ПРОЩАНИЕ С НЕВИННОСТЬЮ
Мария ГАЛИНА
Чистых жанров, говорят, не осталось. Ни в литературе основного потока, ни в фантастике. Все смешалось. Реалисты вовсю пользуют фантастические сюжеты, научные фантасты вводят в книги атрибуты фэнтези, адепты последней забавляются с постмодернистскими приемчиками… Одни видят в таком художественном «глобализме» спасение самой фантастической прозы, другие недовольны такой ситуацией. Мария Галина, будучи не только критиком, но и писателем, явно придерживается первой точки зрения.
О кризисе и даже кончине жанра НФ поговаривают давно. Особенно старые фэны. Мол, с тех пор как фантастика спуталась с фэнтези, она уже не та, а вот раньше была настоящая, научная…
Попытки возродить научную фантастику, конечно, делаются. Появилась премия «Икар», поощряющая достижения именно в этой области. А статья Павла Амнуэля в ноябрьском «Если» за прошлый год, посвященная эвереттике, прямо сулит нам «неисчерпаемый источник научно-фантастических сюжетов»… Но о чем говорить, если даже такой столп отечественной НФ, как Александр Громов, и тот отклонился от «твердой» вертикали.
На самом деле научной фантастики — настоящей, отвечающей классическому определению Грегори Бенфорда — никогда не было много. Слишком узки ограничивающие рамки.
Поэтому в современном понимании классическая, или «твердая», НФ — это просто все, что не фэнтези. Иными словами, произведения фантастики, где не действуют ни магия, ни волшебство.
Однако вот, например, космо-опера — на первый взгляд, вполне себе НФ. Звездолеты, скачки через гиперпространство. Чужие расы. Планеты. Все, как надо… И все, казалось бы, соответствует научным представлениям. Никаких «грохот взрыва раскатился по космосу».
Возьмем классическую космооперу Эдмонда Гамильтона «Звездные короли». Герой приходит в себя в чужом теле, переброшенный в далекое будущее, оказывается самым-самым главным, руководит армадой кораблей, разбивает наголову врага и спасает принцессу, на коей и женится впоследствии. Принцесса — персонаж, к настоящей «твердой» фантастике отношения не имеющий, вот сумасшедший ученый — другое дело. Но в космоопере со времен Гамильтона принцессы время от времени водятся.
Что это напоминает? Правильно, фэнтези. Вот где принцесс пруд пруди. Эльфийских, заколдованных, расколдованных… Принцесса в фэнтези — штамп, объект пародии (например, в романе Натальи Резановой «Кругом одни принцессы»).
Роднит фэнтези и космооперу явно выраженная ксенофилия (иные не обязательно симпатичны, есть среди них и плохиши, но вообще наличие других рас, взаимодействующих с человеком, показательно). В фэнтези это эльфы, тролли, гномы и прочие представители «волшебного народа», вернее, «волшебных народов», живущие рядом с людьми и воспринимающиеся внутри сюжета как норма. То есть они и волшебные, и удивительные, но появление их на жизненном пути героя не вызывает сенсации и культурного шока (НФ чаще рассматривает именно Контакт — и культурный шок как одно из его последствий). В космоопере место гномов и эльфов занимают инопланетяне или генетические конструкты. Почему-то чаще всего с человеком, бороздящим просторы вселенной, сотрудничают разумные кошки, но и другим находится занятие. Вообще, без наличия Иных, как правило, со сверхспособностями, космоопера — не космоопера…
Откуда такое сходство? Дело в том, что и фэнтези, и Space Opera развиваются по одной и той же очень древней, мифологической схеме квеста. Герой узнает о своем предназначении (кого-то спасти, кого-то освободить, стать членом элитной профессиональной группировки), отправляется в странствие, находит союзников, сражается с противниками, побеждает их и с высокой вероятностью берет в жены принцессу. Иногда фатум толкает его на поиски какого-то потрясающего артефакта, с помощью которого можно либо спасти, либо уничтожить мир или существующий порядок.
О поисках артефактов в фэнтези мы все хорошо знаем. Но и в космоопере, как правило, герой рано или поздно натыкается на артефакт, оставленный Древними, Теми-Кто-Ушел, Предтечами и т. д., благодаря чему получает Силу, Бессмертие, Всемогущество и прочие бонусы: вспомним хотя бы «Спектр» Сергея Лукьяненко или эпопеи Василия Головачева.
Дело здесь не в сознательном построении по подобию; это, скорее, гомология, сходный результат эволюции под влиянием сходной же окружающей среды — формообразующего влияния Мифа.
