Всадники въехали в огороженный кустарником и колючей проволокой двор.
Никто не обратил внимания на их прибытие. В степи сталкиваются самые различные люди, а костюмы путешественников были обычной для этих мест одеждой. Заведя лошадей в кораль - огороженное место для лошадей и скота - и привязав их там у желоба с водой, Ретиан принес из сарая мешок с маисом, задал лошадям корм. Затем он и Линсей пошли в главную комнату ранчо, представляющую собой большое квадратное помещение, из которого две низкие двери вели во внутренние комнаты.
Пол был земляной, но чисто вымазан затвердевшей глиной, стены аккуратно выбелены; на них висели олеографии в рамках, изображающие семейные и охотничьи сцены.
Здесь не было крыши, это помещение, служащее кухней и столовой, окружалось квадратом жилого здания, разделенного на пять комнат.
У задней стены был сложенный из камней очаг с протянутыми над ним проволоками для подвешивания котлов и плитой - для жарения.
На устилавших пол циновках стояло несколько табуретов и длинный деревянный стол.
Когда путешественники уселись за стол, к ним подошел пеон, которого они попросили дать поесть.
Кроме них, тут были еще два человека: мальчик и гаучо. Они спали в углу на циновке.
Взяв две жестяные тарелки, пеон вынул длинной вилкой из котла несколько кусков баранины, облил их тыквенным соусом, наложил бобов и принес проголодавшимся путникам.
Ретиан ел задумчиво, стараясь не глядеть вокруг и сожалея, что приехал сюда, где все напоминало ему детство, мать и отца.
Казалось, если закрыть глаза, а затем открыть их, то из двери направо выбежит маленькая Мальвина, а из дверей слева выйдет отец, сердито ворча: «Где это пропал Ретиан? Наверно, опять заночевал с гаучо около Черных Болот?».
Живо припомнилось ему детство, лодка, всегда стоявшая на воде среди камыша; первая книга, пианино, которое находилось там, где он теперь сидел; вышитые индейские дорожки, устилавшие пол, и всегда озабоченная мать, страдавшая какой-то болезнью глаз, после того как ее укусила змея.
Видя задумчивость своего товарища, Линсей ел тоже молча.
Но он с трудом удерживался, чтобы не мурлыкать песенку, - такое удовольствие доставляло ему все, что он видел.
Вспомнив себя ребенком, Ретиан бессознательно остановил взгляд на том мальчике, который спал около гаучо.
Нельзя было подумать, что мальчик - сын этого пастуха.
Его босые до колен ноги, черные от пыли, были исцарапаны в кровь. Всю одежду его составляла короткая, разорванная на плечах, когда-то белая рубашка. В спутанных темных волосах торчали обломки сухих стеблей.
Он был весь грязен и, по-видимому, бродяжил, в то время как спавший возле него гаучо был одет в обычную прочную степную одежду.
Гопкинс - тот краснолицый человек с рыжими усами, который хлопотал на дворе, - вошел в комнату.
Мельком взглянув на неизвестных ему путешественников, Гопкинс увидел спящего мальчика и, разозлясь, ударил его в спину носком сапога.
- Паршивец, бродяга, ты опять здесь?! - закричал он, когда сонный мальчик вскочил, испуганно озираясь и закрывая от удара лицо рукой. - Раз я тебя выгнал сегодня утром, то как ты смел явиться опять?
- Оставьте его, Гопкинс, - сказал, просыпаясь, пожилой гаучо, - это я его привел; хотел покормить, да сморился и уснул; и он тоже уснул.
- Пошел вон! - крикнул трактирщик, схватив оборванца за ухо и таща его к двери.
- Хозяин, не трогайте его! - хмуро крикнул Ретиан. - Я хочу с ним поговорить и дать ему поесть.
- Позвольте, - едко возразил Гопкинс: - я, сеньор незнакомец, до сих пор хозяин здесь, в этом доме Если вы согласны заплатить убытки в случае кражи, я не протестую. Но если вы только разыгрываете добрую душу, а платить буду я, то лучше не поднимать такой разговор.
