Предыстория подвига
После первого крупного поражения фашистских войск под Москвой в декабре 1941 года советские войска пытались развить успех в наступательных операциях — Ржевско-Вяземской, Торопецко-Холмской, Барвенково-Лозовской, Демянской, Харьковской… В сводках Информбюро все реже слышалось слово «оставили», все чаще — «освободили».
С зимы 1942 года обнадеживающее «освободили» звучит все чаще. Освобождены вся Московская и Тульская области, города Малоярославец, Медынь, Дорогобуж, Лозовая, Сухиничи, Юхнов…
20 мая 1942 года Указом Президиума Верховного Совета СССР введено высокое звание «гвардейские» для особо отличившихся военных частей и соединений.
В Белоруссии, в Орловской, Брянской областях партизаны выбили оккупантов из целых районов, и потому 30 мая 1942 года для координации действий народных мстителей создается Центральный штаб партизанского движения под командованием П. К. Пономаренко, а партизанская война в тылу врага стала тем самым «вторым фронтом», открытия которого от союзников США и Англии пришлось ждать до весны 1944 года…
Оборонные заводы и предприятия наращивают производство боевой техники. И потому к городам, где расположены эти предприятия, идут и идут со смертоносным грузом фашистские бомбардировщики, идут к Ярославлю, Рыбинску, Куйбышеву, Горькому, Астрахани, Саратову…
Для пресечения их полетов в авиацию ПВО этих городов направляют обычно пилотов, прошедших боевое крещение в первые месяцы вторжения, часто — из сильно поредевших или вовсе потерявших всю матчасть и потому расформированных полков.
Но противник отмечает большие изменения в советской авиации.
«Русские истребители заметно прибавили в борьбе за превосходство в воздухе, — замечает о воздушных боях зимы и весны 1942 года полковник люфтваффе фон Бойст. — Медленное, но непрерывное снижение боевого уровня немецкой авиации необходимо отнести к постепенному усилению русской истребительной авиации… Следствием этого стали вынужденные меры: для эскорта бомбардировщиков, вылетавших на задание, нам приходилось отвлекать для их сопровождения большие силы немецких истребителей».
«Некоторые офицеры люфтваффе дают различные оценки индивидуальным действиям истребителей в период 1942–1943 годов, — итожит фронтовые донесения немецких летчиков упоминаемый уже генерал Швабедиссен в книге «Сталинские соколы…». — Некоторые говорят о низком уровне моральной и боевой подготовки, недооценке противника, невысокой храбрости, откровенной трусости и отсутствии инициативы и агрессивности. Другие, наоборот, отмечают агрессивность, уверенность, упорство в проведении воздушного боя, частое самопожертвование и игнорирование опасности».
* * *
Более трети общего числа сбитых за войну фашистских самолетов нашими ВВС — а это свыше 44 тысяч! — уничтожено летчиками-асами, каждый из которых сбил по 16 и более самолетов врага. Только 26 асов, дважды Героев Советского Союза, имели в общей сложности 1051 победу.
Один из таких результативных советских асов — прославленный дважды Герой Советского Союза Амет-Хан Султан: 30 личных побед и 19 — в группе, летчик 4-го, затем 9-го гвардейского авиаполков, которыми командовали незаурядные асы, Герои Советского Союза Анатолий Морозов и Лев Шестаков, оба — в 1941 году двадцатипятилетние — погибли в 1944 году.
АМЕТ-ХАН СУЛТАН (1920–1971)
Лейтенант, командир звена 4-го истребительного авиаполка ПВО.
31 мая 1942 года таранил Ю-88, ударив его снизу левым крылом своего «харрикейна». Но крыло самолета Амет-Хана застряло в загоревшемся «юнкерсе», более того — крыло фашистского бомбардировщика, снеся фонарь «харрикейна», наглухо закрыло пилота в кабине. Нечеловеческим усилием летчику удалось столкнуть крыло вражеской машины и выпрыгнуть с парашютом.
Зимой 1943 года в небе Сталинграда, поданным английских историков авиации Т. Полака и К. Шоурза (энциклопедия «Асы Сталина»), тараном сбил «юнкере», но этот факт не подтверждается официальными советскими источниками.
Награды: две Золотые Звезды Героя Советского Союза, три ордена Ленина, четыре ордена Красного Знамени, орден Александра Невского, орден Отечественной войны I степени, орден Красной Звезды, орден «Знак Почета», медали; заслуженный летчик-испытатель СССР, лауреат Государственной премии СССР.
