Небольшая зала без окон и с одной лишь дверью была довольно плотно заставлена пустующими учебными партами. Стены помещения скрывали многочисленные полотняные гобелены с пейзажами, впрочем, ничего конкретного не изображавшими, так – какие-то красивые и, по-видимому, далекие места. Я уже длительное время сидел в полном одиночестве, после того как меня привел в это место какой-то хмурый тип в выцветшем хитоне, подпоясанном цепью. Довольно странный и неудобный ремень, надо заметить. Часы тянулись, а никто не спешил приходить, что начинало меня бесить.

«На кой, спрашивается, было приводить меня сюда? Уморить со скуки?» – раздраженно подумал я.

Наконец, решив, что мое терпение вот-вот лопнет, я поднялся и принялся расхаживать по комнате, задумчиво пиная парты.

Я несколько по-иному представлял учебные классы Академии Тайн. Мне казалось, что они должны быть наполнены стеллажами с древними свитками, досками, исписанными заклинаниями, колбами со всякими жабьими мозгами и прочим подобным продуктом. Отсутствие всех этих атрибутов вкупе с полным одиночеством действовало на меня угнетающе. Интереса ради я решил заглянуть за один из гобеленов. Подойдя к картине, изображавшей заснеженные горные вершины, я ухватился за ее боковину и, стараясь не повредить, начал отгибать край.

– Мне сказали, тут сидит ребенок с Даром. Но, похоже, я ошибся, и передо мной доморощенный вандал, – прозвучало за моей спиной.

Столь неожиданное появление кого-то из взрослых заставило меня вздрогнуть и отскочить, инстинктивно пряча руки за спину. На меня смотрел мужчина средних лет в таком же, как и его предшественник, просторном выцветшем хитоне, опоясанном цепью. Его волосы уже подернулись сединой, но глаза были настолько пронзительными, что я невольно сделал небольшой шаг назад. На что я еще сразу обратил внимание – это его лицо. Черты были словно вылеплены из воска. Я даже не сразу бы смог подобрать этому описание. Наверное, самым верным было бы сказать, что все они были «стандартными». Человек с обычным лбом, носом, губами и ушами. Все было настолько правильным, что, бьюсь об заклад, встреть я его через полчаса где-нибудь на рынке в толпе, то ни за что бы не узнал, настолько он был серым, слово сошедшим с этих картин персонажем массовки.

Не обращая внимания на мое смятение, он молча прошел мимо и, выдвинув один из стульев из-за парты, уселся на него, кивком указав мне на соседний. Я повиновался и сел рядом, не смея повернуть головы. Я немного нервничал, отчего не знал, куда деть свои руки, и то клал их на парту, то убирал на колени. Незнакомец снова нарушил молчание так же внезапно, как в первый раз. Он говорил, не глядя на меня, уставившись в одну точку на стене.

– Итак, что мы имеем? Юноша родом из Локато, двенадцати лет от роду, безотцовщина.

Я тут же вскинулся, даже привстав от негодования:

– Вообще-то мой отец погиб на войне! Он был храбрым воином, который…

– Юноша, мне плевать, – незнакомец оборвал меня, резко повернув голову. – Здесь ты говоришь только тогда, когда я задаю вопросы. Это понятно?

Я, нахмурившись, кивнул, решив попридержать отповедь до момента, когда он закончит.

– Ты попал сюда, – он провел круг пальцем в воздухе, – потому что у тебя обнаружили Дар. Довольно редкий, должен заметить. Ты когда-нибудь слышал о Хиалидинис – ордене без цвета и герба?

Я с готовностью кивнул, но он лишь криво усмехнулся.

– Это был риторический вопрос. Ты ничего про него не слышал, как и никто другой за пределами этой обители.

Мои щеки залились краской от того, что я так глупо соврал на пустом месте, но его, казалось бы, это совершенно не волновало.

– В нашем мире существует множество сил, которыми могут управлять живущие. Одни имеют склонность к магии, другие к природе, третьи к шаманизму, четвертые к оккультизму, кто-то даже к общению с самой смертью. Сил много, мир – один, и все они имеют связь. У нас здесь не Академия Тайн. Ты ведь это уже понял?

