После утреннего Совета Азамат возвращается домой и плюхается на диван, воздев руки к потолку.

– Лиза, я не знаю, что делать с этими духовниками, они все посходили с ума!

Из-за высокой спинки кресла выглядывает матушка, которая вместе со мной сидела и пила какао со взбитыми сливками.

– Ты что такое говоришь, сынок? – строго спрашивает она. – Ты с духовниками-то поосторожней…

– Ой, ма, прости, не заметил тебя, – кается Азамат. – Лиз, сходи со мной в кабинет, а?

Я поднимаюсь, спешно проглатывая откушенный кусок и прихватываю чашку, в то время как матушка ворчит:

– Да сел бы поел спокойно, не убежит жена-то…

Но мы уже выходим.

– Что там стряслось? – спрашиваю, когда Азамат плотно закрывает за нами дверь своего кабинета и усаживается прямо на антикварный стол.

– Да видишь ли, Алтонгирел не такая уж невинная жертва, как он вчера притворялся.

Я хлопаю глазами.

– Хочешь сказать, он первым начал ссору с Аж… тьфу, с утра я это не произнесу.

– Ну, скажем так, я начинаю с тобой соглашаться в отношении того, что Алтонгирелу катастрофически не хватает такта. Когда Старейшина довольно резко отказался принять ученицу из безродных, наш дорогой друг решил надавить на слабые места, мол, вы же сами квазар, и каково бы вам было, если бы вас не взяли в учение… ну и несколько увлекся, живописуя подробности. Всех духовных тонкостей они при мне не обсуждали, но я так понял, Ажгдийдимидину было не слишком приятно выслушивать, в каких мучениях он бы умер в такой ситуации.

Я могу только закрывать лицо руками – Алтоша такой Алтоша!

– Ажгдийдимидин попросил его уйти, – продолжает Азамат. – Тогда Алтонгирел принялся его обличать в нежелании помочь ближнему, мол, он просто отворачивается от чужих проблем, всего лишь из-за каких-то предрассудков, а все потому что с ним самим и его близкими никогда ничего плохого не случалось, и как вообще настолько узкомыслящий человек может быть допущен к решению мировых проблем. Как ты понимаешь, Старейшина, хоть он и терпеливый человек, такого хамства не снес и выдворил Алтонгирела силой.

– О господи! – опешиваю я. – Алтоша что, совсем умом сдвинулся?

– Вот и я о том же, – вздыхает Азамат. – Он, как я понимаю, очень близко к сердцу принял ситуацию с Айшей. Честно говоря, я не ожидал от него такого рвения помочь девочке… – Азамат встает и прохаживается по комнате. – Еще честнее, я не знал, что он вообще способен так отчаянно сопереживать другому человеку.

– Ну почему, он ведь сопереживал тебе, когда тебя изгнали. Даже увязался следом, не жил на планете несколько лет…

– Это да, – щурясь, соглашается Азамат, – но, во-первых, ему в любом случае нужно было провести несколько лет вдали от наставника, а работа наемника престижна, да и визитов домой никто не запрещал, во-вторых… Понимаешь, это другое. Он все детство на меня очень сильно полагался, особенно после смерти отца. Он ведь и готовить никогда не умел, и в принципе был неприспособлен к самостоятельной жизни. Естественно, без меня ему сразу стало очень трудно, не к кому пойти за помощью и советом. Поэтому, как мне кажется, сопереживание там играло второстепенную роль, чисто с практической точки зрения ему было намного комфортнее со мной, чем без меня. А тут совсем другая история, он ведь совершенно не нуждается в Айше, но тем не менее печется о ней, как о родной.

– Погоди-погоди, – перебиваю я. – Ты хочешь сказать, что полагаешь, будто единственный человек, который не бросил тебя в беде, сделал это из корыстных соображений?

Азамат возводит очи горе.

– Лиза, ну что ты на меня тему переводишь, я ведь не о том!

– Ну почему, ты как раз о том, – возражаю я. – Ты считаешь, что Алтонгирел неспособен к сопереживанию только потому, что не веришь, будто он сопереживал тебе. Но вот помнишь, когда Эцаган был ранен, Алтонгирел ведь ему сопереживал, правильно?

– Ну ты сравнила! Эцагана-то он любит!

Поскольку мы говорим на муданжском, Азамат использует то самое слово «любить», которое означает «любить как друга или члена семьи». На чем я его и ловлю.

– Хочешь сказать, тебя он не любит?

– Лиза, чего ты цепляешься к словам? Мы с ним друзья, что еще ты ожидаешь услышать?

– Видишь ли, котик. – Я подцепляю его под локоть и присоединяюсь в расхаживании по комнате. – Мне Алтонгирел совершенно не кажется человеком, неспособным к сочувствию. Он с некоторым трудом выстраивает отношения с окружающими людьми, это правда, но я бы не назвала его бесчувственным или расчетливым. А вот за тобой водится не замечать, что твоя жизнь кому-то небезразлична.

– Мне всегда говорили, что скромность – это хорошее качество, – сообщает Азамат куда-то в сторону.

– Скромность предполагает, что ты не выставляешь свою значимость напоказ, а не то, что ты о ней не подозреваешь. Ведь получается, что ты считаешь Алтонгирела хуже, чем он есть.

– Ты его защищаешь? – усмехается Азамат. – От меня? А мне казалось, вы не ладите…

– Я не его защищаю, а тебя пытаюсь понять. С Алтонгирелом мы ладим так себе, хотя последнее время получше, чем раньше, но тем удивительнее для меня, что ты о нем худшего мнения, чем я!

