Ночью Борщенко приснилось, что его заживо замуровали в каменную гробницу и там на него напали липкие, холодные пауки. Он отбивался от них, содрогаясь от отвращения и ужаса. Проснулся Борщенко в холодном поту и долго лежал с открытыми глазами.

Несколько успокоившись, он снова заснул и снова оказался в подземном каземате смертников. И опять Борщенко проснулся и опять долго не мог заснуть. Лишь под утро он забылся тяжелым сном.

Разбудили его сменившиеся с ночных постов охранники. Они уже успели в столовой позавтракать и теперь, укладываясь спать, спорили по поводу неоконченной накануне игры в кости.

Шакуна уже не было, и Борщенко смог без помех вернуться ко вчерашней записке.

Инженер Андриевский Е. А. указывал адрес семьи и писал жене: «…Он дорог был мне - этот скромный твой подарок, с каракулями нашего мальчика… Пусть сохранится у вас, как память о моей короткой тропе, на трудных путях от человека к человечеству…»

Борщенко прочел записку до конца и долго не мог успокоиться, взволнованный множеством интимных деталей, говорящих о больших чувствах любви и дружбы в семье Андриевских, оборванных злым врагом. Затем он бережно сложил листочек, тщательно обернул его чистой бумагой и спрятал.

Завтракать Борщенко пошел с другими охранниками. Но место свое за столом занял не сразу, поджидая Шакуна. Однако тот так и не появлялся.

Встретился с ним Борщенко уже вечером в казарме.

Посередине комнаты, за длинным и широким столом группа охранников с азартом играла в кости. Другие следили за игрой и активно реагировали на капризы «фортуны».

Шакун подсел к Борщенко на койку, возбужденный и довольный.

- У меня, Павел, хорошие новости,-зашептал он, опасливо поглядывая на увлеченных игрой немцев. - В славянской зоне - готовятся вовсю…

- К чему готовятся? - Борщенко сделал вид, что не понимает, о чем идет речь.

- К побегу. Я же тебе рассказывал.

- Ну куда отсюда бежать, Федор? Ерунда все это.

- И все равно готовятся, сволочи. Точные сведения…

- Все это враки! - решительно сказал Борщенко и, подчеркивая свое пренебрежение к распиравшим Шакуна новостям, попросил:

- Дай мне посмотреть вчерашний портсигар… На нем что-то было нарисовано.

- Портсигара у меня уже нет, - отдал земляку! - отмахнулся Шакун. - Да он ерундовый, ничего не стоит… Нет, все это серьезно, Павел!.. Уже организуется один отряд. Понимаешь?..

Борщенко весь сжался. «Разнюхал уже и это, сволочь!.. Правда, только об одном отряде… Какая же гадина ползает там? Но как узнать?»

Он повернулся к Шакуну и безапелляционно заявил:

- Бежать отсюда некуда, разве только утопиться! И все эти твои новости - чистейшая фантазия! Выдумка твоего осведомителя.

Шакун загорячился:

- Он не будет выдумывать! Это человек верный. Из нашего лагеря, власовец! Это мой земляк! Он в полном курсе и скоро подаст подробный рапорт.

- А ну тебя!-отмахнулся Борщенко, озаренный догадкой: «Тогда, на скале упоминался «земляк», сейчас - опять «земляк», и портсигар отдал «земляку», - одно и то же лицо…»

Продолжая демонстрировать пренебрежение к новостям, Борщенко сказал:

- И у меня там свои люди. Не один, а трое! Они мне тоже рассказывали о побеге. Но они забрались в дело глубже твоего земляка. Разговоры о побеге ведутся для отвода глаз. Там замышляется что-то другое. Побег отсюда - фантазия!..

Шакун озадаченно вцепился взглядом в лицо Борщенко. Тот продолжал:

- Не вздумай вдруг раззвонить об этом раньше, чем выяснишь, в чем там дело… Осрамишься… Когда будет настоящее, - можно действовать. И я тебе помогу тогда. Расскажи лучше, - где пропадал весь день?..

- А я был там.

- Где там? - непонимающе переспросил Борщенко.

- Да там… - замялся Шакун. - А что ты делал без меня? Наверно, отсюда ни шагу… Учись разговаривать по-ихнему.

- Да… Без тебя сидел весь день в казарме.

Шакун закурил и после продолжительного раздумья спросил:

- Так ты не советуешь пока докладывать?

- Кому? О чем?

- Начальству о заговоре.

- Ну что ты! Надо прежде выяснить все по-настоящему, что у них на самом деле. Поспешишь - людей насмешишь… И себя подрежешь!

Шакун молча докурил папиросу и встал.

- Пожалуй, ты прав. Ты помоги мне. Поручи своим ребятам разузнать все получше. И я своему скажу…

- Ладно, Федор. Раз сказал помогу, - значит, помогу!

- Ну, я пойду спать, - успокоился Шакун. - Устал до чертиков… Так наведайся к своим поскорее.

- Обязательно… Скоро наведаюсь… Ложись, а я пройдусь перед сном. Надоело весь день в казарме…

И Борщенко «прошелся»… В этот же вечер он имел встречу со Смуровым. Когда он вернулся в казарму,- Шакун уже крепко спал.

Через три дня после этого, отделавшись от Шакуна, Борщенко с наступлением темноты снова улизнул «на прогулку». Он быстро добрался до знакомой пещеры и вошел внутрь.

Засветив электрический фонарь, Борщенко, следя за знаками, осторожно углубился в подземный лабиринт, тщательно проверяя по знакам, куда сворачивать.

Наконец он выбрался к стене седьмого барака. У крыльца его встретил Данилов и молча провел в знакомую уже кладовку.