- Давно ли вы тут хозяин? - заметил обозлившийся гаучо. - Всего в марте продал вам Шульц ранчо, а он, надо сказать, был вежливей вас.
- Если бы я, работающий в этой степи, занимался только вежливостями, то мне давно пришлось бы закрыть дело и наняться гаучо, - грубо сказал Гопкинс. - Я должен был бы продать это ранчо, как поступили его первые хозяева, Дугби, форменные идиоты, потому что из гордости не хотели открыть гостиницу, как их учили.
Видя, что Ретиан побледнел, Линсей попытался смягчить разговор, сказав:
- Но вам же лучше, что Дугби не сделали этого, так как теперь вы хозяин гостиницы.
- Ну, уходи, - сказал Гопкинс ребенку, печально направившемуся к дверям, - и сверни с той дороги, на которой сын Дугби сделался вором.
- Что? - тихо сказал Ретиан встав.
- Наверно, он стал вором, - продолжал Гопкинс, - потому что сбежал из дома в Северные Штаты, и, как мне оттуда писал один знакомый, он видел, как мальчишку вели под конвоем в тюрьму в Нью-Йорке.
- Скажите-ка, Гопкинс, вы сами сочинили эту паскудную ложь? - спросил, выходя из-за стола, Ретиан. - Стой, мальчик, - обратился он к маленькому бродяге, - из-за тебя началась эта история, и ты должен знать, кто за тебя вступился, я - Ретиан Дугби, сын покойного Дугби.
- Я ничего не говорю… Мало ли что болтают, - произнес опешивший Гопкинс, - но, однако, если так, то весьма примечательна ваша любовь к бродягам…
Двумя ударами кулака по толстому, красному лицу Ретиан так оглушил трактирщика, что тот ударился затылком о стену и схватился за голову.
- Нарвались, Гопкинс? - сказал старый гаучо. Гопкинс выхватил висевший в кобуре у пояса браунинг и наставил дуло в лицо Ретиана.
Молодой человек едва успел схватить прислоненный им к столу карабин, как на руке Гопкинса, прыгнув кошкой, повис оборванный мальчик.
Раздались три выстрела в пол, - нападение ребенка отвело дуло вниз.
Тотчас гаучо, оттолкнув мальчика, вырвал револьвер у остолбеневшего Гопкинса, а прибежавшие на выстрел гаучо встали плотной стеной между врагами.
Довольно было нескольких слов старого гаучо и Линсея, чтобы другие гаучо уяснили смысл происшествия. Некоторые из них помнили семью Дугби; один гаучо даже признал Ретиана и поздоровался с ним, но для воспоминаний было не время теперь-предстоял вооруженный бой между Гопкинсом и Ретианом.
Сочувствие гаучо было всецело на стороне Ретиана, - не только потому, что в стычке был виноват хозяин, а еще потому, что Гопкинса никто не любил.
Гопкинс давал бедным гаучо деньги в рост за большие проценты, всегда присчитывал им лишнее за съеденное и выпитое и обходился с ними не так вежливо, как к этому привыкли степные жители испанцы.
- Как будете драться? - спросил противников гаучо Педро Монтихо, о котором шел слух, что он дрался с оружием в руках сто четырнадцать раз и только пять раз был ранен. - По закону пампасов обиженный имеет право выбрать оружие. Пусть скажут свидетели - кто был обидчик, кто обиженный?
- Гопкинс первый оскорбил Дугби, обругав его родителей, а самого его назвал вором, хотя и не знал, с кем говорит, - заявил старый гаучо, который спал рядом с мальчиком.
Пеон, подававший кушанье, желая угодить хозяину, показал, что не слышал, о чем говорили, и только видел, как Ретиан ударил Гопкинса.
Линсей подробно рассказал, как Гопкинс гнал мальчика и как за мальчика вступился Ретиан.
Несколько гаучо, отойдя в сторону, начали совещаться.
