Я снимаю наушники и с наслаждением потягиваюсь. Взгляд падает на календарь – завтра будет год, как мы с Азаматом поженились. Муданжский год. В столице снова слякотно, мокрый снег шлепается с неба прямо на цветущую черемуху, отчего ее запах становится тяжелым и густым, кружит голову и зовет заниматься любовью. Вчера было вообще невыносимо, весь день наяву смотрела влажные сны и в итоге в обед затащила голодного мужа в какой-то чулан, боже мой, как в школе…

Так, хватит. Всего три часа до ужина, еще кучу дел надо переделать, потерплю до вечера, большая уже девочка. Скоро Кир придет из клуба, мокрый вдрызг – и где он умудряется, ведь по всему городу давным-давно нормальные тротуары и пешеходные дорожки, их даже регулярно чистят! Такое впечатление, что Унгуц детей не столько учит, сколько в снегу валяет.

Я вздыхаю, качая головой, и снова получаю заряд черемухи в легкие. Кто бы мог подумать, что вот эта пасмурная хлябь за окном может так возбуждать. Пойти, что ли, правда к Азамату поприставать… Янка на днях в людном месте ущипнула Ирнчина за зад. Я ей, конечно, высказала все, что я по этому поводу думаю, – когда остановила кровь из нескольких присутствовавших носов и откачала пожилого духовника с гипертонией. Но завидно немного, все-таки с Императором такой номер не пройдет, ему же надо поддерживать репутацию, и все такое. Но завидно.

Стоп, сосредоточилась. Надо отправить задание и пойти на вечерний обход.

Муданжская зима – тихое и сонное мероприятие, которое тянется шесть месяцев и почти не удостаивается внимания местного солнца. Луна, хотя бы одна из трех, торчит на небе почти круглые сутки, причем по прихоти орбит, зимой луны подходят к планете гораздо ближе, чем в теплые сезоны, так что мрак стоит не совсем непроглядный, иногда даже светло. Но общей сонливости это не мешает, люди ползают по привычным делам сквозь завалы снега, ленятся заниматься собой, продажи падают, экономика уходит в спячку. Разве что в Сети остается какая-то активность, поскольку большинство сидит по домам, уткнув носы в экраны, и мучительно пытается найти какие-нибудь интересные, но ненапряжные занятия.

Скорее всего, только благодаря этому моя жизнь наконец-то вошла в более-менее стабильное русло. Конечно, когда твой день состоит из младенца, подростка, Императора, хозяина леса в переходном возрасте, забегающего по рыбным дням бога, долбанутого на всю голову духовника, полунемого Старейшины, их поделенной на двоих ученицы, а также разнообразных друзей и родственников, престарелых и не очень, говорить о стабильности можно только в относительном плане, то есть по сравнению с тем цирковым представлением, которое притворялось моей жизнью летом и осенью. Да и вообще, я бы не сказала, что количество приключений на единицу времени стало меньше, скорее просто я научилась вписывать их в свое расписание так, что режим не нарушается.

Поэтому за зиму мне удалось совершить довольно много всего, за что я взялась невесть когда и что почти похоронила под грудами сиюминутных проблем. В частности, я закончила переводить на муданжский самую свежую медицинскую энциклопедию. В дальнейшей судьбе моего труда неожиданно принял участие Ирлик, вдохновленный успешным созданием собственного официального сайта. Теперь любой целитель может открыть Сеть и найти все интересующие его симптомы с фотографиями, возможными причинами и рекомендациями по лечению. Естественно, настоящего медицинского образования это не заменяет, но все же лучше, чем ничего. Да и потом, Ирлик с Бэром расщедрились на такой дизайн, что многие зависают на сайте, просто чтобы полюбоваться – а там, может, узнают что-нибудь новое…

Впрочем, на одно любопытство я не полагаюсь. Целитель Ндис (заслуженно носящий прозвище «любопытный») давно уже оседлал мою совесть и не давал мне спокойно спать по ночам, намекая, что неплохо бы возобновить наши с ним встречи для обмена опытом. Таскаться в полутьме по снегу к нему домой мне было лень даже на Пудинге, да и не один Ндис нуждался в просвещении, так что, обсудив этот вопрос с Азаматом и другими земными врачами, мы составили трехлетний план повышения квалификации муданжских целителей, и теперь бедняги обязаны каждый день подключаться к вебинару и периодически сдавать экзамены. Пока что читаем теорию, практику решили оставить на лето, когда перемещения по планете не будут составлять столько труда. Конечно, хорошо бы отправить всех этих ребят в нормальный институт, но на всеобщем они говорят ни шатко ни валко, то есть сначала пришлось бы обучать их языку, потом они бы все уехали на несколько лет… а лечить кто будет? Земных врачей на планете по-прежнему шестеро, считая меня. Конечно, теперь, когда Азамат наконец-то втащил упирающийся Муданг за уши в Земной Союз, шансы зазвать к нам еще несколько десятков подходящих кадров несколько выросли, но все равно треклятый языковой барьер, все равно качество жизни на Муданге еще оставляет желать лучшего. Вот поедем с официальным визитом на Землю, будем там вместе решать, с какого края расхлебывать эту кашу.

