К моему вящему удивлению, Селира и мельком не обмолвилась о случившемся, когда мы вернулись к лагерю. Люнсаль проводил нас задумчивым взглядом, но ни о чем не стал спрашивать. Я думаю, он уловил эманации выплесков силы. Между тем почти стемнело, и тишину опускающейся ночи нарушал лишь перезвон лесных цикад. Неподалеку от костра уже была разбита палатка, куда уложили основную часть поклажи с лошадей. Ночевать же предполагалось под открытым небом. Несмотря на наши уговоры, жрица отказалась воспользоваться преимущественным правом и расположиться в палатке, решительно заявив, что не собирается пользоваться какими бы то ни было льготами.

К моменту, как наша группа начала отходить ко сну, рабочие натаскали приличную горку хвороста, и часовым оставалось лишь подкидывать его в огонь. Это был первый день нашего путешествия, и еще никто не успел вымотаться, поэтому засыпать мы не спешили. Однако сказывалась наша малознакомость друг с другом, от чего разговор не очень-то клеился. Клойд с Фугой не особо от этого переживали и тотчас же принялись рубиться в кости. Я сидел у костра, глядя в пламя, и думал о том, насколько же разные пути привели нас всех сюда. Рядом со мной Барс размеренными движениями правил и без того идеально отточенное лезвие палаша. Сейчас в сгущавшихся сумерках он совсем не походил на того престарелого головореза, каким предстал во время нашего знакомства. Черты его лица будто вытянулись и заострились, а взгляд стальных немигающих глаз стал задумчивым и от того даже немного загадочным. Не зная, как затеять разговор, я простодушно буркнул:

– Доброе оружие. Давно он у тебя?

Оказалось, что Барс был глубоко в каких-то своих мыслях. Он не сразу понял, что обращаются к нему, а когда ответил, то мне показалось, что воин нарочито делал вид, будто не думал ни о чем.

– С пятнадцать лет, выходит. Этот меч мне даровали за выполнение особых боевых задач, когда я служил в Ведьмином бору, что восточнее мыса Черной лисицы.

Только присмотревшись еще внимательнее, я обратил внимание, что палаш разительно отличался от тех, что были у Фуги и Клойда. Вкрапления на рукояти были заменены на красное дерево, а гарда имела светло-голубой оттенок, что наводило на мысли о примеси метеоритного железа. Кроме того, клинок был покрыт вязью из очень мелкого письма. Очевидно, что это было какое-то из благородных наречий человечества, но я никогда раньше не видел ничего подобного.

Оторвавшись от меча, я поймал взгляд Барса, в котором читалась гордость обладания таким оружием. Кажется, я задел какую-то из струн его души и всколыхнул давно отодвинутые в старый чулан воспоминания. Боясь спугнуть, я, деликатно выждав паузу, спросил его:

– Должно быть, интересная история. Я никогда не слыхал о том, что наши служили в Авалле. Как такое вообще возможно?

Было видно, что Барсу польстило внимание к его персоне, и он, рассеянно отхлебнув из миски, допивая остатки похлебки, начал рассказывать.

– Было время, когда война с вендази стояла для нас всех на первом месте. Нынешние мирные договоры и прочая дипломатия не более чем пережиток незавершенных дел. Как по мне, я бы добил тварей. Гнал бы их через весь материк, пока не сбросил в море, и топил, покуда руки не устанут. А когда бы уставали руки, отдыхал и снова топил. – Он поставил миску на землю и достал кожаный бурдюк, приложившись к нему и сделав несколько больших глотков. – Пограничные столкновения, теперь это так называется. А для Авалле это была самая настоящая война за мыс Черной лисицы, которая шла на их территории. Вендази всегда пытались заграбастать побольше, а тут такой лакомый кусок! Княжество вышло из состава империи уже давно, в союзы и пакты не вовлечено. Кто за такого заступится? Но наш император решил, что мы не будем стоять в стороне. Честно говоря, я никогда не задумывался, он так решил, или кто другой из его маршалов. Однажды к нам в казарму вошел человек по имени…

В этот момент он замялся, поняв, что чуть не сболтнул лишнего. Повернувшись ко мне, Барс весело подмигнул и продолжил:

– Ну, скажем, пусть его звали Раль. Он о чем-то переговорил с нашим капитаном, после чего оба закрылись в штабе. Скоро туда стали вызывать по одному, но не всех. Ребята выходили чаще задумчивые, на все вопросы отвечая кратко: «Военная тайна». Когда вызвали меня, я был готов к любой гадости, но все оказалось довольно банально и просто. Этот Раль собирал десантно-штурмовые бригады для войны в Ведьмином бору. Не всегда империя старалась оказать помощь всем потенциальным союзникам и перспективным в плане взаимодействия расам. Людей попросту не хватало, порой весь мир лежал, охваченный пламенем войны, которая вспыхивала то тут, то там. Но были направления приоритетные, куда не послать помощь было и вовсе нельзя, и как раз Авалле в ней остро нуждалось в тот момент. Расчет был простым – хоть мятежное княжество и не находилось в составе империи, оно было в меру лояльно к нашим людям. Все-таки столько веков бок о бок, считай, дальние родственники. Попади они под власть Зоркундлат, и по прошествии каких-нибудь двадцати лет мы получили бы под боком воинствующих дикарей.

Я лишь кивнул. С подобными доводами нельзя было не согласиться. Вендази всегда отличались страстью к насильственному присоединению. Так, однажды империя лишилась тальгедов, а с ними и колдовства. Это, пожалуй, тяжелейший удар, какой наносил вендазийский союз Арскейя когда-либо. Сначала тальгедов выжили из Монарского леса утаремо. Результатом их конфликта стало то, что мы скоро увидим, – Гнилолесье. Тальгеды хоть и потеряли свой дом, но дорого продавали свои жизни. Когда смошадор столкнулся с их некромантией, сама земля рыдала, крича о помощи. Итогом противостояния стала огромная территория проклятой земли, гниющая под небесами, без какого-либо шанса на рассвет. Приняв выживших, император повелел дать беженцам новый дом, и тальгедов расселили на юго-востоке Бронзовой излучины в княжестве Корви. Поколения сменялись, а жизнь тальгедов никак не могла наладиться. Теперь, будучи самой южной границей Арскейя перед Зоркундлат, они как щит стояли между империей и вендази. Стая начала планомерно год за годом изматывать тальгедов карательными операциями, а союзники из Рассветного стояли в стороне. Почему-то считалось, что война в глубине континента не сможет навредить огромной Арскейя, а колдуны сами должны были защищаться от мелких нападок. Речь действительно не шла о нападении целой армии, а вассал империи, лояльный своему императору, должен был показать себя. Не знаю, для кого как, а мне так очевидно, что это стало роковой ошибкой.

Голос Барса, зазвучавший чуть громче, прервал мои мысли, и я, поняв, что бессовестно отвлекся и не слышал его последних слов, деловито закивал.

– Задачами таких десантно-штурмовых бригад было создание сумятицы в положении в регионе, – продолжал он. – Внести дисбаланс в расклад сил и инсценировать более численное присутствие, чем то, которым могли бы похвастаться. Для такой цели собирали самых опытных и самых бесшабашных. Мы должны были совершать набеги на лагеря стаи, не оставляя в живых никого, устраивать диверсии, поджигать лесопилки, подрывать шахты.

– Послушай, приятель, а как там вообще смогли очутиться вендази? Авалле ведь не имеет общих границ с Зоркундлат. Вести целую армию через джунгли утаремо тоже та еще задачка, да и мыс находится с востока, а не с запада. – Маки несколько оживился, видимо, заскучав от того, что не шел сон.

Барс оскалился и растянул губы в улыбке.

– Слыхали, парни? – обратился он к Фуге и Клойду. – Границы, говорит, там нет!

Солдаты поддержали своего начальника смешками, продолжив рубиться в кости.

– Как ты думаешь, почему Солмнис до сих пор свободный? – Люнсаль включился в разговор, всем своим тоном показывая, что ему это известно из последней инстанции.

– А он свободный? – Маки решил его позлить и прикинуться дурачком.

– Дипломатия, старина! Солмнис не имеет стратегического значения для вендази, зато имеет хорошо тренированную армию и мощь служителей солнца. Атаковать их опасно, ведь можно и проиграть, а вот как лояльных друзей вполне можно иметь про запас. Бьюсь об заклад, Зоркундлат смог договориться, чтобы провести свои войска на территорию Авалле через земли солов. Да, определенно, часть отрядов вендази атаковали княжество с моря, но без поддержки на материке они были бы обречены на разгром.

