1
Чижик вышел из трамвая на площади Богдана Хмельницкого и, беспокойно оглядевшись по сторонам, направился к будке телефона-автомата. Набирая несуществующий номер, он внимательно осмотрел площадь. Все было обычным. Вздыбил коня грозный гетман, чирикали и перепархивали с места на место воробьи, фотограф готовил к съемке экскурсантов. Чижик закусил губу, и все-таки она дрожала. Неужели ему не удалось обмануть их? Он четыре раза пересаживался с трамвая на трамвай. Нёужели они все еще следят?
Чижик прижался спиной к стенке будки. Нужно выходить. Собирается очередь.
Вдруг его взгляд встретил темные глаза. Перед будкой стояли двое. Кто они? Может быть, те… Темноглазый почему-то держит руку в кармане и смотрит с любопытством. Только выйдешь, взмахнет рука с ножом. Отскочить не удастся. Слишком близко. А если схватить за руку? Тогда второй всадит нож в бок…
Недалеко остановился милиционер. Эти двое его тоже заметили. Один что-то сказал другому… Чижик толкнул дверь будки. Парень вынул руку из кармана.
В тот же миг - резкая боль в животе. Чижик вскрикнул и схватился руками за живот.
- Что с вами? - спросил парень.
Темноглазый держал наготове пятнадцатикопеечную монету.
- Ничего, ничего, - поспешно ответил Чижик и завернул за угол ближайшего дома.
Боль в животе прошла. Когда-то ему говорил веселый доктор: «Вы склонны к самовнушению, молодой человек». Он пошел быстрее, стараясь ни о чем не думать. Но блеск оконного стекла наводил на мысль о блеске металла, а тень, падавшая от дерева, напоминала тень крадущегося человека.
Он почувствовал облегчение, войдя в здание и увидев милиционеров. Подумать только, что совсем недавно Чижик их так боялся!
* * *
…Из скверика, что напротив здания, вышел приземистый паренек с длинными руками и ногами, похожий на паука. Он скользнул взглядом по окнам, сплюнул и, растерев плевок ногой, зло сказал:
- Крышка тебе, Юрка!
* * *
- «Чижик Юрий Викторович. Год рождения - 1939. Место рождения - Киев», - подполковник вслух начал читать протокол допроса, изредка поглядывая на юношу.
Юра сидел совершенно прямо. Серые глаза его были устремлены в одну точку. Большие оттопыренные уши покраснели от волнения. В школе его дразнили Лопоухим Утенком, наверное потому, что лопоухих утят не бывает.
Не дочитав, подполковник отложил листки и предложил:
- Рассказывай, Чижик.
- Сначала? - спросил юноша. Чижик говорил одно и то же лейтенанту, капитану, и они все записывали.
- Да, - сказал подполковник. - Сначала.
- Я, Чижик Юрий Викторович, в мае этого года познакомился с Гундосым и Яковом…
- Постой, постой, - подполковник улыбнулся. Улыбка была мягкой и немного грустной. - Быстро ты привык. Давай-ка, Юра, рассказывай, а не докладывай. Не арестован - сам пришел…
Юра почувствовал, как пиджак давит на плечи. Он устал. Разве можно рассказать все? Свои мысли, свое горе - чужому? Подполковник глядел сочувственно, словно понимал, как ему трудно.
- Весной я окончил десятилетку. Поступал в институт. Не прошел по конкурсу. Пробовал устроиться на работу в экспедицию - мама не пустила. Потом - в лабораторию. Не было места. На стройку или на завод не захотел. Туда надо в ученики. Думал: школу закончил - и в рабочие? Дома мать больная. Врачи говорят: плохо с сердцем…
В памяти Юры отчетливо жили те дни, но рассказывать о них было очень тяжело.