Кстати об официальностях. В последний день перед окончательным рассмотрением пригодности Муданга для вступления в ЗС, точнее, в последнюю ночь, уже часа так в четыре, меня растолкал слегка безумного вида Азамат – взъерошенный, с вытаращенными глазами в темных кругах и попахивающий вчерашним потом (меня, конечно, возбуждает запах его тела, но не перепревший на рубашке) – и страшным шепотом объяснил, что проглядел в требованиях обязательное существование министерств образования и здравоохранения. Ну, образование Унгуц быстренько сляпал под своим руководством, а ты, Лиза, заявление на министерский пост подпишешь?

Утром я проснулась в твердой уверенности, что это был сон, ан нет, я теперь и правда министр. Не могу сказать, что моя жизнь от этого как-то изменилась – министерства-то нет! – но сам по себе официальный статус облегчил некоторые задачи. В частности, целители слушают внимательнее, когда демонстрируешь им бумагу с печатью.

Потягиваясь и растирая уши после вебинара, я неторопливо двигаюсь на обход. Зимой в Дом Целителей являются только при смерти, кто может терпеть – тот терпит, выходить из дому в потемки и лютый мороз себе дороже, а с муданжским здоровьем терпеть они могут долго. Конечно, мы ездим на вызовы по домам, но я сегодня дежурю на базе, а тут всего трое стабильных больных, которых даже не приходится очень долго уговаривать проглотить лекарства. Так что после обхода у меня остается еще немножко времени на вышивание.

С трудом веря в свое счастье, я закрепляю последний стежок. Портрет Ирлика наконец-то закончен, осталось простирнуть и оформить рамкой. Я накидываю его верхним краем на ширму и отхожу полюбоваться. Получилось даже лучше, чем я воображала, – картинка прямо греет душу, но чрезмерной слащавостью не отдает. От медового тепла я расслабляюсь и прикрываю глаза и плыву в потоке черемухи то ли в теплую утреннюю постель, то ли на уединенный пляжик летнего Дола…

– Ма? – прерывает мои фантазии голос за спиной. Я слегка подпрыгиваю. – Ой, извини, я просто решил за тобой зайти, время уже к ужину. Ты дошила Ирлика, да?

Я оборачиваюсь. Кир на удивление сухой. Впрочем, если он за мной зашел, значит, сегодня на машине, а там надо умудриться промокнуть.

– Да, представляешь, вот только что. Как тебе?

– Похож, – щерится Кир из дверного проема. – Я думаю, ему понравится. Ну давай собирай его, и пошли, а то я мотор не выключил.

– Ну, Ки-ир, – ворчу я, спешно складывая канву. – Я тебе сколько раз объясняла, что нехорошо оставлять…

– Да знаю, но, блин, там холодно, как где, и, если печку вырубить, сразу сыро в салоне. Сама все время боишься, что я простужусь. У отца вот печка от отдельной батареи запитана, а у меня пока на дополнительную денег нет.

– Одолжить? – усмехаюсь я, выходя в коридор и одновременно натягивая пуховик.

– Лучше работы подбрось, – бухтит ребенок, выпячивая задетую гордость.

– А учиться кто будет? Унгуц говорит, ты опять тест списал?

Кир поджимает губы и высокомерно молчит.

Я в принципе догадываюсь, что тест списал не он, а у него, и, скорее всего, это была девочка, а Кир, где не надо, настоящий джентльмен и не может выдать даму.

– Эту проблему я решу, – наконец выдает он сквозь зубы, подтверждая мою догадку.

Я оставляю его в покое.

Мы выходим на крыльцо и грузимся в большой теплый тазикообразный автомобиль, который Кир покупал в виде деталей чуть не всю зиму и собрал под чутким руководством Азамата дюжину дней назад. Это, конечно, больше выпендреж, чем необходимость, и даже теперь пользуется он своей машиной только в снежно-дождливую погоду, а так ходит до Унгуцева дома пешком. Но зато когда на улице вот такое, как сейчас, я имею личный транспорт до работы и обратно. Я могла бы, конечно, и сама обзавестись колесным средством с крышей, но в зимних потемках водить уж очень стремно, а Кир намного лучше меня видит.

На заднем сиденье раздается приветственное посвистывание – Филин рад меня видеть. Он знает, что я не люблю, когда в меня тычутся мокрым носом, поэтому терпеливо сдерживает свои эмоции, пока я его глажу между ушами. На зиму Филин отрастил мех такой длины и густоты и так отъелся, что теперь и правда выглядит как совенок – шар из пуха, огромные глаза, и только лапки торчат.

– Как твои успехи? – интересуюсь, когда Кир выезжает на прямую, безлюдную улицу.

В ответ он вздыхает.

– Ма, а на Земле девчонки тоже вместе с парнями учатся?

– Да, конечно, – удивленно киваю я.

– Вот шакал, – снова вздыхает он. – Они так отвлекают!

– Привыкай, – усмехаюсь. – Всю жизнь будут отвлекать.

