ее руки, — рассудил он.

Испорченная пушка в расчет не шла — так, случайность. Но князя Черкасского трогать не стал. Мало ли как все сложится?

 

10

В лагере восставших тоже было неспокойно. Анна, как жрица главного языческого бога, объявила о большом жертвоприношении всем богам. Многие остяки и вогулы будут сегодня впервые лицезреть золотого идола Рача. Посреди большой поляны установили деревянные идолы, которых сибирцы привезли с собой на войну. Их было много. Печальные, вытянутые лики смотрели на предстоящее торжество. На возвышении, самом почетном месте, приготовили место для главного бога и установили жертвенный стол. Застелили землю мягкими березовыми ветками, усыпали дикими цветами. Вокруг по деревьям навязали множество лоскутов шкур, пушистые хвостики животных, кусочки ярких тканей. По очереди выходили самые знаменитые шаманы, били в бубен и совершали свои дикие танцы, доводя себя до полного изнеможения. Дул ветер, качая деревья, казалось, что все лесные духи и божества собрались вокруг поляны в ожидании даров.

Враз ударили все шаманские бубны. Крики дикой радости понеслись по тайге. На поляну вынесли главного виновника торжества. Золотого идола несли на носилках. Толстые листвяжные жерди гнулись под его тяжестью, десять самых рослых остяцких юношей внесли бога Рача на поляну. Осторожно передвигаясь, они взошли на приготовленное место и плавно опустили носилки на землю.

Все ликовали! Рача очень редко, только в особые, судьбоносные моменты, удостаивает народ своим появлением. Все сибирцы, за исключением главных вождей, лицезрели золотого идола впервые. То была великая честь.

Идол имел обличье очень толстого, лысого человека. Тот сидел на восточный манер и держал перед собой огромную чашу. Блеск золота, формы идола символизировали для сибирцев достаток, силу и близость к солнцу.

Появилась княжна Анна, главная жрица. Ее наряд отдаленно напоминал облачение шамана. Длинное платье свободного покроя шито из тонкой, хорошо выделанной кожи. На голове золотая диадема в виде обычного обруча. Но простота формы мягко компенсировалась драгоценными самоцветами, что украшали убор. Других украшений не было, нельзя обижать Рачу и затмевать его блеск собственным. Рядом с золотым идолом, в окружении диких народностей Анна сама выглядела неземным созданием.

Только главная жрица имеет право кормить и ухаживать за богом Рача. Тогда он силен и защищает своих подданных. Но если рядом с ним нет жрицы, он засыпает, ничего не видит и не слышит. В этом заключается огромная власть жрицы над этим народом. Никто не может причинить ей вред, каждый должен подчиняться ее воле, иначе наступит беда. Враги, голод, болезни уничтожат всех непокорных.

Вывели белого крупного оленя. Сильное животное с огромными ветвистыми рогами вело себя тихо. Лишь подрагивающие мышцы выдавали беспокойство. Олень будто чувствовал особое предназначение, ведь не случайно свою короткую жизнь он прожил в сытости и не таскал на себе, как его собратья, тяжести, потея и падая от усталости, стирая в кровь бока от поклажи. Его связали кожаными ремнями и уложили на жертвенный стол. Жрица, глядя в глаза животному, острым, как бритва, ножом рассекла горло. Олень задергался, кровь фонтаном ударила из глубокой раны и по специальным желобам потекла в золотую чашу идола. Анна зачерпнула кровь черпаком и окрасила ею собственные губы. Это красиво, она должна нравиться Раче. Затем то же самое сделала со всеми деревянными идолами. Кровь стекала по их губам, и казалось, что они улыбаются. Боги довольны, и люди радовались вместе с ними.

Потом началось главное. Бесконечной цепочкой воины подходили к чаше и делали глоток свежей крови. Вытянув губы, как волки на водопое, они втягивали в себя этот глоток и, счастливые, отходили в сторону. Теперь каждого из них защищает сам Рача. Они смелы и неуязвимы, а если кто и погибнет, то это особая честь, тот воин сразу попадает в царство Рачи, где тучные стада пасутся круглый год, а реки полны рыбой.

Тысячи воинов подошли к чаше, много оленей принесено в жертву. Такого великого дара Раче не приходилось получать. В окончание праздника трупы животных были сожжены на костре, а остатки обгорелых туш вместе с пеплом розданы воинам и съедены.

Хитрая воительница неслучайно устроила данное представление. Теперь ее армия боеспособна как никогда. Фанатичная храбрость каждого отдельного воина — вот была ее цель. Теперь они пойдут на штурм города без страха, и она овладеет городом, а это значит захватить главную северную крепость русских, полную воинских и продовольственных запасов. Причин сомневаться в скорой победе не было.

 

11

В Березове между тем было неспокойно. Ночью продолжалась охота на ведьм. Все к утру были измотаны. Князю Черкасскому с трудом удалось загнать уставшие ватаги казаков на стены. Только появление орды под городом отрезвило разгоряченные головы.

Орда пошла на приступ, и русские сразу поняли его опасность. Трусоватые по своей натуре сибирцы превратились в упорных бойцов. Старые казаки сразу вспомнили отчаянных в драке крымских татар и турецких янычар. Холодок пробежал по их спинам.

— Готовьтесь к смерти, братки! — сказал кто-то из них.

Надели казаки свежие беленые рубахи, осенили себя крестным знаменем и пошли в сечу.

Сибирцы как волна за волной шли на стены. Их не пугали ни кипящая вода, ни камни, летящие сверху, ни картечь, изрыгающаяся из жерла пушек.

Анна с безумным восторгом наблюдала за происходящей бойней. Вот ее предназначение, для великих дел она появилась на свет. Еще один, ну, два штурма — и русские не выдержат. В конце концов не из железа же они сделаны.

Остяки уже на стенах. Загремели в городе соборные колокола, на секунду напомнив княжне день венчания. Но сейчас они созывали на стены каждого, кто способен оказать сопротивление ворогу, и напоминали о райских вратах, что открыты для смелых защитников православия.

Князь Черкасский тоже был на стенах. Старости тяжело тягаться с молодостью. Только и спасает, что опыт. Стараясь беречь силы, прижав спину к бревенчатой стене, он методично рубил наседавших остяков. Он тоже дивился перемене в этих людях, до этого трусоватых и для открытого рукопашного боя абсолютно непригодных.

Загорелась главная крепостная башня, рухнули городские ворота, замолчали пушки. Колокол гремит набатом, призывая Бога принять души православных. Но Господь распорядился по-своему.

Подгоняемые попутным ветром, работая всеми веслами, в Березовскую протоку вошла целая флотилия стругов. Дав залп из носовых орудий, больше для острастки, суда подошли к берегу. Их было много, они заполнили всю реку. Казаки, промышленный люд, купцы, все без разбору горохом посыпались на берег и устремились к городу, среди них был и сам князь Шорин.

Случившемуся чуду не верили глаза. Те, кто приготовился к смерти, и те, кто считал себя победителем, остановились, как вкопанные.

— Чудо! Слава Господу! — кричали одни.

— Смотрите! Белый бог сильнее Рачи, — кричали другие.

Грозную воительницу охватила паника. Все ее планы рухнули. В мгновение ее великая победа превратилась в страшное поражение. Она что-то кричала, бестолково размахивала руками, затем, вся в слезах, развернула коня и помчалась вон.

Остяки побросали оружие и с нечеловеческой проворностью бросились в спасительную тайгу. Многие из них еще угодили под грозную казачью саблю. На долгие годы останется у них в памяти этот день, вызывая страх и рабское послушание перед русскими.

Охрана с великим трудом вынесла своего незадачливого бога Рачу. В далекой таежной пещере схоронили они идола. Что делать? У слабого народа и бог слабый!

 

1

Сентябрь 1610 года. Западная Сибирь.

В тайге снова наступила тишина. Утихомирились инородцы, навоевались. Татары, вогулы, остяки, самоеды — все, кто проживал на огромных территориях бассейна реки Оби, на долгие годы, а многие племена навсегда, отказались от войн и всякого другого сопротивления русским. Непокорные откочевали на восток, донеся до Енисейских кетов и тунгусов весть о продвижении русских, об их бесстрашии и силе, которой невозможно противостоять.

Оплотом восставших, теперь единственным, продолжал оставаться городок Кода. Сюда после разгрома бежали остатки грозного воинства. С ними бежала и мятежная княжна Анна.

Русские не спешили расправиться с Кодой, это не сама цель. Главное, что опасность для Березова миновала, а зачинщиков бунта все равно ждет расплата за измену. Механизм сыска и наказания запущен, и он медленно, неумолимо выполнит свою работу. Никуда от него не деться. А пока русские правили свои дела. Ведь скоро осень, не успеешь оглянуться, и реки встанут. Первым делом отправили купечество — кого на Верхотурье, кого через камень на Печору. Потом за город взялись, надо к зиме готовить. Печи подладить, дрова заготовить, сани в порядок привести. О городских стенах и говорить нечего. Государево дело правится в первую очередь. Там целыми днями звон от пил стоит да стук молотков, а Кода подождет. Вернется Березовская дружина из Тобольска, там видно будет.

Недолго побыл князь Шорин со своими детьми, да и не приучены они к родительской ласке. Петруша и Тимка были похожи как две капли воды. Оба бойкие характером, неуступчивые, они тем не менее были очень дружны. Странно, но между этими детьми не было первенства. Их мнения, решения, желания всегда совпадали. Они всегда рядом, как одно целое. Даже Азиза, их нянька, которая была рядом от самого рождения, не могла различить их даже по поведению. Она, как истинная дочь Востока, пошла на хитрость. Подстригая хлопцев, Азиза делала метку, выстригая небольшой локон волос у Тимофея. Эта метка была ее маленькой тайной. Князь Черкасский тоже виделся с мальчиками постоянно и, будучи крестным отцом, любил их всем сердцем. Чтобы различать близнецов, он стал дарить им разные вещи. Но тем доставляло удовольствие вводить старика в заблуждение, и вещи часто передавались друг другу. Это стало их игрой. Только нянька Азиза без труда угадывала, кто есть кто, что давало ей неоспоримое преимущество в воспитании детей. Они ее любили и побаивались одновременно.

Отца они встретили с опаской. Нападение остяков, у которых предводителем была их мать, осада, казни, пожары в городе. Затем появляется отец, который отогнал от города вражеские орды. Объяснения Азизы и старого князя только запутали мальчиков, и те, как ни пытались, не смогли проявить сыновней любви. Да и князю Шорину то было безразлично. В душе все оборвалось, там лишь одна боль и два чувства: безразличие к одним и ненависть к другим.

Черен лицом князь. Известие о гибели лучшего друга от руки княжны Анны он воспринял молча, только еще больше замкнулся в себе.

Князь Черкасский заверил Шорина, что будет доглядывать за детьми, пока все успокоится. Затем с целью выпроводить Шорина из Березова, как говорится от греха подальше, то есть подальше от Анны, сговорившись с воеводой Степаном Волынским, сочинили отписку в Тобольск и отправили нарочным князя.

 

2

Сумрачно на душе у князя Шорина. На поездку в Тобольск согласился молча, лишь слегка кивнув головой. Все-таки какое-то занятие. Он не знал, что ему делать. Как быть дальше с Анной? Что будет с детьми, как им объяснить? Как жить и смотреть людям в глаза? При этих мыслях только острая боль в груди, а голова отказывается что-либо понять и определить его дальнейшие действия. Это продолжается с момента расставания с Анной. То, что произошло, было для князя в такой степени неожиданным и ужасным, что чувство растерянности не оставляло его. Все его дальнейшее поведение определялось лишь эмоциональными вспышками, чувством долга и душевной болью.

Сейчас князь Шорин привычно сидел на носу струга. Под парусом и мощными ударами весел тот ходко шел против течения. Вся совместная с княжной жизнь прошла перед глазами князя. Счастье, любовь, планы — все это оказалось призрачным миражом и обычной ложью.

Струг шел Малой Обью. Здесь течение меньше и перекатов нет. Красная рябина, береза в желтом убранстве, вечнозеленые ели перемешались, как на палитре, и покрывали берега реки. Плеск речной волны, ритмичное поскрипывание весел, красота засыпающей природы действовали на князя умиротворенно. Вспомнились недавние похороны погибших в Березове. Одели покойников во все лучшее, украсили, чем могли. Скорбные лица на фоне осеннего убранства засыпающей природы. Грустно, печально до боли и торжественно. Сейчас именно так князь чувствовал себя. Только все это торжественное величие на его похоронах. Рядом нет самого близкого и любимого человека. Неожиданно перед ним возник образ Анны. То был знак. Не уйти человеку от судьбы, такая любовь не отпустит.

Он молча поднялся, прошел на корму, спрыгнул в лодку и стал ее отвязывать. Казаки, что следовали вместе с Шориным, сразу обратили внимание на странности князя.

— Отвоевался князь Обдорский. Вдосталь черпнул горечи от судьбины, душа захворала, — решили они. — Теперь юродивый — Божий человек!

Сейчас, видя, что князь отвязывает лодку, мешать не стали. Один, самый сердобольный, подскочил и успел забросить в лодку оружие и мешок с хлебом.

— Такого человека сам Бог направляет и бережет, если треба, — произнес кто-то из старших.

Оттолкнулся князь от струга и поплыл в сторону Белогорья, к суженой супружнице, княжне Анне.

 

3

Давно в Коде не было такой тишины. Испугался, затаился городок. Вся многочисленная остяцкая орда откочевала вон. Многим даже не пришлось участвовать в сражении. Котлы да оружие, что получили от княжны, стало единственной добычей незадачливых вояк.

Для защиты городка остались наемники из личной охраны княжны и воины князя Номака и Басарги. Подступы к Коде со стороны тайги были прикрыты бесчисленными ловушками и самострелами, а на реке — главной дороге в городок — сооружены завалы, их в состоянии уничтожить только огонь и весеннее половодье.

Много счастливых дней провел Шорин в Коде. Знал все таежные тропы, которые ведут через холмы Белогорья к мятежной столице остяков. Сейчас он молча, с упорством безумца брел к Анне. Собственная судьба не интересовала. Главное, увидеть ее в последний раз. Брел князь по таежным дебрям, ничего не замечая, чудом минуя ловушки. В голове лишь образ Анны и чередующиеся картины их любви.

Анна между тем тоже находилась не в лучшем состоянии. Рухнула фанатичная вера в Рачу. Ее божество оказалось жалким идолом, цена которому лишь золото, из которого он изготовлен. И теперь она молилась Всевышнему, отчаянно, дни напролет, путая верования, без малейшей надежды быть услышанной. Но Бог ее услышал, иначе как объяснить то, что Шорин появился у ворот Коды. Многие десятки верст один отшагал по тайге, не заболел и не сгинул от остяцкой стрелы или медвежьих лап.

Стража схватила князя, связали болезного и кинули в темницу. Весть о появлении Шорина не удивила княжну. Она в душе надеялась и ждала.

— Где он? — воскликнула Анна и кинулась к Номаку, что сообщил ей об этом.

— Князь Обдорский в темнице, скован цепями и готовится к смерти, — твердо произнес Номак.

— Он мой супруг, освободите и проводите ко мне с почестями, — приказала Анна.

— Обдорский наш враг и будет находиться в темнице до тех пор, пока его дальнейшую судьбу не решит совет, — возразил только что вошедший Басарга.

Ничего не поделать! Анна потеряла воинский дух, а вместе с ним и власть!

— Тогда я к нему! — воскликнула Анна и кинулась в темницу.

— Она позорит нас! Женщина не должна командовать над мужчинами, а Рача все равно спит! — это произнес Номак, а Басарга утвердительно кивнул головой. — Сама выбрала себе долю!

Как только Анна зашла в темницу к Шорину, ее схватили и приковали рядом с ним. Что мрачная темница? Что железо, сковавшее тело и гремящее во мраке? Главное, что они рядом! Это единственное лекарство от их недуга. Пускай оно не излечит, но заглушит душевную боль и даст силы для борьбы. Наступило время покаяния.

— После этого страшного поражения я словно прозрела, — горячо говорила княжна. — Мои цели и желания оказались ложными. Мои народы должны жить в мире и под властью более сильного. Русские сильны и благородны, желать другого старшего брата неразумно. Но, к сожалению, я поняла это слишком поздно, и сейчас наступило время расплаты. Не суждено мне воспитывать детей и радоваться их успехам. Любить и быть любимой. Кровь сотника Шатрова навсегда легла между нами. За измены не ждать прощения от Москвы. Об одном лишь тебя молю. Не кляни меня! Будь рядом, когда меня поведут на казнь. Еще есть большая вина, перед тобой. Я приказала Азизе, если со мной что случится, похитить детей и увезти в Самарканд. Она не посмеет ослушаться меня. Постарайся ее остановить!

Князь Шорин слушал слова Анны и ясно понимал, насколько они откровенны. Только сейчас, пролив реки крови, совершив непоправимое, она стала той, которую он любил. Но прошлое назад не воротишь, а случившееся исправить невозможно.