– А я не могу взять в толк, почему тебя так волнует мое отношение к Алтонгирелу. Я заметил, что ваши отношения значительно потеплели, а стоит мне отвернуться, как тут же появляется Ирлик-хон и втягивает вас обоих в какое-нибудь увлекательное приключение! – заканчивает он внезапно эмоционально.

– Вот потому и волнует, – медленно произношу я. – Если уж ты не доверяешь Алтонгирелу, которого знаешь с детства, и считаешь, что он остался твоим другом исключительно потому что ему было так удобнее, то страшно представить, что ты думаешь обо мне.

Азамат устало трет глаза – а ведь еще только утро.

– Лиза, ты знаешь, что я о тебе думаю. Что ты самая лучшая и самая красивая, и что без тебя моя жизнь походила бы на попытку вплавь преодолеть океан Гэй посреди зимы. Неужели ты все еще сомневаешься в моих чувствах?

– Нет, но ты почему-то сомневаешься в моих, – развожу я руками. – Ирлик может составить тебе конкуренцию примерно с тем же успехом, что Хос. Или, скажем, какое-нибудь диковинное растение. Мне, конечно, любопытно, у нас ведь, на Земле, нет богов, но ты же не можешь всерьез полагать, что мне может быть интересен как мужчина некий полугуманоид, который может в любой момент забыть, кто я такая и как его самого зовут!

– Это очень рациональные соображения, – вздыхает Азамат. – К сожалению, интерес рождается обычно от вещей иррациональных. Например, от красоты. Да и статус играет роль…

– Безусловно играет! – подхватываю я. – Именно поэтому у бога – прародителя чудовищ, которого собратья и родная жена так ненавидят, что заперли в подземной пещере на двести лет, гораздо меньше шансов, чем у человека, которого совершенно посторонние люди избрали над собой Императором, тебе так не кажется? Да и не знаю, как ты, а я золотые зубы не считаю особо привлекательными.

– Хорошо, хорошо, не кипятись. – Азамат поднимает руки в пораженческом жесте. – Я знаю, что ты не склонна к иррациональным поступкам. Но согласись, что Ирлик-хон приходит к тебе, ведь именно ты его интересуешь.

Я пожимаю плечами.

– По-моему, он приходит к нам просто потому, что ему одиноко. А интересует его последнее время в основном Кир, потому что он наглый. Конечно, Ирлик, видимо, по природе ловелас, но он уважает и тебя, и мои чувства к тебе и, как мне кажется, оставил идею меня соблазнить.

Азамат качает головой и молчит.

– Коть, ну что я должна сделать, чтобы ты перестал во мне сомневаться, а? – тихо спрашиваю я. – Тебе-то легко, ты мне сказал, что я самая лучшая и самая красивая, и я верю, что ты действительно так думаешь. А если я тебе то же самое пытаюсь сказать, ты меня всерьез не воспринимаешь или вообще начинаешь искать какие-нибудь тайные причины, зачем это я вдруг к тебе подлизываюсь. А теперь еще выясняется, что и лучшего друга ты подозреваешь в том же самом. Может, просто кто-то слишком мнительный, а?

– Ты ничего не должна доказывать, – быстро отвечает Азамат, мягко обнимая меня. – Я ведь ни в чем тебя не обвиняю, я просто нервничаю. Если я хоть немножко задумываюсь, то понимаю, что причин для беспокойства нет. Но иногда я беспокоюсь и без причины и не знаю, что с этим делать. Может, стоит попробовать что-нибудь еще из твоего арсенала постельных игр. Может, я успокоюсь…

– А с Алтонгирелом тоже играть будешь? – усмехаюсь я.

– Лиза! Как ты мо…

– Шучу! Шучу!

Азамат укоризненно на меня смотрит.

– Я подумаю, – наконец говорит он. – Я вроде бы понял, почему тебя смущает моя трактовка его поступков, но я никогда специально не задумывался, как он ко мне относится. Возможно, я и правда рассудил неверно. Ты очень любишь докапываться до самой сути чувств и называть их словами. А у нас и слов-то таких нет, и я вполне уверен, что ни одному муданжцу никогда бы в голову не пришло задуматься, из каких именно соображений мой друг последовал за мной в изгнание – потому что он мне сочувствовал или потому что мое присутствие облегчало его собственную жизнь.

– Национальность тут ни при чем, просто это женский способ мышления, – улыбаюсь я.

– Ты признаешь, что между мужчинами и женщинами есть разница? – удивляется Азамат и, прежде чем я успеваю набрать воздуха, чтобы прочитать ему лекцию по этому поводу, быстро меняет тему. – Но я не рассказал тебе всего, что было на Совете. Алтонгирел извинился за свою бестактность, и у Ажгдийдимидина хватило трезвости ума извиниться за применение силы, так что инцидент исчерпан. Мне, правда, показалось, что они остались не в лучших отношениях, но все же есть надежда, что Алтонгирелу не придется второй раз за полгода менять наставника.

– Да уж, – киваю я. – Хотя мне все равно странно, что Старейшина так разъярился. Алтонгирел, конечно, хамло, но Ажгдийдимидин, как мне казалось, не должен поддаваться на такие провокации…

– Так, Лиза, давай ты отложишь свой анализ души Старейшины Ажгдийдимидина, он и так в прескверном настроении! – усмехается Азамат. – А мне надо быть в Доме через десять минут, я ведь жду решения Совета по поводу хозяев леса.

