Сумерки окутывали мягким саваном чуть подрагивающую гладь воды, от которой исходили туманные испарения. За день даже реки этих южных земель прогревались настолько, что с приходом ночи, остывая, начинали исторгать пар, который окутывал берега таинственной дымкой. Как выяснилось, наш старина Маки действительно имел неплохой план относительно сегодняшней переправы. В том месте, где мы вышли к великой реке Кадураро, в материк был прорыт небольшой канал, располагающийся под таким изгибом к течению, что его ни за что нельзя бы было увидеть с воды. В канале стоял широкий, крепко сбитый плот, на котором с лихвой смогла разместиться наша группа. Маки был еще тем пройдохой!

Оказалось, в этом месте контрабандисты, ведущие некий торговый оборот с Вольной бухтой, по ночам вывозят добытые в здешних шахтах самоцветы. Подстраховка с прорытием потайного канала и перевозкой в сумерках тоже была выдумана не случайно. Ниже по течению была та самая Крокодилья топь, а выше порожистые места и водопады. Скорее всего, контрабандисты тоже замечали мурхунов довольно часто, раз озаботились такими мерами безопасности. Знать о том, что у них под носом возят камушки, рептилиям вовсе не следовало, как и толстосумам их вендазийских друзей, отсюда и такая скрытность. Кроме того, как рассказывал Маки, перевозка производилась не чаще одного раза в неделю и всегда в разные дни. Что меня повеселило в этой истории больше всего, так это то, что наш отчаянный проводник совершенно точно знал, что именно сегодня плот будет свободен. Впрочем, меня делишки контрабандистов не касаются, а потому я оставил это умозаключение на его совести.

В ожидании наступления ночи мы, погрузившись на плот, просидели уже около трех часов. Фуга и Клойд были отправлены вверх и вниз по реке в дозоры. Маки установил на плот рогатину с продетым в нее ружьем и, привалившись к снятым с коней сумкам, дремал. Барс лениво играл с Люнсалем в кости, а Селира, обхватив колени руками, сидела у края плота, задумчиво вглядываясь куда-то в туман. С момента, как мы прибыли сюда, и до отплытия в нашем распоряжении было достаточно времени, а я старался использовать его с максимальной пользой.

Всматриваясь в водную гладь иными глазами, я силился максимально проникнуться тем, что скрывалось в течении реки. Кадураро является самой полноводной рекой не только южных земель, но и всего мира. Ее протяженность исчисляется сотнями миль, а воды местами опасны, как море. Плот пойдет крайне неспешно, и долгое время мы будем как на ладони, хоть и укрываемые туманным одеялом. Поблизости не было ни одного водного элементаля, но их присутствие ощущалось где-то дальше на глубине. Я уже в который раз оглядел лежащий по ту сторону берег. Вода скрадывала расстояние, и казалось, что через реку рукой подать до стены потускневших в опускающейся над миром ночи крон пальм, скрывающих последнее пристанище детей джунглей. Было в этих местах что-то такое, что захватывало дух. Хотелось дышать полной грудью, напиться водой из реки, броситься в ее пучину с головой, мечтать, любить, всю жизнь, веками!

Я встряхнул головой, пытаясь прийти в чувство. В сознании возникло довольно странное ощущение, будто явь заполнялась мириадами иллюзий, еще не видимых, но уже вполне ощутимых. Нахлынувшая на меня волна эмоций и ощущений мне не принадлежала. Я испытал чужие чувства, чужую страсть, которая по какой-то шутке этого чарующего течения ударила в меня столбом воспоминаний. Говорят, вода запоминает тех, кого она касалась, даже ушедших в Бездну, и помнит их веками, может, даже тысячелетиями. Опустив руку в теплую и манящую гладь, я ощутил необычайное спокойствие.

«Вот что есть жизнь, – подумал я. – Привет тебе, великая река».

Моя голова упала на грудь, и я провалился в забытье.

Небеса были затянуты черным дымом от пожаров. Грохот стоял такой, что командиры срывали голос в тщетных попытках перекричать творящееся вокруг безумие. Я опустился на одно колено и прижал ладони к земле, вслушиваясь, чуть прикрыв глаза. Твердь дрожала, как лист на ветру, каменные элементали в неистовой ярости уходили в глубь, пытаясь спастись от пожарища, разворачивающегося на поверхности. Удары десятков тысяч ступней нашего врага маршевым строем вбивали рок в землю, гулким эхом отражаясь и заглушая даже наши барабаны.

Мы стояли, хищно вглядываясь в движущуюся волну солдат империи. Сегодня люди были подготовлены. Их тела были закрыты блестящими панцирями, головы скрывали шлемы, а в руках они тащили тяжелые башенные щиты. Белые знамена на их пиках плясали на ветру, грозя нам погибелью.

«Трусы. Жалкие трусы! – подумал я. – Утаремо никогда не надевают брони, потому что мы настоящие воины. Наша кожа сама броня! Шрамы – это наша гордость! Наши жизни хранят топоры, а не тесные железки, под которыми люди скрывают свои изнеженные тела».

Я с отвращением сплюнул под ноги, перекидывая лук из ладони в ладонь.

– Ей, Кобра! – я повернул голову к девушке, на лице которой был вытатуирован смеющийся череп. – Спорю, что сегодня я настреляю вдвое больше, чем ты!

– Только если прямо сейчас сломаешь мне обе руки! – оскалилась она в ответ, тряхнув копной сплетенных в мелкие косы волос.