— За грехи Господь привел нас сюда, заковал в железо и милостиво соединил нас для покаяния. Одному Богу известна наша судьба. Все мы в его руках. Но то, что я буду рядом с тобой до конца, обещаю. Никто и ничто отныне нас не разлучит.

Темницей супругов Шориных было подвальное помещение, изначально предназначенное для хранения растительных продуктов. Прохладно, но сухо, свежий воздух поступает через вентиляционное отверстие. На полу большие охапки сена, они и служат ложем для почетных узников. Масляная лампада чуть освещает своды темницы. Глаза, привыкшие к мраку, хорошо различают каждую мелочь. Недавние подданные к узникам относятся уважительно, и даже со страхом, лишний раз не беспокоят. Василий и Анна неожиданно для всех здесь, в темнице, получили для себя то, чего им недоставало. Душевную близость двух любящих сердец. Им не требовалось даже слов. Они слышали мысли друг друга. Это было время не только покаяния и осознания ошибок, но и объяснений в любви в тех формах, которые раньше считали проявлением слабости или постыдными. Они на какое-то время отрешились от страшной действительности и ушли в сладкий мир грез.

 

4

Город Верхотурье. Конец ноября 1610 года.

Князь Черкасский возвращается домой. Бесконечно долго он ждал вестей от Василия Шорина. Не дождался. Дали весточку казаки, что князь по причине душевной болезни покинул струг. С тех пор о нем ни слуху ни духу. По всему, сгинул княже в таежных дебрях. Ждать более — нет возможности. Воевода Степан Волынский всех извел своими интригами. От греха подальше! Князь Черкасский собрал мальцов — Петра и Тимофея, няньку Азизу и отправился в путь-дорогу. Город Верхотурье — перевалочный пункт. Здесь задержались. Если прибываешь сюда по реке глубокой осенью, то приходится непременно ждать становление зимнего тракта. А потом под звон бубенцов легко помчат тебя почтовые тройки по свежему снегу.

Последние дни Азиза сама не своя. Ходит, как тень, плачет украдкой.

— Что ты, чертова баба, слезы льешь! — бурчал Черкасский. — Радоваться надо. Все злосчастья скоро кончатся. Доберемся до моего хутора и заживем в спокойствии и достатке. Петра с Тимофеем вырастим как родных, а то мне своих Бог не дал.

Князь, считая слезы женской дурью, только покрикивает на нее. Но не страх перед будущим гнетет Азизу. Она только бы рада уехать с Черкасским, подальше от неласковой Сибири. И князь ей по душе, хоть и старше намного. Давно выказывает он к Азизе интерес. Причина в последнем письме от княжны Анны, где она строго-настрого приказывает служанке любыми способами увезти детей в Самарканд и воспитывать их как восточных царевичей. Больше от княжны вестей не было. Может, это последнее ее желание. Нарушить его Азиза не может. Тянула она по возможности, а сейчас дорога заворачивает через Камень. Там Русь, и выполнить волю госпожи будет тяжело.

Сейчас времени и возможности у Азизы предостаточно. Много желающих среди татар заработать, помочь единоверцу и одновременно навредить русскому князю. Риску мало, ищи ветра в поле! А еще татарка особый знак кажет. Боязно мусульманину ослушаться, и в пути он хорошим пропуском будет. Сани, свежие кони — все приготовлено. Татарин из Хивы взялся доставить беглецов. Ждет только сигнала. План простой. Уйти в степь, там добраться до Великого торгового пути и пристать к каравану, идущему в Бухару или Самарканд.

Нынче князь Черкасский сообщил ей, что на днях отбывают. Все, дальше тянуть нельзя. Темной ночью подняла Азиза малолетних братьев. Мальчики похныкали спросонок и стали собираться. Слово няньки для них закон. Ночью по-воровски покинули избу, загрузили в сани пожитки, и понесли кони беглецов в степь.

Утром князь обнаружил пустую избу. Сразу догадался обо всем и поднял переполох. Сам оседлал коней, взял казака — и в погоню. Имея запасных коней, преследователи шли ходко. Уже к вечеру стало ясно, что настигают беглецов. Но рядом со следом от полозьев саней появились отпечатки множества верховых. То была присоединившаяся охрана. Обстоятельства складывались не в пользу преследователей.

На ночь беглецы остановились. Разожгли костер, натянув с навет-ренной стороны полог. Татарские воины, помолясь на закате, отдыхали в ожидании ужина. Кони невдалеке копытили землю, чтобы добыть пропитание. Азиза варила в котле мясо, обильно сдобрив специями. Дурманящий запах вареной баранины служил хорошим ориентиром. Мальчики, проголодавшись, крутились возле Азизы. Получив по куску хлеба, забрались в сани.

Черкасский с казаком осторожно, ползком подобрались к лагерю и, схоронившись, стали ждать. Скоро близнецы снова вылезли из саней. По малой нужде они отбежали в сторонку и стали оправляться. Черкасский был совсем рядом.

— Хлопчики мои, это я, ваш крестный, идите сюда, — чуть слышно прошептал он.

Молящий шепот князя произвел должное действие на мальчиков. Они, осторожно оглядываясь, пошли на голос. Черкасский с казаком резко поднялись, сгребли братьев и кинулись к коням.

Произведенный шум был услышан татарами. Те, схватив луки, кинулись на выручку. Но два всадника уже погоняли коней. Татары пустили стрелы. Одна попала в коня. Конь, присев на задние ноги, завалился на бок. Казак с мальчиком упали на землю, причем мальчуган покатился кубарем, а затем, подскочив, испугавшись, кинулся бежать.

Князь Петр Черкасский, чтобы разобраться, остановил коня. Один из братьев у него поперек седла визжит и отчаянно сопротивляется. Что взять с мальца неразумного? Другой что есть мочи утекает, да так, что только пятки сверкают! Татары уже ловят коней. Остается только уходить. Казак вскочил на запасного коня, и они, безжалостно нахлестывая животных, помчались прочь в темноту.

Так распорядилась судьба. Братья-близнецы, малолетние князья Петр и Тимофей Шорины, были разлучены. Это жестоко и безнравственно. Но кого в этом винить? Взрослых? Их поступки определялись чувством долга и желанием добра близнецам. Просто вмешался его величество случай, и он решил за всех их дальнейшую судьбу.

Один из братьев, а именно Петр, отправился с князем Черкасским в русские земли, в город Нижний Новгород. Там решено было переждать смуту, дождаться законного царя, а потом в Москву. Петр будет воспитан как русский князь, патриот и воин, верный слуга отечеству и царю.

Тимофею была уготовлена другая судьба. Азиза везла его в Самарканд, к родственникам матери. Общество восточной высшей знати ожидало принца крови.

Для юных, крепких духом и телом ребят то были хорошие перспективы, но чувство тоски отныне будет с ними неотступно. Тоска друг по другу, как болезнь, будет съедать братьев. От нее не придумали лекарств даже знаменитые восточные целители. Наши близнецы были схожи уникально. Кроме внешности, они повторяли друг друга во всем. Одинаковые привычки, темперамент, мысли, поступки — все идентично. Сравнения — как две капли воды, отражение в зеркале — тускнеют перед их схожестью. Судьба распорядилась по-своему. Остается надеяться, что она не оставит мальчиков в дальнейшем.

 

5

Декабрь 1610 года, город Березов.

Покойно живется нынче городу Березову. Сибирские народы в страхе и послушании. Плохо то, что многих охотников побили под стенами города. Мало нынче сибирцев промышляет по тайге. Убит охотник — убит кормилец, горе семье, а может, и голодная смерть. Царю-батюшке тоже разор. Пропал ясак охотника! А сколько их побито? Десятки сороков собольих шкурок недосчитается казна. Вот и получается, не нужна война ни сибирцам, ни русским.

Городок Кода, последнее напоминание о летних страхах, ведет себя тихо, словно вымер. Лазутчики сообщают, что остяки откочевали из городка. Остались наемники да остяцкие воины малым числом. Еще сказывали, будто знатные пленники, скованные железами, томятся в темнице. Главные зачинщики восстания: Анна, Басарга, Номак, тоже находятся в городе.

Воевода Степан Волынский решил покончить с Кодой раз и навсегда. Зачинщиков казнить, город стереть с лица земли, тем более что для этого понадобится всего десятка два казаков. Зато пользу ожидал великую. По слухам, у Анны во дворце несметные богатства, а главное, он об этом доложит в Москву и станет героем и победителем остяков. То, что на Москве сел на царство польский принц Владислав Жегимонтович, только на пользу. О заслугах Черкасского и Шорина никто даже не вспомнит.

Матвей Бряга только что закончил отмечать свое повышение по службе. Теперь он пятидесятник и назначается на службу в город Мангазею — легендарную, златокипящую государеву вотчину. Назначение отметил мощно, выпито много и не один зуб пострадал в славных кулачных боях. Боях беззлобных, но от этого не менее кровопролитных.

До отъезда в Мангазею именно ему было приказано с отрядом в пятьдесят человек уничтожить городок Кода, захватить зачинщиков восстания, а все дорогое имущество княжны Анны доставить в Березов в качестве добычи, что пойдет на Москву в счет оплаты недостающего ясака.

Сейчас он с отрядом казаков двигался по Белогорью. До Белогорья путь шел по льду реки Оби. Санный путь, причудливо извиваясь, бежал по льду проток, огибая острова, заросшие непроходимыми кустами деревьев, и выбирая чистые участки льда, где поработал зимний ветер и освободил его от снега. Подкованные лошади шли по льду уверенно. Казаки по двое в санях, запряженных одной лошадью, двигались не ходко. Рядом трусили олени, нагруженные походным скарбом. Служилые прихватили несколько пушек малого калибра. Ими крепостные стены не расшибить, а вот ворота сорвать с петель вполне под силу.

Стояла тихая морозная погода. Сугробы под лучами солнца переливались, как груды самоцветов. Тихо, все замерло и казалось царством всеобщего сна. Но нет. Хруст снега под полозьями непрерывно напоминает о жизни. Кругом следы животных. Особенно сами животные, напуганные неожиданно появившимся обозом, своим видом, стремительными движениями вносили в сонный пейзаж грациозность и торжество жизни.

Так продолжалось до устья реки Кода. Выше по реке казаки наткнулись на завал. Покрытый снегом, поперек замерзшей реки, он превратился в непроходимое даже для человека препятствие. Стоять ему теперь могучей крепостью до самого половодья.

Задумался пятидесятник Матвей Бряга. Поход на Коду под угрозой. Впору возвращаться. Но нельзя этого делать. Скоро сбор ясака, и разъедутся служилые во все уголки таежного края. А там весенняя распутица, и бог его знает, когда соберется дружина. Негоже Матвею возвращаться с пустыми руками, ведь это его первое поручение в звании пятидесятника.

Пришлось казакам оставить обоз, большую часть провианта и охрану из десяти человек. Те сразу принялись за строительство зимовья. Остальные встали на лыжи и, нагрузив поклажу на оленей, двинулись тайгой к городку Кода.

Проводника не было. За все время пути казаки не встретили ни одной человеческой души. Откочевали остяки после страшного поражения. Обезлюдела тайга. Пришлось идти вдоль реки, а это всегда тяжело. Верст больше, да и подъемы со спусками без конца. Снегу много. Груженый олень по брюхо в снегу. Благо, что наста нет, и буравят грудью снег животные. За ними идут казаки, а порой приходится и самим дорогу тропить. Медленно идет дружина. Но худо без добра не бывает. Не ведая того, казаки миновали множество ям-ловушек, а самострелы, заваленные снегом, срабатывали вяло, не причиняя вреда. Лишь одному оленю не повезло, угодил под самострел, и пошел болезный на пропитание служилым. После этого случая шли особо осторожно. Ближе к Коде подобные сюрпризы пошли чаще. Наконец, наткнулись на врагов. Несколько остяков, скорее охотники, пустили в них стрелы и тут же, погоняя оленей, скрылись. Присматриваясь, казаки пошли по их следу. Стало намного легче. Скоро показался городок Кода.

 

6

Узнав о приближении русских, в Коде началась паника. О защите не помышляли. Басарга и Номак думали, как быть с пленниками.

— Анну и князя Обдорского надо выдать русским, — предлагал Басарга.

Номак с ним не соглашался.

— Обдорского выдать необходимо, а вот жрицу бога Рача живой выдавать русским нельзя. Свои потом нас осудят и казнят, — утверждал Номак.

После жарких споров решили Анну умертвить и, вооружившись ножами, направились к узникам. Для сохранения тайны не взяли даже кузнеца, прихватив с собой зубило и молоток, чтобы расковать князя и убиенную.

Прошли в темницу тихо. Зашли, склонив головы, как подданные.

— Мы пришли освободить вас, княжна, — раболепно произнес Номак, — вот и зубило прихватили. Русские идут, уходить надо!

Анна продолжала сидеть в углу, враждебно поглядывая на остяков. Шорин поднялся на ноги. Загородив княжну, он протянул руки, предлагая начать с него.

Хитрость не удалась. Вошедшие, не церемонясь, оттолкнули князя и, выхватив ножи, бросились к Анне. Падая, князь не растерялся. Успев захлестнуть цепью ногу Номака, он вместе с ним рухнул на пол. Не ожидавший нападения, Номак изрядно расшиб голову об пол. Молодой Басарга остановился в нерешительности. Он не был готов зарезать Анну, и та тут же ударила ногой ему в пах. У Шорина от злобы потемнело в глазах. Не отдавая себе отчета, он схватил упавший молоток и по очереди жестоко забил до смерти обоих остяков. Анна от ужаса закрыла глаза. Все было залито кровью и человеческими мозгами. Не останавливаясь, Шорин расшиб железо, и освободившиеся узники выскочили из темницы.

Городок Коду покидали последние остяки. На супругов Шориных никто не обращал внимание. Понурые жители, погрузив пожитки на оленей и лошадей, спасаясь от русских, уходили прочь.

Мелкие строения были разрушены самими жителями, как и ненавистный ими православный собор. Деревянные надстройки, купола, огромные резные двери, рамы — все сгорело. Остались стоять только закопченные стены. Но то был собор без Бога. Не пришлось ему тут поселиться, прихожане достались безбожные. Золотой идол оказался для них милее.

Измученные переходом русские подходили к городу. Шли осторожно. Облачились в боевые доспехи. Ружья заряжены, тлеют фитили. Убегающих остяков не трогают. Ужас на их лицах говорит сам за себя. От такого противника опаски не жди. Даже из озорства не стреляют. Ждали казаки Коду. Всю дорогу вечерами у костра они слушали рассказы пятидесятника Бряги, как с князем Шориным провели время в сказочном городе. Наговорил и о несметных богатствах, и о золотом идоле. Как не поверишь своему командиру?

Вот перед глазами русской дружины предстал городок Кода. На плоской вершине холма стоял пустой город. Открытые настежь ворота зловеще приглашают войти. Своими башнями, строениями ранее напоминавший сказку, сейчас он казался призраком далекого Востока. Чья жестокая воля вырвала его из-под лучей жаркого солнца, из изобильных садов и полей юга? Чья жестокая воля забросила его в дальний уголок суровой сибирской тайги? Поверить в то, что это сделано волею слабой женщины, невозможно! Только колдунья, призвав все силы ада, в состоянии совершить такое.

Снег покрыл крыши и улочки городка. Ветер нанес сугробы под самые бойницы стен. Исчезли люди, их следы, не горят очаги. Казаки с опаской двигаются по городу-призраку.

Неожиданно вся ватага остановилась. Им навстречу вышли двое. Люди во плоти или души усопшие — сразу не поймешь. Страшно глядеть даже бывалым казакам. Изодранная одежда перепачкана кровью, волосы всклокочены. Первым признал их Бряга.

— Князь Василий Шорин! — воскликнул он радостно. — Жив! Жив Обдорский-герой!

Радость его была настоящей, да и не умел кривить душой Матвей Бряга. Все казаки оживились, загалдели, напряжение спало.

— А кто же с князем? — спросил кто-то из молодых казаков.

— Это Анна, женка князя, — ответил Бряга и тяжело вздохнул. «Опять приходится принимать решение, а какое, не ведаешь», — подумал он.

После его слов казаки снова замолчали. Хмуро стояли они в ожидании решения пятидесятника. Крови никому не хотелось.

— Утро вечера мудренее, — произнес пятидесятник, не в силах найти решение. — Сегодня отдыхаем. Ищите пригодное жилье, топите печи. Десятникам выставить охрану по стенам, и не забудьте закрыть городские ворота.

Повернувшись лицом к Анне, как можно миролюбивей произнес:

— Княжна Анна, будь пока хозяйкой, приведи себя и мужа в порядок, укажи, где ночлег для казаков, где продукты сыскать. А меня извиняйте. Сегодня ночь вместе со мной коротать будем. Заодно обо всем и погуторим.

— Что с моими детьми? — оставшись наедине, спросил Шорин у Василия Бряги.

— Ох, княже, запутал ты все. Трудно теперь распутать будет. С детьми тоже беда у тебя. Князь Черкасский, как крестный отец, считая, что ты сгинул, забрал мальцов с собой. Дорогой, в городе Верхотурье, Азиза похитила их. Но Черкасскому удалось отбить одного. А другого Азиза увезла с собой. Где они? Не ведаю.

