Как всегда, поутру, выгуливая вислоухую дворнягу по кличке Цезарь, Кастерин традиционно прошествовал с ней в сквер. По дороге он столкнулся с двумя неизвестными личностями.

После дождя дышалось легко. Настроение было приподнятое, хотелось петь! Только четвероногий друг собрался удобрять клумбу, как, ломая кусты сирени, что-то рухнуло с неба на землю.

– … ать! – донеслось из-за зелёной изгороди.

Кастерин испуганно присел, вглядываясь в безоблачное небо и пытаясь понять, что же это такое могло быть.

Кусты затрещали, и оттуда вылезло небесное явление. Без всякого сомнения, оно было похоже как две капли воды на одного из только что встретившихся ему граждан.

Собака натянула поводок, суетливо перебирая лапами в противоположенную от кустов сторону. Кастерин с недоумением посмотрел вслед удаляющейся компании. Гражданин, упавший с неба, коим был Погодин, тоже обратил своё внимание на спины уходящих: Стародубцева, и, как это ни странно, самого себя.

Собака заскулила и стала тащить хозяина от этого странного места. Кастерин попытался подтянуть поводок, на что Цезарь оскалился и, зарычав, стал тащить ещё сильнее.

– Вы это откуда будете? – наконец промолвил Кастерин, приходя в себя от потрясения.

– Оттуда… – ответил Погодин, невозмутимо посмотрев на небо, а затем на любознательного гражданина.

На лице Кастерина отразилась тревога.

– У нас с неба не падают, – сказал он и, сверля глазами странного незнакомца, с вызовом добавил: – Документики попрошу предъявить.

Однако вместо выполненной просьбы перед его носом возникла фига. Собака резко дёрнула поводок.

– Сидеть, – рявкнул хозяин и хлестнул упрямого пса.

Цезарь взвизгнул и, сорвавшись с поводка, как ошпаренный, рванул по кустам.

– Стоять! – завопил Костерин. – Убью, подлый трус. Назад, ко мне! – и вприпрыжку ломанулся за убегающей собакой.

Семён огляделся: в сквере любопытствующих граждан больше не наблюдалось. Он отряхнул испачканные землёю брюки и поспешил к заветной клумбе, где минуту назад они расстались с рыжеволосой особой. К счастью, незнакомка была ещё там. Разложив на лавочке газету, она безмятежно заворачивала подаренные ей тюльпаны.

– Сударыня, – обратился к ней Погодин, – хочу вас предостеречь на будущее: если нужно что-то упаковать, расфасовать, обернуть или завернуть, а также подтереть и вытереть, тогда используйте для этих целей исключительно советские газеты и ни в коем случае что-либо другое, тем более зарубежное. Иначе вы рискуете быть обвинённой в игнорировании советского издателя и в пособничестве иностранной культуре. Что же касается цветов, то, помилосердствуйте, их нужно нести без всякой обёртки. Кто же прячет от глаз красоту? Пусть лучше вам завидуют, чем вы дадите повод к какому бы то ни было подозрению и всякого рода злословиям или толкованиям, вроде того, что вы работаете на овощебазе и таскаете мешками домой зелёный лук.

– А зачем он мне? – улыбаясь, спросила незнакомка.

– Вот и я думаю, зачем он вам сдался, этот лук, – согласился Погодин.

– При знакомстве вы всегда так шутите? – спросила она.

– Нет! Только когда волнуюсь или не знаю, что сказать, тогда и несу всякую несусветную чушь. Я, знаете ли, после того как мы расстались, очень желал вновь вас увидеть и написать ваш портрет.

– Признаться, я тоже думала о вас, – сказала незнакомка, пряча за букетом смущённую улыбку. – Так кто же вы есть на самом деле: садовник или обманщик? Рассказывайте, рассказывайте или же будете лишены чая с малиной, который я вам хотела предложить.

– Давайте это безобразие обсудим лучше за чаем, а то я не знаю, с чего начать.

– Тогда прошу ко мне в гости. Живу я здесь недалеко, загадочный…

– Семён, – представился Погодин.

– Елена, – представилась незнакомка.

Лишь только они тронулись к дому, как к ним наперерез из кустов сирени выбежала собака. Очумевший после экзекуции Цезарь, не разбирая дороги, с ходу влетел в смотревшего во все глаза на Елену Погодина. Художника отбросило на газон. Пёс шарахнулся в сторону и брызнул по тропинке, уходящей вдоль сквера. За ним попятам, рассекая поводком, как пропеллером, воздух с криком: «Вернись, я всё прощу, свинья неблагодарная!», – продолжал преследование Кастерин.

