Ранчо Вермонта стояло на берегу речки, одной стороной огороженного пространства примыкая к кустарнику, растущему у самой воды.

Название «Каменный Столб» произошло потому, что в двадцати шагах от дома стояла круглая темно-серая тумба вышиной в полтора метра, толстая, неровно обтесанная, она была не что иное, как упавший в незапамятные времена аэролит.

Существовало предание, что лет сто назад здесь находился дом охотника, погибшего при нападении индейцев; они сожгли дом, убили хозяина и увезли в плен его детей.

На столбе, почти у самой земли, можно было разобрать стершиеся испанские слова, высеченные долотом или ножом:

К этой надписи на столбе все так привыкли, что никто не обращал на нее внимания, объясняя происхождение надписи выдумкой какого-то чудака, может быть, того же охотника, которого убили индейцы.

Вермонт был родом из Бельгии, откуда еще юношей попал со своим дядей, отставным моряком, в Южную Америку.

Живописная, дикая жизнь так захватила молодого Вермонта, что в течение многих лет слава о нем распространялась из провинции в провинцию.

Вермонт был в плену у индейцев, был охотником, гаучо, золотоискателем, сопровождал научные экспедиции по Ориноко и Амазонке; имел собственный бриг, затопленный пиратами после неудачной для бельгийца битвы в море, бежал от пиратов на их же шлюпке, долго скитался по Мексике, берясь то за одно, то за другое дело, ничем не удовлетворяясь и постоянно ссорясь с кем-нибудь, так что имел множество дуэлей и получил несколько ран; годам к пятидесяти он начал уставать от такой жизни и, женившись, поселился здесь, на берегу речки.

Надпись на столбе понравилась прихотливой душе старого авантюриста, хотя он ее не понимал, как равно не понимали ее другие.

Построив здесь ранчо, Вермонт занялся разведением быков.

В течение шести лет его дела шли хорошо, а затем начались неудачи: одно стадо частью погибло во время степного пожара, частью разбежалось. Второе стадо Вермонт продал одному торговцу, взяв векселя; торговец разорился, уехал в Северные Штаты, деньги пропали.

Когда Арете было восемь лет, мать ее умерла. Заботясь о дочери, Вермонт положил все, что у него было- семь тысяч рейсов (около 5000 рублей), в банк и стал жить очень скудно, на одни проценты. Случилось так, что произошел крах банка. Рассердившись и махнув рукой на деловую жизнь, Вермонт ни за какие дела больше не принимался. На старости лет его опять потянуло к охоте, к ночлегам у костра, скитаниям среди степей и болот.

Поместив дочь к одной дальней родственнице в городе Баже, где девочка училась в городской школе, и оставив охранять ранчо двух пеонов, Вермонт почти не сходил с седла, промышляя ягуаров, лисиц, диких нанду, диких лошадей, газелей и индеек.

Вырученных денег за продажу шкур едва хватало ему, чтобы жить, но потребности его были очень скромны, а потому Вермонт не чувствовал бедности.

Ретиан уехал в Штаты незадолго перед тем, как деньги Вермонта пропали в банке. Арете было тогда восемь лет, и он, несмотря на разницу лет, дружно играл с ней, когда приезжал к Вермонту. Это была хлопотливая, живая девочка с веселыми голубыми глазками.

Когда Арета выросла и, окончив школу, вернулась в ранчо, характер отца резко сказался в ней: она отлично ездила верхом, хорошо бросала лассо, болос, неутомимо гребла на лодке и стреляла так, что даже Вермонт уступал ей в меткости.

Она не сидела дома сложа руки, а работала очень усердно: делала из перьев нанду накидки или просто украшения для стен, постелей и отправляла их с знакомым кучером почтового дилижанса в Пелотас, Коретибу, Баже, где эти изделия покупались магазинами.

Если отец убивал ягуара или пантеру, - Арета сама выделывала шкуру до мягкости бархата золой и известью, подшивала ее индейской тканью, с краев обшивала сукном, вставляла искусственные глаза из черных круглых речных камней, блестящих при свете, и отправляла шкуру в продажу.

В полукилометре от ранчо проходила через речной брод дорога из Баже на Монтевидео.

Но заработок Ареты, даже при дешевизне местных продуктов, был все же очень незначителен, поэтому девушка устроила небольшой огород, выращивала дыни, тыквы и картофель.

21 октября, в день отъезда Ретиана со станции, Вермонт вечером говорил дочери:

- Удивляюсь, отчего нет еще до сих пор молодого Дугби. Он писал, что 21 октября приезжает в Месгатоп. Поезд туда приходит около 9 утра; значит, сегодня вечером Ретиан должен бы был уже к нам приехать. В честь его приезда я хотел открыть драгоценную бутылку антильского рома, ту самую, которая лежит у нас с тех пор, как я привез ее в эти места.