Я несколько опешил от такого заявления. Когда у меня обнаружили Дар и после всех проверок отправили в Перумас, то я посчитал, что мое будущее теперь определенно пройдет среди магов. Мужчина заметил мое замешательство и назидательно поднял вверх указательный палец:

– Я сказал, что твой Дар довольной редкий. Ты человек, который имеет склонность к шаманизму. Но в твоем роду не было рунианцев. Это интересно. Именно такие студенты нам нужны. Тебя будут учить обращению со всеми видами и магии, и шаманизма.

После такого я едва не подпрыгнул на стуле и, забыв о приличиях, выпалил:

– Всем? Всем видам силы одновременно? Такое разве возможно?!

Он ответил не сразу, скривившись, словно желая отмахнуться от назойливого насекомого, и нахмурившись, фыркнул на меня:

– У тебя проблемы с дисциплиной, юноша. Может, мне следует отправить тебя домой?

Я покорно склонил голову, пробурчав в парту:

– Нет, господин. Простите.

Он немного помолчал, снова уставившись в какую-то точку на стене. Мог ли я знать, что уже в следующую секунду замру, как глиняное изваяние, не смея более перебивать и, кажется, даже дышать.

– На Имаргисе непрерывно происходят военные конфликты. Война за власть идет на самых разных уровнях, и в погоне за ней создаются ордены, кланы, заключаются пакты и союзы. Но это все, – он вновь обвел рукой вокруг, – лишь подножие горы. Мышиная возня неразумных детей! Существуют силы куда более древние и мифические, чем, возможно, известные тебе из истории герои и государства. Имена некоторых из этих сил настолько темные, что их нельзя не только произносить, но даже думать о них. Наша организация представляет собой боевую ячейку, которая противостоит им. Каждый, у кого обнаружили Дар сродни твоему, может стать одним из нас и послужить общей цели. Но цена нашего учения будет высока, и я говорю не о деньгах. Скажи, придя сюда, чего ты хотел на самом деле? Я не тороплю тебя, хорошенько подумай – это важный вопрос, и я хочу услышать на него разумный ответ.

Мне было стыдно признать, но конкретной цели у меня не было. После смерти отца я был на попечении старших братьев, которым не было особого дела до меня. Круг их интересов заключался в том, чтобы строить военную карьеру, постоянно отсутствуя дома. Порой мне даже казалось, что они забывают, где это место. Мать же была простой ремесленницей, которая после смерти мужа замкнулась в себе и не слишком-то интересовалась, чего я хочу от жизни. Устраивайся в подмастерья к кузнецу, портному, конюху, кому угодно – вот и весь сказ о ее родительском наставлении. Хуже всего было то, что меня не интересовали ни ремесла, ни война, ни жизнь в убогой и однообразной деревне. Не интересовали кони, хоть и считается, что у любого рожденного в Локато это в крови. Чуть помедлив, я нашел в себе сил, чтобы поднять голову и посмотреть на своего собеседника:

– Я не знаю, господин. Однажды в нашу дыру пришел бродячий священник из Светлой Длани. По традиции всех детей провели мимо него на празднике урожая, чтобы получить благословение. Когда настала моя очередь, он попросил меня задержаться, а потом подозвать мою мать, и долго ей что-то объяснял. Уже потом я узнал, что старик увидел во мне Дар. Он сказал, что меня надо показать в Перумасе, и оставил грамоту с рекомендацией. Пока я ехал на перекладных сюда, то мечтал о многом, но сейчас отчего-то не могу сказать, к чему стремлюсь конкретно. Вы просили честный ответ – вот он вам: я хочу стать нужным, послужить какой-то серьезной цели, а не просто ковать гвозди или чистить загоны для лошадей.

Мой собеседник выдержал взгляд, и впервые я заметил, что на его лице проступило подобие улыбки. Лишь на миг, но я готов поклясться, что мой ответ его устроил.

– Как я уже сказал, мы не Академия Тайн. Наши студенты обучаются не для служения империи в широком смысле этого слова. Мы служим всему миру. Это означает, что наши адепты не призываются во время мобилизации, о них никогда не слыхать за пределами обители, наши личности секретны, как и судьбы, и дела. Войдя в число учащихся, ты должен будешь отречься от старой жизни и перечеркнуть все, что было до этого самого дня, даже забыть свое имя. Твоей семье через год, может два, отправят письмо, в котором будет сказано, что ты погиб во время обучения: не справился с заклинанием, выпал из окна, свалился с лошади и свернул шею, в общем, любую чушь, лишь бы в это поверили. Это делается не просто так. Вступая на путь противостояния нашему врагу, ты должен стать машиной, механизмом, кинжалом во тьме. Кинжал ведь не может быть маменькиным сынком, так?