– Скорее всего, так и было, – подтвердил Барс.

Он замолчал, глядя немигающим взглядом в пламя. Я заметил, что рабочие уже спали без задних ног. Бойцы же, пользуясь тем, кто их босс ударился в ностальгию, втихую отправились кемарить здесь же, неподалеку. Жрица сидела напротив, казалось, совсем не уставшая, вместе со мной завороженно ловя нить рассказа Барса.

– Когда меня спросили, хочу ли я отправиться в другую страну, бить вендази под чужими знаменами, моим ответом было твердое «да». Я никогда не жаловал предателей, но меня подстегивала ненависть к крылатым ублюдкам. Нас ждал тепленький прием во время высадки. Дирижабли прошли по северной границе над лесом, откуда мы и должны были начать теснить вендази, которые высадились с моря, тем самым создавая второй фронт.

Он снова достал бурдюк и сделал несколько глубоких глотков. По его щеке побежала бардовая струйка, и я догадался, что в фляге было вино. Барс довольно крякнул и продолжил рассказ:

– Десятки бессонных ночей под дождем из стрел, потери друзей, предательство и смерть. В этом котле мы так нахлебались, скажу я вам, что другому на весь век хватило бы. Но оглядываясь сейчас назад, я думаю, что снова отправился бы туда. Как ни крути, сталь закаляется только в огне, а воин в бою.

Он снова замолчал, и было в этом молчании что-то честное. Я вдруг совершенно отчетливо услышал звон мечей, свист проносящихся рядом со мной стрел и подумал, что не каждую историю нужно рассказывать целиком, для того чтобы ее услышали.

– В общей сложности мы просидели там около трех месяцев, – продолжил Барс. – А потом я был комиссован по состоянию здоровья после одной заварушки. Ихний друид меня малость траванул, падла дикая. Ненавижу я всю эту мерзкую магию и шаманистику!

Как при нашей первой встрече, Барс беззлобно ткнул меня кулаком в плечо.

– Без обид, братан. Ты-то мужик нормальный, сразу видно!

Он усмехнулся каким-то своим мыслям и продолжил:

– С самого начала все пошло наперекосяк – задержались обозы с продовольствием, и мы вынуждены были питаться одними жабами да насекомыми. А дичи в объятом войной лесу, я вам так скажу, нет от слова совсем! В тот черный день, когда меня ранили, мы отразили атаку противника, превосходящего нас по численности чуть ли не на порядок, тем самым дав союзничкам драгоценное время для передышки. Второй фронт выдержал самый тяжелый удар, а значит, должен был выстоять и дальше. Когда раненых грузили к отплытию домой, на берегу появилась процессия из каких-то именитых дворян из княжества. Тот, что был у них за старшего, спросил, кто тут сотник из роты Вонючих псов, именующий себя Барсом. Я тогда был так плох, что только руку поднять и смог. Честно говоря, и поднимать не хотел, думал, будет что-то спрашивать, что ему не надо знать. А он нет, подошел, да и говорит, держи, мол, спасибо тебе и ребятам от князя, и меч кладет. Я сразу-то и не понял, а оказалось, это мой палаш, перекованный и отремонтированный. Меня же друид, когда отравой своей зацепил, падла дикая, даже дерево на щите и рукояти клинка вспыхнуло, рассыпаясь, как трухлявая деревяшка.

Последние слова он выговорил едва слышно, совсем уходя в старые и смутные воспоминания. На какую-то минуту я захотел проникнуть в его сны, когда он заснет, и увидеть все своими глазами, но отмел ее, как пошлую. У каждого есть свой багаж с прошлым, и влезая туда без спросу, можно красивый подвиг исказить до черной измены. А кому это надо?

Селира, пожелав нам спокойной ночи, устроилась под кроной старого тика. Перед тем как отойти ко сну, она придирчиво осмотрела ремешки на хитоне. Обнаружив, что один из них порван, жрица откуда-то выудила нитку с иголкой и принялась за шитье, довольно мило закусив нижнюю губу. Я знал, что она чувствовала, что я за ней наблюдаю, но все равно продолжал пялиться на нее, не в силах оторваться. Уже ложась, Селира одарила меня напоследок многозначительным взглядом, на который я ответил пожатием плеч, мол, виновен, согласен, болван. Она лишь покачала головой, давая понять, что ни на каплю не верит в мое раскаяние. Однако когда женщина закрыла глаза, я заметил крошечную улыбку в уголках ее губ.