- Должно быть, он сильно постарел за десять лет, - сказала Арета, подавая старику глиняный горшочек с матэ-напитком, который Вермонт очень любил.

- Милая, Ретиану тридцать лет; почему ты его старишь? Мне скоро семьдесят, а у меня еще нет ни одного седого волоса. Я так полагаю, что он еще мальчишка, а ты совсем девчонка.

Действительно, больше сорока лет Вермонту дать было нельзя. Худощавый человек среднего роста - с приятным тихим лицом, слегка насмешливым складом рта, на углы которого опускались мягко изогнутые усы, оттеняя при улыбке белизну не тронутых возрастом зубов, - с несколько утомленным, но зорким взглядом карих глаз, Вермонт своей наружностью никак не походил на безумно отважного авантюриста пампасов. О том, сколько он пережил, говорили только морщины лба и бритого подбородка.

- Как я рада, - сказала Арета, - что Гопкинс больше не появляется!

- Этот прохвост хотел на тебе жениться! Но ты отлично спровадила его.

Арета рассмеялась.

- Да, я сказала ему, когда он вздумал просить меня быть его женой, что он делает мне слишком большую честь, думая, что я буду высчитывать проценты с его должников.

Арета была одного роста с отцом, гибкая, легкая и здоровая девушка могла просидеть за работой сутки, а затем еще танцевать целую ночь. Ее темные волосы и голубые глаза заставляли многих молодых людей из окрестных ранчо задумываться о ней, но сама она еще не сделала выбора.

Лукаво посмотрев на нее, Вермонт сказал:

- Если Ретиан не женился, а характер его, наверное, и теперь такой же честный и прямодушный, какой был, - лучшего мужа я тебе не пожелал бы, дочь моя, «скакунья-стрелок».

Арета не покраснела, как непременно сделала бы ее западноевропейская сестра, а, подняв голову, улыбнулась.

- Я помню его. Он был очень хорош ко мне, рисовал мне картинки и дарил книги, а книг у покойного Дугби было порядочно.

- Но, черт возьми! Чем же мы его будем кормить? - сказал Вермонт. - У нас нет ни маниоки, ни кукурузной муки. Одно мясо да ром. Да тыква… картофель.

- Дадим ему мясо с тыквой, тыкву с ромом, ром с мясом, - расхохоталась девушка. - Не беспокойся, Ретиан не такой, чтобы обижаться, если нет лакомой пищи.

- А, ты уже за него заступаешься!?

- Заступаюсь. Мы возьмем в долг у Хименеса муки и бобов.

- Арета, - сказал, помолчав, Вермонт, - я признаюсь тебе в одном деле, которое меня удручает и беспокоит.

- Говори! Что такое?

- Лет двадцать назад я занял у одного гациендера пятьсот рейсов. Он был мой приятель, деньги дал без расписки, не спрашивал их, зная, что я отдам сам, когда они у меня будут. Ты знаешь, что мне не везло, а когда бывали деньги, то значительная их часть уходила на уплату более неотложных долгов. Недавно я получил от этого человека письмо, в котором он пишет, что уже четыре года, как разорился, жена его и два сына умерли от желтой лихорадки, а сам он ютится в Рио-де-Жанейро, в ночлежном доме. Ни слова не пишет он о деньгах. Где взять денег, чтобы ему помочь?

Нахмурясь, крепко сжав губы, Арета глядела на стол.

- Убей сто нанду, - вдруг сказала она. - Через три месяца я добуду эти пятьсот рейсов. Я сделаю из них коврики, которые теперь охотно покупают.

- Эх, Арета, - ответил Вермонт, - надо полгода, чтобы добыть сто нанду. Нанду перешли из нашего округа дальше, к востоку и северу, а я с годами стал видеть хуже, да и утомляюсь быстрее, чем еще пять лет назад.

- В таком случае не будем думать об этом сейчас. Я сама постараюсь придумать что-нибудь.

Старые стенные часы пробили одиннадцать. Отец с дочерью разошлись спать в свои комнаты.

Сильно загрустившая Арета скоро утомилась от мыслей и крепко заснула, а Вермонт долго сидел у окна, куря сигарету за сигаретой, и так увлекся воспоминаниями, что не заметил, как прошла ночь. Когда солнце взошло, старик увидел скачущих к ранчо трех всадников.