Я нашел в себе силы лишь на то, чтобы кивнуть.

– Ты мог обратить внимание, что я не спросил, как тебя зовут, и ничего не записываю. Это не потому, что я и так знаю, а от того, что мне не надо это знать. С того момента, как ты станешь нашим студентом, у тебя не будет своего имени, как и у остальных. Каждый, кто учится и преподает здесь, зовется одинаково – Конгнирим, то есть хранитель знания. Тебя и других студентов будут обучать обращению с высокими материями всех проявлений силы. В вашем распоряжении будут библиотеки, которым позавидует любой орден, – весь перечень знаний, накопленных поколениями до вас.

Внезапно он замолчал и вопросительно уставился на меня:

– Спрашивай! Я же вижу, что, если не спросишь, у тебя пена изо рта пойдет, – он снова усмехнулся.

– Но как можно обучаться всем видам силы, если Дар может быть только один?

– Ты еще не стал нашим студентом, чтобы совать свой нос в каждую щель, но я удовлетворю твое любопытство. Дело в том, что служение ордену подразумевает не одну жизнь, а множество. Десятки реинкарнаций, если повезет. И в каждой последующей, кто знает, кем ты родишься и станешь? Любой из нас должен быть готов к тому, что обретет силу, с которой ранее не был способен работать, и снова ринется в бой уже не с нуля.

– То есть получается, что я буду учиться не только с людьми и рунианцами, но и с тальгедами и вендази? – спросил я ошарашенно.

– И даже с мурхунами и солами. Я же сказал, что мы не принадлежим Арскейя или Союзу Севера. Имаргис наш общий дом, и у нас есть один общий враг.

Я лишь раскрыл рот. Мир вокруг меня рушился, как карточный домик, сминая границы познания и основы, которые были известны мне до этого.

– Тебе многое предстоит постичь, поэтому решение нужно принять сейчас. Время не наш союзник. Либо ты вступаешь в наши ряды, отдавая свою жизнь ордену без сомнений и сожалений, либо уходишь немедленно. Если выберешь второй вариант, то просто уснешь, а проснувшись, забудешь о нашем разговоре. Ты очнешься в одной из таверн Рассветного, и последнее, что будешь помнить, это то, что провалил вступительные экзамены в Академию Тайн и едешь домой.

– А если я выберу первый вариант?

– Обучение начнется для тебя прямо сейчас. Ты проведешь многие годы в этих стенах, не выходя наружу. Твоя жизнь навсегда будет связана с орденом, из которого исключают лишь вперед ногами. Знаешь, кто такие Пожиратели Бездны? – он опустил на меня взгляд своих стальных немигающих глаз. – Ты станешь одним из тех, кто бросает им вызов.

Я знал ответ с момента, как переступил порог родного дома.

– Мне нужно будет что-то подписать, порезать палец или что-то в этом роде?

Незнакомец лишь развел руками:

– Секретность нашей организации не подразумевает ведение документации. Просто скажи это вслух. Поверь, ответ будет услышан.

– Хорошо, я согласен.

Не заиграли фанфары, воздух не замерцал искрами, стены не разверзлись, а пол остался на месте. Мужчина поднялся и зашагал к двери, бросив на ходу:

– Конгнирим, следуй за мной, я покажу твою комнату.

Я довольно быстро понял, что слова о том, что время не наш союзник, прозвучали не просто так. Во всем здании, куда я только ни попадал, не было окон, и определить, какое сейчас время суток, стало невозможным. Режим дня же явно был призван сбить нас с толку, чтобы мы вынуждены были забыть, что такое день и ночь. Здесь вообще все было не просто так.

Меня поселили в довольно просторной для одного человека комнате. Первое, что бросалось в глаза, – в ней тоже не было окон. Интерьер представлял собой очень простой письменный стол с множеством ящиков, один стул и кровать. В помещении не было вообще никаких шкафов. Для хранения учебных материалов в стенах были оборудованы ниши глубиной в локоть. Глядя на них, я почему-то сразу задумался о массивности строения, в котором мы находились. Даже межкомнатные стены по своей мощи могли соперничать с крепостными. Одежду же предполагалось вешать на одинокий крючок у кровати. Впрочем, это не могло стать проблемой, поскольку из гардероба у меня уже был лишь блеклый хитон и цепь, выданные мне в первый же день.