– Зачем? Мне нравятся твои руки! Когда я настреляю втрое больше, чем ты, будешь заплетать мне волосы, – ответил я, по привычке перебрасывая лук из ладони в ладонь.

– Внимание! Они близко! По моей команде снимаем первую шеренгу! Затем свободный огонь! – Окрик команды заставил нас подхватить сразу по три стрелы каждый, накладывая первую к бою.

Ненависть, словно яд, проникла в мою кровь, заставляя мысли работать фатально и хладнокровно. Я вскинул лук и принялся отпускать стрелу за стелой в надвигающуюся на нас армаду. Еще слишком далеко, и мало что можно разобрать в качающейся волне копий и щитов. Замирая в наивысшей точке, стрелы разноцветными тучами опускались на их головы, настигая, заставляя падать и умирать в муках. Топот шагов подступающего противника становился все громче, а мы продолжали осыпать его смертельным дождем без остановки. Последние дни были какой-то катастрофой, чудовищной ошибкой, но сегодня нам удастся все исправить. Мы умоемся в их крови не ради кого-то или чего-то, а просто потому, что должны. Это наша земля. Наши джунгли! Враг устрашится и будет скулить о пощаде, когда поймет, как мы будем за них драться!

– Им никогда нас не опрокинуть! Утаремо старшие дети этой земли!

Многоголосный рев подхватывает слова командира, а наши руки начинают работать еще быстрее. Я уже видел их лица, мог различить, в кого именно я стреляю. Вот пехотинец, стремительно двигающийся, словно таран, поднял щит и, пригнувшись, устремился прямо на меня. Первым выстрелом я размозжил ему колено. Солдат упал, потеряв щит, и покатился вперед еще пару ярдов, отвратительно визжа. Второй выстрел пронзил насквозь открытое горло, заставив его замолчать навеки. Но не было времени насладиться победой.

Неумолимыми волнами имперские легионы надвигались на наши позиции, оставляя убитых на земле. Несмотря на безупречную армейскую выучку, их тактика отточенного фалангового строя пока не давала значительного преимущества. Вскоре легионеры начали перегруппировку прямо под обстрелом, выстраивая перед нами ощерившиеся копьями и щитами стены. Я не без уважения отметил их решимость и уверенность.

– Ничего, скоро мы дойдем до лобовой атаки, вот тогда все и закончится! – говоривший охотник продолжал опустошать воткнутые в землю колчаны, не отвлекаясь от пальбы ни на минуту. – Жрите, твари! Жрите еще!

В нашу сторону тоже полетели первые стрелы имперцев.

– Глупцы! Они и правда хотят спрятать за фалангами своих лучников? – послышалось слева от меня. Жнец сидел на корточках, напряженно сгибая и разгибая пальцы обеих рук.

– Их стрелков слишком мало, чтобы сдержать наш натиск. Как можно брать в руки лук, если ты даже не охотник? Дайте им крови, парни! – он хищно расхохотался и, раскинув руки в стороны и закатив глаза, взвыл, как гиена.

Мы вторили ему яростным ревом, еще усилив обстрел. Я с легкостью определял по траектории движения вражеских стрел, откуда они были пущены, и с кровожадной радостью посылал ответные наугад, зная, что смогу настигнуть цель.

– Утаремо не просто племя! Мы будущие хозяева этого мира! Трусливые твари, что сбились против нас в союзы, заплатят! Заплатят за все! Сполна! Мы никогда не уйдем! Никогда! – командиры то и дело вопили что было сил, перекрикивая стоящий грохот.

– Никогда! – подхватывал многоголосный рев, и стрелы, хищно жужжа, вновь опускались на головы противника, заставляя терять строй и гибнуть.

Когда до наступающей на нас стены оставалось не более двадцати ярдов, над полем боя затрубил сигнальный рог, к которому присоединились и другие, потонув в зверином вое бросившихся в рукопашную армий. Перебросив за спину ставший ненужным лук, я, подхватив томагавки, провел лезвиями по груди, оставляя глубокие порезы. Кровь хлынула по моему телу, оставляя багровые дорожки. Когда ее капли достигли моих ног, раны уже затянулись, дополнив торс новыми рубцами.

«Пусть враги страшатся меня, словно кошмар ожившей Бездны! Им не избежать открытого боя сегодня!» – подумал я, размазывая кровь по груди и лицу.

Ноги заскользили вперед, а крик наполнил мое горло, когда я огромными прыжками устремился в самую гущу боя. Рев поглотил весь мир, и наши ряды с улюлюканьем сомкнулись в неистовом танце смерти. Имперцы старались оттеснить нас щитами и сохранить строй, мы, наоборот, пытались прорваться в гущу, чтобы навязать кровавую рубку, в которой утаремо не было равных. В какой-то момент мне даже показалось, что нам это удалось. Как вода через речные пороги, наши бойцы пронзали вражескую линию, уходя в глубь, погибая, но давая другим шанс разбить строй неприятеля.

Бой шел на равных, и ни одна из сторон не могла взять верх. То тут, то там стали слышны тяжелые разрывы встречающихся магических заклинаний людей и потоков силы наших жнецов. Обе стороны пока медлили, опасаясь развернуться на полную мощь, рискуя положить огромное количество своих, если удар будет отбит. Рубиться приходилось в жуткой тесноте, что было на руку людям. Я осыпал ударами томагавков выставленные передо мной щиты в безнадежных попытках пробить их защиту, но панцирная пехота стояла насмерть, лишь изредка открываясь для удара. Вдруг по звенящей железом баталии пробежала рябь. Я видел, как многие воины начали поднимать головы вверх, на что-то указывая. Небо было кроваво-красным, а прямо над нами, разрастаясь с каждым мигом, разбрасывая в стороны черные тучи, росла чудовищная воронка.