2
Болезнь матери Юру не испугала. Мать хворала часто. «Полежит несколько дней и выздоровеет», - успокаивал он себя. Но прошла неделя, месяц, а мать не вставала. Доктор твердил что-то о режиме, питании. Хотел отправить мать в больницу, но она запротестовала. Часто Юра ловил на себе ее долгий внимательный взгляд и начинал тревожиться: «Словно прощается со мной». От этого взгляда становилось тоскливо на душе. Юра уходил из дома и бесцельно бродил по городу, А матери говорил, что ищет работу.
Каждый раз, когда возвращался, мать спрашивала, где он был и что ему там сказали. Все труднее и труднее было выдумывать причины отказа в работе. В глазах матери застыла тревога. Юра понимал, что это из-за него, что не поправляется долго она тоже из-за него. Но побороть себя не мог. В душе поселилась обида: другие ребята учатся, а он должен работать.
Однажды Юра пришел домой раньше обычного. Мать лежала в постели и плакала. Сердце Юры сжалось, захотелось утешить ее, одинокую, больную. Он подошел к ней и бодро произнес:
- Можешь поздравить, мамуся. Твой сын - работник проектного института.
Теперь каждое утро ровно в восемь часов Юра просыпался по требовательному звонку будильника. Неторопливо собирался, завтракал и отправлялся на «работу». Эти утренние часы были самыми неприятными: к Игорю не пойдешь - он на занятиях в институте, в кино - рано, да и деньги нужны.
Он шел по известным ему адресам проектных институтов. После того как Юра сказал матери, что устроился в проектный институт, у него была одна цель: найти такую работу. Но свободных мест не оказывалось. Обычно ему говорили: «Опоздали, молодой человек. Вот если бы немножечко раньше. Летом мы взяли сотрудников».
Теперь Юра завидовал этим счастливцам. Он мог бы быть на их месте, если бы не пропадал летом целыми днями на пляже, если бы не мечтал о какой-то необыкновенной должности по его призванию. А в чем оно, Юрино призвание, этого никто не знал. И он сам не знал.
Прошло две недели. Завтра он должен принести маме свою зарплату. Она ждет, волнуется, радуется. Как же быть? Юра шел по улице и с тоской смотрел на объявления: «Требуются плотники, каменщики, бетонщики»… Почему он не пошел на стройку раньше? Испугался тяжелой грязной работы? Мать всегда говорила: «Будешь инженером, как твой отец». В школе его считали одним из самых способных.
Сколько бы он заработал на стройке или на заводе? Конечно, вначале получал бы немного, но это был бы постоянный заработок. Семнадцатого, в день зарплаты, у него в кармане хрустели бы новенькие деньги. Он принес бы маме ее любимых пирожных.
Можно поступить на работу и сегодня. Но денег-то придется ждать две недели. А они необходимы обязательно завтра. Сколько ни думай, сначала надо занять деньги, а потом устраиваться на работу.
К родственникам Юра не хотел идти: там придется все объяснять, откроется его обман. Забежал к школьному товарищу Игорю Соловейчику - его не оказалось дома. У нового приятеля, с которым вместе загорали летом на пляже, было всего три рубля.
Он медленно шел домой, жалкий, ожесточенный. Мимо двигались люди, занятые своими делами. Юра был одинок. Ему стало страшно. В школе он всегда знал, что о нем кто-то заботится. Постоянно чувствовал внимание учителей, рядом были товарищи. Иногда заботы взрослых казались назойливыми, и он протестовал против них. Почему кто-то загружает его делами? Какое право имеют другие люди навязывать ему свою волю, читать нравоучения, направлять его поступки? Он хотел жить самостоятельно.
И вот такая пора настала. Он должен сам заботиться о себе и о больной матери, сам искать себе занятие, - как раз то, о чем мечтал в школе. Но он никогда не представлял, что это так трудно. Его сейчас уже не так страшила работа, как то, что он должен все решать самостоятельно. Ему казалось, что это и есть одиночество.
Юра подошел к своему подъезду. Домой идти не хотелось. Мать сразу заметит его плохое настроение. Да и денег-то он не достал.
Из подъезда вышел приземистый паренек. Увидев Юру, он ухмыльнулся и спросил.
- Как поёшь, Чижик? Старуха выздоровела?