Княжеский дворец выглядел плачевно. Где восточная былая роскошь, запах благовоний? Все исчезло. Война коснулась и этого, совсем недавно райского уголка. Дикое воинство, покидая свой стольный город, побывало в покинутом хозяевами жилье. Кочевому народу лишнее имущество в тягость. Больше разрушили, раскидали варвары, зачастую даже не понимая назначение вещей. Сейчас хорошо бы в белоснежной юрте расположиться, но она исчезла безвозвратно. Сейчас она радует одного из подданных, ласкает самолюбие изменника. Но такова жизнь. Редкий соратник или товарищ сохраняет верность павшему вождю.

Слуги разбежались, и Анне пришлось самой заняться уборкой. Помочь ей вызвался молодой казак Степан. Ему не довелось участвовать в березовских событиях и знал о них лишь понаслышке. Легендарная княжна произвела на него сильное впечатление. Ее красота казалась неземной, и в его понятиях не вязалась с образом жестокой воительницы. Поэтому счел все вымыслом и оговором.

Колол дрова, топил печи, натаскал воды, выносил мусор, делал все что угодно, лишь бы рядом с княжной. Анна первым делом привела себя в порядок. Одевшись в мужское русское платье, она выглядела необычно для молодого казака. Русской женщине непозволительно так рядиться. Но княжна из другого теста, ей законы и обычаи не указ. Хоть по всему и в последний раз, но она хозяйка этого дворца и примет гостей так, что они запомнят надолго.

Выбросив искалеченную мебель, грязные или поврежденные ковры, она достала из потайных запасников все новое, совсем недавно привезенное добро со всего света. У Степана от такого богатства голова шла кругом. На достархане расставлена посуда из китайского фарфора, чаши и кубки из серебра от мастеров Индии и Персии. Сушеные фрукты, восточные сладости и вина заполнили эти чаши. Анна умудрилась даже приготовить самаркандский плов. Красный рис, изюм, из специй — зера, шафран, сушеный томат нашлись в ее кладовых. Правда, баранину пришлось заменить на оленину, а лук и морковь использовать сушеную, а вместо растительного масла использовать топленый жир. Анна была серьезна и сосредоточенна, как никогда. Даже Матвей Бряга, далекий от таких тонкостей человеческого бытия, как настроение или душевное состояние, заметил упорство Анны. По простоте своей души он решил, что Анна пытается угодить казакам, надеется получить прощение или смягчение своей участи. Но это было далеко не так.

Все казаки расселись за достархан, скоро к ним присоединились и караульные. Тайга была пуста, бояться некого. Так, на всякий случай отправили к городским воротам караульным Степана. Самый молодой, сладостей уже успел наесться вдосталь. Пускай даст старым воинам отдохнуть.

— Накладывай, казак, в миску плова и шагай на ворота. Там у караульного костра и согреться можно, и плов разогреть. Чтобы до утра дюжел, пускай казаки отдохнут, — распорядился пятидесятник.

Ослушаться атамана казаку никак нельзя. Вздохнул парень, взглянул на княжну Анну как-то жалобно, взял пищаль и пошагал к воротам.

Казаки поглощали плов в неимоверных количествах. Запивая горячим настоем и вином. Даже взгляды в сторону Анны потеплели. Василий Шорин тоже здесь присутствовал. Опять не понимал он своей жены. Зачем все это? Не избежать ей страшного наказания, о душе надо думать, а она пир устроила.

Скоро среди казаков появились кальяны. Невиданное развлечение для многих присутствующих, чисто бесовское занятие. Первым взялся попробовать Бряга. Для него бог — царь-батюшка, вера — служение ему, да и приходилось уже пробовать это зелье. Затянулся несколько раз, и пошло блаженное состояние по всему телу. Терпкий, но приятный запах распространился по залу.

Князь Василий Шорин различил запах опиума. Нет, не прекратила свои войны княжна Анна. Ее изощренный ум придумал новую злую шутку. Казаки, как малые дети, ничего не подозревая, стали курить опиум. Скоро состояние эйфории охватило всех. Люди лежали на подушках вокруг достархана, закатив глаза, на их лицах улыбки, непонятное бормотание. Грозные воины стали беззащитными, как малые дети. Бери их хоть голыми руками. Князь не препятствовал Анне, хотя понимал, что становится соучастником в измене и наказание за это — смерть.

Анна вошла в помещение и обвела взором одурманенное казачество. Шорину показалось, что в ее глазах кроме торжества мелькнула еще жажда крови.

«Неужели она способна их всех умертвить?» — содрогнувшись, подумал он.

Анна под взглядом князя опустила глаза и произнесла:

— Будем собираться в дорогу. Нас теперь здесь ничто не держит. Отправляемся к детям, я думаю, они уже в Самарканде.

Дальше все происходило как во сне. Князь молча подчинился. Сборы в дорогу много времени не заняли. Снаряжение погрузили на двух оленей, которые, на их счастье, оказались забытыми в городе и бродили по улицам. Прихватили казачьи ружья, пороховой запас и двинулись к городским воротам. Единственным препятствием на их пути оставался молодой казак.

Степан сидел у костра и грелся, когда увидел небольшой караван, приближающийся к воротам. Анну и Василия Шориных он признал сразу. Чувство беды и растерянность охватили молодца. Не задумываясь, он ударил в набат. Оглушающий звон небольшого колокола разносился в морозном воздухе. Но никто его не услышал. Не пришли товарищи на помощь.

Собрал все мужество казак, твердо взял пищаль в руки, раздул фитиль и крикнул, обращаясь к князю:

— Остановись, князь, вернись обратно, поутру пятидесятник Бряга решит судьбу княжны. Негоже тебе супротив Руси и товарищества идти.

Но, к удивлению Степана, князь Обдорский молча продолжал идти. Послышался голос Анны:

— Степа, мы не сделали тебе ничего плохого. Опусти пищаль и дай нам уйти. Все твои товарищи живы и здоровы. Сходи и убедись в этом. Они решили нас отпустить.

Голос звучал спокойно. Степану захотелось поверить, бросить пищаль и убежать к своим. Ведь не могла вся дружина сгинуть от руки одного противника. Но как оставить пост? Чувство долга придало молодому казаку твердость.

«Но как быть? Кого разить из пищали? Выстрел один! — лихорадочно размышлял Семен. — Главная изменщица княжна, но с князем мне на саблях не устоять! Да и жалко такую красоту собственной рукой загубить. Князь тоже измену чинит, раз вместе с Анной тикает».

Анна и князь уже рядом. Еще два-три шага, Обдорский нападет и выбьет из рук пищаль. Ждать чуда больше нельзя. Приняв решение, Степан наводит ствол на князя Василия Шорина и запаливает порох. Анна поняла намерения казака сразу. Когда порох заискрился в запальном отверстии, а затем громыхнул выстрел и смертоносная пуля полетела в грудь князя, она уже висела на этой груди, крепко обхватив руками шею, в последнем поцелуе прижавшись к его губам.

Пуля вошла в спину княжне, пронзила сердце, разворотила грудь Анны и на излете впилась в князя. Княжна Анна скончалась мгновенно. Ее смерть можно назвать даже блаженной, если это слово применимо к смерти. Но вот князю Василию Шорину досталось более тяжкое бремя. Ощутил горячий прощальный поцелуй, затем удар в грудь от огненного боя. Кровь на одеждах супругов смешалась, и горькое чувство горечи от свершившейся непоправимой беды охватило еще живых участников.

Губы княжны стали холодеть, когда князь осторожно положил супругу на снег. Степан стоял не шевелясь. Его охватило оцепенение от содеянного, и он устало ждал завершения этой трагедии. Охваченный звериной злобой, Шорин выхватил саблю и что есть мочи ударил казака, развалив его тело пополам. Затем Василий взял любимую на руки и пошел с ней неведомо куда. Груженые олени, немного постояв, пошли следом. Любовь, чувство долга, ненависть, случай определяют наши поступки и судьбы, но только Бог вправе быть им судьей.

 

7

Тяжко пришлось казакам поутру. Непривычен опиумный дурман для русского тела, незнаком. Вечно бы не знать его славянину. Похмелье привычней. Попил рассолу поутру, а лучше брусничного отвару, а потом попотеть. Если обстоятельство позволяет, то лучше баня. Ну а если нет, то и трудовым потом можно облиться. Оно до обеда, конечно, тяжело, но потом отпустит.

С этим дурманом тяжелей. Крепко он держит. Телесные и душевные боли куда хлеще. Благо, что дури больше не оказалось. Матвей Бряга порешил, что спасение казаков в привычном питие. Налегли служивые на бражку, та родная и вынесла из беды.

Среди дел похмельных вспомнили о пленнице, княжне Анне, стали кликать и князя Обдорского. Тихо, не отвечают на зов хозяева Коды. На душе у казака Матвея Бряги заскребли кошки.

«Похоже, беда и немалая приключилась», — подумал Матвей и уже в полный голос произнес: — Кончай бражничать, казаки, похоже, беда! Разбиться на тройки и обыскать весь городок, сыскать князя и его ведьму. Из-под земли их достаньте! Да смените на воротах Степана, хлопец там уже околел от мороза!

Казаки разбились на группы и разбрелись по городку Кода. Матвей остался один. На душе тяжесть. Не понять ему, отчего она. Может, от дурмана, а может, и предчувствие. Осушил пятидесятник черпак бражки. Чуть полегчало на душе. Теперь хорошо бы на свежий воздух.

Бряга вышел на крыльцо и огляделся. Ломота в теле не прошла, лишь приглушилась выпитой брагой. Было видно, как по улицам то тут, то там шныряют фигуры казаков в поисках пропавших. На городских воротах неожиданно ударил колокол.

«Что еще за беда приключилась?» — подумал Матвей Бряга.

Колокол продолжал призывно звенеть. Матвей и все казаки устремились к воротам. То, что им пришлось увидеть, никого не удивило. Беду предчувствовали все. Открытые ворота, следы беглецов, и мертвое, изуродованное тело.

— Так развалить Степку мог только князь Обдорский. Не каждому казаку это под силу, — произнес один из казаков. — А Степан молодец, до конца выполнил свой долг, не посрамил казачьего звания, хоть и молод.

— Не мог князь пойти на смертоубийство. Ведь это воровство великое, супротив самого царя и братства, — молвил другой.

— Не в себе он, давно замечаем. Сатана владеет его душой. То Анна повинна, она сгубила христианскую душу, — добавил кто-то.

Матвей молчал, слушая мнение дружины. Было ясно, что Василий не в себе. Но ясно и другое. Совершено непоправимое злодеяние, тяжкий грех лежит теперь на князе. Этот грех теперь не искупить и не замолить. Оглядывая место преступления, он увидел и другое. Пролилась не только Степанова кровь. Видно, где лежало еще одно тело. Все в крови, и следы уходящего князя тоже обагрены кровью. Матвей Бряга осмотрел пищаль, которую продолжал держать Степан в правой руке.

— Степан выстрелил первым и угодил в княжну. Шибанул с пяти шагов, крови много. По всему, убил ведьму. Ну а князь в горечах зарубил Степана, — произнес Матвей и тяжело вздохнул. — Еще скажу, братцы, благодарите Господа, что ведьма нас спящими не порешила! А теперь слушай мое слово. Все ценное, что есть в городе, вынести за стены. Стены и башни взорвать, пороха здесь запас великий, все остальные избы сжечь дотла. Камня на камне не оставьте, братцы. Пусть возрадуется душа Степана.

— А как с церковью быть, грех великий, разор чинить храму Божьему? — спросили казаки.

— То не храм! Бога в нем никогда не было! Безбожники его построили и паскудили в нем! Жгите без сожаления! — почти крикнул пятидесятник Матвей Бряга.

Загремели взрывы, занялись пожарища. Непривычно русскому человеку рушить города, с большим трудом строятся они в сибирской тайге. Несколько дней казаки занимались этим тяжким делом. От грохота и дыма бежала дичь из Белогорья. Поднялись медведи из зимней спячки. Быть им теперь голодными шатунами. Немногие из них доживут до весны. Последние остяки покинули родные края. Слышал взрывы и князь Шорин, все дальше уходящий в тайгу, неся тело княжны на руках. Все, что осталось от любимой княжны Анны.

Исчез городок Кода — столица остяцкого царства. Не узнать потомкам, где его руины. Добро поработали казаки. Камня на камне не оставили, как и приказал Бряга.

Малая дружина казаков не смогла унести с собой все богатства городка. Только часть золотых изделий да пушнину прихватили с собой. В тайге оружие да запасы дороже любого золота. Схоронили казаки те несметные богатства в тайге, в надежде скоро вернуться. Да жизнь распоряжается по-своему. Одни вскорости сгинули, другие покинули Сибирь, а третьи ушли дальше на восток. Так и лежат сокровища Коды где-то там, в дебрях Белогорья.

 

1

Душевная боль как болезнь, а человеку свойственно с ней бороться. Желание жить берет свое. Так и бредущий по тайге князь. Как ни велика была потеря, но сознание реальности постепенно возвращалось к нему. Скоро он стал чувствовать, что не один в тайге. Кто-то невидимо следует за ним. Усталость взяла свое, и он остановился. Разжег костер, обогрелся, немного поел. Скоро пожаловали гости. Словно из земли выросли пять остяков-воинов. Постояв немного и видя, что князь не проявляет враждебности, подошли к костру, поздоровались и расселись вокруг него.

Молчали долго, наблюдая друг за другом. Остяки были вооружены, и в то же время обличьем походили на шаманов. Первым заговорил один из них.

— Мы знаем тебя, князь Обдорский. Ты наш враг, но сейчас мы хотим мира. У тебя наша госпожа, жрица бога Рача, а мы — стражи бога. Он сейчас спит, а мы охраняем его покой. Жрица должна покоиться рядом с ним, таков закон, только так она найдет покой, а Рача обретет силу, чтобы проснуться. Отдай ее нам!

Крепко задумался князь. Хоронить Анну в тайге он не хотел, одиноко будет любимой подруге. На православном погосте люди не позволят, а то и надругаются, для них она ведьма. А если действительно в усыпальнице рядом с ее богом? Хоть и идол, но она в него верила и служила ему до конца дней своих.

— Я хочу видеть это место, — произнес князь.

— Мы согласны, но повезем тебя с завязанными глазами.

Обдорский утвердительно кивнул головой.

Недалеко оказались несколько оленьих упряжек. Их тут же подогнали воины бога Рача. На одни осторожно погрузили тело Анны, на другие уселся князь с завязанными глазами. И понеслись олени в заповедные места, скрытые от всего живого, а в первую очередь от белого человека.

Путь был долог. Но всему бывает конец. Приближение усыпальницы князь Обдорский почувствовал заранее. Тайга вдруг затихла. Замолчали птицы, дятлы перестали долбить деревья, даже снег перестал скрипеть под полозьями. Не по себе стало князю, дрожь пробежала по телу.

Глаза развязали только в пещере. Полумрак. Высокие каменные своды слегка освещены факелами. Шли долго по лабиринту пещер. Тишина, в пещере тепло и сухо. Вошли в большой зал. Неожиданно свет факела отразился от золотого идола, и тот засиял удивительно ярко и красиво. Лик божества, несмотря на улыбку, казался грустным и отрешенным.

«Вот и довелось нам увидеться, бог Рача. С тобой, значит, пришлось мне делить Анну», — подумал князь Шорин, а потом спросил: — Где же у Анны опочивальня будет?

Его провели в соседний зал. Чуть поменьше, он показался Шорину уютным. Вкрапления слюды под светом факелов переливались не хуже самоцветов.

«Усыпальница, достойная королевы», — подумал князь.

Сопровождавший воин указал на огромный плоский камень, застланный одеялом из шкур белого горностая.

— Здесь она будет покоиться, а этот грот заложим камнями, и ни одна живая душа ее не побеспокоит.

— Даже если бог Рача покинет эту пещеру? — спросил князь.

Воин утвердительно кивнул.

— Я хочу здесь проститься с Анной, а потом при мне замуруете грот.

Воин снова утвердительно кивнул и покинул зал, оставив Шорина в полной темноте. Жутко стало князю. Он на ощупь прошел к камню, лег на приготовленное ложе и неожиданно для себя погрузился в сон. Во сне увидел Анну одетой в тот незабываемый восточный наряд. Она сидела рядом и улыбалась. Улыбка была добрая и спокойная, будто благодарит его.

Проснулся князь, когда процессия подходила. Свет уже проник в зал, и Шорин поднялся. Неожиданно для себя он почувствовал силу и легкость. Ясный ум воспринимал все до мелочей. Процессия вошла бесшумно и уважительно. Воины были без оружия и в чистых одеждах. На Анне надето платье жрицы, на голове золотая диадема. Жрицу бога Рача осторожно положили на ложе, разложив вокруг все необходимое для загробной жизни: кувшин воды, мешок зерна, золотые украшения, оружие. Старались все делать тихо, чтобы не беспокоить жрицу и грозную воительницу.