– Жертву! Жертву! Жертву! Жертву! – крики, доносящиеся откуда-то сзади, возвестили о том, что жнецы смошадор вступили в схватку уже в полную силу, отбросив шутки и предосторожности.

С утроенной решимостью мы устремились вперед, пробиваясь через охваченных паникой людей, чувствуя, что можем победить. Фланговый удар кавалерии стал полной неожиданностью для нас, впрочем, вскоре обернувшись опасностью для самого противника. Конница Локато, разгоняясь для удара, вышла на открытое пространство и попала под перекрестный обстрел между двух армий. Всадникам удалость отсечь наши передовые части от основного войска, но и сами они оказались в ловушке. Это дало нам шанс! Со стороны империи ведение обстрела было прекращено из опасения задеть своих. Жнецы не преминули использовать это для нанесения упреждающего удара по ставке магов противника, и им удалось сделать это первыми! Воронка в небе разверзлась алым выбросом, который принялся хлестать, как вспухший гнойный нарыв, и на головы адептов Академии Тайн посыпались кровавые лепестки болотных лилий. Это зрелище одновременно завораживало и заставляло стынуть кровь в жилах у тех, кто понимал, что перед ними на самом деле. Даже едва коснувшись доспеха, лепестки прикреплялись, разъедая броню и сжигая кости солдат. От них не было спасения, а щиты и барьеры, возводимые магами людей, не только не могли накрыть всю площадь попавшей под атаку и гибнущей от черного шаманства армии, но и вытягивали у волшебников драгоценную силу.

Опьяненные удачей, мы хлынули навстречу кавалерии, разводя армию на два корпуса. Первому пришлось тяжелее всего, и многие погибли под ударом успевших перестроиться всадников, которые не меньше рисковали, завязнув в тяжелом ближнем бою. Я видел, как мои братья и сестры исчезали, сминаемые копытами закованных в броню лошадей. Как в отчаянных попытках сорвать атаку они перерубали животным ноги и прыгали прямо на всадников, пронзаемые пиками. Необходимые жертвы… И все же им удалось заставить людей повернуть.

К тому моменту, когда конница попыталась отступить для перегруппировки и разгона новой атаки, их уже ждали. Показавших спины кавалеристов начали накрывать тучи стрел, выпускаемых с такой скоростью, что уцелеть удалось лишь неполной паре десятков воинов. Вторая же, более многочисленная часть нашей армии в этот момент продолжала теснить отступающие части фаланговой пехоты, дробя их и уничтожая, как скот. Этот день был за нами! Над рядами проносилось одно слово, которое вторил каждый, как заведенный, стуча оружием:

– Смерть! Смерть! Смерть! Смерть!

Мимо меня шли десятки моих соплеменников, обагренные кровью и воодушевленные творившимся вокруг хаосом. Казалось, я бы тоже должен был радоваться свалившейся на наши головы победе. Но отчего-то у меня не было сил, даже чтобы скандировать вместе со всеми эти простые, но грозные слова. Потери имперцев значительно превышали наши, и это было заслугой не только смошадор. Наши томагавки и стрелы сегодня отлично поработали. Кроме того, был собран достойный урожай раненых и пленных для Амахара.

«Завтра мы дадим еще один бой, и тогда…» – додумать я не успел.

Черноту затянутого толчеей дыма неба прорезали шипящие красно-желтые росчерки снарядов. Поднимаясь откуда-то из-за деревьев, они обрушились на нас, как ливень метеоритов, взрываясь и выжигая все вокруг! В поднявшейся панике слышались трудноразличимые команды, заглушаемые канонадой обстрела. Все уже было ясно и без слов. Как только стало очевидно, что авангард империи наголову разбит, подлые слагруны открыли огонь из своих орудий. Под градом рвущихся снарядов не было времени не только чтобы рассуждать, казалось бы, сама жизнь стала подобна мигу, от взрыва до взрыва. Мы не могли отступить под защиту джунглей, рискуя оказаться запертыми в полыхающем от пожара лесу. Преимущество, вырванное такой ценой, таяло на глазах! Мы не могли отдать этот участок и потому, что там, позади нас, в Ломкай-гора жнецы без сна и отдыха накачивали силой Амахара, который был еще слишком слаб для возрождения. Так уж вышло, что отступать уже было попросту некуда. Единственным выходом было снова навязать бой, смешаться с врагом, тем самым заставив артиллерию замолчать! С ревом мы бросились в атаку, увлекаемые барабанным боем, рассыпаясь, чтобы минимизировать потери от обстрела.

Мортирные ядра сыпались на нас, как град. Казалось, рунианцы имеют нескончаемый запас этих зарядов, и не выживет никто. Тем временем первые из наших, миновавшие открытый участок выжженного и изуродованного воронками поля, уже ныряли под кроны деревьев, преследуя последние из отступающих частей имперцев. Мы должны были оттеснить их к реке и не дать переправиться, тогда оставшиеся в живых легионы окажутся запертыми в узком горле, где течение делает большой изгиб.