– Ладно, скачи, дай только поцелую на удачу, – говорю, притягивая его пониже за косу.

По ходу поцелуя мне начинает казаться, что никуда Азамат на самом деле не торопится, уж очень он с чувством и с расстановкой подходит к вопросу. И даже когда мы разлепляемся, он продолжает меня обнимать и трется щекой о мое ухо, забавно шурша.

– Я правда лучше Ирлика? – шепчет он еле слышно.

– Бесконечно лучше, – отвечаю я так же тихо.

– Сейчас мне кажется, что когда-нибудь я смогу в это поверить, – бормочет он и отпускает меня. – Ну все, я побежал.

И исчезает за дверью, а я остаюсь качать головой в раздумьях.

Моя вторая попытка позавтракать тоже удачей не заканчивается. Стоит мне ковырнуть ложкой в йогурте и начать светскую беседу с матушкой, как в домофон звонит странник, о котором я уже порядком забыла. За спиной у него мнется фотограф.

Вообще-то со странником мы договаривались, что я ему позвоню, когда приеду, и сама назначу дату и время. Но, очевидно, мне еще предстоит привыкнуть к повадкам местных журналистов.

– Добрый день, Хотон-хон, – лучезарно сообщает его бородатая физиономия. – Настало время нам побеседовать.

– Добрый день, Как-всегда-не-вовремя-хон, – кисло улыбаюсь я. – Ладно уж, заходите, только быстро.

– Кто это там? – озабоченно спрашивает матушка, когда я впускаю посетителей и отключаю видео.

– Странники, – вздыхаю я. – Пришли у меня интервью брать, и как назло Азамат на Совете, я ведь сейчас наболтаю чего-нибудь неуместного… Хорошо хоть Кира дома нет, может, не придется слишком много врать.

– Ничего, Лиза, не боись, – подбадривает меня матушка. – Я пока за Араватом была, этого народа повидала, если что – подмогну. Ты лучше со стола все убери, нечего их кормить, а то снова и снова приходить будут. Дай им чаю с перцем, и все.

Я спешно вызываю слугу убраться, и когда он выкатывает столик с недоеденным завтраком в коридор, как раз сталкивается на пороге с гостями.

– Какая жалость, что вы опоздали к завтраку, – вздыхаю я. – Ну присаживайтесь, побеседуем.

– А это еще кто? – удивляется странник, кивая на матушку с таким выражением, будто он тут хозяин, а я привела в дом кого-то постороннего.

– Мать моего мужа, – спокойно объясняю я.

– А что она тут делает? – продолжает недоумевать странник.

– Ворожу, – вперед меня отвечает матушка, – чтоб если у кого язык слишком длинный, к зубам присох.

Странник сглатывает, а фотограф прячет усмешку за камерой, якобы прицеливаясь щелкнуть матушку.

– Э, – окликаю его, – вы чего, она же член Императорской семьи!

– Мать-то? – переспрашивает фотограф. – Да нет, она не считается.

– Пускай снимает, – разрешает матушка, усаживаясь поэлегантнее. – С меня не убудет.

Как многие провинциальные дамы, ради визита в столицу она оделась в самое лучшее, поэтому теперь сверкает самоцветами и золотым шитьем, несколько выбиваясь из нашего будничного интерьера. Странник неловко сучит ногами, обутыми в одноразовые тряпичные бахилы.

– Скажите, а зачем нас заставили разуться при входе в жилую часть? – интересуется он, переводя взгляд со своих залатанных носков на матушкины меховые тапочки с серебряными бубенцами на мысках.

– У меня ребенок по полу ползает, – охотно объясняю я. – Ваши грязные ботинки мне тут не нужны.

Странник поворачивает застежку на диле – видимо, у него там микрофон – и хватается за подвернувшуюся тему.

– Значит, муж вас вынуждает подстраиваться под удобство ребенка? Ясненько.

– Да нет, скорее уж наоборот, это я стараюсь, чтобы… – начинаю я, но странник меня перебивает:

– А под какими предлогами вы обычно отказываетесь проводить время с младенцем?

– Я не отказываюсь, – моргаю я.

– Ну, Хотон-хон, давайте без этого, все же понимают, что вы тоже человек. Женщины, которые будут читать это интервью, хотят получить пример для подражания, и ваше положение обязывает вас его предоставить. Не волнуйтесь, Император не станет читать женский журнал. Ну так?

– Я не отказываюсь, – повторяю я увереннее. – Я провожу со своим младшим ребенком большую часть дня, только по утрам с ним гуляет няня.

– Ага, хорошо, – кивает странник, полностью пропуская намек про младшего. – Ну и как вы объясняете мужу, почему утром вы ребенком не занимаетесь?

– А чего тут объяснять, я к нему ночью встаю два раза, – пожимаю плечами. – Надо же спать хоть иногда.

– То есть вы говорите мужу, что два раза за ночь встаете к ребенку, поэтому утром имеете право на отдых? – переиначивает мой ответ странник.

– Ничего я ему не говорю! У нас радионяня стоит в спальне, если ребенок плачет, мы оба просыпаемся.

– Погодите-погодите, – хмурится странник. – Поясните, в чьей спальне?

– Они спят вместе, – тихо подсказывает ему фотограф.

Странник на него косится:

– Ты чего несешь?

– Того, я же снимал их дом на Доле, так вот, у них одна спальня на двоих.