«Кто бы это мог быть?» - подумал Вермонт, не ожидавший, что Ретиан приедет с компанией. Ему пришло в голову, что на дилижанс было произведено нападение и что едут пассажиры за помощью. Но его смутили хорошие костюмы взрослых, платки на головах и босой оборвыш на прекрасном коне, с двумя ружьями поперек седла.

Вдруг он узнал Ретиана.

- Ретиан Дугби! - закричал отец Ареты, выскакивая через окно. - Гиацинт! Флора! - звал он слуг. - Бегите, берите лошадей! Арета! Ар-е-т-а-а!!!

- Раненый Ягуар! - крикнул Ретиан, на скаку спрыгивая с лошади и продолжая бежать рядом с ней, держа ее в поводу.

- Мальчик! Дугби! Вспоминаю твоего отца! Наши беседы! Ар-е-та!!!

- Здесь, здесь Арета! - крикнула, успев уже наспех одеться, молодая девушка, и Ретиан увидел разрумянившееся от сна прелестное создание с сверкающими голубыми глазами.

- А это кто? - сказал он. - Неужели!? Была такая маленькая, а теперь…

И Ретиан обнял молодую девушку, братски расцеловав ее в обе щеки.

Тем временем Роберт и Линсей слезли с седел и подошли к Вермонту.

- Это мои друзья, с которыми я познакомился по дороге, - сказал Ретиан, представляя хозяевам ранчо своих спутников. - Во-первых, Роберт Найт, сбежавший из Порт-Станлея, пылкая голова, бродит в пампасах с невыясненными целями. Мы хотели его хорошенько расспросить у Хименеса, но к Хименесу не заехали. Ночевали в степи. Во-вторых, сеньор Тэдвук Линсей, из Плимута, захотевший узнать нашу степную жизнь В-третьих…

- В-третьих, наш милый гость Ретиан Дугби! - перебила Арета. - Все вы - наши гости!

Гиацинт, огромный старик восьмидесяти лет, человек колоссальной силы, отвел лошадей в кораль, расседлал их и поставил к кормушкам. Гиацинт был кроткий человек, не способный обидеть муху. Он был страшен, когда приходил в ярость, но было нужно очень много для того, чтобы привести его в исступление. К Вермонту он относился, как к мальчику.

Гости и хозяева прошли в главную комнату ранчо, служившую столовой и гостиной одновременно.

Ретиану показалось, что не было десяти лет его отсутствия: те же четыре старых плетеных стула окружали стол, накрытый зеленоватой клеенкой, тот же почерневший дубовый шкаф стоял в углу, напротив пианино, верхняя доска которого была украшена синей стеклянной вазой с полевыми цветами.

С другой стороны, у стены, стояла кушетка, крытая пестрой индейской тканью; она опиралась углами своими на четыре бычьих черепа, рога которых были выкрашены зеленой краской, а на острия рогов посажены медные шарики.

Пол был застлан толстым камышовым ковром, стены чисто выбелены.

Несколько старых картин, стенные часы с гирями и миткалевые занавески на трех маленьких окнах с внутренними ставнями заканчивали эту обстановку, милее которой теперь не было для Ретиана ничего.

Когда взрослые уселись, Роберту не нашлось места, и он сел на кушетку, застенчиво щупая рукой индейскую материю.

- Рассказывай, Ретиан! - воскликнула Арета. - Почему не приехал вчера? Ты очень изменился, стал гораздо серьезнее. Кто же ты, мальчик? Где вы его нашли? Бедный, он почти раздет.

Как это всегда бывает после долгой разлуки, разговор наладился не сразу, но все-таки Ретиан объяснил причину задержки, знакомство с Линсеем и историю мальчика. Узнав о дуэли с Гопкинсом и о битве в степи, Арета встревожилась, а Вермонт стал необычайно серьезен.

- Этот человек будет тебе мстить и дальше, - сказала она.

- Негодяй Гопкинс сватался к Арете, - объяснил Вермонт. - Слушай, Ретиан, я очень серьезно смотрю на то, что произошло вчера. Человек, убитый тобой, - некто Нарайа, приятель Лакомого Уха. Пуртос один из самых опасных мошенников. Его сотоварищи, как правильно говорит Арета, будут стараться тебе отомстить. Мы еще поговорим об этом. Как вы перенесли дорогу, сеньор Линсей? - обратился Вермонт к Линсею, употребляя по привычке, образовавшейся от жизни с испанцами, «сеньор», вместо «мистер».

Линсей рассказал о своем всегдашнем стремлении в Южную Америку, о своей жизни и сказал, что одно - делать верхом небольшие прогулки и совершенно другое - скакать десятки километров на горячей степной лошади.