Иногда, правда, эти сближения носят явно экспериментальный характер, как, например, в демонстративно «производственном» космическом романе Сергея Жарковского «Я, хобо». Герой, преодолев испытания сугубо «естественно-научного» плана в космосе и на поверхности планеты, оказывается Избранным и получает от прежнего хранителя… два карающих волшебных меча совершенно фэнтезийного свойства. Что переводит все предыдущие приключения героя в совершенно неожиданную плоскость. Да и далекая Земля выглядит неким подобием Мордора со злодеем-императором. Кстати, то, что герой получил в качестве волшебного оружия именно меч, показательно; меч — сакральный атрибут героя фэнтези, у него есть свое имя, он волен сам выбирать себе хозяина и т. п. Недаром герои «Звездных войн» (тоже, в сущности, фэнтези) при всей видимой технологической продвинутости окружающего мира сражаются на ритуальных мечах, пусть световых, но все же…
* * *
Еще один совершенно «ненаучый» вид НФ — направление с условным названием «умирающая Земля». К этой разновидности относятся, например, рассказы Джека Вэнса, повесть Марины и Сергея Дяченко «Уехал славный рыцарь мой», роман Ильи Носырева «Карта мира». Все эти произведения посвящены отдаленному будущему, когда наука на Земле замещается магией — так, в мире Носырева в результате разработки супероружия в страшном городе Аль-Магадане отменены, а вернее, рассматриваются только как частный случай, все законы физики, в результате чего мир стал совокупностью возлеизъявлений всех населяющих его людей. В повести супругов Дяченко мотивация, интенсивность желания тоже является действенной природной силой. Иными словами, если вдуматься, мы имеем дело с виртуальной компьютерной реальностью, но без компьютеров.
Грань между физикой и метафизикой расплылась окончательно именно с изобретением виртуальной реальности: в результате еще одной антинаучной, мифологической разновидностью научной фантастики стал киберпанк. В среде, сконструированной Матрицей, возможно все, что угодно, потому что «нет никакой ложки».
Кстати, попытка оживить НФ при помощи модной нынче эвереттовской теории множественности разветвленных миров, тоже переводит жанр в область чудесного. Недаром рассказы и повести Павла Амнуэля, одного из яростных паладинов научной фантастики и пропагандиста эвереттовской теории, посвящены привидениям и сбывшимся или несбывшимся предсказаниям («Дом для призрака»). Эвереттовская теория, как бы ни обижались на меня ее сторонники, на самом деле просто подменяет собой религию, являясь своего рода «утешительным призом атеиста» и выстраивая систему неограниченных возможностей, но без Высшей силы и религиозной философии.
Таким образом, область чудесного все активней захватывает исконные земли «твердой» НФ, оставляя на ее долю не так уж много. Прямо скажем, научная фантастика действительно находится в кризисе, и этот кризис начался с того самого момента, как появились первые НФ-произведения. Уже тогда жанр подстерегали две опасности.
Первая — пресловутый «человеческий фактор». У родоначальников НФ в ходу был образ романтического героя или сумасшедшего ученого, что оживляло повествование, но он очень быстро себя исчерпал. Как результат.
— «человек науки» в произведениях НФ ХХ века очень часто оказывался лишь функцией (их часто и зовут по профессии, по функции — Доктор, Капитан…). А на голой функции роман не построишь, поэтому большинство классических примеров НФ — рассказы, в лучшем случае повести, тогда как основную нагрузку в литературе несет именно роман.
Вторая — в самой неточности, подвижности определения. Начнем с того, что научная идея со временем устаревает и становится антинаучной, как стал антинаучным запуск космического корабля из пушки-катапульты или — еще раньше — полет на Луну на колеснице, запряженной птицами. А если идея устаревает, считать ли это произведение научной фантастикой? Научны ли рассказы Лема о пилоте Пирксе? Техника его космических кораблей выглядит весьма устаревшей, а где-то, напротив, доныне недостижимой. Значит, надо делать некую оговорку: научной следует считать фантастику, которая выглядела научной на тот момент, когда писалась. Что автоматически помещает в этот разряд Фламмариона, Сирано де Бержерака и прочих.
Ситуация может быть и сложнее: «Отравленный пояс» Конан Дойла, например, построен на устаревшей идее космического эфира, оттого научность идеи сейчас сомнительна. Но если бы Земля пересекала не полосу эфира с особыми свойствами, а, скажем, хвост кометы с такими же свойствами? Получается, научность рассказа сохраняется даже при отмене формообразующей научной идеи. Или появление пещерного медведя в одном из рассказов Конан Дойла — оно безусловно научно обосновано. А воскрешение зловредной мумии-убийцы в другом из его рассказов? Нет, скажем мы, и ошибемся — как раз во времена Конан Дойла спиритизм пытались поставить на научную основу. Стоит только вспомнить термин «эктоплазма»…
Но вообразим современный рассказ о том, как методом генной инженерии удалось воскресить фараона, а он оказался с изъяном — встал да и пошел всех душить. Пока он лежал в пирамиде, пирамида как-то повлияла на его генетический материал (один из основных посылов бенедиктовской эпопеи «Война за Асгард» основан на том, что пирамида как геометрическое тело обладает какими-то особыми свойствами). Это будет научный рассказ? Найдите десять отличий!