Леденящее дыхание смерти, пережитое Амет-Ханом в мгновения, когда он отталкивал руками крыло «юнкерса», закупорившее его кабину, другого, слабодушного, могло навсегда отучить рисковать. В Амет-Хане, напротив, оно породило хладнокровное, расчетливое бесстрашие, которое жило в нем до последнего удара его смелого сердца.
…Жители поволжской деревни Дымокурцы поначалу приняли спустившего с неба смуглого черноглазого Амет-Хана за чужака и наставили вилы…
Пришлось летчику, отвернув борт кожаного реглана, показать орден Красной Звезды, чтобы развеять последние сомнения.
Подбежавшие сельские мальчишки доложили, что «фриц упал во-он там, а крыло от него — вот здесь, близко».
Он осмотрел эту совсем нестрашную теперь плоскость с черным крестом — «крышку несостоявшегося гроба», как потом острили его друзья, — и отчетливо понял свою ошибку: если бы таранил сверху, как делают другие, то, глядишь, приземлился бы на своем самолете. Значит, на будущее вывод таков: только хладнокровный расчет каждого своего маневра в бою.
Через полчаса он сидел за уставленным деревенскими яствами столом: квашеная капуста, грибы, соленые огурцы, чугунок дымящейся картошки и даже запыленная бутыль. («Для праздника Победы припас, — объяснил старик хозяин. — Да тут такой случай! Для милого дружка — и сережку из ушка!»)
В избу набилось много народу, старики расспрашивали, уважительно поглядывая на орден Красной Звезды, «как оно там, в небе», бабы, увидев его забинтованную голову (разбил при таранном ударе о приборную доску), сокрушались и жалостливо охали.
Затем Амет-Хана уложили на широченную кровать с пуховиком, и все село затихло, оберегая сон защитника.
* * *
Амет-Хан по матери был крымским татарином, а по отцу — лакец, горец из Дагестана. Его детство прошло в солнечном Крыму, в Алупке, зеленые улочки которой сбегают к морю. И хотя в его имени есть и «хан» и «султан», был Амет обыкновенным босоногим мальчишкой, дочерна загорелым на южном солнце и очень бедовым.
Предки Амет-Хана были воины, храбрые джигиты, а Амет выбрал другую долю — летать.
Окончив семилетку в Симферополе, потом школу фабрично-заводского обучения, пришел в аэроклуб — учиться летать. В 1939 году по рекомендации Симферопольского железнодорожного депо, где работал слесарем, поступил в прославленную Качинскую школу летчиков.
Богом грома у лакцев считался Асс… Амет-Хан помнил об этом. Ни грома, ни молний, ни врага в небе не боялся. Тем более после того, как вышел с честью из таранного поединка с самой, как он говорил, смертью.
…В полдень заехал за Амет-Ханом комиссар Миронов, разбудил.
— Ну, а фрицев поймали? — спросил Амет-Хан.
— Поймали. Из Волги, как мокрых кур, выловили. Оказывается, они на Париж летали, и на Лондон, и на Роттердам. Сколько под их бомбами людей полегло! А теперь кричат: «Ваш летчик сбил нас не по правилам!»
— Ишь ты! — тряхнул черным чубом Амет-Хан. — В нашем небе — наши правила!
Он всегда так считал, хотя был день, когда он имел все основания усомниться в этом.
22 июня 1941 года рано утром с аэродрома Григориополь в Молдавии для проверки данных о нарушении государственной границы СССР германо-румынской армией в воздух поднялась 1-я эскадрилья 4-го истребительного авиаполка. На реке Прут, по которой проходила граница, увидели грозное зрелище: сплошным потоком по мосту катились чужие танки, артиллерийские самоходки, автомашины, мотоциклы…
Когда подлетали к своему аэродрому, на поле полыхали самолеты, ангары, дымились развороченные бомбами взлетные полосы. Сели на запасном аэродроме.
Позже было подсчитано: 66 наших аэродромов было разбомблено в тот день, около 800 машин сгорели не поднявшись.
7 июля 1941 года в небе Молдавии командир звена 4-го иап Анатолий Морозов огнем сбил «Фокке-Вульф-109». Истратив боезапас, тараном завалил второй самолет противника. Приземлился на парашюте и сумел взять в плен фашистского летчика Бермана с протараненной машины.
Но героизм пилотов не мог компенсировать слабость наших устаревших истребителей.
Вскоре 4-й полк, потерявший почти все самолеты, был переведен под Ярославль, где летчики на английских «харрикейнах» выполняли в основном разведывательные полеты и отражали тогда еще редкие бомбардировки города. В октябре 1941 года в характеристике на 21-летнего летчика командиры отмечали: «Тов. Амет-Хан Султан в боевой работе неутомим. В бою отважен, упорен и настойчив. В принятии решений смел. Является мастером воздушной разведки, один из первых в полку провел бой с бомбардировщиком противника в сумерках».
