Сани, в которых сидела Наталья, прижимая к себе детей, скользили по заснеженному полю. В ясном небе, похожем на необъятный океан, плыли белые облака причудливых форм, и в ее голове рождались мысли, которые трансформировались подобно облакам…

«А собственно, почему они плывут навстречу друг другу, а не туда, куда дует ветер? А может, они плывут, куда сами хотят?» – Господи, дай мне сил принять твою волю, как свою, – прошептала женщина и снова подумала: «Так почему же они плывут против ветра? Хотелось бы и мне плыть туда, куда хочу… Облако, похожее на крокодила, раскрыло пасть и сейчас проглотит солнце. Как печально…»

– Ты чего такая грустная? – услышала Наталья знакомый голос, идущий откуда-то сверху.

– Я? Да так. С чего ты взяла? – спросила она, совершенно не желая вступать в разговор с небесным голосом, но тут перед ней на сани опустилась девочка-ангел.

– Ты сама только что сказала: «Господи, дай сил принять волю твою, как свою…» Так? И произнесла это очень обреченно. А молиться должно с благодарностью. А коли ропщешь, то хотя бы злись!

– Я думала, что разговариваю сама с собой, и меня никто не слышит, – удивилась Наталья.

– Ты еще сомневаешься, что на все Его воля?

– Я не уверовала.

– А мне доверяешь? – уточнила девочка.

– Тебе да, – утвердительно ответила женщина.

– Каждый, обращаясь к Нему, всегда просит о себе, но почему-то ответственность за случившееся возлагает на Него.

– А разве не так? Если Он есть, значит, это Он создал и окружающий мир, и ситуации, в которые мы попадаем! – возмутилась Наталья.

– В этом и проблема. Ты привыкла перекладывать ответственность за свои дела и поступки на других.

– Трудно не согласиться, виноваты все: и грязь, и золото, и нищета, и роскошь, и ненависть с любовью пополам!

– У каждого человека есть выбор. Можно пойти, можно остановиться, повернуть направо или налево, в конце концов, всегда есть возможность вернуться. – Девчушка высказывала абсолютно взрослые мысли.

– Но ведь для Него наша жизнь – игра. Если бы Он не играл, а просто наблюдал за происходящим, давно загнулся бы от скуки… А так постоянный матч-реванш с самим собой. Не получилось конкретно с этим человеком в этой жизни, переиграет с другим в другой… – Наталью испугал ход собственной мысли, и она чуть не сорвалась на визг: – Нет! Это невозможно! А как же любовь – бесконечная и всепрощающая?

– Ему важен не результат, а сам процесс. Как ты не понимаешь? Никто не требует победы! Да и какая здесь может быть победа? – казалось, девочка хотела прекратить разговор.

– Постой, не уходи! Я тебе верю, но я хочу понять!

– Вот! Это и есть твое право выбора – вправо, влево, вперед, назад. Выбор в понимании. Слепая вера без понимания Ему неинтересна.

– Значит, любовь, ненависть, хаос, охватывающий мир – все игра? – Наталью колотила холодная дрожь.

– Ты сама недавно сказала: «Хочу играть с самым сильным противником!» Не помнишь? – девочка заглянула Наташе в глаза, и взгляд ее проникал в самые глубины сознания, отчего ту бросило в жар.

– Ведь эту фразу я никому не озвучивала. Я просто записала в своем сгоревшем дневнике.

– Чтобы начать игру – необходимо иметь достойного противника. Игра не имеет смысла, если противник не равен по силе, – промолвила девочка, расправила сложенные за спиной крылья и взмыла в небо.

Сани остановились. Возница подошел к воротам и постучал. Во дворе громко залаял пес.

– Тихо, Шайтан, – крикнула женщина. – Это ты, Коля?

– Отворяйте да гостей встречайте! – радостным возгласом всполошил вечерний лес Митрич.

Ворота отворились, и сани въехали во двор, огороженный плотным частоколом. Молоденький паренек в валенках и тулупе, явно много больших по размеру, чем требовалось, поспешил запереть ворота, а Наталья тем временем огляделась по сторонам.