– Интересно, с каких это пор городской сквер стал пастбищем для кабанов? – вставая на ноги и потирая ушибленное колено, возмутился Семён. – Совсем нюх потеряли, разгуливают, где хотят и как хотят. Пройти уже нельзя, роятся, как мухи, нашли себе вотчину, леса им мало. Чёрт бы их всех побрал! Вы-то не пострадали от копыт этих зверюг?

– Нет, тем более что это была всего лишь обычная дворняжка, – ответила Елена, сочувственно глядя на Погодина.

– Ничего себе млекопитающее, будто паровоз из Нижневартовска в Белокаменную разжиться харчами промчался.

Они подошли к её дому, поднялись по лестнице на пятый этаж и вошли в квартиру. Прихожую бестолково загромождал трёхстворчатый шкаф с большущим зеркалом. Справа от него торчали пустые крючки настенной вешалки. В квартире было две комнаты. Та, что находилась прямо по коридору, была закрыта, другая же, открытая, явно принадлежала Елене.

– Живу я, как вы видите, в коммуналке. Сейчас, правда, одна, соседей нет. Они находятся в какой-то длительной служебной командировке. Так что будьте смелее, проходите на кухню и ставьте на плиту чайник, а я займусь цветами.

Минут через десять тюльпаны, поставленные в вазу, заняли место на столе. Вскоре, пуская пар, зашлёпал крышкой и чайник.

В небольшой кастрюльке Елена приготовила не очень крепкую заварку, добавила в неё ложечку малинового варенья, щепотку засушенных листочков мелисы и смородины, дала этому эликсиру время настояться и разлила душистый сбор по чашкам.

– Так кто же вы будете, загадочный Семён? И что это вы говорили про своё желание написать мой портрет?

– Я художник и, не буду скромничать, покорён вашей красотой, и чтобы оставить этот дар божий в веках, хочу перенести его на холст.

– Как это странно, я слушаю вас и не чувствую в сказанном никакой лести… Вы первый, кто говорит мне об этом открыто – в глаза, и это мне нравится.

Погодин, чуть помедлив, вдруг попросил:

– Я знаю, что вы поэт, не откажите, почитайте мне свои стихи.

– Откуда вам это известно? – не скрывая любопытства, спросила Елена.

– Слухи, знаете ли… – ляпнул живописец и тут же пожалел, что сморозил глупость.

Елена прищурила глаза и с чуть уловимой иронией сказала:

– Поэт, говорите… А если бы я, вместо предложенного вам чая, зудела о несчастной судьбе? Кусала себе губы и, рыдая у вас на плече, исповедовалась в неразделённой любви, то вы, несомненно, назвали бы меня не иначе, как поэтессой, не так ли?

– Тогда скажите на милость, как вас надо называть, сударыня?

– Никаких поэтов и поэтесс, просто по-человечески Елена. Да, и ещё: прошу непременно произносить моё имя нараспев и с придыханием. Шучу! – улыбнулась она и добавила: – Сейчас же вместо чтения стихов я бы лучше чего-нибудь съела, хотя бы того самого зелёного лука.

От такого красноречия у Погодина закружилась голова. Сбитый с толку он уже не понимал о чём идёт речь. Когда же разговор коснулся зелёного лука, Семён уловил в этом что-то уж больно знакомое и, пробуя ухватить потерянную нить в клубке из сказанных ею слов, замахал рукой, незамедлительно требуя слова.

– Не понял, объясните мне, при чём здесь какой-то зелёный лук? – взмолился Погодин.

– Какой, какой… с той самой овощебазы, с которой я его таскаю, – ответила она.

И тут они оба переглянулись и, не говоря ни слова, взорвались искренним заразительным смехом.

Отсмеявшись, Елена стала серьёзной:

– Может, вы ещё о чём-то знаете, но молчите? Не люблю, когда между людьми, у которых возникла взаимная симпатия, остаются недомолвки.

– А если я скажу, что вам угрожает опасность?

– Значит, вы не только садовник и художник, но ещё и предсказатель. И что же это за опасность и откуда её ждать? – спросила Елена.

– Вы разобьётесь, прыгнете из окна и разобьётесь, – ответил Семён.

– Вы точно знаете, что всё закончится трагически или это только ваши догадки? – спокойно поинтересовалась девушка.

Погодин в замешательстве не знал, что ответить. Он вспомнил встречу с Сен-Жерменом. Тогда, в тайной комнате, зеркало, открывая ему будущее, показало Елену стоящей в проёме открытого окна, но не её последнего шага в бездну.