– Не, ну, я ж когда-нибудь женюсь, тогда-то перестанут!

– Откуда такая уверенность?

– Как откуда? Вот отец на тебе женился, ему теперь на всех остальных баб положить с п…

– Кир!

– Да, да, короче, ты поняла.

– Я-то поняла, но почему ты думаешь, что я его не отвлекаю?

– Ты хотя бы с ним в одной комнате не сидишь целый день, – кривится ребенок. – Приехали. Ты иди, я загоню в гараж.

Я выгружаюсь на крыльцо и забираю с собой Филина, который норовит вляпаться по самое пузо в снежно-грязевую кашу. Вместе мы дожидаемся Кира в предбаннике черного хода.

– Филин, мыться! – командует Кир.

Пес послушно цокает в сторону ванной, где его уже ждет слуга с полотенцем.

– А чего Айша с Хосом на ужин не пришли? Вроде погода не для гуляний.

– Хос сегодня работает, он с отцом придет, какие-то карты они там рисуют, что ли… А Айшу я подвез к Ажгдийдимидину. В клуб сегодня заходила Орешница, учила девчонок че-то там вышивать, так что Айша раздает подарки. Мне вот штуку какую-то сделала. – Он достает из ксивника, который носит под дилем, маленький кулончик из кусочка бирюзы, обшитого земным бисером, который я покупала специально для клуба. Возраст и умения мастерицы по изделию очевидны, но для Айши это большое достижение, у нее очень плохо развита мелкая моторика.

– Она молодец, – хвалю я.

– Я то же самое сказал, – кивает Кир. – А Хос от таких штук просто тащится, он до сих пор не может бусинку в пальцы взять. Хорошо, отец придумал ему колпачок на коготь надевать, так он хоть по экрану писать буквы может. Стилус-то еле-еле держит, и через пять минут пальцы сводит, говорит.

– Бедняга, – успеваю сказать я, когда из ванной выбегает счастливый Филин и нам с Киром приходится прятаться за углом, чтобы не попасть под фонтан брызг, которые он задорно стряхивает, несмотря на полотенце.

Кир смеется и вызывает лифт.

– Слушай, – вспоминаю я уже в лифте, – так ведь Айшины поделки небось не просто так побрякушки, если я хоть что-нибудь понимаю в этих духовничьих заморочках.

– Естественно, – фыркает Кир. – В клубе уже такая очередь выстроилась на ее поделки, чума! Но у нее все четко – первую мне, потом наставникам своим по штуке, потом Унгуцу и вам с отцом, а там уж все остальные. Кстати, не знаю, для Алэка надо бы попросить, но он же носить не может, мелкий…

– На одежку пришить можно, он это любит, – предлагаю я.

– Тоже верно. Короче, в клубе все пока получают цацки от Атех.

Я моргаю, приспосабливая зрение к полутемному коридору на нашем этаже.

– Атех – это же дочь того знающего, Авьяса, – припоминаю, хмурясь.

– Ну да, – кивает Кир, – она тоже к нам в клуб ходит. Ты не знала?

– Нет… А почему? Она же довольно далеко живет.

– Авьяс купил ей с матерью дом в столице, теперь тут живет. Она тоже знающая. Ну, в смысле, со способностями, как Айша. Конечно, не такая крутая, но все равно. Ей в обычном клубе дроздец, бьют, и все такое. Я с ней немножко познакомился, когда она у нас лечилась, ну и попросил Унгуца ее тоже взять. Она неплохая девка, да и родаки у нее нормальные. Конечно, папашка – знающий, но в остальном ничего. Очень тебя уважает.

– Да уж, я думаю. Ты решил всех сирых и убогих в свой клуб собрать, что ли?

– Не, – ухмыляется Кир, – только симпатичных.

Я кошусь на него испепеляющим взглядом.

– Шутка, шутка! – хохочет он. – О-о, смотри, кто идет!

Мы только что зашли в гостиную, и навстречу нам движутся Тирбиш и Алэк. Мелкий усердно переставляет задние лапки, вцепившись передними в пальцы Тирбиша так, что кончики побелели.

– Мы идем вас встречать! – радостно сообщает Тирбиш.

– Пальцы тебе не оторвет? – интересуюсь я, приседая и протягивая руки навстречу деточке.

– Ничего, они крепко держатся, – бодро отвечает Тирбиш. – Ну давай еще немножко, топ-топ и к маме!

Алэк наконец достигает финиша и победоносно забирается ко мне на ручки.

– Ишь ты какой прыткий сегодня! Тирбиша небось вымотал, а?

Алэк довольно лепечет что-то подозрительно похожее на «Еще как!».

Тирбиш и правда с трудом держит глаза открытыми.

– Да уж, князь весьма… энергичный. Капитан заходил сегодня днем, занимался с ним гимнастикой, я немного вздремнул, признаюсь… А то он последнее время совсем перестал днем спать.

Алэк, всячески подтверждая слова няни, принимается прыгать у меня на руках, издавать боевые кличи и тянуть у Кира из карманов мелкие предметы.