Очередной снаряд упал совсем рядом, заставив меня ничком броситься на землю, закрывая голову руками. Оглушенный взрывом, я начал трясти головой, возвращая зрение, как вдруг чья-то рука схватила меня за волосы, поднимая на ноги и увлекая за собой.

– Ты, кажется, хотел меня перестрелять сегодня! – слова Кобры звучали все так же насмешливо и задиристо. – Будешь валяться, как крокодил на песке, и не видать тебе новых косичек!

– Если настреляю меньше, я сам тебе их буду заплетать! – прорычал я, подмигнув ей, и мы бросились вперед, перепрыгивая между стволов пальм.

Я бежал, не разбирая дороги, изо всех сил и не помня себя, до боли сжимая томагавки, когда заметил, что обстрел прекратился. Не зная, что это может сулить, я на всякий случай замедлился, вслушиваясь и всматриваясь. Мы продолжали двигаться вперед, но уже не рвались очертя головы. Молча и настороженно пробираясь по следам легионеров, первый отряд стал забирать чуть левее, стараясь отрезать людей от возможного отступления на восток. В воздухе стоял сладковатый запах горелой плоти, а небо все также не было видно от черного дыма, который за последние дни стал привычен нам всем. Впереди послышались какие-то выкрики и команды, и я скорее бросился туда. Открывшаяся нам картина заставила горячую кровь снова ударить в голову, толкая на безумство отбросить предосторожности. Имперцы действительно отступили к развернутой на реке базе. К частоколу копий и пик людских фаланговых порядков, уже успевших встать строем, спешно тянули замаскированные плоскодонные лодки десанта. Они заметили движение с этой стороны джунглей, и в нашу сторону полетели первые стрелы, впрочем, не долетая примерно пятой части от нужного расстояния.

– Посмотрите на этих трусов! Они сами загнали себя в ловушку! Приготовиться к атаке! Группы по шесть! – вновь послышались команды, прорывая горячий воздух.

В небе сверкнула молния и ударила в дерево недалеко от меня. Вокруг разразился рев проклятий. Видимо, один из уцелевших магов людей еще пытался нас запугать. Со стороны имперцев по-прежнему летели одиночные стрелы. Периодически кто-то пытался достать до нас заклинаниями, но жнецы уже были в первых рядах и шанса на серьезную атаку волшебникам не давали. Десятки барабанов загудели привычным ритмом боевого порядка, и мы бросились довершить начатое. Трава замелькала у меня под ногами, сливаясь в сплошное зеленое полотно, с такой скоростью мы бежали навстречу своей судьбе. Я уже чувствовал их запах, видел их лица, слышал их крики, когда откуда-то сбоку послышались чужие сигналы.

Повернув голову, я чуть не упал и, поскользнувшись, вынужден был перекатиться через плечо. Вендази стояли сплошной стеной, перекрывающей бутылочное горлышко низины реки, в которую мы загнали людей. Это была ловушка. Прежде чем мы опомнились, на противоположном берегу заголосила канонада мортирных залпов. Ядра пролетали над нами и обрушивались на джунгли, из которых мы только что вышли, отрезая нам путь к отступлению. Это был планомерный и жесткий расчет. Они не нападали, просто стояли, глядя на нас, и выжигали полосу джунглей, делая ее непроходимой.

«Ну вот и все, – подумал я. – За нас отомстят!»

Мы вновь перешли на бег, устремляясь к позициям империи. Сзади послышались звуки команд развертывающейся армии вендази, еще несколько раз уже по нам успели грохнуть рунианцы из своих орудий из-за реки, но это все было совершенно не важно. Молча, без рева команд, мы бросились на белоснежные щиты Арскейя. Ярость, которая наполнила мое сердце, была настолько жгучей, что я не мог даже кричать от злости. Не хватало ни слов, ни эмоций. Я вихрем прорвался сквозь строй их солдат, круша томагавками черепа, как кокосовые орехи. Нам почти удалось пробиться к реке, как вдруг слабость, сменяемая необычайной легкостью, наполнила мое тело. Я замер, жадно хватая ртом воздух, но отчего-то никак не мог надышаться. Прекрасная, великая река в последний раз предстала перед моими глазами, когда я упал на колени. Слева под сердцем и еще чуть выше в боку торчали два арбалетных болта. Земля подо мной лопнула, как высушенная на солнце глина, и я рухнул вниз, увлекаемый обвалом. Последнее, что я запомнил, был удар. Неужели это конец?

Я лежал без движения, а крики и грохот сражения надо мной стихли, будто их и не было. Не знаю, что меня удивляло больше, принявшая мое тело земля или то, что жизнь все еще теплилась в моих жилах. Перекатившись на спину, я попытался нащупать болты, пробившие мою грудь, но их не было. Не было и ран! Это было невозможно и немыслимо, но я не чувствовал ни боли, ни усталости. Кроме того, в потолке отсутствовала дыра, через которую я падал.

Покой, царящий в этом месте, пропитывал все, даже сам воздух. Встав и оглядевшись, я тут же уперся взглядом в остов огромного корабля, вмурованного прямо в скалу. Это уже было слишком! Где я? Что происходит? Подойдя ближе, я понял, что корабль перестроен в дом, который разделен на две части. Первая часть была отполирована до блеска и тускло сияла в свете вычурных фонарей, горящих в витых лампадах. Другая же сторона была пропитана черной смолой и не имела освещения вообще. Разница была настолько разительной, что казалось, будто это два разных корабля, сбитых воедино. При этом к каждой из частей вела отдельная дверь, что наводило на мысль о том, что внутри дом так же разделен непроходимой стеной.