Юра всегда сторонился этого паренька, соседа; у него были слишком развязные манеры, вкрадчивый голос и неизвестные занятия. Но теперь Юра вспомнил, что у Коли водятся деньги. Он протянули ему руку:
- Здравствуй.
- Ого! - удивился сосед. - За ручку? Чем обязан?
Юре стало неудобно. Но он вспомнил о маме.
- Денег занять не можешь? Рублей сто хотя бы? - Он поспешил добавить: - Устраиваюсь на работу. Скоро верну.
Коля понимающе закивал головой:
- Рад бы. Да у самого нет.
Он посмотрел вслед прошедшему мимо мужчине, задумался.
- Подожди. Надо тебе помочь. Не пропадать же человеку. - Он наморщил лоб, словно выискивая способ, где раздобыть денег.
Молчание становилось тягостным.
Наконец озабоченный взгляд Коли прояснился:
- Придумал. Вот только… Он замялся. - Как бы тебя не затруднить. Ты, кажись, субъект деликатный, ручек марать не станешь.
- Да ты говори! - Юра думал о завтрашнем дне.
- Один хороший человек привез три пары сапог. Их надо загнать. Только осторожно. - Он посмотрел на встревоженное лицо Юры. - Не беспокойся, ничего такого. Просто они ему не нужны, а другие бы не отказались. Охотники до них всегда найдутся, особенно среди колхозников. Если их продать по магазинной цене, убытка не будет. А ты заработаешь четвертной. Потом я еще что-нибудь придумаю. По рукам?
Юра заколебался. Продавать чужие вещи… осторожно… Все это было ему не по душе. Но где же тогда взять денег? Может быть, потом Коля ему еще и одолжит…
Он спросил:
- А где продавать? На толкучке?
- Чудак жук, - засмеялся Коля. - Там сразу застукают.
Через час Юра и Коля вышли из трамвая на рынке. Остановились за углом ларька. Коля указал на двух мужчин, продававших картошку, и шепнул:
- Начинай с них.
Ноги у Юры стали непослушными, несгибаемыми. Несколько раз он прошел мимо мешков с картофелем, тоскливо глядя по сторонам.
«Надо подходить, - думал он. На душе было скверно. - Дождусь, пока он посмотрит на меня, и сразу же спрошу: «Вам не нужны ли…»
Но, как только продавец картофеля бросал взгляд в его сторону, Юра отворачивался и делал вид, будто его ничто не интересует.
Время шло.
«Подожду, пока вон тот отойдет…»
«Подожду, пока…»
«Остыну. А то красный, наверное, как свекла».
«Пора. Так ничего не выйдет. Надо решаться».
Подошел к колхознику. Тот с любопытством посмотрел на него. Юра покраснел еще гуще и выдавил из себя:
- Вам не нужны сапоги? Нам на стройке выдали. Да они велики…
Это объяснение ему пришло в голову сейчас. Все, что он придумал раньше и обсудил с Колей, забылось.
- Какие сапоги? - спросил мужчина.
- Новые, крепкие.
Юре казалось, что колхозник попался на редкость медлительный. Ну чего тут размышлять?
- Надо поглядеть. Где сапоги?
- Тут совсем рядом, у товарища.
Мужчина попросил своего соседа присмотреть за картошкой. Юра заметил, как он вынул из кармана деньги и передал тому на сохранение. «Боится», - пронеслось в голове. Хотел повернуться и уйти, да вспомнил о матери…
Колхозник мял в руках голенища сапог, чертил твердым ногтем по подошве. Когда он уплатил и ушел, Юра вытер пот со лба.
- Пугливый же ты, фрей, - ухмыльнулся Коля. - Привык в лото играть…
Потом дело пошло легче. Юра вместе с Колей продавал самые различные вещи: швейную машину, пылесос, какую-то краску, рулоны толя.
- А кто всё достает?
- Увидишь его. Парень первый сорт. Бывалый, - нахваливал Коля.
