№ 1 ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА B.C. АБАКУМОВА И.В. СТАЛИНУ О ЗАЯВЛЕНИИ А.А. НОВИКОВА

[30]Предложения Министерства обороны СССР о расформировании войсковых частей и военно-строительных отрядов, работающих в гражданских министерствах были обсуждены и приняты на заседании Президиума ЦК КПСС 30 января 1956 г.
апреля 1946 г. Совет Министров СССР товарищу Сталину

При этом представляю заявление на Ваше имя арестованного бывшего главнокомандующего ВВС — главного маршала авиации Новикова А.А. АБАКУМОВ

Приложение

Министру Вооруженных Сил СССР И.В. Сталину от бывшего главнокомандующего ВВС, ныне арестованного Новикова

Заявление.

Я лично перед Вами виновен в преступлениях, которые совершались в военно- воздушных силах, больше чем кто-либо другой.

Помимо того, что я являюсь непосредственным виновником приема на вооружение авиационных частей недоброкачественных самолетов и моторов, выпускавшихся авиационной промышленностью, я как командующий Военно-Воздушных Сил, должен был обо всем этом доложить Вам, но этого я не делал, скрывая от Вас антигосударственную практику в работе ВВС и НКАП.

Я скрывал также от Вас безделие и разболтанность ряда ответственных работников ВВС, что многие занимались своим личным благополучием больше, чем государственным делом, что некоторые руководящие работники безответственно относились к работе. Я покрывал такого проходимца, как Жаров, который, пользуясь моей опекой, тащил направо и налево. Я сам культивировал угодничество и подхалимство в аппарате ВВС.

Все это происходило потому, что я сам попал в болото преступлений, связанных с приемом на вооружение ВВС бракованной авиационной техники. Мне стыдно говорить, но я также чересчур много занимался приобретением различного имущества с фронта и устройством своего личного благополучия. У меня вскружилась голова, я возомнил себя большим человеком, считал, что я известен не только в СССР, но и за его пределами и договорился до того, что в разговоре со своей бывшей женой Веледеевой, желая себя показать крупной личностью, заявлял, что меня знают Черчилль, Ци-ен и другие.

Только теперь, находясь в тюрьме, я опомнился и призадумался над тем, что я натворил.

Вместо того, чтобы с благодарностью отнестись к Верховному Главнокомандующему, который для меня за время войны сделал все, чтобы я хорошо и достойно работал, который буквально тянул меня за уши, — я вместо этого поступил как подлец, всячески ворчал, проявлял недовольство, а своим близким даже высказывал вражеские выпады против Министра Вооруженных Сил.

Настоящим заявлением я хочу Вам честно и до конца рассказать, что кроме нанесенного мною большого вреда в бытность мою командующим ВВС, о чем я уже дал показания, я также виновен в еще более важных преступлениях.

Я счел теперь необходимым в своем заявлении на Ваше имя рассказать о своей связи с Жуковым, взаимоотношениях и политически вредных разговорах с ним, которые мы вели в период войны и до последнего времени.

Хотя я теперь арестован и не мое дело давать какие-либо советы в чем и как поступить, но все же, обращаясь к Вам, я хочу рассказать о своих связях с Жуковым потому, что мне кажется пора положить конец такому вредному поведению Жукова, ибо если дело так далее пойдет, то это может привести к пагубным последствиям.

За время войны, бывая на фронтах вместе с Жуковым, между нами установились близкие отношения, которые продолжались до дня моего ареста.

Касаясь Жукова, я прежде всего хочу сказать, что он человек исключительно властолюбивый и самовлюбленный, очень любит славу, почет и угодничество перед ним и не может терпеть возражений.

Зная Жукова, я понимал, что он не столько в интересах государства, а больше в своих личных целях стремится чаще бывать в войсках, чтобы, таким образом, завоевать себе еще больший авторитет.

Вместо того, чтобы мы, как высшие командиры сплачивали командный состав вокруг Верховного Главнокомандующего, Жуков ведет вредную, обособленную линию, т. е. сколачивает людей вокруг себя, приближает их к себе и делает вид, что для них он является «добрым дядей». Таким человеком у Жукова был и я, а также Серов.

Жуков был ко мне очень хорошо расположен и я в свою очередь угодничал перед ним.

Жуков очень любит знать все новости, что делается в верхах, и по его просьбе, когда Жуков находился на фронте, я по мере того, что мне удавалось узнать — снабжал его соответствующей информацией о том, что делалось в Ставке. В этой подлости перед Вами я признаю свою тяжелую вину.

Так, были случаи, когда после посещения Ставки я рассказывал Жукову о настроениях Сталина, когда и за что Сталин ругал меня и других, какие я слышал там разговоры и т. д.

Жуков очень хитро, тонко и в осторожной форме в беседе со мной, а также и среди других лиц пытается умалить руководящую роль в войне Верховного Главнокомандования и в то же время Жуков не стесняясь выпячивает свою роль в войне как полководца и даже заявляет, что все основные планы военных операций разработаны им.

Так, во многих беседах, имевших место на протяжении последних полутора лет, Жуков заявлял мне, что операции по разгрому немцев под Ленинградом, Сталинградом и на Курской дуге разработаны по его идее и им, Жуковым подготовлены и проведены. То же самое говорил мне Жуков по разгрому немцев под Москвой.

Как-то в феврале 1946 года, находясь у Жукова в кабинете или на даче, точно не помню, Жуков рассказал мне, что ему в Берлин звонил Сталин и спрашивал какое бы он хотел получить назначение. На это, по словам Жукова, он, якобы ответил, что хочет пойти Главнокомандующим Сухопутными Силами.

Это свое мнение Жуков мне мотивировал, как я его понял, не государственными интересами, а тем, что, находясь в этой должности он, по существу, будет руководить почти всем Наркоматом Обороны, всегда будет поддерживать связь с войсками и тем самым не потеряет свою известность. Все, как сказал Жуков, будут знать обо мне.

Если же, говорил Жуков, пойти заместителем Министра Вооруженных Сил по общим вопросам, то придется отвечать за все, а авторитета в войсках будет меньше.

Тогда же Жуков мне еще рассказывал о том, что в разговоре по «ВЧ» в связи с реорганизацией Наркомата Обороны, Сталин спрашивал его, кого и на какие должности он считает лучше назначить.

Жуков, как он мне об этом говорил, высказал Сталину свои соображения и он с ними согласился, но тем не менее, якобы сказал: «Я подожду Вашего приезда в Москву и тогда вопрос о назначениях решим вместе».

Я этот разговор привожу потому, что, рассказывая мне об этом, Жуков дал понять, что как он предлагал Сталину, так Сталин и сделал.

Ко всему этому надо еще сказать, что Жуков хитрит и лукавит душой. Внешне это, конечно, незаметно, но мне, находившемуся с ним в близкой связи, было хорошо видно.

Говоря об этом, я должен привести Вам в качестве примера такой факт: Жуков на глазах всячески приближает Василия Сталина, якобы, по-отечески относится к нему и заботится.

Но дело обстоит иначе. Когда недавно уже перед моим арестом я был у Жукова в кабинете на службе и в беседе он мне сказал, что, по-видимому, Василий Сталин будет инспектором ВВС, я выразил при этом свое неудовлетворение таким назначением и всячески оскорблял Василия. Тут же Жуков в беседе со мной один на один высказался по адресу Василия Сталина еще резче, чем я и в похабной и омерзительной форме наносил ему оскорбления.

В начале 1943 года я находился на Северо-Западном фронте, где в то время подготавливалась операция по ликвидации так называемого «Демянского котла» и встречался там с Жуковым.

Как-то во время обеда я спросил Жукова, кому я должен писать донесения о боевых действиях авиации. Жуков ответил, что нужно писать на имя Сталина и тогда же рассказал мне, что перед выездом из Москвы он, якобы, поссорился с Верховным Главнокомандующим из-за разработки какой-то операции и поэтому, как заявил Жуков, решил не звонить ему, несмотря на то, что обязан делать это. Если, говорил Жуков, Сталин позвонит ему сам, то тогда и он будет звонить ему.

Рассказывал этот факт мне Жуков в таком высокомерном тоне, что я сам был удивлен, как можно так говорить о Сталине.

В моем присутствии Жуков критиковал некоторые мероприятия Верховного Главнокомандующего и Советского правительства. В беседах на эти темы я, в ряде случаев, поддерживал Жукова.

После снятия меня с должности главнокомандующего ВВС, я, будучи в кабинете у Жукова высказал ему свои обиды, что Сталин неправильно поступил, сняв меня с работы и начав аресты людей из ВВС.

Жуков поддержал мои высказывания и сказал: «Надо же на кого-то свалить».

Больше того, Жуков мне говорил: «Смотри, никто за тебя и слова не промолвил, да и как замолвить, когда такое решение принято Сталиным». Хотя Жуков прямо и не говорил, но из разговора я понял, что он не согласен с решением правительства о снятии меня с должности командующего ВВС.

Должен также заявить, что когда Сталин вызвал меня и объявил, что снимает с должности командующего ВВС и крепко поругал меня за серьезные недочеты в работе, я в душе возмутился поведением Маленкова, который при этом разговоре присутствовал, но ничего не сказал, в то время, как Маленкову было хорошо известно о всех недочетах в приемке на вооружение ВВС бракованной материальной части от Наркомата авиационной промышленности. Когда я об этом поделился с Жуковым, то он ответил мне, что «теперь уже тебя никто не поддержит, все как в рот воды набрали».

Я хоть усмехнулся, говорил мне Жуков, когда Сталин делал тебе замечания по работе и сказал два слова — «ничего исправится».

Припоминаю и другие факты недовольства Жукова решениями правительства.

После окончания Корсуньско-Шевченковской операции командующий бывшим 2-м Украинским фронтом Конев получил звание маршала.

Этим решением правительства Жуков был очень недоволен и в беседе со мной говорил, что эта операция была разработана лично им — Жуковым, а награды и звания за нее даются другим людям.

Тогда же Жуков отрицательно отзывался о Ватутине. Он говорил, что Ватутин неспособный человек, как командующий войсками, что он штабист и если бы не он Жуков, то Ватутин не провел бы ни одной операции.

В связи с этим Жуков высказывал мне обиды, что он, являясь представителем Ставки, провел большинство операций, а награды и похвалы получают командующие фронтами. Для подтверждения этого Жуков сослался на то, что приказы за проведение тех или иных операций адресуются командующим фронтов, а он — Жуков остается в тени несмотря на то, что операции проводились и разрабатывались им. Во время этой беседы Жуков дал мне понять, чтобы я по приезде в Москву, где следует, замолвил об этом словечко.

В тот же период времени Жуков в ряде бесед со мной говорил и о том, что правительство его не награждает за разработку и проведение операций под Сталинградом, Ленинградом и на Курской дуге.

Жуков заявил, что несмотря на блестящий успех этих операций его до сих пор не наградили в то время, как командующие фронтов получили уже по нескольку наград. В этой связи Жуков высказался, что лучше пойти командующим фронтом нежели быть представителем Ставки.

Жуков везде стремился протаскивать свое мнение. Когда то или иное предложение Жукова в правительстве не проходило, он всегда в таких случаях очень обижался.

Как-то в 1944 году, находясь вместе с Жуковым на 1-м Украинском фронте, он рассказал мне о том, что в 1943 году он и Конев докладывали Сталину план какой-то операции, с которым Сталин не согласился. Жуков, по его словам, настоятельно пытался доказать Сталину правильность этого плана, но Сталин, дав соответствующее указание, предложил план переделать. Этим Жуков был очень недоволен, обижался на Сталина и говорил, что такое отношение к нему очень ему не нравится.

Наряду с этим Жуков высказывал мне недовольство решением правительства о присвоении генеральских званий руководящим работникам оборонной промышленности. Жуков говорил, что это решение является неправильным, что, присвоив звание генералов наркомам и их заместителям, правительство само обесценивает генеральские звания. Этот разговор происходил между нами в конце 1944 года, когда я и Жуков находились на 1-м Белорусском фронте.

Осенью 1944 года под Варшавой Жуков также рассказал мне, что он возбудил ходатайство перед Сталиным о том, чтобы Кулика наградили орденом Суворова, но Сталин не согласился с этим, то он — Жуков стал просить о возвращении Кулику орденов, которых он был лишен по суду, с чем Сталин также не согласился. И в этом случае Жуков высказал мне свою обиду на это, что его, мол, не поддержали и что Сталин неправильно поступил, не согласившись с его мнением.

Хочу также сказать Вам и о том, что еще в более близкой связи с Жуковым, чем я, находится Серов, который также угодничает, преклоняется и лебезит перед ним. Их близость тянется еще по совместной работе в Киеве. Обычно они бывали вместе, а также посещали друг друга.

На какой почве установилась между ними такая близость, Жуков мне не говорил, но мне кажется, что Жукову выгодно иметь у себя такого человека, как Серов, который занимает большое положение в Министерстве внутренних дел.

Я тоже находился в дружеских отношениях с Серовым и мы навещали друг друга. Когда я был снят Сталиным с должности командующего ВВС, Серов говорил мне о том, чтобы я пошел к Маленкову и просил у него защиты. Во время моего пребывания в Германии Серов содействовал мне в приобретении вещей.

Касаясь своих преступлений, я вынужден признать, что после отстранения меня от работы в ВВС, я был очень обижен и высказывал в кругу своих близких несогласие с таким решением Сталина, хотя внешне при людях я лукавил душой и говорил, что со мной поступили правильно, что я это заслужил.

Так, вскоре после состоявшегося обо мне решения, я в беседе со своей женой и ее братом Владимиром говорил, что причина моего снятия заключается не в плохой моей работе, а в том, что на меня наговорили. При этом я всячески поносил и клеветал на Верховного Главнокомандующего и его семью. Я также заявлял, что Сталин несправедливо отнесся ко мне.

Когда мне стало известно об аресте Шахурина, Репина и других, я был возмущен этим и заявлял в кругу своих родственников, что поскольку аресты этих лиц произведены с ведома Сталина, то просить защиты не у кого.

Вражеские разговоры я в апреле 1946 года вел со своей бывшей женой Веледеевой М.М., которая проездом останавливалась в Москве. В беседе с Веледеевой я говорил, что Сталин необъективно подошел ко мне и возводил на него злобную клевету.

В разговорах с моей теперешней женой Елизаветой Федоровной и с Веледеевой я обвинял правительство и лично Сталина в том, что они не оценивают заслуг людей и, несмотря ни на что, изгоняют их и даже сажают в тюрьму.

Повторяю, что несмотря на высокое положение, которое я занимал, и авторитет, созданный мне Верховным Главнокомандующим, я все же всегда чувствовал себя пришибленным. Это длится у меня еще с давних времен.

Я являюсь сыном полицейского, что всегда довлело надо мной и до 1932 года я все это скрывал от партии и командования.

Когда же я столкнулся с Жуковым и он умело привязал меня к себе, то это мне понравилось и я увидел в нем опору. Такая связь с Жуковым сблизила нас настолько, что а беседах с ним один на один мы вели политически вредные разговоры, о чем я и раскаиваюсь теперь перед Вами.

Признаюсь Вам, что я оказался в полном смысле трусом, хотя и занимал большое положение и был главным маршалом.

У меня никогда не хватало мужества рассказать Вам о всех безобразиях, которые по моей вине творились в ВВС и о всем том что я изложил в настоящем заявлении.

Опубликовано: Военно-исторический журнал, 1994, № 6, 8.

 

№ 2 ПИСЬМО Г.К. ЖУКОВА А.А. ЖДАНОВУ

12 января 1948 г.

В ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ ВКП(б) Товарищу Жданову Андрею Александровичу

Объявленное мне в ЦК ВКП(б) письменное заявление бывшего моего адъютанта Семочкина по своему замыслу и главным вопросам является явно клеветническим.

Первое. Обвинение меня в том, что я был враждебно настроен к т. Сталину и в ряде случаев принижал и умалчивал о роли т. Сталина в Великой Отечественной войне, не соответствует действительности и является вымыслом. Факты, изложенные в заявлении Семочкина, состряпаны Семочкиным и являются результатом того, что Семочкин в конце 1947 года узнал о характере клеветнического заявления Новикова лично от меня.

Я признаю, что допустил грубую и глубоко непартийную ошибку, поделившись с Семочкиным о характере заявления Новикова. Это я сделал без всякой задней мысли и не преследовал никакой цели.

Пункт обвинения меня в непартийном выступлении во Франкфурте перед «союзниками» не соответствует действительности, что, наверное, может подтвердить т. Вышинский, который был вместе со мною и лично выступал. На приеме в 82-й парашютной дивизии я был вместе с Соколовским, Серовым и Семеновым. Я там не выступал, а все, что говорил, считаю глубоко партийным.

Второе. Обвинение меня в том, что я продал машину артисту Михайлову и подарил Славину, не соответствует действительности: 1) Славину машина была дана по приказанию тов. Молотова. Соответствующее отношение было при деле;

2) Михайлову мною было разрешено купить машину через фондовый отдел.

Оформлял это дело т. Михайлов через таможню, а не через меня, деньги платил в таможню и банк, а не мне.

Я ответственно заявляю, что никогда и никому я машин не продавал.

Ни Славина, ни кого-либо другого я никогда не просил о себе что-либо писать и Славину никакой книги не заказывал. Семочкин пишет явную ложь.

Третье. О моей алчности и стремлении к присвоению трофейных ценностей. Я признаю серьезной ошибкой то, что много накупил для семьи и своих родственников материала, за который платил деньги, полученные мною как зарплату. Я купил в Лейпциге за наличный расчет:

1) на пальто норки 160 шт.

2) на пальто обезьяны 40–50 шт.

3) на пальто котика (искусст.) 50–60 шт. и еще что-то, не помню, для детей. За все это я заплатил 30 тысяч марок.

Метров 500–600 было куплено фланели и обойного шелку для обивки мебели и различных штор, т. к. дача, которую я получил во временное пользование от госбезопасности, не имела оборудования.

Кроме того, т. Власик просил меня купить для какого-то особого объекта метров 500. Но так как Власик был снят с работы, этот материал остался лежать на даче.

Мне сказали, что на даче и в других местах обнаружено более 4 тысяч метров различной мануфактуры, я такой цифры не знаю. Прошу разрешить составить акт по фактическому состоянию. Я считаю это неверным.

Картины и ковры, а также люстры действительно были взяты в брошенных особняках и замках и отправлены для оборудования дачи МГБ, которой я пользовался. 4 люстры были переданы в МГБ комендантом, 3 люстры даны на оборудование кабинета главкома. То же самое и с коврами. Ковры частично были использованы для служебных кабинетов, для дачи, часть для квартиры.

Я считал, что все это поступает в фонд МГБ, т. к. дача и квартира являются в ведении МГБ. Все это перевозилось и использовалось командой МГБ, которая меня обслуживает 6 лет. Я не знаю, бралось ли все это на учет, т. к. я полтора года отсутствую и моя вина, что я не поинтересовался, где, что состоит на учет.

Относительно золотых вещей и часов заявляю, что главное — это подарки от различных организаций, а различные кольца и другие дамские безделушки приобретены семьей за длительный период и являются подарками подруг в день рождения и другие праздники, в том числе несколько ценностей, подаренных моей дочери дочерью Молотова Светланой. Остальные все эти вещи являются в большинстве из искусственного золота и не имеют никакой ценности.

О сервизах. Эти сервизы я купил за 9 200 марок, каждой дочери по сервизу. На покупку я могу предъявить документы и может подтвердить т. Серов, через кого и покупались сервизы, т. к. он ведал всеми экономическими вопросами.

О 50 тысячах, полученных от Серова и якобы израсходованных на личные нужды.

Это клевета. Деньги, взятые на случай представительских расходов, были полностью в сумме 50 тыс. возвращены начальником охраны МГБ Бедовым. Если б я был корыстен, я бы мог их себе присвоить, т. к. никто за них отчета не должен был спросить. Больше того, Серов мне предлагал 500 тысяч на расходы по моему усмотрению. Я таких денег не взял, хотя он и указывал, что т. Берия разрешил ему, если нужно, дать денег, сколько мне требуется.

Серебряные ложки, ножи и вилки присланы были поляками в честь освобождения Варшавы, и на ящиках имеется надпись, свидетельствующая о подарке. Часть тарелок и еще что-то было прислано как подарок от солдат армии Горбатова.

Все это валялось в кладовой, и я не думал на этом строить свое какое-то накопление. Я признаю себя очень виноватым в том, что не сдал все это ненужное мнебарахло куда-либо на склад, надеясь на то, что оно никому не нужно.

О гобеленах я давал указание т. Агееву из МГБ сдать их куда-либо в музей, но он ушел из команды, не сдав их.

Четвертое. Обвинение меня в том, что соревновался в барахольстве с Телегиным, является клеветой. Я ничего сказать о Телегине не могу. Я считаю, что он неправильно приобрел обстановку в Лейпциге. Об этом я ему лично говорил. Куда он ее дел, я не знаю

Пятое. Охотничьи ружья. 6–7 штук у меня было до войны, 5–6 штук я купил в Германии, остальные были присланы как подарки. Из всех ружей охотилась команда, часть штуцеров, присланных в подарок, я собирался передать куда-либо. Признаю вину в том, что зря я держал такое количество ружей. Допустил я ошибку потому, что, как охотнику, было жаль передавать хорошие ружья.