– Чего уставился? Нравится? А какая нравится больше? – прозвучавший в тишине голос раскатистым басом прорвал тишину, заставив меня вздрогнуть.

Рядом со мной стоял старик человеческой расы. Его седые волосы были коротко выстрижены, а лицо было гладко выбрито. Фигура старца скрывалась блеклым, совсем выцветшим хитоном, который был подпоясан тяжелой цепью. Голос звучал спокойно, но твердо. Его обладатель не привык просить, он мог только приказывать и править. Кто бы он ни был, я его понимал. Понимал каждое слово, хоть и не мог знать людское наречие.

– Я мертв? – спросил я, уставившись на него в упор.

– Не отвечай вопросом на вопрос. – Старик поморщился, недовольно зыркнув на меня. – А если и спрашиваешь, то ставь вопрос правильно. Попробуй еще раз.

– Когда я умру? – я не задумывался и даже не размышлял. С языка сами срывались слова без моей воли.

Он усмехнулся, отметив мое замешательство.

– Да, здесь невозможно соврать. Но ведь ты бы и не стал. Не так ли? Но мне нравится ход твоих мыслей. – Он выглядел совершенно бесстрастным, хоть и утверждал, что ему что-то там нравится.

Серые немигающие глаза смотрели словно сквозь меня, оценивающе и с интересом:

– Сейчас ты, конечно же, умрешь. Вернее сказать, ты уже был мертв давно. Вы все были мертвы с того момента, как решили, что выше и лучше других.

– Тогда почему ты говоришь со мной и тратишь свое время? – вскинулся я.

– Понимаешь, в тебе есть то, что мне нужно. Сила. Энергия. Искра. Как бы ты мог применить свои таланты, родись твой дух в другое время и в другом месте?

– Старик, ты говоришь загадками. – Я постарался, чтобы мой тон не вызвал у него недовольство новым вопросом. – Что ты хочешь мне предложить?

Он поначалу ничего не ответил и повернулся к кораблю, вглядываясь куда-то в окна светлой половины здания:

– Я хочу, чтобы ты сейчас сделал выбор. Нет смысла забивать тебе голову бреднями скучного старика. Все будет просто, – он хлопнул в ладоши. – Выберешь черную и проснешься раненый в плену. У тебя будет шанс отомстить, а может, даже вырваться и бежать!

– А если я выберу другую сторону, белую?

– Ты умрешь, но родишься вновь в мире, где больше не будет утаремо.

Я рассмеялся:

– Зачем мне такой мир, старик?

Он помолчал немного, а потом посмотрел на меня так, будто что-то решил:

– Что вы там кричали? «Мы никогда не уйдем». Нет, уйдете. Но никогда не поздно вернуться домой. Запомни это.

Тишину ночи прорезали редкие курлыканья ночных птиц. Где-то вдалеке то и дело раздавался вой шакалов, а над берегом чарующим хором стоял многоголосный скрежет жаб. Я проснулся, когда уже совсем потемнело, и украдкой оглядел окружающих. Никто и глазом не моргнул, значит, на этот раз обошлось без криков сквозь дрему. Барс, в очередной раз осмотревшись по сторонам, ловким движением руки подхватил только что брошенные Люнсалем кости и, убрав их за пазуху, несильно толкнул Маки в бок. Тот лениво потянулся, не раскрывая глаз, а потом, чуть щурясь, огляделся и тихо прошептал:

– Ну что? Пора.

Воин, приставив к губам пальцы, дважды отрывисто свистнул, и вскоре мы услышали легкий шорох шагов, приближающихся к нам с разных сторон. Вернувшись на плот, солдаты поочередно доложились об обстановке.

– На севере пусто и скучно. За все время даже самого плюгавого корыта с тальгедами не проскочило, – посетовал Фуга.

– А вот на юге было повеселее. Дважды на том берегу мелькали огни, но далеко, примерно на три часа отсюда. Если смотреть еще ниже по реке, то из-за деревьев виднеются цедящие дымом башни. Похоже, это перерабатывающие вышки какого-то рудника, но лодок в нашу сторону не было, – отрапортовал Клойд.

Барс кивнул, показывая, что информация принята, а вопросов пока не имеется, и вопросительно уставился на Маки.

– Ну, сохрани нас Руна! Толкайте, ребята.

Последние слова Маки прошипел уже совсем шепотом, обращаясь к Фуге и Клойду, вооружившихся длинными палками, заменявшими весла. Плот с грацией бегемота, мерно покачиваясь, начал медленно уходить от берега. Воины поочередными размеренными движениями, каждый со своей стороны, опускали жерди в воду, отталкиваясь от дна. Особой глубины, по словам Маки, в этих местах не встречалось. Течение тоже благоволило нам пройти спокойно, не будучи снесенными слишком далеко.

Застывший в ожидании мир беспокоили только редкие крики птиц да легкие всплески от уходящих под воду и тут же выныривающих жердей. Когда мы отошли от берега ярдов на двадцать, я знаком призвал воинов остановиться и, опустившись на колени, погрузил ладони в теплую воду. Закрыв глаза, я тихо позвал и вскоре почувствовал, что меня услышали. Черноту реки прямо подо мной прорезало чуть светящееся пятно, и на меня уставились спокойные глаза элементаля. Продолжая держать руки в реке и сосредоточившись на том, чтобы мои движения были максимально естественны, я медленно провел ладонью по водной глади по направлению к противоположному берегу. Элементаль продолжал смотреть на меня столь же холодно и отстраненно, не выказывая и малейшего признака понимания. Однако я знал, что он меня почувствовал, может, даже узнал и потому пришел добровольно. Я снова провел рукой по водной глади в направлении берега и отошел, усевшись как ни в чем не бывало.