Как-то вечером они вместе отправились в кино. В фойе к ним подошел молодой человек в спортивном костюме. У него было яркое, изнеженное лицо южного типа - нос с горбинкой, большой рот с полными губами.
- Познакомься, - проговорил Коля, заискивающе глядя на подошедшего. - Тот, кто все достает, - шепнул он Юре.
- Яков, - представился молодой человек. - А что я достаю?
- Все, - быстро ответил Коля. - В магазинах, по блату.
- А? Да, да. Так тяжкий млат, дробя стекло, готовит блат, как говорил Пушкин.
Яков пошел в зал, бесцеремонно расталкивая людей. Юра шел следом за ним и смотрел на широкие, чуть покачивающиеся плечи. Ему нравились такие сильные, смелые, уверенные в себе люди.
В зале Яков вынул из кармана небольшую коробочку конфет.
- С ромом. Алкоголь малыми порциями. - Он протянул конфеты приятелям.
- Как мать, выздоравливает? - спросил Яков у Юры и окончательно покорил его. Рядом с таким человеком Юра почувствовал себя уверенно.
Спустя несколько дней они встретились снова. Долго гуляли по Крещатику. В зелени деревьев зажглись матовые луны. Воздух был теплый и мягкий.
На площади Калинина к ним присоединился друг Якова, высокий неуклюжий увалень со странным прозвищем Гундосый. Он постоянно держал глаза полузакрытыми, словно дремал. В углу его рта торчала незажженная папироса.
Два раза они измерили Крещатик из конца в конец. Коля рассказал несколько плоских анекдотов. Смеха Гундосого не было слышно, только подрагивала папироса в углу рта. Яков же хохотал безудержно и заразительно. Потом Яков рассказал «забавную», по его словам, историйку, случайно услышанную в поезде.
- Один субъект, - он улыбался, словно предвкушая веселый конец, - попал в кутузку. Субъект был хлипкий, мамин сынок. А посадили его по-дурному. Один раз спекульнул - и сразу же попался. Смехота!
Гундосый кивнул головой, будто хотел сказать: такие всегда сразу попадаются.
- Судили его, послали в лагерь. Пригляделась к нему братва, видит - негодный субъект, ферть. На допросе своих выдал. Да еще ноет: «Я должен загладить свою вину. Маме это такой удар». А братве скучно. Ну, и был там один остроумный мальчик.
- Как наш Вампир, - вставил Гундосый.
«Кто это Вампир? - подумал Юра. Он перевел взгляд на Колю: длинные руки, ноги - паук-кровосос, и только. - Не он ли?»
- Вот мальчик и говорит субъекту, - рассказывал Яков. - «Мы поможем тебе исправиться, отстрадать». Снимает он свой пояс и дает субъекту. «Слышал я, - говорит, - в старину люди себя плетью хлестали за грехи. На, пожалуйста, похлещись». Тот принял это за шутку. Но не тут-то было. С него стащили брюки и вложили как следует. Он просит отпустить, молит, маменьку вспоминает. Опять дают пояс. «Не хочешь, чтобы били, сам хлещись. И стал сам себя стегать. Смехота! Он стегает, а ребята заливаются. С того дня скуку как рукой сняло. Приходит вечер - садятся вокруг субъекта и ждут представлений. Но как-то лагерное начальство, «пираты», пронюхали про это. Атамана посадили в карцер. Остальным внушение сделали. Братва приуныла. А тут атамана выпустили из карцера. Он новое придумал. Говорит субъекту: «Как услышишь свист, ложись на землю и жди второго свиста. Ерепениться не советую». Ох, и началась потеха! Идет субъект по двору. Свист. Он ложится. Братва в окошки смотрит. Смехота! Зайдет в уборную - свист.
Коля хохотал. Папироса прыгала во рту Гундосого. Юра почувствовал, как по спине забегали мурашки. Он спросил:
- А что с ним стало?
- С субъектом-то? А что станет? Простудился и помер. Это он уже после простудился, когда братва ему воды в сапоги наливала да куски льда за шиворот опускала…
Яков заметил ужас в Юриных глазах и улыбнулся:
- Быть может, и «звонил» тот парень… Наверное, прибрехал для складности.