– Если так тяжело с ним, давай мы тебе сменщика возьмем, может, из братьев твоих кто захочет? – предлагаю я. – На твоей зарплате это не скажется, ты и так всю жизнь в нашего ребенка вкладываешь. Или хочешь отпуск?

– Я даже не знаю, – зевает бедняга. – Пока он не ходил, такой спокойный был, вообще ничего не надо человеку, мне даже неудобно было, что я такие деньги получаю ни за что. А теперь вдруг фейерверк, как будто все это время силы копил. Уже гимнастика два раза в день, а все равно не устает. Если так и дальше пойдет, я и правда один не справлюсь.

– Судя по тому, что говорит Азаматова матушка, дальше будет только хуже, – усмехаюсь я, слегка подкидывая ребенка на руках, чтобы поудобнее перехватить.

– Со мной у Гхана были те же проблемы, – замечает Кир, ловя Алэка за руки, прежде чем он успевает вцепиться мне в волосы. – Да, братан, все мы одной кудели, а?

Алэк радостно соглашается и принимается переползать на Кира. После того как Азамат месяц назад начал с ним заниматься детской гимнастикой, ребенок совершенно превратился в обезьёнка, и хотя ходит пока еще шатко, отлично висит на руках, помогая себе свежеотращенными зубами.

Тирбиш слегка покачивается на ногах, и Кир делает предупредительный выпад, чтобы его поймать.

– Ниче, стою пока, – отмахивается тот.

– Иди уже спать, – говорю. – Завтра обсудим, кого тебе в пару взять. И рано не приходи, где-нибудь к обеду. У меня утро свободное, сама повожусь.

– Вы потом не встанете, – усмехается он, но послушно топает прочь, даже не пожелав Алэку спокойной ночи.

– Бу-у-у-у! – возмущается мелкий.

– Сам виноват, – радостно сообщаем ему мы с Киром.

Азамат даже не опаздывает на ужин, что для него большая редкость, – обычно мне приходится идти и отдирать его от кресла под протестующие вопли Старейшин и прочих злых духов. Сегодня же он является без напоминания, ест с аппетитом и болтает с Киром о девочках, периодически бросая на меня загадочные взгляды. Хоса с ним нет, кошака пробило на ночные прогулки. Тоже, видать, весна. После ужина мы немножко играем в настольную игру, для которой приспособили плюшевые игральные кости – их можно кидать Алэку, чтобы он приносил. Он это делает с удовольствием, но так устает, что через часок наконец-то начинает засыпать. Я излагаю мужу ситуацию с Тирбишем, и он обещает поискать сменную няню.

Наконец дети распиханы по койкам, и мы остаемся одни. Я иду наливать ванну с расслабляющей пеной, пока муж раскладывает нам на утро одежду – в нашей мультикультурной семье обычно я не знаю, где лежат носки.

Ванна большая, и мы спокойно помещаемся в нее оба, но Азамат немного удивляется, когда я заношу ногу присоединиться к нему. На мой немой вопрос он пожимает плечами.

– Я уж думал, впал в немилость. Ты последнее время раньше моешься.

– Ты последнее время на ужин опаздываешь, а потом ковыряешься в тарелке два часа. Я, в отличие от некоторых, не могу обходиться пятью часами сна.

Он раскладывает руку по бортику, чтобы мне было на что прилечь.

– Что поделать, с этим вступлением с Союз очень много работы, а я тоже не железный, устаю. Вот ты бы заходила почаще, как вчера. Может, я был бы пободрее.

– Мне казалось, я тебе помешала? – приподнимаю бровь я.

– Конечно, – с покер-фейсом кивает он. – Все планы сбила, можно сказать. Пришлось вместо работы прийти сюда и позаниматься с Алэком сверх нормы, ни на чем больше сосредоточиться не мог.

– Ты хоть пообедал, бедолажка? – сочувственно глажу его по голове мокрой рукой, пуская по виску ручейки.

– Можешь не беспокоиться, – прикрывает глаза он. – Я уже установил опытным путем, что, если вовремя не поем, становлюсь недееспособным. Не те мои годы.

– Годы твои еще о-го-го, но я рада, что ты больше о себе заботишься. Теперь бы еще на ужин приходил, как сегодня… А то вот, – пытаюсь ущипнуть его согнутыми пальцами за живот, но ничего не выходит, с тем же успехом можно щипать лист железа, – у нормальных людей на этом месте жирок, а у тебя и кожа-то внатяг.

– Зато когда я не прихожу вовремя, – улыбается он, ловя мою руку, – ты являешься в ореоле праведного гнева и вызволяешь меня из кабинетного плена. А если Старейшинам долго не напоминать, насколько грозна моя супруга, они вообще забывают, что мне нужно есть и спать.

– И еще кое-что, – добавляю я.

– И еще кое-что, – соглашается он.

Мы целуемся долго и сладко, с ленцой, как будто напоминаем друг другу, что это нормально и обычно, что это не кончится внезапно и не придется никуда бежать, что ни один из нас не исчезнет и не окажется выдумкой, а потому мы можем себе позволить потратить полжизни на поцелуй, не боясь, что на дальнейшее не хватит времени. Потом Азамат утыкается носом мне в шею и некоторое время так лежит, его спокойное дыхание ритмично колышет мою кудряшку, и мне щекотно.