Князь Шорин почувствовал гордость за свою супругу. Редко кто из смертных удостаивается такой чести. Подобная честь достойна только царей, ставленников богов. Потом все вышли. Князь Обдорский преклонил колено и поцеловал свою супругу в губы. Поцеловал тихо, чтобы не побеспокоить спящую, и вышел из грота. Все участники подчинялись одному ритму — торжественному, неспешному, но неумолимому.

Грот заложили огромными камнями, скрепляя глиной. Кладка получилась незаметной, слившись в одно с природными сводами пещеры.

Василию Шорину снова завязали глаза, и все покинули пещеру. Его доставили на место последней стоянки. Олени были на месте, поклажа тоже. Все это время стоянка охранялась двумя воинами. На прощание остяки указали небольшую таежную речушку и направление.

— Надо идти по реке, она впадает в реку Таз. Там Мангазея, — пояснил один из остяков.

Шорин двигался по льду реки. Анна очень разумно собралась в дорогу. Среди поклажи Василий обнаружил лыжи, теплую запасную одежду, мешок из медвежьей шкуры. Погода стояла тихая, морозная. Шел ходко. С продуктами проблем не было, ну а олени довольствовались малым. Объедали сухие листья на поваленных деревьях, копытили землю в поисках травы, а то и грызли кору деревьев. Иногда удавалось подстрелить куропатку или глухаря, но Василий старался лишний раз не шуметь. Теперь он беглый преступник, надо новое имя, судьбу, да и решить, чем заняться.

Прощание с Анной в ее усыпальнице излечило Шорина от душевных страданий. Это было для него спасением. Осталась грусть, тоска по любимой, но это была уже не болезнь. Вновь вернулся интерес к жизни, физическая сила, уверенность в себе. Новый этап, а вернее, новая жизнь манила его и возбуждала своей неизвестностью.

Стали попадаться следы промыслового люда. То срубленные деревья, то остов разбитой лодки, то схорон под продукты заметит, а тут удача подвалила. Пустое зимовье, в неплохом состоянии. Вовремя Шорин на нее наткнулся. Наступал период метелей, и надежное убежище было кстати. Причин опасаться появления хозяина зимовья не было. В это время поздно в тайгу выбираться.

Василий решил остановиться здесь до весны. Одиночество и душевный покой, то, что сейчас надо. Есть время обдумать, а весной свяжет плот — и по реке в Мангазею.

 

2

Июнь 1611 года. Город Мангазея.

Историческая справка. Город Мангазея основан в 1600 году. Острог был поставлен в том месте, где река Таз ближе подходит к левому притоку Енисея — реке Турухан. На протяжении пяти десятилетий этот город был важнейшим центром русских промыслов и пушной торговли в Сибири. Златокипящая государева вотчина — так именовали Мангазею на Руси. До сих пор нет у историков единого мнения, кто основатель города Мангазея. Согласно трудам историка Сибири Г.Ф. Миллера, который в 1733 году организовал экспедицию в Сибирь и на протяжении 10 лет изучал архивы сибирских городов, основателем города Мангазея являются воевода князь Мирон Шаховский и письменный голова Данила Хрипунов. Они с сотней березовских казаков отправились в первую экспедицию с указанием построить город на реке Таз. Несмотря на кораблекрушение в Тазовской губе, гибель тридцати человек в схватке с самоедами, им удалось достичь реки Таз. Для города Мангазеи князь Мирон Шаховский нашел удобное место на восточном берегу реки Таз, в 200 верстах от устья, рядом с волоком на реку Турухан. Естественное положение города было удобным и безопасным. Довольно большая река, называемая Осетровкой, а по-самоедски Сулей-яга, протекала около города и впадала в Таз выше города. Несколько ниже города находилась другая речка, Ратилиха, а по-самоедски Тирма. Реку Таз от ее устья можно было пройти на лодке в 9 дней, вниз же по течению от города до устья во время весеннего половодья путь совершали в 2,5–3 дня.

В следующем году к ним подоспела вторая экспедиция. Двести казаков, собранных из городов Тобольска, Сургута, Березова, хорошо обеспеченных продовольствием и воинским снаряжением, под руководством князя В.М. Кольцова-Мосальского и головы С.Е. Пушкина достигли Мангазеи, где уже был основан город. Через несколько лет этот город превратился в главный северный морской и речной порт Сибири.

Бурный, но недолгий век уготовлен этому городу. В одночасье превратившись в торговую столицу Сибири, через пятьдесят лет Мангазея исчезла, превратившись в легенду. Причин тому три. Первая причина — это царский строгий запрет на северный морской ход, перекрывший путь поморским купцам и промысловикам. Второй причиной стал альтернативный центр пушного промысла и торговли — Туруханский острог, а третьей причиной были новые разведанные пути на Енисей. Их было много, и все они отличались удобством, малой протяженностью и безопасностью по сравнению с Мангазейским.

Сюда, в благословенную торговую столицу северного края, в златокипящую государеву вотчину, и прибыл июньским днем князь Василий Шорин. Только теперь так мы его величать не будем. Отныне для всех он Василий Плахин, смоленский безземельный дворянин. Его поместье давно уже сожжено междоусобной войной Смутного времени. Крестьяне разбрелись по белу свету. Одни подались в вольное казачество, другие в разбойники, третьи завербовались в армии воюющих сторон. Лишь бы прокорм получить да копейку какую скопить. Так что Василий Плахин — голь перекатная. И безразлично ему, к кому голову преклонить. На любую службу готов поступить, лишь бы платили да интерес какой имелся. А что? Молодой здоровый телом мужик, обученный грамоте, воинскому делу, да и в других делах не последним будет! Такой для многих нужный человек.

Василий Плахин (вам придется привыкнуть к новому имени князя), несмотря на то, что много слышал о Мангазее, был удивлен этим прекрасно украшенным городом. Он сильно разнился с другими городами Сибири. Крепость-кремль и крепостные стены были возведены поморскими зодчими. Во всех строениях чувствовался стиль городов Архангельска, Холмогор и Великого Устюга. Все срублено мощно, основательно и в изобилии украшено всевозможной резьбой. На территории этого северного града возвышались три церкви, гостиный двор и государевы житницы, где хранился ясак и десятинный сбор с купеческого люда. Более пятисот изб насчитывалось в Мангазее. Кроме гарнизона и другого местного люда, в городе насчитывалось до трех тысяч гостей. Но больше всего поразила городская пристань, оборудованная причалами, скатами, дорогами с бревенчатым настилом.

У причалов стояло великое множество морских и речных судов. Кочи, прибывшие из поморских земель, струги из Верхотурья и Березова, новгородские ушкуи, дощаники, крошечные долбленки инородцев — все виды водного транспорта необъятной Сибири собрались на торги. Кругом суетится крещеный и некрещеный люд. Одни грузят, другие разгружают. Гул стоит от людских голосов.

Сейчас время формирования артелей. Состоятельные промышленники набирают себе гулящих людей, закупают припасы и уходят на Енисей, в Туруханское зимовье. Оттуда сейчас идет освоение Енисея, а с Енисея русский люд пойдет дальше, навстречу солнцу. Никаким силам не остановить этого движения.

Василий Плахин только сейчас до конца осознал, что только Мангазея может быть его спасительницей. Здесь, в златокипящей, среди ее суеты и многолюдства, он был в безопасности. Никто не обратил внимания на появление нового гулящего, они тут постоянно и во множестве.

Все было интересно. Василий посетил гостиный двор. Ладно срубленные торговые ряды еще не потемнели от времени и радовали глаз. Заезжие дома, питейные заведения, бани — все содержится в чистоте и порядке.

Торги уже начались, но своего апогея еще не достигли. Торг начали только те купцы, что зимовали. Пока ясак не собран, государев указ запрещает торг. Но сейчас государевы закрома полны, и торговые людишки спешат, им достанутся лучшие соболя. Они первыми встречают промысловый люд и инородцев, съезжающихся на торг. Инородцев мало, они в своем большинстве уже продали пушнину промысловым. Те шалят, нарушают царский указ о запрете торговли в тайге и стойбищах инородцев. Но запретный плод весьма сладок, да и как уследишь промысловых, сами добыли или выменяли у самояди. Но на промысел приезжает разный люд, бывает и воровство, принуждением, а то и убийством захватят мягкую рухлядь. Тогда жди беды. Самоедам или енисейским тунгусам бунтовать не впервой. Огнем и стрелами пойдут на Мангазею. В лучшем случае челобитную воеводе отпишут и подарки поднесут. Воевода тогда крут, в кандалы закует, сечь будет, на то и поставлен государем, чтобы порядок блюсти.

В соборах тоже все необычно. Поморские людишки не только воздвигли соборы, но и поселили в них своих святых. Здесь поклоняются Прокопию Устюжскому, Соловецким чудотворцам, а одна из церквей возведена в честь почитаемых на Русском Севере Михаила Малеина и Макария Желтоводского. Почитаемый по всему Поморью Николай Чудотворец тоже имел свой придел в соборной Троицкой церкви.

Василий не торопился. В средствах он нужды не испытывал. Анна и тут побеспокоилась, прихватив во время бегства из Коды свои драгоценности. Он в состоянии был организовать на эти средства и собственную артель, но интереса к этому не испытывал, да и выделяться резону не было. Поэтому, прослышав в торговых рядах, что собирается ватага промысловых на Енисей, отправился в заезжую избу, что указали.

Гулящих, желающих отправиться на Енисей, предостаточно, но отбор был весьма строгий. Замечен в драках или еще хуже в пьянках — не подходишь. Кроме промысловых навыков на зверя, требовали знание плотницкого дела, кузнечного, каменщицкого или какого другого, что сгодится в неведомом крае.

Потолкавшись среди гулящих, Василий несколько расстроился. Не ведал он черной работы. На что годился, так только в грузчики на пристань, но долго болтаться без дела нельзя, приметным скоро станет, и тогда добра не жди.

С такими мыслями он вышел на улицу и остановился, решая, что дальше делать. Вдруг послышались голоса:

— Гляньте! Вон тот чернявый и есть старшой. Он ватагу набирает!

Оглянулся Василий и обомлел. К нему направлялся Исаак Ревякин из Нижнего Новгорода, тот самый, что был попутчиком, когда они с Анной возвращались из Сольвычегодска на Верхотурье. Первая мелькнувшая мысль — скрыться, но было уже поздно. Исаак, улыбаясь, шел к Василию.

— Князь Василий! Как я рад тебя видеть в полном здравии, — произнес Исаак Ревякин и по-дружески обнял князя, — слухи были, что сгинули, я даже свечку поставил за упокой.

Василий не знал, как ему быть. Радости от встречи он не испытывал. Толпившиеся на заезжем дворе зеваки удивленно смотрели на происходящее. Редко увидишь гулящего с княжеским титулом.

«Не ровен час соглядатай воеводы здесь крутится», — мелькнула мысль у князя.

Но деваться некуда. Ответив на приветствие, он, не зная с чего начать, молчал. Ревякин почувствовал неловкость князя и предложил пройти к нему сотрапезничать.

Исаак оказался юношей весьма сметливым. Пока шли в избу, где он расположился, оглядел бывшего попутчика с ног до головы и пришел к выводу, что с князем случилось что-то неладное, но ему, Исааку, этого знать не к чему. Более того, приготовления к отъезду закончены, а воинского человека он до сих пор не нашел. Князь для него удача великая. Он и воинскую службу справит, и верен ему будет до скончания века. Поэтому расспрашивать ни о чем не стал. За трапезой больше говорил Исаак. Рассказал о своем бате, который сейчас где-то на Енисее ладит зимовье, о своих промысловых планах в неведомых краях. Закончив трапезничать, перешел к делу.

— Ты, княже, от меня не таись. Вижу, что случилось с тобой горе великое. Как нынче величать тебя и кто ты будешь?

Подумал князь и пришел к выводу, что деваться некуда, надо открыться, глядишь — и на пользу пойдет.

— Ныне я, Исаак, гулящий человек Василий Плахин, безземельный смоленский дворянин. — Произнеся это, князь смолк, не зная, что добавить.

— Вот и добре, Василий Плахин, мне более того знать ни к чему, и так лишнего сболтнул принародно.

Молодой Ревякин немного помолчал для солидности и продолжил:

— Будет к тебе, Плахин, предложение. В ватаге народ собрался разный, гулящий, многие в этих краях впервые. Промысловики они добрые, но этого мало. На Енисее помощи ждать не придется. Гарнизон в Туруханске малочисленный, сами себя, дай бог, сберегут, а тунгусы, что на Енисее, воинственны. Вот и выходит, что моя ватага и дружиной должна быть доброй. Пищали, пушки, порох, свинец — все припас. Твоя задача обучить их воинскому делу, сделать дружиной и быть им атаманом. Что скажешь? Времени на размышление нет, и так припозднились.

«Слова не мальчика, но мужа, — подумал про себя князь, — не по годам смышлен Исаак», — и уже вслух добавил: — А что тут думать, я согласен, не сомневайся, буду служить тебе верой и правдой, такова моя доля.

— Какова твоя доля? — не расслышав князя, встрепенулся Исаак, для еврея это самая неприятная тема. — Знай, ежели сбережешь промысел от ворога, то десятины не пожалею.

На том и порешили.

 

3

В Мангазее, на воеводстве, сидит ныне князь Мосальский-Рубец. Человек недобрый. Дурная о нем идет слава. Жесток с людишками, и на руку нечист. Немало заморил он в темнице инородцев, без подарков не подходи, за что от народа получил прозвище Окаянного, и умер впоследствии от какой-то странной скоротечной болезни. А сейчас у него всюду снуют соглядатаи. Любимое занятие воеводы — слушать от них доносы. Многие этим пользуются, и ложатся под плети невинные головы, а затем закованные в железо отправляются в Тобольск — стольный град Сибири. Если бы не царский указ, где право казни принадлежит только государю, многим не сберечь лихой головы. Вот и сейчас, сидя у себя в хоромах, выслушивает доклады своих людишек. Пока ничего интересного. Кто прибыл, кто убыл, кто хорошо из купцов мен провел, кто хуже, кто подрался, кто поругался. Вдруг он услышал интересное.

— Исаак Ревякин, говоришь! Это тот молодой жид, что пищали у меня купил?

— Тот самый! — закивал головой служка.

— А что за князь, откель он взялся? — почуял свой интерес воевода.

— Так в том-то все и дело! — служка понизил голос до шепота. — С виду человек гулящий, голь перекатная. Две седмицы назад на плоту из тайги в Мангазею сплавился. Никто особо внимания на него не обратил. А тут, дня три назад, меняле Абраму, что рядом с Соборной площадью лавку держит, этот мужик браслетик продал из чистого злата.

Князь Мосальский-Рубец по прозвищу Окаянный даже поперхнулся чаем от неожиданности. Дело принимало серьезный оборот.

«Этот гулящий не иначе воровство учинил, а может, и душегубство», — подумал князь.

— Но самое удивительное в этом деле то, — продолжал служка, — что Ревякин — давний знакомый этого мужика и при встрече величал его князем!

— Ты вот что, — у князя Окаянного заблестели глаза и от возбуждения задрожал голос, — расспроси ревякинских людишек, тех, что из Верхотурья с ним пришли, что за князь такой?

Воевода помолчал немного, вспоминая, и добавил:

— Сыщи купчишку Петьку Ушакова и передай, что я к себе его требую. Как помню, они на одном струге с этим жидом в Мангазею пришли. Все выполняй, да прояви усердие в этом деле.

Уже вечером служка докладывал результаты сыска. Они изрядно расстроили воеводу, даже колики в животе появились. Выходило так, что людишки ничего про князя не ведают, а купчишка, как на грех, в Туруханске по торговым делам и будет через месяц, не раньше. Схватить бы князя да в кандалы до окончания сыска, но причин мало, не выдаст Ревякин просто так своего дружку. Ничего, у Мангазейского воеводы руки длинные и глаза по всему Енисею, если что, там достанет.

 

4

Исаак Ревякин последние дни в Мангазее сильно нервничал, он уже пожалел, что сделал князю предложение. Когда ему донесли, что воевода проявил сильный интерес к личности Василия, он просто испугался. У него даже возникла мысль отдать князя воеводе, но было уже поздно. Отход на Енисей назначен на следующий день, а за задержку отец шкуру спустит. Тем более вспомнилась любимая поговорка отца, что лошадей на переправе не меняют.

— Авось пронесет, — решил он, — пускай службу правит. Посоветуюсь с отцом и решим, как дальше быть.

Ревякинская ватага пошла на речных лодках. Новые хорошо просмоленные дощаники будут сподручнее на промысле, к тому же сильно тяжел и продолжителен волок на речку Турухан. Василий с облегчением вздохнул, когда их флотилия отвалила от Мангазейского причала.

Исаак тоже ликовал, забыв о своих тревогах. Это было первое его солидное предприятие. Как известно, у евреев род ведется по материнской линии, но женщины его рода по неизвестным нам причинам предпочитали русских мужиков. В его жилах текла кровь поморов, новгородцев, устюжан. А его отец Никита Ревякин, промысловый человек из Нижнего Новгорода, настоял даже на крещении Исаака. После крещения он получил имя Иван. Но матушка продолжала его звать по-старому, а отец годами пропадал на промыслах и потому смирился. Так и остался Исаак Исааком. Прилежности в вере он, конечно, не имел. Но это были последние отголоски еврейской национальности. Его дети, впоследствии известные сибирские промышленники, вовсе обрусели, и лишь изредка кто-нибудь из потомков нет-нет да уродится чернявым да кучерявым на удивление своих родителей и соседей.

