Доктор, закончив разговор, налил в керамическую кружку ароматный кофе и повернулся к своему собеседнику.
– Григорий Михайлович, простите великодушно, отвлекли! На чем мы остановились?
– Мы с вами, Генрих Карлович, говорили о кулинарии!
– Ах да! Вернее, о кулинарных технологиях трансплантологии.
– И я утверждаю, что трансплантация человеческих органов – не что иное, как форма каннибализма.
– Очень интересно! И какова ваша интерпретация сути этого явления? – немец, удобней усевшись в своем кресле, взял со стола кружку и втянул ноздрями парок с ароматом кофе.
Большинство налегке, без пожиток, и только у некоторых за плечами были рюкзаки. Двое детей боязливо жались к ногам родителей, державших их за руки.
– Пожалуйста! Поедание человеческой плоти каннибалами преследовало определенную цель – продление жизни. Убил врага, достал сердце или печень, съел пока горячее, почти живое, и силы врага в тебе!
– И где связь с тем, чем мы занимаемся?
– То, чем мы здесь с вами, Генрих Карлович, занимаемся, преследует точно такую же цель – продление жизни наших пациентов. Происходит такое же потребление человеческой плоти, коему с помощью некоей казуистики придается, якобы, отличие от людоедства. Вы думаете, если потребление происходит не через пищевод, то это не каннибализм.
– Григорий Михайлович, драгоценный вы мой! Если следовать вашей теории, то превращение человека в жидкую субстанцию и прием ее в виде инъекций является людоедством?
– Круче! Следует принимать во внимание, Генрих Карлович, что современные каннибалы, в отличие от древних, предпочитают здоровые органы, то есть плоть здоровых людей. Современные технологии, можно прямо сказать, кулинарные технологии, позволяют миновать процесс разжевывания пищи зубами. И в буквальном смысле одни люди становятся для других пищей, средством для продления жизни!
– Григорий, вы, батенька, необычный человек. Надо же, до чего договорились! Ведь всем понятно, что увеличение количества «бессмертных», желающих жить на более просторной планете под разными предлогами, приведет к стремительному сокращению численности «смертных».
– Эх, Карлович! Вы вроде человек не русский, вылитый немчура, а начитавшись Достоевского, хотите мыслить по-русски. Достоевский писал, чтобы играть, а нам нужно работать, чтобы жить!
– Вы правы, Григорий, тем более, что на этой неделе имеем большой заказ: три сердца, две печени и шесть почек. И если не выполним его, то нас перестанут кормить, или чего доброго самих сожрут!
– Вы забыли о трех головах с абсолютно не поврежденным мозгом.
– А вот это уже из разряда фантастики, дорогой Григорий. Полный абсурд. Неповрежденных мозгов не бывает. Их разрушает алкоголь, никотин, экология или жизнь, которая сама по себе является сильнейшим ядом.
– Карлович, мажь икорку на хлебушек и прекрати философствовать. Вам денежку не за это платят, а за хирургию. Тем более, после предыдущей операции, когда после уменьшения роста человека на целую голову вы получили два дня отгула и малолетку… – Григорий хищно осклабился и, похлопав коллегу по лысине, спросил: – Вы куда ее потом дели? Съели?
– Окститесь, Гриша! Разве ж я людоед? Вернул назад почти не поврежденной, так как она была носителем оплаченной печени, – сплевывая через левое плечо, мелко крестясь и поглядывая на Григория, иноземец отошел от стола.
– Ладно, Карлыч, не обижайтесь. Я не со зла. Вы мне вот что скажите: кому они, эти мозги, могут понадобиться? Вокруг обычного обезглавливания такую секретность раздули, навезли новейшего оборудования, охрана, как у президента. А за контейнером прилетает вертолет еще во время операции.
– Разве ж я знаю? Может, в ресторан зажравшимся бонзам? Если в Азии едят обезьяньи мозги и за ними очередь, то почему кому-то не взбрело в голову поедать человечьи? – Генрих метнул злобный взгляд на собеседника, с трудом сдерживающего рвотные позывы. – Кстати, поступил приказ головы не утилизировать, а всячески содействовать их длительному сохранению. Вы же знаете, что наши ряды полнятся? На днях к нам приезжает бригада нейрохирургов.