– Подождите меня здесь. Я хочу кое-что прояснить. Возможно, это развеет вашу бурную фантазию, – сказала она и вышла из комнаты.

Елены не было больше часа. Семён не находил себе места. Не в силах больше ждать, Погодин беспардонно заглянул в ванную и туалет, осмотрел комнату и выглянул на лестничную площадку. Её нигде не было. Он уже готов был рвать на себе волосы, как вдруг ему показалось, что он слышит её голос, звучащий откуда-то с улицы. Семён прислушался: сомнений больше не было, это была Елена, и звала она его.

Он вышел на балкон и обомлел. Страх пригвоздил его к месту. Погодин до белизны в пальцах вцепился в перила ограждения: в небе, над домом, на небольшом облаке сидела Елена. Беспечно покачивая ногами, она подставила для загара лицо под лучи солнца.

«Полная идиллия, как на речке, – подумалось Семёну, – а здесь от таких выкрутасов сердце чуть не остановилось».

Наконец, заметив прилипшего к балкону Погодина, Елена помахала ему рукой.

– А я здесь жду вас уже битый час, а вас всё нет и нет, – прокричала она и, рассмеявшись над его нелепым видом, стала быстро удаляться от земли, поднимаясь высоко в небо. Вскоре, превратившись в маленькую точку, она исчезла за облаками.

Семён взял себя в руки.

«Если она может летать, – думал он, – то тогда о какой же беде, стучавшейся в её окно, говорил ему Сен-Жермен?»

За размышлениями он не заметил, как Елена опустилась на облаке к самой крыше дома, зависнув почти у него над головой.

– Оторвитесь от балкона, а то вы пустите в него корни и превратитесь в дерево. Летите сюда! – крикнула она. – Здесь прекрасно.

– Увы, но я не умею летать, – с волнением в голосе ответил Погодин.

– Что вы, что вы! – изумилась Елена. – Это так просто, стоит только очень этого пожелать. Вы попробуйте!

Семён замахал руками и стал подпрыгивать на месте.

– Что это вы делаете? – рассмеялась она.

– Пробую взлететь, – сконфужено ответил Погодин.

– Так у вас действительно ничего не получится. Вы больше похожи на сумасшедшую мельницу, чем на птицу.

– Критиковать все могут, только дай повод. Лучше научите, как надо, – оправдался Семён и, обидевшись на замечание как мальчишка, сник.

– Вы боитесь упасть, а надо об этом не думать. Небо не чёрный омут. Надо смелее, – подбадривала его Елена. – Распахните ему сердце, наполните светом душу и тогда оно впустит вас в свои объятья. Летите! Главное – поверить в себя. Вы всё сможете. Слышите меня? Летите!

Художник оттолкнулся от балкона и, к своему изумлению, взлетел.

– Теперь постарайтесь долететь до меня, – позвала его Елена. – Поспешите, а то поднимается ветер, и облако уже относит от дома.

Погодин раскинул руки и, отвечая небу объятьями, полетел быстрее. Нагнав облако почти у другого дома, он опустился на него рядом с Еленой.

– Вот видите, всё получилось, и очень даже неплохо получилось, – радовалась она.

– Я и сам этого не ожидал. Всё прекрасно! – едва сдерживая переполнявшие его эмоции, прокричал художник.

Ветер закрутил облако и поднял его высоко в небо. Семён посмотрел вниз. Под ними проплывали почти игрушечные, со спичечные коробки, дома, утопающие в листве парки и скверы, убегающие к Садовому кольцу ленты дорог. Ветер без устали гнал облако на юго-запад столицы.

Вскоре справа показались пылающие на солнце купола Смоленского собора и церквей Новодевичьего монастыря, а слева – большая спортивная арена Лужников. Она, как могучий величественный Колизей, окружала монументальным колодцем зелёное поле спортивных сражений. Излучина Москвы-реки серым ужом скользнула под мост, и перед ними выросло стоящее на возвышенности Воробьёвых гор высотное здание университета.

Пролетая над шпилем высотки, Елена показала на большую звезду, венчающую его макушку:

– Давайте сделаем на ней остановку, – сказала она.

Погодин в знак согласия кивнул головой.

Они сорвались с облака и, подлетев к звезде, опустились на ограждённую железными перилами горизонтальную площадку, расположенную на её луче.

– Как вам наше путешествие? – спросила, улыбаясь, Елена. – Да, кстати, вы между делом заметили, что научились летать? Вот вам и ответ на ваши опасения по поводу меня. Или нужны ещё другие доказательства?

