Мужчина и женщина лет сорока сидели в освещенной предзакатным солнцем небольшой комнате. Обращенные лицом к лицу, они боялись взглянуть в глаза друг другу. Она, как школьница, плохо выучившая урок, опустив голову, теребила носовой платок, изредка прикладывая его то к глазам, то к носу. Он, положив руки на стол, не моргая, смотрел на круг, образованный соединенными кончиками больших и указательных пальцев. Смотрел, словно пытался в бесконечности кольца найти ответ на все накопившиеся вопросы. Время шло, но ни Феликс, ни Наташа не осмеливались нарушить тишину, чтобы не порвать единственную невидимую нить, объединяющую их в этот момент. Каждый пытался осмыслить то, ради чего они встретились именно сейчас. Каждого волновало, что произойдет, если кто-либо начнет искать оправдание своим поступкам, приведшим к трагедии. Станет ли Феликс, публично униженный женой, обвинять ее. Будет ли Наталья искать оправдания своим поступкам…

«Ну что я ей скажу? Спрошу, как ты могла? И что это изменит? Смогла и сделала… И мне даже известно, почему. Потому что женщина слаба по своей сути. А я как мужчина не имел права подолгу оставлять ее одну. Теперь я понимаю, что нет в мире богатств, способных заменить простое человеческое общение. По-настоящему любящее сердце любит не за деньги», – рассуждал Феликс. События последних дней кардинально изменили его отношение к себе и к окружению. Раньше он не задумывался над тем, что послужило причиной, подтолкнувшей человека к действию. Он оценивал действие. Теперь же он научился смотреть в корень, искать причины и понимать их. И он решил, что не имеет права судить человека, истинно раскаявшегося и умоляющего о прощении. Феликс понимал, что сам толкнул жену на измену и предательство…

Монотонной, бесконечной лентой-каруселью перед глазами Наташи прокручивались события последних месяцев, вызывая то страх, то ненависть, то жалость к себе. Она не знала, с чего начать, и была уверена, что Феликс не поверит ни единому ее слову. Хотя это ее мало тревожило. Для нее было важно покаяться и попросить прощения, и она решительно поднялась из-за стола, подошла к мужу и опустилась на колени. Подняв голову, заглянула ему в глаза и, с трудом сдерживая слезы, заговорила:

– Господи, молю тебя о прощении. Помоги рабу Божьему Феликсу простить рабу Божью Наталью!..

Феликс удивился таким словам жены и пристально взглянул в ее лицо. В эту минуту оно было необычайно красивым и одухотворенным. В нем не было ни прежней напыщенности, ни фальши, и ему показалось, что она впервые была искренней.

– …Господи, – продолжала Наталья, – знаю, причинила ему столько боли и страданий и, что самое страшное, – делала это умышленно.

Ее красивые глаза, словно два синих озера, были наполнены слезами.

«Стоп! – поймал себя на мысли Феликс, чувствуя, что еще мгновение – и утонет в ее глазах. – Неужели, чтобы увидеть в человеке прекрасное, необходимо заставить его страдать? А ведь я не меньше ее виновен в том, что случилось».

– Господи, – взывала к Всевышнему каявшаяся женщина, – я была слепа в своем безверии и потому погрязла в пучине зла. Муж в ответе за жену свою, а она да покорится ему, как господину. Я же вознеслась в гордыне своей.

Слезы навернулись на глаза, сердце Феликса учащенно забилось, и дышать стало трудно. Страстно захотелось забыть, вычеркнуть из памяти все плохое и начать сначала…

– Господи, ты видишь, я искренне каюсь и мучаюсь от душевной боли, разрывающей меня на части. Прошу тебя, позволь любви войти в мою жизнь. Ведь мы любили друг друга…

«Да, любили, – мысленно согласился Феликс. – И только любовь может вернуть к жизни испепеленную душу. Спаси нас! – Эта мысль была, словно свет в конце тоннеля, и он пошел на этот яркий спасительный свет. – Боже мой! Все, что было до настоящего момента, не имеет никакого значения! Все плохое можно забыть ради будущего! И я забуду!» – Феликс протянул руки к Наташе, продолжавшей читать молитву.

– Господи, помоги ему понять меня. Дай мне сил убедить его в искренности моих слов, простить и отпустить меня с миром.

Слова Наташи поразили его, он и не предполагал, что она способна на такое. Повинуясь душевному порыву, Феликс поднял ее с коленей и обнял: «И ты меня прости!»

Ни он, ни она уже не могли произнести ни слова: рыдания спазмом сдавили горло… Обнявшись, они стояли и плакали навзрыд, не стесняясь слез. Слезы плавили лед обид и гасили огонь ненависти, бушевавший в их сердцах доныне. Сковывающие душу невысказанные упреки, как перезревшие колосья вражды, превращались в пепел. Эти двое, как никто другой, понимали, что затертое до дыр выражение «любовь спасет мир» – не пустые слова.