Едва возникнув, научная фантастика стала стремительно выделять из себя подвиды, узкоспециализированные линии, вроде романов-катастроф, альтернативной истории, или, наоборот, гибриды в виде космооперы, «умирающей Земли» и… собственно того, что мы сейчас называем научной фантастикой. Именно гибридные области представляются мне наиболее перспективными; уже хотя бы потому, что они не ограничены рамками жанра.
Вообще создается ощущение, что чем сложнее, противоречивее, насыщеннее фантастическое произведение, тем меньше у него шансов остаться научным. Даже в классическом «Полдне» Стругацких последняя новелла о Петре Петровиче из будущего явно отсылает к Чуду. К «верую, ибо абсурдно» («Есть у него шрам на голове? Нет у него шрама на голове! Очень убедительно»). Что уж говорить, скажем, о «Попытке к бегству»?
* * *
А что же фэнтези? О ее судьбе в современном литературном пространстве я уже писала прежде (см. статью «Волшебная лампа киборга» в «Если», № 4, 2006 г.). Фэнтези как чистый жанр вырождается еще стремительнее. Рискну заявить, что «чистейший образец» фэнтези — «Властелин Колец», опора и эталон жанра, на момент своего возникновения был новаторским экспериментом и к жанру никакого отношения не имел, напротив, был явным попранием всех предыдущих канонов. Это уже потом он сам превратился в канон. Ныне же к фэнтези применимо такое же правило, что и в случае с НФ: чем она сложнее, противоречивее, насыщеннее по философии, чем ярче характеры ее героев, тем меньше она похожа на традиционную фэнтези.
При таком раскладе место «чистого жанра» оказывается на обочине литературного процесса, среди «трэша», второсортной коммерческой одноразовой литературы. Именно там насущно важно, чтобы содержимое упаковки точно соответствовало обозначенной на упаковке «пищевой ценности и химическому составу», чтобы читатель получал именно то, что заказывал. Чистую, стопроцентную фэнтези. Чистую НФ. Криминальный роман. «Дамскую» прозу. Кстати, любовный и криминальный романы — вот примеры совершенно выродившихся чистых жанров. Вряд ли кто пожелает фантастике такую участь.
* * *
Тут я сделаю некоторое отступление. Лем — пожалуй, единственный, кто с честью отстоял звание именно научного фантаста ХХ века, оставшись при этом актуальным в веке ХХI. Но характерно, что сам Лем за собой этого звания не признал. Недаром в одном интервью он с горечью сказал, что его «обманули кибернетики», пообещав быстрое развитие искусственного интеллекта, а иначе бы он ни за что и никогда… Те свои произведения, которые можно назвать чистой НФ («Магелланово Облако», «Возвращение со звезд»), он недолюбливал и довольно быстро от них эволюционировал. Уже «Эдем» и «Непобедимый» основаны на комплексе идей, не столько конкретно научных, сколько отвлеченно-философских — в частности, теории систем. Оба эти произведения, по сути, рассказ о двух разных моделях самоорганизующихся систем — механической и биологической, социальной. И все же… Как звали главного героя «Непобедимого», мы худо-бедно вспомним. А остальных? А героев «Эдема»? И правильно — их никак не звали. Впрочем, к одному из них Капитан иногда обращался по имени. К кому? Не помните?
Но Лем не задержался и на этой стадии — уйдя в эксперименты, в те области, где грань между философским трактатом, беллетристикой и теологией размывается. И именно здесь он создал свое лучшее (во всяком случае, самое знаменитое, самое знаковое) произведение. У героев «Соляриса» есть и биографии, и личные модели поведения. У них есть прошлое. И главное — исследуют ИХ, а не ОНИ. А в результате — надежда на Чудо и переход за ту грань, где частное превращается в общечеловеческое.
Именно в эту систему многопланового исследования героев, их поведения перед лицом непреодолимых обстоятельств, укладываются «Война миров» со своими «фанфиками» — «Майором Веллом Эндью» Лазаря Лагина и «Вторым нашествием марсиан» Стругацких, уэллсовский же «Человек-невидимка», «Леопард с вершины Килиманджаро» Ольги Ларионовой, «Трудно быть богом» и «Пикник на обочине» Стругацких, «Рассказы о пилоте Пирксе» Лема, «Чужак в чужой стране» Хайнлайна и т. п. — то есть все шедевры жанра. Принцип один — задаются некие исходные условия, в эти исходные условия запускают человека или группу людей и смотрят, как они себя будут вести и почему. Научный метод? Безусловно. И безотказный. Именно при его помощи написаны «Анна Каренина» и «Преступление и наказание».
ЭКСПЕРТИЗА ТЕМЫ
Учитывая явную дискуссионность заметок Марии Галиной (во всяком случае, для читателей), мы решили поинтересоваться еще у трех фантастов: размывание видовой чистоты, происходящее сегодня в фантастике, их самих-то устраивает?