Тогда, на другой день после таранного победного боя, жалкие остатки никому не страшного теперь фашистского бомбовоза были выставлены на центральной площади Ярославля для всеобщего обозрения, а городской комитет обороны вручил победителю именные часы с надписью: «Лейтенанту Красной Армии Амет-Хан Султану, геройски сбившему немецко-фашистский самолет…»
Вдохновила первая воздушная победа и летчика, награжденного первым орденом Красного Знамени: талантливый и удачливый разведчик, теперь он рвется в истребители и просит перевести его на передовую.
В конце июня 1942 года, когда 1400 фашистских машин были брошены на поддержку крупнейшего наступления немецких войск на Воронеж, знаменитый генерал-майор Хрюкин, герой воздушных боев в Испании, формирует 8-ю воздушную армию из истребительных полков, имеющих боевой опыт. 4-й полк такой опыт имеет, его перебрасывают из Ярославля под Елец, а пилотов срочно переучивают летать на новых, маневренных и хорошо вооруженных истребителях Як-1: масса — 2,9 тонны, скорость — 580 километров в час (у «Мессершмит-та-109Е» — 570), пушка калибра 20 миллиметров и два пулемета калибра 7,62 миллиметра.
Амет-Хан, похлопав «як» по крылу, довольно сказал: «Сменили ишаков на жеребцов!»
В боях под Касторной и Воронежем Амет-Хан на своем маневренном «яке» сбил семь самолетов врага! Награжден вторым орденом Красного Знамени.
Командование отбирало самых опытных летчиков 8-й воздушной армии в ударную группу специального назначения. Из 4-го авиаполка в нее попали трое асов: Амет-Хан Султан, Владимир Лавриненков и Иван Борисов. Базой нового боевого формирования стал 9-й гвардейский истребительный авиаполк под командованием Героя Советского Союза Льва Львовича Шестакова.
Л. Л. Шестаков, в двадцать лет героически сражавшийся в небе Испании с германскими и итальянскими летчиками, быстро определял наметанным глазом командирскую хватку в пилотах и назначил комэсками А. Алелюхина, В. Лавриненкова и Амет-Хана.
Отличительным природным качеством Амет-Хана, по наблюдению комполка, было орлиное зрение — он первым замечал врага, даже в облаках, даже в сумерках и ночью, что помогало ему за секунды занять выгодную позицию и начать успешную атаку.
* * *
«Желтококие» — так называли эскадрилью Амет-Хана за желтые носы машин (коки винтов) и красные капоты. Когда в первых боях под Сталинградом шестаковцы заметили на самолете противника изображения удавов, тигров, львов, решили (Амет-Хан предложил): а мы нарисуем орлов! Их легко отличали пехотинцы: «Орлы» летят, братцы! Сейчас покажут немчуре!»
А когда однажды в неравном бою фашистский снаряд угодил в двигатель машины Амет-Хана и пришлось прыгать с парашютом, то пехотинцы, видя, что «орел» приземлился на нейтральной полосе, пошли в атаку и отбили летчика, несмотря на бешеный огонь врага.
«У немцев в эскадрах, похоже, одни фоны да бароны собрались, элита люфтваффе», — рассказывал однажды переводчик после допросов сбитых фашистских асов. «Что мне фоны, что — бароны, я сам и хан, и султан!» — отшучивался Амет.
Боевой листок, распространяемый по всему Сталинградскому фронту, рассказывал летчикам-новичкам: «Почему Амет-Хан побеждает врага? В чем его сила? В стремительности его атаки. Шансы на победу в бою у того летчика больше, кто первым заметит врага. Зоркий глаз Амет-Хана всегда первым находит врага. Будь первым, как Амет-Хан Султан, и тогда ты хозяин неба!»
А сам ас часто говаривал своему другу, ведомому Ивану Борисову: «Держись за небо и за меня!» Борисов держался и вырос в одного из ведущих асов полка — у ворот Берлина на его счету было 25 сбитых самолетов врага, из них 7 — в группе.
Много раз приходилось летчикам-истребителям на Сталинградском фронте летать в разведку, и считали они такие задания самыми ответственными — в бой вступать, как правило, не разрешалось, как бы ни рвалась душа: командование ждало результатов их наблюдений.