– Этого более чем достаточно, зато вопросов стало ещё больше, – ответил Погодин, чувствуя себя намного уверенней на твёрдой площадке, чем сидя на облаке.

– Вопросы – это как саднящая рана после вынутой занозы, ответы придут сами по себе, и с ними она заживёт, надо только подождать.

– Тогда извольте подать мне книгу «Жалоб и предложений».

– И что вы в ней напишете?

– Что это – самый прекрасный день в моей жизни, и что в этом виновата необыкновенная неземная фея по имени Елена.

– Ах, вы ещё и ябеда. Много же вы преуспели за свой короткий век. Может, ещё какие заслуги за вами водятся? Теперь я буду знать, кого пригрела на своей груди.

– Да уж, что выросло – то выросло, – сказал с иронией Семён, и они звонко рассмеялись.

– Прочь из города! Летим в Серебряный бор на Бездонное озеро, – скомандовала Елена.

Она взяла Погодина за руку, и они, поднявшись за облака, полетели рядом. Семён не ощущал страха. В эти минуты им овладело необыкновенное чувство свободы. Научившись чуду летать, он был безмерно благодарен Елене. Чего-чего, а такого подарка он и представить себе не мог.

Над городом стало смеркаться. На небе появилась луна и одна за другой на нём засеребрились звёзды. С запада потянуло прохладой. Ночь медленно и безмятежно накрывала Москву.

– Летим к земле! – крикнула Елена и, не отпуская его руку, бросилась вниз.

У Погодина от быстрого падения на миг перехватило дыхание. Они вынырнули из кучевых облаков. Под ними чёрной змеёй протянулось Хорошёвское спрямление Москвы-реки с переброшенным через него арочным мостом. Затем появился лесной массив и, наконец, показалось Бездонное озеро.

Елена повернулась к Семёну, встречный ветер разметал по её лицу копну рыжих волос, глаза горели восторгом.

– Здесь! – крикнула она.

Они сделали круг над озером и опустились на берег. Земля встретила их мягким ковром молодой травы. Елена сбросила с себя одежду и побежала по зеркальной глади озера, как по земной тверди, оставляя за собой чуть заметные круги на воде. Недалеко от берега она остановилась. Погодин был поражён увиденным не меньше, чем полётом.

– Сюда, идите сюда, или вы боитесь воды, как и неба?

Она засмеялась, и этот смех был необыкновенным, словно смеялась не женщина, а кто-то от всей души рассыпал с неба на землю волшебный перелив из сотни серебряных колокольчиков.

– Идите же, идите, отбросьте все сомнения! Вперёд, только вперёд! Никогда не оглядывайтесь назад! – звала она за собой Погодина и, поманив его рукой, побежала дальше.

Боясь потерять её из вида, Семён быстро разделся и бросился за ней в озеро. Однако, к своему большому удивлению, над ним не сомкнулись волны, и он не плыл, а будто подталкиваемый кем-то в спину, бежал по воде, как по тонкому льду.

Погодин догнал Елену только на середине Бездонного озера. Крепко взявшись за руки, двое счастливых безумцев, задержав дыхание, нырнули в чёрную глубину. Проплыв под водой к берегу, они вырвались из прохладных объятий и, раскинув руки, как крылья, взмыли в небо. В лунном сиянии их тела светились, как две звезды. Наконец, уставшие и обласканные тёплым ветром, они опустились на землю.

– Уже занимается заря, нам пора улетать домой, – почти шёпотом сказала Елена.

– Спасибо тебе! – глаза Погодина нежно обнимали её.

– За что? – неподдельно удивилась она.

– За этот сумасшедший день, за полёт и купание под луной! За то, что ты есть! – И он коснулся губами её руки.

Елена провела ладонью по его волосам.

– Мы уже на «ты»?

– Давно! Только я это скрывал.

Елена заглянула ему в глаза.

– Знаешь, может быть, тебе это покажется странным, но я люблю всё это. Люблю наблюдать, когда солнце, закончив свой дневной путь, устало валится за горизонт. Люблю, когда засыпает земля, она необыкновенно прекрасна, как малое дитя в сладком сне. Ещё помня недавнее тепло, она тихо дышит туманом. Люблю купаться в этом озере, когда взошедшая луна бросает на его зеркальную гладь серебряную тропу. И лишь ранним утром, когда солнце чуть осветило горизонт перламутровым светом, и звёзды ещё не простились с землёй, я покидаю это чудо, чтобы завтра прикоснуться к нему вновь.