Тотьма. За месяц до настоящего времени

Невысокий мужчина в дорогом, подогнанном по фигуре, костюме прошел через услужливо открытую помощником дверь. В просторном холле, сияющем белизной, его встретил наголо бритый, худощавый человек лет пятидесяти.

– Добрый день, Илья Иванович. Прошу, пройдемте ко мне в кабинет.

– Добрый день, Аркадий. К чему такая срочность? Что-то случилось с мамой?

Доктор и помощник переглянулись, отметив, что и без того некрасивое лицо босса посерело от переживаний, а под глазами четко обозначились круги.

– В медицинском плане состояние вашей матери – без особых изменений. Но она попросила меня с вами поговорить. – Поджав узкие губы, он посмотрел на помощника Ильи Ивановича и добавил: – Позвольте без посторонних.

– Не понимаю, почему моя мама хочет сообщить мне что-то важное через тебя?

– Вы же знаете, что после последней операции по пересадке мы держим ее в состоянии искусственного сна. Даем ей лишь два часа бодрствования для так называемой «умственной прогулки». Так вот, только ее пробудили, она сразу велела позвать меня.

Лицо Ильи посерело еще больше. Остановившись перед дверью с табличкой «Главный врач клиники НАНО», он обернулся к помощнику и жестко сказал:

– Жди в холле.

Сам отворил дверь, прошел в кабинет и сел за стол, заняв кресло доктора.

– А теперь говори, что случилось. Постарайся быть кратким. – Он сжал челюсти с такой силой, что вздувшиеся желваки натянули до блеска кожу на скулах.

Аркадий присел в кресло, закрыл глаза и произнес:

– Ваша мама хочет умереть.

Илья схватил высокий фужер, стоявший рядом, резко замахнулся, но не швырнул в голову доктора, как этого хотел. С хрустом раздавил стекло в широкой ладони, и темная кровь закапала на костюм. Он медленно встал, снял с вешалки халат, зажал ворот в кулаке, чтобы унять кровотечение. Подойдя к Аркадию, накинул халат петлей вокруг его шеи.

– Что ты сказал, сука? – произнес, шипя, не в силах сдерживать гнев, и придавил доктора.

Лицо доктора от удушья сделалось пунцовым, пытаясь ослабить удавку, он просипел:

– Она устала жить. Пустите. Удушите… – Из последних сил он потянулся к столу и сгреб листок, лежавший поверх остальных. – Это вам от мамы.

Илья убрал халат с горла Аркадия и пнул его ногой так, что тот упал со стула. Расправив сложенный вдвое листок, стал нетерпеливо читать.

«Сынок, родной, я всегда любила тебя и люблю. Ты мой единственный родной человек. Я всегда старалась не обременять тебя, никогда ни о чем не просила. Я знаю, что ты всегда все делал и делаешь для меня от большой любви, и очень благодарна Богу, что у меня такой сын. Спасибо тебе за то, что ты дал мне возможность прожить еще много лет после того, как я должна была предстать пред Господом.

Милый мой сынок, прошу, пойми меня правильно. Мои силы иссякли. И я трачу их остаток не на созидание, а на борьбу со смертью, а это неправильно. Рано или поздно жизненный путь каждого человека заканчивается, и надо принимать смерть как должное. Своим стремлением сберечь меня ты губишь свою и мою душу. Отпусти меня, сыночек! Отпусти, пока еще моя душа сможет обрести покой».

Буквы плясали по бумаге, и было видно, что написание давалось матери тяжело. Дочитав, Илья бережно сложил листок вчетверо и положил в бумажник. Устало взглянул на доктора, растиравшего шею, и спросил:

– Аркадий, ты тоже так считаешь?

– С медицинской точки зрения вашей маме ничего не угрожает. Последнее сердце работает безукоризненно. Все органы, а многие из них пересажены неоднократно, тоже в норме. Состояние стабильное. Но я, к сожалению, вынужден констатировать угасание мозговой функции… Последняя томография подтверждает регресс. Складывается такое впечатление, что мозг самоустраняется от выполнения своих функций. Ей бы новое тело… – произнес Аркадий, мечтательно прикрывая глаза.

– Но ты же знаешь, что аппарат не совершенен. Я не могу и не хочу рисковать жизнью мамы.

Илья достал из бумажника письмо матери и заново перечитал. Крупные слезы покатились из его глаз. Он громко всхлипнул и, к удивлению Аркадия, разрыдался. Растирая по лицу слезы, он почувствовал боль в пораненной ладони и стал, как в детстве, сосать порез, ощущая во рту соленость крови и слез.

 

Подойдя к Аркадию, накинул халат петлей вокруг его шеи.

– Сколько времени у нас осталось?

– По моим прогнозам, максимум полгода. А позже не помогут никакие операции. Вы должны принять решение.

Аркадий подал Илье влажную салфетку и показал рукой на щеку, измазанную кровью.

– Я хочу поговорить с мамой.

– Прямо сейчас? Это невозможно. Завтра – пожалуйста.

– Тогда жди меня к десяти часам утра.

Уходя, Илья вспомнил о маминой записке, оставленной на столе. Вернулся, аккуратно сложил и спрятал не в бумажник, а в карман рубашки, поближе к сердцу. Ему казалось, что так он сможет своим теплом растопить лед, тонкой коркой покрывающий их отношения.