«Как-то я полетел с Амет-Ханом разведать тыл противника километрах в двухстах пятидесяти западнее Сталинграда, — вспоминает однополчанин, дважды Герой Советского Союза В. Лавриненков. — Маршрут был хорошо известен, ориентироваться легко. Нужно было только смотреть, смотреть в оба, все запоминать и остерегаться засады «мессершмиттов».
Стоял октябрь, грустными и безлюдными показались донские степи и села. Повсюду по нашему маршруту — Калач, Суровиково, Чернышевская, Морозовская — виднелись следы ожесточенных бомбежек.
Летели низко, чтобы нас не сбили зенитки. На бреющем земля несется под тобой с сумасшедшей скоростью, а потому нужно быстро схватить взглядом все, что требуется. На аэродроме в Морозове кой мы обнаружили около 200 немецких самолетов. В Калаче засекли колонну машин и танков, приближавшихся к переправе. Заглянули в Песчаную, где гитлеровцы сосредоточили резервы и имели многочисленные склады. Не зря заглянули — там было черно от машин и танков.
Задание было выполнено. Теперь предстояло проскочить через сражающийся Сталинград за Волгу. Здесь и засекла нас шестерка фашистских истребителей.
Атака шестерки — это ливень свинца! Куда деваться? Ища спасения от огня, мы чуть ли не прижимались к развалинам домов. Перед самыми глазами над южной частью города черный дым — там горели нефтесклады. Решение родилось одновременно у обоих — укрыться в дыму. Полоса дыма оказалась даже длинней, чем мы предполагали. Выскочили мы из нее уже над левым берегом Волги.
С утра до захода солнца — полеты, полеты. Под нами горящий Сталинград. Но мы знаем — среди руин, в подвалах, в землянках насмерть стоят пехотинцы. Мы, летчики, не отстаем от них — деремся до последнего патрона в воздухе. Самолетов становится в полку все меньше, пилотов — тоже… К началу октября в нашем 4-м полку оставалась совсем небольшая группа ветеранов и несколько новичков.
Каждый вечер по пути в общежитие Амет-Хан непременно делал один-два выстрела из пистолета в воздух и при этом восклицал: «За живых!» Мне давно разъяснили, что так заведено в полку с первых дней войны».
* * *
«Мессершмитты» почти непрерывно патрулировали небо над Сталинградом, противник имел большое количественное преимущество в самолетах. Но гитлеровцы даже временно не стали хозяевами в воздухе. Стоило нашим летчикам только вылететь солидной группой, как быстро очищалось родное небо от крестатых машин.
Немецкие летчики быстро научились узнавать наших асов — Амет-Хана, Степаненко, Рязанова, Лавриненкова… Как только они появлялись в составе группы, фашисты оттягивали воздушную карусель боя к своим базам и немедленно вызывали подкрепление. В люфтваффе гвардейский 9-й авиаполк называли «асовским».
Десятками исчисляли летчики эскадрильи Амет-Хана сбитые самолеты врага. Из штаба поступил запрос: «Сообщите о тактике действий, применяемой в бою…»
Ответ был краток: «Нового у нас в тактике нет. Где видим врага, там и бьем. Амет-Хан».
Но то была обычная шутка Амет-Хана. На самом деле он, признанный мастер точных ударов, серьезно отнесся к просьбе товарищей, и в марте 1943 года в армейской авиационной газете подробно раскрыл все секреты «асовского полка». Рассказал и об обычае ходить на врага всей группой в лоб — в психическую атаку, чтобы враг дрогнул! И об отработке боев на высоте: «Высота — ключ к победе. Тот, кто держится высоты, имеет возможность в любую минуту спикировать на вражеский самолет и, развив большую скорость при этом, сбить его… С высоты удобней вести обзор, наносить прицельный удар».
Надежно замкнув кольцо окружения немецко-фашистских войск в Сталинграде, советские армии продвинулись далеко на запад и юго-запад, образовав внешний фронт. На эту только что освобожденную территорию одним из первых перелетел 9-й авиаполк. Аэродром располагался на хуторе Зета, где недавно был фашистский аэродром. В оставшиеся от них земляные насыпи-капониры тут же поставили свои самолеты. А пригодными для жилья обнаружили всего три сохранившиеся хатки.
«Спать многим пришлось под самолетами, накрывшись брезентовым чехлом, пока не вырыли землянки, — продолжает воспоминания Владимир Лавриненков. — Зато настроение было приподнятым — один взгляд на карту способен был согреть даже в эту стужу любого — линия фронта пролегла уже вблизи Котельниково!