- Садитесь, товарищ Борщенко. Сейчас все соберутся.

Не прошло и пяти минут, как члены комитета уже сидели на своих местах, вокруг бочки, заменяющей стол. Кроме уже знакомых Борщенко товарищей, было еще двое. Тусклая коптилка освещала суровые лица комитетчиков и создавала ощущение глубокой таинственности происходящего.

Смуров открыл заседание комитета и объявил:

- Докладывай, товарищ Ракитин, как обстоит дело с отрядом…

Ракитин, худощавый блондин, говорил спокойно, тихо.

- Отряд получился хороший, - заключил он. - По отделениям мы его разбили учитывая, кто в каких частях был на фронте. Ребята подобрались подходящие. Я доволен…

Задав Ракитину несколько вопросов, Смуров обратился к его помощнику:

- Не найдется ли у тебя, Гуров, сигаретки для гостя?

Гуров охотно вытащил из кармана портсигар, открыл его и протянул Смурову. Тот, не трогая сигареты, передал портсигар Борщенко.

Борщенко впился взглядом в знакомую монограмму «ЕА», выжженную на крышке, и дату «8 мая 1941 года». Он осторожно закрыл портсигар и вернул Смурову.

- Я не курю, товарищ Смуров.

Потом встал, прошел к ящику, на котором сидел Гуров, и стал за его спиной.

Смуров внимательно посмотрел в лицо Борщенко, перевел глаза на портсигар, который продолжал держать, и, разглядывая монограмму, спросил:

- Что это за монограмма на твоем портсигаре, Гуров?

- А это инициалы моего старого друга, который преподнес мне когда-то этот скромный подарок. Он дорог мне как память…

- Интересно. Поглядите, товарищи…

Портсигар пошел по рукам. А Смуров, как бы продолжая прерванный ранее разговор, спросил:

- А что ты, Гуров, скажешь об отряде?

- Я присоединяюсь к словам товарища Ракитина.

- А как фамилия товарища, подарившего тебе портсигар? - неожиданно, в упор спросил Смуров.

- Фамилия? - забеспокоился вдруг Гуров. - Фамилия Ефремов… Андрей Ефремов… Андрей Петрович Ефремов…

- Когда он подарил тебе портсигар? Отвечай быстро! Ну!

- Перед войной.

- Где?

- В Одессе. Да что ты, товарищ Смуров, так меня, словно допрашиваешь?..

- В Киеве был?

- Нет, не был.

- Врешь! Ты был там вместе с другими власовцами!

Гуров побледнел, но продолжал держаться:

- Я протестую!..

- Тебе подарил этот портсигар твой земляк Шакун, с которым ты в Киеве расстреливал наших людей! - с ненавистью сказал Смуров и встал.

Вскочил и Гуров. Он рванулся к выходу, но был брошен на ящик обратно, придавленный рукой Борщенко.

- Выкладывай, Гуров, начистоту, кто ты и кого уже успел предать! - предложил Смуров.

Неожиданным прыжком Гуров попытался снова вырваться к двери, но снова был придавлен к ящику с такой силой, что затрещали доски. Тогда он сунул руку в карман. С обеих сторон его схватили Глебов и Анисимов.

- Обыщите его! - приказал Смуров.

Борщенко быстро вывернул карманы Гурова и вытащил оттуда пистолет и какие-то документы и бумаги. Все это он положил на бочку, перед Смуровым. Тот просмотрел документы, развернул большой лист бумаги и начал молча читать.

Лицо Гурова побелело.

- Вот, товарищи, смотрите, - медленно начал Смуров. - Донос в гестапо о наших планах, со списком руководящего центра и актива. - Смуров передал бумагу Митрофанову, и она пошла по рукам.

- Так, - продолжал Смуров. - Значит, ты уже трижды информировал о нас своего «земляка». Информировал предварительно, устно. А теперь приготовил рапорт, по всей форме, для высшего начальства. Сейчас мы будем судить тебя нашим революционным судом!.. Будешь отвечать на вопросы?..

Гуров молчал, стиснув зубы.

- Товарищи! Вещественные, неопровержимые доказательства предательской деятельности власовца Гурова - Пенкина перед вами, и они неопровержимы. Будут ли вопросы к подсудимому?

- Что же тут спрашивать? - сказал Виндушка.- Оружие и документы дают ответы на все вопросы. А рассказывать о своей провокаторской, изменнической деятельности он не хочет.

Гуров молчал, злобно сверкая глазами,

- Немедленно казнить предателя! - предложил Медведев.

- Немедленная казнь! - сказал Митрофанов.

- Немедленная казнь! - повторил Будревич.

- Вы не посмеете меня тронуть! - крикнул Гуров.- Меня будет искать гестапо, и вас всех заберут. Отпустите меня немедленно, и я больше о вас ничего не скажу.

- Нет, грязная тварь! Ты живешь последние минуты! - неумолимым голосом сказал Смуров. - Будут ли другие предложения?

Лица членов комитета были суровы и беспощадны.

… На следующее утро труп Гурова был обнаружен у подножия скалы, на узком повороте дороги. В его карманах нашли пистолет и пропуск гестапо на выход из лагеря.

Погоревал о Гурове один Шакун. Вечером, укладываясь спать, он рассказал Борщенко о потере «земляка» и попросил:

- Ты, Павел, уступи мне одного из своих. А то у меня нет сейчас подходящего человека. Помоги.

- Ладно, Федор, - великодушно согласился Борщенко. - Одного тебе, так и быть, отдам. Пользуйся…

Через несколько дней Борщенко свел Шакуна с человеком, выделенным для этой цели Смуровым. Комитет получил новую возможность использовать Шакуна для дезинформации врага.