Добротный сруб, сложенный из толстенных бревен, выглядел весьма внушительно благодаря крыльцу-веранде и балкону на втором этаже. По правую сторону от него красовалась бревенчатая криница под резной крышей. По левую, почти примыкая к избе – летняя кухня-беседка. А чуть поодаль, под сенью огромных сосен, хозяйственные постройки. На крыльце стояла хозяйка в накинутом на плечи пуховом платке.

Парень, в тулупе с чужого плеча, закрыл ворота и подошел к саням.

– Юра, – представился приезжим.

– Наташа. Мальчика зовут Колей, а девочку Настей, – гости вылезли из саней, и хозяин повел лошадь к хлеву.

– Давайте ваши вещи, я помогу занести их в дом, – сказал Юра, беря рюкзак и небольшие сумки.

– Подожди, Юра, – остановила его женщина. – Лиза как себя чувствует?

– Вы знакомы с моей женой? – удивился парень.

– И очень близко. Она – моя родная сестра.

От услышанного Юра остолбенел. В мозгу вспышкой всплыл рассказ Феликса о супруге, Лизиной сестре, женщине, из-за которой все оказались на грани жизни и смерти.

– Мне думается, вам не стоило сюда приезжать, – Юрий преградил Наталье дорогу. – Я не пущу вас в дом…

– Юра, все, что было, это ужасная ошибка. Я изменилась. Я хочу стать другой!

– Убитые вами люди – это не ошибка, а преступление. Ваше место в тюрьме! А лучше – в гробу!

Дети, державшие Наталью за руки, громко заплакали. На шум вышла хозяйка.

– Чего плачете? В дом, скорее! Я вас молоком с малиновым вареньем угощу.

– Петровна, это сестра Лизы, – сказал Юра. – Это она хозяйка свалки, где нас всех чуть не убили. Гнать ее надо!

Хозяйка в ужасе прикрыла рот руками. Ей стало не по себе. В голове не укладывалось, как мать двоих детей могла совершить то, о чем поведали Юра и Лиза.

– Что за шум, а драки нет? – подойдя, поинтересовался хозяин.

– Николай Дмитриевич, это Лизина сестра, жена Феликса. Она хочет его убить. И нас пыталась. Потому мы и у вас.

– Неужто ты на самом деле такое сотворить хотела? – обратился к Наталье Митрич.

– Да. Но это было моим заблуждением. Я глубоко раскаиваюсь. Я буду просить у каждого, обиженного мной, прощения.

– Не верьте ей, она людей, как мух, давила! – закричал Юрий. – Она и нас уничтожит.

Наталья, не произнеся ни слова, опустилась на колени, и поза ее была очень красноречива. В ней было и желание убежать от прошлого, и мольба о прощении, и готовность понести наказание…

– Значит, так, – произнес Митрич. – Я здесь старший и хочу сам во всем разобраться. На улице холодно, да и темно становится, поэтому продолжим разговор в избе. Все в дом. Мать, бери детей и веди в гостиную. Затем ступай к младенцу, а Лизку к нам на кухню позови. Да не говори ей, кто приехал. А мы через минуту придем.

…Наташа, не раздеваясь, прямо в заснеженных валенках, стояла у окна и вглядывалась в темноту. Подпирая дверной косяк, Юра нервно мял в руках шапку. Хозяин сидел на низеньком стульчике у горящей печи.

Тихонько, как кошка, мягко ступая по домотканому половику, в кухню вошла Лиза. Мужчины не спускали с нее пристальных взглядов, ожидая реакции. Заметив стоящую у окна женщину, Лиза бросилась к ней.

– Наташа! Сестренка! – воскликнула она и прижалась к холодной спине.