— Если будем так продвигаться вперед, — разглядывая карту, заметил Амет-Хан, — то успеем к курортному сезону в Алупку…
— Оно, может, и так, — откликается Женя Дранищев, любитель поспорить, подначить друзей, — но насчет курортного сезона в Алупке — сомнительно…
Амет-Хан порывисто оборачивается к Дранищеву. После холодной бессонной ночи лица у обоих серые, оба прячут носы в поднятые меховые воротники.
— Мне кажется, ты просто забыл, кто в данном районе хозяин неба! — задирается Амет-Хан.
— Ясно — кто! Девятый гвардейский, в котором служит доблестный сын Алупки Амет-Хан Султан!
— И не менее известный сын героического Ленинграда Евгений Дранищев! — не без ехидства уточняет Амет-Хан.
— Если рассмотреть вопрос глубже, — философствует Дранищев, — то можно установить, что я родился недалеко от солнечного Крыма, в не менее солнечном городе Шахты.
— Прекрасно! — воодушевляется Амет-Хан. — Значит, мы сначала побываем у тебя на родине, а потом у меня. Нас ждут два радостных праздника. Руку, друг!»
Но пока они еще в Котельникове, за тысячу верст и от города Шахты, и от Алупки. Авиаполку была поставлена задача перерезать воздушную дорогу, связывающую окруженную группировку Паулюса с внешним миром, то есть закрыть над «котлом» небо. Амет-Хан в те дни в одном бою сбивал по два тяжелых бомбардировщика за полет: однажды два Ю-52, в другой раз два Хе-111, впервые набитых не бомбами, а продуктами.
* * *
В марте 1943 года на аэродроме не раз звучал тревожный приказ летчикам, находившимся и на земле, и в воздухе: «Все — на Батайск! Все — на Ростов!» Потому что именно на станции Батайск близ Ростова сходились эшелоны с резервами, вооружением и горючим для нашего фронта, непрерывно поступавшие с железнодорожных линий Баку — Грозный — Ростов — Сталинград. Весной 1943 года немецкое командование бросило сюда почти столько же авиации, сколько в свое время на Сталинград. Немецкие бомбардировщики с аэродромов Крыма, Донбасса и даже Днепропетровска шли к Батайску.
В один из мартовских дней с юго-востока показалось около 70 немецких бомбардировщиков. Шли они группами по 10–15 самолетов на разных высотах — от 1500 до 3500 метров. Каждую группу бомбардировщиков сопровождали две-три пары истребителей.
Сообщение о массированном налете подняло почти все советские истребители со всех аэродромов близ Ростова. «Асовский полк» взлетел одним из первых. Бой вспыхнул сразу же в нескольких местах.
Фашистские летчики надеялись эшелон за эшелоном пройти над нашими важными объектами и по очереди сбросить на них бомбы. Но наши истребители так дружно и напористо напали на них «всем миром», что фашисты были вынуждены обороняться. Один за другим рухнули с неба семь «мессершмиттов», был сбит ведущий «юнкере». Следом загорелись еще три бомбардировщика. Сбросив бомбы как попало, армада повернула назад.
Но гитлеровцы упорно продолжали массированные налеты каждый день. «Зенитки испятнали небо над Ростовом шапками разрывов. Вокруг мелькали крылья с крестами, а на земле рвались бомбы, — вспоминал В. Д. Лавриненков. — Амет-Хан повел свою эскадрилью на большую группу «юнкерсов», отколовшихся от тех, кто полетел на Батайск. Их было штук сорок, шли они на наш аэродром.
Никогда не робел Амет-Хан перед неприятелем, даже если он в несколько раз превосходил численностью отряд его самолетов. Он побеждал врага изобретательностью, хитростью, бесстрашием, нередко применял лобовые атаки (в полку знали их силу и слабость!).
Не дрогнул командир эскадрильи и в этом бою. Он видел, как приближались к центру Ростова в плотном боевом порядке «юнкерсы», понимал: вот-вот бомбы посыплются на вокзал, на аэродром. И потому повел свою группу прямо навстречу бомбардировщикам.
Увидев это, мы стали отсчитывать секунды…
От наших самолетов потянулись трассы. Ведущий «юнкерсов» напоролся на них, и тяжелое тело машины взорвалось в воздухе. Однако немецкие истребители уже напали с высоты на отважную шестерку Амет-Хана и начали прямо с ведущего группы. Но его надежно прикрывал Борисов, успешно отбивавший атаки, пока не загорелся его «як», и он выпрыгнул из него с парашютом. Его место тут же занял молодой истребитель Петр Коровкин.