Помимо меня были и другие студенты. Кого тут только не было! Я, кажется, повстречался со всеми представителями разумных рас Имаргиса. Другое дело, что пообщаться особо не удавалось. Дело заключалось даже не в запрете, а в том, что каждый из учащихся прежде всего был зациклен на самом себе. Хотя и попадались те, кто был рад немного поболтать, «чтобы не сойти с ума», как мы шутили между собой. Помимо обучения основам магии, шаманизма, колдовства, астрономии, алхимии, истории и еще десяткам дисциплин, одно из главенствующих мест занимала философия. Это был единственный предмет, который преподавался индивидуально. В тот момент, когда всем давалось свободное время для чтения у себя в кельях, к тебе мог прийти один из преподавателей для частного урока. Порой эти беседы представляли собой бессмысленное, на мой взгляд, пережевывание прописных истин, а иногда было действительно интересно.

– Как ты думаешь, что самое страшное в Бездне? – спросил у меня наставник.

– В ней правят Пожиратели. Они питаются душами тех, кто умирает на Имаргисе. В мире регулярно рождаются новые души, как и новые звезды загораются на небе. Но не все из них после смерти могут родиться снова. Чьи-то души достаются Пожирателям, питая их и насыщая силой, которую они копят, чтобы однажды вернуться в мир живых и забрать его. Я думаю, это самое страшное, что когда-то они накопят нужное количество силы и вернутся сюда, – поразмыслив, ответил я.

– И чем же это страшно? Когда-то Пожиратели уже были низвергнуты. Чем не повод сделать это опять?

– В тот раз их победили Титаны. Но мы не настолько сильны, – возразил я.

– Ты ходишь вокруг правильного ответа, но не видишь его, – сказал наставник. – Подумай, что нам мешает стать столь же сильными, как Титаны?

– Смертная оболочка, – попытался угадать я.

– Разве она имеет отношение к тому, что называется Искра или Дар? – изумился мой собеседник.

– Нет, – согласился я. – Но, лишаясь тела во время смерти, мы попадаем в Бездну, откуда не каждая душа возвращается назад. Так из мира уходят безвозвратно знания, опыт и сила, накопленные за годы жизни несчастными душами, доставшимися Пожирателям.

– Так что же самое страшное в Бездне? – спросил он снова, улыбаясь.

– Пожиратели уничтожают души с Даром, не давая нам развиваться и копить знания. Они это делают для того, чтобы мы не могли приблизиться по силе к Новым Богам! – осенило меня.

– Возможно, ты прав, – сказал он, серьезно глядя мне в глаза. – Задача Конгнирима копить все проявления силы и знания, какие дарует тебе судьба. Но все идут к этой цели по-своему.

Однажды, покидая келью, я столкнулся взглядом с девушкой, выходившей из одной из соседних «камер», как мы их называли. Наши глаза встретились, и она, сделав серьезное выражение лица, обратилась ко мне:

– Я тебя здесь раньше не видела. Новенький? Как тебя зовут?

Я проворно оглянулся по сторонам и прошептал:

– Конгнирим!

Она прижала ладони ко рту, выпучив глаза:

– Не может быть! Но меня тоже зовут Конгнирим!

Мы дружно расхохотались и пошли каждый своей дорогой. Поскольку времени для нас не существовало, вполне можно было себе позволить никуда не спешить. Периодически мы виделись на учебных лекциях, в столовой и на тренировочных полигонах. Наверное, то, что между нами происходило, можно было бы назвать дружбой. Редкие встречи всегда сопровождались веселым смехом и взаимными подколами. В отличие от других учащихся, она не была ни капли надменна, интересовалась культурой других народов, впрочем, и не углубляясь в опасную близость к переходу на личности.

Время текло незаметно, и о том, что проходили месяцы и годы, я мог судить по изменению лиц тех, с кем учился. Отсутствие дневного света и скудный рацион не шли на пользу для здоровья, но существующие порядки были крепки как камень, окружавший нас.

Наша память была всем, что мы имели, и вместе с тем не принадлежала нам. Не знаю, что за дух противоречия жил во мне, но сознание требовало иметь отдушину, что-то, чего не смогут у меня отобрать педагоги. Чего-то, что меня не заставят забыть, что будет со мной, даже когда я совсем сойду с ума от бесконечной зубрежки. Я не сразу осознал, что этот предмет закрепления в памяти у меня появился уже давно и все время был со мной рядом, ведь она жила напротив.

