«Это был ужин в одном из ресторанов Москвы. Как только я положил себе в тарелку мясную закуску, официант наполнил бокал красным вином из винограда, собранного в горных районах Чили. Напиток заиграл темным рубином в широком бокале. Взяв бокал за тонкую ножку, поднес его сначала к носу, а лишь потом сделал первый глоток. Вино, подобно прохладной волне прибоя, бьющейся о подножье гор и проскальзывающей в гроты, освежило рот. Но уже через мгновение напиток подарил мне ощущение знойного полудня, яркого и обжигающего. Послевкусие терпкое, слегка вяжущее, как поцелуй на закате.

Беру маленький кусочек твердого сыра, зажмурив глаза, кладу его на язык, и передо мною разворачивается другая картина. Хлев, наполненный запахом сена, навоза и звуками, издаваемыми скотом, к которым присоединяется журчание тоненьких струек парного молока. Неосторожно пророненные капли молока упали на только что скошенное сено. Вечерний покос. Поцелуй под небольшим стожком, сочный и тягучий, как сливки. Картины сменяют одна другую…

Официант подает спинку лангуста. Расслаиваю кусочек, и нежные меланжевые нити, белое с терракотой, пахнущие то ли домашним цыпленком, приготовленным на бульоне, то ли молочной телятиной, тают во рту. В узком высоком бокале мускатель венгерских долин прозрачен и чист, как бриллиант желтой воды, он играет в точечном свете фонарей, а запах дурманит сознание, рисуя картины зажигательного танца.

Развеваются ленты в косах красавиц, фигурами похожих на перевернутый бокал. Такой же, как в моей руке. А музыка манит, кружит, как кузнечные меха, разжигая огонь страсти в молодом теле. Фейерверком искр брызжут угли и превращают вас в тореро, бросающегося в поединок страсти и разума. Нет сил продолжать, снести невыносимое. Угли трещат, искры стегают меня, как кнутом, по обнаженному телу. Оно воспалилось и кровоточит каждой клеточкой. Боже! За что, за что такая немилость?!

Я люблю и любил только тебя. Почему «убирайся»? Что значит «на коврик у кровати»? Кто звонит в колокола на рассвете?! Сейчас лопнут виски. С каждым вздохом усиливается ощущение невесомости в желудке.

– Брат, брат, ты где?

Не раскрывая глаз, на ощупь, ударяясь о косяки дверей, продвигаю тело в сторону брата. Распахиваю дверь. Вот он, незабываемый запах брата. Опускаюсь на колени и мордой брату в ухо.

– Брат, ну почему так плохо? – вместо речи какой-то животный, скорее утробный рык.

Брат молчит, он всегда молчит. А зачем ему сейчас что-либо говорить?

Жена, которую еле различаю через неподъемные веки, мне что-то нежно шепчет. Ничего не понимаю от непрерывной боли внутри пропитых мозгов. В ярости, вызванной неуважением ко мне и моему состоянию, набрасываюсь на нее с бранью. Наташа плачет. Вызываю машину, принимаю душ, привожу себя в порядок, захожу в спальню и прошу прощения у жены. Не дождавшись ответа, уезжаю на работу…»

В реальность его возвратило какое-то шуршание. Феликс открыл глаза. Через дыру в потолке пробивался свет луны. В косом луче, словно в прожекторе софита, как звезда на подиуме, на его груди восседала огромная крыса и смотрела прямо в глаза. Ему показалось, что животное примеривалось, с чего начать трапезу. Похрустеть хрящами человеческого носа или полакомиться корочкой на обветренных и потрескавшихся губах, а глаза оставить на десерт и запить ужин, высасывая солоноватую жидкость? Крыса видела, что человек проснулся, но этот факт на нее не произвел никакого впечатления. Наверное, он был не первым в ее рационе. К тому же крыса знала: здесь ее территория и здесь она королева.