Начало пути всегда волнительно. Пока сборы и вся суета, связанная с ними, будущее предприятие — событие отдаленное. Но когда волны ударили о борт лодок, оно становится реальностью. Волнение, легкое щекотание в груди, щемящее чувство неизвестности.

Вот и волок. Он сплошь завален бревнами. По ним, как по каткам, тащат суда. Удача улыбнулась. Самоеды на оленях предложили перевезти груз. Это большое подспорье. Пустые лодки куда проще тащить через волок. Вот только ухо держи востро. Самоядь с поклажей враз может уйти в тундру, ищи потом ветра в поле. Василий отрядил в охрану двух человек, отобрал силком оружие у самоедов и для большей страсти взял аманатами их женщин, привязав к лодкам.

Накинули мужики лямки на грудь, напряглись и потащили лодки по волоку. Не хуже ломовых лошадей тянут, потом обливаются. Работают все. Василий Плахин и Исаак Ревякин тоже тянут свою лямку. Бревна на волоке смазывали черной земной кровью. В приобской землице встречаются целые озера. Страшное дело, если займется такое озеро огнем. Пропитались бревна земной кровью. Скользит по ней днище лодки, намного облегчая промысловикам труд. Длинны версты туруханского волока, но худа без добра не бывает. Нет-нет озерцо попадется или болотина, тогда есть возможность и дух перевести. Как ни крути, а на веслах много легче, чем тянуть лямку.

Хоть и труден путь через волок, настроение у мужиков хорошее. Впереди верховье реки Турухан. С каждой верстой она все ближе. А потом вниз, по течению реки, поплывут промысловики, отдыхая в полную меру, залечивая ссадины и кровяные мозоли.

 

5

Август 1611 года. Зимовье у Николы Чудотворца, или Туруханское.

Историческая справка. Туруханск как острог был основан в 1609 году. По повелению первых мангазейских воевод: князей Мирона Шаховского и Кольцова-Масальского, сюда пришли служилые для объясачивания местного населения и промысловый люд со своими ватагами покрученников. Поморские промышленные тоже не заставили себя долго ждать. Проведав морской путь, стали на своих кочах заходить в устье Енисея и подниматься вплоть до устья Ангары.

Вот уже третий год стоит Туруханское зимовье, первое поселение русских на Енисее. Широким полноводным руслом Енисей огибает мес-то, где стоит крошечное поселение, положившее начало колонизации русскими новых территорий Сибири. Волею первых промышленников в первые годы была поставлена церковь Николы Чудотворца, отсюда и это название — острог у Николы Чудотворца, сильно полюбившееся русской душе и долгое время пользующееся в обиходе, несмотря на официальное Туруханский.

Несколько десятилетий у Туруханска не будет статуса города, но с каждым годом растет число промыслового люда, уходящего на соболиный промысел на Енисей и возвращающегося сюда на торги. Отсутствие воевод и сложившееся самоуправление способствовали развитию острога как торгового центра. С каждым годом росло значение Туруханска. Зимовье, а по сути, острог становился независимым от Мангазеи. Скоро его стали называть Новая Мангазея.

Численность промышленников, ежегодно уходивших на соболиный промысел на Енисей, составляла от 500 до 1000 человек. Шел постоянный поток русской колонизации Сибири. Поморы заходили на кочах в Енисей и далее по большим притокам на тунгусский береговой промысел, и на малых однодеревых стружках растекались промышленники по малым притокам.

Исаак Ревякин решил не задерживаться в Туруханске. Он сходил к голове, преподнес от себя подарки, это негласный закон, здесь его ожидало письмецо от отца. В нем говорилось:

«Дорогой мой сын Исаак. Пишет тебе твой батя Матвей Ревякин. Надеюсь, что ты успешно выполнил все мои поручения, и сейчас в Туруханском остроге читаешь мое послание. Прежде всего передай от меня поклон тамошнему голове, сыну боярскому Макарию Галасьину. Он мне давнишний товарищ и человек надежный, в беде не оставит. Подарками его не обделяй. Макарий в случае чего и весточку даст и казаков служилых пошлет в помощь. Иди на ладьях вверх Енисея до Дубченской слободы. Здесь у Ивана Ворогова сведаешь, где я зимовье сладил. Енисейские тунгусы дики и воинственны, но числом малы. Якуты спускаются по Подкаменке редко, но если приходят, то войной на тунгусов. Вражда у них спокон веков длится. То наше спасение. Надеюсь мой наказ про воинского человека ты выполнил. Здесь особо помощи ждать не от кого. Много трудов всем нам предстоит исполнить. Но дело того стоит. Соболь здесь водится в изобилии. Тунгусы цены ему не ведают, но охотники добрые, а нужда у них во всем. Жду тебя с нетерпением. Да хранит тебя Господь Бог».

Ревякинская ватага покрученников, набранная из гулящего люда, отдыхала недолго. Исаак добре исполнил все наказы отца. Да и как иначе. Промысел — дело серьезное. Все надо хорошо продумать. Закупить продовольствие: соль, зерно, сушеных овощей, вяленого мяса. Огненного припасу: порох, свинец, каждому по доброй пищали, а то и про запас можно. Одежонку добрую, чтобы и в слякоть, и в мороз дело править вольготно было. А снасти промысловые? Тут тебе надо в изобилии ловушки, обметы, петли, капканы. Кроме всего, котлы, топоры, ножи и другая металлическая утварь, да не только для себя, более для мены с тунгусами и другими инородцами потребна. На все это немалые деньги нужны. Только справному промышленнику под силу такое предприятие, как промысел. А собаки для упряжек. Скольких трудов стоило их сыскать да выкупить.

При мысли о собаках Исаак вспомнил о своем попутчике купце Петре Ушакове. Помог он собак приобрести. Исаак ему благодарен, да и сам купец за услугу в накладе не остался. Но вот потом получилась между ними размолвка. Здесь, в Туруханске, при встрече Ушаков даже не поздоровался с Ревякиным. Но иначе Исаак поступить не мог, на то запрет от бати имел.

— В долю никого не брать, и с купцами дел не иметь. Сами проведем промысел, а пушнину сдадим на Сольвычегодских торгах. — Так наказал Никита Ревякин. — Такое предприятие даст наибольший барыш, и Ревякиным выполнить его под силу!

После небольшого отдыха ватага просмолила лодки, и айда вверх по Енисею, до устья Подкаменки.

 

6

Сентябрь 1611 года, город Мангазея.

— Купец Ушаков к вам пожаловал, воевода, — доложил услужливо дьяк князю Мосальскому-Рубцу.

Купец только прибыл из Туруханска и, не ведая, по какому делу понадобился воеводе, чувствовал себя неуверенно. Зная скверный характер воеводы, прихватил на всякий случай с собой дюжину черных соболей. От такого подарка любой воевода сменит гнев на милость.

Князь Мосальский-Рубец, слегка взглянув на соболей, тут же сгреб их в сундук, но ликом посветлел.

— Как торговля, купец? Небось великий барыш взял.

— Да какая торговлишка. Десятину уплатил, с людишками рассчитался, осталось лишь малость, на хлеб насущный. Ныне все дорого, а соболишко худой, мелкий, — стал прибедняться купец.

— Почему не в Мангазее торговал? Ведь знаешь, что государю нашему разор от этого, да и мне тоже. Десятину ты в Туруханске оставил! — нахмурился воевода.

Купец растерялся и замолчал.

— Ну да ладно, не для того вызвал, чтобы журить. Ответь мне, знаком тебе Исаак Ревякин?

— Да, отец воевода, знаком мне этот жиденок неблагодарный, — почуяв, куда дует ветер, отвечал купец. — Мы вместе до Мангазеи добирались. Уж я помогал всю дорогу, добра ему сделал не счесть. А он, жиденок, побрезговал меня в долю взять.

— У меня к этому интереса нет. Ты вот что скажи, что за князь такой с вами в дороге был? — спросил воевода, и все в нем напряглось, как у охотника, почувствовавшего добычу.

Поворот в разговоре снова озадачил купца. Выходило, что воеводу интересует не выскочка Ревякин, а князь Шорин. Конечно, Ушаков его хорошо помнил, более того, проезжая Березов и Обдорск, он много слышал о князе.

— Да. Был с нами в дороге до Верхотурья князь Шорин, а потом наши дороги разошлись. Он отправился в Коду, а я с Ревякиным задержался по торговым делам, — начал купец осторожно.

— Шорин, говоришь, — воевода задумался, вспоминая. — А… это тот Обдорский герой, слышал я о нем. Давай все по порядку, да без утайки, ты меня знаешь, — пригрозил он купцу.

— Князь Василий Шорин, человек известный и уважаемый, не только у нас в Сибири, но и в Москве. Его супруга Анна из самаркандских принцесс, княжна Белогорских остяков, владетельница городка Кода.

Начало сразу поразило воеводу. Зверь по всему выходил крупный. Вот только по зубам ли? Беспокойство, а вернее, страх сразу засвербел под ложечкой.

— Будучи, согласно царскому указу, головой Обдора, великие дела свершил, оберегая интересы государства Российского. Инородцы прозвали его князем Обдорским. Вот, пожалуй, и все, что мне ведомо, — закончил купец и замолчал.

— А имя Василий Плахин тебе ведомо? — спросил воевода.

— Нет, неведомо, — отвечал купец.

— Ну а ликом князя ты хорошо помнишь?

— Это так. Статен князь и ликом пригож, хорошо его помню, — кивнул купец.

Воевода долго сидел в раздумье. Затем кликнул дьякона.

— Ты вот что. В соборе живописец имеется, сейчас стены расписывает, так он лики знатно пишет. Сведи к нему купца. Пусть он мне с его слов лик князя Шорина намалюет. Да вели дело добротно справить и мне скоро доставить.

Шибко боялись князя Окаянного в Мангазее. Вот и живописец — служка церковный, прослышав про приказ воеводы, с великим проворством и умением принялся за работу, а талантом был не обижен. Сутки напролет трудился, не ел, не спал, а написал лик князя, да на доске иконной, красками яркими. Купец Ушаков увидел лик князя и ахнул.

— У тебя, малец, дар Божий! Эк какую красоту сробил! Не знаю как воеводе, а князю Василию Шорину ты угодил точно. Ликом схож, только одежонка у него не княжеская, а в пору Николе Чудотворцу рядиться.

Живописец сумел угодить и воеводе князю Мосальскому-Рубцу Окаянному. Того мало интересовало искусство живописи, но когда его соглядатаи признали на портрете Василия Плахина, подручного Исаака Ревякина, радость его была безмерна. Он даже одарил церковного служку пятаком, что сильно удивило всю воеводскую дворню.

В короткое время по приказу воеводы были опрошены все гости из Березова. И выходило, что князь Шорин вор, изменник и душегуб, на нем кровь служилого казака, а за это смертная казнь.

По разумению князя Окаянного, такой душегуб наверняка прихватил в Коде злато и каменья драгоценные. А зачем тогда душегубство чинить? Теперь князь хоронится, поэтому и на Енисей ушел. Сибирь хоть и велика, но человечка сыскать всегда можно. Воевода и перед царем московским службу справит, награду и должность получит, а богатства, воровским путем присвоенные, себе заберет.

Одно расстраивало воеводу: на дворе осень, слякоть, и снег уже пробрасывает, не пройдут его людишки на Енисей. Ждать надо морозов, чтобы реки и болота стали, и тогда можно послать служилых казачков, сыскать князя и в кандалах доставить душегуба в Мангазею. Тот злато, конечно, припрятал, но ничего, воеводе любо будет пытать душегуба, и тот во всем сознается!

 

7

Март 1612 года. Устье Подкаменной Тунгуски, зимовье Николая Ревякина и сына его Исаака.

Зимовье поставили на левом берегу Енисея, прямо напротив устья Подкаменной Тунгуски. Берег высокий и ровный. Сплошь заросший мощными сосновыми и кедровыми борами. Место выбрали для сбережения зимовья. Тунгусы войной приходят по Подкаменной, то их земля, и селиться на ней опасно. Другое дело — левый берег Енисея. Дозорный всегда увидит приближение ворога. Ведь надо пересечь Енисей, а он здесь широк, версты три, а то и более будет. Но промысел больше ведется по реке Подкаменной. Здесь в изобилии водятся соболь, горностай, норка, бурая лисица, да и другого зверья хватает.

Чуть ниже по Енисею стоит Дубченская слобода, целое поселение, за старшего там первый поселенец Иван Ворогов. Человек решительный и упрямый. Он искал земли не только для пушного промысла, но и для устройства крестьянского хозяйства. Сотни десятин земли поднял поселенец. Никакие трудности, а их было немало, не остановили крестьянскую душу. Амбары в слободе были полны овсом, подвалы репой и тыквой, а ледники рыбой и мясом. Вот уже третий год, как сплавляется он в Туруханск, на торги. Хороший куш имеет, цены на продовольствие там очень высоки, особенно на зерно. Никита Ревякин пришелся Ворогову по душе. При строительстве нового зимовья принимали участие и жители слободы. Да и как иначе. Соседу помочь в таком деле в обычае у русских людей. Теперь им рядом жить. Беду вместе встретить и пережить всегда легче, да и радостью есть с кем поделиться.

Добрым оказался этот сезон для промышленников. Десятки сороков соболя лежали в кладовых. Охота на соболя шла при помощи ловушек, собак и обметов. Но наиболее удачливой оказалась охота ловушками. Непуганый зверек, чуя приманку, без опаски забирался в нее. Живым и невредимым доставался он охотнику. Мелкого не брали, выпускали на свободу, пускай, мол, подрастет да потомство даст. Зверек вылезет из ловушки, оглянется по сторонам и пулей на деревья, так и не поняв, какой опасности подвергся.

Тунгусы сначала с опаской отнеслись к появлению новых русских, но, поняв, что это не ясачные служивые, обрадовались и стали возить соболиные шкурки для мены. Прибыльная торговля вышла для промышленника. Металлические изделия у тунгусов большим спросом пользуются, а о соли и говорить не стоит, слов не подберешь.

Василий Плахин занимался безопасностью зимовья, а заодно и слободы. Организовал систему оповещения с помощью сигнальных костров. Те, заранее приготовленные, на всех возвышенностях, крутых берегах, ждали только искры, чтобы оповестить всех поселенцев о приближении беды. По его распоряжению были поправлены стены, сделаны бойницы, площадки, скрады, вышки наблюдения, засеки окружили селения со всех сторон. Воинскому делу были обучены все, включая подростков и баб. Но, самое главное, Василий с двумя покрученными совершил вояж вверх по Подкаменной Тунгуске.

Очень давно для Василия это было, в той далекой прошлой жизни Анна подарила талисман, небольшой золотой диск, в центре которого располагались странные знаки — то ли буквы, то ли просто узоры. Каждый раз, вспоминая о ней, князь доставал этот диск и разглядывал его. В нем было что-то необычное, магическое. Анна тогда сказала:

— Это не просто талисман, это ключ к сердцу и разуму любого сибирца. Показав его, ты получишь дружбу и послушание от любого из них. На территории всей Сибири, от Уральского Камня до восточных морей, каждый сибирец узнает этот знак.

Шла вторая седмица, как они на собачьих упряжках пробирались по льду Подкаменки. Шли ходко, люди на лыжах, на санях запасы и дорожный скарб. Навстречу им вышло две дюжины тунгусских воинов. Вооруженные луками и ножами, они встали пред ними молча. Раскосые глаза смотрели внимательно и сторожко. Василий вышел вперед, поднял руку и прокричал на тунгусском наречии:

— Мы пришли с миром, хотим говорить с вашим князем!

Да, Василий еще с Мангазеи стал упорно изучать языки сибирских народов и проявил в этом не только усердие, но и завидные способности. Они давались ему легко, он обнаруживал в них сходство, особенности, схватывал построение предложения, интонацию и на момент встречи с тунгусами довольно уверенно себя чувствовал.

У русских забрали оружие и проводили на стойбище. Загоны для оленей, дымящие чумы, лай собак и множество встревоженных раскосых глаз. Чувствовалась тревога во всем поселке. По отдельным услышанным фразам Василий догадался, что тревога вызвана не их приходом. Якуты — вот кого опасались тунгусы.

Русских провели в чум вождя. Он отличался величиной и качеством оленьих шкур, в несколько рядов покрывавших его. Внутри пол, застланный теми же шкурами, сильный запах дыма и сырого мяса. Вождь оказался очень старым человеком. Глаза скрадывались глубокими морщинами, делая их невидимыми, а лицо безликим. Шорин вошел в чум, сел напротив вождя и молча протянул ему заветный амулет. Вождь принял его и стал рассматривать. Это продолжалось очень долго. Василию стало казаться, что он вообще слеп и не в состоянии узнать знак. Но все было не так. Вождь сразу признал его, он просто стал молиться своим богам за то, что они послали спасение его роду. Он молча вернул амулет князю, а потом произнес.