Элементаль исчез, а вокруг так ничего и не происходило. Плот почти не раскачивался, и даже легкие всплески воды, казалось, прекратились в установившемся вокруг нас штиле.

– Похоже, не вышло, – с досадой протянул Люнсаль. – Надо было тебе с ним потверже.

Воины нехотя встали и, взявшись за жерди, опустили их в воду, как вдруг Фуга охнул. Приглушенно хохотнув, он повернул голову к нам, указывая рукой на место, в котором дерево уходило в воду. Там в сторону протянулась водная колея, свидетельствующая о том, что плот споро двигался вперед. Аккуратно и даже немного суеверно солдаты вытащили на плот палки и, довольные тем, что не придется потеть, уселись обратно.

Жрица, все это время погруженная в свои мысли, повернулась к нам и медленно проговорила:

– Мы уже очень близко. Здесь даже воздух другой. Я, кажется, чувствую приближение к Ломкай-гора. – Она немного замялась, пытаясь подобрать слова, чтобы описать свои не слишком ясные даже ей самой ощущения.

– Много смертей, много ушедших душ. Огромные и древние могильники повсюду. Здесь такая аура, что даже Гнилолесье бы обзавидовалось.

– Не дрейфим, ребята! – Маки был полон решимости.

Он стоял в центре плота, широко расставив ноги и водя по сторонам дулом винтовки:

– Не дрейфим. Это всего лишь старые кости. Думайте о том, какие сокровища здесь скрываются!

Его слова показались мне неубедительными, особенно с учетом того, что он все время сжимал свое ружье в руках. Тем не менее суть была правильной, раз уж полезли в омут, не стоило попусту дергаться. Когда до суши осталось не более пяти ярдов, движение плота заметно замедлилось, и я, опустив руки в воду, несколько раз провел по водной поверхности, поглаживая ее и выпуская крошечную струйку силы в знак благодарности нашим извозчикам.

С приближением берега до этого спокойные кони заметно взволновались, желая поскорее оказаться на твердой почве. Нам то и дело приходилось их одергивать и отвлекать. Когда плот с глухим шелестом заскользил по пологому и песчаному берегу, Барс и Клойд спрыгнули, держа в руках перевязи, и принялись наматывать швартовую бечевку на ближайшие к нам деревца. Лунный свет тускло освещал прибрежные валуны и деревья. Соваться дальше в джунгли в темноте было довольно рискованно, но по плану мы должны были успеть пройти до холмов, чтобы заночевать там, подальше от просматриваемого участка. Когда все оказались на земле, то выяснилось, что плот нужно затащить подальше на берег, чтобы спрятать.

– На этот берег приходят, только чтобы забрать товар. Курьеры стараются здесь надолго не задерживаться, – пояснил Маки. – Канал рыть бессмысленно. Тут много кто ходит, кроме нас. Не стоит показывать свои привычки нежелательным глазам.

Стараясь не наделать лишнего шума, мы подняли плот и затащили его под кроны пальм, закидав нарубленными ветвями, насколько это было возможно в такой темноте. Еще нам следовало перевязать лошадей так, чтобы, двигаясь колонной, никто не мог отстать и потеряться. Ночной переход все меньше мне нравился, но иного выхода у нас не было. Воинам, как и Маки, видать, было не впервой такое, а вот Люнсаль и Селира заметно нервничали. Маг уже дважды предложил использовать магическое освещение. На второй раз Барс довольно грубо сунул ему кулак под нос и прошипел, глядя в упор:

– Последний раз говорю, никакой магии сегодня. Усек?

Люнсаль усек, но продолжал психовать. Освещение его, конечно, не волновало, он хотел пустить в ход магию, чтобы почувствовать свою силу и успокоиться. Темнота опустившейся ночи, вкупе с холодом и неизвестностью, напрочь выбили его из колеи, и из задиристого гордеца он превратился в насупленного цыпленка. Нервозность же жрицы носила иной характер. Едва ступив на берег, ей будто стало еще хуже, чем тогда на реке, когда она заговорила про души. Она не подавала виду, но заметив, что ей не удается даже увязать поводья, я подошел и, ничего не говоря, упаковал ее седельные сумки, стянув их ремнями так, чтобы при скачке они не тряслись и издавали минимум шума. Ее кобылу я привязал замыкающей в колонну и, поймав испуганный взгляд Селиры, тихо шепнул:

– На тебе лица нет. Пора отдыхать, поедешь со мной в седле.

Она шумно выдохнула и с благодарностью прошептала:

– Слава Богам! Я уж думала, что ты не предложишь.

Когда с приготовлениями было покончено, Маки собрал всех и выудил из одного из мешков небольшой сверток. Он передал его Барсу, и тот, развернув, ахнул. Тусклый свет крошечной лампы осветил наши лица и землю под ногами. Лампа была полна болотных светлячков, которые издавали мерцание, не походившее ни на факел, ни на любой другой источник света. Практически естественный свет, на него могли даже не обратить внимания, заметь нас посторонние. Порой Маки был удивительно полезен и умен.