А Амет-Хан под его защитой продолжал атаковать «юнкерсы». Бросился в атаку на них и Коровкин и сбил бомбардировщика, не заметив, что в этот миг на него в атаку развернулся «мессер». Но он даже не успел дать очередь по «яку» Коровкина, как был сбит вездесущим Амет-Ханом.
Бой достиг своего апогея: в него были втянуты более двухсот самолетов с обеих сторон! Наши истребители перехватывали «юнкерсов» на крутых вертикалях, вели поединки с «мессерами». Но главным объектом оставались «юнкерсы», потому что страшную опасность таили их бомбы. Атмосфера накалилась до предела. Ради победы наши летчики шли на крайние меры.
У Петра Коровкина кончился боезапас как раз в тот момент, когда он прицеливался к бомбардировщику. Что делать? Выходить из боя? Нет, не таковы летчики «асовского полка»! Он повернул к «юнкерсу», ударил его крылом, и обе машины стали падать на землю.
Таран — оружие крайнего случая, оружие смелых. К Коровкину, висящему под куполом парашюта, устремляется «мессершмитт» и открывает огонь. На выручку бросается Карасев, поджигает фашиста, но поздно… Безжизненное тело Пети Коровкина повисает на стропах…
В ярости Саша Карасев кидается к другому «мессеру», напарывается на встречную огненную трассу, сбивающую фонарь его кабины. Осколки ранят ему лицо, кровь заливает глаза, однако он продолжает атаку и — сбивает врага! «За тебя, Петя!»
…До самого вечера стояли в воздухе клубы дыма — это догорали за городом вражеские самолеты. А мы хоронили чудесного парня — Петю Коровкина, в парке у аэровокзала. И сразу поставили обелиск».
* * *
В августе 1943 года, базируясь в отбитом у врага Котельникове, полк получил американские истребители Р-39 «аэрокобры». Но при полетах обнаружилось коварство заокеанского подарка: из-за несовершенства аэродинамики крыла самолет легко впадал в штопор, из которого не сумели выйти лейтенант Климов и старший лейтенант Ершов… Комполка Шестаков, первым сумевший вывести машину из штопора, вдруг срочно был отозван на повышение в Москву, на его место назначен ас и таранщик Анатолий Морозов, к нему-то, старому товарищу по ратной работе летом 1941 года, и подошел Амет-Хан с просьбой: «Разрешите опробовать «кобру» на штопор, покорю — научу других»…
Весь полк, замерев, следил за опасным вращением «кобры», падающей с высоты семь тысяч метров. Лишь в сотнях метров от земли машина перешла в крутое пикирование и вскоре покатила по взлетно-посадочной полосе. А потом счастливый Амет-Хан объяснял всем, как вывести капризную машину из смертельно опасного вращения.
В начале 1944 года 9-й гвардейский авиаполк выдвинул свой авиапост к самому морю, на Килигейские хутора.
«Вскоре сюда прилетел Амет-Хан со своим боевым другом и ведомым москвичом Иваном Борисовым, — вспоминал В. Д. Лавриненков. — Мы еще в воздухе опознали обоих по свойственному только им боевому почерку и очень обрадовались. Но прибывшая пара не спешила приземляться. Почему, поняли вскоре, увидев над собой не два, а три самолета, услышав перестрелку… Третьим оказался небольшой немецкий моноплан, летевший так низко, что мы его не сразу заметили. Оказывается, это Амет-Хан, выпуская в его сторону короткие очереди, гнал его к нашему аэродрому. А тот от испуга не заметил наш аэродром и сел прямо в поле».
В тот же миг «аэрокобра» Амет-Хана развернулась в сторону аэродрома, приземлилась, из нее выскочил радостно-возбужденный герой и направился к Лавриненкову.
— Принимай подарок, дружище! Пилоту этого «флизер-шторха» и не снилось такое. Летел, наверное, в Евпаторию, а я посадил его на «полуостров Лавриненкова».
Когда мы вдвоем подъехали к притихшему «флизер-шторху», над которым продолжал кружить-приглядывать Иван Борисов, немецкий пилот все еще сидел в кабине. Мы подошли к нему, держа наготове пистолеты. Амет-Хан приказал немцу вылезти. Мы беспрепятственно обезоружили почти парализованного страхом пилота. Амет-Хан показал жестом, чтобы тот опустил руки. Уселся на его место в кабине, оглядел приборы управления и указал на них пленному.
Тот все понял и, когда Амет-Хан вылез из кабины, занял его место и показал, как запускать мотор.
Мы остались с немецким пилотом на земле, а Амет-Хан уверенно погнал легкого «флизер-шторха» по полю, взлетел, поиграл послушной машиной в воздухе и приземлился рядом с нами.