Я только собираюсь поинтересоваться, не заснул ли он, как он спрашивает неожиданно не в тему:

– Давно Кира девочки… отвлекают?

– Не знаю, но он уже который раз позволяет кому-то у себя списывать, а потом этого кого-то покрывает. Я как раз хотела у тебя спросить, нормально ли это в его возрасте.

– Вообще рановато немного, мог бы еще годик-другой побыть ребенком. Но, во-первых, приютские дети часто раньше взрослеют, не знаю уж почему. А во-вторых, я и сам был из молодых да ранних. Так что, наверное, это закономерно.

– Да, я помню, Алтоша как-то раз упомянул, что ты раньше всех сверстников девственность потерял, – усмехаюсь я.

– Какие он интересные вещи про меня рассказывает, – замечает Азамат. – Но я не думаю, что одно с другим связано. Как ты выражаешься, девственность я потерял из любопытства. Вряд ли этим можно объяснить раннее взросление.

– И кто она была? – спрашиваю я, по возможности не выдавая своего интереса.

Азамат вздыхает и смотрит на меня, обдумывая, говорить или нет. Потом все-таки признается:

– Устрица.

– О как! – не удерживаюсь я.

– Ну а кто еще захочет с мальчишкой?..

– Не знаю, мне вообще кажется, что они – какой-то миф. Я до сих пор ни одной не видела.

– Так они же не ходят по улицам с плакатами, знаешь ли. А в тех местах, где они находят себе мужчин, ты не бываешь.

– Я, честно говоря, ждала, что хоть одна придет ко мне как к целителю, им же не очень здорово от этого, как я понимаю.

– Совсем не здорово, – качает головой Азамат. – Но на целителя у них обычно нет денег. Погоди, вот, надеюсь, в следующем году сделаем государственное страхование здоровья, тогда, может, придут. А кто у тебя был первым?

Переход настолько неожиданный, что я не сразу понимаю, о чем он. Зато когда понимаю, начинаю ржать так, что приходится перевернуться спиной вверх, чтобы не утонуть.

– Еще хуже, чем у тебя. Вот честно, какой-то мужик! На свадьбе у подруги. Причем никто потом не вспомнил, чей он был приятель. Пьяные все были в дрова, свадьбы в восемнадцать лет – они такие.

– Ты оправдываешься, – удивленно замечает Азамат.

– Ну да, наверное… – притормаживаю я. – Просто я не то чтобы гордилась этим поступком.

– Я своим тоже не горжусь, – отчетливо произносит Азамат, притягивая меня поближе. – Ты же не думаешь, что мое мнение о тебе может измениться из-за какой-то информации.

Я вглядываюсь в его лицо, пытаясь понять, к чему он это.

– Ты хочешь сказать, что будешь меня любить, даже если прочитаешь все мои посты в соцсетях с шестилетнего возраста?

Он поднимает брови.

– Да. А ты писала в соцсетях с шестилетнего возраста?

– Естественно, а ты что, нет?

– Я, по-моему, ни разу в жизни ничего не писал в соцсетях.

– А как же ты собираешься доказывать детям и внукам, что в свое время был таким же идиотом? – ужасаюсь я.

– А зачем? – фыркает Азамат.

– Ну как, чтобы они не чувствовали себя позором семьи…

Азамат заходится хохотом так, что вода выплескивается через край.

– Ой, не могу, земное воспитание! Боги, мой отец прилагал все усилия, чтобы я постоянно чувствовал себя позором семьи!

– Но ты же не думаешь, что это правильно?

– Нет. – Он переводит дух. – Я вон даже Арона заставил отдать детей Унгуцу в клуб, чтобы были под присмотром. А то опять у мальчика на руках такие синяки, что мне Арона хочется закатать в дорожное покрытие.

– Я чувствую, в этом клубе у Унгуца скоро весь Муданг соберется.

– Пусть, – улыбается Азамат. – Кир с большим удовольствием их всех воспитает. Эцаган уже поставил на поток дела о домашнем насилии, пятнадцать процессов за зиму, все очевидные. Мне даже интересно, когда люди наконец поймут, что сорок раз розгами – это не повод для гордости.

– Надеюсь, что до того, как вы все вымрете, – оптимистично замечаю я.

– Кстати. – Азамат меняет положение, прильнув ко мне вдоль всего тела (моего, я короче). – О вымирании. То есть я понимаю, что к еще одному ребенку ты пока не готова, но… мы сегодня только болтать будем?

Он проводит тыльной стороной пальца вдоль моего позвоночника, посылая по всему телу теплую дрожь. Это по-прежнему редкость, что он первым намекает. Обычно если я не проявляю заинтересованности, он делает вид, что ему ничего не нужно.

– Да я уже давно готова, это ты про Кира начал говорить, – отвечаю. – Я сегодня вообще весь день минуты считаю, когда наконец до тебя доберусь.

– Правда считаешь? – неуверенно улыбается он.