Дмитрий ВОЛОДИХИН:
В современной фантастике многое стало избыточным, ненужным. Например, понятие жанра. Нет никакого романа, нет повести и нет рассказа. Есть большой текст для книжки (от тринадцати листов), есть большой текст для сборника (от двух до семи листов, но чаще не более четырех) и есть маленький текст для сборника или журнала (до двух листов). Слово «повесть» чем дальше, тем больше напоминает имя исчезающего вида.
Некоторые считают полезным называть жанрами разновидности фантастической литературы: «твердая» НФ, альтернативная история, утопия и антиутопия, космоопера и т. п. Хотя более уместно говорить о «форматах». Худо ли, хорошо ли, что эти разновидности все чаще «обмениваются» стандартными ситуациями, сюжетными ходами, декорациями? Все чаще видишь вместо традиционной фэнтези — сайенс-фэнтези, городскую фэнтези, даже киберфэнтези. А хоррор, «низкая» мистика и та же городская фэнтези размыли очертания друг друга до полной бесформенности. Звездолет и эльф перестали быть вещами абсолютно несовместимыми, а робот с магическим источником питания никого не удивит.
С точки зрения литературного качества, тексту от подобной «размытости границ» ни горячо, ни холодно. По-настоящему сильная вещь может быть облечена в любые одежды. Интеллектуальная фантастика ничего не потеряет, примерив штаны из одного гардероба в сочетании с рубашкой из другого. Напротив, может появиться возможность для какой-то эстетической игры. Что же касается массолита… тут другое дело. Традиционный читатель фантастики, полагаю, не порадуется смешиванию огурца с вареньем. Он настроен на то, чтобы получать от НФ, фэнтези и, скажем, мистики чувство узнавания. А оно возможно лишь тогда, когда автор использует устоявшийся антураж. Звездолеты с бластерами, а эльфы — с троллями. И привычный к этому читатель, обманувшись раз, другой, третий, может и отвернуться от книжного прилавка. Зато читатель молодой, начинающий, не имеет понятия о том, что какой-то антураж «устоялся». Аниме, видео и опыт ролевых игр приучили его спокойно относиться к «солянке». И он, полагаю, даже не поймет, что смешаны огурец с вареньем, а не варенье со сливками.
Являются ли с этой точки зрения более перспективными «помеси», если сравнивать их с образцами твердо выдержанного формата? Пока нельзя на этот вопрос ответить ни отрицательно, ни положительно. Всё зависит от того, смогут ли писатели-фантасты молодых поколений удержать массового читателя, завоеванного «стариками». Если да, то всё буйнопёстрое экспериментирование, можно считать, оправдано. А если нет… фантастика получит хороший шанс оказаться в могиле. Посмотрим.
Трансформация фантастической литературы происходит — да. Но пока она имеет структурный характер и не дает повода ни для огорчения, ни для восторга. Кое-что начинает монтироваться иначе. Не к лиху и не к добру. Просто — иначе.
Александр ГРОМОВ:
Ситуация с исчезновением «чистых» жанров (вообще-то литературных направлений, ну да не суть важно) тревожит меня примерно так же, как тревожит тот факт, что яблоко падает вниз, а не вверх и не вбок. Закономерное — закономерно. Что такое литературное направление? Рельсовая колея, с которой только сойди — загремишь под откос? Рамки поведения, заданные строгим этикетом? Ничуть не бывало: это тропинки. Писатель может идти широкой тропой, может свернуть на узкую, петляющую в колючих зарослях, а может начать торить новую, если ему вдруг стало скучно ходить по утоптанной почве. Это его личное дело.
Можно привести другую аналогию, из области кулинарии. Уподобим литературное произведение некоему блюду. Легко видеть, что запеченная баранья нога — чистый «жанр», а салат — нет. Но разве это повод наотрез отказаться от салатов?
Классификация по направлениям, жанрам и бог знает чему еще нужна не столько писателям, сколько читателям, критикам и книгопродавцам. Им так удобнее. Переключатель в мозгу мигом срабатывает на ярлыки «фэнтези», «детектив», «хоррор» и т. д. Тут же следует мгновенная реакция: «Нет, это у нас не продастся», «Я такой белиберды не читаю», «А вот это, возможно, интересно. Кто автор? Ах, этот…», «Роман написан в популярном жанре фэнтези»… Ну просто очень хочется разложить все по полочкам, превратить лес с его тропинками во французский парк с посыпанными гравием дорожками и запретить топтать газоны, а салаты отменить особым декретом: мол, кто позволил?!
Читатель позволил. Тот человек, которого провели нехоженой тропой и накормили необычным салатом. И если тропинка оказалась живописной, а салат вызвал одобрительное мычание — привет горячий «жанровой чистоте». Потому что с читателем спорить бесполезно: он высший судия, и не видно что-то на горизонте «неистовых Виссарионов», способных повлиять на его оценку. А если у данного писателя найдутся последователи? Готово: классификационная схема трещит по швам и нуждается в латании.