Юра был рад, когда распрощался с приятелями и очутился в своей комнате. Мать не спала. Он слышал, как она ворочается на кровати. Послышался шепот:
- Юраша…
Он зажег свет и присел на край постели.
Мать повернула к нему серое, словно затянутое паутиной лицо.
- Ты какой-то неспокойный стал, Юраша. И с Колей сдружился. Вид у тебя измученный. Тяжело очень работать? Не нравится? Может, неприятности какие? - Мать беспокойно заглядывала в Юрины глаза.
Юра старался смотреть в сторону и твердил одно:
- Нет, ничего. Все хорошо.
Мать тяжело вздохнула.
Юра лег на диван. Задумался: «Мать что-то чувствует. Надо кончать эти встречи и дела с Колей и поступать на работу… А может, заработать еще немного и уж тогда… Собственно, куда спешить? Успею… Подыщу подходящую работу и с Колей покончу…» Он боялся признаться себе в том, что новое «занятие» постепенно засасывает его. Он начал привыкать к легкой добыче денег. Нравилось обедать в кафе. Нравилось угощать бывших товарищей по школе дорогими папиросами и видеть удивление на их лицах. Можно было фантазировать сколько угодно и рассказывать ребятам о дяде, инженере-конструкторе, который никому, кроме него, не доверяет копирование своих чертежей.
Утром Коля сказал ему:
- Пошли. Яков зовет.
Во дворе их ожидал Яков. Он кивнул в знак приветствия и молча пошел впереди. Когда немного отошли от дома, Яков повернул голову и сказал:
- Придется поработать. Ящики разгружать. Не легко, зато оплата мировая: три ящика - в столовую, четвертый - себе.
Он скользнул взглядом по Юре, заметил настороженность на его лице. Будто вскользь, обмолвился:
- Договоренность с директором.
Коля ухмыльнулся. Юра поверил.
Они подошли к столовой, завернули во двор, где стояли два грузовика, груженные ящиками. Возле автомашин суетились три человека. Рыжий, в спецовке, подмигнул Якову, и тот подал знак ребятам.
Коля вразвалку подошел к машине, взялся за ящик и оказал Юре:
- Ну-ка, подсоби!
- А вы кто такие? - удивился шофер.
- Директор прислал вам помочь.
- У него тут работничков хоть отбавляй. Каждый день меняются, - успокаивающе сказал человек в спецовке и прикрикнул на ребят:
- Чего встали? Давай носи!
Юра и Коля внесли тяжелый ящик в подъезд. Направо была дверь в кладовку столовой. С другой стороны послышался шепот Якова:
- Ставьте. Мы внесем.
Рядом с Яковом был Гундосый.
«Откуда появился Гундосый?» - едва успел подумать Юра, как Гундосый потянул ящик к себе и подтолкнул Юру к выходу во двор. Юра поплелся к машине.
Так они перетащили в подъезд три ящика и передали их Якову. Когда внесли четвертый, Гундосый сказал:
- Шабаш. Сорвемся.
Яков проговорил, предназначая свои слова для Юры:
- Директор нас отпускает. Пошли.
Ошарашенный быстрой сменой событий, Юра вслед за Яковом, поднялся на несколько ступенек и вышел через парадную на улицу. Здесь стояла «Победа». За рулем сидел незнакомый, вычурно одетый парень. Гундосый захлопнул багажник и втиснулся на заднее сиденье рядом с Юрой и Колей. Под их ногами стояло два ящика.
Яков оглянулся по сторонам, плюхнулся рядом с водителем и скомандовал:
- Гони, пока не очухались!
Юра все понял. Он рванул дверцу, но Гундосый оглушил его кулаком.
«Победа» мчалась по улице…
Яков повернулся к Юре:
- Понял?
- Понял, - ответил Юра. - Я не хочу.
- Чего не хочешь? - поинтересовался Коля.