Шестое. Обвинение меня в распущенности является ложной клеветой, и она нужна была Семочкину для того, чтобы больше выслужиться и показать себя раскаявшимся, а меня — грязным. Я подтверждаю один факт — это мое близкое отношение к З., которая всю войну честно и добросовестно несла свою службу в команде охраны и поезде главкома. 3. получала медали и ордена на равных основаниях со всей командой охраны, получала не от меня, а от командования того фронта, который мною обслуживался по указанию Ставки. Вполне сознаю, что я также виноват и в том, что с нею был связан, и в том, что она длительное время жила со мною. То, что показывает Семочкин, является ложью. Я никогда не позволял себе таких пошлостей в служебных кабинетах, о которых так бессовестно врет Семочкин.

К. действительно была арестована на Западном фронте, но она была всего лишь 6 дней на фронте, и честно заявляю, что у меня не было никакой связи.

Седьмое. О том, что не желал подписываться на заем, это также клевета. Никогда меньше 1,5–2 месячных окладов я не подписывался. Это можно подтвердить документами.

Восьмое. Партвзносы действительно платил Семочкин, так как я состоял в парторганизации Генштаба, а большей частью я был на фронте и, чтобы не просрочить партвзнос, поручал Семочкину производить партвзнос.

В заключение я заявляю со всей ответственностью:

1. Семочкин явно клевещет на меня. Я очень прошу проверить, был ли у меня подобный разговор с Коневым и другими, как надо обманывать тов. Сталина об обстановке.

2. Семочкин клевещет на меня, рассчитывая на то, что он является вторым, после Новикова, свидетелем о якобы моих антисоветских взглядах и что ему наверняка поверят. Я глубоко сознаю свою ошибку в том, что поделился с ним сведениями о клеветническом заявлении Новикова и дал ему в руки козырь для нечестных разговоров, антисоветских разговоров и, наконец, против меня.

3. Прошу Центральный Комитет партии учесть то, что некоторые ошибки во время войны я наделал без злого умысла, и я на деле никогда не был плохим слугою партии, Родине и великому Сталину. Я всегда честно и добросовестно выполнял все поручения тов. Сталина. Я даю крепкую клятву большевика не допускать подобных ошибок и глупостей. Я уверен, что я еще нужен буду Родине, великому вождю тов. Сталину и партии.

Прошу оставить меня в партии. Я исправлю допущенные ошибки и не позволю замарать высокое звание члена Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков).

Член ВКП(б) ЖУКОВ

Опубликовано: Маршал Советского Союза Г.К. Жуков. Хроника жизни. М. 1999.

 

№ 3 ПРИКАЗ ВОЕННОГО МИНИСТРА СССР № 0085 «О СОСТОЯНИИ ВОИНСКОЙ ДИСЦИПЛИНЫ В СОВЕТСКОЙ АРМИИ И МЕРАХ ПО ЕЕ УКРЕПЛЕНИЮ»

30 апреля 1951 г. Совершенно секретно

В апреле с.г. состоялось заседание Главного Военного Совета Военного Министерства, на котором был обсужден вопрос о состоянии воинской дисциплины в Советской Армии и мерах по её укреплению.

Главный Военный Совет установил:

1. Существующее в настоящее время положение с дисциплиной среди личного состава значительной части войсковых соединений является неблагополучным, не отвечает требованиям постоянной боевой готовности войск и в дальнейшем не может быть терпимо. Количество чрезвычайных происшествий и дисциплинарных проступков в 1950 году, особенно проступков, непосредственно влияющих на боевую готовность — дезертирство, самовольные отлучки, грубость и пререкания подчиненных с начальниками, случаи прямого невыполнения приказаний, пьянствовоеннослужащих, нарушение уставных требований в караульной службе, небрежное отношение к оружию и боевой технике — в ряде военных округов, групп войск, воздушных армий и районов ПВО не только не сократилось, но даже возросло.

2. Состояние воинской дисциплины и боевой готовности в Центральной группе войск (Главнокомандующий генерал-лейтенант СВИРИДОВ) совершенно неудовлетворительное. В войсках группы отмечено много фактов политической беспечности и притупления бдительности, резко увеличилось количество чрезвычайных происшествий. Наиболее отстающими в вопросах воинской дисциплины являются также: Ленинградский военный округ (Командующий генерал-полковник ЛУЧИНСКИЙ), Прибалтийский военный округ (Командующий генерал армии БАГРАМЯН), Одесский военный округ (Командующий генерал-полковник ПУХОВ), Московский военный округ (Командующий генерал-полковник АРТЕМЬЕВ), СевероКавказский военный округ (Командующий генерал-полковник ТРОФИМЕНКО), Южно-Уральский военный округ (Командующий генерал-полковник БЕЛОВ), Закавказский военный округ (Командующий генерал армии АНТОНОВ), 54 воздушная армия (Командующий генерал-лейтенант авиации СЕНАТОРОВ), 24 воздушная армия (Командующий Маршал авиации ВЕРШИНИН), Ленинградскийрайон ПВО (Командующий генерал-лейтенант ЩЕГЛОВ), 39 воздушно-десантный корпус (командир генерал-майор ТАВАРТКИЛАДЗЕ).

3. Главное Политическое Управление Советской Армии работало неудовлетворительно и не справилось с задачей обеспечения воспитания личного состава, особенно офицеров, в духе высокой воинской дисциплины. Руководящие работники Главного Политического Управления слабо связаны с войсками и редко бывают на местах. Существующая практика издания директив Главным Политическим Управлением и политорганами на местах по вопросам партийно-политической работы в армии, параллельно с приказами и директивами Военного Министра, Главнокомандующих и Командующих, является неправильной и не способствует укреплению единоначалия.

4. Неправильная практика предания суду и ареста военнослужащих приводит к тому, что военная прокуратура и трибуналы, при попустительстве многих командиров и политработников, и иногда и без их ведома, нередко привлекают к суду и арестовывают военнослужащих без достаточных на то оснований. В результате этого за последний год в армии осуждено большое количество военнослужащих. Тем более неправильным является положение, при котором офицеры предаются суду и арестовываются без ведома Военного Министра.

5. Основными причинами низкого уровня воинской дисциплины во многих соединениях и частях Советской Армии являются: — Принижение роли командира-единоначальника, как основного звена в укреплении твердой воинской дисциплины, принижение прав командира и его авторитета. — Низкая требовательность к подчиненным со стороны командиров и политработников, а в ряде случаев — попустительство к нарушителям воинской дисциплины и слабый контроль командиров, штабов и политрганов за выполнением уставов и приказов. — Серьезные недостатки в работе по политическому и воинскому воспитанию военнослужащих. Многие политорганы, партийные и комсомольские организации плохо обеспечивают мероприятия командиров в насаждении ими твердой воинской дисциплины, нередко администрируют и подменяют командиров. Допускают критику служебной деятельности командира, что способствует подрыву авторитета командира и порождает у него боязнь брать на себя полноту ответственности. Некоторые вышестоящие командиры и политработники, из-за боязни критики, не выступают в защиту подчиненных им требовательных командиров в случаях необоснованного привлечения их к ответственности.

Ряд командиров перекладывает предоставленные им уставом права в отношении подчиненных на политотделы, парторганизации, прокуратуру и судебные органы.

— Большая текучесть офицерского состава, что нарушает стабилизацию офицерских кадров и снижает боевую готовность войск, отрицательно отражаясь на политико-моральном состоянии и дисциплине офицеров. — Отсутствие в войсках должного внимания подбору, подготовке и воспитанию сержантов и старшин, поддержанию их авторитета, как командиров и непосредственных воспитателей солдат. Правовое положение, подготовка и материальное обеспечение сержантов не соответствует их роли ближайших помощников офицеров в деле установления строгого воинского порядка и высокой воинской дисциплины в подразделениях. — Недостаточное внимание командиров и политработников к вопросам удовлетворения материально-бытовых нужд личного состава, в том числе и офицеров. * * *

На основании решения Главного Военного Совета Военного Министерства,

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Командующим войсками и Военным Советам военных округов, групп войск, армий и районов ПВО серьезно укрепить воинскую дисциплину, навести твердый уставной порядок и на этой основе ликвидировать чрезвычайные происшествия в войсках.

2. Поднять и укрепить роль командира-единоначальника от Командующего войсками округа до командира подразделения включительно, как основного звена в деле повышения боевой готовности войск и укрепления воинской дисциплины. Не допускать обсуждения служебной деятельности командиров-коммунистов и комсомольцев на партийных и комсомольских собраниях подразделений и частей.

3. Повысить требовательность командиров и политработников к подчиненным, усилить контроль командиров, штабов и политорганов за выполнением требований уставов и приказов.

4. В основу руководства со стороны Главкома войск Дальнего Востока, Командующих войсками и руководящего состава военных округов, групп войск, армий и районов ПВО положить непосредственную работу в войсках, имея при этом в центре внимания проверку выполнения войсками поставленных им задач, повышение боевой готовности соединений и частей и укрепление воинской дисциплины.

5. Главному Политическому Управлению и политорганам на местах коренным образом изменить стиль своей работы. Основной задачей по политическому и воинскому воспитанию считать укрепление единоначалия и авторитета командира, наведение твердого уставного порядка и укрепление воинской дисциплины на основе высокой требовательности к подчиненным.

6. При проверке боевой и политической подготовки войск, во всех случаях проверять состояние воинской дисциплины, оценку которой брать за основу при определении общей оценки соединений и частей.

7. Повысить знание всеми военнослужащими уставов Внутренней службы, Дисциплинарного, Строевого, Гарнизонной и Караульной служб. В этих целях: — в летний период 1951 года дополнительно отвести по планам боевой подготовки на изучение перечисленных уставов 27 часов, в том числе и в учебных частях и подразделениях; — во вновь перерабатываемых программах по боевой подготовке всех родов войск предусмотреть увеличение времени, отводимого на изучение указанных уставов; — непосредственным начальникам проверить до 1 августа 1951 года всех подчиненных им офицеров, сержантов и старшин в знании перечисленных выше уставов. Результаты проверки знаний офицеров внести в очередные аттестации; — ввести с осени 1951 года во всех военно-учебных заведениях преподавание курса военной администрации, а также основ воинского воспитания.

8. Командующим войсками военных округов, групп, воздушных армий и районов ПВО шире практиковать поощрение передовых по воинской дисциплине соединений и частей, путем объявления о них в приказах по округу и награждения их командиров и особо отличившихся офицеров, сержантов и солдат.

9. В целях ликвидации текучести офицерского состава запретить перемещения офицеров без достаточных к тому оснований. Плановые перемещения офицеров производить один раз в год: между округами — в период ноября-января месяцев; внутри округов — в ноябре и декабре месяцах.

10. Запретить перемещение рядового состава и сержантов между подразделениями, частями и соединениями. Перемещения, связанные с организационными мероприятиями и по другим важным причинам, производить только два раза в год, после окончания зимнего и летнего периодов обучения.

Выделение личного состава на работы производить подразделениями во главе с офицерским и сержантским составом. Сержантов и солдат, направляемых на работы, обязательно обеспечивать рабочим обмундированием.

В подразделениях, находящихся на работах, проводить занятия по политической и строевой подготовке и изучению уставов, для чего ежедневно отводить два часа.

11. Начальнику Генерального Штаба Советской Армии разработать и к 20.5 с.г. представить на утверждение соображения о сокращении штатных должностей сержантов, об улучшении комплектования полковых школ, учебных частей и подразделений переменным составом, о создании школ для сержантов строительных частей и предложения о порядке подготовки и переподготовки старшин.

12. Установить с 1952 года срок подготовки сержантов в полковых школах одиннадцать месяцев, в связи с чем пересмотреть учебные программы для полковых школ.

13. Моему Заместителю Маршалу Советского Союза тов. Соколовскому разработать и к 1 января 1952 г. издать учебник для сержантов.

14. Начальнику Главного Политического Управления Советской Армии к 20.5 с.г. представить предложения о порядке подготовки политического состава в военных училищах, а также об усовершенствовании политработников на политических курсах. Одновременно представить пересмотренные программы политзанятий с сержантами и солдатами и планы политической подготовки офицеров.

15. Начальнику Генерального Штаба и Командующим войсками военных округов, групп, воздушных армий и районов ПВО провести необходимые мероприятия по обеспечению улучшения охраны складов, баз и арсеналов местными стрелковыми войсками и поддержания должного воинского порядка в гарнизонах.

16. За неудовлетворительное состояние воинской дисциплины и боевой готовности в Центральной группе войск, Главнокомандующему Центральной группой войск генерал-лейтенанту СВИРИДОВУ, Начальнику штаба группы генерал- лейтенанту ШЛЕМИНУ и Члену Военного Совета группы генерал-майору ПОМОРЦЕВУ объявить выговор.

17. Обратить внимание Командующих войсками: Ленинградского военного округа генерал-полковника ЛУЧИНСКОГО, Прибалтийского военного округа генерала армии БАГРАМЯНА, Одесского военного округа генерал-полковника ПУХОВА, Московского военного округа генерал-полковника АРТЕМЬЕВА, Северо- Кавказского военного округа генерал-полковника ТРОФИМЕНКО, ЮжноУральского военного округа генерал-полковника БЕЛОВА, Закавказского военного округа генерала армии АНТОНОВА, 54 воздушной армии генерал-лейтенанта авиации СЕНАТОРОВА, 24 воздушной армии Маршала авиации ВЕРШИНИНА, Ленинградского района ПВО генерал-лейтенанта ЩЕГЛОВА, командира 39 воздушно- десантного корпуса генерал-майора ТАВАРТКИЛАДЗЕ на низкое состояние воинской дисциплины в подчиненных им войсках.

18. Приказ довести до командующих войсками и членов Военных Советов военных округов, групп войск, армий, районов ПВО, командующих родами войск, начальников главных управлений Военного Министерства и начальников политуправлений и политотделов до армии включительно в полном объеме. Обязать командующих войсками округов, групп войск, районов ПВО, армий изучить настоящий приказ, за исключением пунктов 16 и 17, с командирами корпусов, дивизий, бригад, начальниками военных училищ и их заместителями и через них довести его до всех генералов и офицеров Советской Армии в части, их касающейся.

19. Начальнику Генерального Штаба Советской Армии и начальнику Главного Политического Управления Советской Армии установить контроль за выполнением настоящего приказа. Военный Министр Союза ССР

Маршал Советского Союза ВАСИЛЕВСКИЙ

Начальник Генерального Штаба Советской Армии

генерал армии ШТЕМЕНКО

РГАНИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 261. Лл. 27–29 об. Типографский экземляр.

 

№ 4 ПИСЬМО ОДЕССКИХ ВЕТЕРАНОВ Г.К. ЖУКОВУ

16 марта 19563 г.

МИНИСТРУ ОБОРОНЫ СОЮЗА ССР

МАРШАЛУ СОВЕТСКОГО СОЮЗА

товарищу ЖУКОВУ Георгию Константиновичу

Копия: Первому секретарю Одесского областного

комитета Коммунистической партии Украины

товарищу НАЙДЕКУ Леонтию Ивановичу

Одесское областное издательство выпустило в 1955 году отдельным изданием стихи поэта Ивана Рядченко под названием «Первая любовь». В числе других напечатаны два стихотворения под названием «Генерал» и «Отставник» — (стр. 16и 23). В этих стихотворениях автор высмеивает и клевещет на офицеров и генералов, состоящих в запасе и отставке. Он изображает их опустившимися людьми, пьяницами, чуть не грабителями (чемоданы?!), людьми, которых, якобы, не интересует жизнь нашей страны. Автор опошляет правительственные награды, офицерские погоны, честь и достоинство офицеров, уволенных в запас и отставку.

Эти строки показывают презрительное отношение «поэта» Ивана Рядченко и к погонам, и к людям, которые их носят. Это явилось результатом того, что со стороны местных советских и партийных органов изменилось отношение к офицерам, уволенным в запас и отставку.

Мы, офицеры, состоящие в запасе и отставке, прослужившие от 25 и более лет в Советской Армии, отдавшие нашему народу все свои лучшие годы и здоровье и сейчас готовы трудиться на любом участке коммунистического строительства.

Несмотря на это, при обращении некоторых офицеров, которые желают работать, в местные советские и партийные органы по вопросу трудоустройства, они встречают всякие препятствия, предлагают такие должности, как пожарник, сторож, кладовщик и т. д. или просто отказывают.

Все решения правительства и Ваши приказы по вопросам благоустройства и трудоустройства уволенных в запас или отставку игнорируются или очень плохо выполняются. Мы — генералы и офицеры в запасе и отставке глубоко возмущены пасквильными стишками поэта Рядченко и теми, кто ему покровительствует.

Мы — генералы и офицеры в запасе и отставке — коммунисты парторганизации при Ильичевском РК ДОСААФ г. Одессы в количестве 90 чел. просим Вас обратить внимание на ненормальное отношение к генералам и офицерам, состоящим в запасе и отставке, со стороны многих руководителей местных советских и партийных органов, которые попустительствуют распространению клеветы на генералов и офицеров, состоящих в запасе и отставке, через официальные органы печати.

Приложение: брошюра со стихами Ивана Рядченко «Первая любовь» (только адресату)

По поручению партийного собрания парторганизации при РК ДОСААФ Ильичевского района г Одессы

Генерал-майор в отставке СРУДИН

Полковник в запасе ВЕРОЩИНСКИЙ

Полковник в запасе ЛИПИНСКИЙ

Подполковник в запасе ХОСАНОВ

Подполковник в запасе ОСЕЛЕДЕЦ

Подполковник в отставке КОЛИН

Подполковник в запасе ПЕРМИНОВ

АПРФ Ф 3 Оп 34 Д 191 Лл 76–77 Заверенная копия Машинопись

 

№ 5 ПИСЬМО Г. СОЛОВЬЕВА Г.К. ЖУКОВУ

22 августа 1955 г. Маршалу Советского Союза т. Жукову Г.К.

Глубокоуважаемый Георгий Константинович!

Извините за беспокойство, но я полагаю, что именно к Вам нужно мне обратиться с этим письмом. Саратовская областная газета «Коммунист» 16 августа с г напечатала рассказ писателя Григория Боровикова «Разрыв», который прилагаю к этому письму

На мой взгляд, рассказ Боровикова невысок в художественном отношении, весьма заметно отдает обывательщиной и чернит офицеров нашей Армии и Флота, находящихся в отставке и запасе (пенсионеров)

Дело не в том, что в рассказе а качестве отрицательного персонажа выведен инвалид, полковник в отставке Петухов, который получает хорошую пенсию и ведет спокойный образ жизни, неустраивающий его молодую, жаждующую бурной деятельности жену. В жизни бывает и так.

Дело а том, что, по моему мнению, рассказ направлен именно против того, что заслуженные воины материально обеспечиваются нашим государством. Это, дескать, во вред им самим и обществу.

Главный персонаж рассказа Боровикова полковник Петухов, герой Отечественной войны, больной, имеющий ранения, ушел в отставку, получает очень крупную пенсию. Будучи уже пенсионером, он строит себе дом, разводит сад, обзаводится цепным псом и уходит от мира сего Единственные его развлечения — это посещения его фронтовыми арузьями и, — предосудительные с точки зрения его молодой жены, — разговоры о минувших боевых днях

— Это не покой, а тление, — так определяет образ жизни полковника Петухова его жена.

«Тлеющему» в отставке полковнику Петухову в рассказе противопоставлена его жена Люба. Однако, как явствует из рассказа, молодая красивая Люба вышла замуж за Петухова, польстившись на обеспеченную жизнь; Люба якобы полюбила Петухова, несмотря на то, что тот был женат и у него есть дети. Петухов мог жениться на молодой красивой Любе, бросить жену и детей потому, что он «богатый» пенсионер. «Хороша» и Люба. Таким образом, в рассказе противопоставлены не плохой и хороший, а плохой и дрянненький человечки, устроившие свою жизнь за счет государства.

В конце рассказа полковник Петухов показан пьяненьким. И дело не в том, что он с горя (жена ушла) «хватил лишнего», а в том, что он показан таким глупым человеком, что становится непонятным: как вообще такие люди могут хорошо воевать, каким чудом они становятся полковниками?

Пенсия испортила человека! Не в любовном разрыве, а именно в этом, на мой взгляд, главная идея рассказа.

Вот короткое изложение моих размышлений над рассказом Боровикова, которые и побудили меня, Георгий Константинович, написать Вам это письмо. Если я прав, то хотелось бы, чтобы саратовской газете «Коммунист» было авторитетно указано, что даже в день юбилея писателя не следует публиковать его плохие произведения, написанные им на непосильные для него темы.

Капитан 1 ранга в запасе Г. СОЛОВЬЕВ

АП РФ. Ф. 3. Оп. 34. Д. 191 Лл. 78–79. Заверенная копия. Машинопись.

 

№ 6 ПИСЬМО А.П. РАССКАЗОВА Г.К. ЖУКОВУ

18 мая 1956 года

Министру обороны Союза ССР

Маршалу Советского Союза

товарищу ЖУКОВУ Г.К.

от генерал-майора запаса

РАССКАЗОВА Александра Петровича

В периодической печати, за последние годы стали появляться статьи и рассказы с критикой офицеров Советской Армии в отставке и не в отставке.

В этой критике офицеры выводятся в крайне неприглядном виде вроде носителей чуждых нам пережитков прошлого, каких-то хапуг и безвольных людей, находящихся под пятой своих жен или просто негодяев, смотрящих на жизнь с тупым легкомыслием, прихлебывая спиртное.