- У меня ноги и спина как деревянные, - прибавил Линсей.

- Теперь скажи, Ретиан, почему ты не явился еще вчера? - осведомилась Арета.

- Трудно возиться с тремя гостями, когда дело идет к ночи, - сказал Ретиан. - Мы ночевали не у Хименеса, а под открытым небом, разложив костер. У Хименеса тотчас заметили бы, что дело неладно: лошадь Нарайи, два бандитских ружья, лишнее седло, - а там бывает всякий народ. Могли нас подстрелить. Так что, в конце концов, решили не заезжать к Хименесу.

- Благоразумно поступили, - заметил Вермонт. - Верно, голодны, как собаки?

- Как сказать… Пожалуй.

- Все сейчас будет.

- Переправлялись через разлившуюся от дождя речку, - заявил Роберт. - На мне одежда мало намокла, а от мистера Линсея шел пар, когда ехали к вам.

- Ты очень устал, Ретиан? - спросила Арета.

- Нет. Я так стремился снова побывать здесь, что, если бы было нужно, проскакал бы еще пять тысяч километров.

Он посмотрел на нее с улыбкой, Арета улыбнулась и слегка покраснела.

- Хорошая она выросла у меня, - сказал Вермонт, добродушно хлопая девушку по плечу, - сердце у нее золотое, отважна, как гаучо, и… ну, если бы не она, то ты, Ретиан, не видел бы даже и того жалкого угощения, которое нам сейчас притащит старуха Флора.

- Однако, - сказал Линсей, - я должен переодеться. Если дорогой, для своего удовольствия, я красовался в костюме степного наездника, то теперь, среди вас, это смешно.

- Оставайтесь как есть, - сказала Арета. - Все вы устали. Сначала будем пить матэ, закусим. Отец приберег для вас знаменитую бутылку антильского рома. А затем вы, сеньор Линсей, можете отдохнуть. Ты, Роберт, поступаешь в мое распоряжение.

Арета повела гостей на внутренний дворик, где они умылись. Линсей заинтересовался глиняным очагом, дым которого, мешаясь с солнечными лучами, развевался над крышей. Пока он рассматривал грубо сложенный очаг с висящим над ним на железном крючке медным чайником, из прохода, ведущего в кораль, появилась Флора, высокая толстая женщина с широким лицом и черными глазами-щелками.

Седые волосы ее висели прядями вокруг головы, повязанной полоской красного сукна; одета она была в ситцевый балахон вроде длинной рубашки, подпоясанной синим передником.

За ней вбежал ручной нанду, жалобным криком требуя пищи. Флора прогнала его, как курицу. Недовольно оборачиваясь, строптиво колыхая длинной шеей, страус удалился, скрипя клювом от негодования.

Возвратясь, Линсей увидел, что стол накрыт скатертью поверх клеенки, а на медном подносе красуется фаянсовая бутылка с черным ярлыком, отпечатанным золотыми буквами.

Несколько сохранившихся от прежнего времени сдобных галет и небольшое количество мелко наколотого сахара составляли закуску к бутылке старого рома.

Арета двигалась вокруг стола, весело расставляя стеклянные стаканчики и маленькие тарелки.

Флора принесла жестяной поднос с пятью круглыми глиняными горшочками, банку с матэ, горку пирожков из маниоки с рубленными яйцами нанду и с луком, полную сахарницу сахарного песку и тарелку горячих маисовых лепешек.

Увидев все это, Арета всплеснула руками:

- Флора! Кого ты ограбила?

- Ах, сеньорита, никого я не ограбила, а только помнила, что сеньор Дугби должен приехать и послала ночью своего старика в ранчо Темадо взять кое-чего в долг. Я хотела, чтобы вы ничего не знали. Вот Гиацинт привез: мешок маниоки, мешок кукурузы, два кило сахару и яиц. - Говоря так, Флора улыбалась с торжеством, очень довольная своей хитростью.

- Какая ты милая, Флора! - закричала девушка и, едва не выбив поднос из рук старухи, расцеловала ее морщинистые щеки. - Я очень боялась, - продолжала Арета, - что нам нечем будет кормить гостей. Теперь - ура! Ешьте и пейте!

- Флора! - сказал Вермонт, уже откупоривший бутылку. - Ты так тронула меня, что не уйдешь, не выпив стаканчик этого рома, которому столько же лет, сколько тебе, то есть семьдесят с лишним.

Бережно налив стаканчик темной жидкости, Вермонт подал его Флоре. Та пригубила… И все присутствующие с удивлением увидели, как выражение удовольствия на ее лице сменилось недоумением, а недоумение - глубокой печалью.