– Еще как! У меня на работе все пропиталось этим черемуховым запахом, я думала, не доживу до вечера. Вчера и не дожила, собственно, пришла тебя насиловать.

– А что такого в этом запахе? – отвлекается он.

– Ну как, помнишь, когда мы только прилетели прошлой весной, тоже черемуха цвела. Помнишь, как я скакала перед Домом Старейшин? Так у меня от этого запаха постоянно такое же настроение.

Его улыбка как будто немного спадает.

– Ты вспоминаешь об этом, – медленно говорит он, – потому что тогда чувства были сильнее?

– Чувство паники и желание прибить человек так эдак восемнадцать? Да, безусловно, – усмехаюсь я. Но, видя, что он готов обратить все в шутку, перехожу на более серьезный тон. – Нет, я думаю, не были. По крайней мере, я не помню, чтобы хоть раз было как сегодня, когда я полдня не могла ни о чем думать, кроме как о том, чтобы тебя раздеть и отъестествовать.

Он напряженно прикусывает губу – простой жест, который возвращает все мои дневные эмоции без купюр.

– Можно поинтересоваться, что я сделал, чтобы вызвать у тебя такое желание?

Я пожимаю одним плечом, торчащим над водой.

– Прожил со мной год, не сбежал и не оказался выдумкой?

Он целует меня в уголок губ и практически мне в рот шепчет:

– Даже если б я был выдумкой, ради тебя я бы стал реальностью.

С Алэком очень трудно играть в прятки. Когда прячется он, я серьезно подолгу не могу его найти, потому что жилая часть дворца довольно большая, в ней куча шкафов, тумбочек и поддиваний, в которые прекрасно помещается годовалый ребенок. При этом суть игры он понимает хорошо, ползает резво и сидит тихо, так что если не мухлевать – не смотреть, куда он направился, и не сверяться с ребенколокатором, – то я всерьез иногда не могу его найти. Когда же прячусь я, он, похоже, находит меня по запаху, иначе я не могу объяснить, как он умудряется обнаруживать меня со стопроцентным попаданием.

И вот забралась это я на антресоли в надежде, что хоть на этот раз ребенок помыкается вокруг чуть подольше и мне удастся немного перевести дух, и тут дверь гостиной открывается, являя моему взору в щель между дверцами высокого благообразного старца в шубе и носках.

Я очень, очень хочу сделать вид, что никого нет дома, но при мысли, как отреагирует Арават на мое выпадение с антресолей, меня разбирает такой смех, что сдержаться не удается. Да еще Алэк как раз в этот момент выруливает из спальни и безошибочно устремляется к моему убежищу с криком: «Мама! Насе!»

Нашел, паразитик.

Мучительно собрав волю в кулак, я открываю дверцу и спрыгиваю на ковер, стараясь сохранить нейтральное выражение лица, как будто это не я средь бела дня прячусь в антресолях между запасными дифжир. Арават провожает мое низвержение пустым взглядом.

Алэк ужасно радуется и поднимается на неустойчивые ножки, тут же схватившись за мою юбку.

– Умница, маленький, нашел маму! – хвалю я, про себя скрежеща зубами и напряженно ожидая собирающейся бури.

– Нашего брата не проведешь, – неожиданно мирно замечает Арават, наконец-то входя в гостиную и закрывая за собой дверь.

Впрочем, когда я поднимаю взгляд, вижу по его перекошенному лицу, что непринужденный тон дался ему с таким же трудом, как мне прыжок вниз. Неужто решил проявить тактичность? Он же такого слова не знает! Как бы там ни было, главное – не начать – оправдываться, еще не хватало позволить ему заставить меня неловко себя чувствовать.

– Здравствуй, – демонстрирую я поверхностную вежливость. – А что же ты не предупредил, что зайдешь? Я бы с кухонь чего-нибудь вкусного заказала.

– Я не знал, будет ли у меня время, – как-то неубедительно бормочет Арават. – Ездил к другу на Орл, а тут долхотскую дорогу завалило снежной лавиной, сегодня не проехать.

– Так тебе переночевать надо? – уточняю я.

– Не волнуйся, – поджимает губы он, – постоялые дворы в столице еще не перевелись.

Я закатываю глаза. По мне-то, пусть бы он и правда на постоялом дворе остановился, но Азамат расстроится, а то и вовсе силком его посреди ночи сюда притащит, так уже случилось разок.

– Азамат будет рад, если ты останешься у нас, – сообщаю я, стараясь не кривить душой. – Кир, кстати, тоже давно тебя не видел. Так что выбирай себе гостевую комнату, шубу можешь оставить в коридоре на вешалке, чтобы ее почистили от снега. Кстати, спасибо, что сапоги снял.

Арават пару секунд колеблется, принимать ли мое не слишком радушное приглашение, но потом все-таки начинает расстегивать шубу.

– После прошлого раза я к тебе в сапогах на артун не подойду, – бросает он, выходя в коридор.

Я, конечно, понимаю, что он хочет намекнуть на мою психическую неуравновешенность, как он это любит, но все, чего он добивается, – это повышения моей самооценки.

