Трое друзей шли молча, стараясь, чтобы ни единая ветка не треснула под ногами, не зашуршал прошлогодний листок. В густых зарослях стоял полумрак, только кое-где солнечные зайчики, пробиваясь сквозь толщу листвы, падали на землю, подобно лучам карманных фонариков.
Обогнули скальные обрывы и стали карабкаться по крутому каменистому подъёму, цепляясь за ветки. Иногда останавливались, вслушиваясь в лесные шорохи: посторонних звуков не было, и ребята спокойно продолжали свой путь.
- Далеко ещё идти, Димка? — спросила Танька.
- В буковый лес, к обрывам, — ответил тот.
Чаща кончилась сразу, как только прекратился подъём, и тут же начался чистый буковый лес. Толстые серебристо-серые стволы деревьев, без единой ветки в нижней части, подобно гигантским колонкам уходили ввысь, исчезая в мощном переплетении ветвей, густо усыпанных крупными листьями.
В буковом лесу было ещё темнее, чем в зарослях. Сплошной купол смыкался над головой. Мягко шуршали прелые листья под ногами, и шаги были почти беззвучными. Лишь иногда с хрустом ломалась сухая ветка. Тогда Вовка останавливался, хмуро смотрел на виновника:
- Ходить не умеешь! Учиться нужно! — говорил сердито. — Ноги выше поднимай! И ставь мягче...
Сам Вовка шёл совершенно бесшумно.
- Где-то здесь, — наконец сказал Димка, приглядываясь к месту.
Огромные валуны с позеленевшими боками то там, то здесь вросли в землю. Вдоль круч ютилась жидкая полоса кустарника.
Озеро лежало внизу тёмное и спокойное, точно наполненное расплавленным свинцом. В лёгком полупрозрачном тумане зеленели буйные заросли тальника на том берегу; за ними сплошной стеной подымался лес. Вершины деревьев, уходя вдаль, постепенно сливались. В западной части озера лежал небольшой скалистый островок с кряжистым вязом да несколькими кустами чахлого боярышника.
Димка ушёл вдоль обрывов, осматривая замшелые валуны.
- Нашёл! Сюда! Нашёл! — донёсся его голос.
- А ты не кричи, мы не глухие, — отозвался Вовка.
На крупном позеленевшем валуне едва различалась иссечённая дождями и ветрами надпись: «К.С.П. 30.III.41 г.».
- Партизаны отметку оставили, — решила Танька, внимательно разглядывая надпись.
Вовка посмотрел на неё искоса и усмехнулся:
- Это в марте-то сорок первого — партизаны?
- И правда, — сказала девочка, но тут же возразила: — А что! Могли допустить ошибку: вместо сорок второго — сорок первый...
- В таких делах ошибок не бывает, — нахмурился Вовка.
Но Танька не хотела сдаваться:
- Ну, вы же знаете, что КСП — это «Красные советские патриоты» — партизанский отряд. Дядя Кузьма всегда так говорил...
- Врёт твой дядя Кузьма! — сердито отрезал Вовка. — Будут тебе партизаны писать. Кругом фашисты, а они возьмут молоток, зубило, сядут на камень —и ну на весь лес грохать! Нет, Танька, КСП — это что-то другое... Врёт Кузьма!..
- Один ты говоришь правду! — рассердилась девочка. — По-твоему выходит, что дядя Кузя врёт и про расстрел, и про побег... Это известно всем...
- Врёт! — настойчиво повторил мальчишка. — Никто не знает, что произошло в фашистском застенке. Никто не видел Костьку и Вадима после побега Кузьмы... Никто не видел, как бежал Кузьма... Ты думаешь, он зря в лесники пошёл? Он всех людей ненавидит. Чтобы подальше от них быть. Понятно? А ты: «Дядя Кузя, дядя Кузя!..»
- Знаешь, Вовка, — перебила девочка, — ты злишься на него потому, что он...
- Захаба! — Вовка присел на корточки. — Садись!
Юные путешественники залегли в кустарнике, сразу позабыв про ссору.
По тропинке, петляющей среди сероватых стволов, с ружьём на плече шёл Кузьма Захаба. Он был ещё довольно далеко, но тропинка проходила в двух шагах от камня с надписью.
- Давайте кликнем и узнаем, почему сорок первый год, — предложила Танька.
Вовка оборвал её:
- Без него узнаем. Нужно уходить скорее... Он нас ищет...
