Белый солнечный диск, казалось бы, повис вертикально в самом центре горизонта. Его слепящий свет приносил тяжелую, трудно выносимую жару, проливаясь сверху вниз на и без того безжизненные песчаные барханы. Ни дуновения ветерка, воздух как будто совершенно недвижим, а раскаленное марево настолько сильно концентрировалось, что начинало искажать очертания предметов.

Мое внимание привлекла процессия людей, ведущих в поводу верблюдов, и отчего-то мне сразу пришло на ум, что она выглядела таинственно скорбной. Караван медленно, но неуклонно брел через барханы. Было видно, что люди о чем-то переговариваются, но до меня не долетали слова, только образы. Они явно были чем-то встревожены, но не седлали животных и не бежали. Каждый знает, бежать в пустыне – значит ускорить свою смерть.

Я старался вглядеться в их лица, но находился слишком далеко, чтобы мог что-либо различить. Марево искажало изображение, а проникнуть в суть глазами шамана я почему-то не мог или не хотел. Внешний вид караванщиков казался мне знакомым. На всех была надета одинаковая униформа в черный и лиловый цвета. Не самая, должен заметить, удачная расцветка для такой жарищи. Миг озарения всегда приходит внезапно, как удар молнии. По моим мышцам прокатилась нервная судорога, а правая рука механически нащупала на поясе старый добрый кастет. Это были Брисфортские мясники. Никто другой не надел бы эти проклятые цвета.

Внезапно по ровно идущей колонне пробежала рябь. Люди что-то выкрикивали и, разворачиваясь, указывали руками куда-то вдаль. Ветер по-прежнему относил слова, но, пройдясь взглядом по барханам, я заметил то, что так взбаламутило наемников. Светло-желтое облако пыли двигалось прямо наперерез каравану, стремительно сокращая расстояние. Время словно остановилось, и я не мог различить, кто во весь опор несся на соединение с колонной, но без труда догадался, что это не их друзья. В мгновение ока караван окончательно остановился и начал спешную перегруппировку: к моему удивлению, никто не оседлал животных, напротив, верблюдов стреноживали, выставляя в цепь, а головы животных уже обматывали темной тканью. То, что я видел, заставляло мое сердце биться все быстрей и быстрей. Верблюды бесполезны в верховой схватке, они медлительны и неповоротливы. Их выставляли в живую стену. Это могло значить лишь одно – то, что сейчас здесь будет бойня.

Между тем мясники вытягивались в цепь. Несчастные звери с перевязанными ногами покорно стояли, даже не догадываясь о том, что сейчас будет. Их перевязи были сцеплены воедино, а за их спинами, заваливая на борта телеги, уже строили подобие баррикад. Не без уважения я отметил идеальную строевую выучку каравана. Они остановились ровно между двумя крутыми барханами таким образом, чтобы их можно было атаковать только с фронта или сзади. Наемники, вооружаясь короткими копьями, с широкими листовидными клинками на конце древка, запрыгивали прямо на повозки. За их спинами, скрываемые за повозками, заняли позиции другие воины, но уже с алебардами и тяжелыми клевцами. Они намеренно оставляли незакрытые проходы между стыками повозок. Кавалерия их рано или поздно опрокинет, но когда они ворвутся внутрь, то их пропустят через мясорубку. Хитро. Я нервно облизал губы. Мне категорически не нравилось то, что должно было произойти. Следом за второй линией обороны выстраивались стрелки с луками. Их решили припрятать, чтобы спровоцировать лобовую атаку. Под правую ногу каждый воткнул в песок колчан, спешно набрасывая тетиву на оружие.

Я насчитал тридцать два человека в караване, когда их преследователи все же стали различимы

Это была разномастная группа, порядка двадцати бойцов, в основном вендази, несколько мурхунов и один рунианец. Вот так неожиданность! Как ни странно, среди них не было тальгедов, хотя эта братия никогда не шла в бой без хорошего колдуна. Мне не удалось разглядеть их знамен и нашивок, но я не сомневался, кто это. Отсюда должно быть недалеко до Чанранского рынка, а это, судя по всему, его воины. Чанранский рынок – это, по сути своей, город-государство внутри Вендазийского союза. Ни к кому конкретно не примыкающий, рынок стал местом активной торговли между объединенными племенами. За возможность иметь хотя бы номинальное чувство независимости Чанранский совет знати делает щедрые подношения Зоркундлат, взамен на что последний предоставляет регулярные патрули для охраны торговых путей. Всадники двигались невероятно стремительно и слаженно, управляя низкорослыми пустынными носорогами. Но почему они гнались за караваном? Что, забери меня Бездна, здесь делают Брисфортские мясники? Неужели опять война? И наконец, какого рожна среди рыночного патруля затесался рунианец?