Вечером кормили пленного в своей столовой и расспрашивали, а Николай Калачик, знавший немецкий язык получше всех нас, расспрашивал его. Тот, видя, что настроены мы вполне снисходительно к поверженному врагу, охотно рассказывал, что летел из Румынии, из Констанцы, в Евпаторию. Но сильный ветер занес его прямо в днепровские плавни. Рассказал, что по этому маршруту летают Ю-52 и ходят морские транспорты. Данные «языка» явно были полезны нашему командованию, и на другой день Амет-Хан отправился на наш основной аэродром у Чаплинки. Конечно, на трофейном «флизер-шторхе».
А за пленным прибыл По-2. И было видно, что тот рад «выйти из опасной игры»».
Амет-Хан умел каждый вылет совершать с максимальной пользой для дела. И не случайно летчики любили ходить с ним на задание. Они знали: он обязательно найдет противника. Особенно сильно привязался к нему Иван Борисов. Дуэт получился замечательный. Вместе со своим ведомым Амет-Хан провел несколько таких воздушных боев, которые поставили его в один ряд с самыми известными в то время летчиками-истребителями. В августе 1943 года, например, он со своей шестеркой сбил шесть и повредил три вражеских самолета.
В начале мая 1944 года оккупанты начали покидать Севастополь. Но еще двое суток удерживали Херсонес и его причалы: там спешно грузились на баржи и буксиры остатки их разбитых соединений. Наши бомбардировщики наносили по морским транспортам бомбовые удары, а истребители сопровождали и их, и штурмовики Пе-2. К концу мая Черное море стало свободным от захватчиков.
«Еду к родителям! — торжественно объявил друзьям Амет-Хан. — Люди передали — оба живы, обо мне наслышаны. А вас всех приглашаю в гости».
Но почти половину полка отправляли в эти дни на отдых на неделю в Евпаторию, в уже открытый военный санаторий. Жизнь в те фронтовые годы быстро входила в привычное довоенное русло…
С Амет-Ханом поехали человек сорок летчиков и авиатехников. Гостили три дня.
Анатолий Плотников вспоминает:
«Так, ребята, было расчудесно, что не хватает слов. Слухи о нашем появлении домчались до родителей Амет-Хана намного раньше, чем мы у них появились. Дом их стоит высоко на горе, и нас приветствовали еще оттуда. Машиной на крутизну не доберешься — пошли друг за другом по узкой извивающейся тропке. А когда очутились у ограды, перед нами открылся такой простор, какой увидишь только в полете! Представляете себе: море как на ладони! А в саду, прямо на скале, хотите верьте, хотите нет, растут виноград, персики, цветы. Ну, поздоровались мы с отцом, с матерью, с многочисленными родственниками. В тени под орехом был накрыт стол, и тут поблизости жарился шашлык.
Амет-Хан сел между отцом и матерью. Тут мы и увидели, как он похож на обоих сразу. Ну, вы, конечно, понимаете, сколько добрых слов сказал каждый из нас об Амет-Хане, о его высоком летном мастерстве, о храбрости, о замечательных человеческих качествах.
Чудесные у него старики, приветливые, радушные. Не забыли даже тех друзей сына, которые не смогли приехать к ним, — прислали доброго виноградного вина всем вам».
Не знал тогда Амет-Хан, что в НКВД уже подготовлены списки подлежащих к переселению в дальние края крымских татар и стоят готовые под погрузку эшелоны.
Близких родных легендарного аса, кроме брата, эта кара не коснулась, но дальняя родня и многие соседи вскоре ощутили на себе горькую участь спецпереселенцев.
А герой Амет-Хан дрался уже далеко от родного Крыма.
В феврале 1945 года на подступах к Кенигсбергу шли особенно ожесточенные бои. Окруженные, прижатые к морю, блокированные с воздуха гитлеровцы оказывали упорное сопротивление. С воздуха их прикрывали воздушные асы на самолетах, разрисованных драконами и червонными тузами. Под Кенигсбергом вместе с нашими летчиками сражались французские летчики эскадрильи «Нормандия — Неман».
На Кенигсберг летали в те дни «пешки» и «илы», транспортные «дугласы» и По-2, засыпая бомбами укрепленные немецкие артбатареи.
«Мессеры» и «фокке-вульфы» взлетали в сторону моря, набирали высоту, а затем из-за облаков нападали на наши бомбардировщики. Истребители должны были перехватывать фашистские самолеты еще над морем. Завидев их, фашистские самолеты обычно убирались, давая простор для пальбы своим зениткам. Такой плотности зенитного огня, как под Кенигсбергом, наши летчики нигде больше не видели.
