- Хотите послушать одну историю? За подлинность ручаюсь. Сам участник.
Все согласились. Подполковник посмотрел на нас и прикрыл дверь в коридор.
- Первый раз решаюсь рассказывать вот так, в компании. Вернее, однажды попытался, но приняли за сумасшедшего… Да. Так вот, это было лет двадцать назад. Точнее, в апреле 1941 года. Мы с товарищем потерпели аварию в Сибири. Летели из Эглонды на Акон, и нам пришлось сделать вынужденную посадку в тайге.
Не буду долго рассказывать, как это случилось. Я был пилотом, Виктор Комаров - штурманом. В метеорологической разведке сбились с курса - вышел из строя гирокомпас, потом попали в болтанку. В облаках самолет вдруг начал проваливаться: наскочили на нисходящее воздушное течение. Я взял штурвал на себя, задрал нос машины, чтобы набрать высоту. Но самолет уже стал вялым. Отдал штурвал, машина меня не слушается: начали обледеневать. Беру круто влево, но и тут никакой опоры, как будто весь мир падает вместе с нами. С двух тысяч метров покатились мы по наклонной. На высоте метров в сто пятьдесят выскочили из облаков. Снежная долина и реденький лес бешено несутся навстречу. Еще несколько попыток взять контроль над машиной - все происходит так быстро, что даже не успеваешь испугаться. Удар, треск, скрежет. Нас бросает вперед, ремни врезаются в плечи. Еще удар, стекла кабины вываливаются, пол становится стеной, и мы висим на ремнях.
А потом начинаются неприятные открытия. Чувствуем запах жженой резины: машина горит. Выкарабкались из самолета, Виктор сразу упал - сломана нога.
Пришлось оставить его лежать на снегу и прежде всего нырнуть в кабину за нашим «НЗ». Потом я оттащил Виктора метров на пятьдесят в сторону. И вовремя, так как через минуту огонь добрался до бензобака, и самолет взорвался.
Теперь представьте себе наше положение. До Акона километров триста. Мы в глухой тайге, где человека не бывало, может быть, от самого сотворения мира. Еды всего лишь на неделю, а у Виктора сломана нога. На то, что нас заметят с самолета, надежда плохая - ведь мы сильно сбились с курса. Рация погибла вместе с машиной, и связаться с людьми не можем.
А кругом таежная тишина, сыпал снежок, и приземистые корявые северные елки стояли, как приговорившие нас к смерти безжалостные судьи.
Я старался, чтобы мой голос прозвучал уверенно:
- Ну как, Витя?
Виктор пожал плечами, словно говоря: «Ерунда. Бывало и хуже».
На самом деле хуже у нас никогда еще не бывало. Мы ведь оба были совсем мальчишки. Ему двадцать четыре, и мне столько же.
Из веток я сделал лубки для ноги Виктора и устроил его на сложенном в несколько раз парашюте. Вечер и ночь мы провели у костра. У Виктора начался жар, нога распухла и побагровела. Он терпел. О катастрофе старались не разговаривать.
Утром я оставил товарищу разведенный костер, запас сучьев и пошел на разведку. Снег в лесу был рыхлый, я проваливался иногда по пояс.
Часа через три лес поредел, начался мелкий тальник, чахлые низкорослые березки. Потом и они кончились, передо мной раскинулась равнина. Снег сделался плотным, его утоптали ветры. Тут я почти не проваливался. Но радоваться оказалось рано: равнину прямо, справа и слева закрывала стена горного кряжа. Каменная гряда тянулась с запада на восток, как будто специально затем, чтобы закрыть нам путь на север, к Акону.
Я подошел ближе к горе. Кое-где снег осыпался, обнажились отвесные в трещинах скалы. О том, чтобы втащить туда Виктора, не могло быть и речи.
Помню, что в тот день я прошел километров пять и повернул назад по своим следам, лишь когда совсем стемнело.
Костер еще тлел. Виктор лежал в полузабытьи. Когда я рассказал о своем путешествии, он вдруг совершенно некстати улыбнулся:
- А ко мне мамонт приходил.
- Какой мамонт?
- Какой? Обыкновенный мамонт. Приходил, постоял тут. Поколдовал хоботом над костром.