Наши редкие встречи с моей веселой соседкой стали для меня дороже сна. Порой я мог часами стоять у двери своей комнаты, вслушиваясь в шаги. Личное общение в ордене было строго запрещено, не говоря уже о визитах в чужую келью, поэтому мы подгадывали моменты, чтобы невзначай выйти одновременно или встретиться между лекциями. Мы оба понимали, что делаем то, что запрещено, и, возможно, вредим друг другу, но уже не могли остановиться.

Как-то раз я проснулся не от привычного колокольчика, установленного в нашем крыле и возвещавшего о подъеме, а от стука в дверь. Первое время я даже не осознавал, что это мне не чудится, настолько необычным и невозможным казалось происходящее. Я уже было подумал, что мне все приснилось, как едва слышный стук повторился вновь. Стараясь не шуметь, я медленно поднялся с кровати, набрасывая хитон и повязывая поясную цепь. Я ждал какой-то внезапной проверки или еще какой каверзы, но, открыв дверь, едва успел шагнуть назад в комнату.

Моя соседка влетела в келью, как ураган. Мельком выглянув в коридор, она очень осторожно прикрыла за собой дверь. Я чувствовал, что нечто произошло, но она не спешила ничего мне объяснять, лишь смотрела на меня глаза в глаза и молчала. Этот взгляд был настолько глубоким и чарующим, что мгновение спустя я уже не видел и не слышал ничего вокруг. Мир, келья, пустые стены, все перестало существовать, были только мы с ней и что-то запретное, но наше общее и от того самое дорогое во Вселенной.

Когда она заговорила, я сразу понял, что мы видимся в последний раз. Ее голос дрожал, хотя она с видимым усилием старалась с ним совладать:

– Сегодня у меня итоговый экзамен. Не знаю, что это будет, но мне страшно! Из ребят, что пришли учиться раньше меня, ни один не вернулся после итогового. Это всегда казалось мне странным. Не могут же все с первой попытки сдать или не сдать? Куда они потом деваются?

Мне нужно было что-то сказать, как-то подбодрить ее, но я пребывал в таком же неведении:

– Слушай, я уверен, что тебе не о чем беспокоиться. Скорее всего, это будет какой-нибудь тренировочный полигон или головоломки. Мы сотни раз решали подобное!

– Но всегда мы после этого возвращались сюда! – она была неумолима. – Что если я провалюсь? Что тогда со мной будет? А если нет, куда меня пошлют? Что я буду делать без…

Она осеклась и закрыла лицо руками. Не в силах на это смотреть, я прижал ее голову к своей груди, и она разрыдалась.

– Я столько потеряла в своей жизни, столько сил отдала, чтобы стать Конгнирим… Но сейчас мне страшно. Наверное, потому что я догадываюсь, что дальше ждет меня, – она оглянулась, словно нас могли подслушать.

– Мне кажется, итогового экзамена нет. Это и есть сама Бездна, – прошептала она.

– Я тоже думал об этом, – признался я. – Пожиратели собирают души с Даром, такие как ты или я. А мы должны сражаться, используя силу, на их территории, вырывая владельцев Искр из лап врага, чтобы не всех поглотила Бездна, чтобы и мы сами могли родиться снова. И так бесконечно.

– Осталось в этой схеме понять, как нас туда забрасывают, и как это – заставить себя родиться опять, – невесело посетовала она.

– Помнишь, мы как-то обсуждали, что я пришел учиться немногим позже тебя? На каких-то пару месяцев, как мы считали?

– Продолжай. – Ее глаза внимательно смотрели на меня, ища любую зацепку из сложившегося положения.

– Это значит, что мой экзамен тоже будет скоро. У меня приличные результаты по всем дисциплинам. Думаю, я смогу просить о досрочном выпуске. Тогда, если все то, о чем ты говоришь, правда, мы сможем оказаться в Бездне вместе и прикрывать друг друга! – затараторил я.

– Но мы должны понимать, что нельзя предугадать, как пойдет дело там! – возразила она. – Быть может, что для того, чтобы уцелеть, кому-то из нас придется уйти раньше.