Хорошо стрелявший Гопкинс, надеясь на свое искусство попадать в цель, сказал, утирая окровавленные усы, Ретиану:
- Через дыры в вашем теле будет видно отсюда до Парагвая! Вы не уйдете живым!
- Я не боюсь смерти, - ответил Ретиан, - и, если мне суждено пасть, унесу в могилу воспоминание о вашем распухшем носе.
Гаучо, посовещавшись, вернулись к столу.
- Вот что мы решили, - сказал Педро Монтихо, - так как с одной стороны были оскорбления, а с другой удар, то предлагаем вам помириться. Если же противники не желают примирения, то пусть они стреляются через пончо, грудь с грудью, в двух шагах расстояния.
Такими жестокими условиями поединка гаучо надеялись образумить противников, думая, что они откажутся идти почти на верную смерть.
- Я согласен, - быстро сказал Ретиан. - Но если Гопкинс попросит у меня прощения, признает, что сам сочинил клевету, и признает, что получил по заслугам, - я охотно примирюсь с ним.
- Многого захотели! - вскричал Гопкинс. - Хотя вы и сын Дугби, но распоряжаться здесь, в моем доме, вам не придется.
Между тем мальчик, вмешательство которого спасло Ретиана, стоял рядом со своим заступником и печально смотрел на приготовления к ужасному поединку.
Что касается Линсея, то он чувствовал себя прескверно. Ему казалось, что рослый, дерзкий Гопкинс непременно убьет Ретиана; и, взволновавшись до последней степени, старик попытался уладить дело.
- Я предлагаю, - сказал он, - отложить поединок дня на два, чтобы голос рассудка помешал двойному убийству. Через два дня разгоряченные противники увидят, что печальная история эта вовсе не требует таких жестоких условий драки, какие решены здесь. Может быть, тогда состоится и примирение.
Гопкинс был трус, но под влиянием бешенства и злобы на Ретиана все еще говорил запальчиво.
- Не мешайтесь в чужое дело! - крикнул он Линсею. - Я сумею постоять за себя при любых условиях!
- Нет… - неожиданно сказал мальчик, внимательно смотря на разозленного трактирщика.
Все удивились.
- Что ты бормочешь, малыш? - спросил Педро Монтихо.
- Я говорю… я хочу сказать, - начал, сбиваясь, мальчик и прижался к Ретиану, который положил руку на его голову, - извините, но мне показалось, что хозяин храбрится. Он не выдержит!
- Ну, грязный мошенник, я поговорю с тобой после того, как отправлю к родителям этого пестрого молодца! - сказал Гопкинс.
- Слушай, мальчик, - обратился к оборвышу старый гаучо, - ступай на двор или стой молча. Тут не шутки.
Один гаучо подошел к Ретиану и указал ему отметку, сделанную ножом на полу.
После этого он показал такую же отметку Гопкинсу.
Противники стали на эти отметки, лицом друг к другу. Между ними было два шага расстояния.
Другой гаучо растянул между противниками пончо; он держал его за один верхний конец, а Педро Монтихо держал второй конец с другой стороны. Пончо повисло, как занавеска, на высоте шеи дуэлянтов.
Им было видно только лицо друг друга, а стрелять они должны были сквозь пончо, угадывая, куда попасть в тело противника. Каждый, по команде, мог стрелять, сколько хотел.
Ретиан был бледен; он хмурился, готовясь, если придется, к смерти.
Красное лицо Гопкинса стало белым от страха; торчали его растрепанные усы.
Монтихо взял револьвер, готовясь подать сигнал выстрелом вверх.
Наступила такая тишина, что было слышно, как в корале лошади пережевывают маис.
- Сеньор Линсей, - сказал Ретиан, если меня убьют, поезжайте в ранчо «Каменный Столб». Вы скажете Вермонту, отчего я погиб, передадите ему и Арете мой привет. Скажите, что я благодарю его за гостеприимство, которое он оказал бы мне, если бы я был у него.
Сказав так, Ретиан твердо направил револьвер на середину пончо и стал ждать сигнала.