- Этим заниматься не хочу, вот что! - выкрикнул Юра.
- Заставим, - отрезал Гундосый.
Яков недовольно поморщился и назидательным тоном произнес:
- Дурачок ты. Чего перетрусил? Мы ничего особенного не делаем, просто берем у государства взаймы. Потом отработаем. - Яков засмеялся. - А деваться тебе от нас некуда. Одной веревочкой связаны. В случае чего, пожалуйста…
Перед глазами блеснуло лезвие ножа в волосатой лапище Гундосого. Юра на миг зажмурился. Когда открыл глаза, встретился со взглядом Якова. Тот смотрел на него в упор. Взгляд его был жестоким, «Садист», - мелькнуло в голове. Стало еще страшнее.
Утром Коля поджидал Юру на лестнице.
- Ну как, успокоился за ночь? Какие сны видел? - спросил он, и Юра понял, почему его прозвали Вампиром. Не только за длинные руки и ноги.
- Ладно. Пошли. Яков зовет, - строго сказал Коля.
Юра молчал и не трогался с места.
- Ты не дури, не дури, - быстро заговорил Коля. - Если не пойдешь, - знаешь, что будет?
Юра вспомнил сизое лезвие и жестокий взгляд. Он стиснул локоть Коли.
- Понимаешь, я не могу. Скажи им всем. Не могу. Ты не думай - я никому не расскажу. Не продам вас. Слово даю. Только и вы меня оставьте в покое. Я на работу буду устраиваться.
- А в нашем отделе кадров рассчитался?
- Не шути, Коля, Я серьезно. Честное слово, - не могу.
- И я серьезно, - в прежнем тоне ответил Коля,
Видно было, что этот разговор ему по сердцу. Нравилось выступать в роли повелителя и очень нравилось мучить. Он внимательно смотрел на Юрины дергающиеся губы и кривил рот в довольной улыбке.
- Знаешь что, - предложил он. - Скажи это сам Яше. Может быть, он отпустит.
Юра ухватился за обманчивую надежду, А вдруг Яков действительно отпустит? Какая им от него польза?
Он вместе с Колей вышел на улицу, к Якову. Поздоровался. Тот, не ответив на приветствие, бросил «пошли» и зашагал так быстро, что Юра едва поспевал за ним. Он пытался что-то говорить, объяснять, но Яков невозмутимо отвечал:
- Позже поговорим.
Они вошли в маленький грязный двор, свернули в закоулок. Юра увидел Гундосого и остановился.
- Иди, не бойся, - подтолкнул его в спину Коля.
- Говори! - приказал Яков.
Юра повернулся к нему и заговорил, все время боясь, что его не дослушают:
- Не могу я, ребята. Неправильно все это. Хочу честно жить. Никому не скажу о вас. Только нельзя мне с вами.
- Сам к нам пришел? - спросил Яков.
- Да. - Юра искоса взглянул на Гундосого. Тот стоял сбоку, спрятав волосатые руки за спину.
- Ты пришел к нам за помощью. Помогли мы тебе?
- Да.
- Мы дали тебе заработать и спасли тебя от позора?
- Но я же не знал…
- Не знал, что мы - воры?
Юра хотел ответить «да», но не решился.
- А знаешь, сколько ты нам должен?
Юра удивленно посмотрел на Якова.
- Да, должен. И не притворяйся, будто не понимаешь. Крали-то мы, а ты только продавал. Мы за тебя работали.
- Я отдам. Пойду на работу и отдам.
- Сначала отдай, потом иди на работу.
- А сколько я должен? - с облегчением спросил Юра. Ему казалось - еще немного, и это мученье кончится.
- Ты должен пять тысяч рублей.
- Так много?
- Выходит, я вру?
Юра хотел сказать, что его не так поняли, но перед глазами мелькнул волосатый кулак. Удар!.. Он покачнулся и почувствовал соленый привкус во рту.
- Подожди, Гундосый, - сказал Яков. - Может быть, субъект одумается?