Люнсаль так и заснул у костра, завернувшись в плащ прямо в обнимку с посохом. Вроде он неплохой малый, хоть и заносчивая заноза в заднице, как и любой волшебник. Увидев, что Барс совсем отрубился, я тихо растолкал Фугу, все-таки караул – дело воинов. Тот, явно раздосадованный, что разбудили именно его, встал и, похлопывая себя по щекам, пошел кругом в дозор за границей света костра.

Ночную тишину нарушали лишь речные цикады и сопение Барса. Улегшись на спину и уставившись в звездное небо, в который раз в жизни я задавался одними и теми же вопросами: кто я такой, зачем я здесь и что ищу. Когда я был маленьким, да и позднее, в юношестве, мне казалось, что стремиться к знаниям – вот моя главная цель в жизни. Но после раз за разом я убеждался, что ищу совсем другое, инстинктивно ступая по спирали времени, пытаясь найти что-то совершенно конкретное. Но вот что именно, это каждый раз ускользало от меня, оставляя туманный образ, который я никак не мог расшифровать. Порой мне казалось, что это нечто из прошлой жизни, какое-то незаконченное дело. Не знаю. Веки наполнились тяжестью, и я провалился во тьму.

Каменная кладка была испещрена неясными силуэтами и картинками, изображающими причудливых насекомых. Камень был очень древний, но выложен так ровно, что нельзя ручаться, применяли ли строители раствор для соединения плит, настолько гладко были они отшлифованы. Тем не менее весь пол был покрыт обычным песком, на котором виднелись отпечатки исполинских ступней неизвестного происхождения. Следы уходили вглубь пирамиды, вершина которой венчалась другой такой же, но перевернутой. Только глядя на них, я понял, что не вижу неба. Его словно не существовало совсем. На привычном его месте зияла пропасть, воронкой закручиваясь над вершиной колоссальных строений.

Из входа в пирамиду вышла процессия каких-то существ. По песку ступали ороговелые и заостренные ноги. Разноцветный хитиновый покров их туловищ снова навел мои мысли на насекомых, размеры которых пугали и зачаровывали одновременно. Хищные щупальца сжимали устрашающие косы и серповидные ножи. Головы существ были огромными, и с каждой смотрел десяток глаз с несколькими зрачками. В такт движению медленно качались острые жвала, хоботки и какие-то отростки. Все происходящее создавало впечатление, что я смотрю на муравейник изнутри. Однако эти существа выглядели не как рабочие и строители. Они скорее походили на тюремщиков. Я не стал бы ручаться, откуда мне пришло в голову именно такое определение, но оно явно им как нельзя лучше подходило. Траурный марш насекомых завораживал и заставлял следить неотрывно. Казалось, что каждый удар заостренных ног вбивался в песок, как неизбежность, как приговор, как рок.

Смерч в небе становится сильнее, бурля и пенясь, как волны океана. Все вокруг подергивалось рябью и сполохами, словно рискуя сорваться и устремиться в вышину. Вдруг завывание ветра нарушилось тяжелым ревом, заставившим странных существ замереть на месте. Рев звучал гневно, неистово, чарующе. Существа, тем не менее, пришли в волнение, но не спеша откликнуться на зов. Они продолжали стоять, переставляя острые ноги, нервно пощелкивая хищными жвалами, с которых стекала, пузырясь, то ли слюна, то ли яд. Внезапно рев прозвучал снова и еще сильнее. Не сразу, но я ощутил иную его звуковую окраску. Что это? Неужели… Боль?

Насекомоподобные сорвались на бег, устремляясь на зов, который визжал уже буквально в агонии, срываясь то на низкие, то на столь высокие ноты, что резал и закладывал уши. Смерч в небе все усиливался, и по его границам начинали пробегать молнии, вызывая сильнейшие эманации силы. Все вокруг застыло в ожидании катастрофы, и даже воздух начинал сухо потрескивать. Вихрь песка то поднимался вверх, то опадал вниз, сменяя предстающие моему взору картины.