Я силился разглядеть его получше, уже изо всех сил подаваясь вперед мысленной нитью. Он был не молод, но и не стар. Бронзовые волосы и борода его были затянуты в тугие косы, собранные кольцами вместе так, чтобы не мешали при скачке. Левая рука прикрывала корпус незатейливым дубовым щитом, а правая сжимала рукоять, переходящую в цепь, конец которой покоился в небольшом седельном кармане. Я сразу же догадался, что там – «утренняя звезда», спрятанная таким образом, чтобы не повредила ни всадника, ни его животное. Он выхватит её за несколько мгновений до сшибки с врагом. Лицо всадника казалось мне знакомым, но я так и не мог понять, где и когда мы могли видеться раньше. Его соратники были вооружены загнутыми ятаганами, короткими дротиками и клиновидными щитами, на манер степных отрядов.

Когда до караванщиков оставалось ярдов триста, до меня донесся глухой звук боевого рога, и патруль резко рассыпался в стороны, вытягиваясь так, чтобы максимально увеличить расстояние между всадниками. Неглупо! Так область поражения стрелками становилась куда как жиже, но им все равно не на что было надеяться, ведь их меньше, и к тому же теперь они не успевали перестроиться для нормального удара. Сумасшедшие!

Тем временем стрелки каравана припали на одно колено, взводя луки, и, видимо, по команде, отпустили первый залп. Стрелы, жужжа, прорезали воздух и обрушились на всадников смертоносным ливнем, однако, не причиняя никакого вреда, отлетели от поднятых щитов. На счастье патруля лучников был какой-то десяток, а из-за нагроможденной баррикады они не могли бить прицельно и посылали стрелы наугад лишь в заданном направлении. Необычная тактика растянуться перед ударом сработала! Караванщики рассчитывали на плотный строй, который так любит кавалерия для нанесения неотвратимого удара в толпу.

Когда между отрядами оставалось менее ста ярдов, снова зазвучал горн, и замыкающие флангов патруля резко повернули своих зверей по направлению к центру. Маневр был настолько стремителен, что до меня не сразу дошло, что они не собирались перестраиваться снова, а шли на соединение в точке удара в баррикаду. Повисшая на мгновение тишина показалась мне неуместной в столь страшный час, но ей суждено было прорваться уже в следующий миг многоголосным ревом людей, стоящих на повозках и ждущих сокрушительного удара пустынных чудовищ. Они ревели, как дикие животные, подбадривая себя и силясь запугать нападающих.

Сразу четыре носорога, задевая друг друга массивными боками, как тараны врезались в живую цепь верблюдов. Тугой чавкающий звук, который долетел до меня, заставил съежиться, и я инстинктивно выбросил вперед левую руку, закрываясь. Шести или семи верблюдов в самом центре больше не существовало, носороги в буквальном смысле размазали их по грунту, хаотично нанося в стороны страшные удары бивнями. Перевернутые повозки начали лопаться, словно глиняные горшки, осыпая щепками своих же защитников. Несмотря на звериную мощь исполинских тварей, два животных уже лежали замертво с пробитыми черепами, из которых торчали копья. Их спешенные наездники оказались в меньшинстве буквально на миг, но этого хватило, чтобы сразу несколько острых листовидных клинков пронзили их. Тем не менее оставшаяся в живых пара всадников прошла сквозь строй обороняющихся, как нож сквозь масло, посеяв панику среди стрелков, явно не ожидавших столь скорого прорыва. Следом за первой четверкой в образовавшийся пролом устремились сразу семь всадников, расширяя проход в павшую баррикаду и сбивая с ног тех, кто попытался атаковать прорвавшихся в спину. Мясники с радостью пропускали всадников вглубь, попутно осыпая их ударами и выбивая из седел. Оставшиеся наездники шли на прорыв чуть в стороне от основного удара, боясь врезаться в своих.

Завязалась форменная свалка, и над барханами разразился гвалт, какой присутствует на любом поле боя: звон железа, крики, стоны, рев неясных команд и проклятий. Внезапно мои чувства обострились, а в солнечном сплетении заиграл знакомый холодок – кто-то применил силу Дара. Я начал жадно искать взглядом, пытаясь разглядеть, откуда исходил выброс энергии. Лица замелькали передо мной, одно сменяя другое. Массивного вида воин с ревом раскручивал над головой алебарду, то и дело обрушивая тяжелые удары на теснящего его бойца. Тот в свою очередь ловко от них уворачивался, но каждый раз не успевал сделать свой выпад, поскольку алебарда рывком возвращалась назад, грозя зацепить его крюком. Рядом мурхунец отчаянно рубился сразу двумя ятаганами, отбросив щит. Его удары со свистом разрубали воздух, выписывая смертоносное кружево, и двое атаковавших были вынужденные перейти к обороне. Оставив перерубленные копья, они с трудом защищались короткими клинками, больше похожими на ножи. Я уже отвернулся, когда один из наемников пропустил закрученный удар снизу вверх, и его череп лопнул, как тыква, окрашивая второго алыми брызгами.

К тому моменту, как я все-таки нашел пустившего в ход силу, уже почти все патрульные были спешены. Кого-то выбили из седла, кто-то спрыгнул сам, потеряв животное. Бой шел практически на равных, но мое внимание привлекла фигура в черном балахоне. Я не видел его лица из-за капюшона, но руки и пальцы говорили за него самого. Человек стоял на коленях чуть поодаль от всего этого светопреставления и что-то торопливо чертил на песке. Мои чувства никогда меня не обманывали, и не отдавая себе отчет в том, что делаю, я что есть мочи завопил:

– Ей, братан! У них чернокнижник! Руби чернокнижника!