– Что-то ты путаешь, – хмурится странник.

– Ничего он не путает, – встреваю я. – У нас на Земле так принято.

– Что, вот прямо так, в одной комнате? – продолжает не верить странник.

– Даже в одной кровати, – хмыкаю я. – Пойдемте, покажу, все равно ведь всю мебель снимать будете.

Надо сказать, что об интерьере в нашем столичном жилище я знаю несколько больше, чем на Доле. Тот дом Азамат мне презентовал уже готовым, со всей мебелью. А этот строился после того, как Азамата избрали, и заниматься домом у него не было никакой возможности. Я, конечно, тоже работала, но мысль о стопках дифжир на полу и замшевых диванах заставила меня выкроить некоторое время, чтобы проследить за обстановкой в жилой части дворца. В традиционном муданжском доме нет ни кроватей, ни стульев, и вся жизнь происходит на полу, если только это не север – там спят на печке, а за столом сидят на лавках. Поскольку большинство мастеров-мебельщиков женщину за разумное существо не считают, я довольно быстро поняла, что просто так моим указаниям никто следовать не будет, поэтому все техзадания стала начинать словами «мой муж с севера и привык…» или «мой муж много лет провел в космосе и привык…» – так мне удалось добиться, чтобы в доме все-таки были стулья, кровати и душ, чтобы у мягкой мебели были съемные тканые чехлы, которые можно постирать, а слуги при уборке перестали запирать абсолютно все ящики всех комодов на ключ.

Но вот с нашей кроватью пришлось тяжко: двуспальных на Муданге просто не делают. Сначала я пыталась выяснить у Азамата, кто делал нашу кровать на Доле, чтобы заказать ему такую же, но Азамат как раз на той неделе сидел на бесконечных сетевых переговорах с ЗС по поводу санкций против повторного джингошского нападения, и ему было ну совсем не до кроватей, он и не спал, по-моему, вообще. Когда же я являлась в мебельную мастерскую и принималась объяснять, что мне нужна кровать более-менее квадратной формы, чтобы на ней с комфортом умещались два человека, на меня смотрели снисходительно, мол, беременная женщина, все понятно, но мы лучше подождем команды от мужа. Окончательно озверев, я позвонила в какую-то сильно удаленную фирму, где о внешности Азамата только слухи ходили, наплела им, что мой муж – настоящий великан и кровать ему нужна три метра шириной и пять длиной, пригрозив, что, если они хоть сантиметр оттяпают, Император явится лично и расплющит их там всех одним взглядом. Вот в это они поверили – и произведенный ими монстр по-прежнему занимает собой большую часть нашей спальни, оставляя совсем немного места для прикроватных тумбочек и прохода ко встроенному шкафу.

Я охотно рассказываю эту нравоучительную историю притихшим странникам. Фотографу приходится высунуться из окна спиной вперед, чтобы уместить мое достижение в кадр.

– Но позвольте, – обретает голос мой инквизитор. – Под каким же предлогом в таком случае вам удается отказывать мужу в его супружеских радостях?

Этого вопроса я ждала – в конце концов, весь Муданг интересуется нашей с Азаматом половой жизнью. Но вот что на него отвечать, я так и не придумала – врать не хочется, а правду, скорее всего, поймут совершенно превратно. Но странник ждет, и надо что-то говорить, а то точно не поверит.

– Да я не отказываю, – развожу руками.

– Ну как так, не может быть. Сколько бы муж ни платил, все равно жена время от времени отказывает, – увещевает меня странник. – То голова болит, то живот, то устала…

– Если у меня что-то болит, я принимаю таблетку, и оно проходит, – сообщаю я. – А устает Азамат больше, чем я, я же почти не работаю после родов.

– Хотите сказать, у него не так уж много мужской силы? – с каким-то злорадством произносит странник, оглядываясь на матушку, оставшуюся в гостиной, – как бы не услышала.

– Еще чего! – возмущаюсь я. – У моего мужа мужской силы на троих хватит по всем параметрам!

– Так что же, он вас, бедняжку, каждую ночь заставляет…

– Ничего он меня не заставляет! – перебиваю я. – Он мой муж, и меня все устраивает!

– Значит, все-таки правду говорят, что вы, э-э, не как большинство женщин? – аккуратно интересуется странник. Надо же, прямо сказать не посмел, побоялся.

– Я не устрица, – отрезаю я.

– Позвольте, но тогда я совсем ничего не понимаю, – разводит руками странник.

Я тяжело вздыхаю. Придется все-таки как-то объяснять, иначе живой меня не выпустят. Ну ладно, можно толкнуть ему про иную физиологию, хотя не факт, что поверит. Да и, судя по опыту Оривы, это тоже неправда… И тут меня осеняет.

– Понимаете, – говорю я проникновенно, – мой муж много где побывал и в этих делах очень опытен. Он умеет сделать так, чтобы неприятная обязанность превратилась в сущее наслаждение. Так что дело не во мне, просто он знает, как сделать мне приятно.

Странник смотрит на меня с таким выражением, как будто вот-вот пустит слюну.

– И, разрешите спросить, что именно он делает для этого?

– Ой, ну что вы, – изображаю я благородную скромницу, – я о таких вещах не могу с мужчиной говорить, вы лучше сами его спросите. Хотя, скорее всего, вам придется его долго уговаривать, ведь делиться таким знанием не совсем в его интересах, – добавляю с ухмылкой.