Третья, и самая точная, аналогия — с эволюцией органического мира. Коли существует в природе экологическая ниша какого-нибудь аллозавра, то и бегает тот аллозавр, в ус не дуя. Закрылась ниша — нет аллозавра, зато появилось с десяток новых видов зверей, один из которых, возможно, будет эволюционно успешным. Ниша может почти закрыться, а потом широко открыться вновь. Спрогнозировать, откроется ли она, невозможно. Пример из фантастики: НФ-романы о космопроходцах с обязательной героикой, еще более обязательным научпопом и без признаков иронии. На них нет спроса? Ничуть не бывало: многие читали нечто подобное в детстве и с не лишенным ностальгии удовольствием прочли бы и теперь, но при условии — внимание! — появления свежих и мощных произведений, созданных в рамках этого направления. Однако как раз со свежестью и мощью тут — увы и ах. Возможности совершенствования практически исчерпаны, ниша сузилась до размеров трещинки. Не за счет отсутствия спроса — за счет невозможности предложения. Закроется ли она совсем? Не знаю. И никакой оракул вам этого не предскажет. Появится какой-либо новый фактор, скорее всего, внелитературный, — и не то еще будет.
Словом, старые тропинки зарастают, новые появляются, кулинары выдумывают новые блюда, кости древних зверей покоятся в музеях, а допотопный мечехвост — глядите-ка! — вымирать не собирается, и все это совершенно нормально. Литературный процесс потому и процесс, что не статичен. У некоторых из порождаемых им «гадких утят» есть будущее, да такое, что критики обязательно нацепят на «утенка» новое жанровое клеймо. И пусть. Критик тоже человек, не будем лишать его этого маленького удовольствия. А когда новый штрек будет пройден до конца и писатели начнут ковырять породу вправо и влево от него, непременно опять возникнет вопрос: «Хорошо ли это?»
Скажите, а правило буравчика — хорошее или плохое? Как вы к нему относитесь?
Борис РУДЕНКО:
Все, что естественно — не может быть плохим или вредным. Однообразие в любой области искусства рано или поздно приедается и авторам, и зрителям, и тогда традиции претерпевают существенные изменения. Люлли и Рамо совершенно естественно сменяет Моцарт, затем появляется бунтарь Вагнер и окончательные нарушители канонов Гершвин и Эндрю Ллойд Вебер. То же самое происходит и в живописи, и, конечно же, в литературе. Главным (и, пожалуй, единственным) стражам незыблемости традиций — критикам — остается лишь немного по-возмущаться, а потом просто привыкать к новым правилам игры.
Фантастика — самый молодой литературный жанр и, наверное, поэтому самый динамичный. И сотни лет не прошло, как условное деление на «сайенс фикшн» и «фэнтези» начало стираться, хотя приверженцев традиций среди авторов и читателей здесь остается немало — и хорошо, что остаются! Но никто не удивится сегодня, услышав определение «фантастический детектив» или «детективная фантастика», никого не поразит соседство на страницах фантастического романа лучеметов и черной магии. А вплетение фантастических линий в сугубо реалистическую прозу стало среди писателей почти модным. Ну и пусть их вплетают да соседствуют — главное, чтобы получилось здорово, талантливо!
Значит, вывод очевиден: талантливому автору доступно, а следовательно, можно ВСЕ. Ну, а у кого получается не очень, не поможет ни соблюдение условия единства места и времени действия, ни строгое следование иным, когда-то и кем-то обозначенным канонам построения повествований или, напротив, полное пренебрежение таковыми.
Сознательное смешение жанров настоящим творцом совсем не то же самое, что попытка скрестить кошку с жирафом, хотя, как и на любом экспериментальном поле, неудач здесь случается намного больше, чем успехов. Возможно, некие условные границы подобных экспериментов все же существуют — детективов в стихах, например, мне читать пока не доводилось, но кто из нас может знать, какой шедевр родит через десяток лет очередной юный гений и чего, собственно, потребует пресыщенный читатель?
РЕЦЕНЗИИ
Дэн СИММОНС
ЗИМНИЕ ПРИЗРАКИ
Москва — СПб.: ЭКСМО — Домино, 2007. — 400 с.
Пер. с англ.
Е. Королевой. 5100 экз.
Если талантливый писатель работает сразу в нескольких направлениях, то через некоторое время возникает видимая диспропорция: в одном жанре он оказывается заметно сильнее, в другом — ощутимо слабее. Вот и с Д. Симмонсом теперь все ясно: пусть американский фантаст и пробовал свои силы в детективе и романе ужасов, его несомненным призванием остается НФ. Потому что при различных недостатках «Олимпийской дилогии», она на порядок превосходит эту «историю с привидениями». Хотя бы потому, что в своих НФ-произведениях прозаик оригинален и неподражаем, а на большинстве его «ужастиков» лежит давящая тень Стивена Кинга.