Укрываясь за редкими кустами, где согнувшись, где на четвереньках, а где и ползком, ребята стали медленно отходить. Вовка торопил друзей:
- Быстрее! Нужно успеть до ложбины, пока Кузьма на гребень не вышел, а там гущина — не проглянешь. Оттуда наблюдать будем.
Они достигли ложбины прежде, чем Захаба появился на гребне, и ветки держи-дерева сомкнулись за ними.
Захаба прошёл по старой заброшенной тропе, стараясь как можно меньше шуметь. Трое ребят скользнули следом.
Спустились к озеру и стали огибать его с восточной стороны. Прошли мимо лагеря красных следопытов, оставив его за кустами. Кузьма иногда останавливался, подолгу прислушивался к шуму листвы над головой. В одном месте, когда уже обогнули озеро, откуда-то потянуло дымком. Захаба остановился, повернулся лицом к ветру и, принюхиваясь, медленно пошёл на запах дыма.
Ребята следовали за ним неотступно.
Запах дыма привёл их к скалистому полуострову в западной части озера. Под кряжистым грабом, среди огромных каменных глыб, приткнувшись боком к скале, стоял просторный шалаш, сооружённый из тальниковой лозы. Небольшой костёр горел неподалёку от входа в шалаш, над огнём висел на треноге закопчённый котёл.
Димка потянул носом воздух и прошептал, глотая слюну:
- Вкусно пахнет. Тарелочку бы на троих...
- Неплохо, — вздохнул Вовка. — Видно, уха варится.
Прислонённые к шалашу, стояли бамбуковые удилища. В шалаше было темновато, но ребята сумели разглядеть в дальнем углу ружьё.
На подстилке из сухой травы сидел старик и помешивал ложкой уху. У него было задубелое коричневое лицо, покрытое сетью глубоких морщин, окладистая седая борода и узловатые худые руки.
Захаба долго стоял за кустом, разглядывая старика, затем решительно направился к шалашу.
- Оказывается, ты и вправду жив, старый? — донеслось до ребят. — Тут о тебе недавно справки органы наводили. Какими судьбами в наших краях объявился, Аникей?
Старик привстал, посмотрел на гостя пристально и нахмурился.
- Никак Кузьма? — сказал, не особо радуясь встрече. — И ты все ещё топчешь праведную землю? А меня похоронил, значит? Рано... Присаживайся...
Захаба подошёл ближе, но не сел. Несколько секунд они молча разглядывали друг друга: старик — с любопытством, Захаба — настороженно.
- Я думал, тебя Север доконает, а ты всё такой же крепкий, — снова заговорил Кузьма. — Живучий ты, дед. И годы тебя не берут. Давно вернулся с Севера?
- С Севера? — удивился старик, продолжая внимательно разглядывать Захабу. На лице промелькнула усмешка: — Н-недавно... А ты, Кузьма, все ещё донашиваешь армейские вещи, что батя в тайниках партизанских награбил?
Вовка толкнул девочку локтем в бок: слышишь?
- Донашиваю, — усмехнулся Захаба. — И Яшке моему хватит. Как климат на Севере, Аникей?
- На Севере? — дед Аникей посмотрел на него, подумал и спокойно ответил: — Ядрёный... Ты долго там не протянешь: жидковат.
Вовка понял, что старик что-то не договаривает.
Захаба косо глянул на деда:
- Мне на Севере делать нечего...
- Есть, — убеждённо сказал Аникей. — Тебе-то как раз есть. Доберутся до тебя, Кузьма.
Захаба снова покосился на деда:
- Нечего до меня добираться. Что было, то прошло. Я сейчас коммунист, Аникей. Верой-правдой партии служу...
Дед Аникей положил ложку на колени, сощурил глаза:
- Прошло-то оно верно, только быльём не поросло. Да и какой большевик из тебя? Врёшь ты всё, Кузьма. Знаю я тебя, как облупленного.
Захаба невесело усмехнулся:
- Не вру. Биография у меня чистенькая, не то что твоя. Ты же изменник Родины! Предатель! Даже хуже.
- Как сказать,—проговорил старик хмуро и спросил : — А душа у тебя тоже чистенькая?
Захаба отбросил ногой камень:
- Что за дело тебе до моей души, дед? Война всё списала.