Монтихо прицелился в потолок.
- Будьте внимательны, кабальеро! - громко сказал он, но не успел договорить, как Гопкинс, схватясь рукой за голову, отошел от пончо и прислонился к стене. Его тошнило от страха, от внезапно налетевшего ужаса смерти.
Гаучо опустили пончо.
- Что с вами, Гопкинс? - холодно спросил Монтихо.
- Признаю… - глухо пробормотал Гопкинс, роняя револьвер, - признаю, что я виноват… Дугби заслуженно ударил меня.
В этот тяжелый и стыдный для Гопкинса момент никто из гаучо не засмеялся, не издал пренебрежительного восклицания. Сдерживая улыбки, они молча покидали помещение.
Некоторые из них, подойдя к Ретиану, крепко жали ему руку, поздравляя с благополучным окончанием дела, иные хлопали молодого человека по плечу, шепча: «Каррамба! Даже бровь ваша не дрогнула!»
- Идемте! - сказал Ретиан мальчику и Линсею.
Они уплатили перепуганному пеону за кушанье. Все трое вышли.
На дворе их окружили гаучо, предлагая кто папиросу, кто кашассу и восторгаясь проницательностью маленького бродяги, который угадал трусость Гопкинса.
- Этого мальчика я не оставлю, - сказал Ретиан, - мы повезем его с собой и что-нибудь сделаем для него. Сколько тебе лет?
- Одиннадцать, - сказал мальчик, доверчиво улыбаясь Ретиану.
- Как же тебя зовут?
- Звезда Юга, - произнес мальчик и покраснел, но смотрел прямо.
- Как? Как? Повтори! - раздались восклицания. - Звезда Юга, - сконфузился мальчик, - я так назвал себя… Есть прозвища: Быстрая Стрела, Лев Пустыни… потоми. Такие прозвища, я читал, бывают у охотников и авантюристов в пампасах.
- Так! - сказал удивленный Ретиан. - Ну, потом ты расскажешь все это подробнее. Но как же твое настоящее имя?
- Роберт Найт.
- Откуда ты, Роберт?
- Я с Фалькландских островов, из Порт-Станлея, - ответил Звезда Юга, всех удивив таким заявлением потому, что от Фалькландских островов до Рио-Гранде-до-Суль не менее двух с половиной тысяч километров по прямой линии.
На все другие вопросы Роберт не отвечал, молча взглядывая на Ретиана, как бы прося его повременить с этим.
- Ну, хорошо, - сказал Ретиан, - потом он у меня разговорится. Ты, значит, сбежал из дома, Роберт? Не сделал ты чего-нибудь худого?
- Нет… О, нет! - живо закричал Роберт. - Этого-то уж нет!
Сторговавшись с одним из гаучо, Ретиан купил у него за пять рейсов лошадь для мальчика и две овечьи шкуры вместо седла, которого нельзя было сейчас достать. Роберт сказал, что умеет ездить верхом; действительно, когда его посадили на укрепленные ремнями вокруг спины и живота лошади овечьи шкуры, - мальчик умело подобрал поводья и отлично проехал перед ранчо, сделав круг.
Старый гаучо подарил ему пончо для защиты от ветра и дождя.
Помахав шляпами, Ретиан, Роберт и Линсей выехали со двора ранчо, сопровождаемые дружелюбными криками и напутствиями.
- Ну, нажили вы себе врага, сеньор Дугби! - крикнул вдогонку им Монтихо - Советую быть теперь осторожным! Гопкинс начнет мстить.
- Ничего он не сможет мне сделать, - ответил Ретиан шутливо, - у меня теперь есть моя звезда - Звезда Юга.
Маленькая кавалькада проехала небольшое пространство, отделяющее ранчо от берегового кустарника, и начала готовиться к переправе вброд, который был неподалеку; проехав шагов сто по берегу реки, путники спустились к воде.
Ретиан сказал:
- Подождите меня, дорогой Линсей. Здесь очень близко находятся могилы моих стариков. Я скоро вернусь.