Конечно возможно, отдельные офицеры и допускают аморальные или неэтичные проступки, но они не являются типичными для всей массы офицеров, чтобы на страницах периодической печати бичевать таких офицеров, не нанося ущерба авторитету офицерам, хотя бы находящимся в отставке. Например:

В газете «Сталинградская Правда» от 6 апреля 1955 г. в фельетоне «Отцы тоже виноваты» описан случай поножовщины между студентами механического и медицинского институтов, в которой участвовал и сын подполковника в отставке Майстренко. Отец Майстренко, как и все отцы, стремился выяснить суть виновности сына и естественно встал на защиту.

В последующем вся группа судима, сын подполковника Майстренко подвергнут денежному штрафу в сумме 300 рублей. Но в фельетоне на 36-ти строках из 141 строки, подполковник Майстренко описан так: «Особенно бурную деятельность развил подполковник в отставке Майстренко. Он строчил жалобы в обком, горком партии, в которых правдами и неправдами пытался доказать, что сын его невиновен, что следствие ведется неправильно и прочее. Он обивал пороги кабинетов партийных руководителей, работников прокуратуры. Получающий большую пенсию, освобожденный от служебных обязанностей Майстренко-отец имел много свободного времени. И все же он не воспитал сына, не знал, какими интересами тот живет… Уродливое, чуждое взглядам нашего общества поведение сына ничуть не смущало отца. Он задался одной лишь целью выгородить хулигана, покушавшегося на жизнь человека. Подполковник в отставке Майстренко не может понять, что социалистическая законность неприкосновеннна, он выглядит, как носитель чуждых нам пережитков прошлого».

Нужно ли так размалевывать в фельетоне подполковника в отставке Майстренко, даже в худшем случае проступка его сына. Считаю не следовало бы, а если и необходимо, то без воинского звания, что Майстренко офицер, чтобы не нанести ущерба авторитету офицерам Советской Армии.

В журнале «Огонек» № 37 за 1955 год напечатан рассказ «Мокрый снег». В этом рассказе, на целом столбце из восьми описывается богатство квартиры полковника с седыми висками и моложавым лицом, с бездельницей женой, сидящей среди роскоши из китайской обстановки, в китайском халате, при домработнице, и по пустякам вызывает очень занятого участкового врача к сынишке, играющему в сторублевые игрушки. На чьих детей рассчитана игрушка, которая стоит около ста рублей, — удивилась врач Ольга Николаевна, будучи в магазине «Детского мира», и она нашла ответ — на семью полковника.

Как бы автор рассказа «Мокрый снег» Вера Устинова ни описывала деятельность участкового врача, как главного лица в этом рассказе, однако сильное акцентирование получилось на полковника Советской Армии, его семью, получающего большую зарплату и могущего покупать сторублевые игрушки, обставлять квартиру китайской мебелью, безделушками из фарфора, устилать толстыми коврами квартиру, но безвольного, как мужа в семье перед бездельницей женой. В рассказе противопоставляется приветливость к врачу у граждан при посещении и неприветливость в семье полковника.

Это пасквиль на полковника Советской Армии.

В журнале «Юность» № 2 за 1956 год в рассказе «Комсомольский патруль» М. Ланского дана характеристика военнослужащему Советской Армии в отставке как «негодяю». Привожу выдержку из стр. 93: «Папы и мамы по очереди подходят к членам штаба (комсомольцам), пожимают им руки и взволнованноблагодарят. Остался один Заборенков. Военнослужащий в отставке, он получает крупную пенсию и на жизнь смотрит, прихлебывая спиртное и посмеиваясь. Пробить его тупое легкомыслие не удается ни словами убеждения, ни угрозами административного вмешательства. Он так и уходит со своим сыном, хитро подмигивая на прощание».

Это уже хуже, чем пасквиль на военнослужащего в отставке, получающего крупную пенсию. Под военнослужащим с крупной пенсией, смотрящего на жизнь через спиртное, подразумевается крупный военачальник.

И это описывается в молодежной печати с воспитательной целью. Только вопрос кого? Смотрите мол, заведете знакомство с семьей военнослужащего с крупной пенсией, научат пить водку, а там пьянство, тупость мысли. Нет это прямой подрыв авторитета военачальников Советской Армии у нашей, советской молодежи, которой придется служить в рядах армии и быть в подчинении у «крупных» военачальников.

В этом рассказе преподносится факт попытки к избиению военнослужащего в отставке со стороны пап и мам друзей сына и даже со стороны «старого инженера».

Привожу диалог из этого же рассказа:

«Вы Заборецков?

— Я Заборенков. — Это у Вас дома была сегодня пьянка? — Какая там пьянка? Посидели, пошумели, — Вы знали, что Ваш сын и его друзья будут пить водку? — А отчего же, пусть привыкают.

Старый инженер бросился к нему: Негодяй!

Объяснение отцов грозит перейти в рукопашную схватку, и комсомольцы с трудом оттесняют от Заборенкова возмущенных родителей».

Еще одна, на мой взгляд, неприязнь к генералам и полковникам Советской Армии, к их воинскому званию как ничего не значащему. Постановление Президиума Правления Всесоюзного общества по распространению политических и научных знаний от 13 апреля 1956 года, протокол № 15—РЗ, объявлено положение об оплате труда лектора, утвержденное Постановлением Совета Министров СССР от 9 апреля 1956 года № 449, генералы и полковники Советской Армии, выступающие с лекциями по линии «общества», не включены ни в одну рубрику положения, тем самым они отнесены в самую последнюю ступень по оплате.

Они оказались на ступень ниже даже по отношению лиц, перечисленных в статье шестой пункта «а» — не имеющих ученых степеней и званий, но приравненных к кандидатам наук:

«Герой Советского Союза, Герой социалистического труда, лауреаты премий, заслуженные деятели науки и техники, заслуженные деятели искусств, народные артисты, лица имеющие другие звания композиторов, художников и архитекторов». Эти лица за прочитанную лекцию вознаграждаются за труд суммой 100 руб., а генералы и полковники Советской Армии, как правило, имеющие не менее опыта работы с массами, в их обучении и воспитании приравнены к лекторам с оплатой за их труд суммой 50 руб. После ознакомления с такими документами отпадает желание продолжать чтение лекций по линии «Общества».

Доношу о вышеизложенном в порядке статьи третьей Устава Внутренней службы Советской Армии. РАССКАЗОВ

АП РФ. Ф. 3. Оп. 34. Д. 191. Лл. 80–83. Заверенная копия. Машинопись.

 

№ 7 ЗАПИСКА ОБЩЕГО ОТДЕЛА ЦК КПСС В ЦК КПСС О НЕЗДОРОВЫХ ЯВЛЕНИЯХ В СОВЕТСКОЙ АРМИИ

[308]

11 октября 1956 г.

За последнее время в ЦК КПСС поступают многочисленные письма от военнослужащих о наличии нездоровых явлений, наблюдающихся в частях Советской Армии.

Военнослужащие, главным образом офицерский состав, как правило, в своих письмах жалуются на неправильное отношение к ним командования частей и вышестоящих начальников, в особенности тогда, когда речь идет об увольнении из Армии в запас военнослужащих офицерского состава. При этом часто письма изобилуют резкими, а иногда озлобленными высказываниями против командования отдельных частей, подразделений и даже высшего командования Советской Армии.

В письмах сообщается, что за последнее время в Армии получила широкое распространение практика массовых репрессий, дисциплинарных взысканий и избиения офицерских кадров, что многие военачальники считают репрессии основным средством поддержания дисциплины, проявляют недопустимую грубость по отношению к подчиненным, переходящую в отдельных случаях в унижение достоинства советского человека, не проявляют должной заботы о нуждах подчиненных.

Как видно из некоторых писем, в представлениях на увольнение из Армии по оргмероприятиям в личных делах военнослужащих неосновательно охаивается вся их служебная деятельность. Отдельные командиры, как указывается в письмах, используют проходящее сокращение вооруженных сил, чтобы избавиться от неугодных для них офицеров.

Так, например, член партии, военнослужащий в/ч 60228, подполковник Кутепов Д.Ю. по поводу этого сообщает, что: «Указанием командира Рижской военно-морской базы контр-адмирала Филатова я отстранен от занимаемой должности и готовится приказ об увольнении из вооруженных сил с понижением в звании. Мне стало также известно, что большое число других офицеров, занимающих руководящие должности, привлечено к строгой ответственности. Происходит расправа над офицерским составом, которая ничуть не способствует укреплению воинской дисциплины. Эти драконовские меры в конечном итоге приведут к противоположным результатам. Репрессии против офицерского состава принимают массовый характер, к ним стали прибегать подчас без всякого серьезного повода, начиная от больших начальников и кончая маленькими. Каждый начальник боится потерять свое место и считает, что если он не накажет какое-то количество офицеров, то сам может пострадать, потерять место. Создавшееся положение порождает у многих офицеров нервозность и неуверенность в работе».

В письме члена партии т. Марковича И., проживающего в Москве по ул. Соколиная гора, № 34, сообщается, что «В последнее время во всех приказах фигурирует одна формулировка: за любую провинность мера одна — снизить в воинском звании и уволить в запас по поганой статье. В подражание этому и нижестоящие действуют таким же образом. Ставлю под сомнение подобную практику. В.И. Ленин учил по-иному относиться к кадрам.

Навести порядок и дисциплину среди военнослужащих — дело назревшее, необходимое, но за всю историю Советской Армии так никогда не процветали репрессии, как ныне».

Член партии, военнослужащий т. Рубайло Е.И. из г. Сортавала пишет, что он: «Прослужил в Армии 17 лет, но то, что приходится наблюдать в последнее время, просто непонятно, как в армейском организме могут процветать подобные явления. Речь идет о поведении некоторых старших начальников, которые по сути дела избавлены от критики снизу и контроля сверху.

У офицеров создалось впечатление, что «начальству все дозволено». Если начальник кричит «выгоню из армии» (как будто армия не государственный организм, а его вотчина), то и офицеры отдела кадров действуют соответственно.

Сокращая Армию, партия и правительство ставят задачи значительно улучшить ее. Но о каком укреплении может идти речь, если в Армии по совершенно непонятным причинам оставляются люди, компрометирующие себя. С увольняемыми офицерами никто не разговаривает, вокруг них создается обстановка, что от них «очищают» Армию, хотя многие из них служили честно».

Член КПСС, полковник т. Шутов Г.С. из г. Киева жалуется, что он прослужил в рядах Советской Армии на политработе 25 лет. В августе 1954 года был назначен начальником политотдела Киевского высшего инженерного авиационного училища ВВС, где и работает сейчас. В апреле с.г. училище проверялось комиссией Главкома ВВС, где также ему претензий предъявлено не было. «Более того, — пишет он, — командующий КВО маршал Чуйков по организованности и состоянию училища ставит его в пример другим. 12 сентября с.г. мне сообщили, что получен приказ начальника Главного политического управления генерал-полковника т. Желтова об освобождении меня от занимаемой должности, зачислении в распоряжение Политуправления КВО. Со мной никто из Политуправления ВВС и Главного политуправления не говорил, никаких претензий не предъявлял, а с работы сняли. Спрашивается, за что меня сняли с работы? Мне могут сказать, что сейчас идет сокращение численности Армии. Я веду честный и скромный образ жизни. Спрашивается, почему же меня сняли с работы, почему никто со мной не захотел поговорить? Видно понадобилось кому-то место и я стал козлом отпущения».

В таком же духе примерно пишет и офицер воинской части 28212, член КПСС т. Исаев И.И.: «В Советской Армии прохожу службу с 1937 г. В последнее время работаю нач. штаба 310 арт. полка, по службе характеризовался положительно, однако командующий артиллерией полковник Кузнецов принял решение поставить на мою должность своего приятеля подполковника Иноземцева. С этой целью стал подбирать материалы, чтобы скомпрометировать меня как офицера и уволить из Армии. Зная меня по работе только два месяца, он написал в выводах, что я занимаемой должности не соответствую. После вмешательства командира дивизии полковник Кузнецов переделал выводы, но уже после того, как на мою должность был назначен другой офицер, а я выведен за штат».

Военнослужащий, член партии т. Ширин А.А. из в/ч 42090, дислоцирующейся в Мурманской области, сообщает: «За то, что написал выше о фактах, подрывающих боевую готовность части, подполковник Толстобров заявил: «Я этот документ не забуду, меня из-за Вашего документа вызывали, он у меня в дело подшит. Будете помнить, кляузник, что Вы во мне видите врага народа, что пишете о негодных «РОФС», заложенных в «НЗ» и другое». Начальник, используя свое служебное положение, угрожает, оскорбляет, извращает действительность и старается убрать меня. Перспектива этого гонения мне понятна, создать дело и уволить из рядов Советской Армии в запас. Продолжать службу в создавшихся условиях нет возможности».

Офицер-комсомолец Щербаков А.П. пишет из г. Иркутска: «Я как офицеркомсомолец не могу мириться с фактами, которые допускает коммунист Морозов — командир 350-й отд. роты МСВ, а именно: в присутствии всего личного состава и даже в строю бил солдат кулаками за нарушение воинской дисциплины. Во-вторых, в присутствии личного состава называет офицеров роты идиотами и всякими бранными словами позорит офицера. Когда офицер докладывает ему о нуждах своих подчиненных, то он вместо того, чтобы выслушать, обругает бранными словами и дает отрицательный ответ, а после, помимо офицера, когда подчиненный сам обратится к нему, он удовлетворяет его просьбу.

На всех собраниях и совещаниях с личным составом всегда старается в чемлибо унизить достоинство и авторитет офицера. И таких фактов еще можно привести много. Он всячески попустительствует тем солдатам, которые наносят оскорбления офицеру вплоть до угроз. Может Вы спросите, почему я об этом не докладывал по команаа? Я Вам отвечаю: все это известно старшим начальникам, но мер никаких не принимают и толку здесь не добьешься потому, что командование само на этой грани».

В письме без подписи военнослужащего из г. Баку говорится Командующий Бакинским округом ПВО генерал-полковник Иванов под маркой повышения, укрепления дисциплины в войсках и используя оргмероприятия, допускает в своей деятельности ничем не оправданные жестокости, издевательства, унижение человеческого достоинства офицеров и солдат. Жертвами разнузданности и самодурства оказались многие не только младшие, но и старшие офицеры.

Много опытных, честных офицеров за очень незначительные упущения по службе изгоняется из кадров Советской Армии. Редкий день не выходит приказ, испещренный фразами: «отстранить от должности», «представить материал на увольнение» и бесконечно «арестовать на 20 суток». Сотни офицеров округа приведены им в паническое состояние и выполняют свои служебные обязанности за страх, без проявления какой-либо инициативы».

В письме старшины сверхсрочной службы в/ч № 12900 Романюк М.Е. говорится: Не кривя совестью, я хочу сообщить, что в нашем соединении в/ч 16580 к сверхсрочно служащим и их нуждам и запросам никакого внимания не уделяют. Были и есть такие случаи, когда сверхсрочнослужащий обращается к начальству по вопросу квартиры или по какому другому вопросу, ему ответ один: «Негде жить? Пиши рапорт — уволим». Или еще проще: «Запишите, уволить». Вот и весь ответ. С таким делом у нас очень тревожно. Многие сверхсрочнослужащие сами досрочно уволились, а много уволили сами начальники. Поневоле возникает вопрос, зачем тогда нас оставлять. Растет недовольство среди жен военнослужащих, а поэтому и снижается боевая и политическая подготовка самих сверхсрочнослужащих, а от них и личного состава».

Все поступающие в ЦК КПСС подобного рода письма направляются для рассмотрения по существу в соответствующие отделы ЦК и органы военного ведомства. Однако, наряду с этим, поскольку вопросы, поднятые в письмах заслуживают особого внимания, считаем необходимым довести о них до сведения ЦК КПСС.

Зам. зав. Общим отделом ЦК КПСС Г. КРЮКОВ

Зав. сектором ЩЕБЛЫКИН

АП РФ. Ф 3. Оп. 50. Д. 400. Лл. 72–77. Подлинник. Машинопись.

 

№ 8 ИНСТРУКЦИЯ ОРГАНИЗАЦИЯМ КПСС В СОВЕТСКОЙ АРМИИ И ВОЕННО-МОРСКОМ ФЛОТЕ

27 апреля 1957 г.

1. Организации КПСС в Советской Армии и Военно-Морском флоте руководствуются во всей своей деятельности Уставом КПСС, постановлениями съездов и Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза. Свою практическую работу они строят также на основе настоящей Инструкции и директив министра обороны и Главного политического управления. Партийные организации обязаны всей своей работой укреплять боевую мощь Советской Армии и Военно-Морского Флота, сплачивать личный состав вокруг Коммунистической партии и Советского правительства, воспитывать военнослужащих в духе беззаветной преданности Советской Родине, в духе дружбы народов СССР и пролетарского интернационализма. Мобилизовывать личный состав на выполнение задач боевой и политической подготовки, укрепление воинской дисциплины, на овладение новой техникой и оружием, на поддержание постоянной боевой готовности частей, кораблей и подразделений.

2. Руководство партийной работой в Советской Армии и Военно-Морском Флоте осуществляется Главным политическим управлением, работающим на правах отдела ЦК Компартии Советского Союза. Партийными организациями в частях и на кораблях руководят соответствующие политорганы. Командир полка, корабля (подразделения) направляет работу партийнойорганизации как лично, так и через своего заместителя по политической части путем повседневного общения с коммунистами, постановки перед партийной организацией задач по политическому и воинскому воспитанию личного состава, обеспечению боевой подготовки и укреплению воинской дисциплины.

Заместитель командира по политической части организует партийную работу в полку, на корабле (в подразделении) и несет непосредственную ответственность за ее состояние. Он обязан глубоко вникать в практическую деятельность первичной партийной организации и парторганизаций подразделений, повседневно инструктировать партийный актив, организовывать вместе с секретарем парторганизации выполнение партийных решений и задач, стоящих перед парторганизацией.

3. Партийные организации Советской Армии и Военно-Морского Флота в соответствии с указаниями политорганов поддерживают тесную связь с местными партийными комитетами. Коммунисты-военнослужащие участвуют в работе партийных конференций, съездов, имеют право избирать и быть избранными в соответствующие территориальные партийные органы.

4. Исходя из особого характера организации и задач Вооруженных Сил, в партийных организациях Советской Армии и Военно-Морского Флота избираются члены бюро, секретари парторганизаций, парторги групп и дивизионные, армейские, окружные, флотские и им соответствующие парткомиссии, а работники политорганов и заместители командиров по политической части назначаются. I. Первичные партийные организации.

5. Первичные организации КПСС в Советской Армии и Военно-Морском Флоте создаются политическими отделами соединений в полках, отдельных частях (батальон, дивизион, рота, эскадрилья), на кораблях I, II, III рангов, в дивизионах малых кораблей, а также во всех военных учреждениях и учебных заведениях при наличии не менее трех членов партии. В частях и учреждениях, где имеется менее трех членов партии, создаются кандидатские или партийно-комсомольские группы во главе с парторгом, назначаемым политотделом соединения. Парторг периодически проводит собрания группы, дает коммунистам и комсомольцам поручения и принимает от них членские взносы. На собраниях кандидатских и партийно-комсомольских групп кандидаты партии и комсомольцы принимают участие в голосовании по обсуждаемым вопросам.

6. Первичные партийные организации Советской Армии и Военно-Морского Флота, выполняя задачи, определенные Уставом КПСС, обязаны: — воспитывать коммунистов в духе идей марксизма-ленинизма, непримиримости к недостаткам, добиваться их личной примерности в боевой учебе и дисциплине, в соблюдении военной присяги, выполнении требований воинских уставов и приказов; всемерно укреплять единоначалие и авторитет командиров и начальников;

— воспитывать у членов и кандидатов партии высокую политическую бдительность и постоянную готовность к защите государственных интересов Советского Союза, ответственность за освоение и сбережение боевой техники и оружия, твердую волю и физическую выносливость, способность стойко переносить все трудности походно-боевой жизни;

— систематически вести работу по привлечению в партию новых членов из числа сознательных, активных и преданных делу коммунизма офицеров, старшин и сержантов, солдат и матросов, рабочих и служащих; — постоянно руководить комсомольскими организациями, заботиться о политическом и воинском воспитании членов ВЛКСМ, воспитывать у комсомольцев и молодежи беззаветную преданность Советской Родине и Коммунистической партии;

— укреплять связи с широкими массами военнослужащих, разъяснять им политику и решения партии и правительства, мобилизовывать весь личный состав на успешное выполнение планов боевой и политической подготовки, непрерывное совершенствование своего боевого мастерства, добиваться ясного понимания каждым военнослужащим, что в армии и на флоте необходима самая строгая дисциплина;

— знать запросы и настроения личного состава, вникать во все стороны жизни части, помогать командиру, его заместителю по политической части в решении задач политического и воинского воспитания личного состава, популяризировать опыт передовых офицеров, старшин, сержантов, солдат и матросов. Первичным партийным организациям хозрасчетных производственных предприятий Министерства обороны, а также предприятий военторга предоставляется право контроля хозяйственной деятельности администрации предприятий.

7. Партийные организации обязаны со знанием дела активно вникать во все стороны боевой подготовки, воинской дисциплины и воспитания личного состава, на основе критики и самокритики вскрывать недостатки в обучении и воспитании воинов, в партийно-политической работе, в деятельности партийного бюро и политорганов, помогать командирам своевременно принимать меры к устранению недочетов, мешающих повышению боеготовности частей, кораблей и подразделений. На партийных собраниях коммунисты могут критиковать членов и кандидатов партии за беззаботное отношение к повышению своих военных и политических знаний, за аморальные проступки, роняющие высокое звание коммуниста, за нарушения партийной дисциплины.

На партийных собраниях не допускается критика приказов и распоряжений командиров.