«Зимние призраки» являются неявным продолжением «Лета ночи». Однако если тот роман был классической историей о «затаившемся древнем зле», то новая книга больше походит на «Мешок с костями» или «Темную половину». Это повествование о писателе, который становится заложником своего творчества и своего прошлого. Автор популярных исторических романов Дейл Стюарт возвращается в родной городок после сорокалетнего отсутствия. Он арендует ферму погибшего друга, чтобы написать роман ужасов, основанный на реальных событиях их общего детства. А пишет он не что иное, как роман… «Лето ночи»! И, конечно же, на заброшенной ферме начинают происходить странные события. Неизвестно откуда раздаются странные звуки, на экране компьютера сами собой появляются послания на староанглийском языке, по двору дома пробегают неуловимые черные собаки… И вскоре Дейл понимает, что угодил в ловушку…
«Зимние призраки» — камерное и совершенно не пугающее произведение. Оно даже какое-то парадоксально уютное. Совсем не похожее на жутковатое и депрессивное «Лето ночи». Но преданным почитателям таланта американского фантаста роман, вероятно, придется по душе. Очень преданным почитателям.
Глеб Елисеев
Генри Лайон ОЛДИ
ОЙКУМЕНА. КУКОЛЬНЫХ ДЕЛ МАСТЕР
Москва: ЭКСМО, 2007. — 416 с.
(Серия «Стрела Времени»).
12 000 экз.
Космическая одиссея Лючано Борготты, кукольных дел мастера, подошла к концу в третьей книге. За то время, что мы познакомились с главным героем, он успел трижды побывать в тюрьме, стать рабом-гладиатором, освободиться от рабства, но тут же стать жертвой похищения террористов, подружиться с двумя сверхлюдьми-антисами, найти общий язык с внечеловеческой формой жизни, спасти мир. Вернее — перевести развитие человечества на новые рельсы, создать новых «граждан Вселенной».
Конечно, без помощи (иногда невольной) других обитателей Ойкумены, союзников и даже врагов, не обошлось. Но в соответствии с законами космической оперы, герой — в данном случае, герой поневоле — оказался той точкой кристаллизации, вокруг которой группируются силы перемен. Увы, разнообразному и яркому миру Ойкумены в том виде, в котором он был описан в первой книге трилогии, предстоит измениться окончательно и бесповоротно: с одной стороны, из-за евгенического изобретения (весьма пикантного) земляка Борготты, профессора Штильнера, с другой — благодаря усилиям самого Лучано, «совершившего массу открытий, иногда не желая того». И хотя изменения сулят миру и человечеству замечательные перспективы, лично мне эту «цветущую сложность средневековья», принесенную в жертву прогрессу, все-таки немного жалко.
По сложности, размаху и философскому наполнению эту эпопею харьковского дуэта читатели уже сравнили с «Гиперионом» Дэна Симмонса. Посыл, однако, прямо противоположный: Дэн Симмонс видит будущее человечества в распаде, разъединении, разнообразии, Олди — в объединении на пути к звездам.
Так или иначе, перед нами одна из самых ярких и интересных отечественных космоопер последнего времени. Добавлю, что все ружья, развешенные в первом томе, в третьем стреляют, все загадки разрешены, все поступки героев получили свое объяснение.
Мария Галина
Ярослав ВЕРОВ, Игорь МИНАКОВ
ДЕСАНТ НА САТУРН
СПб: Азбука-классика, 2008. — 352 с.
(Серия «Фантастический боевик»).
5000 экз.
Роман Я. Верова и И. Минакова представляет собой весьма редкую по нынешним временам попытку смоделировать утопию. За последние пять лет рядом поставить можно лишь «Бумеранг на один бросок» Евгения Филенко.
Игра в «новый полдень» захватила авторов. По роману рассыпаны в изрядном количестве намеки на «хитовые» места в известнейших НФ-романах, а то и прямые цитаты. Это, конечно, не XXII, а XXIV век, но все-таки модель будущего, заданная АБС и будущим Алисы Селезнёвой, легко узнаваема.
Да, конечно, биомехническая цивилизация, которая привела ко всеобщей безопасности и всеобщему материальному довольству, построена на вездесущности киберпространства и виртуальности. В бытовом смысле она не похожа на Землю Стругацких и Булычёва. Но и здесь человеческий интеллект, человеческий дух освобождены от пут материальных затруднений для научного поиска, творчества, невиданных достижений. Более того, продолжена и тема люденов — авторы предложили как более мягкую, очеловеченную их версию, так и более жесткую, получившую холодноватое название «механтроп».
Да и темы, заостренные авторами, близки традиционному дискуссионному полю, возникающему вокруг гуманистической модели будущего: как соизмерять свободу и ответственность человека? Грозит ли технологический прогресс столь высокой степенью управляемости каждого индивида, при которой он фактически лишается права на выбор в решающих ситуациях? Обязательно ли вера противостоит такому прогрессу?
Неожиданно и оригинально борьба за сохранение этого мира запараллелена с мистическим противостоянием: милосердный человекобог защищает его, а отпадшие мятежники пытаются разрушить. Возможно, авторы стремились показать за портьерой этой техносоциальной борьбы очертания иной, древней.
Дмитрий Володихин
Майкл СУЭНВИК
ДЖЕК/ФАУСТ
Москва: АСТ, 2007. — 347 с.