Я подумал, что Виктор бредит, и, чтобы отвлечь его, заговорил о другом.
Он обиделся.
- Ты что, не веришь?
- Нет, почему не верю? Что тут особенного.
Виктор отвернулся и замолчал. Вскоре заснули. Ночью прошел снегопад, но погода стояла удивительно теплая.
Днем я снова искал перевал через горы. Теперь я пошел в другом направлении и прошагал километров десять, но каменная стена оказалась неприступной. Было похоже, что мы попали в ловушку - в огромную долину, из которой нет выхода.
Усталый и разбитый, я возвращался к Виктору и, не доходя до костра, увидел на поляне большую копну сена. Подавленный, я даже не удивился этому и мимоходом подумал, что вот, мол, Виктор раздобыл где-то сена, теперь тепло будет спать и не придется собирать топливо для костра. (Мне и в голову не пришло спросить себя, откуда могло здесь, в нехоженой тайге, взяться сено и как Виктор со сломанной ногой сумел его притащить.)
Огромный черный предмет, загородивший от меня костер и освещенный по бокам его красными отсветами, в самом деле издали походил на стог сена.
Я подошел ближе, сердце у меня быстро забилось, и я остановился, спрятавшись за небольшую ель.
На поляне стоял мамонт.
Гигантский зверь, не меньше четырех метров высоты. Он был неподвижен, только хобот извивался над костром, выделывая в нагретом воздухе какие-то петли, круги, восьмерки.
Помню, что первым моим движением было выхватить наган. Но, к счастью, я сдержался. Сообразил, что револьвером тут не поможешь.
Между тем в позе мамонта не было ничего угрожающего. И Виктор вовсе не выглядел обеспокоенным. Лежал на спине и улыбался, губы его шевелились, он что-то говорил мамонту.
Несколько минут я смотрел на них. Неожиданно живая гора двинулась, мамонт протянул хобот к Виктору. Замер я. Но ничего страшного не произошло. Виктор поднял руку, засмеялся и потрепал мамонта по хоботу. Мамонт снова качнулся и, повернувшись к костру, принялся описывать над огнем свои круги и петли.
Я обошел костер и поляну стороной и, зайдя за спину Виктора, опустился рядом с ним на парашют. У меня было инстинктивное чувство, что не следует самому подходить к мамонту, а Виктор должен меня ему представить, как очень важному и значительному гостю.
Виктор обернулся ко мне. У него было мокрое и совершенно счастливое лицо.
- Мамонт, - сказал он. - Видишь, мамонт.
Увидев меня, мохнатая громадина пришла в движенье. Тяжелые ноги переступили, глянцевитые увесистые бивни проплыли в воздухе и повисли надо мной. Протянулся хобот, розовый на конце, и откуда-то с самого верха горы посмотрели два маленьких старых и умных глаза.
- Не бойся, - услышал я голос Виктора. - Он совсем ручной.
В лицо ударила струя воздуха. Мамонт выдохнул, и хобот убрался, бивни поплыли назад, зверь повернулся к огню.
Он был так велик, что только хобот и глаза ощущались живыми, а все остальное казалось каким-то огромным механизмом.
- Но ведь это мамонт, - сказал Виктор. - Это не бред, верно? Мне сперва казалось, что я брежу. Он пришел днем и постоял тут.
- Мамонт, - ответил я. - Какой же это бред? Настоящий мамонт.
Мы смотрели на мамонта, потом друг на друга, и вдруг мною овладел припадок какого-то глупого смеха. Это было слишком неожиданно, парадоксально, нелепо. Это ломало привычные представления. Мамонты вымерли много тысяч лет назад. Каждый школьник знает, что мамонт - это «ископаемое животное, в самом начале четвертичного периода населявшее Европу, Азию и Северную Америку и являвшееся современником первобытного человека».
И вот теперь «ископаемое» стояло рядом с нами и вертело хоботом над разложенным мною костром.
Неестественно. Даже глупо. Все равно, что увидеть летящего по небу Георгия Победоносца с копьем или, например, архангела.
Наверное, эта нелепость и вызвала у меня дурацкий смех.