Слово «субъект» напомнило о рассказе из лагерной жизни. Видно, это воспоминание отразилось как-то на Юрином лице, потому что Яков улыбнулся и спросил:
- Знаешь, кто придумывал развлечения в лагере над тем субъектом?
Юра не отводил от него взгляда.
- Я. - Яков помолчал, любуясь впечатлением, произведенным на Юру, потом снова спросил:
- Понял, субъект?
Холодный пот выступил у Юры между лопатками. Он почувствовал, как рубашка прилипает к спине. Не знал Юра, что Яков рассказывал о той «лагерной истории» не так, как она происходила на самом деле, а так, как ему хотелось бы. Не мог же он признаться, что при первой попытке к издевательству его осудили дополнительно на три года.
Яков остался доволен выражением Юриного лица. Он продолжал свои поучения:
- Вот ты выдал бы нас. Думаешь, только нас посадили бы, а тебя оставили на воле? Нет, субъект. Ты тоже сядешь. А там тебе придется не сладко. Если и не попадем в один лагерь, то дадим знать о твоей личности дружкам. Они тебя просветят.
За Юриной спиной захихикал Коля.
- Надеюсь на твою понятливость, - закончил Яков.
- Не могу я с вами! Не хочу! - закричал Юра. Ему стало омерзительно само присутствие этих изгаженных, жестоких людей. - Вы меня не заставите!
Его ударил по затылку Коля. Юра обернулся к нему и был сбит оглушительным ударом в ухо. Удары сыпались со всех сторон.
- В лицо не бейте. Лучше в живот. И не видно, и дольше помнить будет, - командовал Яков.
На шум прибежали две женщины и пожилой мужчина в вылинявшей железнодорожной форменке.
- Ворюга проклятый! - воскликнул Яков. - Он еще огрызается!
- Не смейте так бить! - вмешался пожилой мужчина. - Отведите в милицию, там разберутся.
Юра попытался обратиться к нему. Но распухший язык едва ворочался. Гундосый схватил избитого за шиворот и поволок со двора. В воротах зашипел на ухо:
- На улице цыкнешь - зарежу!
Юру подхватили под руки с одной стороны - Яков, с другой - Гундосый.
- Мы отведем тебя домой. Проспишься, завтра с нами пойдешь «на арапа». Гляди только - без фокусов. А за науку спасибо скажешь, - говорил Яков.
- Не вздумай - в милицию. Все одно не дойдешь - прирежем, - шипел Гундосый. - Никто тебе не поможет.
- Каждый человек - за себя. А за тебя - никто, - сказал Яков.
Юра долго не засыпал. Опухло ухо. Болели живот и поясница. Тяжело было дышать. Он лежал и думал. До чего дошел! Начал со спекуляции - попал к ворам. Что его ждет впереди? Если он не пойдет к ним, его убьют. Если пойдет, то станет вором, будет бояться милиции, дворников, собак, случайных прохожих, будет презирать себя. Отправиться в милицию… не дойдет… А если дойдет, то его посадят вместе с ними.
Ныло сердце, как больной зуб.
Он старался не ворочаться на постели, чтобы не разбудить мать. Но она все равно услышала. Позвала:
- Юраша.
Он подошел к ней.
- С кем ты сегодня дрался?
Юра удивился. Он был уверен, что мать ничего не заметила. Ответил угрюмо:
- Было - прошло…
Разве мог он рассказать обо всем? О том, как продавал ворованное на рынке? О краже? О ноже в руке Гундосого, о холодно вспыхнувших глазах Якова? Удары, десятки ударов в живот, в бок, в опину. А что ждет его впереди?
- Расскажи все, сын…
Он вспыхнул. Закричал на нее, на себя, пытаясь заглушить свой страх:
- Отстань от меня! Слышишь, отстань! Ты еще ко всему!..
Мать приподнялась на постели. Сын впервые так разговаривал с нею. Что это - дурное влияние? Или ему так трудно?
Материнское сердце говорило: да, ему трудно. Захотелось привлечь его к себе, пригладить вихры, спрятать на своей груди его мальчишечью, глупую и любимую голову.