Горько вздохнув, Флора вытерла рукой рот, поставила стаканчик на стол и сказала:

- Не хочу вас обидеть, сеньор Вермонт. Нет. Очень вам благодарна. Только это не ром. Это, должно быть, лекарство или уксус, но не ром.

- Что такое?! - заревел побледневший Вермонт. - Что ты бормочешь?

Он схватил стаканчик, понюхал жидкость, немного отпил, а затем, топнув ногой, выплеснул напиток на пол.

- Надул, проклятый португалец! - воскликнул Раненый Ягуар. - За пятьдесят рейсов я купил у него бутылку кофе. Каково?..

При таком заявлении поднялся безумный хохот; сам Вермонт смеялся пуще других. Что касается Роберта, то он чуть не катался по полу от восторга и под конец, когда смех начал переходить в стоны и кашель, - подпрыгнул три раза, не зная уже, чем выразить овладевшее им веселое настроение.

- Ну, - сказал Вермонт, когда общество несколько успокоилось, - есть, на наше счастье, немного кашассы. Принеси ее, Флора.

После этого переполоха аппетит увеличился, и все, основательно поев, принялись пить матэ.

Матэ - мелко истолченные сухие листья дикорастущего кустарника. По вкусу этот напиток похож на чай, только более горек. Его приготовляют так: каждому человеку в отдельный горшок - бомбиллу - бросают горсть матэ, сахару, заливают кипятком и сосут через медную трубочку.

Южноамериканцы страшно любят матэ за его возбуждающее действие и особенный вкус. Европейцам матэ вначале не нравится, а затем они также начинают любить его, как и местные жители.

- Первый раз в жизни я пью матэ, о котором столько читал, - сказал Линсей.

- Для вас, - сказала вернувшаяся от очага Арета, - сегодня будет приготовлено кушанье пампасов - бычье мясо, зажаренное в шкуре. А к матэ вы так привыкнете, что чаю уже не захотите.

- Великолепный напиток! - ответил Линсей, которому нравилось решительно все, что он видел, пил и ел.

После еды, кашассы и матэ мужчины закурили сигары; Ретиан стал рассказывать Вермонту о своем пребывании в Северных Штатах; Линсея положили отдохнуть в патио, на подушки и мягкие циновки, где уставший старый конторщик мгновенно заснул, а Арета, выждав, когда ее отец, в свою очередь, рассказал о своей жизни и разных неприятностях, уже нам известных, обратилась к Роберту:

- Ты очень меня интересуешь, Роберт. Расскажи теперь нам о себе все, ничего не скрывая.

- Знаешь, Арета, - сообщил Ретиан, - когда мы ехали сюда, я пытался допрашивать его, но он только твердил: «Все узнаете, когда приедем, а то, если начну рассказывать теперь, то вы будете со мной спорить, а я спорить на скаку не могу!»

- Загадочная личность! - рассмеялась Арета. «Не скажу, не могу»… Ну-ка, что у тебя там спорного?

Роберт замялся и покраснел. Застенчиво улыбаясь, он теребил свои рваные штаны и, наконец, решился, став не по-детски серьезным.

- Иди сюда! - сказала Арета, проникшаяся к маленькому бродяге горячим сочувствием.

Он подошел к девушке; Арета обняла его и прижала к себе.

- Он сам дал себе новое имя, - сказал Ретиан. - Имя это - «Звезда Юга». Скромно, не правда ли?

- Все более интересуюсь тобой, - шепнула Арета мальчику. - Что это значит: «Звезда Юга»?

- Видите ли, - заговорил Роберт, - я член тайного общества, то есть мы - я, Дик Нерви, Дуг Ламбас и Кристоф Гаррис - составили тайное общество… Но вам ведь скучно слушать!? - прервал сам себя Роберт, - а рассказывать так, как рассказывал Паркер, я не умею…

- Никогда в жизни я не слышал ничего более интересного, - важно заявил Вермонт, протягивая Роберту сигарету.

- Я тоже, - подхватила девушка.

- Благодарю вас, я не курю, - ответил Роберт, пытливо всматриваясь в лицо Вермонта, чтобы разгадать, не смеется ли тот над ним. - Тогда я продолжаю…

- А кто такой Паркер? - спросил Ретиан.