С тех пор как они с Азаматом официально помирились и натрескались мангустовых яблок, Арават навещал нас два раза – тут и на Доле. Собственно, инцидент с сапогами произошел там, когда после тура по табуну, который ему устраивали Азамат с Киром, Арават прямо в навозных сапогах вломился в детскую на внука посмотреть. Я, естественно, имела что сказать по этому поводу, вон до сих пор помнит.

– Мама! Игать! – напоминает Алэк.

– Давай в мячик? – предлагаю я. Прятаться при Аравате все-таки больше не хочется.

– Неть!

– Ну хочешь, я тебе щенят на столе запущу? – с надеждой спрашиваю я.

– Не-е-еть!

Я принимаюсь соображать, чем бы еще увлечь дитятко так, чтобы Аравату не довелось наблюдать меня с неожиданных ракурсов. Он тем временем возвращается из коридора, и Алэк переключается на него.

– Деда! Пятаца!

На «деду» Арават уже привык откликаться, но на этом его познания в моем родном языке и заканчиваются.

– Котик, с дедой надо по-муданжски говорить, – напоминаю я.

Алэк тут же с легкостью повторяет свои требования на муданжском.

– Нет, малыш, я уже старый в прятки играть, – возражает Арават, величественно опускаясь на диван. При всем моем к нему своеобразном отношении я вынуждена признать, что он умеет себя подать, пожалуй, даже эффектнее, чем Азамат. – Иди лучше сюда, я тебя на коленке покатаю.

Алэк, немного сдувшийся после отказа, снова оживляется и топает на зов. Арават сажает его верхом себе на ногу и принимается покачивать, декламируя какой-то стишок про лошадок и умудряясь при этом нисколько не утратить величия и благообразия. Я вынуждена признать один-ноль в его пользу и тихонько усаживаюсь у стеночки, не привлекая к себе внимания.

Где-то через часок ребенку все-таки надоедает кататься, но он утомляется достаточно, чтобы перейти к более тихим играм. Я извлекаю большую коробку с пирамидками и мозаиками и принимаюсь объяснять ребенку, что красную собачку надо положить либо к красным, либо к собачкам, а синюю кошечку соответственно. На трех языках это особенно пикантно. Краем глаза замечаю, что Арават украдкой утирает пот со лба.

– Если хочешь, закажи себе что-нибудь, меню на журнальном столике, – напоминаю я.

– Да, пожалуй, после таких трудов можно и подкрепиться, – соглашается он. – Заводной какой мальчуган… Давно ты с ним тут бесишься?

– С семи утра, – вздыхаю я.

– Не понял, а няня где? – поднимает брови Арават.

– Няню я сама вчера отпустила поспать подольше, а то он уже на ногах не держится. После обеда придет.

– Ничего себе, такого молодого парня укатать, вот это я понимаю, наследный князь!

– Азамат и сам в детстве был неугомонный, разве нет? – пожимаю плечами я.

Арават задумывается на секунду.

– Я его таким маленьким и не помню, – признается. – Он тогда еще у матери жил. Я его забрал трехлетним, взрослый парень, считай. И спрос с него, как со взрослого, у меня не забалуешь. А этот – совсем сопля, и накажешь – не поймет за что. Говоришь, Азамат такой же был?

– Ийзих-хон говорит, мне-то знать неоткуда, – уточняю я, вынимая у Алэка изо рта крышку от коробки. – Говорит, после того как он ходить начал, она похудела вдвое оттого, что гонялась за ним по всему городу.

Арават озадаченно смотрит на Алэка.

– Как же она с ним управлялась-то три года, если я за час выдохся? – бормочет он себе под нос.

– Не поняла, а где была няня? – копирую я его.

– Да я как-то подумал, чего ей, неработающей, один ребенок? Все ж не столичная неженка, справится…

Я выразительно двигаю бровями, но оставляю комментарии при себе. Скоро обед, Азамат придет, не хочется, чтобы он оказался прямо посреди ссоры.

Алэк обнаруживает, что у дисков от пирамидки хорошая аэродинамика и их можно запускать во все стороны по комнате. Хорошо, что у всей мебели бронебойные дверцы.

Арават что-то бухтит, разбираясь в меню. Видимо, до него не сразу дошло, что оно не лежит на столе отдельной книжечкой, а представлено в цифровом виде на экране, которым и является столешница.

– Добавь там для ребенка жевательный бублик, – прошу я немного мстительно: пускай полазает по вкладкам, поищет мне этот загадочный продукт.

– Что это? – с недоверием спрашивает Арават.

– Такая большая мягкая конфета, которую можно жевать часами. Ему для зубов надо, ну и чтобы поменьше у нас взрослой еды клянчил.

Арават снова ворчит что-то неразборчивое, но после нескольких попыток навигации по меню все-таки находит нужное. И тут же получает по лбу диском от пирамидки.

– Алэ-эк! – укоряю я.

Арават поднимает испепеляющий взгляд и переводит его с меня на Алэка и обратно. Ох, что-то сейчас будет… Как бы не пришлось хватать ребенка в охапку и драпать к Азамату в кабинет.

