Я раньше мамы проснулась. На часах стрелка покороче вниз смотрит, а стрелка подлиннее — прямо вверх. Значит, шесть часов. Можно вставать. Так хорошо! Я сегодня в школу пойду. Школу уже построили, как раз к первому сентября. Такую красивую сделали школу! Над крыльцом как будто ветки. И над окнами. Это так из дерева вырезано. И в нашем классе на стене заяц пляшет. Тоже деревянный. Это Ниночкин папа вырезал.
Потом у нас будет большая школа, каменная. А пока — деревянная. Мне деревянная больше нравится. Она вся такая пахучая, лесная. Мы с Димкой за одну парту сядем. А Путьку спрячем под парту. Никто не узнает! Только надо пораньше в школу прийти. Первыми! Проверить, как мы там втроём поместимся — я, Димка и Путька.
Поэтому я стала быстро одеваться. У меня всё новое — форма, бант, носки. Я сама гладила этот бант. И к форме сама пуговицу пришила. Пуговица ещё в магазине оторвалась. Но мы так долго выбирали форму, — что же, из-за пуговицы её менять? Я эту пуговицу двойной ниткой пришила. Крепко.
Я не хотела маму будить и вставала осторожно. Ни одного стула не уронила. Вдруг смотрю — в коридоре вспыхнул свет. Всё-таки мама раньше меня встала! Свет вспыхнул, и мама сразу вскрикнула:
— Ой!
Мы с Путькой выскочили в коридор. Прямо босиком. Что там с мамой случилось?
— Брысь! — кричит мама.
У нас в коридоре прохладно. Мы летом еду в коридоре держим. Вместо холодильника. Мама вчера нажарила котлет. Они на окне лежат, в тарелке. Я смотрю — у тарелки чужой кот сидит. Рыжий, настоящий разбойник. Усы у него длинные, и он доедает нашу котлету. Глаза от света зажмурил.
Кот нас увидел и так испугался! Он, наверное, думал, что никого дома нет. А нас вон сколько. Он спину выгнул и глаза на нас вытаращил. Они у него белые с перепугу. Но котлету он не отпустил. Так и вцепился в неё. Лучше, думает, умру, но котлету не брошу. Он где-нибудь на улице живёт и ест что попало. Дикий, наверное.
А худой какой! Спину выгнул, и на спине одни рёбра. Он колесом стоит и сквозь котлету шипит на маму. А мама на кота веником машет.
Вдруг Путька подбежал к двери и лапами её — тык! Кот сразу сообразил и удрал на улицу. Раз Путька у него перед носом распахнул дверь — что же ему делать? Котлету можно и под крыльцом доесть. А нам осталась пустая тарелка.
— Интересно, — сказала мама Путьке, — с кого же мне теперь спрашивать за котлеты?
Путька боком, боком — и в комнату. Вот он какой! Чужого кота выпустил, а отвечать боится. Думает, в уголке отсидится.
— Струсил, — сказала мама.
А Путька опять выходит в коридор. И в зубах у него ремень. Он его прямо с отвращением держит. У него лапы дрожат, до того ему неприятно нести этот ремень. Он глаза почти зажмурил, чтобы не смотреть на ремень. Но должен кто-то отвечать за котлеты? Вот Путька принёс для себя ремень. Не будет же мама бить бездомного кота! Путька его нарочно выпустил, пожалел.
Путька положил ремень около мамы и сел рядом.
— Мама! — сказала я. — Если уж Путька ремня не боится, так я тем более. Мы вместе будем отвечать.
— Подумаешь, — сказала мама, — одни вы такие благородные!
И унесла ремень в комнату. А Путька меня в щёку лизнул. Я его поцеловала в белое пятнышко. Нам котлеты ничуть не жалко. У нас ещё колбаса есть. Мы сделаем бутерброды.
— Вы убирайте кровати, — сказала мама, — а я пока за молоком к бабе Рите сбегаю. Вдруг ваш рыжий разбойник молочка захочет, а у нас — нет.
Это мама пошутила.
Просто мама иногда сама ходит за молоком. Вдруг баба Рита опоздает, а мне в школу идти!