В партийных организациях научно-исследовательских учреждений и учебных заведений должна широко осуществляться критика недостатков в научной работе.

8. Высшим руководящим органом первичной партийной организации является общее собрание, которое созывается не реже одного раза в месяц. В тех случаях, когда часть расположена в нескольких гарнизонах или несет службу в условиях, не позволяющих регулярно созывать общие собрания первичной парторганизации, с санкции начальника политотдела разрешается проводить делегатские партийные собрания. Норма представительства делегатов в каждом отдельном случае устанавливается бюро парторганизации по согласованию с командиром. Делегаты избираются открытым голосованием на партийных собраниях в подразделениях.

9. Для ведения текущей работы первичная партийная организация избирает закрытым (тайным) голосованием бюро сроком на один год в составе неболее 11 человек. Из состава бюро на его заседании открытым голосованием избираются секретарь и 1–2 заместителя секретаря. В партийной организации, насчитывающей менее 15 членов партии, бюро не создается, а секретарь и его заместитель избираются закрытым (тайным) голосованием на общем собрании.

Для секретарей первичных парторганизаций обязателен партийный стаж не менее одного года. Секретари первичных партийных организаций утверждаются начальником политотдела соединения.

Примечание: В тех случаях, когда в полку, на корабле или в военном учреждении создается несколько первичных партийных организаций, там может быть избрано с разрешения Политуправления округа, группы войск, флота партийное бюро полка, корабля, учреждения, работающего на правах партийного комитета.

10. Бюро партийной организации является органом коллективного руководства и организует выполнение всех задач, стоящих перед первичной партийной организацией. Оно обязано: — проводить в жизнь постановления высших партийных органов и решения общих собраний организации, а также систематически проверять их исполнение каждым коммунистом; — руководить партийными организациями подразделений, оказывать помощь секретарям партийных организаций в их работе; — индивидуально работать с коммунистами, обеспечивать строгое соблюдение ими обязанностей члена партии, предусмотренных Уставом КПСС, заботиться об их идейно-политическом воспитании, давать им партийные поручения; — настойчиво добиваться, чтобы все члены и кандидаты партии занимали передовую роль в боевой и политической учебе и дисциплине, служили примером для беспартийных в выполнении военной присяги и требований воинских уставов; — заботиться о политическом воспитании вновь принятых в партию, организовывать ознакомление с программой, уставом и тактикой партии кандидатов в члены КПСС, осуществлять проверку их личных качеств на практической работе; — руководить комсомольскими организациями; систематически обсуждать на своих заседаниях важнейшие вопросы комсомольской жизни; — периодически отчитываться перед парторганизацией о выполнении решений партийных собраний и планов работы. Секретарь парторганизации, члены бюро обязаны постоянно проводить работу в парторганизациях подразделений, оказывать им необходимую помощь, общаться со всеми военнослужащими, всесторонне знать каждого члена и кандидата партии.

На секретаря первичной парторганизации возлагается прием от коммунистов членских партийных взносов, ответственность за своевременную отчетность и перечисление поступивших сумм в партийную кассу, за содержание в порядке всего партийного хозяйства.

В случае смены секретаря партийное хозяйство сдается по акту. Сдача и прием партийного хозяйства в первичной парторганизации производится в присутствии представителя политотдела соединения.

I. Партийные организации в подразделениях

11. Внутри первичных парторганизаций с разрешения политотдела соединения создаются партийные организации на правах цеховых по батальонам, дивизионам, эскадрильям, боевым частям кораблей. Свою практическую деятельность партийная организация подразделения строит, исходя из задач, решаемых подразделением, а также задач первичной организации, частью которой она является.

12. В целях выращивания и воспитания членов партии в духе коллективного руководства партийным организациям подразделений, насчитывающим в своем составе не менее 15 членов партии, предоставляется право избирать закрытым (тайным) голосованием бюро в количестве 3–5 человек. При наличии в подразделении менее 15 членов партии избираются только секретарь парторганизации и 1–2 заместителя секретаря.

13. Секретарь партийной организации подразделения работает с каждым членом и кандидатом партии, организует и проводит с коммунистами и беспартийными военнослужащими беседы по вопросам политики партии, мобилизует их на образцовое выполнение задач боевой и политической подготовки, на укрепление воинской дисциплины; изучает запросы личного состава и своевременно реагирует на них, информирует об этом командира, его заместителя по политической части, а также бюро первичной парторганизации. Секретарь парторганизации обязан повседневно направлять работу комсомольской организации на усиление идейной закалки и воинского воспитания членов ВЛКСМ, принимать меры к повышению активности комсомольцев в решении задач, стоящих перед подразделением.

II. Партийные группы

14. Внутри партийных организаций подразделений, а также внутри первичной партийной организации с разрешения политотдела соединения могут создаваться партийные группы по ротам, батареям, авиазвеньям, авиаотрядам, на малых кораблях, в экипажах самолетов и тяжелых танков.

15. Партийная группа имеет своей главной задачей оказывать повседневное партийное влияние на беспартийных военнослужащих, используя в этих целях прежде всего силу личного примера коммунистов в учебе и дисциплине. Организует работу партийной группы парторг, избираемый закрытым (тайным) голосованием на собрании коммунистов группы. Работа партийной группы должна носить оперативный характер. Собирается она по мере надобности для обсуждения задач, стоящих перед партийной группой. На собраниях партгруппы протокол обычно не ведется и письменных решений не принимается.

IV. Порядок приема в партию

16. Прием в партию производится в строгом соответствии с требованиями Устава КПСС. Вопрос о приеме в партию обсуждается на собрании парторганизации подразделения, рассматривается бюро и решается общим собранием первичной партийной организации. Решение первичной парторганизации о приеме в партию вступает в силу после утверждения его партийной комиссией при политическом отделе соединения. 20 Зак. 2056.

Если в части, на корабле или в военном учреждении существует бюро, объединяющее несколько первичных парторганизаций, то оно также должно выносить постановления по каждому заявлению о приеме в партию.

В тех же случаях, когда в отдельной части (учреждении) нет первичной партийной организации, вопрос о приеме в партию решается непосредственно в партийной комиссии при соответствующем политоргане.

17. Желающий вступить в партию подает об этом заявление лично им написанное, заполненную анкету по установленной ЦК КПСС форме и рекомендации, соответствующие требованиям Устава партии. Рекомендации должны быть заверены секретарем первичной партийной организации и скреплены печатью части. В том случае, если рекомендующий проходит службу в другом соединении, его рекомендация должна быть заверена политотделом, в котором он состоит на партийном учете, и скреплена печатью для партийных документов.

При приеме в партию комсомольца рекомендация первичной комсомольской организации приравнивается к рекомендации одного члена партии. Эта рекомендация должна заверяться заместителем командира полка, корабля по политической части.

V. Порядок рассмотрения дел о партийных проступках коммунистов

18. Дела о партийных проступках коммунистов — солдат и матросов рассматриваются на бюро и партийном собрании подразделения, на бюро части (корабля) и решаются общим собранием первичной парторганизации.

Дела о партийных проступках коммунистов в званиях — сержант, старшина, младший лейтенант, лейтенант, старший лейтенант, капитан, капитан-лейтенант рассматриваются бюро первичной парторганизации с санкции заместителя командира полка, корабля по политической части и командира полка, корабля. Дела о партийных проступках коммунистов в званиях — майор, капитан III ранга, подполковник и капитан II ранга рассматриваются партийной комиссией при политотделе соединения с санкции начальника политического отдела и командира соединения.

Дела о партийных проступках коммунистов в званиях полковник и капитан 1 ранга рассматриваются партийной комиссией при Политическом управлении военного округа, группы войск, флота, политотдела отдельной армии, флотилии с санкции начальника Политуправления (политотдела) и командующего.

Дела о партийных проступках коммунистов в званиях генерал-майор, контрадмирал и выше рассматриваются партийной комиссией при Главном политическом управлении с санкции начальника Главного политического управления и министра обороны.

Решения партийных комиссий и партийных бюро по делам о партийных проступках коммунистов доводятся до сведения соответствующих первичных партийных организаций.

19. Партийное взыскание, объявленное коммунисту, заносится в его учетную карточку только в том случае, если это указано в решении партийной комиссии.

20. Вопрос о снятии партвзыскания рассматривается и решается по заявлениям коммунистов или по инициативе партийных органов в той (или соответствующей ей) партийной инстанции, которая наложила данное взыскание.

21. Решение об исключении коммунистов из партии приобретает силу лишь после утверждения его партийной комиссией при Политическом управлении округа, флота, политотдела армии, флотилии. До этого партийный билет (кандидатская карточка) остается на руках у коммуниста, и он имеет правопосещать закрытые партийные собрания.

Исключение из партии является высшей мерой партийного наказания. При решении вопроса об исключении из партии должен быть обеспечен максимум осторожности и товарищеской заботы, тщательный разбор обоснованности обвинений, предъявленных коммунисту.

РГАНИ. ФЗ. Оп. 12. Д. 214, Лл. 5-14. Подлинник. Машинопись.

 

№ 9 ЗАПИСКА В.Е. СЕМИЧАСТНОГО В ЦК КПСС О НАСТРОЕНИЯХ Г.К. ЖУКОВА

17 июня 1963 г. Товарищу Хрущеву Н. С.

Докладываю Вам, что после беседы товарищей Брежнева Л.И. и Сердюка З.Т. с Жуковым он рассказал своей жене следующее:

«Мы вызвали вас для того, чтобы поговорить с вами и предупредить вас о некоторых вещах. У вас бывают всякие друзья, и вы бываете у друзей. Мы, конечно, не против того, что вы с кем-то встречаетесь, но вот при встречах у вас ведутся непартийные разговоры. Вы рассказывали, как готовился пленум в 57 году и при этом давали весьма нелестные характеристики Хрущеву, Брежневу и другим членам ЦК. Значит, у вас до сих пор нет согласия с решением ЦК, и вы где-то нелегально пытаетесь вести борьбу с линией Центрального Комитета. Если это так, то это дело довольно серьезное.

Второй вопрос, что ведутся непартийные разговоры в отношении космоса. Что правительство ведет неразумную политику в отношении чрезмерных затрат на ракеты, чтобы Гагарин полетел, эта ракета стоила 4 миллиарда рублей. Что вообще у нас нет бережливости, руководство с купеческим размахом разбрасывает средства на помощь слаборазвитым странам. Что устраивают всякие приемы, по нескольку тысяч людей созывают, всякие подарки дорогие раздают и прочее. Что, мол, при Сталине было по-другому. Все осудили Сталина, его оторванность от народа и прочее. В то время, как весь народ, вся партия радуются нашим достижениям в отношении космоса, у вас получается несогласие с линией партии в этом вопросе.

Третье. Вы продолжаете разговор о Малиновском, что это весьма подходящая и послушная личность для руководства, что он угодник, подхалим и всякая такая штука. Малиновский пользуется доверием ЦК. Он член ЦК, министр, пользуется доверием Н.С. Хрущева и что такие непартийные разговоры подрывают авторитет ЦК.

Четвертый вопрос. Что у нас неправильно пишется история Великой Отечественной войны, что она лакируется, что пишется она в интересах определенных людей, что умалчиваются заслуги одних и выпирают заслуги тех, кто не заслужил их. Особенно подчеркиваете, кто привел немцев на Волгу. Кто неудачно руководил операцией. И что немецкие генералы пишут историю гораздо правдивее, чем пишут наши, комиссия ЦК. Затем, что я не согласен с оценкой помощи, которую оказывали американцы. В отношении, дескать, транспортных средств, металла и прочего. В то время, мол, каждому ясно, какие жертвы понесли мы и какие американцы.

Шестой вопрос. Что мы вас вызвали поговорить по-товарищески, что эти вещи недопустимы и что если они будут продолжаться, то мы вынуждены будем поставить вопрос на Президиуме ЦК о суровой партийной ответственности.

Я сказал, что постановление 1957 года я принял как коммунист и считал для себя законом это решение. И не было случая, чтобы я его где-то в какой-то степени критиковал. Я хорошо знаю Устав партии и нигде никогда не говорю за исключением того, что я лично до сих пор считаю, и это тяжелым камнем лежит у меня на сердце. Я не могу смириться с той формулировкой, которая была в постановлении. Постановление было принято без меня, и я не имел возможности доказать обратное, это вопрос об авантюризме. Где же и когда был авантюристом? В каких делах я был авантюристом? Я, 43 года находясь в партии, отвоевав четыре войны, потерял все здоровье ради Родины, я гденибудь позволял какие-нибудь авантюрные вещи? Где факты? Фактов таких нет. И, откровенно говоря, эта неправдивая оценка до сих пор лежит тяжелым камнем у меня на сердце. Я вам прямо об этом и заявляю.

Относительно оценки, критики Пленума сказал, что я никаких разговоров не вел. Пусть придет этот человек и заявит здесь в моем присутствии. Я даю голову на отсечение, что я таких разговоров не вел, я вообще никуда не хожу, ни с кем не встречаюсь. Мало ли меня приглашали люди зайти побеседовать, но я чувствую, что моей особой интересуются, видимо, хотят что-то узнать, послушать, поэтому я избегаю всяких встреч и нигде не бываю, за исключением Карманова — соседа по даче, еще там пара человек, полковник один с женой, человека четыре у меня знакомых и больше никого нет. Я нигде не бываю, вообще ушел от мира сего и живу в одиночестве, так как чувствую, что меня на каждом шагу могут спровоцировать… Месяца три спустя после Пленума я встретил Конева. Он спросил, почему я не захожу? Я ответил, «Чего мне заходить, я нахожусь в отставке». Он поговорил как, что, а потом заявил: «Ты все-таки наш старый товарищ, почему не зайдешь поговорить?» Я говорю: «Какой же старый товарищ, когда ты всенародно там сказал, что я никакой тебе не товарищ и не друг». — «Ну тогда мало ли что было, знаешь какая обстановка была. Тогда нам всем казалось, что дело пахнет серьезным»…

Относительно истории Отечественной войны. Это, говорю, разговор в пользу бедных, я по этому вопросу ни с кем не разговаривал. Может быть, в какой-то степени разговор был, но его переиначили. И преподнесли именно так, как говорится здесь. Относительно того, кто привел немцев на Волгу. Персонально никто не может привести, вы же сами понимаете.

Что касается немецких генералов, как они пишут, правдиво или нет. Вы можете посмотреть мои заметки на книгах, которые я прочитал, а их очень много. Я считаю, что более неправдивой истории, чем написали немецкие генералы, я никогда не встречал, не читал. У меня такие заметки, правда, имеются. Так что это, говорю, вещь, безусловно, натянутая. Видимо, человек, который об этом говорил или сообщал, он передает свое собственное мнение и приписывает мне. Насчет американской помощи то же самое. Я, говорю, много выступал, много писал статей, в свое время выступал публично и давал соответствующую оценку американской помощи и жертв во второй мировой войне. Так что это то же самое, натянутая откуда-то вещь.

Относительно Малиновского я вам прямо скажу, я эту личность не уважаю. Как человека я его не уважаю. Это мое личное дело. Мне никто не может навязать, чтобы я его уважал, чтобы я ему симпатизировал. Что касается вот этих разговоров относительно Малиновского. В свое время, как известно, его старая жена написала весьма такое тревожное письмо, и мне было поручено вести следствие, я его вызвал с Дальнего Востока и расследовал. Этот материал был передан министру обороны Булганину. Где эти материалы, не знаю. О чем там сообщалось? О том, что Малиновский вопреки тому, чтобы вернуться на Родину, задержался во Франции в Марокканских частях, якобы поступил туда добровольно служить до 20-го года. И тогда, когда уже разгромили Колчака, он почему-то через Дальний Восток, через линию фронта Колчака поступил добровольцем в Красную Армию.

Эти вещи достаточно известны были в Главном Управлении кадров. Щаденко об этом говорил. И Сталин не доверял Малиновскому. Он в свое время был у меня начальником штаба. Я его просил на Холхин-Гол к себе, но мне было отказано по политическим соображениям, что он не может быть назначен. Какой же это человек? Пользуясь присутствием Хрущева на Дальнем Востоке, он позволил в отношении меня провокационные вещи. Говорил: «Вы смотрите там за Жуковым. Он вас всех там за горло возьмет». Разве я могу уважать этого человека, который так провокационно такую вещь позволил по отношению ко мне? А потом выступает с трибуны съезда и ему вторит Голиков, что это, мол, Бонапарт, это Наполеон, который стремился к захвату власти сначала в армии, потом в стране. Если я стремился, если у меня были какие-то акты в этом отношении, какие-то акции, тогда почему же меня не арестовали? Если действительно какие-то организационные начала в этом деле были заложены. Ясно, что я не только его на уважаю, я ему не доверяю. Это мое личное дело».

На все это ему якобы было сказано: «…Мы же не сами выдумали. Может быть, что-то прибавлено лишнее, но какие-то разговоры были, значит, что-то такое есть. Мы вас обвиняем в том, что вы как коммунист должны были пресечь, резко оборвать этих людей и не допускать разговоров. Тогда обошлось так, вас оставили в партии, создали вам соответствующие условия, и сейчас видите, мы с вами разговариваем не в порядке какого-нибудь такого, а в порядке предупреждения».

На это, по его словам, он ответил: «Я говорю, что не боюсь, пожалуйста. Понимаю, что моей личностью многие интересуются, знают, что я много знаю, поэтому каждый старается где-то слово какое-то услышать. Я это совершенно отчетливо понимаю, поэтому я больше всего боюсь провокаций и всяких сочинительств. Можете, говорю, в партийной организации завода справиться. Никогда там никаких разговоров не велось, несмотря на то, что со мной пытались многие заговорить. Я уклонялся от ответа, или давал такие ответы, какие полагается. Но вот что касается вашего вызова, вашего разговора, то я считаю, что он, безусловно, полезен. Во всяком случае он заставляет меня присмотреться к людям, к моим товарищам, которые меня окружают. Я вам весьма благодарен за то, что вы меня пригласили. У меня спросили: «Значит, вы довольны, что мы вас вызвали»? Я говорю: «У меня нет оснований быть недовольным». Они добивались признания, доволен я или нет, как я реагирую. Я сказал, что я весьма признателен.

Якобы беседовавшие заявили: «Вот видите, мы достаточно чутко и уважительно к вам относимся».

Я говорю: «Спасибо за такую чуткость и за такое уважение». Но потом я говорю: «Вот я пять-шесть лет по существу ничего не делаю, но ведь я еще работоспособный человек». Это я в порядке разведки. «Я физически, слава богу, чувствую себя хорошо и умственно до сих пор чувствую, что еще не рехнулся и память у меня хорошая, навыки и знания хорошие, меня можно было бы использовать. Используйте. Я готов за Родину служить на любом посту».

Мне было сказано: «Да, но это будет зависеть от вашего дальнейшего поведения». Я говорю: «Поведение у меня всегда партийное, но вот видите, тут не совсем хорошо получается. А потом, почему меня, собственно, отбросили, я не понимаю. Я Родине отдал почти всю жизнь. Меня даже лишили возможности работать в этой группе».

«Я читаю и пишу. Я могу показать то, что я пишу. Ничего плохого я не пишу. Передайте, говорю привет Никите Сергеевичу, поблагодарите его за внимание».

На вопрос жены: «Но они дружелюбно к тебе относились? Как ты понял?» — Жуков заявил: «Нет, ничего. А Сердюк особенно хорошо. Я бы сказал, разговор велся правильно. К ним поступили материалы, они обязаны были разобраться, в чем дело, почему вдруг такие разговоры с моей стороны. Им надо было выяснить лично у меня».

Председатель Комитета госбезопасности

В. СЕМИЧАСТНЫЙ

Опубликовано: В. Карпов. Маршал Жуков. М. 1999.

 

№ 10 ТЕКСТ ИНТЕРВЬЮ А.М. ВАСИЛЕВСКОГО

[309]

20 августа 1965 г.

МАРШАЛ СОВЕТСКОГО СОЮЗА A.M. ВАСИЛЕВСКИЙ

НАКАНУНЕ ВОЙНЫ

Вопрос. Авторы некоторых мемуаров высказывают мысль о том, что Советский Союз вступил в Великую Отечественную войну, не имея плана отражения внезапного нападения врага. Что вы можете сказать об этом?

Ответ. Говорить что-либо об истории оперативного плана наших Вооруженных сил в целом я не имею возможности, так как до 1940 г. не имел к нему непосредственного отношения.

В мае месяце 1940 г. приказом Наркома Обороны тов. С.К. Тимошенко я, работавший с 1938 г., после Академии Генерального штаба, сначала начальником отдела, а затем помощником начальника Оперативного управления Генштаба по оперативной подготовке, был назначен Заместителем Начальника Оперативного управления Генштаба, которое возглавлял в то время тов. Г.К. Маландин. С момента назначения основными моими обязанностями явилась работа над оперативным планом по северному, северо-западному и западному направлениям. По юго-западу и по ближнему востоку подобную работу вел другой заместитель начальника Оперативного управления тов. А.Ф. Анисов. Помимо руководства, которое мы ежедневно получали от тов. Маландина, этой работой руководили Первый заместитель Начальника Генерального штаба Ватутин Н.Ф. и сам Начальник Генерального штаба К.А. Мерецков, а затем и сменивший его Г.К. Жуков. Правда, в период с ноября 1940 г. по февраль 1941 г. я не участвовал в этой работе: в ноябре — в связи с поездкой в Берлин в составе Государственной делегации, в декабре-январе в связи с болезнью.