Сказать, что Феликс испугался, значит, не сказать ничего. Он завопил, отбрасывая крысу с груди, и поторопился вылезти из спальника. В костре еще остались дымящиеся угли. Феликс подбросил туда дров и отошел к стене, ожидая, когда разгорится костер. Первые языки пламени высветили картину, повергнувшую хозяина лачуги в панический ужас. Он увидел глаза! Много глаз!.. На него смотрело не меньше дюжины крыс. Кто-то из них уже добрался до его еды. Феликс выхватил из разгоревшегося костра головешку и ударил ею по ближайшей крысе. Увидев движущийся в ее сторону огонь, крыса издала дикий визг и увернулась от удара. Но огонь таки коснулся ее шерсти. Шерсть вспыхнула, и крыса, превратившись в горящий факел, нырнула в нору у стены. Большинство шмыгнуло за ней, но несколько забралось в спальник.

Феликс стал выгонять крыс из спальника. Одна из них прыгнула ему на ногу и, цепляясь за одежду, в одно мгновение оказалась на спине. Феликс уронил головешку и стал стряхивать крысу, наклоняясь из стороны в сторону. Но мерзкая тварь не собиралась сдаваться. Ловко бегая по нему, как белка по дереву, крыса издавала жуткие звуки, словно доказывая, что это она хозяйка на свалке, а люди рано или поздно превратятся в ее корм.

Феликсу чудом удалось схватить животное за хвост. Вначале ему показалось, что крыса беспомощно повисла, растопырив лапы, как белка летяга. Но в это время другая, взлетев из ниоткуда, уцепилась лапами в рукав ватника. В мгновение ока она засунула свою узкую мордочку в рукавицу и резанула Феликса по запястью острыми, как лезвие опасной бритвы, зубами. От боли и ужаса он взревел. А в это время еще одна крыса поднималась по груди к его голове. Вопя и яростно махая руками, он выскочил вон из лачуги. Крыс на нем не было.

Битва закончилась в его пользу. Ужас постепенно затих, но появилась жуткая боль. Феликс вернулся в свое жилище и огляделся. Крысы сбежали, забрав с собой кусок сала. Хлеб и колбаса были погрызены. Дыша, как загнанная лошадь, Феликс собрал и положил за пазуху остатки еды, чтобы на худой конец, перекипятив, сварить питательную жижу. Сна как не бывало. Он устроился на корпусе от телевизора, поджав ноги и не выпуская из рук палку. Рука опухла и уже пульсировала значительно выше запястья.

Под утро человек понял, что войну пищевой цепочки проиграл, даже не вступив в нее. Еда его была съедена или испорчена животными. Жилье отнюдь не дом-крепость, а последняя крыса занесла в рану заразу, и током крови она уже разносится по всему телу. Температура поднималась, а лекарств нет и, судя по всему, не будет.

«И какие у меня варианты? Замерзнуть? Умереть от голода? В муках скончаться от столбняка?.. – пустился в пессимистические размышления вчерашний баловень судьбы. – А как тут люди живут? И живут не один месяц. Домиков, похожих на тот, в котором я провел первую ночь, здесь много. А ведь раньше, буквально неделю назад, я презирал никчемных, убогих людишек, не нашедших себя в этой жизни. И чем я от них сейчас отличаюсь? Чумазый, вонючий, голодный и больной. Но вот что важно. Они доживут до завтрашнего утра. А я? Большой вопрос! Нет, я все-таки отличаюсь от них. Они здесь живут, а я выживаю. И пока у меня это получается плохо. А что говорил тот человек, который у меня сигарету «стрелял»? «Соседи будем». А почему бы и нет? Пока у жены все образуется и пока меня отсюда заберут, пройдет не меньше недели. Да и этот, как его, Петр, принял меня как посылку и исчез. Почтальон хренов… – Понимая, что, оставаясь в лачуге, он обрекает себя на смерть, Феликс решил идти к людям. – Ага, вот соседский ящик. Судя по дыму, кто-то там есть. Ну, с Богом! А где здесь дверь? Понятно, вот это повешенное тряпье и есть дверь».