Странник оставляет тему. Я готова аплодировать самой себе – в кои-то веки муданжские заморочки оказались мне на руку!

– Что ж, все ясно, – вздыхает он уныло. – Ну давайте тогда хоть шкафы покажите, вы, кстати, где одежду покупаете?

Мои шкафы во дворце набиты почти без исключения дареными вещами, потому что в столице я всегда на виду и не могу себе позволить показаться на людях в любимых потертых трениках. Фотограф принимается настраивать камеру, чтобы хорошо получилось все яркое и блестящее.

– Ну я белье заказываю с Земли, – говорю. – А так, собственно, я почти ничего и не покупаю. Добрые женщины со всей планеты присылают мне очень много нарядной одежды, гораздо больше, чем мне нужно, так что покупать уж и вовсе незачем.

– Ну а меха? – находится странник.

– Да ну, я их не люблю, – морщу нос. – Я предпочитаю современные материалы. Муж мне на свадьбу целый вагон шуб подарил, теперь висят пылятся.

– Так-так. – Странник достает органайзер и принимается в нем что-то отмечать. – А давайте-ка вообще поподробнее, какую одежду вы предпочитаете?

– Удобную, – веско говорю я и делаю паузу. – Вот, например, этот диль мне делала моя подруга, Орешница, она потрясающая мастерица, не забудьте его отснять, пожалуйста. Так вот, у него так устроены рукава, что, когда я машу рукой на торжественном мероприятии, рукав не сковывает движения и не сдавливает мне локоть. При этом тут вот есть застежка, так что его можно подсобрать и на пиру не вляпываться манжетом в еду. Это очень удобно!

– Ну а… цвета, фасоны? – допытывается выбитый из колеи странник.

Я пожимаю плечами.

– Да все хороши. Я не люблю черный и серый, потому что они унылые, ну и слишком уж пестрые вещи обычно не ношу. Лучше всего яркие однотонные с какой-нибудь отделкой. Вот, например, матушка мужа мне сшила нижнюю рубашку, я считаю, очень красиво. Но вы же понимаете, я инопланетянка и в муданжской одежде особенно не разбираюсь, фасоны там, стили… Мужу нравится, когда я в синем.

– Мужу? – упавшим голосом уточняет странник. – Уж не хотите ли вы сказать, что руководствуетесь мнением мужа в вопросе выбора одежды?

– Почему бы и нет? Ему смотреть-то на меня.

– А можно спросить? – встревает фотограф, запечатлев мою коллекцию парадных нарядов. – Вы, когда печальных лечите, как одежду предохраняете? Или вы только издалека консультируете?

– Да нет, что вы, для этого у меня специальная одноразовая рабочая одежда есть, – усмехаюсь я. – Там, в кабинете лежит. Еще не хватало думать о сохранности вещей, когда по уши в крови копаешься в человеческих внутренностях… Э, вы чего? Ах да, я забыла, что вы целителей боитесь…

Фотографа приходится выволакивать под руки и отпаивать подоспевшим чаем.

– Так-то дурацкие вопросы Хотон-хон задавать, – невозмутимо замечает матушка, не двинувшаяся с места.

– Продолжим, – стиснув зубы, произносит странник и жмет что-то в органайзере. – Какую вы предпочитаете обувь?

– На низком каблуке! – выпаливаю я заготовленный ответ. Это, может, и не всегда правда, но я хорошо себе представляю, какое влияние мои слова сейчас окажут на количество сломанных ног в этом сезоне. По муданжским мостовым лучше всего ходить в турботах с металлическими носами, а в межсезонье – в ластах.

Странники продолжают расспрашивать меня обо всех подробностях личной и общественной жизни почти до обеда, и, если бы не матушка, я бы, наверное, не ушла живой. Она, оказывается, умеет веско высказаться, так что даже мне иногда страшновато становится, а уж посторонним людям, не знающим, какая она обычно милая и добрая, наверняка всерьез жутко. Меня удивляет, как она не боится пустить о себе какие-нибудь неприятные слухи, но, видимо, уповает на то, что до ее деревни они все равно не дойдут, а в столице матери Императора бояться нечего.

Тирбиш возвращается с прогулки с Алэком, мелкий тут же требует моего внимания, а мне приходится отвечать на сотни вопросов про то, кто, как и чем занимается с юным князем, какие ему читают книжки, покупают игрушки, поют песни и так далее. Поскольку основной корпус детских текстов в моей голове – на моем родном языке, приходится тут же мучительно переводить и пересказывать, что я там внушаю будущему Императору на своем наречии, которое, по выражению матушки, «звучит как пряжа».

Я уже начинаю прикидывать, как бы это так выставить господ странников, чтобы они и правда выставились, и не позвать ли мне для этой цели охрану, когда проблема решается сама собой.

Посреди гостиной вырастает столб зеленого пламени, и из него величественно выступает Ирлик, слегка задевая головным убором потолок, не рассчитанный на рост бога.

– Лиза, – деловито начинает он, игнорируя остальных. Костер мгновенно гаснет, не оставив по себе никакого следа. – Ну как там дела в Совете? Удалось их уговорить?

– Ну, Ирлик, солнце, я-то почем знаю? Азамат с утра туда ушел, а я тут занята была. Ты бы заглянул к нему сам, он будет очень рад тебя видеть.

– Ты думаешь? – с сомнением произносит Ирлик. – Мне казалось, он последнее время от меня не в восторге.