Непосредственное участие, начиная с мая 1940 г., в работе над оперативным планом, я думаю, позволяет мне ответить на поставленный вопрос: был ли у нас, в Вооруженных Силах, к моменту вступления Советского Союза в Великую Отечественную войну, оперативный план, а если и был, добавлю от себя, то чего он стоил?

На примере печальных и крайне тяжелых для страны в целом и особенно для ее Вооруженных Сил событий начального периода Великой Отечественной войны авторы мемуаров отрицают наличие у нас предвоенных планов отражения внезапного нападения фашистов, но архивные материалы, да и руководящий состав Вооруженных Сил предвоенного периода и все лица, имевшие непосредственное отношение к этому вопросу, говорят о том, что оперативный план войны против Германии в наших Вооруженных Силах существовал и что он был отработан не только в Генеральном штабе, но и детализирован командующими войсками и штабами западных приграничных военных округов Советского Союза.

Невольно спрашивается, в чем же дело, где и как можно найти следы этого плана на фоне катастрофических событий начального периода Великой Отечественной войны? Вопрос законный. Но попытки найти эффективные следы этого плана в действиях наших войск, к которым привели их первые дни войны, напрасны. Почему?

Постараюсь ответить на этот вопрос, исходя из того, что мне известно. Наш последний предвоенный оперативный план войны резко отличался от того плана, который имели наши Вооруженные Силы до 1939 г.

Начало второй мировой войны, целый ряд политических событий и те крупные мероприятия, которые были осуществлены Коммунистической партией и Советским правительством в 1939–1940 гг. с целью дальнейшего обеспечения безопасности своих северо-западных и западных государственных границ, вынудили Советское правительство и военное командование не только внести коренные изменения в старый план, но и заново переработать его.

Одним из важнейших мероприятий, призванных к значительному усилению обороноспособности нашей Родины в результате событий 1939–1940 гг., как известно, явилась передвижка наших северо-западных и западных границ на 150–300 км на запад, увеличившая] тем самым расстояние от границы до жизненно важных центров нашей страны.

В связи с этим в начале 1940 г. перед руководством Генерального штаба, Наркомата обороны и перед Советским правительством неизбежно встал вопрос о том, как в условиях начавшейся второй мировой войны более надежно и быстро перестроить оборону своего государства на его северо-западных и западных границах.

Коммунистическая партия Советского Союза, являвшаяся во все времена последовательным сторонником мирного разрешения всех международных споров и конфликтов, стремилась, тем более в условиях уже начавшейся второй мировой войны, держать страну готовой ко всяким неожиданностям. Она воспитывала и готовила наши Вооруженные Силы не только к отпору внезапного нападения врага, но и к тому, чтобы встречными мощными ударами и широкими наступательными операциями в последующем полностью уничтожить вооруженные силы агрессора.

Этими правильными, предельно точными и понятными требованиями нашей Партии и Правительства в вопросах обороноспособности страны были пронизаны и все предвоенные уставы и наставления наших Вооруженных Сил.

Несмотря на это, при решении вопроса в 1940 г. о перестройке обороны страны Советским правительством и руководством Наркомата обороны были допущены крупные ошибки и просчеты стратегического порядка, которые неизбежно легли и в основу будущего оперативного плана.

Говоря об этих ошибках, надо прежде всего сказать об отсутствии в перестройке обороны страны прямого ответа на основной вопрос — о вероятности нападения на нас фашистской Германии, не говоря уже об определении хотя бы примерных сроков этого нападения, в связи с чем жестко не лимитировались и сроки выполнения тех мероприятий, которые предусматривались этими решениями. Допущена была также грубая ошибка и в определении тех огромных, совершенно готовых и прошедших уже некоторую школу ведения современной войны сил фашистской Германии, которые фактически в крайне сжатые сроки могли быть сосредоточены и развернуты на нашей границе.

Нельзя пройти мимо и такого решения Правительства, по которому все войска западных приграничных округов подлежали немедленной передислокации из полностью оборудованных в оборонном отношении старых районов на вошедшие в состав Советского Союза новые территории. Совершенно правильным было решение немедленно приступить к инженерно-техническому оборудованию новых приграничных районов в оборонном отношении, с постройкой в них хорошо развитых в глубину, современных по тому времени оборонительных рубежей, с переоборудованием и развертыванием в них путей сообщений и линий связи. Но, вопреки возражениям Начальника Генерального штаба Б.М. Шапошникова, было принято совершенно необоснованное решение о разоружении и демонтаже всех укреплений, построенных с таким трудом на протяжении целого ряда лет на прежней нашей границе. В результате этого, как известно, Вооруженные Силы в ответственный момент оказались без оборудованных рубежей для обороны и развертывания войск как на новой, так и на старых границах.

Немало ошибок было допущено при разработке нового оперативного плана и руководством Генерального штаба, а также и непосредственными исполнителями, работавшими над этим планом.

Исходя при разработке плана, казалось бы, из правильного положения, что современные войны не объявляются, а они просто начинаются уже изготовившимся к боевым действиям противником, что особенно характерно было продемонстрировано фашистским руководством Германии в первый период второй мировой войны, соответствующих правильных выводов из этого положения для себя руководство нашими Вооруженными Силами и Генеральным штабом не сделало и никаких поправок в оперативный план в связи с этим не внесло. Наоборот, план по старинке предусматривал так называемый начальный период войны продолжительностью 15–20 дней от начала военных действий до вступления в дело основных войск страны, на протяжении которого войска эшелонов прикрытия от приграничных военных округов, развернутых вдоль границ, своими боевыми действиями должны были прикрывать отмобилизование, сосредоточение и развертывание главных сил наших войск. При этом противная сторона, т. е. фашистская Германия с ее полностью отмобилизованной и уже воюющей армией, ставилась в отношении сроков, необходимых для ее сосредоточения и развертывания против нас, в те же условия, что и наши Вооруженные Силы.

Все стратегические решения высшего военного командования, на которых строился оперативный план, как полагали работники Оперативного управления, были утверждены Советским правительством. Лично я приходил к этой мысли потому, что вместе с другим заместителем Начальника Оперативного управления тов. Анисовым в 1940 г. дважды сопровождал, имея при себе оперативный план вооруженных сил, Заместителя Начальника Генштаба тов. Ватутина в Кремль, где этот план должен был докладываться Наркомом обороны и Начальником Генштаба И.В. Сталину. При этом нам в обоих случаях приходилось по нескольку часов ожидать в приемной указанных лиц с тем, чтобы получить от них обратно переданный им план, за сохранность которого мы отвечали. Никаких пометок в плане или указаний в дальнейшем о каких-либо поправках к нему в результате его рассмотрения мы не получили. Не было на плане и никаких виз, которые говорили бы о том, что план был принят или отвергнут, хотя продолжавшиеся работы над ним свидетельствовали о том, что, по-видимому, он получил одобрение.

Несколько слов о том, когда и как создавался оперативный план.

На основе принятых Советским правительством и Высшим военным командованием стратегических решений план большой войны на западе нашей Родины, как часть общего плана войны, был отработан генеральным штабом с соответствующими органами Наркомата обороны и с командованием западных приграничных военных округов и полностью увязан с мобилизационным планом вооруженных сил. Одновременно в соответствии с планом были разработаны расчеты и графики по переброске войск и всего необходимого для них из глубины страны в районы сосредоточения, по которым совместно с НКПС был детально разработан план перевозок и предусмотрены все мероприятия по накоплению и своевременной подаче к местам погрузки необходимых подвижного состава и тяги.

Командующие войсками, члены Военных советов, начальники штабов и оперативных управлений Ленинградского, Прибалтийского, Западного и Киевского военных округов во второй половине 1940 и в начале 1941 г. вызывались в Генеральный штаб, где на основе оперативного плана Генштаба целыми неделями работали в Оперативном управлении над своими окружными планами.

Отработка, как правило, начиналась с выработки решения о выделении необходимых сил для эшелонов прикрытия и о порядке их использования. Для отработки отдельных специальных вопросов, возникавших при разработке плана, командующим войсками разрешалось вызывать соответствующих командующих родов войск и начальников служб своего округа. Все принципиальные решения, принимаемые командованием округов по разрабатываемому плану, немедленно докладывались ими Начальнику Генштаба, а затем и наркому обороны.

За несколько недель до нападения на нас фашистской Германии, точной даты, к сожалению, назвать не могу, вся документация по окружным оперативным планам была передана Генштабом командованию и штабам соответствующих военных округов.

В январе 1941 г., когда близость войны уже чувствовалась вполне отчетливо, основные моменты оперативного плана были проверены на стратегической военной игре с участием высшего командного состава вооруженных сил. Игру проводили Народный комиссар обороны С. К. Тимошенко и Начальник Генерального штаба тов. К.А. Мерецков. За ходом игры, особенно за разбором ее, наблюдали И.В. Сталин и некоторые другие члены Политбюро.

Как известно, переброска основных сил фашистских войск из Германии и с территории оккупированных стран Европы к советско-германским границам начала производиться с февраля 1941 г. Поступавшие в Генеральный штаб, Наркомат обороны и Наркомат иностранных дел данные о лихорадочной подготовке фашистской Германии к агрессии против СССР, развертывание немцами у наших государственных границ полностью отмобилизованных, технически оснащенных и в большинстве своем имевших уже боевой опыт ведения современной войны крупных вооруженных сил врага, казалось бы, не только позволяли Генеральному штабу, руководству Наркомата обороны и Правительству понять неизбежность готовившегося нападения на нас, но и требовали в связи с этим немедленного приведения всех вооруженных сил в полную боевую готовность, немедленного проведения в стране войсковой мобилизации, сосредоточения и развертывания на западных государственных границах всех отмобилизованных войск в соответствии с оперативным планом.

Проведение этих мероприятий в мае и даже в начале июня 1941 г., несмотря на далеко не полную готовность нового пограничного района в оборонном отношении и на то, что целый ряд решений Партии и Правительства, направленных за последние два года на резкое повышение безопасности наших войск, не были завершены, могли бы безусловно резко изменить военную обстановку в начальный период войны в нашу пользу и, по всей вероятности, спасти нашу страну от того катастрофического положения, в каком она оказалась в 1941–1942 гг.

Но, к великому сожалению и несчастью для всего Советского народа, все эти столь необходимые для страны мероприятия своевременно проведены в жизнь не были. Поэтому, изучая причины, которые не только не позволили нашим Вооруженным Силам отразить удар фашистских войск на нашу страну, но и поставили ее в катастрофическое положение, надо говорить прежде всего не о том, существовал ли в Вооруженных Силах Советского Союза к моменту нападения на нас фашистской Германии план отражения этого нападения, а о том, почему наши Вооруженные Силы не были приведены своевременно в полную боевую готовность и не оказались там, где им надлежало быть даже по этому далеко не совершенному плану.

Основными причинами этого, как нам известно, были: настойчивое отрицание И.В. Сталиным возможности войны с фашистской Германией в ближайшее время, переоценка им значения советско-германского договора, чрезмерная уверенность его в том, что политическими и дипломатическими мерами ему удастся оттянуть начало войны Германии против нас, и его боязнь, что приведение наших войск в боевую готовность, отмобилизование и выдвижение их к нашим западным границам может послужить Германии поводом для объявления войны нам.

Говоря об этом, считаю своим долгом сказать и о том, как было известно ответственным работникам Генерального штаба, нарком обороны тов. Тимошенко неоднократно обращался в мае и июне 1941 г. с просьбами к И.В. Сталину о необходимости проведения немедленной общей мобилизации страны или об отмобилизовании хотя бы войск, предназначенных оперативным планом к развертыванию вдоль наших западных границ, но разрешения на это не получил. Известно было также и то, что предоставленные законом наркому обороны права на призыв в армию некоторых возрастов из запаса для участия их в учебных сборах или маневрах им были использованы полностью, но это позволило лишь частично укомплектовать некоторые войсковые соединения в приграничных военных округах. Настоящая же войсковая мобилизация, как мы знаем, для 14 военных округов указом Президиума Верховного Совета СССР была объявлена лишь в середине первого дня нападения на нас фашистской Германии.

Несколько слов по поводу некоторых аналогичных обвинений в адрес Наркомата обороны и Генерального штаба, которые мы находим на страницах «Краткой истории Великой Отечественной войны»8 по этим вопросам.

Так, мы читаем, что «слабая боевая готовность Красной Армии в значительной мере была обусловлена ошибками руководства Наркомата Обороны и Генштаба, допущенными при планировании сосредоточения и развертывания войск на случай войны. Генеральный штаб слишком поздно взялся за разработку плана прикрытия границ…»

«Запоздалая разработка такого серьезного документа, как план прикрытия, несвоевременный ввод его в действие, а также медлительность советского военного командования в сосредоточении и развертывании Красной Армии в условиях непосредственной угрозы войны привели к тому, что группировка советских войск к моменту нападения немецко-фашистской армии оказалась несоответствующей требованиям обстановки.»9

Если под ошибкой, допущенной Генштабом при планировании сосредоточения и развертывания войск на случай войны, авторы труда имеют в виду растянутые сроки, предусмотренные для этой цели планом, то в этом случае я должен сказать, что при планировании перевозок от транспорта и от войск было взято буквально все для того, чтобы в предельно короткие сроки доставить войска и все необходимое для них в районы сосредоточения. Не в планировании сосредоточения и развертывании надо искать причины столь позднего прибытия и разрозненного вступления в бой главных сил нашей армии, а в том, что, как уже говорилось выше, отмобилизование, сосредоточение и развертывание вооруженных сил не только не было произведено своевременно, а началось и осуществлялось после того, как большинство из районов сосредоточения в приграничных округах было уже занято противником и когда о плановом развертывании войск или о создании намечавшихся планом группировок уже не могло быть и речи. Сосредоточиваемые войска вынуждены были в большинстве своем выгружаться в случайных для них районах, а развертывание и ввод их в бой, иногда еще не в полном составе, происходили по требованию боевой обстановки распорядительным порядком на местах.

Что можно сказать о запоздалой разработке Генеральным штабом «такого серьезного документа», каким являлся план прикрытия и о несвоевременном вводе его в действие?

Как уже говорилось выше, не в запоздалой разработке планов прикрытия надо обвинять Генеральный штаб, а в той серьезнейшей ошибке, которая была допущена в оперативном плане и своевременно практически не исправлена при решении вопроса о порядке действительно надежного прикрытия наших западных границ от внезапного и мощного удара врага в условиях той военной обстановки, которая сложилась для нас в первой половине 1941 г.

Как известно, «для осуществления плана нападения на Советский Союз германское командование выделило 152 дивизии, в том числе 19 танковых и 14 моторизованных, что составляло 77 проц. общей численности действующих немецких войск. Страны-сателлиты Германии выставили против СССР 29 дивизий, а всего на границах СССР были сосредоточены 181 дивизия и 18 бригад, 48 000 орудий и минометов, около 2800 танков и штурмовых орудий и 4950 самолетов. Общая численность фашистской Германии и ее сателлитов на востоке составляла 5 500 000 человек, из них 4 600 000 немцев».

Какой силы, спрашивается, нужны были на границе с нашей стороны войсковые эшелоны, которые в состоянии были бы отразить удары врага указанной выше силы и прикрыть сосредоточение и развертывание основных вооруженных сил страны в приграничных районах? По-видимому, эта задача могла быть посильной лишь только главным силам наших Вооруженных Сил при обязательном условии своевременного приведения их в полную боевую готовность и с законченным развертыванием их вдоль наших границ до начала вероломного нападения на нас фашистской Германии.

Полную возможность к этому страна имела. Подлинные причины, не позволившие выполнить это советскому народу, теперь известны.

РГВА. Ф. 41107. Оп.2. Д. 3. Лл. 33–44. Машинопись.

Опубликовано: Новая и новейшая история, 1992, № 6.

 

№ 11 ПОСЛЕ СМЕРТИ СТАЛИНА

Запись воспоминаний Т.К. Жукова" [1963–1964 гг.]

Шел март месяц 1953 года. Я только что вернулся в Свердловск с тактических учений войск округа. Начальник секретариата доложил мне: только что звонил по «ВЧ» Министр Обороны БУЛГАНИН и приказал ему позвонить.

Я сейчас же соединился с БУЛГАНИНЫМ. Он сказал мне: «Завтра утром Вам нужно быть в Москве». Я попытался выяснить цель вызова, БУЛГАНИН ответил: «Прилетишь — узнаешь».

В связи с тем, что за последние годы меня редко вызывала Москва, чтобы порадовать чем-либо приятным, естественно, я долго думал над вызовом, но так и не пришел к чему-либо определенному.

От Свердловска до Москвы летели четыре часа. Погода была ясная и я с интересом рассматривал зимний ланшафт с высоты полета. Приземлились, как всегда, на городском центральном аэродроме. Меня встретили офицеры из секретариата БУЛГАНИНА, которые передали, чтобы я прямо с аэродрома ехал к Министру Обороны.

Что за спешка, думалось мне. БУЛГАНИНА я застал в его кабинете. Он был одет в шинель и разговаривал по Кремлевскому телефону.

Я представился, как положено военному человеку. БУЛГАНИН сказал: «Сегодня состоится Пленум ЦК. Вам нужно быть сегодня на Пленуме. Я тороплюсь в Кремль». Протянув руку, он быстро вышел из кабинета на машину.

Перекусив на скорую руку, я пошел к А.М. ВАСИЛЕВСКОМУ— начальнику Генерального штаба.

Поговорив о текущих делах, я спросил Александра Михайловича не знает ли он вопросы, которые будут обсуждаться сегодня на Пленуме ЦК. А.М. ответил: «Ей богу не знаю. Мне самому только что звонил Министр Обороны и сказал, что сегодня состоится Пленум. Час открытия будет сообщен дополнительно.

Собравшись на Пленум, мы узнали в кулуарах, что СТАЛИН серьезно болен. В назначенный час участники Пленума ЦК заняли места в Свердловском зале. Минут через пятнадцать-двадцать появился Президиум ЦК. Открывая Пленум, Н.С.ХРУЩЕВ сказал:

«Настоящий Пленум созван в связи с тяжелой болезнью товарища СТАЛИНА. По состоянию здоровья он, видимо, не сможет скоро вернуться к руководству партией и государством».

«Обсудив создавшееся положение, Президиум ЦК вносит на Ваше рассмотрение ряд неотложных вопросов по улучшению структуры министерств, центральных государственных учреждений и персональных назначений».

Первым секретарем ЦК была предложена кандидатура ХРУЩЕВА. Председателем Совета Министров названа кандидатура МАЛЕНКОВА. Министерство Внутренних дел объединится с Министерством Государственной Безопасности. В связи с этим Министром Внутренних дел названа кандидатура БЕРИЯ. Министром Обороны оставался БУЛГАНИН. Первым заместителем Министра Обороны была рассмотрена и утверждена моя кандидатура.

Надо сказать, что назначение меня на должность первого заместителя Министра Обороны для меня было полной неожиданностью, т. к. БУЛГАНИН, как Министр Обороны для меня не был авторитетом и он это хорошо знал. Как потом мне рассказывали, БУЛГАНИН был против моего назначения. Он говорил, что ему трудно будет работать с ЖУКОВЫМ. ЖУКОВ не признает меня, как военного деятеля. Ему сказали, что интересы государства требуют назначения ЖУКОВА в качестве первого заместителя Министра Обороны, что касается взаимоотношений с ЖУКОВЫМ, то это должно быть отрегулировано самим БУЛГАНИНЫМ.

Так или иначе, но я уже не вернулся в Свердловск и немедля вступил в исполнение новых обязанностей.

Перед вступлением на должность первого заместителя министра у меня состоялся большой разговор с БУЛГАНИНЫМ. Он начал с того, что «в прошлом между нами не все было гладко», но в этом лично он якобы не был виноват. Над прошлым надо поставить крест и начать работу на здоровых дружеских началах, этого, мол, требуют интересы обороны страны, что якобы он первый предложил мою кандидатуру.

Я сказал БУЛГАНИНУ, что «Вы, Николай Александрович, сделали много неприятностей для меня, подставляя под удары СТАЛИНА, но я в интересах дела все это хочу предать забвению и, если Вы искренне хотите дружной работы, давайте забудем о прошлых неприятностях».

Когда ХРУЩЕВ докладывал Пленуму предложения Президиума ЦК о мерах упрощения управления государством и о кандидатах на руководящие государственные посты, создавалось вполне определенное впечатление, что СТАЛИНА уже как будто не существует в живых, что он никогда больше не встанет во главе партии и государства.

В конце заседания Пленума был объявлен бюллетень о состоянии здоровья СТАЛИНА, из которого было видно, что СТАЛИН доживает последние дни своей жизни, он все еще не приходил в сознание.

Всматриваясь в лица членов Президиума ЦК, я делал следующие выводы о их теперешнем отношении к СТАЛИНУ:

МОЛОТОВ — был серьезно задумчив и видимо тревожно переживал события;

ВОРОШИЛОВ — выглядел явно растерянным. По его внешнему виду было трудно понять был ли он в тревоге, опечален или вообще не имел своего определенного мнения. Таким его можно было и раньше наблюдать в процессе работы при СТАЛИНЕ, а может быть он еще и не верил в неизбежную смерть СТАЛИНА, а потому, на всякий случай, решил пока подождать и выждать;

МАЛЕНКОВ, ХРУЩЕВ, БЕРИЯ и БУЛГАНИН были в приподнятом настроении и видимо лучше других знали о скорой кончине СТАЛИНА. Их суждения и критика государственных порядков, существовавших при СТАЛИНЕ говорили о том, что они на 100 % уверены в скорой смерти СТАЛИНА, а потому уже не боялись высказать своего мнения, как это бывало при СТАЛИНЕ.