– Но как мы тогда встретимся, после рождения? – ошарашенно протянул я. – Мы будем помнить друг друга и самих себя? Ведь пройдут годы, прежде чем мы снова вырастем. Кем мы будем? Где? Нам надо будет снова идти в Бездну?

– Этого никто не знает, – устало проговорила она. – Мы можем только попытаться запомнить друг друга такими, как сейчас. Поэтому я и пришла. Скорее всего, это наша последняя встреча…

– А я бы все-таки попробовал эту схему сломать, – упрямо заговорил я. – Нам надо договориться о том, как мы должны будем найти друг друга, уже покидая Бездну и теряя нынешних себя! На тот случай, если не сможем встретиться там или не успеем придумать чего получше.

– Нас учили фокусировать память на заклинаниях, чтобы после реинкарнации мы могли пользоваться любой силой, которую нам дарует судьба, так? – вдруг вспыхнула она.

– Допустим, – осторожно ответил я.

– Тогда нам надо придумать какой-то трюк! Пазл, который будем знать только мы!

– Главное, чтобы мы не забыли о нем сами, – возразил я.

– Не забудем! Это и есть главное! Если все пройдет как надо, то мы сможем активировать его, чтобы вспомнить друг друга, когда родимся, уцелев в Бездне.

Она всплеснула руками и нервно зашагала по комнате. Я смотрел на нее, чувствуя, как истерично бьется мое сердце. Что мы делаем? Правильно ли это? Вдруг она резко остановилась и заговорила так быстро, что я едва успевал за потоком ее мысли.

– Ты говорил как-то, что больше всего на свете хотел посмотреть на Ломкай-гора. Как еще совсем ребенком ты играл с вытесанными из коры масками, наподобие тех, что, по легендам, носили первые шаманы утаремо, и как получил за это на орехи от старших.

– И что?

– А то, что я купеческая дочка! Отец торговал с Вольной бухтой и часто привозил мне всякую всячину контрабандой из земель утаремо. Наше детство проходило в разных местах, но мы играли в одно и то же и мечтали об одном и том же!

До меня, кажется, начало доходить, что она придумала. Мне было дико, что мы обсуждаем смерть буднично, вот так, словно и не жили, будто не приходили сюда наивными юнцами.

– Нам помогут старые воспоминания детства. Они ярче всего, и если что и удастся протащить, так это их. Главное, запомнить самую суть – любой ценой попасть в Долину Томагавков. Чутье, подсознание поведет нас! – догадался я.

– Именно! – просияла она. – Смошадор еще сотни лет не пустит под кроны своих джунглей никого, кто бы смог его изменить или сломать. А значит, оказавшись в месте такой первородной силы, у нас будет шанс высвободить спящие резервы наших реинкарнаций неосознанно и тогда вернуть память.

Это звучало невероятно, безумно, но давало надежду.

– Надеюсь, у нас получится, – сказал я. – У меня нет ничего, кроме тебя. Мы все отдали этому месту, но я чувствую, что так было надо.

– Как и я, – сказала она и засмеялась, бросаясь мне на шею. – Мне пора! За мной скоро, должно быть, уже придут. Если разминемся в Бездне, я постараюсь оставить весточку, подать сигнал. А потом буду искать тебя в Долине Томагавков. Где-то да свидимся, не опаздывай!

Она ушла, а я еще долго лежал на кровати, тупо уставившись в потолок. Что-то неуловимо печальное и тревожное поселилось в моем сердце. Больше я ее не видел.

Размытые дни обучения слились в недели, а может, и месяцы, протекая мимо, как река. Душевная хандра, заполнившая мое сердце, мешала сосредоточиться на чем-либо, лишала сна и аппетита. Уже скоро я понял, что единственное утешение можно найти в работе. Я взялся за учебу с утроенной силой, можно даже сказать, с яростью. Все свое время я бросил на штудирование фолиантов, которые от напряжения горели в моих руках. Тело ломали изнуряющие тренировки на полигоне, вплоть до потери сознания от полного истощения сил. Со стороны можно было подумать, что я превратился в тень себя вчерашнего, блеклую и бесстрастную. Но появился другой я. У меня, наконец, была не иллюзорная, а вполне конкретная цель – стать как можно сильнее и вырвать наши души у Пожирателей во что бы то ни стало.

Какое-то время спустя меня посетила мысль, от которой я расхохотался прямо сидя на лекции, да так нервно и истерично, что я схлопотал наказание.