– Да нет, что ты! – заверяю я. – Просто тут столько всего навалилось, дети, работа, сам понимаешь… Зайди к нему, побеседуй. Я уверена, он с гораздо большим удовольствием обсудит этот проект с тобой, чем будет через меня передавать по испорченному телефону.

– Тоже верно, – соглашается рассудительный Ирлик. – Ну тогда до встречи.

И снова скрывается в огне.

Странники пару минут сидят, приросшие к стульям, медленно переводя взгляд с меня на то место, где только что стоял Ирлик.

– Чего расселись? – гостеприимно спрашивает матушка. – Видите, у Хотон-хон дела поважнее есть, чем вас развлекать! Смотрите, как бы бог не прогневался, что вы свой нос суете.

Они исчезают через доли секунды. Мы с матушкой переглядываемся и принимаемся хохотать, от души и до слез.

После обеда, на котором Азамат не присутствует, на меня наваливается работа. Сначала несколько плановых пациентов по записи, а потом еще приходится спасать одного из земных врачей, у которого внезапно открылась аллергия на какую-то местную пряность. Хорошо, что я случилась в Доме Целителей в этот момент, да еще и вместе с Киром, потому что изо всех земных специалистов только у меня и у самого больного есть хирургический сертификат, а у мужика отек Квинке полностью перекрыл дыхательные пути, орально трубку не просунешь. Антигистамины он сам себе ввести успел, но пока они подействуют, можно и задохнуться. Конечно, при нынешних инструментах эту операцию может сделать любой обыватель после школьного курса первой помощи, но на Кира она почему-то произвела неизгладимое впечатление, он долго меня расспрашивал, что к чему, и в итоге ушел тренироваться на поросячьих тушках, так что на ужин у нас образовалась печеная свинина.

– Чудесный запах, – отмечает Азамат, входя и присаживаясь к столу. – Мы что-то отмечаем?

– Если мне не изменяет нюх, ты уже начал, – хмыкаю, радуясь, что матушка ушла почивать час назад. – Я так понимаю, тебе удалось прободать Старейшин?

– Совершенно верно, – кивает Азамат и поясняет, забыв переключиться с дворцового канцелярита на человеческий язык: – Проект подписан и ожидает только подтверждения с другой стороны, чтобы стать законом. Как только мы получим от хозяев леса письменное обязательство подчиняться человеческому уголовному законодательству, автоматически войдут в силу санкции за убийство и лишение свободы, соответствующие аналогичным применительно к людям, то есть законодательно хозяева леса приравниваются к человеческим существам.

– А как же они-то бумагу напишут? Они ведь и говорят с трудом! – замечает Кир.

– Об этом Ирлик-хон обещал позаботиться, – довольно улыбается Азамат. – Он ко мне заходил в обед, представляешь? Мы это все обсудили, ну и выпили за успех предприятия немного… Потом просто разговорились. Он ведь любит логику, вот я ему и предложил проанализировать некоторые статьи муданжского законодательства применительно к разным ситуациям. Знаешь, он ведь очень умный. Схватывает на лету тонкости, которых люди после нескольких лет работы в теме не улавливают. В общем, у меня был чрезвычайно плодотворный день.

– Убедился, что Ирлик не только ко мне и ради меня приходит? – интересуюсь я.

– Да уж, пожалуй, – миролюбиво соглашается Азамат. – Похоже, ему просто поболтать охота. Мы так увлеклись мужским разговором, что про тебя даже не упоминали.

– А Старейшин напугать тоже он тебе помог? – интересуется Кир. – Как в тот раз?

– Нет, сегодня обошлись своими силами, – возражает Азамат. – Старейшина Ажгдийдимидин внезапно выступил за проект. Мне показалось, что он все еще неловко себя чувствовал после вчерашнего и поддержал меня в качестве извинения за то, как обошелся с моим другом.

– Это при том, что Алтоша сам хорош? – удивляюсь я. – Как-то непохоже на духовника так раскаиваться.

Азамат пожимает плечами.

– Он потом еще написал, что считает меня исключительно трезвомыслящим человеком, и что мое правление чрезвычайно полезно для планеты, и еще что-то в таком духе. Я даже не понял, к чему это было. Мы с Унгуцем потом парой слов перекинулись, он сказал, что Ажгдийдимидин последнее время какой-то странный. То ли увидел в будущем что, то ли дома неурядицы. Конечно, не мое дело, но хоть бы он с Унгуцем свои проблемы обсуждал, а то нести на себе такую ответственность одному – это должно быть ужасно…

Я сдерживаю при себе комментарий насчет того, что Ажгдийдимидин сам Азамату особо не посочувствовал, помнится. Может, у него совесть проснулась?

Интервью со мной попадает на главную страницу новостного сайта «Лясы и пяльцы» в первый день зимы, спустя пару минут после полуночи. Сайт этот довольно желтый, а помимо новостей привлекает посетителей советами из народной медицины и бесплатными выкройками и узорами для вышивания, которые сменяются каждую дюжину дней. Вот только кулинарных рецептов там не предлагают, это ж не женское дело…

– Лиза, глядите, – хихикает Кир, подсовывая мне планшет.

Киру интереснее всех было, что же про меня напишут. Я-то сама сразу поставила крест на своей репутации и надеялась только, что появление Ирлика под занавес встречи удержало странника от слишком уж явного извращения моих слов. Азамат тоже не очень беспокоился, потому что кто же в своем уме читает женский сайт, пусть даже там и интервью с Хотон-хон. А вот Кир рассудил, что любопытство сильнее достоинства, поэтому читать потянутся все, а вот признаваться в этом потом не захотят. Так что лучше уж проконтролировать, чтобы хоть знать, каких ожидать слухов в этом сезоне.