В разряженном воздухе из кровавого песчаного тумана проступила еще одна пирамида. На площадке перед ней лежали тела каких-то многоножек. Они были изуродованы так, словно по этому квадранту вела огонь батарея артиллерии рунианцев. Тела были очень сильно покорежены и обожжены, что даже песок вокруг оплавился, местами превратившись в стекло. Только теперь я заметил их. Сначала мне показалось, будто я вижу жрецов солнца солов, так они были похожи друг на друга. Однако чувства говорили о том, что это адепты разных школ. Двое в серых балахонах, перевязанных тугими цепями, стоя спина к спине, вели ожесточенный бой с наседающими на них насекомоподобными существами. Воздух разрывался от огненных сполохов и выбросов силы, наполняясь пеплом и золой. Смешиваясь с песком, гарь взмывала к небу, подхватываемая ураганом. Двое в балахонах явно куда-то пробивались, то ускоряясь, то вновь останавливаясь, чтобы дать бой. Мои ноги привычно обнял песок, и я сразу почувствовал, что меня затягивает куда-то вниз. В голове мелькнула мысль о том, чтобы попытаться удержаться еще хоть на мгновение, но меня уже выбрасывало наружу.

Голова раскалывалась так, что я боялся пошевелиться. Боль – вот то первое, что встретило мое пробуждающееся сознание. Разумно понимая, что лучшее лекарство сейчас – это отвлечься, я осторожно приоткрыл глаза. Уже начало светать, и ночная мгла сменилась утренним туманом. Костер давно прогорел, а от вчерашней горы дров не осталось и следа. Я продолжил лежать, не шевелясь, лишь водя взглядом вокруг и приходя в сознание.

Надо сказать, что кошмар, который я видел этой ночью, приходил ко мне уже не в первый и не во второй раз. Видения какого-то пугающего, ассиметричного мира всегда сопровождались пробуждением с ужасающей головной болью. Я неоднократно пытался анализировать происходящее и каждый раз приходил к одному и тому же выводу – кто-то насылал на меня эти грезы с определенной целью, будто пытаясь пробудить нечто во мне или в моей памяти. Но это еще не все. Головная боль являлась прямым следствием того, что кто-то уже другой ни в коем случае не собирался дать мне досмотреть этот сон, вламываясь в мое сознание, как таран, и вышвыривая меня на поверхность яви.

Понимая, что нет смысла страдать более, я осторожно поднялся и, отойдя от лагеря на десяток шагов, начал собирать тугие лопухи подорожников. Отобрав пять штук и предварительно смочив, я принялся наклеивать их себе на лоб и щеки. Когда все было готово, я аккуратно лег на спину прямо на землю и опустил ладони на листья. Я мог вытянуть чужую боль из раненого, мог и вытянуть свою собственную. Проходя через листья, она оставалась на растении, отбирая его жизненную силу. Подействовало не сразу, и я остановился, когда понял, что подорожники уже высохли до желтизны. Когда я вернулся обратно, то заметил, что Люнсаль проснулся. Парень, видимо, и впрямь весьма чувствителен к проявлениям силы. Сонно глядя на меня, он невнятно пробормотал что-то вроде «странный способ умываться» и, перевернувшись, снова засопел, кутаясь в плащ. До рассвета еще был час или около того, и я, не желая разбудить еще кого-то, повалился обратно на землю.

Впереди был еще долгий переход до Гнилолесья. Сказать по правде, я бы с удовольствием отказался от этого маршрута. Хоть я и не всесилен, но моих способностей и знаний вполне хватит, чтобы защитить себя в открытом бою. Меня беспокоили другие, те, что утратили связь с этим миром, не перейдя в иной, – мертвецы. Гнилолесье стало прибежищем этой заразы и, по-видимому, никогда уже не будет вычищено окончательно. Будь на то моя воля, я бы выжег целые акры земли, удаляя метр за метром зараженную ткань. Природа все равно распорядится территорией, обглоданной пламенем, и с годами край бы снова зажил. Тем не менее я также понимал, что нам придется идти через эту пропасть, и стоило к этому хорошенько подготовиться, в том числе морально. Бьюсь об заклад, что в проклятом лесу спать мы не будем вообще.