«А что если моей соседки не существовало? – вдруг подумал я. – Что если это была иллюзия, фантом, морок, мираж, призванный заставить меня направить все свои силы на учебу, срывая все печати скрытого потенциала моего организма?»

Это была очень страшная мысль, и я что есть сил гнал ее от себя.

– Нет, только не так! – шептал по ночам я. – Должно остаться что-то мое, то, чего у меня никто не отберет!

Дверь в мою келью распахнулась, являя моему взору фигуру одного из наставников. Они никогда не стучались и могли вот так появляться без приглашения. Это был один из вендази, что преподавали у нас боевые искусства. Он медленно вошел в мою комнату и остановился в ее центре, глядя сквозь меня.

– Конгнирим, сегодня твой итоговый экзамен. У тебя есть немного времени, чтобы подготовиться. После общего звонка можешь не покидать свою келью, за тобой пришлют провожатых, когда все студенты крыла уйдут на занятия.

– В Бездну подготовку, я хочу идти сейчас.

– В Бездну, значит. – Он как-то печально на меня посмотрел сверху вниз. – Сразу к самой сути. Я так и думал. Следуй за мной.

Последние слова он говорил, уже разворачиваясь и выходя в коридор. Я торопливо зашагал следом, покидая комнату, служившую мне домом неизвестно сколько лет, и ни капли об этом не жалея. Мы долгое время шли привычными переходами, минуя учебные классы, то поднимаясь, то опускаясь по лестницам. Не раз я задумывался о том, где на самом деле находится наше здание. Отсутствие окон частенько наводило меня на мысль о том, что оно раскинулось под землей, но это оставалось лишь догадкой. Изоляция такой секретной ячейки должна была быть намного важнее удобств. Я помню, как, прибыв в Рассветный, заходил в разные министерства, которые передавали меня из рук в руки, пока мой неокрепший разум окончательно не потерялся в лабиринте городских улиц так, что ни за что бы не вспомнил, как и где оказался в конце концов.

Наконец вендази остановился у ничем не примечательной двери и приглашающе открыл ее, оставаясь в коридоре. Я шагнул внутрь, краем глаза отметив, что провожатый остался снаружи. Передо мной раскинулась учебная комната с гобеленами на стенах, в которой я оказался в первый день пребывания здесь. За той самой партой, где произошел фатальный для отрока из Локато разговор, сидел мой старый седовласый знакомый. Увидев меня, он так же небрежно кивнул мне на стул подле себя. Я уселся рядом, положив руки ладонями вниз на парту, и уставился в одну точку немигающим взглядом.

– Вижу, ты вырос, Конгнирим, – он усмехнулся. – Сколько лет прошло?

– Это риторический вопрос, я полагаю.

– Вырос и поумнел! – продолжил он. – Что же, значит, пришло время последнего испытания. Ты прилежно учился, с завидным рвением, поэтому я не буду ходить вокруг да около. Скажу прямо – после экзамена ты отправишься на войну. Ты ведь уже догадался?

Я коротко кивнул.

– Эта война идет тысячи лет, и каждый из наших выпускников, покидая стены цитадели Хиалидинис, вступает в нее в одиночку. Ты ведь уже догадался и почему?

– Никаких предположений, – все так же скупо ответил я.

– Значит, вырос, поумнел и научился играть. Ты мне все больше нравишься! Впрочем, ты прав, экзамен у тебя, а не у меня, значит, и правила должен огласить я. Ты обучался управлению тайнами мира тонких материй для того, чтобы противостоять самому грозному врагу, какого имела и будет иметь свободная воля, – Повелителям Бездны. Шагнув однажды на их территорию не как простая душа, а как солдат, ты уже никогда не будешь прежним. Даже если выживешь в первый раз, они тебя запомнят и будут ждать. За некоторыми, особо успешными Конгниримами, посылают кавильгиров и прочих порождений Бездны прямо сюда в наш мир.

– Но мы не можем защищать друг друга, поскольку тогда о нас, как об организации, рано или поздно узнают и нанесут удар? – догадался я.

– И поэтому тоже, – кивнул он. – Каждый Конгнирим сам выбирает свой путь, когда покидает стены ордена и уже никогда не возвращается.

Внезапно он повернулся ко мне, и я с удивлением отметил, что его лицо изменилось. Он был взволнован и смотрел на меня как-то по-отечески.