У нее появилось тревожное предчувствие.
- Юрий, - сказала она. - У нас в роду все были честными людьми.
- Знаю, - буркнул он.
- Расскажи мне все и давай вместе подумаем, как быть.
- Потом, - снова буркнул Юра.
…На следующий день он пошел в городское управление милиции…
3
Подполковник Котловский слушал Юру и одновременно вспоминал… Сколько он видел таких вот юных лиц, истерзанных страхом или болью…
Семен Игнатьевич понимал людей. Движение губ, улыбка, взмах бровей и особенно руки - изнеженные или мозолистые, нервные и гибкие или тупые, с короткими пальцами, дрожь пальцев или наглое постукивание по столу - открывали ему не одну черту в характере подследственного.
Подполковник внимательно приглядывался к сидящему перед ним Юрию Чижику. И этому юноше он должен помочь стать настоящим человеком.
Смяв папиросу, Котловский спросил:
- Боишься их?
- Боюсь, - ответил Юра.
- Они сами всех боятся, - сказал Семен Игнатьевич. - Ясно?
- Ясно, - ответил Юра. Но ему было совсем ничего не ясно.
- А тебе надо лечиться, - проговорил подполковник. - Не делай больших глаз. Да, тебе нужно лечиться от страха, от лени, от эгоизма. И мы поможем тебе устроиться в лечебницу.
Он снял телефонную трубку и набрал номер.
- Приветствую тебя, - сказал Семен Игнатьевич в трубку. - Это я, Котловский. С просьбой к тебе. Есть у меня один знакомый паренек, ему срочно требуется лечение. От чего? Ну, скажем, от лени и страха. Нет, болезнь пока не запущена… Да… Так не примешь ли его в свою лечебницу?… Что? Думаю, согласится. Сейчас спрошу у него.
Он повернулся к Юре:
- Пойдешь учеником расточника на завод?
- Да я… Да я… - Юра не находил слов.
- Ясно, - сказал подполковник и проговорил в трубку: - Пойдет..
Котловский передал привет какому-то Кузьме Владимировичу, попрощался и положил трубку на рычаг. Взял листок бумаги, написал несколько строк, протянул листок Юре:
- Вот адрес завода. Завтра явишься.
- А сегодня нельзя?
Семен Игнатьевич засмеялся:
- Припекло? Смотри же, - ты - мой подшефный. Буду справляться, как работаешь. А теперь - пошли со мной. Надо же тебе на что-то жить до первой зарплаты.
Юра сделал протестующий жест.
- Стесняться тут нечего, - строго проговорил подполковник. - Думаешь, - жалею? У меня на всех таких жалости не хватит. У нас есть специальный фонд помощи. Будешь зарабатывать - отдашь. Ну, давай пропуск, подпишу.
В коридоре Семен Игнатьевич попросил Юру подождать. А сам вошел в большую комнату и направился к старшему лейтенанту, сидящему за столом в углу. Тот хотел встать, чтобы приветствовать начальника.
- Сиди, Иван Игоревич, - положив руку ему на плечо, сказал Котловский. - Деньги у тебя есть?
- Есть. На штатский костюм собрал.
- А он тебе к спеху?
- Не то чтоб очень… - замялся старший лейтенант.
- Одолжи мне сотни три, до получки.
Подполковник вручил Юре деньги.
- Большое спасибо. Как только получу зарплату, сразу отдам.
- Пока я в этом не сомневаюсь, - ответил подполковник. - Ну, иди. До свидания.
Котловский пошел обратно, к своему кабинету.
- Товарищ подполковник, - догнал его Юра, - куда мне сейчас идти?
- Как куда? Домой. Или ты очень боишься своих прежних приятелей? - Семен Игнатьевич насмешливо прищурился: - Может быть, тебе в няньки милиционера приставить?
Юра круто повернулся и вышел на улицу.
Мимо промчалась «Победа». Ему показалось, что за рулем сидит тот самый вычурно одетый парень, приятель Якова и Гундосого.