На кухню, благоухающая лавандой, без красной косынки «комсомольская юность моя», с модной причёской и в новом платье, вошла Вихляева. Её неотразимый вид доказывал, что глубокий бальзаковский возраст – это не приговор, а только начало жизни и готовность к разного рода приятным неожиданностям и поворотам судьбы.
– Ух ты!!! – пронеслось восторженное восклицание среди присутствующих.
Она медленно оглядела притихшую компанию, задерживая взгляд на каждом. В её глазах светился вызов всему пешему и летающему мужскому населению Земли – «Да, вот такая я, вся непредсказуемая, такая разная, любите же меня такую, любите!», – но почему-то сказала совершенно другое:
– Спасибо за холодильник, – и, присаживаясь за стол, добавила: – Что заскучали? Может, в картишки развеемся?
– В «дурочка», – предложил Ворон.
– В «подкидного», – добавила Вихляева.
– Идёт, – поддержал Кузьмич. – А ты что молчишь, брат? – обратился он к Ангелу, отрешённо уставившемуся отсутствующим взглядом в какое-то только ему одному ведомое пространство.
Ангел встал, налил себе рюмку водки и торжественно произнёс:
– За вечную молодость дам нашего сердца, за Дульсиней!
– Где это он так наловчился? – шепнул Ворон Кузьмичу.
– Моя школа! – гордо ответил слесарь.
Все поспешили разлить себе по рюмкам водки и, поддержав тост вставанием, молча выпили. Неожиданно в квартире погас свет.
– Пробки в электрощитке, наверное, перегорели, – предположила хозяйка.
– Или кто-то лишает нас игры в карты, – насторожился Ворон.
– Что же, тогда сыграем в жмурки, – повеселел Кузьмич. – А разливать будем по булькам.
– А вы шалун, Андрей Кузьмич, – сказала Вихляева.
– А вдруг это неприятель козни строит? – проявил бдительность Ангел.
– У нас каждая пятилетка – козни. Ремонт фасада в доме уже десять лет делают. Теперь свет будут столько же делать, – посетовала хозяйка.
– Зато у нас в стране больше, чем у всех в мире чугуна, – выступил Кузьмич.
– Да, заслуги принижать нельзя, – согласился Ворон. – Что есть, то есть.
Вихляева зажгла свечу, поставила её на блюдце в середину стола, раздала карты. Козырными вышли бубны. С первого же захода Кузьмич собрал у себя половину колоды. Потом из игры вышли Ворон и Ангел, и вся интрига игры свелась к дуэли двух игроков – Вихляевой и Кузьмича.
– Туз крестей, – сказала хозяйка, выкидывая карту на стол.
– А мы её козырем, – ответил игриво Кузьмич.
– А вот тебе ещё туз, – нападала Александра Никитична.
– А мы его опять козырем, – не сдавался игрок.
Вихляева вздохнула и бросила на слесаря пытливый взгляд.
– Теперь ты точно у нас дурачком будешь!
– Не дождётесь! – засопел от негодования Кузьмич.
– Как сказать… – возразила она, и выложила на стол ещё один туз.
Слесарь невозмутимо собрал в колоду развёрнутые в руке веером карты, вытянул наугад первую попавшуюся и бросил её на стол.
– Мы и эту козырем, – сказал он.
– Ты что нам здесь горбатого лепишь. Где ты видишь, что она козырная? – ткнув пальцем в карту, возмутилась Вихляева.
– Козырней не бывает, – отпарировал Кузьмич.
И в тот момент, когда Александра Никитична склонилась над столом, чтобы лучше разглядеть масть, он задул свечу.
– Шулер! – донеслось из темноты. И вслед за обвинением раздалась звонкая затрещина. Потом чиркнула спичка и стол снова осветила свеча.
Ангел привстал со стула, в недоумении хлопая глазами и потирая себе затылок. Рядом с ним стояла Вихляева, поглаживая руку и косясь то на Ангела, то на пригнувшегося к столу Кузьмича.
– Вот так конфуз, – определил ситуацию Ворон.
В дверь постучали. Все с удивлением уставились в тёмный проём коридора.
– Кого там ещё черти несут? – первой встрепенулась хозяйка.
В дверь уже нагло ломились. Не дожидаясь, пока её вынесут, Вихляева схватила свечку и потрусила в прихожую.