Я беру у Кира планшет и утыкаюсь взглядом в пронзительно-розовую страницу с боковыми панелями, составленными из снимков моих вещей. Сверху над текстом помещен маленький рисунок меня, сделанный Бэром для моей страницы. Что-то мне подсказывает, его разрешения никто не спросил.

– Ты серьезно предлагаешь мне читать всю эту муть про башмаки? – спрашиваю я, пролистывая списки брендов и адресов мастерских.

– Вот тут почитайте. – Кир выделяет пальцем абзац.

«Хотон-хон произвела на меня двойственное впечатление, – пишет странник. – Но скажу сначала пару слов о ее внешности, ибо многие портреты, как я убедился, обманчивы. Это женщина среднего роста и довольно необычных пропорций: представлениям о «тощих землянках» она соответствует только посередке, в талии, а в остальном вполне сойдет за обеспеченную горожанку. Что же касается лица, не стоит ожидать увидеть в ней героиню древней баллады с собольими бровями и белым, круглым, словно луна, лицом. Черты ее скорее отличаются опрятностью и умеренностью, чем собственно красотой. Это особенно заметно из-за чувственной подвижности ее лица, на котором выражения сменяют одно другое быстрее, чем она произносит фразу. Многие читатели, конечно, сейчас возмутятся, что сие недостойно столь высокопоставленной особы и что истинная женщина носит лицо как маску. Однако смею заметить, определенное ребяческое обаяние в Хотон-хон есть, и, возможно, именно благодаря этому она кажется намного моложе своих лет.

С удовольствием подтверждаю сведения о цвете ее волос: они не белые, а скорее того оттенка желтого, как высохшая на солнце сухая трава, и действительно свиты в плотные кольца. При осмотре интерьера я нашел пару волосков и тщательно их изучил. Они светлые до самой луковицы и сами собой скручиваются, даже если их намочить. Прежде чем духовники объявят на меня всепланетную охоту, оговорюсь, что после опытов волоски я сжег, заодно удостоверившись, что никакими темными умениями Хотон-хон не обладает.

Говорит первая леди тоже не под стать рангу: быстро и весьма прямолинейно. При этом ее манеру трудно отнести к какому-либо региону. Мне, уроженцу столицы, слышится в ее речи северная тягучесть, но вот мой коллега-южанин отмечает, что и столичная резкость в ней тоже есть. Как бы там ни было, речь Хотон-хон странна для слуха и изобилует всевозможными поэтическими оборотами, иногда не совсем уместными и даже не очень ясными. Смеется она громко, подолгу и часто при этом запрокидывает голову, что позволяет собеседнику любоваться ее довольно красивой шеей, не прикрытой высоким воротником.

Вообще, что касается одежды, вкусы Хотон-хон весьма, я бы даже сказал, чрезмерно непритязательны. Пожалуй, самое шокирующее в ее наряде – это малое количество слоев. Она надевает нижнюю рубаху почти на голое тело, а поверх нее сразу диль, причем иногда это укороченный, верхний диль! Я не обнаружил в ее гардеробе ни намека на подоплеки, рукава или нижние юбки. При такой умеренности удивительно, почему у Императорской четы только два сына, да и те близнецы. Впрочем, как известно тем, кто читает заметки на сайте самой Хотон-хон, она пользуется особым пластырем, позволяющим не задумываться о последствиях мужниных интересов. Этот пластырь, наклеенный почти под мышкой, она мне охотно показала, бесстыже закатав рукав.

Я знаю, что многие мои читатели открыли эту страницу с одной-единственной целью: выяснить наконец, устрица Хотон-хон или нет. Так вот, дорогие мои, не все так просто. Стоило мне заговорить на эту тему, Хотон-хон проявила себя как истинная леди, засмущавшись и предложив мне как мужчине обсудить сей вопрос с Ахмад-хоном, который, по ее словам, и является ключом к разгадке этой тайны. Так что в ближайшее время у нас на главной странице появится вторая часть описания быта Императорской семьи – от лица самого Ахмад-хона.

Обычно, приходя в дом к известным людям, я готов к тому, что мне откроются семейные тайны или темные секреты благороднейших из муданжцев. Однако я привык выискивать намеки и зацепки самостоятельно, изучая положение вещей и случайно оброненные фразы. С Хотон-хон же все случилось ровно наоборот. Она с удовольствием и даже, как мне показалось, с гордостью рассказала мне, как ей пришлось обустраивать дом, в то время как муж денно и нощно пропадал на работе, как она вынуждена пренебречь собственными интересами ради малолетнего князя, как она помогает старшему сыну в учебе и – клянусь своим писательским талантом! – завтракает с матерью мужа! Любая взятая наугад столичная жена продала бы любимые бусы, но скрыла, что ей приходится подвергаться таким унижениям. Однако Хотон-хон произвела на меня впечатление женщины, исключительно довольной жизнью.