Виктор тоже начал смеяться. У него тряслось все тело и дергалась больная нога, но он не мог остановиться.
Мамонт покосился на нас и оттопырил маленькие, поросшие шерстью уши.
Насмеявшись, мы, наконец, успокоились и, вытирая слезы, посмотрели друг на друга.
- Об этом надо скорее сообщить, - сказал Виктор.
- Как можно скорее, - согласился я. - Представляешь, какая сенсация?
Теперь я внимательно рассмотрел мамонта. Конечно, он был гораздо больше всех слонов, каких я видел в зоологических садах или в цирке.
Глаза только сначала показались мне маленькими. На самом деле они были гораздо больше человеческих. Умные и немного усталые. Казалось, мамонту, такому гигантскому и неуклюжему, неуютно жилось на свете.
Удивительными были клыки. Два огромных серых кольца, каждое килограммов в семьдесят, а может быть, и больше. Они так загибались назад, что кончиками едва не вонзались в морду мамонта у самого основания хобота. Большой горб делал гиганта похожим на зубра. Макушка заросла особенно густой и длинной шерстью, будто мамонт по самые глаза нахлобучил меховую шапку.
Вообще он был одет как раз по сезону.
Интересно, что он почти совсем не напоминал слона. Все крупные животные в Индии и в Африке - слон, носорог, бегемот - голые. Это делает их какими-то чужими для русского человека. А этот зарос густой рыжеватой шерстью, мохнатый, лохматый - наш, северный, российский зверь, словно немыслимых размеров медведь, только с хоботом и бивнями.
Мы смотрели на мамонта, а он все стоял над огнем. Наверное, ему нравилось ощущать непривычное тепло костра.
Проснувшись утром, мы с Виктором увидели, что наш гость ушел.
Вся поляна была изрыта, а на юго-восток между елками тянулись круглые, полметра в поперечнике следы.
И тогда мы договорились не «отпускать» мамонта и двинуться по этим следам.
Теперь мне даже трудно понять, чем было вызвано такое решение. Как будто от нас зависело, «отпустить» его или нет! Разве мы в состоянии были догнать мамонта, если б он захотел от нас отделаться!
О своем положении мы не думали. И Виктор и я были страшно возбуждены все последующие дни и по какому-то молчаливому соглашению совсем не вспоминали о том, что продукты кончаются, что выход из долины еще не найден и до ближайшего селения триста километров нехоженой тайги. Мы разговаривали только о мамонте.
По всей вероятности, нас обоих сделала счастливыми мысль о том, что один из самых жестоких и непреклонных законов природы, который дарит силу и развитие одним видам животных и обрекает на гибель другие, дал, наконец, осечку. Мамонт должен был вымереть, но вот он жил. Он жил, и об этом в целом мире никто, кроме нас двоих, еще не знал.
Два дня мы шли за мамонтом. А он вовсе и не пытался от нас скрыться.
В первый же день, когда я тащил Виктора по следу, мы настигли гиганта километров через семь. Это, правда, было уже к вечеру. Он стоял в мелком ельнике, обламывал самые верхушки елочек и очень спокойно и методически засовывал их в рот.
Один раз с елочки спрыгнула белка, молнией мелькнула по хоботу, спине и скатилась с хвоста. Он не обратил на нее никакого внимания.
Нас он тоже подпускал так близко, как мы хотели. Видно, в долине у него нет никаких врагов, хотя тайга полна зверья. Ночью часто слышался волчий вой, ревел олень или лось. А на второй день утром, когда мы снова тащились за мамонтом, в тальнике раздался треск, на нас вдруг вылетел молодой лось с задранной головой и выпученными кровавыми глазами, шарахнулся в сторону и ткнулся мордой в снег. На спине у него был какой-то серый нарост, и, когда зверь упал, мы увидели вцепившуюся в него рысь с узкими желтыми глазами и кисточками на ушах. Мы отогнали рысь двумя выстрелами, и лось достался нам.
Схватка с рысью происходила на глазах у мамонта. Выстрелы и незнакомый запах обеспокоили его. Он перестал жевать еловую ветку, шерсть на спине поднялась дыбом. Потом мамонт вытянул хобот, принюхиваясь, с силой втягивая и выталкивая воздух. И вдруг затрубил.