БЕРИЯ сидел рядом с БУЛГАНИНЫМ и заметно старался придать своему лицу доброжелательное выражение. При внимательном наблюдении, хотя его глаза и были прикрыты очками, все же в них можно было рассмотреть хищность и холодную жестокость. Всем своим видом и развязанностью он, видимо, старался подчеркнуть и дать понять: хватит, мол, сталинских порядков, натерпелись при СТАЛИНЕ, теперь у нас все будет по-иному».

Я хорошо знал БЕРИЯ, видел его хитрое угодничество СТАЛИНУ и готовность в любую минуту убрать с дороги СТАЛИНА всех тех, кто был неугоден СТАЛИНУ, а теперь он корчил из себя настоящего большевика-ленинца. Противно было смотреть на этот маскарад.

БУЛГАНИН, как всегда, был на высоте подхалимства и приспособленчества. То он подойдет к одному, то к другому. Одному слащаво улыбается, другому крепко руку пожмет. ХРУЩЕВУ он то и дело бросал реплику: «Правильно, Никита Сергеевич, правильно. Это давно следовало провести в жизнь».

Остальные члена Президиума ЦК всем своим видом не выражали ничего.

Сидели и молчали, как это было при СТАЛИНЕ. Среди большинства членов ОК и кандидатов в члены ЦК было скорбное настроение.

Большинство искренне было опечалено его предсмертным состоянием. Иного тогда и быть не могло.

СТАЛИН был общепризнанным авторитетом и вождем. Партия ценила за слуги СТАЛИНА и верила ему. Тогда еще не знали о размерах того зла, которое причинил СТАЛИН в 1937-38 годах советскому народу.

Несмотря на то, что СТАЛИН поступал со мной недобросовестно послеВеликой Отечественной войны, лично я искренне жалел и ценил его за ту гигантскую работу, которую он провел после ЛЕНИНА и в годы Отечественной войны.

Во время похорон СТАЛИНА, БУЛГАНИН мне рассказывал о той ночи, во время которой со СТАЛИНЫМ случилось несчастье. Вечером у СТАЛИНА на даче собрались ХРУЩЕВ, БЕРИЯ, МАЛЕНКОВ и БУЛГАНИН — три неразлучных друга, как об этом всегда хвастался БУЛГАНИН. После разговора о делах, все сели за стол ужинать. СТАЛИН был в хорошем настроении и много шутил. Ужин, как это часто бывало у СТАЛИНА, затянулся до 2-х часов ночи.

В 2 часа ночи первыми от СТАЛИНА уехали он — БУЛГАНИН и МАЛЕНКОВ. Около 3-х часов ночи, якобы, уехали БЕРИЯ и ХРУЩЕВ.

После отъезда БЕРИЯ и ХРУЩЕВА, минут через 15–20 в столовую к СТАЛИНУ зашел генерал ВЛАСИК, чтобы помочь СТАЛИНУ лечь в постель, и он увидел СТАЛИНА в обморочном состоянии лежащим на полу.

ВЛАСИК немедля позвал БЕРИЯ и вызвал врачей. ВЛАСИК и охрана, якобы, осторожно перенесли СТАЛИНА на кровать. Прибывшие врачи, в присутствии БЕРИЯ, МАЛЕНКОВА и ХРУЩЕВА пытались оказать помощь СТАЛИНУ, но все было тщетно, СТАЛИН был без сознания и у него был установлен паралич. Несколько позже прибыл БУЛГАНИН и другие члены Президиума. Было решено установить около СТАЛИНА постоянное дежурство членов Президиума и профессуры поликлиники Кремля.

Через непродолжительное время СТАЛИН, не приходя в сознание, умер.

После похорон СТАЛИНА советский народ искренне скорбел о его смерти, возлагая все свои надежды на партию, которая все минувшие годы уверенно вела советский народ по пути к коммунизму.

Вскоре меня ввели в состав Президиума ЦК и я имел полную возможность ближе узнать метод и стиль работы верховного органа партии после СТАЛИНА.

При СТАЛИНЕ Президиум ЦК, как правило, рассматривал только особо важные вопросы. Прения были очень короткие. Вносились по существу только предложения по существу вопроса. Менее важные вопросы обычно рассматривались и решались на Секретариате ЦК или в образованных Президиумом ЦК комиссиях.

После смерти СТАЛИНА на рассмотрение Президиума ЦК ставилось по 25–50 вопросов, добрая половина которых не имела особо принципиального значения и свободно могла быть решена министерствами.

Вследствие чрезвычайной перегрузки повестки дня, не представлялась возможность глубоко обсудить даже те вопросы, которые имели особо важное государственное значение.

Получался парадокс. Не вникнув глубоко в суть вопроса, он отклонялся или принимался членами Президиума, которые по существу штамповали рекомендации своего аппарата, своих помощников, своих консультантов, т. к. сами они, будучи перегруженными текущими делами, не имели никакой возможности вникнуть в существо 25–30 вопросов и подготовить по ним свое личное мнение.

Через некоторое время пришли к выводу о необходимости разгрузить Президиум ЦК от многих второстепенных вопросов, обязав Министерства и Госплан самим их решать. Но Министерства неохотно самостоятельно решали вопросы и, опасаясь как-бы чего не вышло, продолжали осаждать Президиум ЦК вопросами.

Тут сказалась сила привычки, привитой при СТАЛИНЕ: ничего не решать без санкции ЦК.

Первое время после смерти СТАЛИНА между ХРУЩЕВЫМ, БЕРИЯ и МАЛЕНКОВЫМ была особенно крепкая дружба. В Президиуме ЦК и во всей жизни государства эти три человека играли решающую роль.

БУЛГАНИН пресмыкался перед ними. Он мне не раз говорил: «Прежде чем поставить тот или иной вопрос Министерства Обороны на Президиуме ЦК, нужно предварительно заручиться мнением и согласием МАЛЕНКОВА, ХРУЩЕВА и БЕРИЯ, а остальные члены Президиума проголосуют безоговорочно».

Чтобы выслужиться перед БЕРИЯ, — БУЛГАНИН по его рекомендации расформировал футбольную команду ЦСКА, а лучших игроков команды, по указанию БЕРИЯ, он передал в команду «Динамо», т. е. МВД. Советская Армия на длительное время осталась без футбольной команды.

МОЛОТОВ по-прежнему держался как-то особняком.

ВОРОШИЛОВ, можно сказать, не играл почти никакой роли. Я не помню ни одного случая, чтобы ВОРОШИЛОВ внес какое-либо деловое предложение. Рассылаемых материалов он не читал и к заседаниям почти не готовился.

Главную и ведущую роль в Президиуме играл Н.С. ХРУЩЕВ. Его всемерно поддерживали БЕРИЯ и МАЛЕНКОВ, в бытность его председателем Совета Министров, не говоря уже о БУЛГАНИНЕ.

Вскоре произошли очень важные события. Был арестован БЕРИЯ.

И вот как это произошло:

Мне позвонил БУЛГАНИН и сказал: «Зайди скорее, пожалуйста, ко мне на одну минутку, а то я тороплюсь в Кремль».

Я быстро спустился с 4-го этажа на 2-й и зашел в кабинет БУЛГАНИНА. Он мне сказал: «Вызови МОСКАЛЕНКО, НЕДЕЛИНА, БАТИЦКОГО и еще пару человек кого ты сочтешь необходимым и немедля приезжай с ними в приемную МАЛЕНКОВА».

Через 30 минут с группой генералов я был в приемной МАЛЕНКОВА. Меня тут же вызвали в кабинет МАЛЕНКОВА, где кроме МАЛЕНКОВА был МОЛОТОВ, ХРУЩЕВ, БУЛГАНИН.

Поздоровавшись, МАЛЕНКОВ сказал: «Мы тебя вызвали для того, чтобы поручить одно важное дело. За последнее время БЕРИЯ проводит подозрительную работу среди своих людей, направленную против группы членов Президиума ЦК. Мы считаем, что БЕРИЯ стал опасным человеком для партии и государства. Мы решили его арестовать и обезвредить всю систему НКВД. Арест БЕРИЯ мы решили поручить лично Вам». ХРУЩЕВ добавил: «Мы не сомневаемся, что Вы сумеете хорошо это выполнить, тем более, что БЕРИЯ Вам лично много сделал неприятностей. Как у Вас нет сомнений на этот счет?»

Я ответил: «Какие же могут быть сомнения. Поручение будет выполнено». ХРУЩЕВ: «Имейте в виду, что БЕРИЯ ловкий и довольно физически сильный человек, к тому же он, видимо, вооружен».

Я сказал: «Я, конечно, не спец по арестам и этим не довелось заниматься, но у меня не дрогнет рука. Скажите только где и когда его надо арестовать».

МАЛЕНКОВ: «Мы вызвали БЕРИЯ на заседание Совета Министров. Вместо Совмина здесь будет заседание Президиума ЦК, где БЕРИЯ будет предъявлено обвинение в игнорировании ЦК и нелойяльном отношении к членам Президиума, в расстановке руководящих кадров НКВД без согласования ЦК и рад других вопросов.

В процессе заседания Вам нужно быть в комнате отдыха и ждать двух звонков. После двух звонков Вам нужно войти в кабинет, где и арестовать БЕРИЯ.

Все ли ясно?»

Я ответил: «Вполне».

Пришел БЕРИЯ. Началось заседание. Идет заседание час, другой, а условленных звонков все нет и нет. Я уже начал беспокоиться, уж не арестовал ли БЕРИЯ тех, кто хотел арестовать его. Но в это время раздался условленный звонок.

Оставив двух вооруженных офицеров у наружной двери кабинета МАЛЕНКОВА, мы вошли в кабинет. Как было условлено, генералы взялись за пистолеты, а я быстро подошел к БЕРИЯ и громко ему сказал: «БЕРИЯ, встать, Вы арестованы», одновременно взяв его за обе руки, приподнял со стула, быстро ощупав все его карманы. Оружия не оказалось. Его портфель был тут же отброшен на середину стола.

БЕРИЯ страшно побледнел и что-то начал лепетать. Два генерала взяли его за руки и вывели в заднюю комнату кабинета МАЛЕНКОВА, где был произведен тщательный обыск и изъятие неположенных вещей.

В 11 часов ночи БЕРИЯ был скрытно перевезен из Кремля в военную тюрьму, а через сутки переведен в помещение командного пункта МВО и поручен охране — той же группе, которая его арестовывала. В дальнейшем я не принимал участия ни в охране, ни в следствии на судебном процессе.

После суда БЕРИЯ был расстрелян теми же, кто его охранял до суда.

При расстреле БЕРИЯ держал себя очень плохо, как самый последний трус. Истерично плакал, становился на колени и, наконец, весь обмарался. Словом — гадко жил и более гадко умер.

После расстрела БЕРИЯ некоторое время Президиум ЦК работал дружно, а затем постепенно начались серьезные размолвки, споры, доходившие до личных оскорблений. Особенно между ХРУЩЕВЫМ, КАГАНОВИЧЕМ и МОЛОТОВЫМ. Надо сказать, что между КАГАНОВИЧЕМ и ХРУЩЕВЫМ шли старые счеты и давали себя знать старые неприязненные взаимоотношения, возникшие еще по совместной работе в Московском Комитете партии и на Украине, где КАГАНОВИЧ был партийным руководителем, а ХРУЩЕВ им руководимым. КАГАНОВИЧ считал себя более грамотным марксистом-ленинцем, а ХРУЩЕВ не признавал за ним этого качества и считал КАГАНОВИЧА неисправимым догматистом-сталинцем.

Готовился XX-й съезд партии. ХРУЩЕВ поставил вопрос о необходимости выступить на съезде по вопросу о культе личности СТАЛИНА. Против постановки вопроса о культе личности СТАЛИНА выступили МОЛОТОВ, ВОРОШИЛОВ, КАГАНОВИЧ, МАЛЕНКОВ. Остальные, и прежде всего молодые члены Президиума, поддержали ХРУЩЕВА.

Особенно ожесточенно спорили и были ярыми противниками постановки вопроса о культе СТАЛИНА — МОЛОТОВ, КАГАНОВИЧ, ВОРОШИЛОВ те, кто вместе со СТАЛИНЫМ без разбора уничтожали партийных, советских, военных работников в мрачные 1937—38 годы.

Они были против потому, что боялись того, что вместе со СТАЛИНЫМ будут разоблачены и их имена и чего другого, съезд может потребовать привлечения их к суровой ответственности.

После XX-го съезда партии и освобождения МАЛЕНКОВА от должности Председателя Совета Министров, взаимоотношения в Президиуме еще больше обострились.

МАЛЕНКОВ отошел от ХРУЩЕВА и стал ближе к КАГАНОВИЧУ и МОЛОТОВУ. Здесь сказалась, конечно, личная обида МАЛЕНКОВА, а не какая-либо принципиальная точка зрения.

БУЛГАНИН был назначен вместо МАЛЕНКОВА Председателем Совета Министров, а я Министром Обороны.

Я не помню ни одного заседания Президиума ЦК, на котором не было бы схватки и ругани между ХРУЩЕВЫМ и КАГАНОВИЧЕМ, между ХРУЩЕВЫМ и МОЛОТОВЫМ.

Нам, молодым членам Президиума, казалось странным такое недружелюбное взаимоотношение между старыми членами Президиума, часть которых долгое время работала вместе со СТАЛИНЫМ и даже с ЛЕНИНЫМ.

Такое нелояльное их отношение друг к другу не могло не сказаться на деле. Шли беспринципные споры, а вопросы вокруг которых шли эти споры, оставались нерешенными.

Мы пытались было посоветовать им прекратить ругань, но где там, разве наш голос был для них авторитетным.

Лично я считал линию ХРУЩЕВА более правильной, чем линию КАГАНОВИЧА и МОЛОТОВА, которые цепко держались за старые догмы и не хотели перестраиваться в духе веления времени.

Мне казалось, что ХРУЩЕВ все время думает и ищет более прогрессивные методы, способы и формы в деле строительства социализма, в области развития экономики и всей жизни страны.

ХРУЩЕВА я хорошо узнал на Украине в 1940 году, в годы Великой Отечественной войны и в послевоенный период. Я его считал хорошим человеком, постоянно доброжелательным и, безусловно, оптимистом.

СТАЛИН хорошо относился к ХРУЩЕВУ, но я видел, что он иногда был несправедлив к нему, отдавая во всем пальму первенства МОЛОТОВУ, БЕРИЯ, МАЛЕНКОВУ и КАГАНОВИЧУ.

Учитывая все это, я твердо поддерживал ХРУЩЕВА в спорах между им, КАГАНОВИЧЕМ и МОЛОТОВЫМ.

В 1955 году ХРУЩЕВ был в отъезде. В Президиуме ЦК кем-то не то ФУРЦЕВОЙ, не то КИРИЧЕНКО был поднят вопрос о награждении ХРУЩЕВА второй медалью Героя Социалистического труда за крупные достижения в сельском хозяйстве. Разгорелись серьезные споры. Тут я окончательно понял, какая глубокая и непреодолимая пропасть существует между МОЛОТОВЫМ, КАГАНОВИЧЕМ и ХРУЩЕВЫМ.

МОЛОТОВ и КАГАНОВИЧ считали, что достижений у нас в области сельского хозяйства пока особых нет, а личных заслуг ХРУЩЕВА в этом деле тем более нет.

К ним присоединился МАЛЕНКОВ. Все они считали, что ХРУЩЕВ проводит неправильную линию в области сельского хозяйства, игнорирует Президиум ЦК и без согласования выдвигает на зональных совещаниях по сельскому хозяйству пока что неосуществимый лозунг «догнать и перегнать Америку в 2–3 года».

МОЛОТОВ сказал, что это авантюра, надо ХРУЩЕВА призвать к порядку.

Однако, большинство решило наградить ХРУЩЕВА 2-й золотой медалью Героя социалистического труда.

Будучи в Горьком, ХРУЩЕВ выступил с заявлением о целесообразности сдачи в государство облигаций всех займов, общей суммой 260 миллиардов рублей (во старых деньгах).

ХРУЩЕВУ вновь поставили в вину, что он выступил с таким важным заявлением, предварительно не посоветовавшись с Президиумом ЦК.

По возвращении ХРУЩЕВА в Москву состоялся вновь неприятный разговор.

Тогда же было принято решение не сдавать облигации, а отсрочить на 25 лет выплату по ним. Учитывая необходимость децентрализации управления промышленностью и представления Союзным Республикам больше прав, ХРУЩЕВ внес предложение на Президиуме ЦК о ликвидации многих промышленных Министерств.

Это предложение КАГАНОВИЧ отверг, как преждевременное и плохо продуманное.

МОЛОТОВ поддержал КАГАНОВИЧА и сказал, что в Москве для общего руководства все же придется что-то иметь, возможно вместо Министерств — отраслевые комитеты.

В последующем большинство членов Президиума ЦК поддержало идею ХРУЩЕВА.

БУЛГАНИН вначале безропотно и во всех начинаниях поддерживал ХРУЩЕВА, но постепенно он стал все больше и больше склоняться на сторону МОЛОТОВА и КАГАНОВИЧА.

Плохо зная народное хозяйство страны, особенно сельское хозяйство, БУЛГАНИН ни одного раза по линии Совета Министров не поставил какого-либо вопроса на Президиуме ЦК.

БУЛГАНИН, понимая, что он плохо выполняет роль Председателя Совета Министров, что везде и во всем его опережает ХРУЩЕВ, он видимо внутренне вполне созрел для присоединения к антихрущевской группировке и как только пронюхал, что против ХРУЩЕВА сколотилась группировка большинства членов Президиума ЦК, он немедля присоединился к ней.

Весной 1957 года сын ХРУЩЕВА Сергей женился. По этому случаю на даче ХРУЩЕВА была устроена свадьба. На свадьбе, как полагается, крепко выпили, а выпив произносили речи.

С речью выступил ХРУЩЕВ. Говорил он, как всегда, хорошо. Рассказал о своей родословной биографии. Тепло вспомнил свою маму, которая, по его словам, очень любила много говорить, а затем как-то вскользь уколол БУЛГАНИНА. В другое время БУЛГАНИН промолчал бы, а тут он неузнаваемо вскипел и попросил ХРУЩЕВА подбирать выражения.

Мы все поняли, что БУЛГАНИН тоже озлоблен против ХРУЩЕВА. Догадки подтвердились. Как только кончился обед, МОЛОТОВ, МАЛЕНКОВ, КАГАНОВИЧ, БУЛГАНИН демонстративно покинули свадьбу и уехали к МАЛЕНКОВУ на дачу. ХРУЩЕВ понял, что отныне БУЛГАНИН переметнулся в стан его противников и он был явно озабочен усилением группы его противников.

После того, как с дачи ХРУЩЕВА демонстративно ушли БУЛГАНИН МАЛЕНКОВ, МОЛОТОВ и КАГАНОВИЧ, ко мне подошел КИРИЧЕНКО и завел такой разговор: «Георгий Константинович! Ты понимаешь куда дело клонится, а? Эта компания неслучайно демонстративно ушла со свадьбы. Я думаю, что нам нужно держать ухо востро, а в случае чего, надо ко всему быть готовым.

Мы на тебя надеемся. Ты в Армии пользуешься громадным авторитетом, одно твое слово и армия сделает все, что нужно».

Я видел, что КИРИЧЕНКО пьян, но сразу же насторожился. «О чем ты Алексей Илларионович, болтаешь? Я тебя не понимаю. Куда ты клонишь свою речь? Почему ты заговорил о моем авторитете в Армии и о том, что стоит только мне сказать свое слово и она сделает все, что нужно».

КИРИЧЕНКО: «А ты что не видишь как злобно они сегодня разговаривали с ХРУЩЕВЫМ. БУЛГАНИН, МОЛОТОВ, КАГАНОВИЧ и МАЛЕНКОВ решительные и озлобленные люди. Я думаю, что дело может дойти до серьезного».

Мне показалось, что КИРИЧЕНКО завел такой разговор не случайно, не от своего ума. И это предположение тут же подтвердилось следующими его словами: «В случае чего — мы не дадим в обиду Никиту Сергеевича».

О КИРИЧЕНКО А.И. у меня всегда было плохое мнение. Я считал его «одесситом» в худшем смысле этого слова. Вот один из штрихов, характеризующих его далеко не принципиальным коммунистом:

В 1946 году я прибыл в Одессу командовать войсками округа, где КИРИЧЕНКО был первым секретарем Обкома ВКП(б).

Прошло пару недель, мне позвонил в штаб Одесского округа КИРИЧЕНКО: «Слушай, Георгий Константинович, у меня лично плохо обстоит дело с легковой машиной, а в округе имеется много хороших трофейных машин. Я прошу, дай, пожалуйста, мне одну-две машины».

Я ответил, что машина в округе есть, но передачу надо оформить документально через ОФИ Министерства Обороны.

«Ты давай машины, сказал КИРИЧЕНКО, а насчет документов не беспокойся, о нас в Одессе любые документы сделают и не только на машину, а если нужно и на звезды Героя».

Откровенно говоря, меня поразила подобная психология КИРИЧЕНКО, который стоял во главе партийной организации области. Ну, конечно, машину я ему не дал, хотя он неоднократно об этом мне напоминал.

С точки зрения общей культуры КИРИЧЕНКО был примитивным. Я поражался и недоумевал, чем он мог заслужить у ХРУЩЕВА столь дружеское к себе отношение.