– Кто? – спросила она.
– Электрики, – прогудели с лестницы голоса.
– Хорошо, что не пожарные, – успокоилась Александра Никитична.
– Открывайте, открывайте, – поторопили за дверью.
– Удивительная, просто невообразимо скорая и трогательная забота коммунальных служб. Случайно, вы не с дуба упали или рак на горе свистнул? – допытывалась Вихляева. Но её вопросы остались на лестничной площадке без внимания.
Никитична открыла дверь. И, как по мановению волшебной палочки, тут же в квартире зажёгся свет.
На пороге стояли отнюдь не электрики, а два престранных чудака в спортивном трико с эмблемой спортивного общества «Динамо». Один был худой и длинный, другой – тучный и небольшого росточка.
– Вам что? – изумилась Вихляева.
Продолжая игнорировать вопросы хозяйки, пара атлетов вошла в квартиру и двинулась на кухню.
– Куда? – крикнула им вслед Никитична.
– Молчать! – рявкнул толстяк, видимо, старший. – Всем предъявить документы.
– Ты у себя дома ори, недомерок, и пошёл вон! – вскипела Вихляева.
– Что-о-о? Сопротивление органам чинить! – Старший вынул удостоверение службы государственной безопасности.
– С вещами на выход! – строго скомандовал длинный, видимо, младший.
Кузьмич схватил со стола недопитый графин с водкой и со словами: «Не ради пьянства, а дабы не пропадать добру», – отправил всё содержимое себе в рот, запив поспешное возлияние томатным соком.
Реакция ослабленного организма не заставила себя долго ждать. Слесаря качнуло. Пытаясь найти опору, он вытянул перед собой руки, но не нашёл и, произнеся синеющими губами: – Не пей вина, Гертруда, – сражённый алкоголем, свалился на пол.
– Брат, брат, – шептал, склоняясь над ним, Ангел, – не покидай нас.
– Может, ему промывание или клизму сделать в качестве оказания первой помощи, – предложил длинный и выжидающе посмотрел на толстяка.
Кузьмич приоткрыл один глаз.
– Насилия не потерплю, – процедил он сквозь зубы. – Сначала оплатите, а потом выкачивайте.
– Ура! Кузьмич живее всех живых! – Казимир взвился к потолку и присел на форточку.
– Отставить! – скомандовал старший. – Тишина! – погрозив кулаком слесарю, он обратился к длинному: – Этого подозреваемого, – он ткнул в слесаря пальцем, – под конвоем забрать в отдел. А что касается этого экземпляра, – он бросил взгляд на Ворона, – поскольку налицо необыкновенная языковая способность, птицу следует отловить и передать в институт по изучению пернатых.
Младший, выслушав поручение старшего, ринулся выполнять поставленную задачу. Взяв с кресла плед, он кинул его на Ворона, но промахнулся. Казимир взмахнул крыльями и оказался на раме с репродукцией картины Пабло Пикассо.
– Ну что же ты! Теперь попробуй, достань его оттуда, – негодовал старший.
– Сейчас я его на приманку возьму, – проявил смекалку длинный.
– Если это поможет, то – действуй! – одобрил толстяк.
Младший отыскал на столе краюху хлеба и покрошил её на тарелку. Затем влез на стул и, протягивая её Ворону, стал звать:
– Цыпа, цыпа, цыпа.
Не видя никакого результата от действий подчинённого, толстяк занервничал.
– Может ты ему мало хлеба покрошил?
– Минуту терпения и птица будет нашей, – уверил его длинный.
– Вот придурки! – прокомментировал происходящие Казимир.
Настырный птицелов встал на цыпочки и тут он встретился взглядом с глазами «Плачущей женщины». Увиденное им навсегда осталось в его памяти. Портрет сначала подмигнул ему, а затем показал язык. На это зрелище младший выкатил свои глаза так, что они чуть не лишились хозяина. Мурашки в стремительном галопе пронеслись от головы до пят. Выронив тарелку, длинный прогнулся назад. Стул под ним подломился. Жалкая попытка удержать равновесие не имела успеха, и он растянулся на полу рядом с Кузьмичом.
Видя неловкость подчинённого, старший нахмурился.
Неожиданно на пороге кухни появился гражданин в домашнем халате и тапочках.