Трудно описать этот звук. Что-то похожее на далекий гудок парохода, доносящийся в сырую погоду из-за поворота реки. Звук, источник которого трудно определить и который кажется раздающимся сразу повсюду.
Мамонт сделал несколько шагов к нам и остановился, переминаясь с ноги на ногу. Казалось, он усомнился: так ли уж безобидны эти маленькие существа, которых он видит впервые.
Мы здорово испугались, но ревом и качаньем все и кончилось. Он потоптался, затем шерсть на спине опустилась, и зверь повернулся к елкам.
Когда стоишь рядом с мамонтом, из-за его огромных размеров кажется, что ты находишься возле стены, завешенной грубым, жестким мехом. И глаз, который подозрительно косился издали, представлялся мне принадлежащим совсем другому существу.
Но это впечатление пропадало, если мы с Виктором смотрели на мамонта издали. Тогда он выглядел компактным, собранным зверем и гармонировал с полутундровым пейзажем - с мелким леском, кустарником, снежными сугробами и серым низким небом.
Особый оттенок придавала зверю грива. Длинные седые космы начинались на спине и бахромой висели под брюхом. По этой седине мы решили, что мамонт очень стар.
Вечером второго дня, когда мы развели костер, мамонт снова подошел к нам и грел над огнем хобот. Конечно, это была удивительная картина. Мы двое на расстеленном парашюте, поджаривающие куски лосиного мяса, и над нами качает хоботом мамонт - огромная, заросшая мехом махина, живой делегат Природы, Вечности, первобытного доисторического прошлого.
Странно, но мы очень спокойно чувствовали себя в тайге. По всей вероятности, присутствие этой огромной живой глыбы казалось нам гарантией того, что мы не погибнем в долине.
В самодельных лубках у Виктора перестала болеть нога. И мы весь вечер рассуждали о том, как доберемся до Акона, сообщим о мамонте в Москву, в Академию наук, и вернемся сюда с большой экспедицией…
Вечер был необычайно теплым для этого времени года, но вдруг резко похолодало. К ночи погода испортилась. Начался ветер, через сугробы потянулись струи поземки, костер стало задувать.
Мамонт забеспокоился. Он тревожно топтался, несколько раз поднимал хобот вверх, принюхиваясь к чему-то. Маленькие уши оттопырились.
Неожиданно в монотонный вой ветра вплелся долгий, как гудок далекого парохода, звук. Мы даже не сразу поняли, что это такое. Низкий печальный звук, возникший где-то далеко за окружавшими нас и освещенными костром елками, во мраке за сугробами и холмами заброшенного края.
- Мамонт! - первым догадался Виктор. - Понимаешь, другой мамонт. Где-то там.
Я вскочил. И Виктор приподнялся, опираясь на локти.
Мы оба почему-то считали, что наш мамонт единственный оставшийся на земле. Очевидно, оттого, что он казался нам очень древним.
Теперь выходило, что он не один в долине. Может быть, целое стадо.
Наш мамонт тоже услышал призыв своего собрата. Он поднял хобот высоко к небу и испустил ответный тревожный рев. Он волновался, кивал головой, раскачивался, переступал передними ногами.
Снова издали раздался тоскливый зов.
Мамонт неуклюже попятился от костра, повернулся и, ломая ветки, пошел в лес, в темноту. Некоторое время до нас доносился шум, потом все стихло.
И тогда мы переглянулись и двинулись вслед за мамонтом. У нас уже было к этому времени приготовлено из веток что-то вроде саней. Я впрягся и потащил Виктора.
Теперь мне трудно объяснить, почему мы не стали дожидаться утра. Скорее всего, считали, что там, вдали, куда ушел наш мамонт, произойдет что-то очень важное.
Это была трудная ночь. Ветер быстро усиливался. Из темноты вырывались и летели навстречу струи снега, слепили глаза и резали щеки и лоб. Кругом все кипело, стонало, выло. Казалось, будто весь космос взбесился, двинулся с места, пустился в какую-то сумасшедшую пляску. Ветер свистел и выл, и сквозь страшный шум его все время доносился тревожный и печальный рев мамонтов. Оттого, что он так походил на гудок парохода или даже заводской гудок, казалось, что где-то вдалеке происходит кораблекрушение, наводнение, какая-то огромная катастрофа, и настойчивые звуки все просят и просят о помощи.