После ухода ХРУЩЕВА с Украины в Москву, он и рекомендовал его первым секретарем ЦК Украины, а после смерти СТАЛИНА КИРИЧЕНКО был переведен в ЦК КПСС секретарем ЦК, а вскоре он стал членом Президиума ЦК, где и показал себя с самой худшей стороны.

В тот день, когда группа МАЛЕНКОВА — МОЛОТОВА решила поставить на Президиуме ЦК вопрос о снятии ХРУЩЕВА с поста 1-го Секретаря ЦК, утром мне позвонил МАЛЕНКОВ и просил заехать к нему по неотложному делу.

Считая, что МАЛЕНКОВ выполняет какую-то работу по заданию Президиума, я немедля поехал к МАЛЕНКОВУ. МАЛЕНКОВ встретил меня очень любезно и сказал, что давно собирался поговорить со мной по душам о ХРУЩЕВЕ.

Он коротко изложил свое мнение о якобы неправильной практике руководства со стороны первого секретаря ЦК ХРУЩЕВА, указав при этом, что ХРУЩЕВ перестал считаться с Президиумом ЦК, выступает на местах без предварительного рассмотрения вопросов на Президиуме. ХРУЩЕВ стал крайне груб в обращении со старейшими членами Президиума, в частности с МОЛОТОВЫМ, КАГАНОВИЧЕМ, ВОРОШИЛОВЫМ, БУЛГАНИНЫМ и другими.

В заключение он спросил, как лично я расцениваю создавшееся положение в Президиуме ЦК Я спросил МАЛЕНКОВА «МАЛЕНКОВ, Вы от своего имени со мной говорите или Вам кем-то поручено со мной переговорить?» МАЛЕНКОВ сказал «Я говорю с тобой, как со старым членом партии, которого я ценю и уважаю Твое мнение для меня очень ценно»

Я понял, что за спиной МАЛЕНКОВА действуют более опытные и сильные личности МАЛЕНКОВ явно фальшивит и не раскрывает настоящей цели разговора со мной

Я сказал МАЛЕНКОВУ «поскольку у Вас возникли претензии к ХРУЩЕ

ВУ, я советую Вам пойти к ХРУЩЕВУ и переговорить с ним по-товарищески

Я уверен он Вас поймет»

МАЛЕНКОВ «Ты ошибаешься Не таков ХРУЩЕВ, чтобы признать свои действия неправильными и, тем более, исправить их» Я ему ответил, что думаю, что вопрос постепенно утрясется На этом мы и распрощались

Через несколько часов меня срочно вызвали на заседание Президиума ЦК

В коридоре Президиума я встретил А И МИКОЯНА и Е А ФУРЦЕВУ Они

были в возбужденном состоянии МИКОЯН сказал «В Президиуме образовалась группа недовольных ХРУЩЕВЫМ и она потребовала сегодня же рассмотреть вопрос о ХРУЩЕВЕ на Президиуме В эту группу входят МОЛОТОВ, КАГАНОВИЧ, ВОРОШИЛОВ, БУЛГАНИН, МАЛЕНКОВ и ПЕРВУХИН

Я ему сказал о состоявшемся 2 часа тому назад разговоре с МАЛЕНКОВЫМ

МИКОЯН сказал, что они час тому назад и с ним разговаривали

ХРУЩЕВ в этот день с утра был занят приемом венгерских товарищей и только что освободился Но он уже знал, что большая группа членов Президиума потребовала немедленного созыва Президиума ЦК

Когда началось заседание Президиума ЦК, ХРУЩЕВ спросил «О чем будем говорить?»

Слово взял МАЛЕНКОВ «Я выступаю по поручению группы товарищей членов Президиума Мы хотим обсудить вопрос о ХРУЩЕВЕ, но посколько речь будет идти лично о ХРУЩЕВЕ, я предлагаю, чтобы на этом заседании Президиума председательствовал не ХРУЩЕВ, а БУЛГАНИН»

МОЛОТОВ, КАГАНОВИЧ, БУЛГАНИН, ВОРОШИЛОВ, ПЕРВУХИН громко заявили «правильно» Так как группа оказалась в большинстве, ХРУЩЕВ молча освободил место председателя и на его место сел БУЛГАНИН

БУЛГАНИН «Слово имеет МАЛЕНКОВ»

МАЛЕНКОВ подробно изложил все претензии к ХРУЩЕВУ и внес предложение освободить ХРУЩЕВА от обязанностей первого секретаря ЦК

После МАЛЕНКОВА слово взял КАГАНОВИЧ

Речь его была явно злобная Он сказал «Ну, какой это первый секретарь ЦК В прошлом он троцкист, боролся против ЛЕНИНА Политически он мало грамотен, запутал дело сельского хозяйства и не знает дело промышленности, вносит путаницу в его организацию»

Обвинив ХРУЩЕВА в тщеславии, КАГАНОВИЧ предложил принять предложение МАЛЕНКОВА об освобождении ХРУЩЕВА от обязанностей Первого Секретаря и назначить его на другую работу

МОЛОТОВ присоединился к тому, что было сказано МАЛЕНКОВЫМ и КАГАНОВИЧЕМ и внес предложение, чтобы вообще у нас в ЦК не было первых секретарей, чтобы вместо первых секретарей были секретари по общим вопросам для того, чтобы не возрождать нового культа личности К этим всем предложениям присоединился БУЛГАНИН, ВОРОШИЛОВ, ПЕРВУХИН и ШЕПИЛОВ.

Дело приняло серьезный оборот. Группа МОЛОТОВА — МАЛЕНКОВА была в большинстве и она могла сегодня же освободить ХРУЩЕВА от обязанностей первого секретаря.

Против принятия решения об освобождении ХРУЩЕВА выступила группа в составе МИКОЯНА, СУСЛОВА, ЖУКОВА, ФУРЦЕВОЙ, ШВЕРНИКА, но мы были в меньшинстве. Товарищей АРИСТОВА, КИРИЧЕНКО, САБУРОВА в Москве не было. Чтобы оттянуть время для вызова отсутствовавших членов Президиума и других мероприятий, мы внесли предложение: ввиду важности вопроса сделать до завтра перерыв и срочно вызвать всех членов Президиума ЦК. Мы надеялись на то, что с прибытием отсутствующих соотношение сил будет в пользу нашей группы. Но САБУРОВ оказался на другой стороне и по прибытии в Москву выступил против ХРУЩЕВА.

Видя, что дело приняло серьезный оборот, ХРУЩЕВ внес предложение срочно созвать Пленум ЦК. Группа отклонила это предложение, указав на то, что вначале снимем ХРУЩЕВА, а потом можно будет собирать Пленум ЦК.

Я видел выход из создавшегося положения только в решительных действиях.

Я заявил: «Я категорически настаиваю на срочном созыве Пленума ЦК. Вопрос стоит гораздо шире, чем предполагает группа. Я хочу на Пленуме поставить вопрос о МОЛОТОВЕ, КАГАНОВИЧЕ, ВОРОШИЛОВЕ, МАЛЕНКОВЕ. Я имею в руках материалы о их кровавых злодеяниях вместе со СТАЛИНЫМ в 1937-38 годах и им не место в Президиуме ЦК и даже в ЦК КПСС. Если же сегодня антипартийной группой будет принято решение о смещении ХРУЩЕВА с должности первого секретаря, я не подчинюсь этому решению и обращусь немедля к партии через парторганизации вооруженных сил».

Это, конечно, было необычное и вынужденное заявление.

Откровенно говоря, я хотел произвести решительную психологическую атаку на антипартийную группу и оттянуть время до прибытия членов ЦК, которые уже перебрасывались в Москву военными самолетами.

После этого моего заявления было принято решение перенести заседание Президиума на третий день и этим самым группа МАЛЕНКОВА — МОЛОТОВА проиграла затеянное ими дело против ХРУЩЕВА.

Но должен оговориться, если мне говорили тогда спасибо за столь решительное выступление против антипартийной группы, то через четыре месяца я очень сожалел об этом своем решительном заявлении, так как мое заявление в защиту ХРУЩЕВА обернули в октябре 1957 года лично против меня, о чем будет сказано особо.

Заседание Президиума шло трое суток с утра до вечера. Во время перерывов между заседаниями стороны готовились к схваткам следующего дня и об этом стоит тоже коротко сказать.

Группа МАЛЕНКОВА — МОЛОТОВА чаще всего вела между собою разговоры подгруппами по два-три человека и один только раз собирались у БУЛГАНИНА почти всей группой.

Начиная с конца второго дня заседания был заметен некоторый упадок боевитости их членов, так как активность сторонников ХРУЩЕВА все больше и больше возрастала, да и контробвинения стали для них более угрожающими.

В середине второго дня в Президиум пришла группа членов ЦК в количестве 10 человек и потребовала, чтобы их принял Президиум ЦК в связи с их обеспокоенностью за судьбу единства Президиума. Эта группа заранее была проинформирована о сложившейся ситуации в Президиуме ЦК. Группа МАЛЕНКОВА — МОЛОТОВА до конца заседания не хотела принимать в Президиуме группу членов ЦК, но а затем под давлением сторонников ХРУЩЕВА было решено послать ВОРОШИЛОВА, БУЛГАНИНА, ХРУЩЕВА и ШВЕРНИКА на переговоры. Встреча состоялась в приемной Президиума ЦК.

Группа членов от имени ЦК потребовала созыва Пленума ЦК.Группа членов Президиума ЦК — сторонников ХРУЩЕВА с первого же дня заседания энергично взялась за то, чтобы организационно и идейно держать всю инициативу в своих руках.

Для выработки единства действий, мы собирались вечерами в ЦК для того, чтобы договориться о завтрашнем дне.

В первый день было решено: срочно собрать членов ЦК в Москву для того, чтобы провести Пленум ЦК. Мы считали, что Пленум осудит действия группы МАЛЕНКОВА — МОЛОТОВА и поддержит ХРУЩЕВА.

Для быстрейшего сбора членов Пленума ЦК было решено переброску их с периферии в Москву осуществить самолетами военно-воздушных сил. Организация этого дела была возложена на Министерство Обороны. Кроме всего я взял на себя ответственность лично переговорить с ВОРОШИЛОВЫМ, чтобы отколоть его от группы МАЛЕНКОВА — МОЛОТОВА. Взялся я за этот переговор по той причине, что мы с ним все же в какой-то степени были родственники и никогда по-родственному не встречались (его внук был тогда женат на моей дочери). Но из переговоров ничего не получилось. ВОРОШИЛОВ был на стороне МОЛОТОВА — МАЛЕНКОВА и против ХРУЩЕВА.

Первый и второй день Н.С. ХРУЩЕВ был как-то деморализован и держался растерянно. Видя, что я решительно встал на его защиту и то, что многие члены Президиума ЦК и члены ЦК сразу же потянулись ко мне, сделав этим меня как бы центральной фигурой событий, ХРУЩЕВ растроганно сказал мне:

«Георгий, спасай положение, ты это можешь сделать. Я тебя никогда не забуду».

Я его успокоил и сказал: «Никита, будь тверд и спокоен. Нас поддержит Пленум ЦК, а если группа МАЛЕНКОВА — МОЛОТОВА рискнет прибегнуть к насилию — мы и к этому будем готовы.»

ХРУЩЕВ: «Делай всё, что считаешь нужным в интересах партии, ЦК и Президиума.»

В ходе заседания Президиума ЦК, на второй день резко выступая против ХРУЩЕВА, САБУРОВ (видимо что-то пронюхав) сказал: «Вы что же ХРУЩЕВделаете, уж не решили ли вы арестовать нас за то, что мы выступаем против Вашей персоны?» ХРУЩЕВ спросил: «Из чего это вы видете?»

САБУРОВ: «Из того, что под Москвой появились танки».

Я сказал: «Какие танки? Что Вы, товарищ САБУРОВ, болтаете. Танки не могут подойти к Москве без приказа Министра, а такого приказа с моей стороны не было.»

Эта моя «контратака» тогда очень понравилась всей группе ХРУЩЕВА и ХРУЩЕВ неоднократно ее приводил на Пленумах и других речах.

Но прошло некоторое время и эта контратака была истолкована совсем поиному, ей дали иную политическую окраску, возводя в ранг бонапартского курса.

Для ХРУЩЕВА и других членов Президиума образование такой большой группы противников ХРУЩЕВА было неожиданностью. КАГАНОВИЧА, МОЛОТОВА и ВОРОШИЛОВА мы, конечно, считали противниками ХРУЩЕВА, но чтобы САБУРОВ, ШЕПИЛОВ и ПЕРВУХИН восстали против ХРУЩЕВА, это было полной неожиданностью для всех нас.

БРЕЖНЕВ на второй же день заседания Президиума ЦК оказался больным и явился только на Пленум ЦК, когда уже обстановка вполне выяснилась и определилась.

МИКОЯН, СУСЛОВ, ШВЕРНИК, ФУРЦЕВА, АРИСТОВ, я и КИРИЧЕНКО твердо стояли на стороне ХРУЩЕВА.

В процессе третьего дня нами было решено на вечернее заседание Президиума не ходить, а идти прямо на Пленум ЦК, который уже был собран в Свердловском зале.

Я не знаю на что надеялась группа МАЛЕНКОВА — МОЛОТОВА, но они считали, что Пленум ЦК их поддержит. Видимо их сторонники были в числе членов ЦК, но они на Пленуме ничем себя не проявили.

У всех нас — сторонников ХРУЩЕВА были опасения, что группа МОЛОТОВА — МАЛЕНКОВА может пойти на авантюру и всех нас арестовать, а к этому были и некоторые основания. Так, например, количество офицеров охраны у БУЛГАНИНА, МОЛОТОВА, МАЛЕНКОВА и КАГАНОВИЧА в первый же день резко увеличилось. Возникали вопросы: а для чего это делалось?

У БУЛГАНИНА и МАЛЕНКОВА было много друзей в КГБ, МВД и войсках МВД, в случае необходимости группа могла прибегнуть к их помощи.

Н.С. ХРУЩЕВ, получив крепкую поддержку и заверения некоторых членов ЦК, прибывших в Москву о желании серьезно расправиться с группой МОЛОТОВА — МАЛЕНКОВА, вновь почувствовал прилив энергии и стал прежним ХРУЩЕВЫМ — оптимистом. И он не ошибся. Пленум единодушно его поддержал.

Состоявшийся июньский пленум ЦК резко обвинил группу МАЛЕНКОВА — МОЛОТОВА в антипартийных действиях.

Я не буду излагать постановление Пленума ЦК, оно общеизвестно. Но, надо сказать, что если на Президиуме ЦК шла речь только вокруг деятельности ХРУЩЕВА с тем, чтобы снять его с поста Первого Секретаря ЦК, то на Пленуме вопросы были значительно расширены и группе МАЛЕНКОВА — МОЛОТОВА были предъявлены тяжелые обвинения по ряду принципиальных вопросов, в том числе было предъявлено документальное обвинение МОЛОТОВУ, КАГАНОВИЧУ, ВОРОШИЛОВУ в истреблении, вместе со СТАЛИНЫМ, многих и многих честных партийных, военных и советских деятелей.

Как же вела себя группа противников ХРУЩЕВА? С первых же часов заседания Пленума ЦК в антипартийной группе начался разброд и шатания.

ПЕРВУХИН, САБУРОВ и ШЕПИЛОВ начали каяться в своих заблуждениях и просили учесть их раскаяние. БУЛГАНИН растерялся, петляя как трусливый заяц, плел всякие невразумительные оправдания. Выглядел он крайне неавторитетно. МОЛОТОВ и МАЛЕНКОВ с начала и до конца держали себя твердо и отстаивали свои убеждения. КАГАНОВИЧ, как всегда, был очень многословен, но его многословие плохо воспринималось членами ЦК КПСС. ВОРОШИЛОВ вначале пытался солидаризироваться с МОЛОТОВЫМ, а затем растерялся, стал оправдываться тем, что он не понял истинных целей и намерений группы МАЛЕНКОВА — МОЛОТОВА. В этом сказался весь ВОРОШИЛОВ, каким он был при СТАЛИНЕ.

После Пленума ЦК был избран новый состав Президиума ЦК КПСС. Я был избран членом Президиума ЦК. Работа постепенно вошла в нормальную колею.

В сентябре месяце 1957 г. ХРУЩЕВ, МИКОЯН, БРЕЖНЕВ, КИРИЧЕНКО и я уехали отдыхать в Крым. Черноморская теплая погода благоприятствовала хорошему отдыху. Мы очень часто встречались у ХРУЩЕВА, приятно и полезно проводили время, часто обсуждали общеполитические вопросы и практические дела нашей Родины. Я готовился к поездке с визитом в Югославию и Албанию, куда был приглашен БРОЗ ТИТО и ЭНВЕР ХОДЖА. Время моего пребывания в Крыму подходило к концу, и тут произошли для меня неприятные обстоятельства. Прогуливаясь как-то с ХРУЩЕВЫМ и БРЕЖНЕВЫМ по территории дачи ХРУЩЕВА, между нами состоялся такой разговор:

БРЕЖНЕВ: «Никита Сергеевич, мне звонил из Будапешта КАДАР и просил оставить в Венгрии во главе советских войск генерала КАЗАКОВА, которого товарищ ЖУКОВ намерен перевести на Дальний Восток. К КАЗАКОВУ венгерские товарищи привыкли и я считаю, что надо считаться с мнением КАДАРА. Для Дальнего Востока маршал ЖУКОВ найдет другого командующего».

Я сказал: «В интересах обороны страны генерала КАЗАКОВА надо направить на должность командующего Дальневосточным округом, а для Венгрии мы найдем другого хорошего командующего».

БРЕЖНЕВ (нервно): «Надо же считаться с мнением товарища КАДАРА.»

Я ответил: «Надо считаться и с моим мнением. И Вы не горячитесь, я такой же член Президиума ЦК, как и Вы, товарищ БРЕЖНЕВ.» ХРУЩЕВ молчал, но я понял, что он недоволен моим резким ответом. Через пару минут БРЕЖНЕВ, взяв под руку ХРУЩЕВА, отошел с ним в сторону и стал что-то ему горячо доказывать. Я догадался, что между ними идет речь обо мне. После разговора с ХРУЩЕВЫМ, БРЕЖНЕВ ушел к себе на дачу, даже не простившись со мной.

Вслед за этой первой размолвкой состоялась вторая, более значительная.

Через пару дней всех нас пригласил к себе на дачу т. КИРИЛЕНКО по случаю дня рождения его жены.

Во время ужина состоялись выступления, тосты и опять выступления. Во всех выступлениях преобладало всемерное восхваление ХРУЩЕВА. Все восхваления он принимал как должное и, будучи в ударе, прерывал выступавших и произносил внеочередные речи.

Мне это не понравилось и я, по простоте своей, сказал: «Никита Сергеевич, следующее слово в порядке заявки имеет Аверкий Борисович АРИСТОВ.» ХРУЩЕВ обиженно: «Ну, что ж, я могу совсем ничего не говорить, если Вам нежелательно меня слушать.»

После чего у ХРУЩЕВА испортилось настроение и он молчал. Я пытался отшутиться, но из этого ничего не получилось. Этим тут же воспользовались подхалимы и шептуны, и мы с ХРУЩЕВЫМ расстались в этот вечер весьма холодно.

Откровенно говоря, я потом ругал себя за свой язык, зная, что ХРУЩЕВ, будучи злопамятным, такие выпады против его персоны никому не прощает.

До отъезда из Крыма в Югославию мне не удалось встретиться с ХРУЩЕВЫМ. Переговорив в Крыму с ним по телефону, я вылетел в Москву, откуда собирался через пару дней вылететь в Белград.

Накануне вылета я позвонил в Крым, чтобы доложить о том, что завтра вылетаю в Югославию, но мне сказали, что ХРУЩЕВ с группой членов Президиума вылетели в Киев, где Главком сухопутных войск МАЛИНОВСКИЙ по моему заданию проводил сбор высшего командного состава сухопутных войск.

На этом сборе командующий Киевским округом ЧУЙКОВ В.И. демонстрировал преодоление танками водной преграды.

Вместе с ХРУЩЕВЫМ, как мне было доложено, на сбор в Киев прибыли БРЕЖНЕВ, КИРИЧЕНКО, КИРИЛЕНКО, АРИСТОВ и МУХИТДИНОВ.

Я позвонил по «ВЧ» в Киев. К телефону подошел В.И. ЧУЙКОВ. Доложив о ходе сбора, он мне сказал: «Вам бы надо самому быть на нашем сборе. Делато здесь у нас очень важные».

Я сказал ЧУЙКОВУ: «По решению руководства я завтра утром должен вылететь в Югославию, а у Вас, Василий Иванович, я надеюсь будет все хорошо». ЧУЙКОВ продолжал: «Так-то оно так, товарищ Маршал, но все же Вам лучше было бы быть здесь самому». Интуитивно я почувствовал, что ЧУЙКОВ неспроста так мне сказал. Я попросил к телефону ХРУЩЕВА.

С Н.С. ХРУЩЕВЫМ у меня состоялся хороший разговор. Я сказал ХРУЩЕВУ: «не следует ли мне дня на три отложить свою поездку в Югославию и прибыть в Киев на сбор, говорят, что там на сборе возникло много интересных вопросов».

ХРУЩЕВ: «Откладывать Вашу поездку в Югославию не следует. Я думаю, что мы здесь сообща как-либо справимся, а когда вернетесь из Югославии, я расскажу все, что было здесь интересного».

Успокоенный таким дружеским разговором, в утро следующего дня я с группой генералов и офицеров вылетел в Севастополь, откуда на крейсере «Кутузов»20 отбыл через Босфорский пролив в Югославию.