– Извините, что зашёл без звонка, дверь в квартиру была открыта, – оправдался он. – Я сосед с нижнего этажа. Нельзя ли топать потише? У меня штукатурка сыпется. Я только что ремонт сделал, одной побелки рублей на тридцать.
– Указывать вздумал, что нам делать, свинья! – взревел коротышка Поляковский.
Сосед, стушевавшись на крик, надел очки, чтобы лучше рассмотреть происходящее, но тут перед его носом возникла красная «корочка» с гербом.
– Всё понял, – расплылся он в доброжелательной улыбке. – Топайте себе, пожалуйста, задание есть задание, – и так же быстро исчез, как и появился.
– Вызывай подкрепление, – простонал худосочный Драйер беспомощно протягивая к старшему руки.
– Не пущу, хоть одного, но с собой заберу. Вместе помирать будем, – пробурчал Кузьмич, удерживая мёртвой хваткой Драйера.
Поляковский, сшибая на своём пути стулья, выскочил в прихожую, нашёл телефон и набрал номер отдела. Но почему-то в трубке вместо гудков вызова он услышал: «Ку-ку, ку-ку, ваше время истекло».
– Что значит, истекло? – непонимающе переспросил Поляковский.
– Кто не спрятался, я не виновата, – ответила трубка голосом хозяйки квартиры.
– Что за шутки такие, чёрт побери? Я спрашиваю, что за шутки? – взревел старший.
Вместо ответа из трубки ударил бешеный фокстрот. Пространство пришло в движение. Оно то сжималось, то растягивалось, будто резиновое, искажая всё окружающее до полного абсурда.
Пол ходил ходуном. Качающиеся из стороны в сторону стены грозились сомкнуться и раздавить. Потолок пошёл трещинами, и на глазах у обалдевшего Поляковского бесследно растворился. Из образовавшейся на его месте зияющей черноты повеяло холодом. В неё, кувыркаясь в воздухе, вылетел стол, туда же пронеслись шкаф и стулья. Кухонная утварь, кружась в нелепом хороводе, также исчезла там.
В коридоре появилась Вихляева. Погрозив пальцем Поляковскому, она рассмеялась. От этого смеха ему стало жутко. Промычав что-то невнятное, отдалённо напоминающее мольбу о помощи, он застучал зубами и закрыл голову руками.
Александра Никитична, взмахнув руками, оторвалась от пола и вылетела в чёрную дыру. Вслед за ней, покачиваясь в воздухе, проплыло мертвецки пьяное тело Кузьмича, туда же исчезли Альберт и Казимир. В то же мгновение квартира наполнилась зеленоватой едкой дымкой.
Буравя барабанные перепонки отвратительным писком, невесть откуда на голову Поляковскому свалилось мерзкое полчище летучих мышей. Закрываясь от ударов гадких когтистых крыльев, он упал на пол.
Прошла минута, другая – и всё стихло. Рассеялась и зеленоватая дымка.
– Что это было? – первым подал голос Поляковский, поднимаясь на ноги. – Ничего не понимаю, где это мы?
Действительная реальность явно не соответствовала тому, что окружало их с минуту назад. Вокруг не было даже слабого намёка на квартиру Вихляевой.
В голове у Поляковского вдруг стало что-то вопить и топать ногами: что они столкнулись с чем-то необъяснимым, с тем, что выходило за рамки обыденного понимания. Вытерев со лба холодный пот, он зажмурил глаза, досчитал до десяти, открыл, но ничего не изменилось.
– Ужас! – выдохнул он. – Какой ужас! Не верю глазам своим!
Полуподвальное помещение, серые кирпичные стены. Картины, эскизы, мольберт. На табурете палитра с кистями. Стеллаж с инструментом и красками.
Сознание стало медленно возвращаться и к Драйеру.
– Алексеевич, а Алексеевич, что за чертовщина такая? – обратился он к Поляковскому по отчеству. – Тебе не кажется, что мы в мастерской того самого мазилы?
– Теперь уже не кажется, – ответил толстяк.
– Ваша минута истекла, – раздался по мегафону с улицы голос.
Драйер вздрогнул и покосился на окно.
– Интересно, кто это бухтит, уж больно голос знаком?
– Тебе показалось, – отмахнулся Поляковский.
– Да нет! Точно говорю, ошибки быть не может, – настаивал на своём длинный.