– Я знаю, что тебе страшно. Это нормально. Знаю и то, что тебе многое станет понятно лишь после перехода. Это тоже надо принять как часть таинства, как стихию. Но хоть мы и сражаемся в одиночку, ты никогда не останешься один. Вот такой парадокс. Мне жаль, но я не могу сказать тебе больше. Не имею права.

– Я все понял. Последний вопрос. Если я уцелею там, как мне реинкарнировать?

– Вообще каждый находит этот путь лично сам. Я не смогу дать тебе нужного алгоритма. Самые удачливые умудрялись выбирать время, место и даже расу своего нового воплощения. Когда ты переродишься, то окажешься кем угодно, только не тем, кто ты есть сейчас. Большая часть памяти после смерти будет утеряна, но, если повезет, сможешь сохранить свои навыки и, когда придет время, использовать их. Наше противостояние уходит в глубь веков. Повелители забрасывают нам своих солдат, а мы им своих. Убитые в нашем мире порождения Бездны возвращаются восвояси, убитые же в Бездне солдаты становятся рабами навечно. Постарайся уцелеть! Но даже не это самое сложное. Вас так долго учили забывать лишь для того, чтобы вы научились вспоминать. – Он поднялся и встал напротив меня. – Вспомни, кто ты есть, Конгнирим, когда снова родишься под этим солнцем. Вспомни и продолжи борьбу!

Я снова кивнул, и тогда он извлек из полы хитона кинжал из темного металла, испещренный рунами, положив его передо мной.

– Цепь, опоясывающая наши одежды, – это символ. Череда братьев и сестер, связанная в бесконечность. Существует и другое толкование – каждое звено есть реинкарнация души, которая бессмертна. Твой путь начинается только сейчас, Конгнирим, и это твой последний экзамен!

Я задумчиво поднял кинжал. Он был изготовлен из метеоритного железа, но лишен каких-либо магических свойств. Скорее всего, что-то ритуальное, не более. Я нервно улыбнулся, облизнув губы.

– Поверить не могу, что я это делаю. Но мои желания давно не имеют значения. Она меня ждет, – пробормотал я, задумчиво разглядывая отточенное острие.

– Кто она? – Конгнирим вопросительно поднял вверх бровь.

– Уже не имеет значение, кто. – Я встретил взгляд своего собеседника и понял, что решился.

– Только где, – сказал я и, уперев рукоять кинжала в парту, с силой опустил голову вниз.

Заросшие мхом камни исторгали могильный холод. Я пытался пошевелиться, но тело ответило таким спазмом боли, что я глухо застонал, сжимаясь обратно в клубок.

«Сколько я так пролежал? Где я?» – мысли не слушались и, как кузнечный молот, отдавались эхом, путаясь и вибрируя.

Слегка приоткрыв глаза, я начал всматриваться в окружающий меня полумрак, изучая место, в котором мне посчастливилось оказаться. Местами в потолке торчали какие-то дымчатые кристаллы, излучавшие слабый свет. Визуальный осмотр не дал никаких ответов, и я принял решение повторить попытку подняться. На сей раз я начал издалека, сжимая и разжимая пальцы на руках и ногах, принялся восстанавливать кровообращение. Я не раз слышал истории о том, что после использования портала последствия отката заклинания ощущаются невыносимо болезненно, но и не представлял, что настолько. Сила жертвенной крови, будь она неладна, творила с моим телом поистине жуткие вещи!

Наконец, встав на четвереньки, я смог доползти до стены и, прислонившись спиной, медленно поднялся на ноги. Тяжелое дыхание вырывалось из моих легких с такими хриплыми свистами, что мне казалось, будто не услышать подобное просто невозможно, даже за милю. Я оглянулся по сторонам, не спеша применить силу, и инстинктивно ощупал шею в месте, куда вонзил кинжал.

– Ну и привидится же такое… Безумные сны становятся неприятной привычкой! И все же, сколько я проспал на этот раз?

Я очень давно не ел, и кажется, у меня начали галлюцинации от переутомления. Иначе я не мог объяснить ни свой сон, ни то, что опять выпал из сознания в самый неподходящий момент.

«К черту сомнения! – подумал я. – Где-то там, в темноте, мои товарищи, и я зашел уже слишком далеко, чтобы думать о здоровье сейчас».

Стараясь не издавать лишнего шума, я медленно двинулся вдоль стены.