— Верните пришельцам оружие и примите как самых желанных гостей. Собираем завтра большой совет.

Удивлены были только русские. Роль амулета в происходящих событиях не осознал до конца даже Василий. Но это произойдет, только чуть позже.

 

8

В тот год в бассейне реки Лены был голод. Неурожай орехов и ягод заставил зверя уйти из тех мест, а собранные коренья и запасы рыбы были недостаточны, чтобы пережить аборигенам зиму. В таких случаях спасение только война. Часть народа погибнет, но этой ценой будет добыта пища для остальных, и это спасет род. У якутов два пути: на запад — в царство тунгусов и на север — к самоедам. На юг нельзя, там проживают более сильные народы: маньчжуры, буряты, киргизы.

Якуты, проживающие в верховьях Подкаменной Тунгуски, ходят войной на тунгусов. Те хорошие охотники, и их стрелы метки, но физически тунгус слабее якута, и им тяжело собраться вместе, слишком они раскинуты по огромной таежной территории. Уничтожение соседей не самоцель войны. Целью является добыча, а у тунгусов есть чем поживиться. Привычные олени, собаки, запасы мяса в последние годы дополнились ценнейшей в тайге утварью, которую тунгусы стали приобретать у русских. Тот же железный топор или котел для якута не имеет цены.

Якуты смогли послать не более двух сотен воинов. Шли постоянные стычки между родами. Оленей и собак оставили в селениях. То были остатки поголовья, большинство оленей были съедены или отбиты соседями. Воины шли на лыжах, сами тащили сани с провиантом и оружием.

Подкаменная Тунгуска бежит по узкому живописному ущелью. Не сойти воинству со льда. Скалы иногда прижимаются к самому руслу. Все покрыто девственной тайгой. Белый снег, темные ели и безмолвие. Трескучие зимние морозы уже отпустили, наст крепок, идти на лыжах легко, но все равно тяжко. Ослабли люди за зиму. Привычное с детства занятие, идти на лыжах, сейчас кажется непосильным трудом. Как выдержат бой с тунгусами? Расчет только на неожиданность, но это маловероятно. Тунгусы их уже видят, они уже готовятся встретить врага. Мало надежд на победу.

Нет-нет на горизонте виден дымок — то сигнальные костры зажигают тунгусские охотники, сообщая о приближении врага. Стали встречаться на льду многочисленные следы — тунгусы угоняют оленей в таежные скрады.

Якутское войско повернуло за утес и от неожиданности остановилось. На прибрежной полосе, расчищенной от снега, стоят два добротных чума, из обоих идет дым, рядом привязаны упряжки собак, сани, лыжи. Все до боли привычно и мирно. Но то, что увидели потом, было для всех поразительно. Из чума вышли три человека. Якутам они показались великанами. Русские на голову были выше. Рост прибавляли высокие железные шлемы. Латы, до сего дня невиданные в этих местах, тоже произвели впечатление. Жуткие ружья огненного боя, уже известные якутам своим смертоносным огнем, и длинные кривые сабли завершали картину. У великанов были белые бородатые лица с огромными глазами. Все якутское войско казалась жалким по сравнению с этими тремя богатырями. То, конечно, были Василий Плахин и два промысловых, которые без колебаний согласились принять участие в этой весьма опасной миссии.

Русские приблизились. Василий вновь достал свой заветный амулет и поднял вверх. Золотой диск ослепительно засверкал в лучах солнца. Василий подозвал старшего из якутов и показал ему амулет, тот покорно опустил голову. Русские ликовали. Громко заговорил Василий Плахин.

— Дальше по реке простираются земли русского царя, тунгусы — наши подданные. Идя войной на тунгусов, вы идете войной на русских. Это так?

Якуты были в полном замешательстве.

— Русский царь считает вас добрыми соседями. Он прослышал о ваших бедах и прислал стадо оленей.

По мановению руки Василия из-за скалы тунгусы выгнали стадо оленей.

— Берите оленей и возвращайтесь домой. Весной по большой воде ждем вас на Енисее для большого торга. Тунгусы пропустят столько ваших людей, сколько пальцев на обеих руках. Везите соболя и бурых лисиц. Я закончил, ступайте.

Это было немыслимо, но якутское войско повернуло. Гоня впереди себя оленей, они поспешно уходили все дальше и дальше. В начале лета они сплавятся к Енисею, и торг состоится. Знатный торг, который окупит не только товары и отданных оленей, но и десятикратно окупит все затраты, понесенные Ревякиным. Здесь пан или пропал. Велик риск, рискуешь на промысле не только деньгами, но и жизнью, да и куш велик, настолько велик, что смелый человек, не оглядываясь, идет на него. Много буйных голов потеряла Русь на сибирских просторах. Но на смену приходили другие и шли дальше, встречь солнцу.

 

9

Триумф Василия Плахина на Подкаменной был велик. Неведомо каким образом, но тунгусы слышали о князе Обдорском и признали его в Василии Плахине. Такова Сибирь, хоть и велика, но человеку известному укрыться тяжело. Молва о нем идет от народа к народу, от племени к племени, обрастая мифами и сказками. Но от бренности нашего существования не уйдешь. Вот и князя по возвращении в Ревякинское зимовье ждали безрадостные вести.

Старший Ревякин был мрачнее тучи. Никита, выгнав всех из избы, оставил Василия и сына Исаака.

— Есть известия из Туруханска. Голова тамошний Макарий Галасьин отписал мне по старой дружбе. Помнит добро, сам даже на риск пошел, — начал Никита.

Мужчины сидели за столом, молча слушая старшего.

— Я все обдумал и сделаем, как решил. Ты, князь, человек смелый, решительный и честный, поэтому обвинения, что ты вор и душегуб, считаю злым наветом и выдавать тебя не собираюсь, но времени у нас мало. В Туруханск по велению мангазейского воеводы князя Окаянного пришли казаки. Им приказано изловить князя Василия Шорина, заковать в железа и доставить в Мангазею. В ближайшие дни надо ждать их к нам. Посланец только на несколько дней опередил казаков. Тебе, князь, надо уходить, такова доля. А путь только один — на Ангару. Там воевода не достанет, руки коротки. Про Ангару известно только то, что начало берет из пресного студеного моря. Лежит то море среди гор и живут там братские. Народ сильный и воинственный, но не так дик, как тунгусы.

Никита замолчал, достал из сундука карту и разложил на столе.

— Смотри, Василий! Вот она, Ангара! Эта река поболее Подкаменки будет. Река красоты невиданной. Говорят, вода в ней прозрачная и бирюзового цвета. Бурятские шаманы украшены золотыми и серебряными бляхами, а это значит, в тех краях есть золото и серебро. Наши промышленные в тех местах уже бывали, но братские не дают ходу, малым числом туда не пробиться, а у тебя получится. Наш Господь Бог на твоей стороне, да и все сибирские тоже. А если уж приберет Господь, значит, судьба. Пройдет несколько лет, и русские будут на Ангаре. Я тоже большой интерес имею к этой реке. За это время, глядишь, все утрясется. Справу получишь самую лучшую. Пойдешь на малом однодеревом стружке, есть у меня один отличной работы. С большой лодкой одному не совладать, а на этом в самый раз. Вот, княже, пожалуй, и все. Иди с Богом, собирайся в дорогу.

Отец с сыном остались одни. Никита продолжал думать о князе Василии:

— Седьмица у князя в запасе есть. Стружек у него хорош, сам еще крепок и проворен, сумеет уйти от погони. А указать казакам придется, не ровен час, в сообщники запишут, да самого в кандалах на Мангазею уведут, будь он неладен, этот Мосальский-Рубец Окаянный.

Видимо, услышал Бог проклятие, переполнилась чаша его терпения, и наслал он падучую на воеводу Окаянного. В страшных муках умирал воевода, судорогой ломало его тело, никто не спешил ему на помощь, никто не старался облегчить его смерть. Ну и ладно, по грехам и кончина. К нашему глубокому сожалению, об этом в ревякинском зимовье узнают нескоро, и события, человеческие судьбы идут своим чередом.

— Теперь, Исаак, поговорим о наших делах. А они тоже под угрозой! Надо спасать промысел. Князь Мосальский-Рубец не простит, что мы укрывали князя. Поэтому возьмешь всю добытую мягкую рухлядь и пойдешь в Тобольск. Проведали наши люди новый ход с Енисея на Обь. Слушай внимательно и держи все в секрете. Пойдешь вверх по Енисею, до реки Сым. Сым река спокойная, полноводная, а берет начало в большом болоте. Из этого же болота вытекает река Тым. Отыскать ее будет непросто, велико то болото, но если найдете, то по Тыму сплавитесь до самой Оби. В Тобольске заплатишь десятину и в Сольвычегодск на торги. Я остаюсь здесь и продолжу промысел. Людей отбери с собой самых надежных. Тунгуса Митьку возьми, он бывал на том болоте, поможет сыскать реку Тым, а потом пускай возвращается, он здесь нужен толмачить с тунгусами и якутами. Ну, пожалуй, и все, сынка, собирайся и ты в путь-дорогу.

 

1

11 июня 1613 года. Москва.

Благословенна Русь! Ликует Москва! Звенят колокола во всех ее белокаменных соборах. Сегодня коронация нового государя, избранного собором по всем правилам церковным и земским. На московский престол ступил государь Михаил Федорович Романов. Закончилась лихая година Смутного времени, вняли разуму бояре и весь православный русский люд.

Историческая справка. Род Романовых — один из древнейших на Руси. Родословная ведется от некоего Андрея Кобыла, упоминающегося в летописях 1347 года. Служил он при дворе великого князя московского Симеона Гордого. Фамилия Романов упоминается, начиная с окольничего Романова Юрьева-Захарьина. Его сын Даниил Романов является прямым предком Михаила Федоровича Романова. Есть родственная связь с Иоанном Грозным. Дочь Даниила Романова, Анастасия Романова, была первой женой Иоанна IV. Эта незначительная родственная связь, как ни странно, сыграла свою роль при смене династий Рюриковичей.

Большую роль в становлении династии Романовых сыграла церковь, а точнее, отец Михаила Федоровича, Феодор Никитич Романов Юрьев-Захарьин. В 1611 году он, будучи митрополитом Ростовским, находился в заключении у польского короля Сигизмунда III. Несмот-ря на заключение под стражу, имел большое влияние на Православную церковь. В 1619 году, после перемирия с Польшей, возвратился в Москву, где его нарекли Патриархом Московским и всея Руси. Его влияние на правительство сына было настолько велико, что наиболее важные дела докладывались им обоим. Годы жизни первого царя из рода Романовых Михаила Федоровича 1596—1645-е.

Маленькому князю Петруше Шорину в этом году исполнилось шесть лет. Князь Черкасский оставил ему наследный от отца титул. Да и сомнений в этом не было. Сын за отца не ответчик, таков закон на Руси. Да и как иначе. Бесконечные дворцовые интриги, перевороты, враждующие партии, и если жить без примирения, кто бы служил очередному царю-батюшке. Вот и вновь выбранный царь Михаил Федорович Романов призвал народ, князей и бояр к всеобщему примирению во имя Руси-матушки. Весь народ как один воспринял это с ликованием. Слишком много крови за время Смуты пролилось на православной земле.

После возвращения из Сибири князь Черкасский с малолетним Петрушей проживал в Нижнем Новгороде. Стар уже Черкасский для ратных дел, но чем мог помогал формированию ополчения. Большую часть сбережений отдал князь народному воинству, да и дельным советом и словом помогал, особенно старосте Козьме Минину, которому в первую очередь принадлежит заслуга в организации сбора средств для ополчения. Не последнюю роль Черкасский сыграл и в выборе воеводы для народного воинства. Князь Дмитрий Пожарский оказался не только способным военачальником, но и неплохим политиком. Не сумей он прижать московское боярство и ускорить выборы царя русского, снова бы зря пролилась кровь народная.

Петр Шорин рос в достатке и заботе. Князь Черкасский любил его как сына, но и строгость соблюдал. Мальчик рос очень способным, легко осваивал науки, но более увлекся воинским делом. К нему наставником князь приставил пленного шведа. Тот тоже привязался к Петруше и проводил с ним все свое время. Молодой еще швед по имени Карл до пленения служил в армиях польских, ливонских, шведских королей. Довелось послужить в пехоте, в кавалерии, да и артиллерийское дело знал в совершенстве. Этот профессиональный воин с увлечением рассказывал мальчику о походах и сражениях, о поражениях и победах. Много времени посвящали и практическим занятиям. Они вдвоем осмотрели все орудия на крепостных стенах Нижнего Новгорода, изучали вооружения всех воинских полков, что формировались под городом. Ум Петруши схватывал все на лету, только еще слабые детские руки не могли совладать с тяжелыми саблями и ружьями.

Когда ополчение заняло Москву, Черкасский сразу перебрался в столицу. Его беспокоила судьба Сибири, новый царь должен вспомнить о ней, узнать правду и с должным вниманием отнестись к судьбе своей далекой вотчины.

Оказалось, что о Сибири московские бояре уже побеспокоились как о собственной житнице. Сразу после освобождения Москвы от поляков бояре первым делом назначили своего человека воеводой в стольный сибирский город Тобольск. Князь Иван Петрович Буйносов-Ростовский занял пост воеводы и оставался им до 1618 года. Да и как не беспокоиться московским боярам о Сибири: затраты минимальные, а ясак и десятинная пошлина в виде мягкой рухляди были весьма ощутимы для московской казны.

 

2

Петю Шорина, даже после Нижнего Новгорода, Москва поразила своими размерами и многолюдством. Ремесленники, купцы, воинские люди в этот год собрались в престольном граде великим числом. Чувство гордости за свою родину переполняло мальчишескую душу, он хотел лишь одного — быстрее стать взрослым и служить верой и правдой царю и отечеству. Здоровый дух, здоровое тело, здоровые намерения — все было в этом мальчике.

Еще в Нижнем Новгороде его стали посещать видения. Сначала они были редки и случайны. Как-то после прогулки Петя пообедал и прилег отдохнуть. Неожиданно возникло видение. Он ясно видит чудесный сад. Он раскинулся вокруг дворца бирюзового цвета, со светло-голубыми круглыми куполами. Яркое солнце освещает поляну и фонтан. В нем плавает ярко-красные яблоки. Он идет по тенистой аллее, вдоль которой бежит и весело журчит ручей. Солнце стоит так высоко, что тень на земле совсем маленькая, в наших местах не бывает такой. Его сопровождают странно одетые люди. Вот он заходит в ажурную беседку, где на красивом блюде лежит большой плод, похожий на длинную тыкву. Он даже ощущает ее вкус, сладкий, как мед. Все происходит как бы с ним, но помимо его воли. Потом он идет дальше по аллее и хочет пить, подходит к ручью с очень прозрачной холодной водой и наклоняется. Видит свое отображение. Это он, Петя, но одежда не его. Он похожую видел как-то на базаре, на иноземных купцах. Позже выяснил, что те купцы были из далеких восточных городов: Хорезма, Багдада, Бухары, Самарканда.

После этого случая видения стали появляться чаще, и, более того, он научился их вызывать. Это было для него достаточно просто. Надо только остаться одному, расслабиться, вспомнить что-то необъяснимо родное, и он уходил в состояние, похожее на приятный сон. Это его не пугало и скоро превратилось в приятную игру.

Зато это необычное поведение Петра стало беспокоить князя Черкасского. Уединение мальчика, сон среди бела дня были необычны и пугали князя. Это походило на душевную болезнь, а страшнее ничего нет. Но после сна мальчик чувствовал себя прекрасно, и это успокаивало близких. Необычен стал и повышенный интерес Петруши к этим удивительным далеким странам. По его просьбе князь стал приглашать к себе иноземных купцов, которые рассказывали ему о своей родине. Своими вопросами мальчик приводил их в изумление и растерянность. Не зная ничего об этих городах, он порой задавал такие конкретные вопросы, проявлял такие знания, что иноземцы приходили в полное замешательство.

 

3

Город Самарканд. То же время.

Историческая справка. Расцвет города Самарканда приходится на вторую половину XIV века. Этот город в те времена был столицей мусульманской империи, созданной великим воителем Амиром Тимуром из рода Барласов. В России он известен как Тамерлан. Тамерлан пригнал в этот город тысячи лучших ремесленников, художников, каменщиков из Индии и Персии. Свез сюда сокровища из разгромленной Золотой Орды, Оттоманской империи, Индии. Все это позволило совершить строительство столицы в невиданных масштабах. Торговые пути со всех концов света пересеклись в этом городе. Даже после смерти Тимура в 1405 году и развала его империи Самарканд оставался величайшим городом и торговым центром всей Азии.

В северной части Самарканда, на месте древнего поселения Афрасиаб, находится холм. Для мусульман это место считается священным. По преданию, здесь был захоронен Касым ибн Аббас, двоюродный брат Магомета. Говорили, что этот святой первым принес веру в Самарканд.