– Выходите, сопротивление бесполезно, – продолжал пугать мегафон.
– Слышь, Алексеевич, а, по-моему, это ты вещаешь. К гадалке не ходи, точно ты, – не унимался Драйер.
– Как это я, когда я здесь? – с раздражением возмутился толстяк.
– Ты меня спрашиваешь? Спроси лучше у себя, как это ты в двух местах одновременно оказался.
– Так это же было вчера утром, при штурме этой самой мастерской, – вдруг прозрел Поляковский. – Да, точно, вчера. Но тогда как это может быть сегодня?
– Так, может, эти дни между собой как-то местами поменялись, и вчерашний день стал сегодняшним? – осенило Драйера.
Поляковский хлопнул себя ладонью по лбу. Его глаза округлились, в них явно читались не очень добрые вести.
– Что? Что? – длинный испугано тряхнул его за плечо.
Поляковский тяжело вздохнул, выходя из ступора.
– Кошмар, какой кошмар, – прошептал он. – Выходит, что мы каким-то образом попали в утро вчерашнего дня. И если это так, то сейчас начнётся захват.
– Какой захват? – Драйер, от волнения схватился за сердце, присел на корточки и привалился к стеллажу.
– Мастерской, идиот! Пропади она пропадом! А мы здесь, понимаешь? Мы оказались здесь вместо этих самых мнимых рисовак. И захватывать теперь будут нас! – взорвался в негодовании Поляковский. – Явно здесь без нечистой силы не обошлось.
– Точно, это хозяйка квартиры к этому руку приложила. Говорил же писака доморощенный, что она ведьма, а ты заладил: соучастница, соучастница. Слушай, Алексеевич, а ты молитвы какие-нибудь знаешь?
– Откуда? Спроси меня чего попроще! Да и поздно теперь поклоны бить.
– Тогда дело – дрянь, – обречённо сказал Драйер. Вдруг он как ошпаренный подскочил к стене и, пытаясь дотянуться до окна, стал орать: – Это мы! Мы свои!
Но за эхом грохочущих сапог его голос не был услышан. По подвалу уже бежали солдаты. От сильного удара дверь в мастерскую вылетела.
– Это конец… – мелькнуло в голове у Драйера.
– Ложись! – скомандовал Поляковский и упал на пол, ощутив затылком ствол автомата.
– Мастерскую обыскать. Этих клоунов – в отдел, – командовал глумливый голос, топча каблуками спину Драйера.
– Сгною паршивца, – пронеслось в голове у Поляковского. – Вот только выберусь, будешь ты у меня лес валить, где-нибудь в Сибири.
Но лишь только он попробовал повернуть голову, как тут же со звериной силой был вдавлен сапогом в пол.
– Мы свои, – простонал Поляковский.
В ответ раздался смех. И тотчас между лопаток врезался приклад. В голове будто лопнул огненный шар. Взрыв боли свёл судорогой всё тело. И через затуманившееся сознание он услышал металлический щелчок автоматного затвора и крик Драйера: «Нет! Нет!»
И снова всё затянулось зелёной дымкой. И снова в ухо Поляковскому, откуда-то орала телефонная трубка из квартиры Вихляевой: «Ку-ку, ку-ку, ваше время истекло». И снова, надрываясь медью, рванул беснующийся фокстрот. Он становился всё быстрее и быстрее, будто кто-то отчаянно крутил ручку патефона. И вдруг звон лопнувшей пружины резко оборвал этот кошмар. Настала умиротворённая тишина.
Поляковский открыл глаза.
– Что же это такое? – услышал он истеричный всхлип Драйера.
Они всё так же находились в подвальном помещении проклятой мастерской. Но, к их удивлению, дверь была целёхонька, не было здесь и солдат. Не было даже и слабого намёка, на то, что с ними минуту назад всё это происходило.
– Пора отсюда сваливать, – сказал Поляковский, отряхивая пыль с колен.
Но лишь только они собрались рвануть к выходу, как из мегафона с улицы опять раздался голос:
– Ваша минута истекла!
– Чёрт побери, это кажется опять ты! – закричал Драйер, с ненавистью глядя на Поляковского.
– Тупица! При чём здесь я? Мы застряли во времени, всё повторяется снова!
По подвалу уже грохотали сапоги, и опять от удара вылетела дверь в мастерскую…