Наталья обернулась, положила Лизе руки на плечи, желая обнять сестру, но, казалось, на это не осталось сил. Ноги ее подкосились, руки бессильно соскользнули с сестриных плеч, и Наталья рухнула на пол, причитая:

– Прости меня! Прости за отнятую юность, за неполученное образование. Только я во всем виновата… – слова, копившиеся долгие годы и сдерживаемые плотиной бесчувственной расчетливости, вырывались из ее горла потоком. – Я виновата, что ты пошла на панель! И в том, что тебя чуть не убили мои люди… – поток прервался резко, словно отсеченный новой плотиной, но она взяла себя в руки и продолжила: – Я понимаю, что прошлого не вернуть и наши отношения никогда не обретут юношеской чистоты, когда мы все делили поровну. Об одном прошу, не держи на меня зла! – она заплакала. – Я готова жить на свалке! Я ненавижу сама себя гораздо больше, чем кто бы то ни был. Ведь именно я убила родителей Коли и Насти и без раздумий отняла бы и их жизнь… – ее глаза вдруг расширились, будто она увидела перед собой кого-то. – Я изменилась… Хотя неважно, все теперь неважно. Главное, что они живы. Лиза, умоляю! Помоги малышам, – она вцепилась в руки сестры, как за соломинку, способную не дать утонуть в черном колодце бездушия. – Даже приют для них будет лучше, чем то, что я им уготовила. Это я погрязла в грехе и заживо варюсь в своем аду. Но они не должны. Сестренка, милая, любимая, знаю, это звучит глупо, но я говорю искренне. Помоги детям! Ты сможешь.

 

Наталья, не произнеся ни слова, опустилась на колени, и поза ее была очень красноречива. В ней было и желание убежать от прошлого, и мольба о прощении, и готовность понести наказание…

Она сделала видимое усилие над собой и, опираясь на руки, с трудом поднялась.

– Простите и прощайте…

Не поднимая головы и стараясь не встречаться взглядом с окружающими, Наталья пошла к двери. Не обернувшись, словно отрезая все нити, связывающие ее с этим домом, отодвинула засов, толкнула створку двери и вышла в ночь.

– Митрич, верни мою сестру! Скажи, что я давно ее простила, – закричала Лиза.

Затянувшуюся паузу нарушили дети.

– Где мама? – открыв дверь из гостиной, спросил мальчик.

– А ну-ка, идите сюда, – позвал Митрич.

Девочка, уцепившись за руку брата, неуверенно вышла за ним.

– Это точно ваша мама? – строго спросил у детей.

– Да, – в унисон ответили дети, и девочка заплакала.

– Эта мама последняя, что у нас была, – добавил мальчик. Первую в больницу забрали давно, и она умерла. И папа умер. А вторая мама смелая и добрая. Нас хотели дяди в больницу забрать и замерлить, а мама нас спасла. – Мальчик заплакал навзрыд.

– Юра, ты как? – поинтересовался лесник.

– В смысле?

– Что будем делать с Натальей?

– Юрочка, прости мою сестру! Мы не имеем права ее оставлять на улице. Ошибся человек – пусть ее другие судят. Нам-то она ничего не сделала. А если бы я выучилась и куда-нибудь уехала, то кто бы тебе доченьку родил?

– А как же Феликс, Глеб? Что мы им скажем, когда они приедут?

– А мы им ничего не скажем. Я так считаю: если тебя обидели – прости. Не можешь простить – убей! Не можешь убить – прости!

– Слушаю я вас, дети, и радуюсь – доброты у вас больше, чем у тех, кто в церквах службу несет. Пойдем, Юрий, проявим христианское великодушие, душу заблудшую к жизни в теле вернем. А там – на все воля Божья…

…Утро Наталья встретила, стоя на коленях перед образами, искренне прося у Бога защиты для детей. Завтракать со всеми не села, лишь попросила для себя кусок черного хлеба и кружку воды. Никто не стал ее переубеждать. За завтраком хозяин объявил, что уедет в село.

– Надобно погорельцам помочь, да Павла Ивановича земле предать. Доставай, хозяйка, денег тысяч двадцать, да с собой собери чего. Думаю, вернусь дней через пять. Юра, ты вместо меня остаешься, за порядком следи. Паспорт мне свой дай. Похлопочу перед начальством, чтобы тебя обходчиком приняли.