- Подождите… Паркер и капитан Баттаран всему тут причина… Ну, мы составили общество делать разные тайные дела, например, разыскивать клады или заступаться за тех, кого несправедливо обижают… Ну, мы сделали себе маски и повязки через плечо, для того, чтобы узнавать членов общества, мы сделали такие круглые значки… Вот мой значок, - показал Роберт, вынув из сумки, висевшей под его рубашкой, жестяной кружок с тремя дырочками. - Вот смотрите. Теперь каждый из нас носит особое имя: Дуг Ламбас назвался «Черная Туча», Нерви придумал себе: «Бесстрашная Стрела», Крист Гаррис назвался «Раскат Грома», а я… ну, вы знаете, - обратился мальчик к Ретиану, - я вам сказал… я стал «Звезда Юга».

- Говори, говори, - сказал, сочувственно кивая, Вермонт. - Сколько было денег в первом кладе, который вы откопали?

- Мы еще не копали… Мы еще не знали, есть ли клад на Фалькланде… Пока мы собирались в сарае, за складами Бутса, около порта и… ну, обсуждали, составляли планы.

- А кто такой Бутс? - спросила Арета. - Скажи, ты любишь конфеты?

- Я очень люблю конфеты, - ответил Роберт, мучаясь тем, что над ним, может быть, шутят. - Только не задавайте сразу много вопросов, я то я собьюсь.

Арета вынула из кармана три леденца и дала мальчику.

- Отдаю тебе мои последние, - сказала девушка. - Когда кончишь рассказ, тогда съешь.

- Благодарю вас. Я съем, - покраснел Роберт, пряча леденцы в сумку. - Я, знаете, сам сшил сумку, когда сбежал.

Вы хотите знать о мистере Бутсе… Мистер Бутс наш хозяин. Мой отец у него служит. Отец мистера Бутса много лет назад начал разводить на наших островах овец. Он их кормил травой туссак, которой там, у нас, очень много. Эта трава так полезна овцам, что, говорят, нет мяса вкуснее, как у наших баранов, - на всем земном шаре; так рассказывал мне отец. Трава туссак… вы не знаете ее? Она как маленькие пальмы, такого вида; с меня ростом. У нас говорят, что, если бы такую траву разводить в Европе и Америке, все скотоводы страшно разбогатели бы. Овцы любят туссак. Ну, вот, - продолжал Роберт, считая историю Бутса оконченной, - мы собрались однажды, надели маски; вдруг пришел печальный человек с бородой и увидел нас, когда мы клялись на ноже Дуга Ламбаса не выдавать никому наших дел… и подвергать предателя изгнанию из общества, а общество наше называется «Союз Молний». Этот человек подошел к нам и сказал:

«Я член тайного общества «Защиты капитана Баттарана»».

Мы испугались.

«Покажи свой значок», - сказал я ему. Он действительно показал значок - бронзовую монету, очень старинную, с женщиной в венке, и сказал, что у всех членов общества имеется такая монета.

«Вот значок общества «Защиты капитана Баттарана», - сказал незнакомец, - а я агент этого общества, Джемс Паркер».

Мы стали просить его рассказать о том, кто такой Баттаран… Вот мы и узнали от Паркера, что десять лет назад недалеко от Монтевидео загорелся на море корабль. Он весь сгорел, только команда спаслась на другом судне. А Баттарана, капитана погибшего корабля, арестовали в Монтевидео и посадили в тюрьму на всю жизнь. Его обвинили, что он сжег корабль и сгорели от этого пожара какие-то важные государственные документы.

- Как выглядел Паркер? - спросил, зевая, чтобы не улыбнуться, Вермонт.

- Бедный, очень бедно одет был этот человек, и, знаете, он был даже босиком, как я. Борода у него черная.

- А нос?

- Нос красный, вы угадали… Я тоже подумал, что и вы, но Паркер объяснил, что он часто плачет от горя, зная, как страдает семья несчастного капитана.

- Продолжай, - сказала Арета, тотчас тихо шепнув Ретиану: - Вот легковерный мальчик! Какой-то пройдоха смутил его и обманул.

Роберт продолжал:

- Когда Паркер стал просить нас пожертвовать в пользу Баттарана, мы ему дали: я - пять долларов, Ламбас дал три шиллинга и перочинный нож, который можно продать за шиллинг. Если б вы видели, как Паркер плакал! Он очень жалеет капитана. Слезы текли у него, как вода из чайника; даже Эмма, сестра Ламбаса, не может нареветь столько. А она это любит, ей, например, скажи: «Пройдешься ты под ручку с пингвином?» - так она сейчас заплачет, даже не надо ее просить. У нас много пингвинов. Нерви дал Паркеру золотой карандаш. Крист Гаррис уж на что скупой, а отдал последний доллар, но Крист Гаррис маленький, ему восемь лет, так что он не мог накопить больше. Паркер страшно благодарил нас, велел нам молчать, чтобы нас не стали преследовать тайные враги Баттарана, и выдал нам расписку, которую я, как предводитель, взял себе.