Тихий переступ обернутых тканью копыт лошадей был, пожалуй, единственным, что можно было различить в гнетущей ночной тиши. Казалось, он заглушал даже трели цикад и жужжание гнуса, каждым ударом заставляя сердце сжиматься. Хотя умом я и понимал, что это обострившийся слух и чувство самосохранения заставляют думать, что мы издаем много шума, расслабляться не следовало. Мы ехали, не переговариваясь и не останавливаясь, доверяя чутью Барса и Маки. Они двигались в голове колонны, и время от времени до нас доносился их сдавленный шепот.

Селира, несмотря на недавнюю нервозность, как только уселась передо мной на коня, умиротворенно засопела, кажется, даже уснув. Ее голова уткнулась мне в шею у правого плеча, и я отметил про себя, какая же она маленькая и хрупкая, даже несмотря на то, что принадлежит другой, более высокой, чем моя, расе. В то же время движение в полной опасности темноте действовало на меня завораживающе. В сущности, я даже не управлял конем, а лишь следил за тем, чтобы не уснуть, да вглядывался в темноту вокруг нас, стараясь уловить хоть что-то из окружающего зеленого и дикого мира. Не знаю, сколько точно мы ехали. Тишина и отсутствие видимости искажали расстояние и время. Мне уже начинало казаться, что эта ночь не кончится никогда. Жрица дважды просыпалась и, обводя вокруг настороженным взглядом, поднимала на меня глаза, после чего, убедившись, что я на месте и это все еще я, снова засыпала. Ее тепло на моей груди действовало успокаивающе и, что уж скрывать, волнительно. Наверное, впервые в жизни я чувствовал себя в ответе за кого-то еще столько остро, что придавало это мне уверенности в себе.

Вдруг движение колонны замедлилось, а через минуту или две и вовсе прервалось. Я легонько растормошил Селиру, и в ответ на ее вопросительный взгляд кивнул вперед. В голове отряда замелькали тени, и до нас донесся шепот Фуги:

– Ей, голубки! Кажись, приехали, спешиваемся! Маки зовет.

Спрыгнув с лошади, я помог спуститься жрице и, держа ее за руку позади себя, почти на ощупь, осторожно двинулся на звуки впереди нас. Маки сидел на земле над своими картами, а рядом с лампой в руках склонился Барс. Увидев нас, Маки растянул губы в довольной улыбке и прошипел:

– Мы на месте. Прямо под нами развалины какого-то малого поселения. Сам Ломкай-гора дальше на восток через каньон. Если бы сейчас был день, мы уже могли смотреть на его стены. Времени потратили чуть больше, чем я рассчитывал, но это все ничего, главное, что не заплутали!

Я уселся рядом с ним на колени и посмотрел, куда он указывал пальцем. На карте значились какие-то значки в виде переломленных столбиков и плит. Повертев головой, я разглядел тусклые очертания древних и совсем развалившихся конструкций вокруг нас.

– Сколько еще до рассвета? – спросил Люнсаль, выглядящий еще более уставшим и раздраженным, чем раньше.

Маки поцокал языком:

– Часа полтора. Может, два. Какая разница? Мы шли всю ночь, сейчас разобьем лагерь и выспимся до полудня. А уж потом!.. – он весело потер ладони, и мы принялись разгружать и стреноживать лошадей.

Первым в дозор традиционно вызвался Барс, и я решил составить ему компанию. Чувство непонятной тревоги обуревало меня, заставляя осторожничать, и напрочь прогоняло сон. Таиться уже не было смысла, поэтому, когда воин полез на дерево, где собирался устроить наблюдательный пункт, я обошел вокруг лагеря, собирая сухие ветки, и соорудил небольшой костер. Фуга и Барс захрапели, едва коснувшись земли. Маки еще некоторое время посидел над картой, беззвучно шевеля губами, да так и уснул, уткнувшись в нее лбом. Волшебник долго ворочался и даже переходил с места на место, но в конце концов отрубился, то и дело тревожно подрагивая во сне. Селира легла рядом со мной, кутаясь в широкое одеяло и неотрывно глядя на языки пламени. Ее рука выскользнула из-под хитона и юркнула в мою ладонь, крепко ее сжав. Почти сразу глаза жрицы закрылись, а дыхание выровнялось. Она снова спала.

Минуты сменились часами, а я сидел неподвижным истуканом, вглядываясь в огонь. Чувство тревоги не отступало, а небо почему-то даже не начинало светлеть, хотя по моим расчетам уже близился рассвет. Видимо, Маки что-то напутал в вычислениях, либо тот горный хребет, о котором он говорил, и вправду был рядом и заслонял восходящее солнце.

Откуда-то сбоку послышалось сопение и зашуршала одежда. В пляшущих сполохах света костра я различил Клойда. Воин проснулся и сидел на корточках рядом с Фугой, что-то теребя в руках. Я с облегчением вздохнул. Хорошо, что солдаты сами проснулись, не придется торговаться о смене караула и доказывать, что прошла уйма времени, несмотря на темнотищу вокруг. Никогда не считая себя трусом прежде, я снова ощущал странную необъяснимую тревогу, словно что-то невидимое для глаз плотно поселилось в сознании и подтачивало уверенность, как короед, лишая покоя.