Другая легенда относительно распространения ислама в Самарканде говорит, что три арабских миссионера остановились на этом холме. Зарезав овцу, они согласились решить жребием направление их дальнейшего пути. Один опустил руку в котел и вытащил голову, которая давала ему первый выбор, и он решил остаться в Самарканде. Второй вытянул сердце и пожелал возвратиться в Мекку. Третий получил заднюю часть и предпочел Багдад. С тех пор Самарканд стал головой, Мекка — сердцем Ислама, ну а Багдад…

Святилище Касым ибн Аббаса стало местом захоронения крупных феодальных князей. На нем выросло множество мавзолеев для увековечивания тех, кому удача обеспечила покровительство могущественного святого. Самаркандские эмиры, родственники Тимура, другие самаркандские вельможи покоились на этом холме.

За холмом простиралась долина, застроенная дворцами и парками, где вдали от городской суеты проживала знать. Здесь, во дворце старшего брата матери, престарелого самаркандского шейха, и нашел приют наш второй близнец, Тимофей Шорин. Служанка Азиза продолжала быть с мальчиком в том же качестве няньки и служанки. Его дядя Абдель ибн Арабшах тепло встретил приезд племянника. Судьба горячо любимой сестры всегда тревожила Абделя, и приезд племянника вселял надежду, что ему перед смертью доведется увидеться с сестрой.

Его несколько обескуражило только то что племянник крещен в православную веру. Христиан самаркандские мусульмане не считали врагами, для них весь мир виделся как огромный базар, и москали были там с хорошей репутацией. Но достичь высокого положения в Самарканде мог только мусульманин.

Город находился на пересечении всех караванных путей. Отсюда торговые пути уходили на восток, до Китая, на юг, в Персию и Индию, и на запад, в Московию и Европу. Торговля виделась как основное, достойное занятие.

Для себя Абдель ибн Арабшах решил, что силой заставлять мальчика принять мусульманскую веру не будет, а вот воспитателя, муллу, приставит. Пусть тот объяснит мальчику, где истинная вера, и уговорит добровольно пройти обряд обрезания. Для муллы это будет большая заслуга перед Аллахом.

Прежде всего надо познакомить мальчика с величием города Самарканда и всего того, что создал его великий предок Амир Тимур. А показать было что.

Мечети с минаретами располагались по всему городу и поражали своими размерами и изящными формами, но более удивляли изяществом отделки.

Здания, возведенные из жженого кирпича, были облицованы разрисованным кирпичом или плиткой, украшенной лазурным, зеленым и темно-голубым фарфором, завезенным из Китая. Резьбу, роспись определили художники Персии и Индии. Внутри здания были отделаны фресками, изображающими ландшафты с деревьями, реки, цветы и птиц в персидском стиле.

Поражал своим размахом главный самаркандский базар. Он тянулся через весь город, от Аханинских ворот до ворот Чорсу. Двойные ряды торговых лавок из камня по каждой стороне, между ними широкий проход, в промежутках емкости с водой. Сюда ежедневно из окрестностей города, а более из Зарафшанской долины прибывали груженые верблюды. Везли ячмень, пшеницу, рис, гнали скот. Все здесь можно купить по дешевке и в любом количестве. Удивительно, как много продавалось и съедалось на самаркандском базаре. Кроме продовольствия, здесь в огромных количествах предлагали ценные материалы: сатин, крепы, тафту, парчу, пурпурный бархат. Именитые мастера предлагали свои изделия: ковры, седла, пояса, ножи, сапоги, кувшины. Продавались также специи из Индии и многое другое. Здесь совершались сделки, формировались караваны, увозя товары по всему свету. Торговля шла целый день и даже в ночное время.

В беседах с племянником Абдель ибн Арабшах рассказывал:

— В старые времена Сибирского ханства был северный караванный путь до города Искер. Туда везли зерно, изделия ремесленников, ткани, а оттуда привозили драгоценные меха. Этот путь приносил сказочные прибыли.

Но времена меняются. И дело не в том, что там сейчас русские. Хан Кучум держал Великую степь в покорности, его воины охраняли караваны. А сейчас некому усмирить степь. Орды башкир, калмыков, ногайцев, киргизов кочуют по Великой степи. Эти дикие народы не дают караванам ходу, грабят и убивают наших купцов. Никто не осмелится идти на север.

Московский посол привез в Самарканд грамоту, где для торговли указан путь по Волге, а торг вести в Москве. Сибирским воеводам запрещено торговать с нами, а может, слабы, чтобы усмирить степь, вот и не идут караваны на север, а торговый путь зарос травой.

Не интересовало все это Тимофея. Его тянуло к воинскому делу, а Самарканд настолько увлекся торговлей, что в их армии были только наемники, и воинское дело было для них чуждо. Потомки Тамерлана забыли заповеди великого воителя, видимо, навоевались в прошлом на все оставшееся время. Все города некогда грозной мусульманской империи превратились в города-государства и жили лишь торговлей.

Проповеди муллы, изучение Корана, занятия по арифметике и астрономии тоже были ему в тягость, все это делал без интереса, лишь бы угодить дяде. Тимофей жил воспоминаниями, и в них он нашел для себя радость.

Пытаясь вспомнить брата, родину, он оказывался там, в далекой Руси. Видел русские армии, неведомые, но до боли любимые города, видел себя бегающим по крепостным стенам с каким-то иноземцем, видел постаревшего князя Черкасского. Получилось так, что он стал жить двойной жизнью. Одна реальная, чтобы угодить дяде и няньке Азизе, другая для души, в сладких видениях. Что удивительно — обе жизни каким-то образом дополняли друг друга, обе давали знания и жизненный опыт. Наяву он получал знания торговца, а в видениях воинские.

 

4

Видимо, так бывает! Близнецы Петя и Тимофей были разлучены трагическими обстоятельствами. Но их телесное и душевное здоровье настолько крепко, их схожесть характеров, психики настолько удивительна, что они, находясь за тысячи верст друг от друга, нашли для себя возможность общения. Называйте это телепатией или медитацией, а может быть, и другим паранормальным явлением, но они видели глазами друг друга, слышали ушами друг друга, жили реалиями друг друга. С годами это настолько у них развилось, что вызвать видение не составляло никакого труда. Братья не сознавали, что видят друг друга, да и уверенности в существовании брата у них не было. Чтобы облегчить им жизнь, все кругом обманывали, убеждали, что брат и родители умерли, когда он был совсем маленьким. Поэтому и казалось братьям, что они в видениях видят самих себя, что это своего рода путешествие в иные миры. Даже ощущения Петра, что происходящее не подчиняется его воле, скоро исчезло. Даже мысли и восприятие происходящего стали у них одинаковы. Получилось так, что каждый из них стал жить своей жизнью и жизнью брата одновременно.

 

1

Историческая справка. Долины верхней Ангары, рек Уды, Селенги, а также территории вокруг озера Байкал, включая остров Ольхон, с древних времен были заселены монголоязычными племенами, их иногда называют лесными монголами. Это племена хори (хоринцы), булагат и баргуты, проживающие в Баргузинской долине. Они объединялись в государственное образование Баргуджин-Токум, где баргуты играли главенствующую роль.

Племена Баргуджин-Токума и Монголии сохраняли дружественные родственные связи. Баргуты добровольно вошли в состав Монгольского каганата и даже на почетных правах служили в личной гвардии Чингисхана. Он никогда не забывал, что его предок в шестом поколении Кайду проживал длительное время в Баргуджин-Токуме.

Расселение основных племен Баргуджин-Токума в XIII веке представляется следующим образом. В Забайкалье, в Баргузинской долине, жили баргуты. В низовьях Селенги и по долине Уды обитали племена хори и тулас. В Предбайкалье племена булагат. Все эти племена монголо-язычные и имеют общие корни.

После развала Монгольской империи и последующей гибели ее таких государственных образований, как Золотая Орда, народы Восточной и Южной Сибири пришли в движение. Так, тунгусы, проживающие на Ангаре, и якуты с реки Лена вторглись в Баргузинскую долину. Большая часть баргутов погибла в сражениях, а оставшаяся часть вырвалась в степи, перемешалась и в дальнейшем ассимилировалась с другими братскими народами. К приходу русских Баргузинская долина оказалась заселенной тунгусами, которые вели постоянные войны с якутами за ее обладание.

Согласно летописям, на Ольхоне похоронен прародитель монгольских племен Барга-батор. Там, на острове, сформировался религиозный центр шаманского мира.

Токум по-монгольски — «родное место», родичи. Согласно древним монгольским обычаям всячески поддерживался культ родственных связей и побратимства. Закон побратимства считался выше кровного родства. Названые братья как одна душа, никогда не оставляя, спасают друг друга в смертельной опасности. В побратимство обычно вступали главы родов. От названых братьев отношения побратимства распространялись на подчиненные им роды. Эти обычаи получили широкое распространение и стали причиной общего названия, которое дали русские первопроходцы этим народам — братские, оно сохранилось до наших дней. Что касается этнонима бурят, то он возник позже, в процессе формирования бурятской народности после присоединения Прибайкалья к России. Проформой его явилось монгольское слово «бурат» (люди леса), которое как общее наименование предбайкальских племен упоминается в ойратских, узбекских, тибетских, русских письменных источниках XVI–XVIII веков.

Август 1612 года. Река Ангара. Сибирь — удивительный край. Достойна удивления и речная паутина этого края. Ведь это готовая сеть дорог сквозь непроходимые таежные дебри. На всех континентах мира используются реки как транспортные пути, но такого, как в Сибири, нет нигде. Огромное пространство от Уральских гор до Тихого океана разделено на три водораздела с крупнейшими реками Обь, Енисей, Лена. Эти реки делят Сибирь практически на три равные части. Правые притоки этих великих рек отличаются своей полноводностью и протяженностью с востока на запад. Огромное количество малых рек дополняют эту систему. Реки разных бассейнов на водоразделах порой берут начало из одного болота, из одной горной вершины или находятся в такой близости, что волок составит несколько верст. Удивительно, но самый талантливый проектировщик не сумел бы создать транспортную водную сеть лучше, чем это получилось у Творца. Природа позаботилась обо всем. Юг Сибири — это великая степь с древнейшими караванными путями, а таежная территория оснащена удивительно развитой водной транспортной системой, не имеющей аналогов в мире. Это еще одна причина столь успешного продвижения русских на восток.

 

2

Много в Сибири рек, каждая по-своему хороша, но Ангара выделяется среди всех. Она собрала все наилучшее. Беря свое начало в озере Байкал, Ангара сохраняет хрустальную чистоту его вод на всем протяжении своего пути до Енисея. Полноводное спокойное русло неожиданно упирается в бурные пороги, как бы по огромным ступеням спускаясь с плоскогорья.

Долина Ангары довольно обширная и покрыта удивительными своей красотой борами хвойного леса. Высокие и прямые, как стрелы, сосны стоят плотно, закрывая солнце. Под их кронами царят тишина и полумрак. Земля покрыта мхом, словно ковром. Сосновые и кедровые боры, изобилие брусники, клюквы, обилие трав, все это привлекает зверя в ангарскую тайгу.

Климат здесь очень здоровый. Вся Сибирь, как в своей южной, так и в северной части, является вообще одной из наиболее здоровых территорий в мире. Не было слышно, чтобы сибирский воздух или образ жизни повредил русскому человеку. Наоборот, утверждают, что люди излечивались от лихорадки тем, что переезжали в Сибирь.

Василий Шорин правым берегом шел в верховья Ангары. Окружающие красоты удивляли и не давали грустить. Да и не было причин для грусти. К одиночеству он уже привык. Да и какое может быть одиночество среди живой природы. Человек начинает мысленно, а затем и вслух общаться с рекой, птицами, животными, с пламенем костра. Все становится вокруг одухотворенным. К тому же мысли, планы, постоянное познание природы занимают человека. В таких условиях нет ощущения одиночества. Много людей уходит от мирской суеты, и эти отшельники находят среди девственной природы покой и душевное равновесие.

А вот кого следует опасаться, так это подобных себе. Василий находился на берегу, когда увидел большую лодку. В ней были русские. Четверо сидели на веслах, один у руля, а шестой лежал на носу лодки. По одежде он сразу признал служилых казаков. Хоронясь в прибрежных кустах, он стал наблюдать за казаками. Было очевидно, что это либо ясачные, либо служилые из Мангазеи, о которых предупреждал старший Ревякин.

Казаки вяло гребли против течения, и лодка, едва продвигаясь, шла вдоль берега, совсем близко от князя.

— Какого лиха мы забрались в такую глушь, — бурчал один из казаков, — на Ангаре того душегуба не сыскать.

— Если уж забрались сюда, то с пустыми руками возвращаться не резон, — отозвался казак, что отдыхал на носу лодки.

— Ясно не резон. Не изловим князя, воевода за службу не заплатит, а то и удержит с нашего жалованья все расходы, — отозвался тот, что сидел у руля.

— Надо найти стойбище местных нехристей да под видом ясака забрать соболей, вот и жалованье себе добудем, — предложил старший.

— За воровское дело и самим в кандалах можно оказаться, а то и на плаху. Самому государю разор чинить предлагаешь, — испугался молодой казак.

— Мне приходилось на Волге-матушке купцов персидских потрошить и ничего, как видишь, цел, даже до десятника дослужился. Казачья доля, без риска нельзя, — отозвался старший.

Лодка скрылась за поворотом реки, Василий Шорин еще долго сидел в кустах, обдумывая услышанное:

— Недоброе дело затеяли казаки. Обидят местный народ — на долгие годы вражда к русским останется, — размышлял он.

 

3

Историческая справка. В долине нижней Ангары, по правобережью проживали народности, именуемые русскими первопроходцами, енисейцами или остяками по аналогии с угроязычными обскими остяками. Много позже за ними закрепилось название кеты. Территорией их расселения было правобережье Енисея от Туруханска до Тюлькиной землицы, по притокам Енисея. В результате экспансии тунгусов с севера и киргизов с юга их территория расселения значительно сократилась.

Кетский язык занимает изолированное положение и не входит ни в одну родственную группу языков Северной Азии. Исследователи кетского языка обращают внимание на общие черты с языками кавказских горцев, басков и североамериканских индейцев. Есть сходство с языками народов Тибета и бирманского. Было высказано даже предположение, что язык гуннов был близок к кетскому. В литературе о кетах отмечается еще одна особенность этого народа — большая европеоидность, внешнее сходство с американскими индейцами. Среди множества народностей, которых повстречали русские в бассейне среднего Енисея, кеты были известны под названием арины, асаны, котты, ястынцы. В долине Ангары проживали асаны и котты. С XVII века происходило растворение кетов в иноязычной среде. Котты дольше всех сохраняли свой язык.

Стойбище коттов расположилось вдоль ручья, притока реки Тасеево, недалеко от впадения ее в Ангару. По коттскому календарю приближался месяц опадания листвы. Начался период заготовки рыбы. Все мужчины на реке ставят сети — пущальни, самоловы, промышляют острогами. Рыба для коттов — очень важный продукт питания. Переработка рыбы сейчас для них основное занятие. На зиму впрок заготавливают рыбий жир, порсу и юколу. Если юкола просто вяленая рыба, то порса еще и измельченная в порошок. Этим сейчас заняты все женщины поселения коттов. Дети беззаботно резвятся среди чумов и нескольких землянок, наслаждаясь последними теплыми деньками.

Появление русских всех повергло в шок. Шестеро казаков вошли в лагерь как хозяева и без всяких церемоний стали искать мягкую рухлядь. Добыча оказалась незначительной и составила лишь пару дюжин соболей очень низкого качества. Казаки были озлоблены. Взять в стойбище нечего. Их внимание привлекли женщины. Таких красивых женщин в стойбищах инородцев Сибири они еще не встречали. Стройные, длинноволосые, с большими, чуть раскосыми глазами, лица немного смуглые, с легким бронзовым отливом.

— Казаки, взгляните, — произнес десятник, — а эта добыча получше соболей будет. Бабы-то очень хороши. Ловите помоложе да краше, и сразу уходим на лодку.

Казаки, не мешкая, кинулись выполнять распоряжение десятника. Селение заполнилось криком и женским плачем. Все пришло в движение. Казаки без всяких церемоний ловили молодых женщин, рассматривали их зубы, ноги, грудь и, связав веревками, сгоняли в центр селения. Они были возбуждены до предела, начались попытки изнасилования. Только зуботычины десятника смогли их остановить.

— Уходим, браты, — кричал десятник, — потом попробуете добычу, берет каждый по две бабы, лодка более не подымет!

При выборе добычи произошло несколько драк среди молодых казаков. Для них это очень важная добыча, к тому же женщины действительно обладали необычной привлекательностью. Вся эта суета заняла много времени. Пленницы при малейшей возможности пытались бежать, оказывали отчаянное сопротивления, кусались и царапались. Но это только больше возбуждало казаков. Наконец, закончился дележ добычи, и плачущих связанных пленниц служилые потащили к лодке.

Их на берегу реки уже поджидали мужья и братья плененных женщин. Из-за деревьев в казаков полетели остроги, а затем с ножами в руках на них бросились котты. Схватка была долгой и кровопролитной. Остроги не могли смертельно поразить казаков, но в каждом торчало по несколько штук, причиняя немыслимую боль. Несмотря на это, их сабли уверенно рубили коттских мужчин. Но те, охваченные ожесточением и ненавистью, продолжали нападать на пришельцев, пока казаки, обессилев, все до одного не упали под их ножами.