Они не могли меня слышать, однако тот самый слагрун, который приковал мое внимание чуть ранее, вдруг резко откатился в сторону от своего противника. То, что произошло дальше, заняло считанные секунды. Вскочив на ноги, воин проворно крутанулся вокруг своей оси, вращая «звездой» и замыкая круг, с криком выбросил правую руку вперед. В последний момент он отпустил рукоять, метнув оружие! Это был бросок мастера. Начиненное стальными зубцами ядро с хищным жужжанием вмазалось прямо в лицо колдуна. Удар был такой силы, что человека рывком отбросило назад, и он дважды перекувырнулся. Безжизненное тело сломанной куклой распласталось на песке. На том месте, где у него еще мгновение назад была голова, зияла грязная тряпка. Страшная смерть!

Тем временем копейщик, от которого было ускользнул рунианец, опьяненный ненавистью за смерть товарища, молча, без криков и проклятий, налетел на него как ураган, нанося серию за серией ударов. Щит так и оставался на руке у моего соплеменника, и все, что ему оставалось, это уворачиваться и закрываться. Отбив очередной выпад и внезапным кувырком откатившись назад, ему удалось разорвать дистанцию на два-три корпуса, что дало время, чтобы сорвать с пояса короткий метательный топор. Не теряя времени даром, караванщик бросился вперед, покрывая расстояние, отделявшее его от слагруна, и перехватив копье обратным хватом, взвился в воздух в прыжке, опуская вертикальный укол и метя в горло врагу. Рунианец в тот же момент попытался метнуть топор, открываясь из-за щита. Я зажмурился, понимая, что моему сородичу кранты.

Однако, открыв глаза, я обнаружил, что воин все еще жив и сопротивляется. Перехватив щит обеими руками, как поднос, он наносил отчаянные удары нападавшему на него копейщику. Его движения были неправильными, несбалансированными, полными отчаяния, и они работали. Караванщик, не ожидая ничего подобного, успевал только отскакивать, то и дело пропуская удары окованного железом щита. Наконец, придя в себя, он попытался поднырнуть под удар, чтобы совершить укол в пах, но его оппонент разгадал этот трюк загодя. Чуть изменив траекторию движения, щит рунианца с мокрым хрустом впечатался прямо в челюсть копьеносца, выбивая зубы и ломая кости.

Все кончилось так же внезапно, как началось. Караван был полностью уничтожен. Среди груды тел, волоча по земле оружие, топтались спешенные патрульные, добивая тяжелораненых и несчастных искалеченных животных. Самое омерзительное в любом бою, это первые минуты, когда он закончился. Можно выдержать что угодно – в пылу драки ты четко знаешь, где твоя правда. Но совсем другое дело потом, когда приходится решать: пленить поверженного врага и лечить, кормить, содержать под стражей, или просто незатейливо зарубить. Именно здесь закаляется характер и проявляется вся твоя суть.

Мои стопы мягко обнял песок, а я стоял, завороженно глядя на эту страшную баталию, величественную и мрачную, как любая картина смерти. Песок все настойчивее обступал мои ноги, поднявшись до колен. В какой-то момент, я осознал, что меня затягивает вниз, под землю. Охвативший меня ужас участливо прошептал в голове самое страшное, что я мог услышать, – зыбучие пески. Прежде чем я успел сообразить, что нужно делать, сознание отключилось, и я провалился в черное ничто.

Внезапно обрушившийся на меня холод заставил резко согнуться. Распахнув глаза, я затряс головой, сгоняя сон и пытаясь понять, что происходит. Двое матросов, куривших неподалеку, довольно засмеялись, глядя, как я таращусь по сторонам и трясу башкой, слово псина. По всей видимости, я задремал у бочки, куда примостился, когда мы отплыли, а одна из тяжелых волн, ударивших в борт, долетела аж до верхней палубы, собственно, и приведя меня в чувство. Я беззлобно хохотнул матросам в ответ и поднялся, стряхивая с себя соленые капли. Судя по небосклону, скоро будет светать, и вполне можно было бы еще подрыхнуть, но холодная морская вода как рукой сняла с меня объятия сна. Да и было над чем подумать.

Мне уже много лет не снились обычные сновидения. Напротив, все имело какое-то значение, сны представляли картины прошлого и будущего. Я так и не смог до конца понять, кто из элементов наводит на меня эти грёзы, но уверенность была лишь в одном: еще ни одна из них не пришла ко мне без особой на то причины. Мы плыли вовсе не в Зоркундлат, так зачем же мне пришло видение Чанранских песков? Миновав потерявших ко мне интерес матросов и оставшись вновь наедине со своими мыслями, я начал рассеянно расхаживать по палубе, не сразу заметив, что до сих пор сжимаю в руке кастет.