- Не всё. — Старик зачерпнул ложкой из котла и стал дуть.— Есть грехи, которые никакая война не спишет. Предательство, например...
Вовка снова толкнул девочку локтем.
Кузьма оглянулся и поправил ружейный ремень на плече:
- По себе знаешь?
Дед Аникей усмехнулся в бороду:
- Не бойся, Кузьма, кругом лес глухой. Расскажи, как в партизанском отряде был, как в разведку с ребятами ходил, как от смерти ушёл?..
Старик говорил с едва уловимым акцентом, слегка смягчая слова.
Захаба вздохнул. Остро обозначились желваки на скулах:
- Ты что ломаешь язык на манер иностранца, Аникей?
Старик промолчал.
- Не нравится мне этот разговор, — продолжал Захаба. — Пойду лучше к своим следопытам.
- Неуж наговорился так скоро? — спросил Аникей, пряча довольную улыбку. — А я думал, что ты про Костьку да про Вадима мне всё расскажешь. Говорят, ты до самого конца с ними был...
- Кто говорит, Иван Буркун? — насторожился Кузьма. — Откуда ты знаешь?
- Я многое знаю. И про то знаю, кто фашистов к отряду провёл...
- Кто? — в голосе Кузьмы прозвучала тревога.
- Не знаешь? — спросил Аникей хитровато и пристально посмотрел на него. — А я догадываюсь, Кузьма. На тебя вот грешу...
Захаба сорвал с плеча двустволку, лицо перекосилось и стало серым:
- Старый пёс! Клеветать на партизана!? Мало отсидел на Севере? Ещё хочешь?
Рука Вовки сама натянула тетиву.
Дед Аникей даже не пошевелился, не дрогнул ни один мускул.
- Я... не сидел... Да будет тебе известно... — сказал негромко.
Кузьма неожиданно рассмеялся, взяв себя в руки, и прислонил ружье к шалашу.
- Что, струсил? Не будешь плести что попало, — сказал, криво усмехаясь. — Сам старостой при немцах ходил, а на меня поклёп возводишь...
Теперь Танька толкнула в бок Вовку.
- Я был старостой, но не переставал служить Родине, — раздумчиво сказал Аникей. — Ты же старостой не был, а прислуживал немцам...
- Красивые слова, Аникей. Но пусть будет так, — неожиданно согласился Захаба. — Докажешь ли ты, бывший староста, что это я провёл немцев к партизанскому лагерю?
- Вон ты на что бьёшь, Кузьма, — вздохнул Аникей. — Конечно, доказать трудно: Вадим с Костькой расстреляны (Захаба не возразил), партизанский отряд погиб, документы не сохранились...
Вовке казалось, что Аникей хочет что-то выпытать у Захабы.
Кузьма покосился на деда.
- Вот то-то и оно, Аникей, — сказал он добродушно. — Значит, сиди и не чирикай, а то снова загремишь на Север, к белым медведям. Я б на твоём месте помалкивал, а то старое снова вспомнят — не обрадуешься.
Дед Аникей смотрел на него пристально:
- Ты меня старым не пугай. Не тебе разбираться в моём прошлом. Советская власть разобралась без таких, как ты. И за меля не беспокойся: не был я на Севере и не буду. Я сейчас пенсионер, Советская власть пенсию мне платит. Это ты бойся, Кузьма. Я вернулся сюда, чтобы выяснить, кто отряд предал: Вадим с Костькой или...
Кузьма весь напрягся, впился глазами в лицо старика. Дед Аникей помолчал немного и добавил:
- Или кто другой... Если бы мне удалось найти бортжурнал, несдобровать бы кое-кому.
- Если бы да кабы, да уродились в лесу грибы, — сказал Захаба, присаживаясь рядом с Аникеем. — Надеешься найти? Напрасно. Иван Буркун ещё в сорок пятом все скалы облазил. Нет никакого бортжурнала. Он тоже, как ты, грозился. Да что старое вспоминать! Расскажи, где скрывался все эти годы, если и вправду не сидел? Не бойся — я старое трогать не буду...
Дед Аникей встал, снял котёл с треноги и поставил остуживать.
- В Америке был, — сказал задумчиво старик, и невозможно было понять, шутит он или говорит правду.
Кузьма усмехался, недоверчиво косясь на деда.
А трое ребят лежали в камнях и во все глаза смотрели на старика, знающего, как и они, тайну бортжурнала.