Освобожденные пленницы радостно бросились в стойбище, а победители, не обращая внимание на павших братьев, бросились собирать добычу.

Для начала они обобрали павшего противника, сняв с них оружие и одежду, не брезгуя даже изрезанной и залитой кровью. Хотя она вся была таковой. После этого кинулись к лодке. Здесь их охватил дикий восторг, а при виде большого медного котла некоторые пустились в пляс.

Бросив трупы русских в реку, котты собрали добычу и, оглашая тайгу победным кличем, ушли в стойбище.

 

4

Князь Шорин продолжал свой путь. Волею судьбы он проплывал устье реки Тасеево как раз в тот момент, когда река вынесла трупы русских казаков. Полуголые изуродованные тела выглядели воплощением рока, знаком неизбежности наказания. Жалости к ним князь не испытывал, но долг православного человека по отношению к единоверцам он выполнил.

Выловив трупы из воды, князь схоронил сгинувших казаков на берегу Ангары. Братская могила стала последним убежищем для их тел, а души вместе предстанут на суд Божий.

Шорин долго не мог покинуть эту одинокую могилу. Он чувствовал, что это последние русские, которые были в его жизни. Они погибли в бою, их схоронил единоверец по православным обычаям. А что будет с ним? Кто закроет его глаза? Кто выроет ему могилу и засыплет землей? Но от судьбы не уйдешь, а князь Шорин оказался полностью в ее власти.

Братские захватили его врасплох. Еще с воды они заметили дым от костра и незаметно подкрались. Князь сидел, глубоко задумавшись, не замечая опасности. На него навалились рослые широколицые воины. Возможности воспользоваться оружием у него не было. Братские крепко схватили его по рукам и ногам, связали сыромятными ремнями так, что Шорин лишился всякой возможности двигаться.

Пленника братские отнесли на берег Ангары, где укрыли свои лодки. Шорин насчитал две с половиной дюжины воинов.

Историческая справка. Ближайшие братские (браты) проживали около рек Уда, Чуна, Тасеево, Кан. Они прославились своими многочисленными набегами на енисейские народы. Только в 1622 году к братским был послан из Енисейска воеводой Хрипуновым служилый человек Ждан Козлов с товарищами. Ему поручили уговорить братских покориться русским. Заодно должен был проведать, живут ли постоянно на одном месте или кочуют, какие у них крепости и какое оружие употребляют, сколько конных воинов могут выставить в случае войны, какова вообще численность этого народа, чем они промышляют. Почему братские предпочитают своей собственной родине места на реке Кан. О последующих событиях известий в архивах не сохранилось. Однако очевидно, что это была первая посылка к братским.

В лагере князь увидел только воинов. По всему, братские пришли сюда за военной добычей или взять ясак со своих данников, а данники для них все, кто слабее. Верхняя одежда у них была шита из овчины. На ногах сапоги из бычьей кожи с загнутыми носками, на головах высокие шапки из волчьего меха. Внешне они сильно напоминали монголов. Те же широкие скуластые лица, узкие глаза, но сложением гораздо крупнее. Ростом они не уступали Шорину. Братские пришли на больших лодках, оснащенных парусом и веслами на шесть гребцов. Лодки у них изготовлены из кондового кедра, самого легкого и прочного, мягкого и нетонущего. Формой лодки длинные, килевые, с острым носом и кормой. При необходимости они закрывались шкурами, наподобие палатки, для защиты от дождя и волн.

Братские совершили длительный переход, и их остановка была вынужденной. Лодки требовали ремонта. Младшие воины трудились вовсю, конопатили щели и смолили дегтем. При виде этой картины Шорин даже улыбнулся.

«Все, как у нас, — подумал он, — видимо, один учитель».

Раздались радостные крики. Подошла еще одна лодка. Ее с ходу отправили на разведку в реку Тасеево. Там она наткнулась на злополучное стойбище коттов. Те, не принимая боя, кинулись бежать. Забрав добычу, которую они даже не успели разделить, братские, ликуя ушли обратно.

Мэргэн — родовой военачальник, был доволен. Перед ним разложили ружья, сабли, доспехи, котел и другую утварь русских казаков. Это была уже неплохая добыча.

Его заинтересовал дорожный сундук. Мэргэн долго и внимательно рассматривал грамоты, карты, перебрал все до одной серебряные монеты, и, наконец, достал дощечку с написанным на ней человеческим ликом. Это был лик князя Василия Шорина, намалеванный за пятак церковным служкой по велению Мангазейского воеводы князя Окаянного. Его взяли с собой служилые, чтобы опознать беглеца.

Мэргэн подозвал к себе одного из воинов.

— Ользон, ты долго жил у русских. Скажи, что это?

— Я прожил у русских пять лет. Знаю их обычаи. Русские строят для своих богов большие юрты из дерева или камня, там поклоняются им и приносят дары. Их боги изображены на таких досках. Видимо, это один из них.

— А что, у русских тоже много богов?

— У них один старший бог. Остальные младшие. Их называют святыми, — отвечал Ользон.

— Так это старший бог или младший? — опять спросил мэргэн.

— Это младший бог, сильно маленькая дощечка. Старшего бога русские рисуют на стенах или на больших досках.

— Их вера похожа на нашу, — заметил мэргэн. — Но их боги боятся дождя и ветра и поэтому прячутся в юртах. Дождь смоет их с этих дощечек. Наши боги сделаны из камня или вековых деревьев, стоят на Ольхоне под открытым небом. Они не боятся дождя, снега и ветра.

Мэргэн снова замолчал. Его теперь заинтересовала карта. Развернув большой лист бумаги, он рассматривал странные линии.

— Что это за странные письмена? — снова спросил он Ользона.

— Я не могу ответить, мой господин, но мы поймали русского. Спроси его.

— Поймали русского, и я ничего не знаю! — воскликнул гневно предводитель.

Все упали на колени, склонив головы.

— Но, великий мэргэн! Ты занят созерцанием добычи! Как можно тебя беспокоить.

Шорина притащили и бросили к ногам мэргэна.

— Развяжите его и усадите напротив меня, — последовала команда.

Она тут же была исполнена. Князь Шорин стал растирать затекшие до боли руки и ноги, незаметно оглядываясь по сторонам.

— Ты кто? — последовал вопрос.

— Князь Василий Шорин.

— Лазутчик?

— Нет. Мне пришлось бежать от своих.

— Вор?

— Нет, я убил человека, защищая жену.

— Это у русских большая вина, что пришлось бежать? — продолжал с интересом расспрашивать мэргэн.

— Да, это вина, за которую платят жизнью. Меня должны были казнить.

— У нас это не считается виной. Каждый братский должен защищать свою жену и детей. Скажи, что это за странные письмена? — задал новый вопрос предводитель братских.

— Это карта. На ней нарисованы река Енисей и его притоки. Вот река Ангара, — пояснил Шорин.

— А то место, где мы сидим, есть?

— Да, вот оно, — князь ткнул пальцем в карту.

— А дальше на восход солнца есть? Байкал есть? — с тревогой спросил мэргэн.

— Дальше на карте ничего нет, — отвечал князь, изрядно уставший от вопросов.

— Значит, русские не знают дорогу к нам, — подытожил братский.

Он стал внимательно рассматривать русского. Его лицо казалось ему знакомым.

— Что у тебя висит на шее?

Шорин расстегнул полушубок и показал татем. При виде его мэргэн даже подпрыгнул от удивления, а потом склонился в поклоне.

— Это тотем великого Бату-хана. Его владелец может передвигаться по всей Сибири и требовать от правителей все, что угодно. Но ответь мне, русский князь, почему мне знакомо твое лицо?

Теперь наступила очередь удивляться князю Шорину. Он не знал, что ответить. На помощь всем пришел Ользон, протянув дощечку мэргэну. Тот окончательно был сбит с толку.

— Ты русский младший бог, — произнес он дрожащим голосом, — да еще и владеешь тотемом великого Бату-хана. Приказывай, что хочешь, и я исполню!

— Возьми меня с собой, я хочу жить с твоим народом, — распорядился князь Шорин.

— Мы сейчас же поворачиваем назад. Мой народ живет на острове Ольхон. Там живут все наши боги. Мы поставим для тебя деревянную юрту, она защитит от дождей и ветров, а братский народ будет почитать тебя.

 

5

Мэргэн выполнил свое обещание. Братская флотилия возвращалась домой, останавливаясь лишь дважды для совершения набегов на племена тофов. Кроме бобровых и собольих шкур, здесь добычей оказались кедровые орехи, луковицы сараны, ягоды брусники и клюквы. Это основная растительная пища братских. Упакованная в березовые туеса мирными тофоларами, добыча с трудом уместилась в лодках.

С трудом преодолевались ангарские пороги. Чтобы не потерять добычу, приходилось разгружать лодки и перетаскивать груз берегом. Все это под угрозой нападения со стороны местных племен, которые не давали покоя. Потеряв в стычках несколько человек, братские добрались до Байкала.

Такого грандиозного зрелища князю не приходилось видеть. И дело не в пространстве водной глади. Обская губа будет пошире. Байкал предстал живым существом. Скалистые, изрезанные бесчисленными бухтами берега, нереально прозрачные воды с глубинами, что разум не может осознать их, тучи, движение которых определяют ветра, все это единый живой организм под названием Байкал.

Ольхонские браты здесь чувствовали себя уверенно. Они единственные, кому покоряется водная гладь озера. По поведению воды, ветра, туч они в точности определяют и предугадывают настроение Байкала.

В сознании всех братских племен Байкал осмысливается как стихия мироздания, среда зачатия и порождения всех братских. Из его вод вышли их прародители и на острове Ольхон зачали их род. Ольхонские племена более, чем другие, сохраняли культовое отношение к озеру Байкал, отсюда и это бесстрашие к водной стихии. Нельзя бояться первородно творящую стихию.

Показался Ольхон. Князь Шорин не ожидал увидеть столь обширный остров. Со стороны Байкала он смотрелся грозно, прибрежная скалистая гряда казалась непреступной твердыней. Плавание становилось все более опасным. Волна, с каждой минутой увеличиваясь, захлестывала через борт. Но мэргэн продолжал вести флотилию братских. Шорин находился рядом с ним.

— Ольхонские ворота, мы успели, — крикнул мэргэн и указал рукой на ближайший мыс.

Пролив открылся внезапно, как спасительные врата из царства волн. Гонимые течением лодки одна за другой вошли в эти врата, а затем открылась спокойная гладь воды.

— Это Малое море, скоро наш улус, — уже спокойно произнес мэргэн.

Со стороны Малого моря остров Ольхон выглядел гораздо приветливей. Отсюда он смотрелся, как почти ровное плато, возвышающееся над спокойной гладью воды. Небольшие бухты с каменистыми пляжами зазывали лодки для отдыха.

А вот и родной улус. Уютная бухта приняла уставшую флотилию. Виднелись юрты, горели костры. Разглядев, кто прибыл, жители улуса бежали к берегу. Радостные крики, радость на лицах женщин и детей, дождавшихся своих мужей и отцов.

Подошел и старейшина рода Когун, он приветствовал мэргэна, как родного брата.

— Брат мой, я рад твоему возвращению. Пройдем ко мне в юрту. Надо о многом поговорить.

Когун был рад возвращению мэргэна. Конечно, и добыча была знатная, и потери среди воинов небольшие, но это не самая главная задача, которая стояла перед мэргэном. Слух о движении русских навстречу солнцу шел намного впереди них. Ранее братскому народу, живущему на Ольхоне, не приходилось с ними сталкиваться. Главной задачей мэргэна было если не дойти, то точно установить, где край земель, что уже принадлежат русским. То, что русских встретили на Ангаре, крайне удивило Когуна. Там проживали народы, платившие братским ясак сотни лет. Старый мир рушился. Он ощутил до сего дня неведомые ему чувства. Страх сковал его тело, растерянность расстроила мысли.

Сейчас, разглядывая вооружение, одежду, справу и другую утварь русских служилых людей, он ясно понимал, что это идет народ, гораздо сильнее его народа. Битвы с ними лишь уничтожат братские народы.

— Где вы встретили русских? — наконец, заговорил Когун.

— На Ангаре, где она сливается с рекой Тасеево, — отвечал мэргэн. — Дальше дорог они не ведают.

— Вы бились с ними?

— Нет, господин. Их было шестеро, и они напали на стойбище коттов. На обратном пути к лодкам были убиты.

— Погибнуть от руки рыбака может только плохой воин, — авторитетно заявил Когун.

— Котты напали из засады и закидали их рыбацкими острогами, но русские все ровно изрубили их много раз больше, — возразил мэргэн.

— Взгляни на их сабли, — не сдавался старейшина, — они почти прямые и уже наших. Если хорошо ударить, то она может сломаться.

— Если ты считаешь русских плохими воинами, то с нами пришел русский. Пускай с ним сразятся наши лучшие воины, — пошел на хит-рость мэргэн, устав от споров.

Князь Шорин вошел в круг вместе с противником. Братский был силен как медведь, лицо покрыто сабельными шрамами. По всему, он был опытным и смелым вином. Постарался старейшина рода, отыскал бойца, лучшего из лучших на Ольхоне. Им строго наказали биться до первой крови. В руке у Шорина казацкая сабля, у братского — кривая монгольская. Собралось много народу, казалось, все население улуса, жаждя зрелища, окружило бойцов.

Схватка — зрелище неповторимое, слабонервных среди зрителей нет, ревущая толпа замолчала сразу, как лязгнули сабли. Бойцы кружили, редкими ударами изучая друг друга. Толпа зашумела, явно недовольная началом боя. Шорина вдруг охватило чувство злобы и досады. Оно росло, охватывая все его существо. Досадные мысли пришли на ум:

— Князь, голова Обдора, что он делает? Как шут, веселит этот дикий народ! До первой крови! Сейчас они ее получат и наплевать, что их лучший боец опозорится!

Шорин пошел в атаку. Прямые рубящие удары посыпались на братского. Тот, практически не отступая, стал легко их парировать. Со стороны толпы послышался смех.

«Ну а теперь получи первую кровь!» — промелькнула мысль.

Тут же последовал резкий прямой выпад, короткий мах, и из рассеченного носа противника хлынула кровь. Следом второй мах, и в результате сабля плоскостью ударяет в темя братского. Не более секунды, и живой, оглушенный противник с разрубленным носом рухнул на землю.

Когун был старый воин и понял все. Князь даже не почувствовал противника. Поставь против него два, три бойца, и он заколет всех, как баранов. А если русских будет сотня, а то и две? Закованные в латы, с пушками, ружьями они просто уничтожат весь его народ.

Старейшина рода Когун пригласил князя Шорина к себе в юрту для беседы. Кроме них, в юрте еще был старый шаман по имени Награйбоо, самый уважаемый на Ольхоне.

— Мы с тобой люди разных племен и верований, но одного звания, — начал беседу Когун. — Мой народ велик своим прошлым. Сам Чингисхан бывал у нас на Ольхоне, разбивал свой стан и оставил здесь большой таган с котлом и лежащей в нем лошадиной головой. Этот таган с лошадиным черепом до сего дня стоит у скалы Бурхан. Твой народ велик настоящим. Он идет бесстрашно сквозь сибирские дебри. Ответь мне, зачем?

— Русские пошли войной на Сибирь по повелению своего царя. Цель любой войны — богатство, а богатство Сибири — это мягкая рухлядь. Ее может дать только охотник в виде ясака или промысловый в виде пошлины. Как видишь, у русского и сибирца одни условия. Но царь не просто берет ясак, он обеспечивает защиту, и то не пустые слова. Каждый год уходят русские дружины в степь. В жарких схватках бьют они ворога, и те не могут одолеть нас.

— А теперь ответь, князь, на самый главный вопрос, — продолжил разговор Когун. — Что ждет в будущем братские народы?

— Русские пришли на Енисей. На его берегах построят города. Потом они пойдут дальше. Твои дети увидят их здесь. Если они примут их и назовут братьями, то для них настанет будущее, если нет, погибнут в битвах.

Неожиданно заговорил старый шаман Награйбоо.

— Русский, я вижу, что твои речи честны. Ответь, откуда у тебя знак великого Бату-хана?

— Его передала мне супруга, до замужества Анна Алачева, княжна белогорских остяков, — отвечал Шорин.

— Что ты о ней еще знаешь? — шаман сильно волновался. — Бог Рача?

— Она оказалась жрицей бога Рача, — понял подсказку князь. — Я не смог ее защитить, и сейчас она покоится рядом с ним.

Шаман снова замолчал и казался спящим. Чуть заметная улыбка смягчала его лицо. Снова заговорил Когун.

— Я рад, что ты пришел к нам. Все говорит за то, что тебя привели боги. Мы построим тебе деревянную юрту, куда можешь привести жену, выбрав любую нашу красавицу. Будешь учить наших юношей грамоте и воинскому делу. А самое главное, рассказывай им о русских, чтобы встретили их как братьев!