- Можешь ты показать нам эту расписку? - сказала Арета разгоревшемуся от волнения освободителю капитана Баттарана.

- Я могу… - нерешительно ответил Роберт, роясь на груди в своей сумке, - хотя я обещал Паркеру… Я ее никому не показывал, но я знаю, что вы никому не выдадите меня. Вы все очень добры ко мне, а показывать ее нельзя только тому, кого опасаешься, - например, незнакомым… Ну, вот смотрите. Настоящий шифр, ничего нельзя понять!

- Попробуем понять, - сказал Вермонт, надевая очки. - Давай-ка твою записку.

Ретиан с Аретой подошли к старому искателю приключений и склонились над документом, стараясь прочесть длиннейшее слитное слово, выведенное на смятом листке чернильным карандашом.

«Икарудыва… ацинмуре… - читала вслух Арета, морща брови от усилия выговорить по частям странные письмена, - …крапитреч…ывородзеть… дубясьтилем…».

На девушку напал смех, а Роберт с неодобрением видел, что Ретиан тоже улыбается. Лицо Вермонта светилось загадочным выражением, немного лукавым.

- «Хопоугеб». Так, - докончил Вермонт. - Что же, по словам Паркера, тут написано?

- Тут написано, он сказал, - ответил мальчик, тревожно вглядываясь в лица взрослых, - что получено от Найта, Ламбаса, Гарриса и Нерви столько-то деньгами и вещами в кассу общества «Защиты капитана Баттарана». А что? Вы не верите? Разве вы не верите?

- Тебе мы верим, что ты великодушный мальчик, но дурачок, - сказала Арета, обнимая Роберта и утирая слезы смеха, выступившие на ее ясных глазах. - Твой Паркер мошенник.

Вдруг Вермонт, который всячески вертел таинственную записку, стукнул по столу кулаком и вскричал:

- Сто тысяч каскавелл в рот этому Паркеру! Знаешь ли ты, что написал этот пройдоха?

- Что? Что? - воскликнули молодые люди.

- Слушайте. Я прочитал наоборот, с конца к началу. Выходит очень понятно: «Бегу опохмелиться будьте здоровы черти Паркер умница, а вы дураки».

- Вы шутите… - закричал Роберт, бросаясь к Вермонту. - Покажите, не может быть!!

Он побледнел, и его глаза наполнились слезами, когда Вермонт медленно, слово за словом, прочел всю фразу, в то время как мальчик водил пальцем по бумаге, растерянно шепча уничтожающие слова.

- Достаточно ли ясно тебе? - спросил Ретиан, которому стало жалко мальчика.

- Ах! Ах! Ах!! - вскричал Роберт, падая к ногам Ареты и охватывая руками голову. Он плакал навзрыд, - не о том, что его скопленные деньги пропиты, а о том, что нет капитана Баттарана, которого он стремился освободить от цепей и тюрьмы.

- Не плачь, Роберт! - сказала, поднимая его, Арета. - Ведь ты не сделал ничего худого. Ты хотел помочь капитану. Ты не виноват, что тебя обманули. Когда ты вырастешь, то тебе придется сталкиваться с такими случаями, когда низкие, корыстные люди извлекают личную выгоду из чужой доверчивости, из желания других принести людям пользу, сделать что-нибудь хорошее. Перестань, а то мы подумаем, что Эмма Ламбас может на-реветь меньше, чем ты.

- Это верно, - сказал Роберт, поднимаясь и утирая глаза. - Но… кто мог подумать? И вы бы поверили, так хорошо говорил Паркер, что хоть сейчас идти за ним в бой. А мне, знаете, выпал жребий, - мы бросали жребий, кому ехать в Монтевидео. Нам Паркер дал адрес. Я пробрался в угольный ящик парохода «Уругвай», только был шторм, который не дал зайти в Монтевидео, поэтому «Уругвай» пошел на Рио-Гранде.

- Паркер вас звал в Монтевидео? - спросил Ретиан.

- О, да! «Приезжайте, когда хотите; мы, - говорит, - освободим Баттарана и разыщем клад. Десять миллионов спрятал он на горах».

- А какой адрес?

- Адрес?.. Я выучил его наизусть: Военная улица, дом Хуана Панарра. Спросить надо Артура Малинбрука, - это, значит, Паркера.

- Нет Военной улицы в Монтевидео, - сказал Вермонт. - Я знаю хорошо этот город.

- Так как же ты ехал? - осведомилась Арета, утирая своим платком глаза расстроенного «освободителя».