Круг общения Хотон-хон тоже весьма неординарен. Чего стоит уже упомянутая мать Императора, много лет назад бросившая мужа и ныне живущая в одиночестве на северо-западном побережье океана, занимаясь там ловом рыбы и выделкой оленьих шкур. Мне удалось выяснить, что в молодости у нее было прозвище Скорпена – за особую сноровку при ловле этой разновидности рыб и за ядовитый язык (последнее подтверждаю на собственном опыте). Также среди подруг Хотон-хон обнаружились земная целительница, красотка с Восточных островов, гарнетская эмигрантка – жена наемника и рыночная торговка с глухим именем, правда, исключительно одаренная по части рукоделия. Фотографии см. ниже.

«Какая пошлость!» – воскликнули бы многие читательницы, если бы я на этом закончил перечисление. Однако столь разношерстный круг знакомств дополняет не кто иной, как Властелин Битвы и Владыка Подземного Царства Ирлик-Мангуст, собственной персоной заглянувший на огонек прямо во время интервью. Да-да, я имел прекрасную возможность лично удостовериться в правдивости рассказов о дружбе Ирлик-хона с Императорской семьей. Особо примечательным показался мне тот факт, что визит Ирлик-хона не вызвал какого-либо ажиотажа со стороны Хотон-хон и даже матери Императора. Было совершенно ясно, что бог зашел в гостиную по привычке, чтобы поговорить с Императором о каких-то государственных делах. Однако Императора там не случилось, и Хотон-хон, вместо того чтобы позвать мужа заступиться за нее перед лицом грозного бога, по-дружески предложила самому Мангусту зайти к Ахмад-хону в кабинет, обосновав это тем, что «муж будет рад повидаться». И что самое потрясающее, Ирлик-хон именно так и сделал! И вот что я вам скажу, дорогие читательницы: какая из вас не променяла бы пару подобающе высокопоставленных подруг на возможность между делом обсудить новое платье с богом?

Но перейдем теперь собственно к платьям…»

На этом я читать заканчиваю, потому что дальше следует нудный перечень моих предпочтений в одежде и интерьере.

– Ну я попала, – только и выдавливаю я.

– А по-моему, смешно! – щерится Кир.

– Смешно-то смешно, – сетую я, – только вот теперь меня на весь Муданг ославили, что я некрасивая, бесстыжая и ни разу не благородная дама.

– Да вы не понимаете. – Кир давится смехом, еле выговаривая слова. – Теперь ведь все эти тетки будут вынуждены стать такими же!

Я начинаю подыскивать слова, чтобы выразить свой скепсис, когда в мой кабинет, где мы с Киром читали статью, врывается Азамат, размахивая незакрытым буком.

– Лиза, ты это видела?! Каков нахал!

– Интервью-то? Да вот, только что. Ты будешь ему морду бить?

– Морду – не морду, а что-нибудь прищемлю, – свирепствует Азамат, забыв даже ужаснуться моему предложению. – Нет, ну что за хам! Он даже не поинтересовался, хочу ли я давать ему интервью! Просто взял и анонсировал!

Я выпрямляюсь.

– Погоди, так ты из-за этого тут буянишь? Что он тебя не спросил?

– Ну да! – восклицает Азамат, в широком жесте едва не раздолбав бук о край смотрового стола. – Как он смеет обещать публике мое выступление, если только я решаю, когда и в какой форме обращаться к людям!

– А тебя не смущает, что он написал, будто у меня большая задница и унылая физиономия? – начинаю закипать я.

Азамат тормозит посреди комнаты и хмурится.

– Он такое написал?

Я молча отбираю у него бук и указываю на пассаж, где повествуется о моем внешнем виде.

– Рыбонька, так это же хорошо! – успокаивает меня Азамат. – То есть странник, конечно, хамло, и ты у меня самая прекрасная, и никакие героини баллад тебе на подкладку не годятся. Но ты подумай о тех женщинах, которые это читают сейчас по всей планете! Ведь для них это значит, что не нужно морить себя голодом, чтобы походить на «тощую землянку», да и былинной красавицей быть не обязательно! И о мужчинах тоже подумай. Если дамы сбавят количество слоев одежды да поменьше будут ругать мужей, может, у нас демографическая ситуация улучшится хоть чуть-чуть, а то последние два века рождаемость ведь очень низкая.

– О мужчинах ты сам подумай, – ворчу я, хотя точку зрения Азамата в принципе понимаю. – Раз такой заботливый, иди сам и поболтай с этим странником про то, как правильно с женщиной в постели обращаться. Вот тебе и прирост населения…

Азамат кривится и чешет в затылке. Кир давится хохотом, зажав рот кулаком, чтобы не привлекать внимание родителя – еще решит, что ребенку нечего делать при таком взрослом разговоре.

– Что-то в этом есть, – неохотно признает Азамат. – Я подумаю. Может, и правда черкану ему что-нибудь. Хоть ссылку на этот ваш с Гарнеткой проект дам… Боги, Лиза, кто бы мог подумать год назад, что вся планета будет интересоваться моей личной жизнью! Ладно, пойду пообщаюсь с автором сего опуса. – Он щелкает по крышке бука с такой силой, что она захлопывается.

Когда Азамат выходит, я вздыхаю с облегчением: по крайней мере, он не зациклился на том, что Ирлик все-таки сначала пришел ко мне, а уж потом к нему. Есть надежда, что приступ ревности хотя бы временно прошел. Но страннику своими руками бы бороду выдрала за то, что разболтал, если б только не была уверена, что он и об этом статью напишет, и гораздо более скандальную. Хорошо хоть побоялся Ирлика, не стал намекать на неподобающие связи. Хоть бы уже этот Ирлик со своей законной женой помирился, вот я бы вздохнула свободно!