Глубокие следы мамонта быстро заносило снегом.
В конце концов мы поняли, что должны двигаться, просто чтобы не замерзнуть. Останься мы у костра, нас занесло бы снегом. Я падал, вставал и снова падал. Виктор помогал мне, отталкиваясь большим суком. Так мы тащились и тащились и через несколько часов из мелколесья выбились на равнину.
И сейчас стоит у меня перед глазами взбаламученное непогодой движущееся снежное море. Следы здесь кончились, их совсем замело.
Но вот буря начала стихать, осталась только поземка, которая все змеила и змеила белые струи. Из-за тучи низко выглянула луна, осветила синие снега, холмы вдали и равнину с черными перелесками. А рев мамонта донесся откуда-то совсем близко.
Всматриваясь, мы увидели впереди, метрах в тридцати, большой темный силуэт.
Я подтащил сани с Виктором еще ближе. Это был наш мамонт, он провалился в снег больше чем наполовину. Снаружи была морда с хоботом, клыки, плечи, спина с поднявшейся шерстью. Сначала я подумал, что он просто старается выбраться из снега, но это было не так. Очень скоро мы с Виктором разглядели, что рядом с нашим мамонтом темнеет спина другого огромного животного. Второй мамонт был без клыков. Очевидно, самка. Она провалилась еще глубже, могучие плечи были уже вровень с поверхностью снега.
Хоботы мамонтов все время сталкивались и переплетались. Казалось, гиганты стараются выгрести снег, который поземка все насыпала и насыпала между ними.
Я подобрался так близко, что пар от дыхания зверей касался лица.
Они выгребали не снег. Меня вдруг ударило по сердцу. Там, в снежной яме, был детеныш, которого они пытались вытащить, с каждым движеньем сами увязая все глубже.
Рядом с нами погибала последняя, может быть, семья мамонтов.
По всей вероятности, первым попал в яму маленький. Мать хотела его вытащить, но сама начала тонуть в снегу. Тогда она позвала на помощь. А теперь здесь погибал и наш мамонт.
Позже, месяца через два, мы с Виктором много раздумывали о том, как это получилось. Веками обитавшие в замкнутой долине мамонты, вероятно, знали ее достаточно хорошо и, будучи умными и осторожными животными, не попались бы в ловушку. Пожалуй, дело в том, что весь этот край десятки тысячелетий назад был зоной распространения ледника. Потом ледник отступил, оставив в низинах большие массивы льда. На этот лед с гор и холмов скатывались камни и почва. За сотни и тысячи лет образовался слой, на котором выросла трава, кусты, даже деревья. Под ними весенняя вода вымывала во льду предательские пустоты. В одной из них, по мнению ученых, погиб знаменитый исполин с реки Березовки, чучело которого находится в Зоологическом музее в Ленинграде. Скорее всего, подземная пещера и сейчас была причиной трагедии…
Между тем рядом с нами развертывалась именно трагедия.
Через час лишь хобот самки иногда высовывался из ямы. Детеныш был совсем засыпан, и злобный ветер катил целые снежные волны на взрослых животных. Самец перестал откапывать маленького и принялся бешено отгребать снег со спины своей подруги. Но она просто на глазах уходила в землю. Ветер был сильнее даже этого исполина, мамонт ничего не мог сделать.
Время от времени он вытягивал хобот и испускал тоскливый, хриплый, режущий сердце рев.