Прямо над Кенигсбергом разыгралась однажды схватка шестерки Бориса Масленникова с шестеркой «фоккеров». Но Масленников заметил только пару их и бросился в атаку. Четыре «фоккера» в это время навалились на новичков — Чубукова и Хвостова. Хвостова им удалось подбить, и Чубуков остался один против наседавшей четверки вражеских самолетов.
«Если бы не подоспел Амет-Хан, — рассказывал он после боя однополчанам, — неизвестно, чем бы все это кончилось для меня».
С конца апреля они, ища противника, уже летали над Берлином, на замечательных советских истребителях Ла-5. «Хороши американские «аэрокобры», а все же наш конек «лавочкин» лучше!» — резюмировал Амет-Хан. А фашистские самолеты, издали завидев Ла-5, поворачивали вспять, а одна их группа повела себя и вовсе странно: подавала сигналы, похоже, о том, что хотят сдаться в плен. Лавриненков с Амет-Ханом были удивлены, но и рады, привели группу на аэродром, гитлеровцы хорошо провели посадку. Видно, приходилось им здесь базироваться. Срулив с посадочной полосы, выключили моторы и подняли руки. Объяснили: они не хотят продолжать бессмысленную войну…
Свою тридцатую победу Амет-Хан одержал над знаменитым ныне берлинским аэродромом Темпельхоф.
Амет-Хан вел шестерку своих «лавочкиных» на перехват фашистских бомбардировщиков. Ожидая появления врага, Амет-Хан долго патрулировал над указанным ему участком города. Его время в полете уже истекало, горючее было на пределе, когда из-за облаков выскочили «фоккеры». Амет-Хан первой пулеметной очередью поджег ведущего группы. Пилот выпрыгнул с парашютом, а ведомые покинули поле боя.
29 июня 1945 года Амет-Хан Султан за участие в 150 воздушных боях и 30 сбитых вражеских машин был удостоен второй Золотой Звезды Героя Советского Союза.
А вот таран аса Амет-Хана, совершенный им на подступах к Ярославлю, остался в тени его громкой славы.
* * *
Один из биографов Амет-Хана Султана Б. Матулевич в общих чертах описывает жизнь легендарного аса после войны:
«Поступил в Военную академию имени Фрунзе — ушел; добился перевода в Военную академию ВВС (будущую Военно-воздушную имени Гагарина) — ушел. Несколько раз убегал в полк, в конце концов был вынужден уйти в запас — это в неполных-то 30 лет! — в звании подполковника… В рапорте на имя начальника Военной академии ВВС прославленный ас дает такое объяснение своему уходу: «Трезво взвешивая уровень своих знаний, не вижу возможности для дальнейшей учебы. Поэтому прошу отчислить меня…» Были крутые перипетии, были моменты отчаяния. Кое-кто не от большого ума напоминал ему о национальной принадлежности».
И только поддержка дважды Героя Советского Союза, бывшего командира 8-й воздушной армии Т. Т. Хрюкина и прославленного аса, трижды Героя Советского Союза А. И. Покрышкина дала мятущемуся Амет-Хану «второе дыхание» — он стал летчиком-испытателем.
Многим новым послевоенным машинам, уже реактивным, дал путевку в жизнь заслуженный летчик-испытатель СССР, лауреат Государственной премии Амет-Хан Султан.
Он погиб в феврале 1971 года при испытательном полете на Ту-16М. А незадолго, будто предчувствуя, рассказал другу слышанную в детстве от отца притчу: «Когда старый орел чувствует приближение смерти, он из последних сил рвется ввысь, поднимается как можно выше. А потом складывает крылья и летит камнем на землю».
На Новодевичьем кладбище в Москве могила Амет-Хана — вблизи места последнего упокоения его фронтового командира, дважды Героя Советского Союза генерал-полковника Т. Т. Хрюкина. На родине Амет-Хана Султана в Алупке установлен его бюст. Ему посвящены экспозиции в музеях Москвы, Волгограда, Симферополя, Калининграда, Каспийска, подмосковного города авиаторов Жуковского.
«Был у меня знаменитый друг, дважды Герой Советского Союза Амет-Хан Султан, — писал после трагической гибели летчика поэт Расул Гамзатов. — Отец у него дагестанец, а мать — татарка… Дагестанцы считают его своим героем, а татары — своим.
— Чей же ты? — спросил я его однажды.
— Я герой не татарский и не лакский, — ответил Амет-Хан. — Я — Герой Советского Союза. А чей сын? Отца с матерью. Разве можно их отделить друг от друга? Я — человек…»