– Изини! – хлопая голубыми глазками, выкрикивает Алэк. – Деда хаоший! Изини!

– Смотри у меня, – грозит ему пальцем Арават, но, кажется, успокаивается и снова переключает внимание на меню.

Я бесшумно издаю вздох облегчения.

– А Азамат до вечера на работе? – спрашивает он вдруг, неубедительно изображая праздный интерес.

– Нет, он где-то через полчасика придет заниматься с Алэком гимнастикой и потом останется обедать.

– А-а.

Я полагала, что он обрадуется, но, похоже, он как раз надеялся, что Азамат в ближайшее время тут не появится. И зачем я ему наедине?

– Я тут подумал, – необычно для него неуверенным голосом начинает Арават, – ты по-прежнему склонна швыряться в людей предметами или остепенилась чуток?

Я морщу лоб, пытаясь припомнить, когда это я в кого швырялась.

– Ты меня с кем-то путаешь, я в напряженных ситуациях обычно сразу глотку режу, – как бы шучу я.

– Да, действительно, – кривится он. – Всех твоих подвигов и не упомнишь.

– Ты к чему это? – кошусь я на него через плечо. – Решил затеять скандал, чтобы Азамата порадовать?

– Как раз наоборот, – быстро перебивает Арават. – Я просто подумал… У меня твои бормол стоят-пылятся… Мне-то что, но у меня на полках тесно, а тут, я смотрю, пустовато. Может, все-таки заберешь их?

Я разворачиваюсь всем корпусом и с интересом разглядываю Аравата. Ему, похоже, не очень комфортно, но, помаявшись немножко, он все же встречает мой взгляд. Очевидно, и правда хочет на мировую.

– Ладно, – киваю. – Будем поблизости, заберу.

Он пожевывает губу. Ну что еще?

– Они у меня с собой.

Я моргаю.

– Ты же на Орл ездил, к другу?

– Ну да, но я решил на всякий случай… зимние дороги ненадежные, вот я и подумал…

– И как погода на Орле?

Он пожимает плечами:

– Как там может быть погода? Как обычно, жарко.

– В следующий раз будешь выдумывать отмазку, проверь новости сначала, – советую я. – Там третьего дня был ураган, и с тех пор непрерывный ливень с градом.

Арават тихо матерится сквозь зубы.

– А вообще, – продолжаю я развивать свою мысль, перехватывая у Алэка очередное кольцо, которое он вознамерился запустить в деда, – можно было просто позвонить Азамату и сказать, что заедешь его повидать. Ему было бы намного приятнее, чем все эти «случайно проездом».

– Если бы я собирался повидать Азамата, я бы так и сделал, без твоей указки, – огрызается он. – А так я просто не был уверен, что буду в настроении общаться с тобой.

То есть что хватит пороху заговорить со мной про бормол, перевожу я, но оставляю эту мысль при себе.

– Хорошо, хорошо! – поднимаю руки, как бы сдаваясь. – Если ты все еще хочешь мне их отдать, то давай.

Он извлекает из-за пазухи диля вышитый мешочек на хитрой самодельной застежке. Вот ведь какая-то женщина ради него старалась… Я встаю на слегка затекшие от сидения на коленках ноги и стараюсь не очень насмешливо выглядеть, изображая торжественное принятие дара – двумя руками и с поклоном. Арават протягивает мне мешочек одной рукой, но, заметив, что я всерьез, тут же спохватывается, подрывается с места и преподносит по всем правилам. Как только многострадальные бормол оказываются у меня, он тут же демонстративно переключается на Алэка, усаживается рядом с ним на ковер и принимается руководить строительством пирамидки. Я расставляю бормол на свободной полке, стараясь не поддаваться неприглядному щемящему чувству, которое они во мне вызывают. Все равно как найти чемодан со своими детскими игрушками плюс еще тонну эмоционального багажа, от разочарования до удовлетворения. Да, наверное, именно это я сейчас чувствую.

– Спасибо, – говорю негромко.

– За что? – слышится недоверчивое из-за спины.

– Мне… было очень тяжело думать о тебе плохо. После того как я всю жизнь считала тебя этаким добрым дедушкой из сказки. Мне было страшно обидно так разочароваться. Так вот, спасибо, что… хотя бы пытаешься исправить ситуацию.

– Не за что, – отвечает он после секундного раздумья.

В дверь стучат, и является слуга с чайным подносом, а следом Азамат.

– О, отец! – удивляется он. – Здравствуй. Ты проездом или как?

Прежде чем Арават успевает загнать свою сказочку, я перебиваю:

– Он решил тебе сюрприз устроить.

Азамат оглядывается на меня и замечает свежерасставленные бормол. Его брови скрываются под волосами.

– О как! – Он снова оборачивается к Аравату. – Спасибо, отец. Я очень рад тебя видеть. Ну что, Алэк, пошли в зал! Пускай деда чаю попьет спокойно!

Алэк на слово «зал» делает стойку и с улюлюканьем резво топает на гимнастику. Азамат с Араватом переглядываются и совершенно одинаково улыбаются. Вот уж правда из одной кудели…