Бесконечная безлюдная равнина, освещенная лунным светом. Скудный северный лес. Воющий ветер. Тучи, бегущие по низкому небу, которые то и дело закрывали луну. Что-то заброшенное, одинокое, дикое…
Казалось, все это происходит в доисторическом первобытном мире, когда древний человек и мамонт вели отчаянную, беспощадную борьбу за жизнь с суровой природой и между собой. Потом, в госпитале, я много думал о том, почему мамонты исчезли с лица земли. Считается, что они вымерли сами собой. Но мне представляется, что это не так. Я думаю, их истребил первобытный человек. Всех до одного, до последнего. И мясо огромных животных помогло ему пережить невероятно трудную, жестокую эпоху обледенения. Быть может, без этого мяса человек не перебился бы и исчез так же, как исчезли шерстистый носорог и гигантский олень. Первобытное стадо людей преследовало стада мамонтов, пока не уничтожило всех. Ведь мамонт не такой зверь, который может скрыться в лесной чаще или в степи замести следы.
Возможно, конечно, все это и не так. Но в ту ночь нам с Виктором казалось, что этот едва ли не последний гигант, чудом укрывшийся от людей в замкнутой долине дикого, неисследованного края, зовет нас на помощь.
Но что можно было сделать? Стараться вытащить мамонта из снежной топи - все равно, что руками поднимать дом.
Да ведь и мы были на краю гибели. Мне все время приходилось откапывать Виктора, и я почти плавал вокруг мамонтов по грудь в жидком снегу…
Часа через два после того, как мы добрались до зверей, самку окончательно поглотил снег, а у самца только голова оставалась на поверхности. Мамонт сделал титаническое усилие, почти что стал на заднее ноги. Он высунулся из ямы по плечи, но затем сразу увяз еще глубже.
Начало рассветать. Были ясно видны его глаза, налитые кровью. Он протянул хобот и испустил последний отчаянный хриплый рев.
Этого уже просто было не вынести. Мы с Виктором двинулись прочь. Прочь, подгоняемые ветром.
Я тащил его, не знаю сколько времени. Стало светло, и мы увидели, что каменная стена далеко впереди прерывается узким ущельем.
Это был выход из долины, который я искал два первых дня…
Подполковник замолчал, и в купе стало тихо. За окном неслись ели и сосны сибирского леса. Проводник в коридоре, позванивая ложечками, разносил чай.
- А что дальше? - спросил инженер, который прежде рассказывал об ихтиозавре. - Как вы сами спаслись?
- А сами просто шли. Это уже другая история, как двое летчиков спаслись в тайге. Шли по компасу. Двадцать дней, пока на нас не наткнулись якуты-охотники. Последняя неделя как-то исчезла у меня из памяти. Мы с Виктором были похожи на привидения. Израненные, ободранные, голодные. Виктор все время просил меня, чтобы я оставил его и спасся хотя бы один. Я оставил его и шел какое-то время один. Я шел и мучился и проклинал себя. Потом повернул было обратно, но тут же оказалось, что я вовсе не оставлял его, а продолжаю тащить за собой. Это превратилось в навязчивую идею. Мне все казалось, что я выпустил из рук «салазки» с Виктором… Позже рассказывали, что в госпитале меня никак не могли от него оторвать. Я в него прямо-таки вцепился…
Подполковник усмехнулся и продолжал:
- Виктор поправился раньше и выписался. А я довольно долго был в тяжелом состоянии. И вот когда встал, первым делом отправился к главному врачу. Принялся было рассказывать, но кончить не пришлось. Он тотчас вызвал женщину, оказавшуюся психиатром, и оба стали меня успокаивать: «Ничего, ни
чего. Вы отдохнете, и все пройдет.
Старайтесь не думать о мамонтах. У вашего друга то же было, но теперь ему гораздо лучше». Я вспылил, те двое переглянулись, покачали головами. Понял, что лучше все отложить до выписки. Но и тогда не пришлось нам заняться мамонтами…
Я вышел из госпиталя, у дверей меня встречал Виктор. Но это было 22 июня 1941 года. Настало время других забот…
Только сейчас, спустя двадцать лет, я еду в Акон принять участие в экспедиции Академии наук. Теперь это будет не случайность, не катастрофа…
- А Виктор?
- Под Берлином. В 1945 году… Знаете, - сказал после паузы подполковник, - а мне теперь кажется, что и та семья мамонтов не погибла. Ведь буря вскоре кончилась, животные могли утоптать снег под собой и в конце концов выкарабкаться из ямы. Пусть в течение нескольких дней… Не говоря уже о том, что это могла быть и не единственная семья мамонтов в долине.