Пер. с англ. О. Э. Колесникова.
(Серия «Альтернатива. Фантастика»).
3000 экз.
Американский фантаст и прежде обращался к темам классической литературы (роман «Путь прилива»). На сей раз он не спрятал сюжет в сложных аллюзиях и скрытых цитатах, а просто переложил известную историю на новый лад.
Фауст Суэнвика заключает договор не с дьяволом, но с существом из иной вселенной, находящейся на более высоком уровне, да и предмет сделки — не душа человека, а судьба всего человечества.
Центральная идея «Фауста» Гёте — поиск смысла человеческого существования. У Суэнвика речь идет не о философских вопросах познания, а о результатах практического применения знаний. Писатель неслучайно подчеркивает значение Фауста не столько как ученого, сколько изобретателя и техника. Герой ускоряет естественное развитие науки и техники, проходя путь от усовершенствованных каретных рессор до создания сети железных дорог, дредноутов и промышленных холдингов на протяжении жизни одного поколения. При этом Суэнвик, следуя основной канве сюжета, привносит в нее соответствующие изменения. Например, заменяет языческие оргии Вальпургиевой ночи наркотическими галлюцинациями и щедро вводит в книгу приметы современности.
Научная и технологическая акселерация в романе наглядно демонстрирует изменение общественных устоев в процессе перехода от феодализма к индустриальной цивилизации. Авторская оценка фаустовского стремления к познанию и преображению мира разительно отличается от взглядов двухсотлетней давности. НТР способна облегчить, но не улучшить жизнь человечества. И незавидная судьба мира подчеркивается трагедией и деградацией самого Фауста. В финале книги Фауст обращается за спасением — не собственным, а рода человеческого — к Богу. Однако, в отличие от классической драмы Гёте, его существование в этом мире не постулируется.
Сложная и, определенно, одна из лучших книг Суэнвика.
Сергей Шикарев
Андрей ВАЛЕНТИНОВ
КАПИТАН ФИЛИБЕР
Москва: ЭКСМО, 2007. — 480 с.
(Серия «Магический портал»).
5100 экз.
Новый роман А. Валентинова оставляет двойственное впечатление. Это очень качественный образец альтернативной истории, посвященной «переигрыванию» гражданской войны на юге России. Как профессиональный историк Валентинов сумел насытить повествование бытовыми, биографическими и событийными подробностями. Видно искреннее переживание автора за судьбу великой страны, уничтожавшей себя в братоубийственном столкновении. Оригинальным является решение примирить для борьбы с оккупацией четыре разнородные силы — донских казаков, Добрармию, Народную армию Автономова и красных из Донецко-Криворожской республики. При этом варианте страна разделилась на удельные княжества, но на ее территории установился более мягкий политический режим, чем это было в реальности.
Однако вторая сторона медали не столь триумфальна. Роман перегружен авторским «я». Историк и публицист Валентинов инсталлирован в личность главного героя столь основательно, что просвета не видно. Художественное полотно постоянно разрывается отступлениями Валентинова-публициста об академической науке или, скажем, об исследованиях ноосферы, перемежается микроэссе Валентинова-историка относительно перипетий гражданской войны и умствований современных незнаек о том времени. Объем подобных «врезок» столь велик, что история людей теряется в их лабиринте. Развертывание характеров в значительной степени заменено зарисовками и меткими речевыми характеристиками. В романе превосходно поданы игры интеллекта, но отсутствует человеческое напряжение.
Эти замечания делаются не середнячку, а большому писателю, даже в экстравагантных литературных экспериментах которого виден талант. Валентинову много дано, с него и спрос другой. Неочевидная для его уровня вещь для иного приличного отечественного фантаста считалась бы успехом всей творческой биографии.
Дмитрий Володихин
Юлия ЛАТЫНИНА
НЕЛЮДЬ
Москва: ЭКСМО, 2007. — 384 с.
25 100 экз.
Поклонники изысканных «Ста полей», возможно, будут разочарованы, а любители космоопер, напротив, обрадованы новым романом писательницы. Космические корабли, битвы в вакууме, гиперпереходы, империя людей, подавившая и фактически поработившая остальные разумные расы, герои сопротивления, интриги, загадочное «Братство плаща». Герой-сверхчеловек, его странные спутники и, наконец, страшная тайна, которую герой узнает в конце романа о себе и окружающем мире.