К Босфорскому проливу мы подплыли на утро следующего дня. Здесь мне не приходилось бывать и я с интересом рассматривал такой важный, с оперативной точки зрения, пролив соединяющий Черное и Средиземное моря.

Ранним утром к крейсеру демонстративно подошел катер, на котором находились американские офицеры, которые со всех сторон сфотографировали наш крейсер «Кутузов». На берегах пролива, за исключением американских военнослужащих, не было видно ни одной турецкой души. Так было на всем протяжении Босфорского пролива. Греческие острова, которых в Средиземном море было масса, а также прибрежная полоса греческой территории выглядели голо, мрачно и бедно.

Обогнув греческие и албанские берега, мы вошли в воды Адриатического моря. Вдали виднелась Италия. Югославские товарищи нас встретили на своих кораблях в море на подходах к порту. В порту нас встретили торжественно почетным караулом и было много югославского народа.

В Белграде мы имели встречу с Маршалом ТИТО, РАНКОВИЧЕМ, КАРДЕЛЕМ, ПОПОВИЧЕМ, государственным секретарем по делам обороны и многими другими.

Через пару дней товарищ ТИТО пригласил нас в горы на охоту на горных козлов. Для меня охота была очень удачной. Я убил четырех козлов. ТИТО убил только одного и мне показалось, что он не особенно доволен своими результатами, а стрелял он не менее шести раз.

После охоты нам была предоставлена возможность поездки в Хорватию, Сербию, Долматию и другие места. Везде и всюду мы встречали бурные восторги и радость в адрес советских людей, которые так много сделали для освобождения югославского народа от немецкой фашистской оккупации.

Нам приходилось вести многочисленные беседы с военными, партийными и государственными работниками, с рабочими, с интеллигенцией. Я был тронут той любовью и симпатией, которую все они выражали в адрес Советского Союза.

Перед отлетом в Албанию я послал ХРУЩЕВУ шифртелеграмму, в которой сказал, что югославский народ и его руководство с большой симпатией относятся к Советскому Союзу, что наши люди, которые здесь побывали, видимо, тенденциозно освещали недружелюбие югославских руководителей. Я предлагал пересмотреть наши взаимоотношения в сторону их улучшения.

Оказывается в Президиуме ЦК мое предложение было истолковано так, как будто я пытаюсь диктовать свою линию Президиуму, и как будто не отвечающую марксистско-ленинской линии ЦК по югославскому вопросу.

Однако, несколько лет спустя, после поездки ХРУЩЕВ А в Югославию, Югославия была признана действительно социалистической страной и, безусловно, дружественной нашему народу, а тогда в 1957 г. меня за такую точку зрения выругали по возвращении в Москву из Югославии, хотя за эти минувшие годы ничего в Югославии и не изменилось.

Из Югославии мы вылетели на ТУ-104 в Албанию, где нас очень гостеприимно встретил албанский народ, его армия и руководство партии.

Находясь в Албании, я получил сведения о том, что Президиумом ЦК созван партактив военных работников и что до моего возвращения в Москву мне из Москвы не могут передать по каким вопросам проходит партактив, на котором присутствует весь руководящий состав Армии и флота и в полном составе Президиум ЦК партии.

Вполне естественно, меня не могло не насторожить и не взволновать то обстоятельство, что актив собран почему-то в моем отсутствии. Я запросил своего первого заместителя КОНЕВА. Он ответил через мой секретариат в том же духе. Настроение было испорчено. Через пару дней мы вылетели из Албании в Москву.

Приземлились мы в аэропорту Внуково.

В окно самолета я увидел встречающих меня всех маршалов Советского Союза и главнокомандующих всеми видами вооруженных сил, среди которых был ЧЕРНУХА — технический работник при Президиуме ЦК.

После того, как мы все перездоровались, ко мне подошел ЧЕРНУХА и сказал, что меня сейчас же приглашают на Президиум ЦК. Там, говорит ЧЕРНУХА, все в сборе.

Я сказал, что заеду домой, переоденусь и сейчас же приеду.

Явившись в Президиум, я увидел за общим столом всех членов и кандидатов Президиума, а также всех тех маршалов, кто встречал меня на аэродроме. Мне предложили коротко доложить о поездке в Югославию и Албанию. Я доложил основное.

ХРУЩЕВ предложил утвердить отчет, за исключением моего мнения о Югославии, руководство которой, якобы, проводит явно не коммунистическую линию в строительстве Югославии и во взаимоотношении с Советским Союзом. Затем ХРУЩЕВ сказал: «За время Вашего отсутствия Президиум ЦК провел партполитактив Министерства Обороны. По этому вопросу доложит СУСЛОВ.

СУСЛОВ начал с того, что «на партактиве установлено, что Министр Обороны Маршал ЖУКОВ в своей деятельности проводит неправильную политическую линию, игнорируя политических работников, игнорируя Главное Политическое Управление, а политработников считает бездельниками. Маршал ЖУКОВ груб во взаимоотношениях с подчиненными и поощряет тех, кто прославляет его, как выдающегося полководца».

Взял слово МИКОЯН: «Мне непонятна и до сих пор волнует одна фраза, сказанная ЖУКОВЫМ на Президиуме ЦК во время борьбы с антипартийной группой МАЛЕНКОВА—МОЛОТОВА. ЖУКОВ сказал: «Если будет принято решение, предложенное МАЛЕНКОВЫМ, то он — ЖУКОВ не подчинится этому решению и обратится к армии. Как это понимать?» Я тут же ответил, что: «Да, это было сказано, но я говорил, что обращусь через парторганизации Армии к партии, а не к армии». «Значит Вы сознательно об этом говорили? — сказал МИКОЯН. — А я думал, что Вы тогда оговорились». «Вы что забыли ту обстановку, которая тогда сложилась» — ответил я МИКОЯНУ.

Затем выступил БРЕЖНЕВ. Он наговорил что было и чего никогда не было. Что я зазнался, что я игнорирую ХРУЩЕВА и Президиум, что я пытаюсь навязывать свою линию ЦК, что я недооцениваю роль Военных Советов и пр.

Затем выступил ХРУЩЕВ. Он сказал: «Есть мнение освободить товарища ЖУКОВА от должности Министра Обороны и вместо него назначить маршала МАЛИНОВСКОГО».

Есть также предложение после завтра провести Пленум ЦК, где рассмотреть деятельность товарища ЖУКОВА».

Предложение было, конечно, принято единогласно.

Вся эта история против меня, подготовленная как-то по-воровски, для меня была полной неожиданностью. Обстановка осложнилась тем, что в это время я болел гриппом. Я не мог быстро собраться с мыслями, хотя и не в первый раз мне пришлось столкнуться с подобными подвохами. Однако, я почувствовал, что ХРУЩЕВ, БРЕЖНЕВ, МИКОЯН, СУСЛОВ и КИРИЧЕНКО решили удалить меня из Президиума, как слишком непокорного и опасного политического конкурента, освободиться от того, у кого ХРУЩЕВ остался в долгу в период борьбы с антипартийной группой МАЛЕНКОВА — МОЛОТОВА.

Эта мысль была подтверждена речью МИКОЯНА на Пленуме. Он сказал: «Откровенно говоря, мы боимся ЖУКОВА».

Вот, оказалось, где зарыта собака. Вот почему надо было меня отослать в Югославию и организовать против меня людей на то, что было трудно сделать при мне.

Возвратясь на квартиру с Президиума ЦК, я решил позвонить ХРУЩЕВУ, чтобы выяснить лично у него истинные причины, вызвавшие столь срочное освобождение меня от должности и постановку обо мне вопроса на созванном Пленуме ЦК КПСС. Я спросил: «Никита Сергеевич! Я не понимаю, что произошло за мое отсутствие, если так срочно меня освободили от должности Министра и тут же ставится вопрос обо мне на специально созванном Пленуме ЦК?» ХРУЩЕВ молчал. Я продолжал: «Перед моим отъездом в Югославию и Албанию со стороны Президиума ЦК ко мне не было никаких претензий и вдруг целая куча претензий. В чем дело? Я не понимаю, почему так со мною решено поступить?»

ХРУЩЕВ ответил сухо: «Ну, вот будешь на Пленуме, там все и узнаешь».

Я сказал: «Я считаю, что наши прежние дружеские отношения дают мне право спросить лично у Вас о причинах столь недружелюбного ко мне отношения».

ХРУЩЕВ: «Не волнуйся, мы еще с тобой поработаем».

На этом, собственно говоря, и закончился наш разговор.

Я ничего не узнал от ХРУЩЕВА, но понял, что ХРУЩЕВ лично держит в своих руках вопросы о моей дальнейшей судьбе, перспективы которой были втумане.

На Пленуме первыми выступили СУСЛОВ, БРЕЖНЕВ, КИРИЧЕНКО, ФУРЦЕВА и МИКОЯН. В их речах сквозила какая-то недоговоренность, но я понимал, что все дело клонится к тому, чтобы избавиться от меня, удалить меня из ЦК.

БРЕЖНЕВ и МИКОЯН сказали, что я игнорирую ХРУЩЕВА, как первого секретаря ЦК. В качестве примера они ссылались на два факта.

Первый факт. Лето 1957 г. ХРУЩЕВ по приглашению ЦК СЕПГ посетил ГДР. Накануне прибытия ХРУЩЕВА в Берлин, мне позвонил К.К. РОКОССОВСКИЙ, который проверял боевую готовность советских войск в ГДР. РОКОССОВСКИЙ сказал: «Завтра в Берлин прилетает ХРУЩЕВ, а мы вывели войска в поле, учение закончится не раньше как через пару дней. Что нам делать с А.А. ГРЕЧКО?»

Я ответил: «ХРУЩЕВ прилетает в Берлин по приглашению ЦК СЕПГ. Вам надлежит проводить начатое учение. Когда оно будет закончено, тогда Вы и ГРЕЧКО представитесь товарищу ХРУЩЕВУ».

Когда ХРУЩЕВ прилетел в Берлин, среди встречающих не оказалось командования группой советских войск и Маршала РОКОССОВСКОГО, не оказалось и почетного караула от наших войск.

Второй факт. В то же лето ХРУЩЕВ был в Эстонии и собирался проехать на машине в город Ленинград.

Из Ленинграда мне позвонил командующий Ленинградским округом генерал ЗАХАРОВ и сказал, что ленинградцы собираются ехать встречать ХРУЩЕВА на границе Эстонии и Ленинградской области, ехать ли и ему с областными руководителями.

Я дал указание ЗАХАРОВУ встретить ХРУЩЕВА в Ленинграде. Генерал ЗАХАРОВ доложил ХРУЩЕВУ, что я, якобы, запретил ему встречать его вместе с областным руководством на границе области.

Эти два факта, видимо, серьезно задели самолюбие и все возрастающее тщеславие ХРУЩЕВА. Мне он тогда ничего не сказал, но, видимо, излил свою обиду на меня перед БРЕЖНЕВЫМ и МИКОЯНОМ.

Я считал и считаю, что я тогда правильно поступал, так как Уставами Советской Армии не предусмотрена особая встреча Секретаря ЦК КПСС, а перед законом у нас должны быть все равны.

Я считал, что возрождать культ личности никто не имеет права и, тем более, культивировать идолопоклонство.

Из партийных и советских работников на Пленуме почти никто не выступал, но зато выступили единым фронтом большинство маршалов, которые при мне занимали должности заместителей Министра Обороны, и начальник Главного Политического Управления ЖЕЛТОВ.

Чувствовалось, что они были заранее подготовлены к тому, чтобы всячески принизить и очернить мою деятельность. Особенно в этом направлении старались МАЛИНОВСКИЙ, СОКОЛОВСКИЙ, ЕРЕМЕНКО, БИРЮЗОВ, КОНЕВ и ГОРШКОВ. После их выступления сговор был налицо.

Выступавшие сводили дело к тому, что я, якобы, игнорирую партполитработу а армии, пытаюсь оторвать армию от ЦК и прочее…

Но это, собственно говоря, была дымовая завеса, а истинная цель состояла в том, чтобы немедля избавиться от меня, чтобы я не стоял на дороге тех, кто всеми способами рвался к славе и не хотел делить ее с кем-либо другим.

Было ясно и то, что по мне решили ударить главным образом руками военных, которые были заранее подготовлены и в своих выступлениях старались наперебой дискредитировать мою деятельность, всячески принижая мои заслуги в годы Великой Отечественной войны, договариваясь при этом до явного абсурда и фальсификации.

Даже ХРУЩЕВ и тот вынужден был одернуть маршала А.И. ЕРЕМЕНКО, который в пылу своей крикливой подхалимской речи сказал: «А что ЖУКОВ, говорят он осуществлял личное руководство Сталинградской битвой, а его там и не было».

ХРУЩЕВ: «Ну, Андрей Иванович, ты это зря. ЖУКОВА, как полководца, мы знаем хорошо. У кого не выходило на фронте, у ЖУКОВА всегда выходило и выходило хорошо».

На Пленуме ЦК была выставлена картина художника ЯКОВЛЕВА, который задолго до Пленума умер.

О существовании этой картины я узнал только за два месяца до Пленума ЦК. Как-то ко мне пришел начальник Главного Политического управления ЖЕЛТОВ и сказал, что у него есть картина ЯКОВЛЕВА, где художник очень хорошо написал меня на фоне поверженного Берлина.

Я попросил показать эту картину. Картина мне лично понравилась и, конечно, не потому, что на ней изображен я на вздыбленном коне, а потому, что в ней я почувствовал любовь художника к Советской Армии, разгромившей самый черный оплот империализма — фашистскую Германию.

ЖЕЛТОЕ спросил меня, что делать с этой картиной. Я ответил ему: «Сдай в музей Советской Армии, может быть когда нибудь пригодится». Мне казалось, что на этом дело с картиной было покончено.

Когда же фабриковалось дело против меня, ЖЕЛТОВ доложил в ЦК об этой картине в извращенном виде, представив вопрос так, как будто я приказал ему вывесить картину в доме офицеров Советской Армии.

Чтобы ошельмовать и осмеять меня, картина была выставлена на Пленуме ЦК для обозрения, а затем ее возили на проходившие партактивы по Москве. Демонстрация картины сопровождалась соответствующими компрометирующими меня комментариями. «Смотрите, мол, как ЖУКОВ изобразил себя в подобии Георгия Победоносца».

Особенно в этом направлении старались те, кто не сумел прославиться в делах Великой Отечественной войны.

ХРУЩЕВ выступил на Пленуме последний. Он сказал: «Когда мы были с БУЛГАНИНЫМ на Дальнем Востоке, после посещения войск нас пригласил к себе на обед командующий дальневосточными войсками маршал МАЛИНОВСКИЙ. За обедом МАЛИНОВСКИЙ сказал: «Остерегайтесь ЖУКОВА, это растущий Наполеон. Если надо — он не остановится ни перед чем». Я тогда не обратил внимания на слова МАЛИНОВСКОГО, но мне потом об этих словах и их смысле много раз напоминал Н.А. БУЛГАНИН».

Вот оказывается с каких пор МАЛИНОВСКИЙ занялся провокацией и подкопом против меня, а я и не подозревал этого за МАЛИНОВСКИМ.

Между прочим, мне показалось странным такое заявление МАЛИНОВСКОГО, сделанное ХРУЩЕВУ в 1955 году, так как так буквально таким же заявлением обо мне БЕРИЯ пугал СТАЛИНА, начиная с 1945 года. Возникал вопрос — уж не из одного ли источника исходили подобные провокационные заявления?

Ничего нет удивительного, если МАЛИНОВСКИЙ в 1955 году сделал такое провокационное заявление, то почему он не мог сделать тоже самое в 1945 г.

В ходе Пленума ЦК я понял, что вопрос обо мне уже решен в Президиуме окончательно, а потому е не счел нужным как-то оправдываться, зная, что из этого ничего не выйдет.

Я доложил Пленуму о том, что Вооруженные силы находятся в полной боевой готовности.

Проводя некоторое сокращение штатных политработников, я преследовал, прежде всего, цель повысить роль и активность партийных организаций, повысить роль единоначальников и сократить расходы на платные политорганы. Мне непонятно, почему вдруг так остро поставлен обо мне вопрос. Если я допустил ошибки — их я могу поправить. Для чего же принимать крайние меры? То, что здесь говорилось, в основном в какой то степени имело место, но здесь всем фактам дана иная тенденциозная политическая окраска.

На Пленуме меня вывели из состава Президиума и членов ЦК партии.

Постановление Пленума обо мне объявили через неделю, приурочив к сообщению о запуске ракеты на орбиту вокруг земли.

В отличие от существующего порядка, в моем присутствии Пленумом ЦК было принято решение только по организационному вопросу, т. е. о выводе меня из членов ЦК. Что же касается политического постановления, то оно при мне не обсуждалось, не принималось и я был лишен возможности защищаться в обвинениях, которые были в нем изложены.

Я, безусловно, не могу согласиться с принятым постановлением, ибо оно в своей основе не соответствует действительности и изложено явно тенденциозно, с целью очернить меня перед народом и партией.

Хуже всего то, что, как и прежде, в период господства культа личности мне бездоказательно приклеивали всевозможные антипартийные ярлыки, обвиняя бездоказательно в том, что я пытался оторвать вооруженные силы от партии, от народа.

Я считаю, что подобное постановление не выдерживает никакой критики. Возникает вопрос: как это можно в наших условиях оторвать многомиллионную армию от народа и партии при нахождении в ней более 90 % коммунистов и комсомольцев, ежегодного миллионного призыва молодняка в ряды армии, увольнения из ее рядов отслуживших срок своей службы, а также повседневного общения армии с многогранной жизнью партии и народа?

Я уверен, что ни народ, ни партия не поверили в столь странное в наших условиях обвинение.

Одновременно с сообщением постановления Пленума ЦК в печати была помещена обо мне статья Маршала КОНЕВА, полна досужих выдумок и клеветнических выпадов.

КОНЕВ поразил меня своей беспринципностью.

Как известно, КОНЕВ был моим первым заместителем. Ему минимум три месяца в году приходилось замещать меня по должности Министра обороны, следовательно, очень часто приходилось проводить в жизнь все основные задачи, которые стояли перед Министерством обороны, повседневно контактируя их с ЦК и Правительством. И я не знаю случая, когда он имел бы особую от меня точку зрения по всем принципиальным вопросам. Он часто хвалился тем, что у нас в течении долгих лет совместной работы выработалась общая точка зрения по всем основным вопросам строительства и подготовки вооруженных сил.

Как старого политработника, я ценил КОНЕВА и прислушивался к его советам по вопросам воспитания личного состава и практическим вопросам партийно- политической работы.

КОНЕВ часто уверял меня в своей неизменной дружбе.

И каково же было мое удивление, когда он на Пленуме заявил, что он — КОНЕВ никогда не был мне другом, что он всегда считал, что я явно недооценивал его работу, что я его игнорировал и что он — КОНЕВ по ряду вопросов не был согласен со мной, но, что он опасался ставить вопросы о разногласии перед Президиумом ЦК, считая, что ЖУКОВ проводит вопросы согласовав с Президиумом.

Примерно через полгода после Пленума я случайно встретил КОНЕВА на Грановской улице. Я не хотел встречи и разговора с КОНЕВЫМ, но он, заметив меня, остановился около своей машины и ждал меня Между нами состоялся такой разговор КОНЕВ «Добрый день! Ты, что же не заходишь? Совсем от нас оторвался, забыл старых друзей»

Ответив на приветствие, я сказал «Иван Степанович! О каких ты друзьях говоришь9 Если говоришь о себе, так ты же заявил на Пленуме ЦК, что никогда не был другом ЖУКОВА»

КОНЕВ «Ты, конечно, всего того не знаешь, что предшествовало Пленуму ЦК, тогда вопрос стоял очень серьезно Заходи, поговорим»

Я ему ответил «Ты, что же, Иван Степанович, перепугался и стал открещиваться от дружбы со мной? А вообще-то я тебя не понимаю Ты же Маршал Советского Союза, член ЦК, знал хорошо все то, что говорилось обо мне, является фальшью, сфабрикованной против меня с определенной целью Как же ты не возражал против всей этой затеи? Что касается твоего приглашения заходить в Министерство обороны, думаю, что мне там делать нечего»

Ввиду того, что прохожие, узнавая нас, стали останавливаться, мы распрощались. КОНЕВ сел в машину, я пошел пешком проветриться после такого неприятного разговора.

После исключения из Президиума всей группы МОЛОТОВА — МАЛЕНКОВА, из Президиума ЦК были выведены КИРИЧЕНКО, АРИСТОВ, ИГНАТОВ, ФУРЦЕВА, ПОСПЕЛОВ.

Из старой гвардии в Президиуме остался один МИКОЯН Ну, он старый дипломат Никто так не умеет ориентироваться в обстановке и приспосабливаться к ней, как А И МИКОЯН

В постановлении Пленума ЦК было сказано о предоставлении мне другой работы, но это постановление не было выполнено и я, вполне работоспособный, был уволен в отставку.

После увольнения в отставку, длительное время на страницах печати, в выступлениях, лекциях и пр мою деятельность стараются изобразить в искаженном виде, приписывая ряд несуществовавших в жизни отрицательных моментов.

Но я могу сказать большое спасибо партии и народу за то, что ко мне попрежнему, с должным уважением, относится большинство советских людей и коммунистов.

РГВА Ф. 41107. Оп. 2. Д. 1. Л. 1-26. Копия. Машинопись.

Опубликовано Исторический архив, 1999, № 3