Вырвало из мрачных мыслей меня опять сопение Клойда, но теперь к нему добавилось какое-то невнятное бормотание, перемежающееся с чудными булькающими звуками. Я вглядывался, силясь понять, что он там делает, но различал лишь подрагивающие плечи. Он что, плачет? Холодок адреналина прокатился по коже, заставив дыхание участиться. Что-то было не так! Я осторожно сжал ладонь жрицы несколько раз. Селира слегка приоткрыла глаза, уставившись на меня и ничего не говоря. Слов и не надо было, в ее взгляде не было и следа сна, а читался лишь ужас.

Я прижал палец к губам и, продев пальцы в кастет, медленно поднялся на ноги. Клойд, казалось, не замечал ничего вокруг и продолжал шуршать, как будто слегка поскуливая. Я шагнул в темноту за границу света, падающего от костра, и начал по кругу обходить его. Жрица было потянулась за мной, но я отрицательно замотал головой, жестами показывая ей, чтобы она находилась за спиной воина, когда я обойду его. Селира быстро закивала и, повторив мой маневр, шагнула в тень. В отблеске пламени на ее лбу блеснули капельки выступившего пота.

Клойд был уже совсем близко, и я ступал медленно, насколько мог, стараясь не издавать даже малейшего шороха. Волна адреналина вновь прокатилась по коже, засев холодным комом в груди, когда я, наконец, расслышал, что это был не плач, а какое-то нездоровое хихиканье. До воина было не более трех ярдов, но я остановился и, трижды глубоко вздохнув, выравнивая сердцебиение, выбросил вперед ладонь, на которой вспыхнул сгусток пламени, яркой вспышкой озаряя лицо солдата. То, что я увидел, заставило меня отринуть малейшую осторожность и завопить во все горло:

– Тревога!

На меня смотрели пустые и кровоточащие глазницы на лице, которое некогда принадлежало нашему солдату Клойду. Помимо вырезанных глаз, у него было перерезано горло, что нисколько не смущало его самого, как и не мешало ему выводить на лице Фуги какие-то жуткие узоры кривым ножом. Не было и малейших сомнений, что оба мертвы. Фуга также был лишен глаз, а из его горла, пузырясь, сочилась кровь, заливая траву и колени убийцы. Плечи Клойда ходили ходуном, а руки тряслись, будто его бил озноб. Он медленно поднялся и, все также хихикая, направился в мою сторону, поигрывая ножом.

Из шока, сковавшего меня, как взгляд кавильгира, вывел грохот ружья Маки. Несколько зарядов картечного залпа прошли навылет грудную клетку воина, разворачивая его торс. Второго выстрела не последовало. Рядом с Маки из темноты выросла фигура Барса, который жестом руки остановил уже взводимое на новый залп оружие и шагнул вперед, обнажая палаш. Воздух со свистом прорезали три рубящих удара: первый отсек руку Клойда, сжимавшую нож, второй с хрустом перерубил шею, а третий развалил корпус от плеча почти до самого пояса. Мы в оцепенении подошли к изуродованным телам наших товарищей, а Селира, выругавшись, упала на колени, и ее вырвало.

Только теперь я увидел Люнсаля. Он стоял, вжавшись спиной в ствол пальмы, и махал перед собой руками. У парня было что-то вроде умственного помешательства, губы его дрожали, исторгая пену, а по щекам лились слезы. Маки спокойно перевел на него ствол винтовки и медленно прохрипел:

– Что с тобой, мать твою?

Волшебник все же не был идиотом и тут же осознал, почему его взяли на мушку. Постаравшись взять себя в руки, он, заикаясь, прошептал:

– Маки, это я… Убери ружье! Я… Я в порядке!

Дав им минуту прийти в себя, я подошел и, обхватив за плечи, прижал к себе Селиру. Жрица шумно разрыдалась, но тотчас же нашла в себе силы и заговорила, обращаясь ко всем нам:

– Я говорила… Я чувствовала! Темные духи! Старые хозяева! Их могилы у нас под ногами! Они здесь повсюду, это проклятое место. Тела надо сжечь, Кзор!

Она украдкой и виновато посмотрела мне в глаза и снова юркнула в объятия, прошептав «прости». На лице Барса не читалось ровным счетом никаких эмоций, и это в нем пугало больше всего. Старый сотник подошел к телу Фуги и тремя ударами отделил от него обе руки и голову. Затем, будто это будничное дело, начал стаскивать в кучу останки своих подчиненных и, закончив этот жуткий ритуал, поднял на меня глаза, полные ненависти:

– Что встал? Давай!

Пламя прокатилось теплой волной и хлестнуло по венам, наполняя сердце жаром, и с моих открытых ладоней полилась раскаленная лава, выжигая плоть и заставляя лопаться кости мертвецов. Воздух наполнился едким дымом, а где-то в джунглях послышался ужасный и совершенно нечеловеческий вой, похожий на чей-то безумный хохот.

Осматривая лагерь, мы обнаружили, что все наши лошади лежали замертво. Их шеи были перерезаны так, что вытекающая кровь образовала ужасающих размеров лужи, которые, пузырясь, впитывались в землю. Мы стащили туши в кучу к полыхающим останкам воинов. Нельзя было оставлять мертвой плоти в этом месте. Маки было попытался высказаться о том, что мясо коней лучше сохранить для еды, но сам устрашился своего предложения. Погребальный костер горел, словно солнце, освещая пальмы и обломки древних камней, а мы пятеро стояли спинами к огню, сжимая оружие и даже не шевелясь. Так нас и застал рассвет.