Знатоки НФ найдут здесь параллели с барраярским циклом Буджолд, «Малышом» Стругацких и даже с одной из новелл «Ведьмака», однако создается ощущение, что весь этот инструментарий нужен Латыниной, чтобы изложить ее излюбленные идеи о несовершенстве общественного строя в частности и человека вообще. Демократия хороша, но не способна справиться с серьезными кризисами. Диктатура справляется с кризисами, но загнивает и разлагается в состоянии покоя, превращаясь в ненасытную бюрократию. Система мафиозных кланов чуть получше, потому что честнее и не промывает мозги гражданам разговорами о благе народа. Человек же ненасытен, жаден, агрессивен и делит все на «твое» и «мое», и пока это деление существует, мира человечеству не видать. Спасение — в изменении, в переходе на некий новый уровень, в отказе от себя, от своей человеческой природы (здесь можно вспомнить недавнюю «Ойкумену» Олди). Роман оставляет ощущение некоторой поспешности или, по крайней мере, отсутствия редакторской правки; в нем встречаются стилистические огрехи, что вообще нетипично для Латыниной, и стилистические загибы (например, твердые голубые глаза, жесткие карие глаза, глаза цвета жидкого азота и даже бледные опарыши глаз). Тем не менее это настоящий экшен нон-стоп, роман читается на одном дыхании, а изложенные в нем идеи наверняка будут предметом горячих споров, что всегда говорит в пользу текста.
Мария Галина
Крис ВУДИНГ
ШТОРМ-ВОР
Москва — СПб.: ЭКСМО — Домино, 2007. — 448 с.
Пер. с англ. Н. Ибрагимовой, Н. Аллунан.
(Серия «Люди против магов»).
5100 экз.
Американец Крис Вудинг принадлежит к среде, в которой вращаются так называемые «гики» — поколение, выросшее на комиксах, компьютерных и консольных играх. Вселенная синтетических грез для них не только эскапистская Мекка, но источник творческого вдохновения.
Художественные конструкты, порожденные индустрией развлечений, регламентируют внутренний мир «гиков», даже если со временем молодой человек оставляет этот культурный пласт: его мечты продолжают принимать форму голливудских блокбастеров.
Именно эта «грезящая» аудитория и является адресатом книг Вудинга. Действие «Шторм-вора» разворачивается в городе Орокос — огромном мегаполисе посреди океана. Мрачные картины технологического и политического упадка цивилизации апеллируют к огромному количеству НФ-произведений. Здесь и классическая постапокалиптика, и японская анимация, к которой автор весьма неравнодушен. Наряду с мощной НФ-основой в тексте присутствуют художественные образы, ассоциативно близкие многочисленным игровым вселенным. Призраки и големы, стражники с эфирными пушками и воры в респираторах, удивительные приборы Золотого века и средневековое холодное оружие. Писателю старой школы, пожалуй, непросто собрать из этого месива нечто эстетически ценное. Совсем другое дело автор, ориентированный на «гиков». Для него, как раз наоборот, куда сложнее удержаться в рамках одного направления. Уж очень хочется сунуть ангелу в карающую длань плазменную винтовку!
«Шторм-вор» — гиперэкшен. Не боевик, а чрезвычайно динамичное действо, в котором героям приходится все делать на бегу. Однако привлекательность романа как раз и заключается в том, что, несмотря на весьма плотный событийный график, «Шторм-вор» несет в себе ряд философских, общечеловеческих идей, выгодно отличающих работу Вудинга от текстов близкого жанрового прицела.
Николай Калиниченко
Алексей КАЛУГИН
ИГРА НА ВЫЖИВАНИЕ
Москва: ЭКСМО, 2007. — 416 с.
(Серия «Абсолютное оружие»).
10 000 экз.
Помните у Чуковского: «А посуда вперед и вперед по полям, по болотам идет». Примерно то же самое происходит и в новом романе А. Калугина. Только действие разворачивается в отдаленном будущем, и к тому же на другой планете, где пра-правнуки Федориных «сит & корыт» сильно продвинулись по технологической линии. По горам и долам планеты Делла гордо шествуют хозяйственные роботы!
Да и миссия у стальных болванов посложнее: выгуливание, а точнее, спасение двадцати с лишним детей от местной агрессивной фауны в лице воинственных туземцев-малдуков, разоривших мирный поселок переселенцев. «И чайник шепнул утюгу: „Я дальше идти не могу!“» Действительно, что же дальше? А дальше начинается чистой воды Жюль Верн — та самая обещанная игра на выживание. Под предводительством мудрого робота-помощника Рикса маленькая колония детей выживает гораздо легче и эффективнее, чем это можно было бы предположить, учитывая недостаток опыта игроков. Помимо борьбы с внешними проявлениями энтропии беглецам приходится решать внутриобщинные разногласия.
Эта книга производит двойственное впечатление. С одной стороны, достаточно жесткие условия, в которые изначально поставлены главные герои. Смерть всех взрослых жителей поселка от рук аборигенов отнюдь не иллюзорна, и здесь автор явно берет вес серьезного драматического произведения. С другой — относительно спокойная жизнь ребят под надзором роботов. Не идиллическое, но и не вполне драматическое действо, полное неожиданных открытий, смелых вылазок в сердце чужой планеты. Складывается впечатление, что А. Калугин стремился написать роман и для взрослых, и для подростков. Эдакое универсальное НФ-произведение в духе фантастики 1960-х. Текст неровный именно по причине постоянного столкновения двух эмоциональных пластов — оптимизма и пессимизма. Но эксперимент, однако, нельзя назвать неудачей известного фантаста.
Николай Калиниченко