- Очень качало, и пыльно там, трудно дышать очень, но это бы ничего, только, когда мой хлеб кончился, я захотел есть и пить Когда «Уругвай» отвалил из Сан-Антонио, я закричал кочегару в люк, чтобы меня оттуда взяли… Попало мне. Так меня ругали! И все спрашивали, зачем и куда я еду… Я сказал, что жил у родных в Порт-Саиде, да захотелось в Монтевидео, к отцу…

Тут я испугался Я не мог сразу придумать, что делает мой отец в Монтевидео Хоть они и увидели, что я путаю, но ничего не добились. Однако кормили меня, поместили в каюту к машинисту. Капитан сказал: «В Монтевидео отведем тебя к отцу. Где он живет?» Я стал говорить, да опять сбился, - я не знал, есть ли там такая улица, какую я придумал. Было очень неприятно, когда узнали, что я сочиняю, но, понимаете, я не мог сказать правду. А они стали меня пугать, что отдадут в руки полиции. Наверно, так бы и было (хотя я им сказал выдуманное имя: я сказал, что меня зовут Генри Бельфаст), но начался шторм, ужасной силы поднялся ветер, пароход стало заливать, и «Уругвай» не рискнул идти в Монтевидео, - он отошел дальше от берега в море и пристал к Рио-Гранде.

Когда начали швартоваться, я незаметно убежал и спрыгнул в воду между баржами - я хорошо плаваю, - потом вышел на берег, ночевал на улице. В порт я идти боялся: там меня наверно искала полиция. Через горы по берегу я не знал, как идти. Вечером пошел на вокзал; один мальчик индеец мне сказал, что можно проехать в Баже, а оттуда, если упросить кондуктора дилижанса, который ходит в Монтевидео, то, может быть, меня провезут. Этот мальчик посадил меня на крышу вагона и сам тоже сел; он ехал в Месгатоп. Ему-то было хорошо, - когда нас там ссадили, ему туда и надо было, а меня побили и прогнали. Я тогда спросил, в какой стороне лежит Монтевидео, и пошел пешком. Только свою куртку я оставил на пароходе, чтобы легче было плыть; шапку у меня сбило ветром на крыше вагона, а башмаки пришлось продать в Рио-Гранде, - питаться уже было нечем.

- Роберт! Да ты герой! - сказал Ретиан. - Вот настойчивый человек! Чем же ты питался в степи?

- Гаучо подкармливали. Объясняться я все равно не мог, я не знаю испанского языка. Как увижу где дым, я туда и иду. Около их костров я спал; всего четыре дня я так ходил. Потом я пришел в ранчо. Я не мог больше идти. Один старик гаучо меня там два раза кормил. Он говорил: «Подожди здесь, должно поехать одно семейство мимо этого ранчо в Монтевидео; я попрошу, чтобы тебя взяли; не уходи отсюда». Он плохо говорил по-английски, но я понимал и всем говорил, что в Монтевидео живет май отец. Только повозки все не было, а тут явились вы! - воскликнул Роберт и засмеялся от радости, что испытания кончились. - Вы меня взяли, вы подарили мне лошадь!

- А ты забыл, чудачок, что спас мне жизнь? - ласково сказал Ретиан, трепля мальчика по худенькому плечу. - Ведь Гопкинс убил бы меня, если бы не ты.

Между тем пережитые испытания и волнения, вызванные открытием обмана Паркера, сильно утомили Роберта. Он стал бледен и умолк, даже зевнул.

- Иди-ка ты сюда, - Арета взяла Роберта за руку и отвела на внутренний дворик, где под небольшим навесом сладко спал Линсей. - Ложись и спи.

Отчаянно зевая, Звезда Юга опустился на циновку. Когда Арета принесла ему подушку, он уже крепко спал. Девушка подняла голову мальчика и сунула под нее подушку. Роберт даже не шевельнулся.

- Старик и ребенок спят, - сказал Ретиан Арете, когда она возвратилась, - а мы что будем делать? Сядем в лодку, поедем к Камышиному острову.

- Вот что, - ответила девушка, озабоченно сдвинув брови. - Я хочу кое-что сшить для Роберта. Он почти раздет. А он стоит того, чтобы его дела хоть немного устроить. Он вырастет отважным человеком.

- Ну, а мы сыграем в шахматы, - сказал Вермонт Ретиану.

Арета ушла к себе, и скоро до слуха мужчин донесся стук швейной машины - девушка перешивала из старой черной юбки штаны и блузу мальчику Вечером она дала ему, кроме этой одежды, свои старые, но еще крепкие башмаки; они оказались мальчику по ноге.